Работа, дети, ипотека

Екатерина как всегда прекрасна: утонченное черное платье выгодно подчеркивает фигуру, а бежевые туфельки на шпильке делают словесницу одной из самых высоких учителей среди присутствующих. Когда Евгений подходит к ней, их глаза оказываются на одном уровне — она никогда не сможет посмотреть на него свысока, если говорить о прямом значении этой фразы. В переносном же он будто всегда у ее ног. — Так, Женя, на тебе триста пятый кабинет, — командует она, заглядывая в бумаги и ставя галочку напротив его имени. — Садись пока, скоро начнется инструктаж. Но Евгений не садится. Пристально смотря на нее, он многозначительно касается своего горла и не произносит ни звука. Рука, которой он это делает, выглядит нездорово опухшей — мужчина быстро прячет ее в длинный рукав официального пиджака, но женщина успевает разглядеть все, что нужно. — Черт, — выдыхает она раздраженно и снова смотрит в список. — У нас два организатора на кабинет, пусть тогда второй зачитывает детям инструкцию. Посидишь молча. Он снова качает головой. Сидеть три часа тридцать минут, не сводя взгляда с пятнадцати человек и пытаясь не заснуть — та еще пытка, особенно для человека, у которого постоянно дергает рука. У него свои способы лечения, и она о них знает — видела однажды и, должно быть, сейчас вспомнила, но сдаваться вот так просто не хотела. Ведь людей, как всегда, не хватает. — Дай ему работу, где не надо говорить вообще, — вклинивается Владимир, который искренне уверен, что дело в одной только временной немоте. Организаторам вне аудитории говорить не обязательно. Молча провожаешь до туалета, или в медпункт, или к выходу. Владимира после того, как он заснул во время экзамена, теперь только вне аудитории и ставят. Либо на ППЭ: проверил всех на наличие телефонов и шпор, и гуляй себе на здоровье. А вот Евгения зачастили ставить в аудиторию, объясняя это тем, что он уже давно не новичок и безукоризненно выполняет свою работу. В голове до сих пор стоят слова инструкции: «Обращаем внимание, что во время контрольной работы на вашем рабочем столе, помимо материалов, могут находиться только: гелевая или капиллярная ручка с чернилами черного цвета, документ, удостоверяющий личность…». От этого уже тошнит. Что ни говори, а июнь у учителей — самый веселый. Во время осенних пробников вспоминаешь о лете с ужасом. Только не в аудиторию! Евгений складывает руки в умоляющем жесте и слабо улыбается, ни на что особо не надеясь. Екатерина идет навстречу только тогда, когда ей это выгодно, а в том, чтобы переставить Женю на внеаудиторную работу, никакой выгоды нет. Стоит вилять перед ней хвостом поактивнее, но у него банально нет на это сил. К концу недели он абсолютно выжат, а большие боссы Министерства обожают ставить пробные экзамены на выходные. Впрочем, членам ГЭКа (руководителям, отвечающим за подготовку и проведение экзамена) приходится еще хуже: они остаются на работе до ночи в день перед экзаменом, а в день экзамена приходят раньше всех и уходят — позже. Евгений видел, как накануне Екатерина руководила перемещением диванов в холле, расклеиванием информационных табличек по всей школе и причитала о проблемах со станцией авторизации. По сравнению с ее обязанностями деятельность Евгения ничтожна. — Он принесет тебе шоколада, — продолжает Владимир уговаривать руководительницу всего этого безумия, приблизившись и встав между ними. Не самая ходовая сейчас валюта. С учетом того, сколько времени Екатерине предстоит провести на ногах без перерыва на завтрак и обед, тут куда лучше подошла бы домашняя курочка с рисом. Но вряд ли такая бывалая дама, как Екатерина, сама об этом не позаботилась. Естественно, никакого шоколада у Евгения нет. Зато у Володи есть. Что, в целом, означает, что Евгений вполне может им поделиться. — Занесешь в Штаб к часу, — шепчет она, поддавшись уговорам. Слово «Штаб» каждый раз невольно отсылает Евгения к «Тимуру и его команде». Все эти мальчишеские приключенческие игры и шпионаж — кому в самом деле пришло в голову назвать Штабом обычный компьютерный класс, в который во время экзаменов переносят дополнительную технику для сканирования бланков, а на центральный компьютер переправляют запись со всех камер? У этого человека явно была своеобразная фантазия. Владимир, добившись своего, расплывается в победной улыбке, но Екатерина не дает ему насладиться своим героическим поступком. Громко и грубо, так, будто перед ней не коллеги, а непослушные дети, ее величество приказывает: — Сели! Повелительная рука вновь взметается над списком — дама что-то в нем поправляет. Ей сейчас можно только посочувствовать: возня с формой об изменении состава работников прибавит ей головной боли. Это стоит дороже шоколадки. — Онегин, сегодня на регистрации. Новак, триста пятый. — Эй! — скучающий и клюющий носом трудовик аж подпрыгивает на стуле, резко сбрасывая с себя дремоту. — Я несколько лет грел это шикарное место своей теплой попой, чтобы ты в итоге отдала его ЭТОМУ? Он нисколько не стесняется коллег из других школ, смотрящих на него с недоумением. Присутствуй здесь наблюдатели от СПбЦОКОиИТ, право слово, было бы не так стыдно. Евгений садится рядом с Владимиром, прожигая в спине Василия дыру и даже не замечая, как сосед успокаивающе похлопывает его по руке. Василий не в духе — не выспался, не поел, может, что-то еще, — но он цепляется к словеснику с самого утра. До того, как их собрали на мини-совещание, всем учителям пришлось ждать в классе больше получаса. Евгений решил скоротать это время за книгой, страницы которой приходилось перелистывать одной рукой, и получил в свой адрес ворчливое: «Вот же задрот!». — …Разумовский и Дагбаев, двести четырнадцатый… — слышит словесник краем уха и склоняет голову, пряча усмешку. Плохой выбор. Очень плохой. Владимиру достается патрулирование всего второго этажа. То ли от того, что людей не хватило, то ли для того, чтобы он даже не думал спать, развалившись на диване. Большой фронт работ заставит его побегать. — Как ЭТОТ будет им объявлять, в какой кабинет надо идти? — не затихает Василий после окончания инструктажа, когда организаторы начинают расходиться по рабочим местам. — Он же и рта раскрыть не может! Евгений и сам не понял логики руководительницы. Достаточно было просто поставить его вместе с Владимиром на второй этаж. Они бы подменяли друг друга, когда нужно: главное, не покидать свой пост надолго. Даже если бы она не согласилась ставить его вне аудитории (все-таки, это не совсем законно и на настоящем экзамене такой фокус, увы, не пройдет), быть вторым организатором в аудитории, который ничего не зачитывает и молча сидит в конце класса, не так уж и плохо. Уж он нашел бы способ выйти — организаторы имели право сходить в туалет или поесть, если получалось поставить вместо себя временную замену. — Сядет с кем-нибудь за дальний стол, — в ответ Екатерина пожимает плечами, всучивая Василию увесистую папку с должностными инструкциями. Тоже, кстати, неплохой вариант. Основной удар на себя берут те, кто сидит у самого входа и первым попадается школьникам на глаза. До остальных доходят только ленивые и забывчивые — как правило, процентов десять от общего количества. На регистрацию помимо словесника распределены еще пара человек, которые могут озвучивать кабинеты, но после десяти часов они уйдут на свои этажи, оставив первый в его полном распоряжении. Наверное, это все-таки была не лучшая идея — вообще здесь появляться. Открыл бы больничный задним числом, как сделали многие, и все. Но деньги… И Владимир, который еще в пятницу так уверенно хлопнул в ладоши и с предвкушением заявил: «А завтра после всей этой канители пойдем пить чай!»… Да спокойно Евгений обошелся бы без Володиного чая. Он, если уж на то пошло, вообще предпочитает что-нибудь покрепче или, на худой конец, кофе! Но радость, с которой Володя это сказал, и предвкушение на его лице Евгению очень льстили. Приятно, когда коллега… друг хочет провести с тобой время. Особенно если этого времени у него не так уж и много, и обычно оно полностью занято ребенком. Сейчас, так как садик не работал по субботам, Леону пришлось оставить воспитательнице, которая согласилась за отдельную плату за ней присмотреть. Дочь отца-одиночки прошла через руки такого количества людей — впору заявить, что ее воспитывает целый город. Это хорошо еще, что у Анастасии Алексеевны было время и желание посидеть с ребенком вне своего официального рабочего времени, а если бы не было? Как Владимир вечно умудряется разобраться с подобными ситуациями? Будь у Евгения дочь, которую ему пришлось бы растить самостоятельно, он вряд ли бы справился… — Василий, ты нужен мне здесь. Я без тебя не справлюсь… — Екатерина, произнося похожие слова вслух, заставляет Евгения очнуться от нелегких мыслей. Наблюдая за тем, как она невозмутимо подхватывает трудовика под локоток, направляя мужчину в сторону триста пятого, словесник замечает, что Василий слегка покраснел! Одно прикосновение этой властной женщины заставило излишне самоуверенного и острого на язык трудовика поумерить свой пыл. Какая жалость, что она редко этим пользуется, большую часть времени его не замечая. — Так уж и не справишься… — тянет Василий, напрашиваясь на комплимент. — Материалы дам сдать без очереди. — Уговорила. Однажды Евгений простоял в такой очереди полтора часа… Это как-то нечестно. Ему она такого никогда не предлагала. А ведь Екатерина Семеновна была первым союзником Евгения в этой школе! Он — новичок, она — дама с многолетним опытом работы и тем же профилем преподавания, что и у него. К тому же, его наставница. Их кабинеты были соседними, и он постоянно заходил к ней за советом — как вести документацию, как организовывать праздники и экскурсии, как оценивать спорные работы и стоит ли тянуть учеников к концу четверти. Тогда Екатерина казалась ему хорошей союзницей, на плечо которой можно опереться, но стоило ему оставить в прошлом статус молодого специалиста, а ей — должность официального наставника, как она тут же сделалась холодной и безучастной. Больше союзников у Евгения не было — он с неохотой заводил новые знакомства, пусть и крутился в этом коллективе уже третий год. Но, как любил говаривать отец Андрей на родительских консультациях о побегах старшего внука с уроков литературы, свято место пусто не бывает. Только выйдя из ее тени, он смог заметить кого-то еще. — Давай провожу, — Владимир поравнялся с коллегой и теперь спускается с ним по лестнице рука об руку, занимая собой все пространство и мешая другим пройти. — Внеаудиторных почти нет — все наши то болеют, то филонят, — так что мне придется туговато. Хотя вообще-то по документам я опять аудиторный. Евгений кивает, показывая, что понимает. Распределение по кабинетам приходит сверху и осуществляется в рандомном порядке — нередко новичков ставят с такими же новичками или с теми, кто не пришел, и это проблема. Конкретно эта школа успешно посылает тех, кто сверху, искать подснежники осенью, и все равно делает по-своему. В этом есть свои плюсы. Василию наконец-то перестало везти. — Подсобка у меня открыта, как только народ разойдется чуть-чуть — сходи, поешь, ладно? — продолжает физрук заботливым тоном, каким он обычно уговаривает Леону надеть шапку или принять витамины. — В шкафчике у меня там много всего лежит, бери, что хочешь. И даже Мирославино, он только рад поделиться. Шоколадку не забудь! Отдашь Катьке потом. Владимир явно хочет сказать что-то еще, но, стоит им только оказаться на первом этаже, в школу врывается галдящая толпа учеников, вызывая в нем какой-то нездоровый энтузиазм. — О, так они уже пришли! Побуду тогда их гидом. Евгений не успевает собраться с мыслями — его тут же бросает в эту пучину, и с Владимиром приходится расстаться. Словесник с размаху садится за стол регистрации, где уже лежат регистрационные листы и ручки. Рядом плюхается незнакомая женщина, учитель из другой школы, и издает усталый отчаянный вздох. — Ты отмечай, а я буду говорить кабинет, — решает она, когда он с помощью жестов показывает, что не совсем готов к такой работе. К ним тут же подошло двое одиннадцатиклассников, которым еще только предстоит написать пробник по русскому. Евгений бросает беглый взгляд на их лица — парни выглядят расслабленно, как будто просто пришли на экскурсию. Когда-нибудь и он приведет свой класс лодырей на экзамен. Но к тому моменту пройдет шесть лет. Может, и экзамена-то такого уже не будет… Школьники, в основном одетые в безразмерные толстовки, джинсы и кроссовки (а иногда кеды), быстро сменяются друг другом. Кто-то роняет паспорт, кто-то ленится его показывать и просто называет свою фамилию, которую невозможно разобрать на слух и отыскать в списках. Из кого-то уже на входе сыплются телефоны и шпаргалки. Один особенно забывчивый ученик возвращается трижды, чтобы переспросить свой номер кабинета. В итоге Владимир обещает ему, что сопроводит его до места лично, и школьник тут же тушуется. Больше этот парень с ярко-зелеными дредами и общим видом бунтаря к столу регистрации не подходит. Пока один из ребят ППЭ потрошит ученические паспорта, выуживая из них СНИЛСы, медицинские полисы и шпоры, а затем вытряхивает их из обложек и возвращает сдающим, Олег водит по школьникам портативным металлоискателем, а Владимир бегает с этажа на этаж, провожая группки учеников до их аудиторий, где их уже встречают другие организаторы. Вся эта шумиха напоминает Евгению королевский прием, свидетелем которого он никогда не был: слуги снуют туда-сюда, открывая и закрывая двери, глашатаи делают объявления, после которых определенному кругу избранных будет позволено подняться в королевский зал. Осознание, кем Евгений является в этой иерархии, ненадолго портит ему настроение. Ненадолго — потому что Владимир всегда знает, как его поднять. — Ты прикинь, там один пацан в графе «семейное положение» выскаблил карандашом «женат на Саше»! Да так, что не сотрешь. Вот это любовь... «Интересно, Саша — это девочка, или ученик сделал ошибки в слове "замужем"?». В девять-пятьдесят этаж, наконец, пустеет. Евгения окутывает тишина, и он облегченно вздыхает, скользя по спинке слишком маленького для него стула и расстегивая одной рукой пуговицы ненавистного ему предмета гардероба. Почему-то сочетание темно-синего пиджака и светло-зеленой рубашки заставляет его почувствовать себя клоуном. Хотя Сергей Викторович с его сочетанием синего (с фиолетовым отливом!) и оранжевого выглядел клоуном еще большим. Дресс-код есть дресс-код: на официальных мероприятиях нужно быть в синем. «Весь первый этаж — твой, — вспоминает Евгений слова Екатерины, которые та произнесла, когда пришла отмечать учеников в своих бумагах, перебирая регистрационные листы. Один ученик проспал и ехал на такси, второй даже не собирался приезжать, а в остальном на пробный экзамен прибыли все. — Сопровождающие сидят в столовой, учеников без них домой не пускай. Первые прибегут уже через полчаса после начала. Вот ключи от кабинета, в котором все ваши вещи — как только народ вернется, открой им. Пойдешь домой, как только в кабинете не останется сумок. Этаж старайся не покидать. Где туалет, знаешь». В целом, ничего сложного. Евгений садится прямее и начинает бездумно перемещать по столу уже ненужные листочки. Книгу организаторам читать во время экзамена нельзя, телефоны им запрещены так же, как и детям, и единственное, что может делать сейчас Евгений — это мысленно проигрывать сценарии будущих уроков и декламировать стихи. Владимир сейчас наверняка разглядывал рисунки учеников на стене и пинал ковер, а вот несчастным аудиторным оставалось только читать надписи на толстовках сдающих и мысленно материться из-за пустой траты времени. Ну, у Евгения чуть больше свободы действий. Ему не обязательно сидеть здесь и страдать с несчастным видом. Живот обиженно бурчит, напоминая хозяину, что пора бы перекусить: словеснику пришлось встать в полшестого утра, чтобы добраться на работу к семи. В такое раннее утро в рот ничего не лезет, как ни пихай, но с тех пор прошло пять долгих часов, и впереди еще как минимум четыре… Есть хочется жутко. Евгений, как назло, из дома ничего не взял, а предложение физрука — «Подсобка открыта… сходи, поешь, ладно?», — заманчиво, как никогда. Евгений смотрит на Игоря, макушка которого едва виднеется из-за стола охранника. Тот чем-то сильно увлечен и не видит ничего вокруг. Приходится перевернуть лист регистрации и черной гелевой ручкой написать на чистой стороне: «Отлучусь ненадолго. Печенье принести?». — А давай, — с энтузиазмом соглашается расцветающий Игорь, что за секунду до этого предложения выглядел как человек в глубоком трансе, уставившийся в одну точку на экране монитора. Аппетиты у него не такие зверские, как у Владимира, но парень он простой: предлагают — не откажется. Физкультурный зал находится в крыле, не задействованном в проведении экзамена. Соответственно, камер там можно не бояться (хотя сейчас, камеры, конечно, и не работают, как бы учеников не запугивали). Непривычно заходить сюда в одиночку, даже после приглашения. Создается впечатление, будто влезаешь в чужую квартиру с намерением ее ограбить. Как настоящий грабитель, Евгений лазает по шкафам, а Леона — верный страж вещей отца, — внимательно следит за всем происходящим с фотографии. Прежде, чем добраться до еды, Евгений успевает наткнуться сначала на грамоты и награды, которые ученики решили не забирать, затем на стопку учебников по физкультуре (явление, которое до сих пор почему-то не изжило себя). В еще одном отделении шкафа его встречают старые мячи, обручи, кегли, ракетки с воланчиками и порванная сеть, а соседний, между тем, полностью отведен под аптечку и доверху забит бинтами, перекисью, зеленкой и всякими мазями. Это отделение Евгений закрывает с легким сожалением, не желая сейчас в нем копаться, и ищет дальше. Обычно вся еда лежала у Владимира на столе, и у Евгения не было возможности увидеть, где тот ее хранит. Методом проб и ошибок он отыскивает угловой шкафчик, на дверце которого висит выцветшая желтоватая футболка. Очень интересно. Мужчина заглядывает внутрь, ожидая увидеть максимум пару пачек печенья и несколько шоколадок. Печенье там действительно есть — школьное, которое раздают на полдник. И не пара пачек, а целый отдельный мешок, забитый доверху. Еще одни мешки — с вафлями, кексами и яблоками, — обнаруживаются в нижнем отделении. Шоколада тоже много, особенно Мерси, который так любят дарить родители. Некоторые учителя за годы работы возненавидели сладкое и искали, кому бы его сплавить. Евгений вот свой раздавал ученикам. А другие, видимо, приносили Владимиру. Чаю вообще было отведено особое внимание. Пакетики с ним валяются везде, куда ни глянь — Teekanne со вкусом граната, яблочный Tess, AHMAD TEA с ванилью и Sigurd со смородиной, Greenfield с рябиной, также Принцесса Нури, Азерчай и Ричард… Никакого Эрл Грея, никакой классики. Чай без приблуд — для слабаков. И почему физрук вечно выбирает чаи то с приторно-сладким ароматизатором, то с отвратительно сладким вкусом?.. Тут даже не понять, как выбрать так, чтобы не ошибиться и потом не плеваться. Так, медовый не берем. И с чабрецом тоже. Пакетиков с гранатом оказывается меньше всего — значит, Володя считает его самым вкусным… Словесник цепляет предпоследний и кладет его в одноразовый стаканчик. Возвращается на место он, уже будучи нагруженным печеньем, вафлями и, собственно, чаем — в надежде, что тот придется ему по вкусу (наверное, надо было взять с яблоком, но уже поздно). Пустой стаканчик приходится зажать в нерабочей руке, едва заставив себя разжать и снова сжать пальцы, а все остальное словесник здоровой рукой прижимает к сердцу с таким видом, будто несет самое большое на свете сокровище. Карман строгих брюк нелепо оттопырен шоколадкой, которую нужно будет передать Екатерине — Евгений не может отделаться от ощущения, что он ее украл. Памятуя о том, что на посту охраны есть кипяток, он оставляет Игорю часть печенья в качестве дани и проскальзывает в подсобку. Она, конечно, отличается от Володиной: на стене висит календарь с изображением собак и плакат с какой-то полуобнаженной певицей, вместо шкафчика — холодильник, дверца которого вся забита магнитиками, будто татуировками. Наливая себе кипяток, Евгений с любопытством скользит по ним взглядом: сувениры из разных городов России-матушки (Владимир, Самара, Сочи, Казань, Уфа и даже Элиста!), мемы с президентом (тут без медведя не обошлось), разные милые животные — от собак до драконов, — и, конечно же, мерч школы. Но никаких фотографий. Никто здесь не будет выставлять личную жизнь напоказ. Прежде, чем выйти из подсобки, Евгений обещает себе, что принесет сюда магнитик с Санкт-Петербургом. — Правильно, правильно, кипяток бесплатный, — комментирует подошедший вдруг безопасник, одобрительно глядя на стаканчик в руках словесника. — Не стесняйся, Чыпчык, бери. Я сейчас курить схожу и к вам присоединюсь. «Он всем дает дурацкие прозвища, интересно?», — морщится Евгений, садясь за свой столик и обкладывая себя едой. Руку можно больше не прятать. Словесник с наслаждением устраивает ее на обжигающем пластике, подсознательно понимая, что всего лишь пытается перекрыть одну боль другой. Кипяток не спасет от ревматизма, но, мужчина надеется, и не сделает хуже. На целые полминуты ноющая боль умолкнет, дав ему перевести дух. Если бы таблетки помогали, он бы не прибегал к таким неоднозначным методам. Чай оказывается неплох. Закостеневшие пальцы едва удерживают стаканчик, и глотать приходится потихоньку, боясь расплескать его содержимое. Печенье и вафли постоянно пытаются сбежать от здоровой руки, и одно даже падает на пол и укатывается под цветочный горшок. Евгений, проследив за беглецом взглядом, рассматривает горшок в недоумении: раньше он его здесь не замечал. Кажется, это что-то новенькое, наверняка выращенное Алтаном. С каждым годом школа все больше походит на его личную оранжерею, и единственной положительной стороной этой метаморфозы Евгений мог бы назвать только увеличение в интерьере количества зеленого. Как бы мужчина не хотел растянуть момент, чай, как и еда, все-таки заканчиваются. За это время Олег и Игорь успели поменяться: Игорь тоже решил сходить закурить, и теперь Олег, хлюпая чем-то в здоровенной кружке, сам следит за мониторами и открывает всем входную дверь. — Куда, молодые люди? — грозно спрашивает Олег, когда здоровые лбы начинают ломиться через закрытый турникет, не реагирующий на их карточки. — В школе идет экзамен. — Но у нас баскетбол, — оправдываются они. — Тренер ничего не отменял, вот и… — Ошибся ваш тренер. Нельзя сегодня входить. Подобная сцена повторяется несколько раз и потому быстро наскучивает. Ученики ломятся, потом звонят родителям или учителям, кто-то просит позвать Владимира Юрьевича, потому что он точно должен знать… — Владимир Юрьевич как раз на экзамене! — Как это на экзамене? Так вот же он! Евгений резко оборачивается. Владимир действительно на его этаже сопровождает ученика, которому показывает туалет. Но ведь по регламенту нужно было отправить экзаменуемого в ближайший! Ни в коем случае не спускать на первый этаж, если тот еще не дописал работу! — Владимир Юрьевич, — тем временем активно машут ученики, и физрук, бросив на дверь туалета последний взгляд, подходит к ним. — Ну, скажите, что у нас Мирослав Николаевич сейчас кружок ведет… — Чего разорались, щеглы? — по-доброму журит он, улыбаясь и пожимая старшекам руки. — Экзамен идет, вам его тоже через год сдавать. Не мешайте людям, на полшколы слышно — погуляйте пока, погода хорошая. Владимира они слушаются охотнее, чем Олега. Наверное, потому что Олег редко высовывается из своего кабинета. Его работа незаметна, как работа ниндзя или наемника: его видят только тогда, когда он хочет, чтобы его увидели. О безопаснике, помимо того, что он просто есть и дружит с информатиком, известно мало. Но так Евгений мог подумать о половине школы. Вы работаете вместе несколько лет, знаете друг друга в лица и даже называете по именам, но быстро забываете друг друга, стоит только переступить порог работы. С Владимиром все иначе — он всегда остается в мыслях, и о нем Евгений уж точно знает гораздо больше, чем ничего. Словесник торопливо пишет на регистрационном листке новую запись: «Тебе сюда нельзя». Прошлую зачеркивает, но когда подносит лист к глазам Владимира, замечает, что тот прочитал обе и на первой даже слегка нахмурился, но быстро расправил брови, словно ничего и не было. — Можно, если все остальные туалеты заняты, а у бедного ребенка понос, — беззаботно подмигивает Володя и, забрав ручку, расчерчивает рядом с надписью поле для крестиков-ноликов. — Я не виноват, что у них у всех резко прихватило животы и произошло воспаление хитрости. Главное, через рамки их не проводить. Ты как, со скуки не помер еще? «Пока нет». «|Х|». «|О|». Это самая долгая партия крестиков-ноликов на памяти Евгения. Он успевает прокрутить в голове всевозможные варианты игры за то время, которое Владимир мается на верхнем этаже от безделья в ожидании скорострелов, вместе с которыми можно будет спуститься вниз. Первые всегда бегут в десять-сорок (в десять-десять, если техника будет в норме, они только получают задания), но не раньше. Потом в одиннадцать, потом в двенадцать. Иногда перерывы большие. А иногда Владимир спускается сразу с тремя-четырьмя ребятами, монотонно напоминая, что сначала нужно отпроситься у сопровождающего, а уже потом идти. На самом деле, это обязанность Евгения, как главного по этажу, но все понимают, что лучше оставить его в покое. Каждый раз Евгений ждет с большим нетерпением. Он заранее исписывает весь лист полями, чтобы потом, когда очередная партия подойдет к концу, не тратить на это время. Остроты соперничеству придает тот факт, что они с Владимиром идут наравне, и победитель пока неявен. Вернувшийся Игорь тоже играет в игру — в стрелялки, на которые его, по его словам, когда-то подсадил Олег. В общем, быть организатором-регистратором и охранником во время экзамена — самые энергетически незатратные работенки. Иногда учителя-сопровождающие выходят из столовой и спрашивают, где туалет. Евгений молча указывает нужное направление и возвращается к разглядыванию школьных наград. Двое мужчин, весело болтая, невозмутимо отпросились во Вкусно и точка. Евгений бы им позавидовал, если бы любил общепит и если бы не утолил голод мучным. Время тянется ужасно медленно. Евгений отслеживает его по электронным часам, висящим в холле: свои из-за больной руки утром надевать не стал. Раз в полчаса он отправляется в уборную и засовывает ладонь под горячую воду, а потом стоит так несколько минут, сонно моргая и наблюдая, как розовеет кожа, принимая здоровый оттенок. Кипяток и мороз умеют маскировать его анемию, жаль, что временно. Ему часто говорят, что он слишком бледен, но, по правде сказать, он не выглядел лучше, когда позволил ставить себе уколы. Под водой у него даже получается полностью распрямить руку. Он осторожно сгибает сначала большой палец, затем указательный, затем средний, и так далее, а потом распрямляет их, и так по кругу. Гораздо тяжелее дается движение кисти вверх-вниз: он чувствует себя заводной куклой, у которой сломался механизм. Боль при сгибе распространяется до самых кончиков пальцев, и в этот момент кажется, будто болит сразу все. Человек, выросший в приюте, давно привык к боли. Он выключает воду и возвращается на место. Но на месте ему не сидится — слишком скучно. В поисках хоть какого-то занятия Евгений еще раз осматривает холл, останавливаясь на каждом ярком пятне, притягивающим глаз. На каждом шагу — станции с антисептиками, которые уже давно не работают. Наклейки на полу гласят: «Соблюдайте дистанцию!», «Безопасная дистанция — 4,5м или 4 гантели :)». Не верится, что то время ему не приснилось. Сначала они с коллегами носили маски, истекая соплями и потом, но терпя ради здоровья учеников, а затем ученики стали выходить на связь из дома, постоянно срывая занятия включением порно-роликов или добавлением в собрание сомнительных аккаунтов. Евгений не доверял техническому специалисту, поэтому с любым вопросом подходил к Екатерине. Она была не то, чтобы терпелива — он угадывал по тому, как грозно она на него смотрела и дергала рукой, желание его ударить в момент особенно глупых вопросов. Освоение ZООМа далось ему тяжело. Можно сказать, с потом и кровью. А потом все закончилось. В напоминание о пережитом кошмаре остались только наклейки, станции с антисептиком и смерть части педагогического состава. В том числе, предыдущего библиотекаря. К часу Евгений уже начинает по-тихому сходить с ума. Как же редко он оставался наедине с самим собой в почти идеальной тишине, раз его это теперь так тяготит? Он не находит ответа на свой вопрос. Правда, о тишине скоро остается только мечтать: к концу экзамена ученики начинают сыпать, как из рога изобилия, и вместо того, чтобы одеться и уйти, встают напротив раздевалок и начинают обсуждать результаты. — Как ставится ударение в слове… — …блин, я нормальный пример из «Гранатового браслета» привел? — Так там же из литературы не надо! — …а у меня была тема… Владимир спускает вниз сразу семерых, и те радостно присоединяются к остальной компании. Кто-то причитает, что забыл дома заявление о самовольном уходе. У кого-то заявление написано неправильно, и классный руководитель звонит родителям по ФейсТайму и просит в письменном виде подтвердить, что его ребенку можно уйти. Глядя на здоровенных одиннадцатиклассников, похожих внешне скорее на студентов, чем на школьников, со всеми этими разноцветными толстовками, рваными джинсами, крашеными волосами и самоуверенностью, Евгений все равно думает: «Дети…». Без разрешения родителей уйти не могут. Но они у них, хотя бы, есть. «|Х|, — пишет он на бумажке, на которой почти не осталось свободного места. — Я выиграл. И устал. Когда они все уже уйдут…». — Потерпи, — просит Владимир уже не так бодро. Веки у него слегка припухли — снова заснул на диванчике. Ну, хотя бы сидя и ненадолго. «Мне снилось, что я считал мячи, а потом аудиторная попросила ее заменить… Потом надо было сюда привести… Проснулся, короче». — Полчаса осталось. Шоколадку Кате уже отнес? Евгений кивает. Хоть какое-то событие, разбавившее его скучающее ожидание и попытку посчитать, сколько на этаже находится огнетушителей. Правда, событие это продлилось недолго: мужчина поднялся в Штаб ППЭ, застал Екатерину спорящей о чем-то с техническим специалистом, и, перехватив ее взгляд, демонстративно положил шоколадку на стол к остальной еде, которую принесли другие работники Штаба, а затем молча удалился. Когда выходил — чуть не столкнулся с Сергеем и Алтаном, которые спорили еще хлеще, чем Екатерина со специалистом, размахивая упакованными в пакет КИМами и папками с должностными инструкциями. Кажется, они неправильно выдали дополнительные бланки и не записали «на камеру» время окончания экзамена и количество листов, в чем начали обвинять друг друга. Дослушивать Евгений не стал: после тишины холла от разговора на повышенных тонах становилось дурно. — А покушал? Евгений снова кивает. — Отлично. С рукой что? От резкого перехода с одной темы на другую Евгений теряется и награждает Владимира удивленным взглядом. Забыл, что нужно прятать руку, и, видимо, тот заметил увечье. Винить в этом, помимо себя, некого. «Потом». — Ну, потом, так потом, — соглашается Владимир с грустной усмешкой. — За чаем. Через полчаса жди. И через полчаса — через тридцать пять минут, если быть точнее, — он действительно приходит и вновь напоминает школьникам, что без разрешения сопровождающих их никто из здания не выпустит. Евгению здесь больше делать нечего: большая часть учеников уже ушла, а те, что остались, уйдут вместе со своими классруками. На ум невольно пришел рассказ Владимира о том, как он кого-то заменял и пошел с прошлым выпуском на ЕГЭ. Весь класс в лицо он не знал и благополучно забыл четырех учеников в школе… Пришлось возвращаться. Из холла мужчины переходят в кабинет, где хранятся вещи коллег. Внеаудиторные освобождаются раньше всех, так что их сумки быстро пропадают. А вот остальные учителя пока стоят в очереди на сканирование бланков ответа. Наверняка Екатерина и Василия к сканированию привлекла, иначе к чему были все эти ее «ты мне нужен…»? Владимир приносит новые стаканчики с чаем, пачки снеди и… несколько разных тюбиков мази. Спрашивает требовательно: — Ну так? С рукой что? Евгений оглядывается и прислушивается: нет ли шагов? Этот кабинет находится в отдалении от остальных, в глухом закутке, поэтому словесник услышит, если кто-то будет подходить, зато разговор со стороны коридора слышен не будет. — Суставы ноют. Это сезонное, — шепчет он, стараясь не перенапрячь связки. — Хроническое. Проходит само, если не переохлаждаться. — У тебя есть голос?.. — это открытие оказывается для Владимира сюрпризом. Он не раз и не два заставал Евгения без голоса, поэтому знает, как звучит шепот человека, который практически не может говорить. Определенно, не так. Кажется, Владимир сейчас, громко жуя печенье, мучительно размышляет, что нужно лечить первым — руку или горло. И нужно ли? Его искреннее волнение заставляет Евгения улыбнуться. Он-то давно привык ко всем своим болячкам, поэтому не мог вот так просто принять, что они могут кого-то удивить или заставить волноваться. — Он не пропадал, — невозмутимо замечает словесник. Любому другому он бы в этом не признался, предпочитая и дальше притворяться учителем, которого постигла профессиональная болезнь, но с Владимиром хотелось быть искренним. Тот этого заслуживает. — Но врач посоветовал мне не разговаривать на выходных. Хорошо, что у них пятидневка. — И еще ты не хотел работать в аудитории. — Не хотел, — не скрывает Евгений, прыснув. Но неудачно дергает больной рукой и тут же морщится от боли. Владимир осторожно берет его ладонь в свою и разглядывает со всех сторон. — Нельзя переохлаждаться, говоришь? Ты вообще носишь перчатки? — Евгений беспомощно молчит, не желая расписываться в собственной глупости, и Владимир без труда угадывает в этом молчании ответ. — Жень?.. Мдаааа. Я понимаю, когда Леона отказывается их надевать… — Не начинай… — Но ты-то! Взрослый мужик, ну ё-моё, Жень! И че теперь?.. Ладно, не дергайся. Сейчас лечить будем! — Не надо! — Евгений прячет руку под парту, глядя на друга с подозрением. — Я и так лечусь. — И как? — Держу руку под горячей водой. — ...ля, Женя! — Почти в рифму, — шутит словесник, с опаской наблюдая, как физрук читает надписи на тюбике, пытаясь найти нужный. — Правда, Володь, не стоит. Владимир игнорирует его, всем своим видом выражая скепсис. — Так, это от синяков… Вот, от боли в суставах. Лапу сюда давай и не кричи. Быстрее пройдет. — Оно и так пройдет… Экзекуция для детей уже закончилась, а вот для Евгения она только начинается. Теперь любой учитель, сдавший материалы и вернувшийся за своими вещами, может наблюдать, как словесник, кусая губы и сжимая столешницу с такой силой, будто сейчас оторвет от нее кусок, смотрит в сторону полным боли взглядом, а физрук в этот момент разминает его пальцы и наносит на них мазь. — Больно? — спрашивает Владимир сочувственно, но Евгению кажется, что над ним насмехаются. — А вот потому что перчатки носить надо. Евгений тяжело дышит. Владимир перестает его мучить, когда в помещении чужих вещей почти не остается (Василий что-то запаздывает — вон его сумка… странно, обычно он старается сбежать быстрее всех). Не сразу, но по пальцам начинает разбегаться легкий холодок, как после заморозки, и Евгений постепенно успокаивается. Даже отрывает здоровую руку от столешницы и отпивает немного чая. Тот остыл, конечно, но по сравнению с радикальным лечением Володи — это не худшее из того, что могло произойти. — Ну что, обиделся на меня? Евгений переводит взгляд на свою руку и осторожно ею шевелит. Эффект пройдет, конечно, но зато сейчас хорошо. Сам бы себя он помазать так не смог — не хватило бы смелости и силы воли. — Сначала да, но сейчас нет. Мне лучше. — Воооот, — протягивает Владимир, довольный собой. — Тогда о чем задумался? Евгений вспоминал зиму. Самую холодную зиму из всех, что он когда-либо переживал. Он ужасно хотел слепить снеговика, как все нормальные дети, но у него была только одна перчатка (а потом — ни одной). И он упрямо ворошил снег руками, несмотря на жуткий холод, перерастающий в ноющую боль. Детское желание стоило периодов обострений, когда рука опухала и почти не сгибалась. Через пару дней опухоль спадала, а боль уходила, поэтому Евгений привык не обращать на них внимания. Поболит и пройдет, такое происходит каждый год, стоит ли переживать об этом? Хотя иногда, если было очень холодно, дергало и тянуло целую неделю. А еще он вспоминал обо всем, о чем когда-то забыл, а потом вспомнил: о Екатерине, которая стала холодной и чужой — хотя она всегда такой была, просто для других, — о фотографиях с черными лентами и о Владимире, который мог уснуть сидя, когда ему было нечем себя занять, прямо как сегодня во время экзамена. Он называл это «экономией сил». — Ты любишь помогать. Наверное, мне это нравится. — Что ж, в чем-то ты прав, — Владимир вытряхивает из пачки последнее печенье и проглатывает его, едва жуя. Для таких, как он, нужно производить печенье в два раза больше размером. А то это слишком маленькое. — Люблю помогать людям, которые сами не знают, что им нужна помощь, или боятся о ней попросить. — Как тогда, в библиотеке. — Это когда тебе старые книги списать надо было? Евгений мрачно кивает, вспоминая шкафы, забитые книгами. Проверить года издания, вытащить те, которые в школе держать уже нельзя (прошлый библиотекарь не очень-то об этом задумывался), переложить на тележку, а потом все это выбросить. Обращаться к старшеклассникам он тогда не стал — время было послеурочное, обещанием снять с урока затащить бы не получилось. Просить было не у кого: Евгений так и не завел знакомства, относясь к коллегам, как к абсолютно чужим людям. Они наверняка считали (и считают до сих пор) его излишне высокомерным, и сотрудничество не задалось. Физруки же казались Евгению… людьми не его круга. Глуповатыми, простоватыми и скучными — сколько-нибудь дружеское общение с ними подпортило бы его репутацию. Так ему казалось. Владимир о репутации не думал. Он просто услышал краем уха, что в библиотеке теперь новенький, а новеньким наверняка нужна помощь — книг много, они тяжелые, и в одиночку тут не справиться. Евгений тогда отлучился, а Владимир пришел в библиотеку и стал его ждать. Спящим его Евгений и застал. Тогда они и «познакомились». Проснувшийся Владимир усердно перетаскивал книги с места на место, походя интересуясь у Евгения подробностями его жизни, и Евгений не заметил, как разговорился и доверился кому-то еще. Тогда они тоже пили чай после честно выполненной работы. Тогда было так же хорошо, как и сейчас… — Вы что, еще здесь сидите?! — вдруг врывается в их идиллию Василий, весь запыхавшийся и со странной улыбкой на лице. — Вам делать, что ли, нечего? Все, я пошел. Василий удаляется с такой скоростью, будто за ним гонятся. Впрочем, как всегда. «Кажется, его настроение улучшилось, — думает Евгений, с грустью заглянув в пустой стаканчик и не отыскав на его дне ни капли чая. — Даже не попытался меня оскорбить». Владимир внимательно смотрит на Евгения, как будто хочет сказать что-то важное. Но, подумав, он покачивает головой в ответ на свои мысли, и начинает собирать со стола мусор. — Правда, поздно уже, Жень. Пойдем. «Куда?», — чуть не ляпнул Евгений, но вовремя себя остановил. Куда, куда. Домой, конечно. К конспектам, непроверенным тетрадям и очередным вебинарам, которые надо посмотреть. К планам классных часов и родительских собраний, которые нужно подкорректировать. К попытке поспать днем, восполнив недостаток сна из-за чересчур раннего подъема. К кошмарам во время этого сна и попыткам с ними совладать. А Владимира ждет дочь, с которой нужно поиграть и погулять, а вечером искупать, уложить спать и прочитать ей сказку. Дочь — это, пожалуй, даже тяжелее, чем все, связанное с работой. Поэтому Евгений кивает, поднимаясь, и глухо повторяет: — Пойдем.