Звездочет

Джон.

На ровном месте спотыкались кони, Несчастными подковами звеня. В ночи не слышно криков и погони, Но прошлое преследует меня. Василий Матонин

Джон Уотсон приходит в себя медленно, но глаза открывать не торопится. Он пытается с помощью слуха, обоняния и осязания понять, где и в каком положении находится. Первые выводы бесспорны и неутешительны - Джон очевидно привязан к стулу. Мозг капитана Уотсона получает и обрабатывает ответы от нервных окончаний рук и ног, догадываясь, что ноги - каждая в отдельности - привязаны к ножкам стула, скорее всего, деревянного. Руки - каждая в отдельности - привязаны к вертикальным планкам спинки того же деревянного стула. Это плохо - руки далеко друг от друга, что лишает их возможности действовать сообща. Руки и ноги привязаны крепко, но не веревкой, а чем-то более мягким и широким, чтобы не причинять боли. Это любопытно, но не слишком - Джон знает одного человека, который, возможно, хотел бы привязать его к стулу, проявляя заботу в ее извращенной форме. И пусть он не может вспомнить лица этого мужчины, Уотсон помнит его имя и лица всех его жертв. Зато, с удивлением понимает Джон, его глаза и рот ничем не завязаны. Кричать бесполезно, догадывается Уотсон, это или звукоизолированное помещение, или дом на отшибе. А глаза не завязаны, потому что убийца уверен, что Джон уже никому ничего об увиденном не поведает. Это грустно, считает Джон. Он не планировал сегодня умирать. Сегодня он планировал заняться любовью с Шерлоком. Джон пробует вспомнить, как очутился на этом стуле. Было утро… и был важный разговор с Мэри. Но разговор почему-то не состоялся. Ах да, Мэри не оказалось дома. Джон пытался ей позвонить, но ее телефон оказался выключен. Около получаса Уотсон прождал ее, сидя на скамейке в сквере напротив, не выпуская из виду подъезда. Людей воскресным утром было мало, но один прохожий вроде как заинтересовался сидящим Джоном. - Доктор Уотсон, как я рад вас видеть! - приветливо воскликнул Брюс Далтон, распахивая объятья. И вот после этого момента память отказывает Джону окончательно. Где бы ни находился Уотсон сейчас, в комнате слишком тихо, чтобы здесь присутствовал кто-то еще. Запах в помещении вполне домашний, хоть и немного затхлый, воздух вокруг теплый - это дом, а не заброшенный склад или подвал. Джон рискует приоткрыть глаза. Веки поднимаются с трудом, видимо, накачали его здорово. Прямоугольная комната средних размеров, похоже, чья-то гостиная - голубые стены, синий диван, белые стулья, на камине коллекция керамических дельфинов. Одна стена - узкая - полностью завешена маленькими картинками с пасторальными сюжетами: поля, овечки, домики. Это женская гостиная, отстраненно догадывается Уотсон. Это не то, что он ожидал увидеть, но, в общем и целом, это не имеет значения. Следил за мной, паскуда, ожесточенно думает Джон. Господи, Джон, ну в кого ж ты такой идиот! Надо же так отлично вляпаться, зная, что убийца на свободе. Уотсон не помнит, что было после встречи с Брюсом на улице, но подозревает, что хваленые солдатские инстинкты, подорванные кошмарами, напряжением и неопределенностью в отношениях с Мэри, дали грандиозный сбой. Подпустить к себе старого коллегу, с которым несколько раз пили кофе в больничном кафетерии, который всегда трогательно интересовался самочувствием Джона, был деликатен и ненавязчив, - что может быть невиннее?.. Да, Джон, ты в полной заднице. Он снова закрывает глаза и представляет Далтона, каким его всегда знал. Впервые они встретились в морге, когда Джон только начал работать и жить с Шерлоком. Далтон зашел к Молли передать какие-то документы по телу. Молли представила их. Уотсон пытается вспомнить, как Брюс вел себя тогда. Если Далтон - это Джекс, в чем Джон уже не сомневается, то Трентон не мог не узнать его. И вот так, после роковой случайной встречи, завертелось. Но могла ли та встреча быть такой уж случайной?.. Нет, качает головой Джон сам себе, не могла. С Далтоном вообще не могло быть случайностей. Уотсон вспоминает, каким приветливым и спокойным был Брюс тогда. Он уже знал, что увидит Джона в лаборатории, он готовился встретиться с ним лицом к лицу. Значит, Брюс заметил Джона раньше, наверняка удивляясь этому невероятному, немыслимому совпадению. Хотя… и совпадение не такое уж немыслимое. Джекс мог знать, где Джон проходил интернатуру в Лондоне. Он не мог предугадать, что через несколько лет Уотсон туда вернется в качестве помощника консультирующего детектива, но все же выбрал Бартс для работы отнюдь не случайно. Он знал, что в Бартсе остались люди, которые помнят Уотсона, могут поддерживать с ним связь. Джекс уже тогда блестяще планировал. Ждал. *** Джон слышит размеренные шаги за дверью. Голова все еще тяжелая, а веки поднимаются неохотно, но Уотсон желает встретить своего убийцу лицом к лицу. Дверь аккуратно открывается. Брюс Далтон собственной персоной возвышается на пороге и с восхищением разглядывает пленника. Джон не отводит взгляда от безумных, сияющих зеленью глаз. Далтон-Джекс медленно подходит к стулу, останавливается на расстоянии ярда, и вдруг мягкую полуулыбку сменяет гримаса ненависти. Он слегка наклоняется к Джону и орет: - План был совсем не такой! Джон пытается держать себя в руках, но от этого яростного окрика неуловимо вздрагивает. Уотсону вовсе не хочется злить своего потенциального палача. Максимально нежно он спрашивает: - А какой был план… Трентон? Джекс хищно улыбается и качает головой: - Я знаю, что ты до сих пор не помнишь меня. Ты не помнишь ту ночь, правда же? Ты знаешь, что я Трентон Джекс, но ты знаешь это, потому что видел мое дело. Но сердцем не чуешь, нет. Ты не понимаешь, как Трейси и Брюс могут быть одной личностью. Но я тебе скажу, Джон, кое-что, чего не говорил никому - никакого Трентона больше нет! Трентон Джекс умер тогда. Когда на следующий день я встретил тебя в коридоре этого вонючего общежития, ты не узнал меня! Ни капли понимания на твоем лице! Ты посмотрел сквозь меня! Трентон-Брюс закрывает глаза, пытаясь вернуть самообладание. - Столько лет я пытался тебя забыть, Джон, но так и не смог. Не знаешь почему? Джон осторожно качает головой. Он понятия не имеет, почему серийный убийца из всех возможных мужчин выбрал именно его. Как бы высоко Джон ни оценивал свои способности в постели, он отдает себе отчет, что в ту давнюю ночь вряд ли был ласковым и нежным любовником. Что-то Шерлок говорил об исходящем от Уотсона тепле? Так себе причина, уверен Джон. Джекс с интересом оглядывает Уотсона, затем берет второй стул и садится напротив, закинув ногу на ногу. - По моим подсчетам, у нас не слишком много времени. Полицейские - идиоты, и твой дружок не намного умнее их, но надо быть слепцами, чтобы не вычислить меня и этот дом. Как жаль, что у нас не будет времени для более… тесного взаимодействия. Как это глупо, Джон, умереть из-за одной ночи, правда? Печально, что у нас нет шанса на вторую - ты бы любил меня так сильно, так страстно, ты бы никогда больше не захотел оставить меня! Думать о возможном сексе с этим мужчиной Джону крайне неприятно, поэтому он делает еще одну попытку: - Трентон - или Брюс, как тебе угодно - ты сказал, что план был не такой. Расскажи мне про первоначальный вариант. Далтон резко отрывается от мечтательного созерцания собственных грез и с воодушевлением смотрит на связанную жертву: - О, план был отличный. Мой идеальный план венчала смерть твоего кудрявого любовника. Не морщись, Джон, ты же понимаешь, что за измену надо платить. Мне пришлось наказать тебя - я не хотел, правда, но мне пришлось! Ты был омерзительно счастлив, когда этот предатель вернулся. Ты хоть понимаешь, Джонни, что он тебя предал, бросил в одиночестве на полтора года, заставил страдать? Как ты мог простить его?! Далтон снова повышает голос - и снова одергивает себя. - Пить хочешь? - вдруг буднично и почти нормально спрашивает он. - Чай со снотворным? Нет, спасибо, - отказывается Уотсон. - У меня тут есть чистая вода, но как знаешь. - Я не понимаю, Брюс, объясни мне, - опять просит Джон. - Почему сначала только проститутки, а потом - весь этот цирк с переодеваниями? Говорить об убитых геях Джексу не слишком интересно: - Джон, не будь таким мелочным. Жалкие шлюхи, только и всего. Тебе правда хочется тратить на них время? Джон кивает. - Иногда их просто надо убивать, Джонни, вот и все. Я был очень добр - я разрешал им трахать себя перед смертью. Они становились такими мягкими, такими… податливыми… каким ты, Джон, никогда не был! Эти внезапные переходы от спокойного тона к истерическим выкрикам выглядят знакомо и ничем хорошим Уотсону не грозят. Убийца и впрямь теряет контроль, неимоверными усилиями стараясь держать себя в руках. Приглядевшись, Джон видит все признаки нервного перевозбуждения: мелкую дрожь пальцев, темные набрякшие веки, лихорадочный блеск глаз, осунувшиеся щеки. - А зачем ты убил Миллса и Эймоса? Они ведь не были шлюхами. - Джон, я не замечал раньше, что ты бываешь занудой. Ты не понимаешь? Ты должен был получить достойное наказание. С каждым кудрявым трупом ты должен был ненавидеть своего сыщика еще сильнее, ведь это из-за него ты прошел через ад. Я мечтал подарить тебе несколько мертвых шерлоков… Например, семь. - Но почему же геи? Если это должны были быть мертвые шерлоки, - Джону трудно это произнести даже в качестве теоретической выкладки, - зачем обязательно геи? Джекс вглядывается в Джона с подозрением: - Джон, ты что, защищаешь педиков?! - Брюс, ты тоже гей, ты это понимаешь?! Далтон ласково улыбается пленнику: - Ну что ты, Джон, ай-яй-яй, нехорошо так говорить, я могу обидеться. Педики должны умирать, и если нужно убить шерлоков - они должны быть геями! Это же так очевидно! - от этого слова Джона корежит. - А я не такой, Джон, я совсем не такой - у меня любовь. К тебе. Голова Уотсона идет кругом, потому что извращенную логику убийцы он постичь не в состоянии. Голос Брюса становится слащавым, как у ребенка, который укладывает спать плюшевую собачку: - Семь - хорошее число, правда? Как звезд в Медведице, - глаза Далтона затуманиваются воспоминаниями. - Джон, ты даже не представляешь, каким особенным был для меня. И еще эти звезды на твоей коже - словно сигнал из другого мира, словно знак свыше. Брюс вдруг смотрит на Джона с грустью: - Правда, я рассчитывал, что этот знак ты покажешь только мне. Уотсон понимает, что идея дурная, но ничего поделать не может - он начинает хохотать, запрокинув голову. Джекс выглядит растерянным. - Джон? - неуверенно тянет он. Доктор, с удовольствием выпустив часть изнурительного напряжения вместе со смехом, потихоньку успокаивается. - Трентон, Трентон, почему же ты такой ненаблюдательный, а? Как ты мог рассчитывать на мою верность, если я в колледже трахал все, что движется?! - Джон утрирует, конечно, но видеть искаженное болью лицо неожиданно приятно. Далтон с силой зажмуривается, пытаясь зажать ладони между коленями, но потом не выдерживает, вскакивает и наотмашь бьет Уотсона по лицу. Щека горит, но удовлетворение не ушло. Брюс выглядит искренне расстроенным: - Джон, прости меня, - тихо говорит он, накрывая ледяной влажноватой ладонью покрасневшую щеку. Уотсон пытается отстраниться, но он ограничен в движениях, и далеко отклониться не получается. Далтон, поглаживая горячую кожу, вдруг начинает плакать. - Это все… все потеряло смысл, Джон, - шепчет он. - После вашего разговора с Холмсом, когда он притащил тебя смотреть на чей-то грязный труп и клялся, что больше не покинет тебя... После того разговора я понял, что ты не станешь моим, даже если этот придурок снова умрет - на этот раз взаправду. Джон, ты так смотрел на него! Твой голос так дрожал! Я понял, что ждал слишком долго, ты больше не мой… Далтон медленно, ссутулившись, отходит к столу, стоящему у стены, и тяжело опирается на пыльную поверхность ладонями. Если можно изобразить страдание, то у Брюса это прекрасно получается. Он выглядит абсолютно сломленным. - Я еще пытался следовать плану… Шесть прекрасных черных тел, шесть ублюдочных педиков, которым все равно нечего делать в этом мире… А седьмой - Холмс. Но это было уже слишком тяжело, Джон… Вы чересчур быстро откопали дела про этих шлюх, пришлось спешить. Когда вы поехали на север, я понял, что не успеваю даже с шестью… Вы виноваты в том, что мне пришлось убить Андерсона, а он ведь был неплохим парнем. Совсем не гей. Впрочем, план уже изменился. Далтон говорит так тихо, что Джону приходится напрячь слух изо всех сил: - Мне уже не к чему было стремиться, если моя любовь не могла быть со мной… Знаешь, искать геев, делать им прически, наряжать как кукол - это все могло бы быть отличным весельем, если бы только ты дал мне шанс. Далтон оборачивается к Уотсону, смотрит на возлюбленного с укоризной в зеленых глазах и с нажимом повторяет: - План изменился. Брюс медленно приближается и устало опускается перед Джоном на колени, кладет руки ему на бедра, чем вызывает у пленника смутные воспоминания о другом похожем моменте и гримасу отвращения на лице. - Из-за тебя моя жизнь кончена. Она была кончена еще тогда, когда ты ушел из моей постели, но все эти годы я на что-то надеялся. Какая ирония - мечты о тебе помогали мне жить, хотя я уже не был жив. Я умер в ту ночь, Джон. А ты умрешь в эту. Внезапно в руке Брюса появляется небольшой, но очень острый на вид нож, отчего у Уотсона возникает немедленное ощущение неправильности происходящего. Почему нож? Никто из предыдущих жертв не был убит ножом! Джона, конечно, не устраивает и удушение, и проломленная голова не привлекает, но неожиданно перспектива умереть от холодного лезвия становится просто непереносимой. И даже более унизительной, чем любая другая смерть. Все эти соображения проносятся в голове Джона за секунду - и еще через две становятся ясны намерения убийцы. Трентон неторопливо проводит ножом по шву правой штанины Уотсона, по шву, который на внутренней стороне бедра. Проводит нежно, не надавливая, но Джону все равно страшно. - Пожалуйста, не дергайся, - серьезно просит Джекс и самым кончиком лезвия аккуратно вспарывает грубый шов тонких джинсов. Нож действительно очень острый - нитки поддаются легко. Действуя методично, Трентон надрезает штанину по шву, затем поперек и вдруг резко дергает ткань на себя. Джона от этого сильного движения слегка бросает вперед, плечевые суставы отзываются вспышкой боли, но стул при этом стоит как прибитый. Он и есть прибитый, запоздало догадывается Уотсон, только на кой черт ему теперь эта информация - неясно. Джекс тем временем благоговейно рассматривает открывшуюся кожу с рисунком в виде созвездия. Шершавыми кончиками пальцев он нежно обводит ковш по контуру. Джон покрывается мурашками, но отнюдь не от удовольствия. Когда Трентон слегка наклоняет голову, Уотсон предполагает, что должно произойти, но помешать этому не в силах. Убийца наклоняется все ниже, пока его губы не прикасаются к голой коже. Джон готов взорваться от ненависти - и к себе, и к этой проклятой метке, и к Джексу, но его судорожные метания, честно говоря, смертоносному любовнику вовсе не мешают. Несколько легких поцелуев сменяются чем-то более чувственным. Джон ощущает на коже влажный и жадный язык, который никак не может насытиться, вычерчивая ломаную линию от головы ковша к его хвосту. Джекс тихо стонет, и Уотсон подозревает, что тот возбужден. - Прекрати, - шипит Джон, - перестань! Трентон вздрагивает и поднимает на него потемневший удивленный взгляд, словно не ожидая кого-то встретить в этом чудесном уединенном месте. - О, - говорит он легко. - Ооооо, - тянет он через мгновение тяжело и веско, с пониманием в глазах. - Тебе неприятно? - А как ты думаешь? Ты привязал меня здесь, как чучело, рассказываешь про убийства, меня планируешь убить вообще-то! Ты даже не спросил меня, чего хочу я! Трентон недоумевает: - Спросить? Чего же ты можешь хотеть? Уотсон пытается скрестить за спиной пальцы, зная, что все равно будет презирать себя за эту ложь: - Тебе не приходило в голову, Брюс, что я вовсе не так равнодушен к тебе, как ты воображаешь? Смесь неистового восторга, надежды и оглушительного разочарования мелькает на лице Далтона. На бледной коже появляются красные пятна. - Ты врешь мне! - кричит Джекс, вскакивая на ноги. - Ты врешь мне!!! - кричит Джекс, замахиваясь снова и снова, осыпая ударами лицо Джона. Это, по сути, просто пощечины, Далтон бьет открытой ладонью, не складывая руку в кулак. Уотсон получал в своей жизни и посильнее. Но Джекс не может остановиться, пока кровь из разбитых десен не начинает вытекать изо рта Джона. Брюс резко замирает и с ужасом смотрит на результат своей ярости. Джон языком незаметно ощупывает зубы, оценивая нанесенный ущерб - странно, но все на месте. Далтон действительно расстроен - он начинает рыдать навзрыд, рухнув на колени и уткнувшись лицом практически в пах Уотсона. Джон сглатывает кровь и устало вздыхает. Неожиданно в голове всплывает такое далекое воспоминание - как они с Шерлоком сидели в крошечном номере гостиницы и читали записи пациента, которого считали мертвым. Тогда они с Шерлоком сошлись во мнении, что несчастный Трентон был очень скучным одержимым. Сейчас Джон снова считает Далтона скучным - переходы от полного спокойствия к ярости и горю утомили сверх всякой меры. Но Уотсон не позволяет себе пожелать быстрой смерти, потому что надежда увидеть Шерлока еще хотя бы раз настолько рвется из него, подступает к горлу из самого нутра, что он делает попытку вновь поговорить с убийцей: - Почему ты убил Ярмиса? Он обидел тебя? Далтон поднимает припухшее от слез лицо и спокойно говорит: - Обидел? Нет. Хотя я не очень хорошо помню. В тот день я действительно был немного… не в себе. Но откровенно говоря, Джон, я ведь тогда не догадывался, какая ты неблагодарная тварь, я придушил этого типа, чтоб искупить свою измену. Отлично, горько думает Джон, просто отлично. Поль Ярмис убит, чтобы малыш Джонни не рассердился! С усилием восстанавливая самообладание, Уотсон продолжает мягкий допрос: - Почему ты не сменил способ убийства, Брюс? Ты же умный, ты понимал, что тебя смогут выследить. Губы Брюса изгибаются в презрительной усмешке: - Полицейские - кретины. Не хотелось из-за них менять мой эффектный почерк. Я уникален, - и видно, что Джекс верит в это, - а полиция, ты же знаешь, сборище жалких клоунов, которые лишились моих отпечатков! Тот экземпляр, что был в клинике, я уничтожил еще на четвертом месяце "лечения". - Как ты узнал, что твоих отпечатков нет в деле? - О, Джон, я знал это давно. Конечно, у них была еще копия, просто… Немного денег, немного хитрости… заштатные архивариусы в полиции тоже люди. Чтобы появился Брюс Далтон, Трентону Джексу следовало испариться. - Ты следил за мной? Как ты узнал, что я буду в том сквере? На лице Джекса в равных пропорциях смешиваются гордость и разочарование: - Не очень много шансов на то, что ты останешься без своего дружка, но ты как последний дурак сам дал мне отличную возможность! Я все время старался быть неподалеку. Ну надо же, Джон, я даже не ожидал, что все будет настолько просто. Всего-то и трудностей, что дотащить тебя до машины. - Твою машину все равно выследят. Дорожные камеры сейчас почти везде, - Джон так сильно верит в это, что его голос едва не срывается. В ответ на это Трентон лишь загадочно улыбается и качает головой: - Ничего страшного. Если что-то не беспокоит маньяка-убийцу, это должно беспокоить его потенциальную жертву. Но Джону еще кое-что надо услышать. - Расскажи мне о Кори Блэкуэлле, Брюс, - просит Уотсон. - Мне кажется, он был для тебя кем-то важным. Кем-то… особенным. Лицо Джекса неуловимо меняется - Джону кажется, что на мгновение убийца исчез, а показавшийся из-под маски юный студент-медик вновь стоит на перепутье перед самым тяжелым выбором в своей жизни. Но Трентон встряхивает головой, и наваждение исчезает. Студент снова сделал неверный выбор. - Кори был слабоумный, разве ты не знаешь? Привязался ко мне как щенок, не мог ни на минуту отойти. Приходилось возиться со всеми этими сорняками, будто я чертов агроном! - Что произошло той ночью? До пожара? - Джону и правда очень хочется выяснить. Далтон усмехается: - Думаешь, у тебя будет шанс доложить об этом своему кудрявому проныре? Это вряд ли, хотя твоя преданность поражает... Лучше бы я остался с Кори! - всхлипывает Трентон громко, прижав ладони к глазам. Он все еще сидит на полу, но к Джону не прикасается. - Ты ведь любил его? - тихо спрашивает Уотсон. - Он был дебилом, что тебе не ясно? - кричит Джекс, но это не гнев, а затаенная боль. - Я не мог и не хотел любить дебила! Я любил тебя! Кори просто... просто ему не надо было меня удерживать, когда я собирался уйти. Но он плакал и собирался позвать Маккензи. Мне пришлось заставить его молчать, пришлось, но я не хотел не хотел душить не хотел не хотел не хотел... Трентон утыкается лицом в свои колени и тонко, безысходно скулит. Джон ненавидит этого человека, этого жестокого убийцу, но не может избавиться от жалости. Несколько неуместных капель жгучей влаги тяжело повисают на ресницах, и Уотсон сердито смаргивает их. Постепенно скулеж затихает. Некоторое время они молчат. Кровь из разбитого рта засыхает и неприятно стягивает кожу. Но у Джона есть еще вопросы: - Я догадываюсь, как ты познакомился с Миллсом и Эймосом, морг - удобное прикрытие, ведь оба недавно потеряли близких людей. И понятно, как ты попал в дом к Эймосу, - у вас было свидание. Но Миллс не мог согласиться на свидание, да? Почему он тебя впустил? Брюс поднимает голову - на этот раз по его лицу видно, что он действительно горько плакал. Равнодушно он отвечает: - Выследил его в магазине, заговорил о его бабке, он расчувствовался. Я ему намекнул, что в болезни этой старухи может быть не все гладко, пообещал принести бумаги, если он не скажет никому. Господи, как же просто с этими идиотами! - Почему тебя в тот день никто не заметил? Миллс жил в большом доме. Далтон пьяновато хихикнул: - Я как-то читал один детектив, там убийца в туалете самолета переоделся в куртку бортпроводника, прошел по салону, спокойно убил нужного человека, вернулся в туалет и переоделся обратно в свою одежду*. Фокус в том, дорогой мой Джон, что никто не обращает внимания на обслугу, людей в униформе... Я надел костюм и фуражку одной курьерской службы, только нашивку с логотипом спорол... Уверен, что никто не обратил внимания на какого-то там курьеришку. Перед квартирой этого педика я фуражку... снял, а про костюм... он меня не спрашивал, даже если удивился… вежливый. Последние несколько фраз Джекс произносит через силу. Он явно очень устал, такие серьезные перепады настроения не могут пройти бесследно. Джону опять становится страшно. Подумав, он все же рискует спросить: - Брюс, почему я все еще жив? Трентон горделиво улыбается: - Жду, пока твой кудрявый прибежит тебя спасать. Как это ни печально, Джонни, тебе придется умереть буквально за минуту до того, как он войдет сюда. Этот пункт в моем плане появился недавно, но уж его-то я выполню как надо. Пошатываясь, он с трудом встает на ноги: - Пусть он до конца дней живет с осознанием, что опоздал на одно мгновение, что на секунду не успел, чтобы спасти любимого доктора, что ему не повезло. Что звезды не сложились. И Джекс от собственной шутки заливается тоненьким, дребезжащим смехом, от которого у упомянутого доктора волосы на загривке встают дыбом. Трентон больше даже не псих, понимает Уотсон. Он - развалина, пустая оболочка человека. Он не способен услышать чужих слов, он будет действовать по какому-то шаблону, который заложило в нем безумие. Джекс достает из маленькой спортивной сумки, что стоит у дивана, синий мягкий шарф и револьвер. Садится на прежний стул напротив пленника, складывая на коленях руки и закрывая глаза. Несмотря на то, что синих шарфов на свете много, этот конкретный выглядит как-то знакомо. - Это шарф Шерлока? - шепотом спрашивает Джон. Трентон приоткрывает один глаз, смотрит вниз, на шарф, потом выше, на Уотсона, и довольно хихикает: - Украл у растяпы, пока он занимал лабораторию. Ему понравится, правда? Джон так не думает. В тишине проходит несколько минут. А потом Джону кажется, что снаружи доносятся какие-то звуки. Он и хочет, и не желает, чтобы это приехали за ним. Чтобы это приехал Шерлок. Он мысленно умоляет Шерлока не приезжать - не для того, чтобы подарить Джону еще несколько минут жизни, но чтобы Шерлоку не довелось увидеть Уотсона унизительно мертвым. Звуки становятся все отчетливее - шум машин, хлопанье автомобильных дверей, стрекотание вертолета. Гулкий голос по громкоговорителю требует от Далтона немедленно сдаться и что-то там про снайперов. С потусторонней улыбкой Джекс открывает глаза и встает. Медленно подходит к Джону. - Прости меня, любимый, прости, прости, мне так жаль, что тебе придется пройти через это, - по щекам Далтона струятся слезы, но он при этом бесконечно далек от рыданий, лицо неподвижно, слезы текут словно сами по себе. - Мне жаль, что все закончится именно так! - Так передумай, твою мать, Трентон, Брюс, кто ты там! - хрипло предлагает Джон. - Если ты любишь меня, ты можешь меня сейчас выпустить. Полиция не даст тебе шанса, если ты меня убьешь. Ты не доживешь до суда, Трентон, - в глубине души Уотсон надеется, что Шерлок никогда не опустится до линчевания. Далтон грустно улыбается, накидывая шарф на шею своего возлюбленного: - О, Джон, мой глупый, наивный Джон. Неужели ты думаешь, что я смогу жить после того, как тебя не станет? Мы уйдем почти вместе, и я буду очень страдать, потому что увижу, как жизнь покидает твои глаза. Джон, я так люблю тебя, - Джекс перекрещивает концы шарфа под подбородком Уотсона. - Ты самый лучший мужчина на земле, - Брюс слегка тянет концы в стороны. - Мы могли бы быть так счастливы, Джон, Джон… Джон… Слезы Далтона капают Джону на лицо, а давление шарфа становится очень болезненным. Джон полагает, что такое развитие событий совершенно неверно. Самым печальным обстоятельством в этом треклятом мире Джон считает тот прискорбный факт, что не успеет увидеть Шерлока. Но сказать Джон уже не может ничего, воздуха катастрофически не хватает, вены набухают, а глаза словно выдавливает из черепа. - Люблю, люблю, люблю тебя, Джон, вечно, - слышит он жаркий шепот Трентона, склоняющегося к его губам. - Встретимся на звездах, любовь моя. А больше Джон Уотсон не слышит ничего. _________________________ *Такой детективный роман действительно есть, и он очень, очень хороший, но я вам его не назову, потому что вдруг вы когда-то захотите его прочесть, а я вам уже все заспойлерила.