Сегодня, 08:43 Вы
Аякс, ты дед?
где*
Мне скучно.
Ты такой жалкий, Кэйя. Конечно, он это знает. Ведь все, кого он когда-либо мог назвать друзьями просто устали от вечно взбалмошного и готового каждый день пить и горы сворачивать — именно в этом порядке — Кэйи. Им нравился Кэйя Рагвиндр — спокойный, таинственный студент, который рассказывал много ни о чём и знал примерно тридцать четыре способа заставить человека выложить свои секреты в трезвом виде и сто тридцать четыре — в пьяном. Умный парень, выигравший генетическую лотерею, без единого конспекта заканчивающий каждую сессию с автоматами. Им не нравился Кэйя Альберих — буйный ребёнок с желанием лишь посильнее испортить свою жизнь. Ребёнок, потерявший отцов в двух семьях. Ребёнок, пьющий и кричащий на всю площадь, не были ли родители случайно проходящей девушки батонами. Никому не нравился этот ребёнок, запивающий проблемы с таким рвением, будто они были сухим печеньем, вставшим поперёк горла. Конечно, Чайлд не ответит так быстро. Кэйя не может этого просить. Но почему так больно? Может, потому что ты, Кэйя Альберих, чертовски и бесповоротно влюблён в человека, с которым тебе никогда в жизни не быть, до которого тебе никогда не дотянуться? Да нет. Точно не поэтому. Это иллюзия. Просто недостаток общения с другими людьми. Самая Сексуальная Медсестра Сегодня, 8:51 Пошли в алкомаркет? Если ты не спишь. Если спишь — я позвоню через две минуты. Буду звонить, пока не проснёшься. Если бы Розария знала, что она уже сейчас выполняет свой долг — спасает военных от неминуемой гибели… Может, он и вовсе не прав в том, что от него устали совсем уж все? Может, есть кто-то… Кто-то…Сегодня, 8:52 Вы
Выхожу через минуту :)
С такой скоростью, как сейчас, Альберих не собирался даже в ВУЗ на первом курсе. Все вещи, лежащие не на своём месте, призваны были стать его парадным образом для посленовогодней прогулки до алкомаркета. Страх и боль всё ещё дрожали где-то на задворках сознания, неприятно кололо и саднило в области грудной клетки и паха. Эти органы никак не связаны. Парень точно и не понаслышке это знает. Член — не сердце, его нельзя обмануть… На улице холод. Корка из снега и льда покрывает большую часть улицы, будто та прячется. Ей это позволительно — всем нужен отдых от чужих глаз. Розария выглядит уже привычно в своих спортивных штанах и вычурной кожаной куртке с крестами в виде украшений вообще везде, где украшения могут быть. Кажется, что она — образец той панковской стабильности, которая, вообще-то, оксюморон, но Розе идёт, как никому другому, если есть вообще в этом мире другой такой стабильный панк. Жестокость и умение выслушать смешивались в этом человеке так же, как градусы и виды алкоголя на каждой их совместной встрече. Именно по этой причине встречаться они предпочитали редко и по слишком важным поводам, когда без, как минимум, трёхдневного запоя, точно не разобраться. — Как всегда, выглядишь прекрасно. — подбегает, будто ребёнок, очарованный необычной взрослой женщиной на прогулке с родителями и жмёт ей руку, а после обнимает. Не виделись уже… Полгода? Неужели за это время в их жизнях всё было так хорошо, что не нашлось повода забыться в этом одиноком дуэте? — А ты, как всегда, выглядишь так, будто тебя ебали всю ночь. — отпускает колкость, которую Кэйя привычно принимает, как комплимент. Знает, что не будет она всерьёз шутить над ним. Слишком дорожит и любит. Возможно, как бы ни выглядели их отношения — Роза была бы одним из двух людей, которые пришли бы на любой зов помощи Альбериха… Если бы только он позвал… Девушка моментально выгоняет из мыслей и протягивает сигарету, второй рукой в этот же момент поджигая свою. С Розарией никогда не удавалось сказать «Я не курю» — ей нужна компания, чтобы не выглядеть алкоголичкой, зависимой от никотина. Кэйе она тоже нужна. Потому он затягивается, забыв обо всём на свете. Сейчас существует лишь заснеженная улица, лучшая подруга и вкус сигарет без блядских ягодных кнопок. Их разговоры никогда не завязываются долго. Они — не те, кто предпочитает спрашивать о делах или здоровье. Они и так всё знают. А Розария знает даже больше — будто все, даже самые невозможные сведения и сплетни до неё доходят какими-то окольными путями, добираясь раз в десять быстрее, чем до остальных. А потому они лишь идут молча, оставляя широкие облака дыма за своими спинами. В молчании проходит двадцать минут, за которые они доходят до ближайшего алкомаркета, который работает, кажется, не то, что без выходных, но и без перерывов, и Розария без стеснения берёт две бутылки недешёвого коньяка. Спрашивать, что брать — тоже не в их стиле. Годы совместных пьянок приучили не только пить всё, что горит, но и подстраиваться под любое желание друг друга. Кэйя не против коньяка. Кэйя не против чего угодно, лишь бы жгло и отвлекало. Отвлекало от невыносимого факта, что ему нужна помощь. Он теряет контроль над всем в своей жизни. Плывёт по течению, а само течение — водка с сиропом. Сладко, пока не проглотишь — а дальше пламя, всепоглощающее, не щадящее и, к сожалению, ни разу не очищающее, а лишь сильнее покрывающее пеплом и чёрной сворачивающейся коркой. Возможно, если в нём сгореть — всё будет лучше… Но сейчас он лезет на огромное дерево у детской площадки и, как джентльмен, смеясь, подаёт руку, а после резко отпускает, пытаясь напугать Розу возможным падением. Конечно же, она схватится за его ворот и они оба почти полетят метров с четырёх вниз. И это так прекрасно. Так живо. И коньяк открывается очень кстати. Каждый держит в руке по бутылке. Никакой закуски. Никаких напитков, чтобы разбавлять. Альберих не ел ничего перед этим. Похуй, правильно? Всё равно хуже не будет. Да и это работает точно не с ним. Сколько пьёт — а ни разу такого не было. Утешает себя, конечно же, понимая, что вся затея идиотская, но девушка тянется чокнуться и сейчас нет ничего важнее этого. Хоть кто-то… — Помнишь Барбару? — неожиданно начинает она, отдышавшись после большого глотка. Смотрит вперёд, будто там не меньше, чем истина вселенной, а не играющие дети. — Да, вроде того. Трудно не помнить. Как у тебя с ней? — уж такие слухи до ушей Кэйи давно дошли, хоть он никогда напрямую не обсуждал это ни с одной, ни с другой — это их дела и не нужно лезть в чужие души без приглашения, он уяснил это слишком давно. — Никак. — …и молчит. Кэйя знает, что заговорит — дай ей только время. Потому молча пялится в ту же точку, ища в детях на площадке хоть что-то интересное. Глотает горькую и терпкую жидкость из бутылки. Думает об одном — лишь бы спуститься с дерева без переломов в этот раз, а то тот случай, когда они… — Не было ничего особенного, мы даже почти не целовались… До позавчера. Я пригласила её отметить Новый год у меня. — шумно вздыхает, явно оценивая способности друга переварить следующую информацию и остаться живым. — Я её напоила. И мы переспали. — отпивает резко, много, слегка откашливаясь. Хочется сказать «Так это же хорошо!», но от хорошего секса люди так не выглядят. Точно не так. Кэйя ждёт. Ждёт, пока она снова насмотрится на детей и поднимет взгляд на него. Глаза её — сожаление всего мира разом. — Наутро она расплакалась… Сказала, что это была ошибка и наболтала мне что-то про вред алкоголя и как сильно и мерзко от меня несёт сигаретами. Попросила больше не звонить. — а вот теперь она закончила. Потому что смотрит прямо в глаза, ожидая хоть какой-то реакции. Читает малейшие изменения в мимике — знает его насквозь. Одна нота насмешки — и одноглазый идиот полетит прямо на асфальт под этой веткой. И плевать ей будет, кто придёт его спасать. Скорее всего, никто. Но Кэйе совсем не смешно. И не жаль. Потому что сожаление Розария ненавидит ещё больше, чем издёвки. Он задумывается, будто действительно может найти решение проблемы, но лишь протягивает бутылку, в очередной раз стуча ей о стекло в чужих руках. Голова начинает кружиться. Так вот, что произошло… — Ты думала, что это могло быть… Ну… Из-за меня? — Альберих всё прекрасно помнит. Он не мог поступать с людьми иначе. Он трахался и бросал их, всех в его желчи, таких же больных, как он сам. Он сеял заражение, он — самая опасная инфекция. И все, кто ей подвергался, в итоге страдали, отдавая силы ему, пока не иссякали до конца, до рубежа, на котором им тоже никто не поможет. Он создавал себя же из людей вокруг, не испытывая ни капли жалости, не каясь и не корил себя за это. Люди сами виноваты, что потянулись к нему, обманувшись харизмой. Да… Это они виноваты… Он ведь ничего не делал, правда?.. — Думала. Так думать проще, чем искать, что со мной не так. — но больше ничего не говорит. Не винит. Знает, что ему уже воздалось. И ещё воздастся… Воздастся? Это Барбара на неё так повлияла?.. Розария делает заметку в голове — перестать интересоваться религией, на которой эта милая блондинка так помешана. Дальше разговор не заходит и они продолжают глотать коньяк, хватаются за него, как за соломинку, последнюю надежду, безвыходно утопая каждый в своём болоте. Не подают друг другу руку лишь потому, что знают — они, чёрт возьми, одинаково сильны. Будут бороться, но в итоге кто-то утянет другого к себе, а не вытащит из его трясины. На этом держится их дружба уже пятый год. И нечего менять. Они — два куска льда. Две ледышки не могут друг друга растопить. Не жили хорошо — нехер начинать. — А ты? Есть, на что пожаловаться? — словно гром пронзает его мысли голос со стороны. Неожиданно. Обычно не спрашивает. Разум уже затуманен опьянением на голодный желудок, от чего так и тянет опереться спиной на воздух позади и лететь, лететь… Должен ли он говорить? Конечно, Роза поймёт. Никто другой — нет, но она… Но есть ли смысл говорить о том, в чём ещё не уверен сам? Но градус так приятно ударяет в голову, а тело пошатывает, что не остаётся ничего, кроме откровений. Кроме сейчас и здесь. — Кажется, я влюблён в Аякса. — отрезает уверенно и спокойно, прикрывая тоску в глазах и поджатые губы бутылкой, роняя внутрь ещё несколько глотков разом. Повисает тишина. Они не смотрят друг другу в глаза — и без этого знают, что там найдут. Чтобы понять друг друга они используют другие способы — вид алкоголя, количество глотков, покашливания, взгляд вдаль, вниз или на небо, заслонённое по-зимнему тёмными и серыми облаками. И никто не спешит нарушать эту тишину, наслаждаясь каждый своим не-одиночеством. Естественно, эта хуйня никогда и никому не помогает. И не поможет. И они не идиоты, чтобы в это верить… Правда ведь? — Скажешь ему? — девушка почти спрыгивает на нижнюю ветку, бесстрашно и ловко приближаясь к земле. — Да. — не хочет быть трусом, хоть сейчас сам впервые задумался об этом. Розария рядом внушает решимость… или глупость. — На выпускном. — начинает слезать, и, хоть ловкости и силы ему не занимать, всё же падает с последнего уступа, садясь задницей прямо в куст, прикрытый небольшой снежной шапкой. Смеётся. До ужаса красивый и правильный в своём пьянстве. И мир вокруг становится правильным, когда он пьян — достаточно решительный, а не трезвый трус. Нужно будет напиться на выпускном. Девушка подхватывает его, улыбаясь лишь одними глазами, но всем остальным видом оставаясь той устрашающей дамой, от которой у всех мужчин в её окружении трясутся яйца. Может, поэтому она и… Ха-ха… Сквозь причитания о том, что Розария не повезёт его в больницу, если он себе что-нибудь сломал и вообще Кэйя её достал попадать в какие-то неприятные ситуации, он снова смеётся своей шутке. Что же поделать, если поистине оценить их может только он сам. Мигающий фонарик в снегу рядом с ногой оповещает о двух вещах — Альберих чуть не проебал телефон и его спас от этого кто-то, кто только что написал сообщение. Роза отряхивает его спину и бёдра от снега, с раздражением сильнее хлопая то там, то тут, будто выбрала бы всерьёз избить его вместо этой прогулки. Телефон в руке мокрый, с разводом земли на задней крышке. Лис❤️ (Аякс) Сегодня, 10:24 Только освободился, рыбка Чего хочешь? Скоро приеду Чёрт. Всё же, вспомнить о том, что ты всё такой же трус, только теперь ещё и пьяный, неприятно. Звук уведомления в голове бьёт огромным колоколом, звонким таким, оставляющим эхо ещё несколько раз. И сейчас же забудет обо всём, обо всех проблемах и переживаниях и побежит, сломя голову, лишь бы поскорее оказаться «дома». Чёртов Чайлд со своей яркостью, со своим живым взглядом и улыбкой, совращающей разве что не Дьявола, но только при том раскладе, если это не очередное его имя. Чёртов Чайлд…Сегодня, 10:25 Вы
Я встретился с Розарией
Бегу готовиться к твоему приезду❤️
Прощается с девушкой спешно — всё же, не недельный запой, нужно будет отметить это двухнедельным в следующий раз — и быстро даёт дёру в знакомом направлении. Она же стоит, смотря на его удаляющуюся спину. Закуривает. Снова. Зажигалка не поддаётся с первых нескольких раз, но в очередной испускает последний «вздох» в своей жизни — поджигает кончик длинной сигареты. Фильтр становится влажнее от губ. Не отворачивается. Провожает силуэт до самого конца, пока тот не скроется от её зорких глаз. — Ты ведь знаешь, что он тебя сломает, Кей?***
Ноги сами несут по улицам, между домами. Радостно. Или пьяно? Не важно. Собака всегда возвращается к хозяину. Всегда возвращается. В голове стучит колокол. Чей это голос? Резкая боль поражает затылок. Повязка начинает давить на лицо, будто придушивая. Никакая он не собака… Кто это вообще сказал? Кэйя смотрит по сторонам — не сфокусированно, весь мир будто мылом намазало, но даже так он понимает — вокруг никого нет. Ни одного образа человеческого тела. Послышалось. Идиот. Нужно идти. Идиот. Идти быстрее, быстрее, ещё быстрее. Бежать. Идиот… Это ведь всё сказал… Бежать. Поскальзываться на льду, проезжая часть пути на косых ногах по заледеневшей подворотне. Дом уже виден, ещё совсем чуть-чуть… Совсем немного… И это отступит. И там будет Аякс. Там будет Аякс, который обнимет и успокоит. Там будет Аякс, который улыбается и заботится. Там будет Аякс, который только его. Там будет Аякс, который… любим. …ты.