Больно ли любить сатира?

      Пить всё больше и больше. Пить огромными глотками, глубокими вдохами, больным сердцем, пить, в надежде на… что-то. Это обычная жизнь, не отличающаяся от чужих обычных жизней. Жить с человеком, который тебя не любит и любить, любить и пить. До потери голоса. До дрожащих рук. До завывания собственной души из самых глубин тела в ванной комнате над унитазом. Это жизнь. Выкидывать под градусом искромётные шутки, из-за которых тебя любят. Любят и ценят. И снова позовут в следующий раз. Ведь если не позовут — то зачем ты? Зачем ты себе, если тебя не зовут даже пить, если пить зовут вообще кого угодно, кто просто хорошо шутит? Если в клубах тебя не узнают охранники, то ты проживаешь студенческие годы зря, как те заучки, которые, на самом деле, просто недостаточно умны, чтобы обмануть систему образования и найти другой способ получить то, чего желаешь.       Кэйя не глуп. Он достаточно умён и сдержан. Ему идут костюмы с галстуками и развязные рваные кофты в сеточку. Ему идут слёзы, струящиеся из одного глаза и улыбка с давними задатками разрушения эмали, на которые всем плевать, ведь за этой улыбкой всегда следует что-то глупое и громкое. Найти компании, в которых ты можешь быть Альберихом, а не Рагвиндром — трудно, ведь там никто не должен тебя знать. И там должен быть огромный процент таких же сломанных, как и ты, людей, живущих в своём теле, будто гости, которым, может, и хочется что-то сделать, но трогать ничего нельзя — запрещено, вдруг сломаешь. Как код, который написал неумелый программист, работающий только лишь на собственных ошибках, свернувшихся в идеальное кольцо и замыкающихся сами на себе. Начни разрешать одну проблему — все остальные потеряют ориентацию в этом кольце и разорвут его, взорвутся, потеряются в дальних углах и будут сверлить мозг, скрести, кислотой воспоминаний и стыда прожигать дырки в желудке. Ах, нет, это же делает гастрит… Да и ориентацию терять не в репертуаре бисексуала…       Перед глазами его — стена. Пепельная — возможно, эти обои всегда были такими уродскими или копоть сигарет Аякса, который зачем-то курит на кухне, так равномерно распределилась по ним — и скучная настолько, что заставляет думать. А думать нельзя. Больно. Глоток из стакана сладкий, что аж мерзко. Снова перепил прошлой ночью и вода на вкус, как рвота с сиропом. Отношения в этой квартире с каждым днём всё холоднее и холоднее, в отличие от погоды, которая за окном прямо-таки разыгралась, будто назло. Теперь солнце, тёплое и ранее желанное, находится в этих комнатах чаще, чем Чайлд. Вот и сейчас уже третий день, как он не появляется. Потом придёт, как и в прошлый раз — с подарком, который и нахуй не нужен, но раз принёс — пусть лежит. Куча дорогой брендовой одежды, техника различной степени надобности — кухонные комбайны, несколько ноутбуков, переносные кондиционер и обогреватель. Всего этого у них действительно не было?.. Вместо очаровательного смеха эту квартиру теперь грела какая-то машина. И всё равно было холодно.       С каждым днём голова болела всё сильнее, а зрение мутнело. На сегодняшний день было уже слишком сложно сказать, от алкоголя ли это или усталости. Кажется, очередные сутки без синих глаз-океанов сказываются на нём слишком уж сильно. Если его нет рядом — не проблема, он свободный человек, который ходит на свою работу и общается со своими друзьями, а его заменит очередная компания, где Кэйю никто не знает. Его заменит бутылка водки или джина. Его заменит алкогольный обморок.       Его ничто не заменит.       Стена всё такая же уродская, а вода такая же сладкая. До выпускного неделя, все экзамены за спиной, а Джинн названивает без перерыва, переживая и ожидая ответа на своё предложение. На столе недопитая текила — даже вернувшись с тусовки домой, он всегда продолжал пить. Если протрезветь — не заснёшь, каждый дурак ведь знает. Время стало бесполезным. Оно шло только тогда, когда рыжий демон снова возникал перед глазами, затягивал в постель, сжимал руку или горло — пусть сжимает, что хочет — и останавливалось, когда он уходил. А уходил он теперь часто. Возвращался лишь затем, чтобы переспать. Даже об экзаменах писал в сообщениях, а на них самих садился как можно дальше и выходил раньше всех остальных. Кэйя не против. Не против. А что он сделает? Это то, о чём они изначально и договаривались…       Как же блядски больно.       Текила влетает, как родная. Тоже сладкая и без соли с лимоном какая-то бездушная, неживая, как и всё вокруг него. Живым оставался только… он. Снова только, только, только он. Всегда только он. Эти клыки в его очаровательной улыбке-оскале, что, отведи на секунду взгляд — вцепятся в глотку и вырвут оттуда всё, что ты когда-либо хотел сказать.       Нужно будет напиться на выпускном.       Слизистую внутри сжигает и становится грустно. Грустно и тоскливо. Серьёзно, грустно? Вот прикол. Бутылка переворачивает дно к потолку. Всю грусть можно смыть. Грусть — всего лишь грязь, а текила прозрачная и всё за собой почистит. Что не уйдёт сейчас — выйдет со рвотой через несколько часов. Сегодня Чайлд тоже не придёт, так ведь?.. Ничего страшного… Всего лишь значит, что этот день вновь предоставлен ему самому. Его одиночеству и…       Звонок в дверь. Этот звук Кэйя не слышал достаточно давно, чтобы несколько секунд продолжать сидеть и тупить в сторону выхода. Но звонящий не унимается ни через эти несколько секунд, ни через следующие. Медленно встаёт, не выпуская бутылку из рук и с непозволительной для такого солнечного дня тяжестью ступает, скорее лично для себя стараясь делать вид, что спешит, в реальности имея лишь желание, чтобы от него все отстали и оставили одного. Это ведь не Аякс — тот про звонок вспоминал последний раз года четыре назад, когда ключи потерял по пьяни. И в тот момент Кэйя стоял за его спиной, но их обоих — конечно же, пьяных — не смущало, что в квартире не может никого быть даже теоретически, а вторые ключи лежат в заднем кармане джинс Альбериха. Прекрасное время. А этот раздражающий человек за дверью всё не успокаивается и не успокаивается. Идиотский день.       Щелчки замка — даже в глазок не смотрит, а зачем? — теряются в непрекращающихся трелях. За порогом смутно видим молодой парень, который даже не знает, что сказать, когда дверь открывается. Первая работа, что ли? Взгляд пристальный, почти терпеливо выжидающий какой-то реакции. — Вам тут… Доставка… Эээ… От… — роется в карманах в поисках листочка со списком, который роняет дважды, прежде чем неловко открыть его одной рукой, пока второй держит крупный пакет с логотипом дорогого бренда одежды — все их Кэйя уже выучил, конечно же. — Кэйя Рагвиндр… А… Это вы… От… От… А, тут не написано… Извините… — тупит взгляд, стараясь крутить бумажку, рассматривая с разных сторон, будто имя оттуда куда-то пропало магическим образом. — Ничего, давай, я знаю, от кого это. — раздражённый и помятый. В этот раз Чайлд даже не удосужился прийти сам. Просто заказал доставку… Больно. — Где расписаться?.. — ждёт сдержанно, не показывая искренних эмоций, — как будто они кому-то тут нужны, пфф — ставя пакет прямо на пол позади себя.       Вытерпев ещё несколько минут поисков планшета для бумаги, который доставщик, как оказалось, уронил ещё на прошлом пролёте лестницы, оставляет какие-то слабо напоминающие буквы символы даже не в том месте, где надо — но ничего в ответ на это не слышит, ведь кто бы захотел объяснять такое человеку с одним глазом и бутылкой текилы в руке? — и дверь закрывает, проворачивая замок до упора. Если бы сил хватило сделать это ещё несколько раз, сломав его одной ослабевшей рукой — он бы это сделал. Хочется бить стены и разодрать этот пакет в клочья. Останавливает лишь то, что этот пакет — единственное новое напоминание о нём, всё ещё не пропавшем из его жизни. Значит, что он всё ещё помнит о Кэйе и… дорожит им? Правда ведь?..       Садится прямо на пол, где перед глазами сразу встают картины об их грязных делах. Вот он на коленях, как и тогда. Вот рука в его волосах прижимает, а тело перед лицом содрогается в оргазме. Бутылка стремительно пустеет, на лице испарина от жара, — это та единственная причина, по которой становятся влажными глаза, он точно знает — а тело слишком пьяно, чтобы возбуждаться. Но тепло и приятно всё равно становится быстро. Он вернётся.       В пакете коробка, обтянутая кожей, а в ней — аккуратно сложенный костюм. Чёрный. Классический. Слишком уж не похоже на вкус Аякса. Тот бы точно выбрал что-то вычурное. С мехом, как Кэйя любит. И ценник срезан, как он бы ни за что не сделал — слишком любит хвастаться суммами, которые готов потратить на любовника. Наверное, доверил выбор подарка консультантам в магазине. На карточке, пахнущей чьими-то духами, как и всё, что было в пакете, аккуратно выведено «На выпускной». Слишком аккуратно. С быстрым кривым почерком рыжего и рядом не стоит. Похоже, даже подписывала девушка из бутика.       Костюм на выпускной. Хорошо. Возможно, хочет, чтобы они сочетались друг с другом. Может, даже бутоньерки парные купит. Любит он такие вещи… Странно только, почему. У него ведь точно нет причин это…       Красный галстук. Какая безвкусица. И почему Аякс вдруг решил, что это будет красный? Или это и есть та вычурность, о которой он забыл? Он же ему совершенно не идёт… На всё это плевать, когда текила вновь подступает своим жаром к горлу, в этот раз поднимаясь изнутри. Сдерживает рвотный позыв, сглатывая, негромко кашляет от мерзкого привкуса во рту, уходящего глубоко в горло. Грудная клетка болит. Пакет брошен в коридоре рядом с дорогой коробкой, обтянутой кожей. На кухне стулья неудобные, когда сидишь в одиночестве. Вся эта квартира в одиночестве неудобная. Весь мир в одиночестве неудобный. Но Кэйя не одинок. У него есть два прекрасных, глубоких океана. Просто любить их — он в этом уже ни за что не будет сомневаться — приходится сейчас на расстоянии. После выпускного всё поменяется. Всё перестанет быть таким, каким было до этого. Кэйя уверен, что его тоже любят. Нарциссам всегда трудно это принять, он знает, он читал — ему всего лишь нужно признаться первым и чувства станут взаимными. Чайлд не сможет отказаться. Они ведь пять лет вместе, пять лет нет могут быть обычной скукой — это точно что-то большее.

***

      До выпускного два дня. Глотает таблетки от похмелья с ладони, потому что по одной они не помогают уже больше года. Как бы ни был измотан организм очередной пьянкой — член стоит с самого утра. Аякса нет уже восемь дней. Лишь постоянные сообщения о том, как у него там дела и как классно будет на выпускном. Никого другого… просто не хочется. Не можется. Пить, чтобы не возбуждаться — работало лишь в первые дни. Сейчас желание перешло за всякие возможные границы и ни одна мастурбация не заменит того, что было с ним. Ничто и никто не заменит. Слишком долго. Слишком тяжело. Тянет уже не в паху, а во всём животе и пояснице. Мозг перестал работать день на пятый, мысли крутятся на безостановочной карусели, в пульте управления которой кнопка «стоп» просто отсутствует, не предполагается инженером... Инженеры — идиоты.       Джинн всё ещё звонит. Всё ещё хочет ответа. И зачем ей полицейский с таким алкоголизмом? Просто потому, что она под каблуком три года держала его брата, думает, что иметь в подчинённых ещё одного «Рагвиндра» было бы неплохим достижением? Хочет его спасти? Хочет поставить на путь истинный? Боится, что, не уйди Кэйя в полицию, уйдёт в мафию по стопам пропавшего отца? И что тогда? Ну станет там каким-нибудь крутым чуваком, потому что фамилией блеснёт, умрёт в перестрелке за район или чем там сейчас занимается мафия? Неплохо же, круто звучит даже — может, кто-то начнёт всерьёз воспринимать.       Полиция… Как бы отреагировал Дилюк?.. Конечно, он не будет с ним советоваться. Точно знает, каким будет ответ. — Полиция… Просто мерзкие коррумпированные мухи. Ни в ком там нет ни капли чести и достоинства.       Точно знает. Неудачный опыт после смерти отца в разборках с преступной группировкой по вине одного из полицейских, конечно же, оставляет свои шрамы… А когда ты в этот момент служишь в том же штабе и знаешь всю правду, которую прикрывают под соусом «несчастного случая» и «героическим поступком офицера»… Да, Дилюку было тяжело. Кэйя видел. Кэйя видел всё. И Кэйя испортил всё ещё сильнее. Крепус Рагвиндр — тот, кто заслужил звание «героя». Крепус Рагвиндр — тот, кто встал перед пулей, чтобы защитить. Крепус Рагвиндр — человек, который должен был выжить. А его даже не похоронили должным образом — на похоронах их было всего четверо: Кэйя и Дилюк Рагвиндры и пара слуг. Все остальные «друзья» и «коллеги» предпочли торжественную церемонию награждения человека, который не сделал ничего, чтобы получить своё повышение и медаль. Ничего. И Кэйя всё испортил. Всё сломал. Не нужно же было прямо… на похоронах…       Жемчужный глаз саднит, напоминая о последствиях посвящения людей в правду, к которой они не готовы. Касается его одними подушечками пальцев — прямо слизистой, всё равно он уже ничего не чувствует. Не больно. Уже давно не больно. И он не скучает. Привыкнуть к ненависти конкретного человека легче, чем можно подумать. Нужно всего лишь убеждать себя, что ты делаешь попытки восстановить что-то, а человек сам отвергает их по своей же глупости и вредности. Даже если ты не делаешь этих попыток вовсе и в целом счастлив жить без него. В том, что ты счастлив, тоже нужно себя убеждать, но это всего лишь первые пару лет — дальше запустится автоматический механизм, когда ты не будешь больше вспоминать, не будешь больше плакать и испытывать вину. Всего лишь пару лет.       Полиция… Хорошая возможность, так ведь? Там Джинн — замечательная женщина с морщинками у бровей от постоянного напряжения. С ней он ведь тоже давно не виделся… Может быть, морщинок стало ещё больше или они исчезли и теперь она чаще улыбается, чем хмурится?.. Пока встречался с Барбарой — видеться с её сестрой приходилось часто. Когда попадал в отделение за хулиганство — тоже. Но сейчас он ведь осторожнее и осмотрительнее. И бегает быстрее. Что он должен ответить?.. Почему никто не может просто сказать ему, что правильно? Почему в этом мире всё так расплывчато, как зрение после бутылки дешёвого алкоголя? Это ли не знак, что в таком состоянии ты и должен принимать все свои решения? Слиться с размытостью морали и честности, создать с ней вечный симбиоз, вообще никогда не трезветь, чтобы не видеть чётко то, что видеть не должен и, вообще-то, даже не хотел.       Смотрит в кухонное окно с этого противного, неудобного стула, когда со спины на плечи ложатся крепкие ладони. Медленно и тревожно. Оборачиваться не хочется. Потому что знать, кто пришёл — просто не нужно. Не услышал ни щелчка двери, ни шагов — это нормально. Он пришёл — и это самое главное. Это чистое счастье и восторг. Хватает пальцы, притягивая к лицу и переплетая со своими. Целует их часто, тихо, пока здоровый глаз наполняется влагой. Запах всё тот же — никогда не меняется. Целует, задевая костяшки подбородком и щеками. Вернулся. Конечно, вернулся. Аякс может изменить чему и кому угодно, — даже Кэйе — но не своим привычкам. ***       Кэйя чувствует себя опустошённым. Наконец-то, опустошённым. Свободным от клетки похоти и возбуждения. Лежит, тяжело и глубоко дыша, хватаясь за чужую руку, будто та может пропасть, подобно миражу, иллюзии. «Будто»? Может. Простынь мокрая насквозь и пахнет потом так сильно, что, кажется, даже из самой дальней комнаты можно почувствовать. На плечах, бёдрах и спине — укусы и царапины, оставляющие шрамы поверх старых. В этот раз следы крови со спермой на постельном белье даже не волнуют так сильно, как само наличие этой руки в его руке. Волосы прилипли к плечам, шее и лбу. Окно настежь распахнуто, — ну конечно — но даже так не помогает контролировать температуру. Смех рядом с ухом всё такой же очаровательный, а глаза всё такие же глубокие и манящие. Это был… шестой раз? Седьмой? Сколько прошло часов?       До выпускного всё ещё два дня. — Рыбка, я купил нам парные костюмы! — подрывается с кровати воодушевлённо, застывая на секунду в попытке вырваться из цепкой хватки с помощью частых и коротких поцелуев, говорящих что-то вроде «не бойся, я никуда не ухожу». — И я договорился с Аякой и Люмин, как мы и хотели. Они тоже хотят пойти вместе, а пара нужна обязательно разнополая. Конечно, Аяку хотел сопровождать Тома, но я уговорил его, что ты — лучший вариант для его «госпожи». А с Люмин у нас особая связь, ты сам знаешь, она мне ни за что не откажет. — ну, конечно, особая… Никто столько не дрался в их институте, кажется, сколько дрались и ссорились они. Друг с другом. До сих пор многие осуждают Тарталью за то, что «посмел поднять руку на хрупкую девушку»… Эх, если бы они знали, что зачинщиком всего этого был далеко не он… Да и побеждал, честно говоря, чаще всего, тоже не он… Чего стоят их еженедельные стычки «на спор» — то на честь, то на деньги (конечно же, Люмин ни отдала ему ни одной моры). — Их платья тоже будут сочетаться с нашими костюмами, круто? — быстрым шагом преодолевает большую часть квартиры, возвращаясь туда, где оставил то, что принёс. Показывает свой костюм гордо, подобно ребёнку перед утренником, которому дали главную роль в спектакле.       Белый. С яркой оранжевой бабочкой. Вычурный, с шлейфом и золотой вышивкой. Конечно же. Каким он ещё мог быть? Достаёт второй, почти подпрыгивая в просьбах примерить прямо сейчас.       Второй?.. Чёрный, с серебром и цепочками на воротнике, на кровати рядом куча коробочек с запонками, кольцами, браслетами — золотыми и серебряными, россыпь украшений с камнями и без вокруг них. Второй костюм… Прекрасный, ошеломительный и совершенно не классический. А тот, который принёс курьер?.. Не от Аякса?       Тупит взгляд в чёрную ткань, стараясь собрать всю кучу мыслей в несколько строк. Получается плохо. Красный галстук, серьёзно?..       Звонит телефон. Снова. Джинн всё ещё на что-то надеется? — Сейчас, снежинка, подожди. — улыбается и целует в лоб, перетягиваясь на другую сторону матраса. — Да, Джинн…       Неужели эту ночь они вновь проведут вместе, как раньше?..