***
— Думаю, можно убирать, — сказал Чимин, когда домработница проходила мимо столовой с подносом в руках. Тэхён, отказавшись спускаться вниз, пожелал поужинать в комнате, и Чимин не смел возражать. Понятное дело, что суррогат все еще зол и обижен, но, как наладить контакт, было совсем не ясно. Он несколько раз пытался поговорить и принести свои извинения, но Тэхён лишь бросал недовольные взгляды, стараясь не показывать всю пережитую боль. Омега держался молодцом — семья Чон была удивлена. Складывалось ощущение, что Тэхён попросту отключил умение чувствовать, поэтому целыми днями ходил равнодушный ко всему. Ко всему, кроме кокосового сока. — Отнеси ему еще один, — Чимин показал на кокосы, которые Чонгук попросил заказать на дом. Дворецкий кивнул и ушел выполнять поручение, а Чимин с грустью оглядел пустую столовую, в которой он совершенно один. Чонгук застрял с Юнги и Хосоком в кабинете на несколько часов, так и не выбравшись к ужину, хотя сказал, что очень постарается. Обычно это означало, что Чонгук точно составит компанию. Чимин не любил есть в одиночестве — в горло не лез ни кусочек, поэтому он поручил убирать все со стола, а сам прошел в гостиную, взяв бокал красного вина. Вероятно, Чонгук не торопился завершать свои дела, решая какие-то важные вопросы. Чимин не хотел устраивать разборки, когда у мужа и так все шло не очень хорошо. Точнее совсем плохо, если учитывать, что кто-то особенный взломал систему французского главы, вмешался в его личную жизнь, нарыл то, что было скрыто от обычного людского мира. Поистине отважная и смелая личность на этот раз бросила вызов магнату. А ведь Чонгук даже не приступил к самому главному плану — завоеванию всей Европы, главенство над всеми организациями, лидерство среди остальных глав, и многое другое, что амбициозно поставил своей целью Чонгук. Чимин верил в мужа и собирался поддерживать его до самого конца, однако это не отменяло того факта, что ему страшно. Страшно за то, что будет дальше. Как бы ужасно это не звучало в сознании омеги, но он начинал сомневаться в том, что сейчас было время для рождения наследника. Если бы Чонгук остался доволен тем, что имел, и просто продолжал поддерживать статус главы французской мафии, то Чимин бы не боялся. Но его мужу было мало Франции. Ему мало и других стран, над которыми он уже частично имел власть. Ему нужно больше, а Чимину хотелось семью. Откладывать зачатие наследника не было смысла, потому что план Чона мог занять не один год и не два. Это — холодная финансовая война, и она могла продлиться несколько лет. Таков мир Чонгука. Таков сам альфа. И таким Чимин выбрал своего истинного десять лет назад, безусловно вверив ему всего себя. Все эти годы он старался соответствовать мужу, и поначалу это казалось невозможным. Жизнь будущего главы виделась юному омеге слишком опасной, слишком жестокой, слишком рискованной. Первые драки, свидетелем которых Чимин становился по стечению обстоятельств, первый выстрел, которым его истинный убил врага, первое ранение Чонгука, которое чуть не свело омежку с ума. Тогда Пак лежал всю ночь рядом с альфой и молился, держал за руку, просил не оставлять. Плакал. Он плакал очень много. С годами учился справляться с эмоциями, включал холодный нрав, как учил Чонгук, перестал устраивать ссоры и истерики, окончательно смирившись с опасным образом жизни. Натягивал привлекательную улыбку и тихонько посмеивался на мероприятиях, стоя рядом с мужем всегда красивый и роскошный. И играл он на отлично, потому что ни одна душа не могла представить, что за широкой улыбкой скрывался страх. Чимин вдохнул умеренный аромат вина, отдаленно напоминавший землянику, и отпил маленький глоток, смакуя жидкость во рту. На вкус что-то мягкое, благородное и довольно приятное — омеге нравилось, поэтому он сделал еще два глотка и слабо улыбнулся. На часах девять, и казалось, что можно уже и не ждать Чонгука, потому что после долгой изнурительной встречи у альфы вряд ли будут силы на разговоры. Однако когда Чимин хотел допить вино и уйти к себе в комнату, на лестничной площадке показался Юнги, который легко и быстро спустился по ступенькам на первый этаж. Снова стало совестно при виде хакера, с которым они больше не пересекались и не говорили. Даже сейчас прошел мимо, не удостоив омегу и капелькой внимания. Чимин поджал губы, вспомнив точно такую же ситуацию двенадцатилетней давности. Так много. Двенадцать лет. А воспоминания четкие и яркие, словно это было вчера. Еще будучи выпускником элитной школы, Чимин постоянно ходил с одноклассниками в кофейню прямо напротив школы. Это было некой традицией — идти с омежками-друзьями пить кофе и обсуждать либо альф, либо грядущие экзамены, либо все вместе. И работал в той кофейне очень тихий, скромный и почти угрюмый бариста, которому ничего в жизни не надо. Чимину тогда казалось, что бариста ничем не удивить, ибо круглые сутки одно и то же выражение лица. Как-то он пытался пошутить и рассмешить парня, но ему не поддались. Так думал выпускник и оставил все попытки, продолжая ныть и жаловаться одноклассникам на очередного глупого альфу, который разбил ему сердце. Думал и не подозревал, что на самом деле бариста частенько поглядывал в его сторону, бросал короткие взгляды, сам того не осознавая, заряжался чужой улыбкой, а потом натягивал на лицо маску невозмутимости. Юнги был влюблен в Чимина. Долгие два года, в которых они жили, как школьник и бариста, он любовался красивым омегой, не смея даже в мыслях мечтать о том, чтобы завоевать его. Юнги прочертил линию между ними, даже как-то сказал, что они из разных миров. Чимин из богатой семьи, чьи родители ни за что не одобрят их отношения, а Юнги сирота, потерявший и папу-омегу, и отца-альфу. Но стоило ему увидеть Чимина с другим альфой, как он забыл о преградах, съедаемый чувством ревности. Пугал, отгонял как собак всех потенциальных соперников, вгонял в замешательство Чимина, а потом плюнул на все установки, на все страхи и сделал первый шаг. Признался. Высказался. Открылся перед омегой совершенно с иной стороны, и такой Юнги не мог не понравиться, не мог не затронуть душу, не мог не влюбить в себя. У Чимина никогда не складывалось с альфами, потому что ни один не мог пробудить в нем такие чувства, которые описывали певцы в своих песнях. Каждый разочаровывал по-своему, каждый умудрялся сделать больно, обидеть и задеть тогда еще хрупкого омежку. А Юнги… Он всегда был другим — смелый, отважный, надежный и любящий. Юнги если любил, то до дрожи в коленях, до слез восхищения, до бабочек в животе… Любил и отдавал себя без остатка. Разве возможно было устоять перед таким альфой? Нет. И Чимин не устоял. Влюбился. Поверил, что это раз и навсегда. У них с Юнги были грандиозные планы на эту жизнь. А потом появился Чонгук. И появление молодого бизнесмена стало началом новой жизни для Чимина, который до последнего не верил в существование истинного, и концом для Юнги, которому вынуждено пришлось похоронить свои чувства. Их последний откровенный разговор Чимин тоже хорошо помнил, как и вымученного, опечаленного и разбитого Юнги. — Отдыхаешь? — и те самые глаза Юнги, наполненные болью, испарились, как и все воспоминания о прошлом, когда в гостиную спустился Чонгук. Альфа прошел к угловому дивану, где и находился Чимин, но рядом не сел. Глава сел с другой стороны и откинулся на спинку, шумно выдыхая. — Выпить хочешь? — Чим поставил бокал на журнальный столик, наклонившись вперед так, чтобы не вставать. Чонгук отрицательно промычал и спросил: — Как прошел прием у врача? — Хорошо, — омега слабо улыбнулся, вспомнив собственное счастье при виде зародыша на УЗИ. Он не помнил реакции Тэхёна, посчитал, что, наверное, ему особо и нет дела до чужого ребенка. Чимин слишком погрузился в свои ощущения, словно оказался наедине с будущим ребенком. Смотрел на экран, на маленький плод, который все еще как орешек или как фасоль. Совсем крошечный и, как сказал Чунмен, всего два сантиметра и три грамма, но вызывал такую бурю эмоций, как ураган или торнадо. Их будущий с Чонгуком ребенок… Чимин невольно прослезился, а потом позвал дворецкого, чтобы тот принес сумку из спальни, чтобы он мог показать снимок и мужу. — Чунмен сказал, что опасность миновала, но нужно продолжать принимать витамины. — Хорошо, — Чонгук заметно расслабился и оттолкнулся от спинки дивана, упираясь локтями в колени и глядя мужу прямо в глаза. — Спрашивай, — Чимин понимал, о чем речь, но все равно молчал, хлопая ресницами. — Тебе есть что спросить. Спрашивай, cherie. — Я думал, все и так ясно, — Чимин нахмурился, закинув одну ногу на другую. — Ты ничего мне не объяснил… Если не спрошу, не расскажешь? — Je suis très fatigué*, — устало выдохнул Чонгук. — Moi aussi*, — фыркнул омега. — Почему ты мне не рассказал правду? — Об истинном Тэхёна? — Именно. — Потому что я сам узнал недавно, — пожал плечами альфа и перевел взгляд на пустой бокал. — Хотел рассказать, но не подвернулся случай. Похищение Тэхёна, разборки, поездка в Сеул и так далее. И скажу тебе еще кое-что… — Чимин насторожился, когда Чонгук серьезно посмотрел на него. — Твой папа, когда собирал информацию на Тэхёна, недоглядел. — И что это значит? — Тэхён работал не только у твоего отца в ресторане, — Чонгук задумался и медлил с продолжением, опустив голову, а потом в гостиную вернулся дворецкий с сумкой Чимина. Омега поторопил мужчину, взяв сумку, и Чонгук добавил, что на сегодня все свободны. Это означало, что их на самом деле ждал долгий и, возможно, неприятный разговор. — Ты можешь прямо говорить? — с раздражением попросил омега. Чонгук всегда говорил открыто и без преамбулы, потому что не любил тянуть время. А сейчас сам осторожничал так, будто действительно не осмеливался сказать то, что знал. — Парнишка работал в стриптиз-клубе. Зарабатывал деньги на лечение отца танцами, а не обслуживанием гостей в ресторане. — Что? — Чимин подсел ближе и нахмурился так сильно, будто услышал поистине страшные откровения. Хотя это не так страшно, как мысль о том, почему Чонгук не позволял Тэхёну уйти к истинному. — Как… Как ты узнал об этом? Когда? — Когда Сынги пригласил меня в клуб на переговоры, — омега напрягся, сразу улавливая суть. — Это был стриптиз-клуб, если ты помнишь, — Чимин, разумеется, помнил. Как и помнил свою привычную реакцию, которую скрыл за равнодушием. Ему никогда не нравилось, когда Чонгука уводили в подобные места и дразнили, соблазняли, пытались залезть в штаны лишь бы уломать, лишь бы сработало, лишь бы богатый магнат обратил внимание. — Тэхён работал там. И выступал в ту самую ночь. — Что? — Чимин с неверием усмехнулся, пораженный услышанным. — П-почему ты мне не рассказал? Между… — омега сглотнул ком в горле. — Между вами что-то было? — Что? — альфа ответил угрюмым взглядом. — Тогда почему ты мне не рассказал?! — повысил тон Чимин и поднялся, потому что обида вперемешку с гневом не давали усидеть на месте. — Почему скрыл? Почему позволил случиться этому договору, зная правду о нем? — А ты бы отказался? — Чонгук продолжал сидеть и смотреть на мужа бесцветным взглядом. — Отказался бы только из-за того, что он стриптизер? — Нет. Я бы подумал дважды и спросил у него лично, почему он скрывал этот факт. — И что потом? — Не избегай темы разговора! — нервно рассмеялся Чимин и присел рядом с альфой, посмотрев с обидой. — Почему ты солгал? — Слушай… Если это опять омежья ревность… — Да не в ревности дело! — снова повысил тон Чимин и получил за это укоризненный взгляд. — Не ори. Говори спокойно. — Не в ревности дело, — тихо выдохнул омега, опустив глаза на несколько секунд, чтобы справиться с разочарованием. Чонгук никогда ничего от него не скрывал. Их отношения, их семья строились не только на истинности, но и на доверии, на честности и верности. А теперь, получается, что альфа позволял и допускал ложь в их семье. — Дело в том, что мы никогда друг другу не врали. Никогда и ничего не скрывали. — Так уж никогда? — альфа выгнул бровь, а вопрос его прозвучал с иронией, точно с подвохом. Чимин чаще задышал, но старался не выдавать вспыхнувшее волнение. То, что было с Юнги — было до того, как началась история с Чонгуком. С Юнги они договорились сделать вид, что ничего между ними не было, а Чимин не считал нужным признаваться. Это в прошлом. В замужестве, рядом с истинным омега никогда не оступался. — Cherie? — На что ты намекаешь? — Что ты делал дома у Юнги? — Значит следил за мной? — Не переводи стрелки, — теперь была очередь Чонгука злиться. Он повел плечом, когда Чимин попытался приобнять его, а потом и вовсе поднялся на ноги, спрятав руки в карманах. Даже через ткань брюк омега видел, что пальцы альфы сжались в кулаки, просто не хотел показывать, насколько он зол. Чимин совершил ошибку. Да. Ему не стоило ездить к Юнги. Чонгук никогда не следил за мужем, но, если омега выезжал из дома в одиночестве, без охраны, конечно, напрягался и сразу выяснял причины. Сколько бы Хосок тогда не настаивал на водителе и Джэхёне, Чимин отказался и твердо дал понять, что хотел побыть один. Но Хосок слишком преданный… Не умолчал, рассказал. — Что ты забыл в его доме? — Я запутался, — честно ответил омега, сидя с опущенными плечами. Он так устал от всех разборок, так хотел просто обнять мужа, поцеловать и лечь с ним в постель. Ему не нужно все это. Ему не нужна ругань. Ему нужен его любящий муж, его страстный альфа, который выбивал всю дурь из головы одним лишь поцелуем. — Ты уехал, толком ничего не объяснив, а я устал гадать. Я тоже человек и у меня тоже есть лимит терпения, Чонгук. — Хорошо, — кивнул альфа. — Я понимаю, что заставил тебя волноваться, но почему Юнги? Почему именно он? — На что ты намекаешь? — с вызовом посмотрел омега на мужа. — Я не намекаю, а прямо спрашиваю. Почему ты поехал к Юнги? — Потому что Хосок отказался отвечать на мои вопросы, — Чимин поравнялся с Чонгуком и упрямо посмотрел прямо в глаза. — Потому что есть только три человека, которых ты посвящаешь в свои дела: Адриан, Хосок и Юнги. Адриан попросил дождаться тебя, Хосок слишком преданный и слово не сказал. — А Юнги? Он не преданный? Чимина не покидало ощущение, что Чонгук говорил о чем-то большем, словно владел информацией, которой не должен был. Юнги, разумеется, преданный хакер и еще друг, который не перешел черту дозволенного за все десять лет. — Преданный, — выдохнул обессилено Чимин, и голос предательски дрогнул. — Он отправил меня домой. Сказал, чтобы я задавал вопросы мужу, — омега замолчал и подошел к альфе вплотную, прикоснувшись ладонью к щеке. Почти две недели холодного общения, мимолетных взглядов, равнодушных поцелуев по утрам сделали с Чимином свое дело. Пошатнули, разбудили в нем омежку, которому всегда мало истинного, которому хотелось вернуть былую жгучую любовь между ними. Чонгук напротив и не Чонгук вовсе. Чужой альфа, который совсем не нравился Чимину. Он смотрел в любимые глаза и не видел ничего, кроме собственного отражения. Омега казался себе жалким, потерянным и слишком одиноким. — А мой муж и не муж вовсе, — прошептал и оставил невесомый поцелуй, больше не в силах продолжать этот разговор. Он хотел принять душ и лечь спать, потому что теперь он искал успокоение в сновидениях, а не в руках истинного. Но крепкая рука альфы, которой его развернули обратно и притянули к себе, заставила Чимина усомниться в своих действиях. Уходить на такой неприятной ноте не хотелось. Хотелось больше не ругаться, а вот так обниматься. Омега так скучал по мужу, что с шумным выдохом обнял его в ответ и уткнулся лицом в шею, вдыхая родной запах. Нет… Нет ничего лучше, чем объятия Чонгука. — Не уходи, — прошептал альфа на ухо. — Я скучал. — Я тоже.***
Тэхён проснулся, купаясь в солнечных лучах благодаря панорамным окнам и потолку, которые по рассеянности забыл закрыть. Он лежал абсолютно выспавшийся и почти довольный, нежась на огромной кровати и не допуская ни одной плохой мысли. С тех пор, как они вернулись из Сеула и после посещения врача, Тэхён твердо для себя решил, что следующие семь месяцев постарается не подвергать малыша стрессу и напряжению и не будет беспокоить собственными обидами, разочарованиями и страхами. Ребенок не заслужил, поэтому он собирался сделать все, чтобы родить наследника здоровым. Не сказать, что парнишка отключил чувства. Омега отложил их в дальний ящик, обещав вернуться после. Тэхён будет размышлять о своей жизни тогда, когда жизнь будет полностью принадлежать ему. Сейчас он находился под влиянием и контролем семьи Чон. Если захочется чего-нибудь сладкого или необычного, надо спрашивать разрешения, ибо брошюра по правильному питанию для беременных у Чимина. Доктор Ким просветил их обоих, но в этом доме главный — Чимин, и только он мог давать указания и распоряжения. Теперь завтрак, обед и ужин для суррогата готовились по специальному меню. Три дня такого питания заметно облегчили трудности с тошнотой, однако не избавили насовсем. В нижнем белье и футболке, босыми ногами он прошлепал в ванную и потер глаза, пытаясь проснуться. Все такой же стройный, хрупкий и совсем не загорелый Тэхён смотрел на свое отражение, не веря тому, что под сердцем носил ребенка. Если посмотреть, складывалось ощущение, что ничего не изменилось, он такой же молодой официант и стриптизер, который проснулся после долгого рабочего дня. Но он уже не официант, не танцор… Он не знал кто он, но в нем росла новая жизнь. Повернувшись и встав к зеркалу боком, Тэхён зажал край футболки зубами и посмотрел на плоский, подтянутый живот. Если верить доктору Киму, то живот начнет расти только после двенадцатой недели, а это еще месяц ожидания. Тэхёну хотелось увидеть визуальное подтверждение, а не только анализы и снимки УЗИ. Когда Чунмен водил по животу какой-то непонятной для омеги штуковиной, он попутно объяснял об общем состоянии малыша и показывал рукой, где именно его можно увидеть. Еще как зернышко маленький, этот плод заставлял Тэхёна переживать так, будто это его родной ребенок. Было страшно привязаться за девять месяцев, было страшно полюбить малыша, зная, что рядом оставить его не получится. Через полгода он вновь останется один. Но это потом. Сейчас Тэхён больше не ощущал себя одиноким и заблудившимся. Он провел ладонями по животу, запечатляя этот момент в памяти, чтобы потом было легче разглядеть разницу. Тут до него донеслись счастливый крик и смех, и танцор, не удержавшись, побежал к окнам посмотреть на супружескую пару, довольно плескавшуюся в бассейне. Чонгук пытался что-то сделать с омегой, ныряя под воду, а Чимин заливисто смеялся и просил остановиться. Терпение Тэхёна сходило на нет, когда он смотрел на их идиллию. Он хотел поскорее переехать, как и обещал господин Чон, не хотел больше ни мешать чужому семейному счастью, ни видеть это счастье своими глазами, потому что завидовал. Завидовал, как бы глупо это не было с его стороны. Омежка мог иметь все то же самое, стоило только позвонить Бо Гому и ответить взаимностью. Но Тэхён сам отказался. Тэхён сам выстроил барьеры между ним и истинным, не подарив альфе ни единого шанса проявить себя. Омега ведь не знал Бо Гома во всей красе, знал лишь плохие качества, от которых кровь бурлила, голова гудела и сердце стучало слишком сильно. Потому что псих. Потому что совсем помешался на власти и деньгах. Но, быть может, если бы Тэхён дал ему шанс, то истинный проявил бы себя с другой стороны? Наверняка Бо Гом тоже умел быть нежным, чутким, заботливым и ласковым. Когда Чонгук жадно впился в губы омеги, Тэхёну стало неприятно. Неприятно и досадно. И не понять ему свои чувства, потому что они неуместны, неприемлемы, недопустимы. Он не желал близости с господином Чоном, но ему точно хотелось почувствовать такую любовь от какого-нибудь альфы. А омега ведь и нецелованный. Ему некогда было строить отношения, он много работал. Благо во время беременности не придется страдать из-за течки. Одной головной болью меньше. Но что делать с завистью? Что делать с горечью, которая образовывалась где-то внутри, затрудняя дыхание? Подавить? Забыть? Не смотреть? Последнее на удивление сработало. Тэхён вернулся в ванную и набрал воды, чтобы полежать и успокоиться. Он не завидовал тому, что у Чимина был такой муж, как господин Чон. Тэхён завидовал тому, что у Чимина с детства было все: он ни за что никогда не боролся, все доставалось на блюдечке, он наслаждался жизнью, жил в удовольствие, а суррогат выживал. Было ли это справедливо? Где искать эту справедливость? Кто-то зарабатывал копейки потом и кровью, а кто-то убивал и жил припеваючи, храня в доме картины великих художников. Несправедливо. И то, как ночью Тэхён спустился вниз, чтобы попить сока, и застал там спящих в обнимку супругов на огромном диване, тоже несправедливо. Сок он не попил, потому что расстроенный убежал в спальню. Завтракать Тэхён решил в комнате, чтобы не пересекаться с супругами. Однако долго убегать не получилось — Чимин первым нарушил молчание между ними, постучавшись к нему. Выглядел он до невозможности счастливым, буквально крича о том, что отношения с мужем наладились. Он был не таким, как пару дней назад. Тэхёну на их отношения было все равно, ему было важно переехать из этого дома. — Я еду к Жозе, а потом по магазинам, — произнес Чон, оглядывая суррогата с головы до ног. Тэхён натянул шорты и остался в пижамной футболке, не намереваясь покидать стены своей спальни. — Не хочешь присоединиться? — Нет. — Все еще злишься? — Нет, просто не хочу. — Должен сказать, ты меня очень удивил, — хмыкнул Чимин, стоя практически на пороге. Видимо, торопился и не собирался задерживаться. И Тэхён молился, чтобы его поскорее оставили одного. — И не совсем приятно. — И как это понимать? — Ты говорил что-то о доверии между нами, — Чимин, надевший на себя все самые дорогие вещи, сделал пару шагов вперед и посмотрел на танцора с нескрываемым разочарованием. — Хорошо, я подорвал твое. Согласен. Но и ты не был честен до конца. Скрывал, что танцевал стриптиз моему мужу. Тэхён с достоинством выдержал осуждение со стороны старшего и подошел ближе, оставляя пару метров между. Скрестив руки, суррогат наградил Чимина ухмылкой: — Я не скрывал. Ваш муж знал. Говорить или нет было делом вашего мужа. Разве не он самый главный в семье? К тому же… Я танцевал не для вашего мужа, я танцевал ради умирающего папы. Как и согласился вынашивать ребенка преступников, надеясь на спасение дорогого мне человека. Хотели уколоть меня? Что ж… У вас не получилось. — Дом в твоем распоряжении, — натянуто улыбнулся старший. — Если что-то нужно… — Спрошу у дворецкого, — кивнул Тэхён и проследил серьезным взглядом, как омега ретировался из комнаты, оставляя слабый запах лаванды, смешанный с ароматом истинного, что стало последней каплей для выдержки. Он взял пульт в руки и нажал на кнопку, чтобы открыть окно и проветрить комнату.***
После обеденного часа, который Тэхён провел в более приподнятом настроении на террасе, довольствуясь и по-особенному наслаждаясь едой так, как никогда раньше, он решил спуститься в развлекательный зал. Поблагодарив дворецкого и повара, омежка сделал глубокий вдох, подставил лицо желтым, ярким и теплым лучам, а потом прошел вниз, и шаги его стали увереннее. Ему уже не так страшно гулять по вилле, изучая все понемногу. А смотреть на портреты Ван Гога стало чем-то будничным, хотя все еще немного пугающим. Масштабы владений господина Чона не то впечатляли, не то устрашали. Мягкая робкая улыбка коснулась лица Тэхёна, когда он подушечками пальцев пробежался по клавишам рояля, с теплом вспоминая мечты, которые строил и рассказывал отцу, обещав стать знаменитым артистом. Порой мечты оставались мечтами. Сейчас его мечтой было благополучно родить и скрыться от людского мира. Жизнь среди людей ему больше не казалась привлекательной. — Bonjour! — Тэхён схватился за сердце, но на этот раз даже не пискнул, видимо, глубоко в подсознании ожидая этой встречи. Чонгук стоял, облокотившись боком на перила, и наблюдал за суррогатом, который запоздало сообразил, в чем предстал перед главой. Омега скрылся за роялем, пряча стройные белые ноги и натягивая края шорт, пытаясь их немного спустить. Он-то думал, что альфы нет, потому что Чимин ясно сказал, дом в его полном распоряжении. — Comment ça va? * — а еще ему необходимо носить с собой словарь, иначе господин Чон доведет его до белого каления. — Здравствуйте, господин Чон. — Никогда не хотел выучить французский? — прозвучал неожиданный вопрос. — Нет, — честно ответил Тэхён, не припоминая такого порыва. — Жаль, — поджал губы альфа и приблизился, держа руки за спиной. — Тебе бы подошло. — Вы что-то хотели? — Тэхён, ощутив запах альфы, поторопил мужчину, не желая оставаться с ним наедине. Потому что боялся и не альфу, а себя. — Хотел спросить, как себя чувствуешь? — Чонгук подошел к роялю с противоположной стороны, опираясь локтем на инструмент и глядя на омежку пронзительным взглядом. Тэхён заметил, как альфа невольно скользнул глазами по оголенным бедрам, и нервно сглотнул, присаживаясь на сиденье. — Ребенок в порядке, не волнуйтесь, — Тэхён уткнулся взглядом в клавиши. — А ты? — заботливым голосом. Омеге не верилось, что это господин Чон спросил, поэтому он с непониманием посмотрел на альфу. — Ты как? — Нормально. — Ты все еще боишься меня? — Нет, — Чонгук скептически выгнул бровь, явно неудовлетворенный ответом. — Я вас не боюсь. И никогда не боялся. — Да ладно, — улыбнулся Чонгук. У альфы тоже хорошее настроение. Возможно, получше, чем у Чимина. Это прекрасно, что у них все хорошо, но почему они оба продолжали тыкать своим счастьем Тэхёну в лицо? Хотелось укусить альфу. Да побольнее. И вовсе не зубами, поэтому он ответил: — Если вы убиваете тех, кто не готов склонить перед вами голову, можете сделать это после рождения ребенка. — А ты думаешь, я всех убиваю? — Чонгук постучал пальцами по инструменту, но слова омеги, казалось, его не задели. Он улыбался и стоял расслабленный, словно настроенный на непринужденное общение. Тэхён кивнул. — Что еще ты обо мне думаешь? — Вам сказать правду или солгать? — ухмыльнулся омега. — Ненавижу ложь. — Вы жестокий, наглый, эгоистичный… Магнат, — добавил Тэхён в конце, вместо желаемого «преступник», и нажал на клавишу «До» справа от трех черных клавиш. Чонгук тихо засмеялся, по всей видимости, рассчитывая именно на такой ответ. — Чего ты боялся в детстве? — Тэхён нахмурился, не понимая к чему этот вопрос. — Например, боялся ли ты высоты или насекомых? — было ясно, что уйти ему сейчас не позволят, да и трудно признаться, что уходить совсем не хотелось. Омега поймал себя на том, что наслаждался присутствием альфы, а точнее его запахом, ощущая то спокойствие и защищенность, которых не хватало в его беременности. Да. Это ребенок. Его тянуло к отцу, тянуло к запаху отца, а не суррогата. Малыш уже чувствовал родную кровь, заставляя и Тэхёна зависеть от альфы, будто ему было мало своих проблем. Ребенок-то ничего не понимал, просто нуждался в родном, а Тэхён страдал. Страдал и всем сердцем надеялся, что это правда малыш. — Боялся темноты, — скромно ответил танцор, сканируя клавиши наигранно заинтересованным взглядом. — И что сделали твои родители? — Они разрешили спать со светом или позволяли мне лечь с ними, — при воспоминаниях неприятно кольнуло в груди — Тэхён сделал глубокий вдох. — Я тоже боялся темноты, — омега с сомнением посмотрел на альфу. Представить Чонгука, который чего-то боится, очень трудно. Он казался Тэхёну бесстрашным, а еще опасным, и эта опасность будто с ним с рождения. Словно господин Чон родился с такой судьбой — быть главой каких-то там мафиози. Тэхён в этом не разбирался. — Но мои опекуны закрывали меня в багажнике машины или, в лучшем случае, в подвале, наказывая за то, что неправильно приготовил им чай или не так посмотрел, — Тэхён потупил взгляд, сомневаясь, что речь шла о французских родителях. — А Адриан, например, закрыл меня в темной комнате и сказал, чтобы я избавился от страха. Я и собак боялся, — брови омеги поползли вверх, выражая удивление. — Из-за одного случая в пять лет, это неважно, но на мое пятнадцатилетие Адриан подарил мне овчарку, — Тэхён внимательно слушал, не задумываясь о том, что магнат сегодня был слишком откровенным. — Я испугался и заплакал, потому что она была уже большая. Знаешь, что сделал мой отец? — танцор испуганно сглотнул. — Вручил пистолет в руки и сказал: «Либо переплюнь свой страх, либо убей собаку, чтобы выжить» и запер меня в одной комнате с ней. — Достаточно, — Тэхён вытянул руку, ощутив рвотный рефлекс. Нетрудно догадаться, что сделал Чонгук. Человек, которого охватил страх, мог пойти на многое. — Зачем вы мне это рассказываете? — Essayer de justifier ma cruauté*, — и снова альфа путал Тэхёна. Парнишка окатил мужчину недовольным взглядом, шумно выдохнув. — Подумал, что тебе не стоит судить человека так категорично. — Разве я не прав? — Возможно, — кивнул Чонгук и резко хлопнул в ладони, а затем потер их и бросил короткий взгляд на клавиши — Тэхён нервно поерзал на месте, ощущая себя голым рядом с альфой, который был одет в черный костюм. — Давай я тебе сыграю, — омега не успел ответить, как Чонгук обошел инструмент и сел рядом, невольно соприкасаясь плечами, руками и бедрами. Это сиденье не рассчитано на двоих, хотя усидеть вполне возможно. Тэхён подорвался с места, чтобы не мешать магнату, но его посадили обратно, несильно схватив за руку. Прикосновение внезапное, как и нежность в глазах мужчины, который мягко произнес: — Садись. Чунмен предупреждал Тэхёна, что в скором времени гормоны омеги будут скакать, влияя на общее состояние, на настроение, на самочувствие, на желания и вкусовые предпочтения. Но Тэхён надеялся, что к тому моменту он уже будет жить в другом доме, подальше от опасности, подальше от того, к которому необъяснимо тянуло, но в то же время бросало в дрожь от страха. «Нельзя-нельзя-нельзя», — шептал омега в уме мантрой, надеясь, что это поможет, что он услышит свой голос, но не услышал — присел и с опозданием обнаружил свои пальцы в плену чужих. Попытка выбраться из захвата потерпела крах — Чонгук вмиг стал угрюмым, выражая свою озадаченность. Альфа приподнял руку Тэхёна, и младший с ужасом подумал, что его ладонь собирались поцеловать, но облегченно выдохнул, когда к тыльной ее стороне лишь принюхались. Наверное, Чонгук снова игрался в понятные только для него игры, а Тэхён в этой игре падал ненужной игрушкой куда-то в бездну страданий. Там другого не найти. — Ты иначе пахнешь, — заметил альфа и обратил взор прямо в чужие глаза. — Что это? — Лосьон, — ответил Тэхён и спрятал руку в другой, обхватывая пальцы так, чтобы они перестали гореть. У Чонгука кожа очень теплая, и для омеги, с вечно холодными руками, она ощущалась почти горячей. Да и запах… Запах дурманил разум. — Зачем так много? — Чонгук украдкой посмотрел на губы омеги и быстро перевел взгляд, сталкиваясь с недовольным выражением в глазах. — Твой природный запах лучше. — Господин Чон… — Не используй больше этот лосьон. — Господин Чон, — предупреждающей интонацией произнес Тэхён, выражая свое недовольство тем, что старший позволял себе слишком много. Его не должен волновать запах суррогата, магнат не должен сидеть так близко, что можно почувствовать теплое дыхание, не должен смотреть так глубоко и откровенно, будто изучал и любовался. И Тэхёну поскорее хотелось облечь мысли в слова, но ему помешали. Его не хотели слушать, будто устали от вечного сопротивления. — Так! — Чонгук отвернулся и посмотрел на клавиши. — Я сыграю тебе одну мелодию… Она очень чувственная, и в ней много смысла. Прислушайся и услышь, — попросил альфа прежде, чем пальцы коснулись белых клавиш, и зал наполнился приятным мягким звучанием. Тэхён внимательно следил за плавными движениями пальцев, следил за тем, как медленно альфа прикрыл веки, погружаясь в музыку, сливаясь с ней воедино. Тогда он понял, что имел в виду старший, попросив не только слушать, но и услышать. Не всегда люди могли передать свои чувства и эмоции словами, не всегда получалось описать их так красочно и ярко, как делали это художники, композиторы, певцы. Через музыку можно было понять больше, как сейчас — для Тэхёна Чонгук открывался абсолютно с другой стороны. Расслабленный, ведомый музыкой, немного уязвимый, словно это не глава вовсе, он играл так чувственно, что незнакомая мелодия не только касалась слуха, она пробиралась под кожу, в каждую клеточку, добираясь до самых больных точек, до самых глубин. Он не мог перестать смотреть на альфу и пропустил момент, когда старший повернул голову в его сторону. Столкнувшись с чужим, не менее чувственным взглядом, Тэхён позабыл, где он, кто он, с кем он. Тэхён забылся. Он жил в этой музыке, в чужих карих глазах, окутанный целиком и полностью кофейно-шоколадным запахом. Поразившись, насколько тонко и волнующе Чонгук играл и выражал состояние души, Тэхён внезапно понял одну простую истину. Его сомнительные переживания, пугающие эмоции и ощущения, приятное покалывание в области сердца — это все взаимно. Чонгук тоже запутался в попытках разобраться, тоже потерялся и не понимал, что происходит… Альфу тоже невольно тянуло. Мог ли Тэхён и дальше утверждать, что это из-за ребенка? Мог ли свалить всю ответственность на беременность и гормоны, когда глубоко в душе все больше убеждался, что не мог. Малышу было хорошо и спокойно от запаха, а у Тэхёна сжимались внутренности от пронзительных глаз альфы, от разгоряченного тела и невесомого дыхания, которое ласково касалось его губ. Близко. Слишком близко. И слишком тихо. Когда Чонгук перестал играть замечательную мелодию? Когда оказался так близко, что еще чуть-чуть и их губы могли соприкоснуться, навсегда заключая в водоворот взаимного вожделения и таких же сожалений. Когда Тэхён сорвал невидимые оковы, выпуская непрошенные, непозволительные желания на свободу. Но парить им в воздухе опасно, как и опасно осторожное прикосновение чужих пальцев к его бедру. Омега мелко дрогнул и волнительно выдохнул, хлопая ресницами и пытаясь не закричать от ужаса происходящего. — Завтра ты переедешь в новый дом, будь готов, — придя в себя, сказал Чонгук и ушел, оставляя Тэхёна в глубоком оцепенении.***
Жить на берегу моря — это было запредельной мечтой Тэхёна, ибо он рассчитывал максимум на неплохо обустроенную квартиру. Однако семья Чон постаралась и выбрала для него небольшой домик прямо возле моря. Двухэтажный частный дом показался Тэхёну довольно уютным, благодаря обилию зелени, кустов и деревьев вокруг, и светлого фасада. Напоминал домик где-нибудь в Лос-Анджелесе у классической американской семьи. Только позже дворецкий, который поехал вместе с ним, рассказал, что и этот дом входил во владения господина Чона. Тэхён не удивился, как и не удивился нескольким телохранителям, которые уже оккупировали территорию дома. Джэхён был полностью ответственным за безопасность в новом доме, поэтому он поторопил омегу внутрь и закрыл дверь, приказав дворецкому сделать все, как можно быстрее. Тэхёну не разрешили и пальцем пошевелить и отправили изучать комнаты, пока дворецкий и новенькие домработники-беты разбирали вещи, заполняли пустой холодильник едой, даже кокосы не забыли. Омега не мешал, прогулялся, посмотрел комнаты и обрадовался, что в доме много белых, бежевых оттенков. Ему приятнее жить в светлых тонах, нежели в серых и черных. Да и плюсом было то, что в этом доме он был скрыт от мира плотными стенами — никаких панорамных окон. Полное уединение с собой. А потом танцор вышел во двор, за которым очень хорошо было видно море: бушующие волны, хаотично летающие чайки и золотистый песок. Тэхён был в Марселе вот уже четвертый месяц, а погулять по пляжу так и не получилось. Одно за другим, препятствия за препятствиями, но об этом думать запрещено. Он помнил об обещании, которое дал малышу. К полудню, когда повар приготовил поздний обед и накрыл на стол, а дворецкий убедился, что Тэхён поел, позвонил Чимин. Но не ему, а дворецкому, чтобы уточнить, как обстояли дела. Теперь с мужем господина Чона сталкиваться совсем не хотелось, как и говорить, однако он также знал, что это неизбежно. Чимин будет навещать суррогата, проверять и проводить время вместе, чтобы быть ближе к ребенку. Тэхён прекрасно это понимал и был готов, хотя сильно волновался. Произошедшее вчера никак не укладывалось в голове омеги. Он подолгу смотрел на себя в зеркало и ругал за безвольность, за слабый характер и за отсутствие разума. Каким же глупым омежкой Тэхён себя ощущал, когда пошел на поводу у слабости, у мимолетного желания, напрочь забывая о последствиях, забывая о самом главном — о Чимине. С поганым настроением суррогат вышел из-за стола, поблагодарив за вкусные блюда, и прошел в небольшую гостиную, где дворецкий завершил разговор с Чимином и теперь следил за тем, чтобы картину повесили правильно и ровно. А Тэхён задумался о дворецком, которого не хотел бы видеть дома постоянно, и понадеялся, что вечером тот уедет. — Откуда эта картина? — поинтересовался Ким, подойдя ближе. — Я не видел ее в доме господина Чона. — Эта картина — мой подарок. — Господин Чон, — дворецкий вежливо поклонился и отошел в сторону, а Тэхён… Тэхён невольно вспомнил, как они чуть не поцеловались. Даже в мыслях произносить подобное вызывало бурю эмоций. Тэхён и в самом деле чуть ли не попал в эту ловушку, а Чонгук… Ему, наверное, и не совестно, раз мужчина заявился как ни в чем не бывало и выглядел при этом довольно бодро, с легкой улыбкой на лице. — Водитель ждет тебя, поезжай домой, — поручил альфа и подождал, пока дворецкий вместе с другим домработником покинут гостиную и оставят их наедине. Тэхён же этой минуты не желал и планировал уйти, только вот так просто смыться не получилось. — Как тебе картина? — Красиво. — И все? — вскинул альфа брови, явно рассчитывая на иное описание. — Я еще толком не разглядел, — признался Тэхён, глянув на произведение. А там он видел себя несмотря на то, что писали далеко не его. На картине изображен вишневый сад, много деревьев, много красной, алой вишни и молодой парень, лежавший посреди зелени и ягод. Парень с ярко красными волосами и темными черными глазами, в которых автор пытался изобразить блаженство, безмятежность и бесконечность, как показалось Тэхёну. Лежал он животом вверх, расслабленно растянув одну руку в сторону, а второй держа вишенку прямо над приоткрытыми губами. — Чья это картина? — Этот художник не так известен, как Ван Гог или Леонардо да Винчи, — ответил альфа и принюхался, проверяя запах танцора. — Снова забрали из музея? — подстрекнули Чонгука, бросив насмешливый взгляд. Тэхён странным образом растерял и чувство самосохранения, и чувство страха перед альфой, перед которым любой готов был склонить голову. Наверное, будучи беременным его ребенком, он чувствовал это преимущество и всецело пользовался им. Но больно можно сделать не только физически. Болью можно уничтожить и эмоционально. — Обижаешь, — хмыкнул магнат и поправил выбившую прядь волос. — Выкупил на аукционе. — И на что пойдут деньги? — слабо улыбнулся Тэхён, потому что сколько бы он не старался подначивать и задевать Чонгука, тот будто знал и не велся на провокации. — На лечение больных раком. Признание режет сердце без ножа. Тэхёну сразу вспомнилось то, что он пережил три недели назад, вспомнилась обида, которую он все еще таил в душе на эту семью, вспомнился папа… Лицо его вмиг изменилось, и Чонгук пожалел о том, что сказал. Он хотел подойти с явным намерением успокоить и подбодрить, но омега отвернулся к картине и шмыгнул носом. Он же обещал не плакать и не расстраиваться, значит будет держать слово. А Чонгуку вдруг кто-то позвонил, и он ушел, обещав еще заехать — Тэхён выдохнул и расслабился, понимая, что остался наедине с собой. Только охрана снаружи, но они ведь снаружи, они не могли помешать. Взгляд омеги упал на приоткрытые двери, что выходили во двор, а память услужливо напомнила о наличие бассейна. Улыбнувшись, танцор вытер пальцем влагу под носом и поторопился принять душ после утомительного переезда.***
Разговор с дворецким вышел коротким, но Чимин получил все ответы на вопросы, которые его интересовали. Сколько бы он ни противился, переезд Тэхёна все же казался лучшим решением, учитывая в каких они теперь натянутых отношениях. Когда Чимин поговорил с мужем в надежде переубедить, обещав, что все наладится, Жозе тут же приехал и отчитал омегу. Он объяснил, что раздельное проживание — самое верное решение для их семьи, а потом добавил, что, как омега, Чимин должен быть сообразительнее и внимательнее. Но в этом плане он совсем не согласен со старшим омегой, потому что ревновать Чонгука действительно было глупо. Между ними ничего не может быть, да и у Тэхёна есть истинный, разве мог он испытывать что-то иное по отношению к чужому альфе? На это Жозе лишь иронично посмеялся и покачал головой, а Чимин проигнорировал эти наставления и перестал забивать голову глупостями, настраиваясь на предстоящий пышный прием, на который придется явиться после случившегося в прошлый раз. — Отвезите все кокосы, которые еще остались в дом на берегу, — попросил Чимин, застав одного из водителей на кухне. Тот часто закивал головой и побежал выполнять поручение, а Чимин, убедившись, что все работали и готовили ужин, решил не мешаться и почитать журнал на террасе. — Мистер Чон, вам звонят, — на кухню забежала прислуга с его телефоном в руке. Чимин поблагодарил и нахмурился при виде неизвестного ему номера. — Слушаю? — Пак Чимин? — прозвучал смутно знакомый голос, и омега настороженно поправил: — Чон Чимин. С кем я говорю? — Пак Бо Гом, — глаза омеги расширились от изумления. — Нам нужно поговорить.***
Все дела были закончены ближе к семи вечера, и Чонгук вместо того, чтобы поехать домой, попросил водителя сменить курс к дому на берегу. И десять минут, которые они потратили на дорогу, альфа старался не забивать голову вопросами и мыслями, а просто следовать тому, что диктовало его сердце. Да, это неправильно. Да, это эгоистично. Но если он не сделает то, что взбрело ему в голову — будет сложно жить дальше, будет невозможно разгребать дела, когда в голове только образ алых губ, россыпь родинок и сладкий запах вишни. Настолько невозможно, что магнат не сдержался и купил довольно дорогую картину, не задумываясь о том, как он объяснит Чимину эту покупку, этот подарок, это невольное скрытое признание в том, что творилось у него в голове. Сначала Чонгук сыграл на рояле и сыграл самую драгоценную для него композицию, которую раньше ни для кого не играл, касаясь клавиш только в гордом одиночестве, после утомительных и тяжелых дней, скрываясь от всех. Пальцы сами начали скользить по клавишам именно эту мелодию, и Чонгуку оставалось поражаться, как он оголялся, обнажался перед чужим ему человеком, не видя масштабы серьезных грядущих последствий. Приказав Дэвиду оставаться у ворот, Чонгук прошел в дом, отмечая выключенный свет в каждой комнате. Солнце практически зашло за горизонт, погружая город во тьму и выворачивая человеческие души. Или так бывало только с Чонгуком, у которого эмоции, инстинкты и желания обострялись вдвое, делая непоколебимого альфу слишком чутким, уязвимым и… Настоящим? Помотав головой, магнат кивнул двум телохранителям, которые стояли возле парадной двери. Те сообщили, что омега во дворе, и Чонгук решил не заходить в дом, обходя его стороной, и не спешил показываться суррогату. А Тэхён нашелся возле бассейна в коротких шортах и белой просторной майке. Глаза альфы против его воли скользнули по белоснежной и бархатной, как он вчера убедился, коже, задерживаясь сначала на округлых и притягательных бедрах, а затем на острых ключицах. Грудь Чонгука начала часто вздыматься — дыхание стало глубоким, а взгляд темным и тяжелым, потому что такой Тэхён волновал, беспокоил и будоражил. Омежка, беременный его ребенком, топтался босыми ногами, свернув край майки рогаликом, придерживая одной рукой, а второй поглаживая плоский живот, что-то бубня под нос. Очаровательный и милый Тэхён пробудил в Чонгуке неописуемую нежность — ее так много, что альфе оставалось удивляться. Он и не подозревал о существовании подобных ласковых, трепетных чувств, которые были чужды, которые никогда прежде не давали о себе знать. Наверное, это магия беременных омег, и она кружила голову, пьянила, заставляя испытывать дрожь в пальцах — настолько хотелось прикоснуться к животу парнишки, уткнуться носом в шею и вдохнуть сладкий естественный запах. Полностью поглощённый любованием омеги, Чонгук как-то упустил момент, когда младший стянул с себя майку, а потом ловко избавился от шортиков, оставаясь в белом нижнем белье. Невозможный омега. Опасный омега. Жгучий омега во всех смыслах. И у него под сердцем его ребенок, его будущий наследник, будущий глава Империи. Тэхён хотел понежиться в теплой воде, поэтому он осторожно прошмыгнул к лестнице, и Чонгук зачарованно проследил, как сантиметр за сантиметром омега скрывался под водой. Танцор с непередаваемым восторгом взвизгнул, полностью оказавшись в воде, и ярко улыбнулся, из-за чего дыхание у альфы вовсе перехватило. Он сдавленно выдохнул, потому что никогда прежде не видел Тэхёна широко улыбающимся. Живой, настоящий, не тронутый, невинный. У Чонгука свело внутренности, и он устал медлить. Когда омежка расслабился в воде и раскинул конечности в четыре стороны, оставаясь спиной на плаву, магнат прошел к бассейну, попутно снимая с себя костюм, рубашку и штаны. Раздевался альфа тихо, чтобы Тэхён не услышал и не испугался, а потом отпустил все напряжение, выдохнул и с восторгом посмотрел на розовые ареолы сосков. Последняя капля, и Чонгук прыгнул в воду, вытянув руки вперед, и оказавшись почти на дне, разглядел ноги омеги, бултыхающиеся от испуга. Альфа подплыл прямо к нему и резко вынырнул, случайно коснувшись кончиком носа чужой влажной груди. — Что за… Что вы делаете?! — Тэхён с возмущением задал резонный вопрос, брыкаясь и пытаясь отплыть, но Чонгук обхватил его руками за талию и прижал к себе, часто моргая, пытаясь отогнать наваждение. Но это не наваждение — это реальность, его истинные чувства и естественные ощущения, а бугорок, который уперся омеге в бедро, был лишь подтверждением. — Господин Чон, — дрожащим голосом прошептал суррогат и впился пальцами в широкие плечи, наивно полагая, что ему хватит сил оттолкнуть главу. — Делаю то, что должен был сделать еще вчера, — горячо выдохнул Чонгук прямо в чужие губы и украдкой посмотрел на них, все так же сходя с ума от маленькой черной точки на нижней губе. Ее хотелось укусить. Но, прежде чем переходить черту, альфа столкнулся с испуганными глазами. Глаза омеги были необычными. Не просто голубыми, в них сразу играли все цвета радуги, привлекая к себе внимание. Сложно было не смотреть, а еще сложнее не утонуть в них, потому что Тэхён воистину опасный, невозможный — он потопит, потянет на дно, уничтожит. Что он и сделал с альфой. Сломил, изменил, разрушил и непонятно ведь в какую сторону. Что там говорили? Глаза — зеркало души? Правильно ли читал Чонгук? Правильно ли интерпретировал то, что видел, то, что наблюдал прямо сейчас. В нем смешался коктейль из разных эмоций: немного смятения, слишком много сомнений и страхов, и безграничное нескончаемое желание быть сейчас здесь, быть в руках альфы. Запутался. Чонгук тоже. Распутать эту нить они могли лишь вместе. — Хочу поцеловать тебя, cerise. — Я… Я… Чонгук ласково провел пальцами по контуру лица, подушечками касаясь сначала ровных аккуратных бровей, острых скул и мягких щек, спускаясь плавно к приоткрытым губам. Тэхён резко вдохнул, когда альфа большим пальцем надавил на нижнюю губу, оттягивая ее вниз. С трудом удержался, чтобы не впиться в омежьи губы и не растерзать зубами. Желанный. Тэхён невозможно желанный. — Я не умею, — шепотом признался Тэхён и немного расслабился, но продолжал сжимать пальцами сильные плечи. Чонгук посмотрел в глаза. — Не умею, потому что никогда… — Даже не целовался? — почти с болезненным стоном переспросил старший. Нецелованный. Как будто мир берег этого волшебного омегу для Чонгука. Только для него. Только ему он мог принадлежать. — Н-нет… — Я научу, — мягко улыбнулись Тэхёну, и он посмотрел на альфу невинным взглядом, все еще сомневаясь, но уже не препятствуя. — Приоткрой рот… — Но… — Не думай сейчас ни о чем, — попросил магнат и приподнял омегу, хватаясь за его округлые бедра, ощущая чужой жар и вожделение, а вишневый запах вмиг изменился — стал слаще и откровеннее. Чонгук потянулся вперед, дразня омегу, который уже настроился на первый поцелуй, и плотно уткнулся носом за ухо, вдыхая особенно яркий и насыщенный запах. Чонгук опьянен вишневым омежкой, он окончательно потерял рассудок, и послушно приоткрытые губы в немом стоне стали катализатором в этом порочном безумстве. Альфа провел кончиком языка по контуру губ и с придыханием прошептал: — Высунь язык… — и его послушались, робко показывая розовый язычок, который альфа тут же обхватил губами, начиная посасывать. Не ожидавший подобных ласк, Тэхён часто задышал и обхватил шею альфы руками. Омега оказался слишком чувствительным, но неопытность давала о себе знать, потому что Чонгуку не отвечали. Альфа выпустил чужой язык и провел по нему своим мокро, развязно, а потом углубил поцелуй, облизывая нижнюю губу и упиваясь ею, воплощая самое дикое желание укусить родинку. И получил тихое шипение в награду. Они наслаждались долгожданной близостью и сливались в глубоком поцелуе, для них остановилось время, а мир замер, сгущаясь вокруг. Их запахи слились воедино и кружили благодарный танец, дурманя голову и омежке, и альфе, усиливая эффект первого поцелуя, придавая больше интимности и романтики. Чонгук не торопился и позволял Тэхёну наслаждаться, пробовать и учиться, а когда ощутил ответное возбуждение, мягко, но настойчиво усилил давление, целуя более страстно, более развязно, по-настоящему, как только умел. Он хотел, чтобы младший навсегда запомнил этот вечер, это мгновение, ту самую секунду, когда робко проник в его рот языком, кончиком касаясь нёба. Тэхён — настоящий cerise. Сладкий, немного с кислинкой, но все равно вкусный. Хотелось облизывать, хотелось искусать и съесть. Но альфа притормозил, сдал позиции, чтобы не спугнуть, не раздавить своим нравом. Провел языком по губам, прочертил мокрую дорожку, соединяя все родинки невидимой влажной линией, и точно сходил с ума, восторгаясь. Лишь прикоснувшись к омежке, Чонгук осознал свои желания и удивился, как не сделал этого еще вчера. — Ты невероятный, — выдохнул альфа, не выпуская Тэхёна из рук, но опуская так, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. К животу Чонгук прикасаться не торопился. — Слышишь? — разомлевший, одурманенный поцелуями, Тэхён только промычал и затуманенным взглядом посмотрел на альфу. Он послушался — не думал ни о чем другом. — La cerise sur le gâteau*, — с восхищением произнес Чонгук и оставил нежный поцелуй за ушком. По телу омеги рассыпались мелкие мурашки, что не могло не льстить. — Как тебе французский поцелуй? — Что это значит? — То, что мы сейчас делали, — ухмыльнулся Чонгук и посмотрел на Тэхёна так, как никогда не смотрел раньше. И младший это тоже заметил, ответил томным взглядом, прикусив губу. — Нет… То, что вы сказали на французском. — А это пусть останется при мне.