雨降って地固まる。 Ame futte ji katamaru. Все, что не убивает, делает нас сильнее
Утро выходного началось точно так же, как любое другое утро любого другого дня недели. Сакура задержалась в постели лишь на несколько минут, позволяя телу поддаться зыбкости матраса. Лежать неподвижно, бездумно пялясь в черноту потолка, и понимать, что тебе никуда не нужно бежать, было приятно. Пляски со смертью практически поселили ее в офисе, приковав к рабочей доске, на которой команда усердно выводила цепочки связей, соединяя факты красным маркером, и просматривала присланные записи из клиники. Синдром отличницы в очередной раз больно щелкнул ее по носу, принуждая выкладываться на грани своих возможностей. Хитрый Чоджи и дальновидный Нара нагло пользовались ее блажью, скидывая девушке часть своего материала, зная, что ответственная коллега не бросит все на самотек. Присланная пленка была издевательски-длинной, и отсматривать ее, помечая всех посетителей, было сродни изощренной средневековой казни. Невыносимый Хатаке практически поселился в голове, полностью завладев каждой свободной минутой. Все его слова прокручивались заезженной пластинкой, по несколько раз на дню напоминая детективу о собственной никчемности, тыча носом в любую, даже самую незначительную огреху. Радовало лишь то, что причина такого его отношения не заключалось в ее поле. Из них троих она оказалась самой прилежной и расторопной, получая нагоняи реже других. Это немного расслабило, сбросив градус напряжения, и детектив даже научилась получать определённое удовольствие, когда коллеги огребали от Хатаке по полной за свои, так называемые, слабости: Нара теперь копил выговоры за опоздания, Чоджи изнывал без возможности постоянно жевать и разбрасывать по кабинету липкие крошки — есть в кабинете было строго запрещено. Зато теперь они дружно ходили на обед в соседний ресторанчик, наперебой жалуясь друг другу на несправедливости этого мира. — Харуно, ему явно не хватает женской ласки. Поэтому он такой злой, — Чоджи деловито прицеливался палочками к жирной креветке, лоснящейся розовым боком в клубке собы. — И ты, милая, можешь сделать из него человека. Зажатая между двумя кусочками дерева креветка, поняв безысходность своего положения, требовательно нацелилась ей в грудь, прежде чем исчезнуть в жерле алчного рта Акимичи. — Да, Сакура, — поддержал Шикамару. — Во благо команды ты должна пожертвовать своей честью. Поцелуй чудовище, может быть, оно станет прекрасным принцем. Ну или сожрет тебя… В любом случае ты в выигрыше. Детектив фыркнула, принимая блюдо от официантки. Оба парня давно уже не воспринимали ее как женщину, для них она была чем-то вроде бесполого существа, ангелоподобным олицетворением добра, которое может очень хорошо врезать, если нужно. Во благо. — Сам ублажай его, если так хочется. — При виде аппетитной зелени живот заунывно булькнул. — Что это у тебя за трава, Харуно? — Чоджи придирчиво оглядел ее блюдо. — Это называется салат, — сухо ответила девушка, отправляя в рот первую порцию рукколы и скептически оглядывая тучную фигуру психолога. — Витамины, все такое. Помогает быть в форме. — Форме доски? — деловито уточнил Нара, надкусывая исходящий соком бургер. — Форме кулака, который сейчас прилетит тебе в нос, — не менее деловито ответила детектив. Несмотря на милые посиделки в кафешках, она фениксом сгорала на работе, возвращаясь в пустую квартиру за полночь, и каждое утро с натугой вылепляла из пепла кривое подобие человека, запуская колесо Сансары по новой. И этот круговорот мог бы продолжаться бесконечно, пока всемогущая воля Хатаке милостиво не решила, что с нее хватит. Девушка опустила голову на стол всего на секунду, чтобы отдохнули глаза, и проснулась от вкрадчивого голоса капитана, сработавшего похлеще будильника. Предстать перед ним заспанной, с боевыми отметинами на щеках в виде кнопок клавиатуры было более чем унизительно. Еще хуже стало, когда она почувствовала, как что-то непривычно сжимает голову. Пошарив рукой по макушке, девушка поняла, почему Хатаке смотрел на нее как на умственно отсталую: любимые коллеги надели ей на голову розовые кошачьи ушки, валявшиеся в ящике с прошлогоднего Хэллоуина. Сама виновата, нечего было спать, когда вокруг вредители. После этого маскарада Харуно принудительно отправили на заслуженный выходной, доходчиво объяснив, что отдел не нуждается в зомби. Телефон призывно мигал огоньком, вытаскивая из воспоминаний и намекая на тонны свежей почты. Уныло оценив масштаб трагедии, детектив обреченно открыла рабочий чат, готовясь принять на себя удар из едва ли не сотни сообщений. 22:50 Наруто Узумаки Ну что там у вас? Я могу помочь, если нужно. Мозговой штурм, все дела. Пожалуйста не молчите, или я сойду с ума в этой палате. Мне тут подвезли деда, так он зануднее Харуно. 22:53 Шикамару Нара Да щас, как ты отчалил, так дело сдвинулось с мертвой точки. Сразу видно кто тянул нас на дно. Развлекай дедулю и лапай за задницы медсестричек, помогальщик. Сакура возмущенно чихнула. Это она-то зануда?! На смену негодованию тут же пришла тоска, в груди противно защемило. Работать с Узумаки было комфортно. Придурковатость и неиссякаемый оптимизм коллеги сейчас были бы как нельзя кстати. Пролистав километровое полотно чата, она запнулась о вырезки из газет, присланные Шикамару. Кликнув по картинке, девушка увидела статью с желтоватой картинкой, на которой молодой Хатаке стоял на фоне оцепленного места преступления, испепеляя журналиста взглядом. Даже простой картинки хватило, чтобы по спине пробежал озноб. Рядом с мужчиной рассеянно улыбалась высокая девушка с мягкими чертами лица. Короткие волосы, наивный полукруг глаз. Сакура пожевала нижнюю губу, девушка неуловимо напоминала ей ее саму несколькими годами ранее. Контраст между людьми на фото был такой разительный, что детектив не сразу сообразила, что они напарники — лишь по полицейскому жетону, блестящему на поясе девушки. Жирный заголовок кричал: «Охотник на монстров вновь упустил преступника. «Убийца из Twitter» все еще на свободе». Детектив внимательно изучила каждую скудную сводку, жадно вылавливая крупицы информации. За прошедшую неделю Нара не смог нарыть о новом начальнике никакого компромата, совсем. Даже даркнет безмолвствовал, храня секреты этого человека за могильной плитой. Все доступы к его делам были засекречены, единственное, видимо, что удалось нарыть, это давнишние статьи в дешевой прессе, которую никто не воспринимал всерьез. Однако этой информации оказалось достаточно, чтобы сделать нехитрые выводы. Примерно семь лет назад Хатаке работал в полиции, а после в следственной группе, и, судя по характеру статьи, дела он вел не самые легкие, пресса даже прозвище ему успела приписать, как какому-то супергерою. Полученная информация многое объясняла: временное назначение, энтузиазм Сарутоби, этот педантизм в выполнении работы; он требовал от них многого, потому что хорошо знал, как выполняется эта работа. Взгляд прилип к неподвижной картинке, интуиция подсказывала, что прошлое этого мужчины сильно замарано красным. 23:30 Наруто Узумаки Че за унылый хер? 23:35 Чоджи Акимичи Твой новый начальник Бросив переписку недочитанной, но продолжая ворочать в голове цитаты из статьи, детектив заставила размякшее тело подняться. Несмотря на выжатое состояние, Сакура упорно вставала в половине шестого, опрокидывала стакан воды с плавающим ломтиком лимона и выгоняла несчастное тело на улицу, в пустующие темные тренировочные залы. Ее работа не прощала плохую физическую форму. Это Нара с Акимичи могли тоннами поедать углеводы и хлестать сётю хоть каждый день. Детектив предпочитала быть готовой к любому повороту событий, от ее реакции и выносливости могла зависеть чья-то жизнь, включая ее собственную. В такие ранние часы зал при полицейской префектуре почти всегда пустовал. Сиротливо свисали с потолков груши. Велосипеды, которые никуда не ехали, и беговые дорожки, которые никуда не вели, одиноко стыли в тускло освещенном помещении. Девушка с удовольствием вдохнула пыльный прохладный воздух, натягивая на ладони обрезанные перчатки и не спеша начиная разминать шею. Разогреваться, ощущая, как упоительно ноет каждая вытянутая мышца, было приятно. Упругое тело легко выгибалось, послушно складывалось в нужные фигуры. Отсутствие в зале людей, особенно мужчин, позволяло принимать любые позы, не ощущая при этом ползающего скабрезного взгляда. Спустя половину часа тело раскалилось, и она позволила себе стянуть толстовку, оставшись в спортивном топе и мягких мешковатых штанах. Для того, что она собиралась делать, худи было лишь помехой. Плотная кожаная обвертка набитой груши встретила ее недружелюбным покачиванием. Девушка предвкушающе размяла запястья, уже рисуя на дерматине приевшиеся правильные черты лица: угол носа, резкую линию челюсти, кляксу родинки на подбородке — оно проступило так четко, словно было выведено на сетчатке. Удар получился хорошим. Быстрым и достаточно сильным, чтобы костяшки тут же заныли. Глубоко вдохнув, девушка начала танец. Выверенные, точные удары сыпались на несчастную грушу один за другим, размазывая скопившуюся внутри злобу. Хатаке получал по заслугам. Нагруженное запястье свело болью, когда тренировка переросла в одержимое месиво. Напряженное тело молило о пощаде, но Сакура остервенело сдирала костяшки, пока воздух в легких не кончился, а сердце не начало заходиться в ритме шаманских бубнов. Только тогда она позволила себе остановиться, закинуть голову, отпуская ситуацию. Покачнувшаяся было реальность снова стала почти нормальной. Нужно крепче держаться за поручни, мир, который в детстве казался таким устойчивым, на деле оказался совсем не прочным. Сакура держалась изо всех сил. Позади раздались размеренные хлопки, эхом разлетевшиеся по залу. Твою же мать. Девушка нехотя обернулась. Разгоряченное тело уже успело остыть и наполниться свинцовой тяжестью усталости. У одного из тренажеров, подперев плечом груду металла, стоял Саске, так же как и она облаченный в тренировочные штаны и худи. Свеженький, самонадеянный, жаждущий испить ее крови. Наверное, это было сейчас нежелательное лицо номер один, девушка только что выпустила всю обойму злости на ни в чем не повинную грушу и была абсолютно пуста. Учиха в ее личном рейтинге кандидатов на выбивание дури вытеснял собой даже Хатаке, жестокого, но справедливого; капитан обладал кристально-чистым благородством, не позволяющем ему запачкаться больше, чем того требовала ситуация, а вот бывший возлюбленный был начисто лишен чувства меры. — Какое усердие, Харуно. Я даже завелся, — он плавно оттолкнулся плечом от тренажера, делая мягкий, пружинистый шаг навстречу. Сакура подобралась. — Могу повторить это же с тобой, — девушка кивнула на избитую грушу, — чтобы ты удовлетворился. Учиха цыкнул, медленно продолжая сближение. — Угрозы. Ты как маленькая шавка. Тявкаешь, но не кусаешься. Сакура стояла неподвижно, следя за его движениями, готовая ко всему на свете. Если судьба, ироничная дрянь, в очередной раз решила испытать ее на прочность, девушка была к этому готова. Жизнь очень любила гнуть о нее арматуры, оставляя бурые разводы на ребрах. — Следи за языком, Учиха, — она все же заставила себя сдвинуться с места, не собираясь участвовать в этом бессмысленном диалоге, но все равно сказала: — Свои угрозы подросткового уровня оставь для младшекурсниц, они как сороки. Кидаются на все блестящее. — Знаешь об этом не понаслышке, да? Она вскинула подбородок, игнорируя его змеиную усмешку. Гаденыш прекрасно знал, как действует на женщин его уничижительная грубость и как остро она среагирует на каждое его слово. Знал и пользовался этим. Давить на слабые точки, манипулировать, накидывать душащую петлю, чтобы жертва не вырвалась из его беспощадного эмоционального рабства. Она прожила целый год в этой удавке, год долбанных качелей от «иди нахер» до «привет, скучала?». Сакура чуть не сдохла, вымотанная этой качкой, но сейчас она слишком жива, чтобы позволить ему сделать это снова. Обходить его за метр — значило признать свой страх, а страх — синоним слабости; Саске моментально учуял бы ее, как акула сомкнул бы свои беспощадные челюсти на еще трепыхающемся теле. Но Сакура уже не та, она может пройти мимо этой зубодробильни, извечной своей душераздиральни с задранной вверх головой. Неясно за что ей все эти муки, но мудрые люди твердили, что ноша, непосильная тебе, богами не посылается. А значит иди, девочка, обдирай руки о тернии, слизывай солоноватую кровь с ран, пока вся она из тебя не вытечет. Может быть, когда-нибудь на затуманенном смогом небе твоей жизни проявятся первые звезды. Она шла и спина, настолько прямая, будто вместо позвоночника вставлен железный прут, впервые не горбилась от его присутствия. Саске предсказуемо не дал пройти, ухватив ее за руку, заставив развернуться, встретиться с издевательскими глазами. — Я скучал, — полушепот аспидом обматывал шею, теплые пальцы коснулись линии челюсти. Его лицо мелькнуло в опасной близости. Тьма надвигалась. Сакура дернула головой, как от раскаленного железа. — Ты скучаешь лишь по тому, что тешит твое самолюбие, — холодно бросила она, с внутренней дрожью встречая колючий взгляд. — Я скучаю по тому, как ты меня хочешь, как извиваешься подо мной, как стонешь в ухо, — кончик его носа почти мазнул по ее скуле, — мое имя. В лицо ударил до боли знакомый запах: запах смятых простыней, тонких криков, рикошетами отталкивающихся от стен, запах слез и саке, дерущего глотку, запах смеха и золотистой россыпи солнечного света на утренней кухне. Кашмеран и шалфей. Сакура боялась этого сочетания больше кошмаров, являющихся ей едва ли не каждую ночь. Ее не пугали призраки тех, кого она не смогла спасти, толпящиеся у кровати, терзающие ее совесть, таращащие осуждающие прогалы глаз; их немую претензию можно было понять, но кашмеран звучал для нее прощальной канонадой. Когда-то она представляла себя прекрасной девушкой из легенд: тонкой и гибкой, как ивовый прут, мягкой, как шелка малбери. Она была создана для того, чтобы срывать тонкие стебли цветов на берегу озера и совершенно не готова к холодной фигуре о́ни, возникшего перед ней из гущи леса. Изящная ладонь ловила девичий вскрик, атласный подол путался в траве, бросался под ноги, и она падала, а демон нависал над ней, пока луноликая катана не сверкала расплавленным серебром за секунду до рокового касания. Молодой принц защищал твердой рукой, отбивал все удары, рассекая в один момент уродливую маску обитателя Нараки. Из-за синевы озера поднимались титры, влюбленные смотрели друг другу в глаза, а на всю эту картину ставился жирный штамп «Долго и счастливо». Но сюжет ее сказки пошел по совсем другому сценарию, тому, где главная героиня оказывалась с пятью хвостами, а когти раз за разом вспарывали глотку излишне гордому самураю. Где добро вечно проигрывало злу партию. Потому что долго и счастливо бывает только в переписанных для детей историях, реальность же ничуть не уступает древним сказаниям, еще не обтесанным цензурой издателей. Пальцы поймали ее за подбородок, больно впиваясь в кожу, принуждая смотреть. Сакура не заставила себя ждать, выбрасывая вперед кулак, надеясь попасть в челюсть, но реакция Учиха была отменная, руку перехватил еще на подлете, круто вывернув за спину. Сакура зашипела от острой боли, прорезавшей ключицу и плечо. Одним быстрым движением парень развернул ее вокруг своей оси, плотно прижав спиной к груди. — Воинственная, — выдохнул в ухо, — так мне даже больше нравится. Она дернулась, но крепкие руки пригвоздили ее обратно, вжимая еще сильнее. Словно бабочку пришпилили иглой на страницу коллекционного альбома. Ладонь по-хозяйски скользнула по бедру, вспоминая забытые изгибы. Губы почти касались шеи и слова вместе с выдохом оставляли на нежной коже клеймо. — Я знаю что ты этого хочешь. — Самонадеянность била ключом. — Отпусти. Я не хочу. — На задворках сознания неистово билась пятнадцатилетняя Сакура, но девушка задвинула ее подальше, не позволяя мозгу поддаться панике. — Врешь, — промурчал в ухо, — ты всегда течешь от меня, Харуно. Хватит лгать. — Она почти увидела как он поморщился. — Я помню каждый твой влажный взгляд, каждую прядь, которую ты накручивала на палец. Лучше бы он помнил, как она сдыхала на полу ванной, не в силах собрать свои куски обратно в мраморную статую. Из расколотого крошева получался лишь уродливый голем. — Я прошу тебя, Саске. Отпусти, — вопреки ожиданиям, голос не дрожал. Горячая рука ползла по внутренней стороне бедра все выше, пока пальцы не коснулись чувствительных мест. — Через минуту, — пальцы уверенно нашли нужные точки, голос потяжелел, набухая желанием, — ты будешь молить об обратном. Вместо возбужденного трепета внутри нее разворачивалась сосущая черная воронка посттравматического синдрома. Девушка часто и тяжело задышала, стараясь сохранять ясность сознания, не терять способность ориентироваться, аналитически мыслить, искать пути к отступлению. Глупо было ожидать, что он услышит, Учиха расценил ее поведение по-своему, движения стали порывистей и откровеннее; он касался ее так, будто она беспрекословно ему принадлежала, будто он мог прийти в любое время и взять свое, несмотря на чертовы обстоятельства. Пальцы оглаживают грудь, больно выкручивают сосок, снова гладят, мнут, тянут ворот топа, касаясь обнаженной кожи. Влажная дорожка следует от ее ключицы к уху. Вылизывать ее шею — его любимое занятие. Прикусывать белыми зубами кожу, оттягивая. Дышать. Медленно, ребрами. Пусть сердце качает кровь, пусть организм не мечется от нехватки кислорода. Ладонь плотно льнет, вбирая в себя мягкую грудь, губы терзают тонкую кожу шеи, оставляя грубые злые метки. Сакура приказывает себе размякнуть, закрыть глаза, терпеливо выжидая момент. В живот словно разрядили обойму, стоило ей открыть рот, как кулак тут же выбил из нее крик вместе с воздухом. Она обмякла, обвисла на руках насильников, и те, как крысы, быстро уволокли свою добычу в подворотню, притаившись за баками. Приступили к нехитрому своему делу. Влажные ладони повсюду, они готовы разорвать юное тело, вожделееющие, многочисленные. Насмешка, мерзкое хихиканье, «маленькая сучка, ты же хочешь этого, да?». Ей всего пятнадцать, ее мир состоит из комиксов, плиссированных юбок и лаков для ногтей, а не запахов алкоголя, табака, пота, дешевого одеколона и помойки, за которую ее заволокли. Блуза быстро растеряла пуговицы, когда терпение их закончилось, слюнявый рот врезался в девичью грудь, вязко чмокая. Голова кружилась, ее вот-вот стошнит и скорей бы… Скорей бы. Сознание отрубает восприятие реальности так быстро, что девочка почти не чувствует боли, когда колени врезаются в острый асфальт. Лязгает перед лицом медная бляшка ремня, когда один из них расстегивает ширинку. Второй держит ее за волосы, не позволяя голове запрокинуться. Пожалуйста, пусть ее отключит, пусть боги сжалятся над ней, не позволив встретить свою участь в сознании. Но спасительная темнота не приходит, и Сакура закрывает глаза. Какая-то возня, окрик, звуки смешиваются в одну сплошную какофонию, она падает вперед, в ладони отрезвляюще упирается острый камушек, возвращая способность видеть. Перед ней край грязной лужи, в которой плавает конфетти — останки чьего-то праздника, отправленного на свалку жизни. Минуты идут, а ее никто не касается, не тащит, не пытается раздеть, забраться за пояс джинс, и она решается поднять голову: закоулок пуст, лишь чье-то тело, затянутое в светлый плащ, как в саван, неподвижно распростерлось перед ней. Она пялится на него, пока не понимает, что это не один из нападавших. Тогда свинцовые путы потихоньку отпускают ее ноги и руки, позволяя то ли дойти, то ли доползти до человека. У него приятное лицо и опрятный вид, Сакура больше не чувствует вони, лишь набухающую в воздухе грозу. Мужчина медленно моргает, дробно дыша. — Вы…— хрипит, бегая взглядом по складкам плаща. — Вас… Ранили. Только сейчас девочка понимает, что вязкая жижа, в которую влезла ее ладонь — это не грязь, а теплая густая кровь. Она не пугается, но в уголках глаз начинают собираться слезы. Он спас ее, глупую идиотку, невесть зачем предпочитающую короткий путь безопасному. — Что, все так плохо? — усмешка в слабом голосе очень добрая, почти отцовская. — Этот гад успел достать ножом. Но я… — он с трудом выталкивает конец фразы: — хорошенько ему вмазал. Он тихо смеется, и внутри разливается горькая досада. Молодой мужчина напоролся на нож из-за нее. Она хочет сказать ему, чтобы он замолчал, потому что от напряжения рана раскрывается еще шире. Руки трясутся, когда она шарит по карманам его пальто в поисках мобильника. Ее собственный расшиб асфальт в первые же минуты, как насильники схватили свою жертву. Взгляд неловко задевает полицейский значок на поясе. Слезы пеленой застилают глаза, и Сакура зло смахивает их, совсем не заботясь о жутких полосах, оставляемых на щеках. Аккуратный телефон наконец находится. Простой, маленький, черный, он норовит выскочить из скользких рук. Соленая вода капает на белый край руки, пока непослушные пальцы набирают номер скорой, густой цвет разбавляется, как акварель, становясь светло-алым. Все как в тумане. Короткие вопросы, мятые ответы. Маленькие ее ладони тут же аккуратно упираются в живот, не позволяя крови толчками вырываться наружу. Она упрямо держит рану, ощущая, как барабанят по костяшкам бессильные злые слезы. — Ну что ты, девочка. Нужно ли плакать? Такое сегодня… чистое небо. — Что-то теплое касается ее века, поддевая слезу. — Я все равно безнадежно опоздал к ужину. Кушина убьет меня. — В горле пузырится смех. — Ты вся перемазалась. Как тебя зовут? Жизнь утекает сквозь пальцы, через плечо уже смотрит любопытный глаз синигами. А этот человек спрашивает ее имя, словно это имеет какое-то значение, словно все вокруг кинетоматографичная постановка. — Сакура. — Сакура, — эхом повторяет мужчина, и имя распускается на его устах весенним бутоном. — Можешь перестать давить на рану, Сакура. Не плачь, ты должна быть сильной, иначе зачем… тебе быть. Ей на лицо падает тяжелая капля, смешиваясь с соленой слезой. Она не перестает, упорно продолжая удержать мокрые ладони, пелена перед глазами такая плотная, что реальность превращается в цветастое месиво, как бывает, когда смотришь в калейдоскоп. Он молчит, неизвестно сколько прошло времени, сколько она так просидела, пока кто-то не начал говорить, а чьи-то руки пытаться оторвать ее от тела? Крик закипает внутри, девочка пытается вывернуться, но безуспешно — против санитаров у нее нет шансов. Сакура узнает, что Намикадзе скончался уже в больнице. Она позволила себя развернуть, встречая требовательный напор. Губы вяло шевелились в ответ, пока язык вылизывал ее рот — Учиха целовал жадно, бесцеремонно, не давая пауз для вдохов, оторвался всего на секунду, чтобы вперить аконитовый взгляд в ее бледное лицо. Не медля ни секунды, Сакура что есть силы боднула его лбом в нос. Хлынула теплая кровь, хватка ослабла, и девушка следом саданула по ребрам, отскакивая на безопасное расстояние. — Сука. Он больше не пытался поймать ее, но девушка решила не испытывать судьбу, почти бегом бросившись к выходу. Плевать на брошенную толстовку, плевать на то, что она снова бежит от него, от памяти, от себя самой. — Еще увидимся, — мрачное обещание, брошенное в спину, застряло где-то в подреберье.***
Она ворвалась в квартиру, срывая с себя одежду, устроив в зеркале ураган: полетел на пол топ, затем штаны, она содрала бы с себя и кожу, но с этим было уже сложнее. Он знал все. Единственный, кому она доверила свою рану в надежде, что та затянется, но Учиха лишь в очередной раз поковырялся в ней ледяным инструментом, заставив рваные края снова сочиться. Сакура метнулась в ванную, все еще ощущая на себе касания, выкрутила кран горячей воды, подставляя тугим струям голую спину, пытаясь свариться заживо. Ладони скользили по гладкой плитке, она цеплялась за стену, чтобы не рухнуть на пол душевой вместе с каплями. Тот вечер решил в ее жизни многое, ее маленький и уютный мир, окруженный знакомыми вещами и людьми, резко оброс колючим репьем, пропахнув запахом гнилого мяса. Жизнь распахнула перед ней свой плащ, обнажив дряблые прелести эксгибициониста. Полицейский значок, струи дождя, смывающие с нее кровь, яркий свет в кабине скорой, чистота приемного отделения, вопросы пышногрудой блондинки, пахнущей ирисом. Тогда появилась первая мысль и покатилась, набирая массу, как снежный ком. Она та, кто она есть, лишь благодаря Намикадзе, сохранившему незнакомую девчонку ценой собственной жизни. Продолжить его дело стало новым сакральным смыслом, и мечтам родителей о счастливой карьере врача пришлось разбиться о рифы реальности, когда девушка бросила первый курс медицинского института и подала документы в полицейскую академию. Мать проплакала всю ночь, причитая отцу о неблагодарности и глупости дочери, молила его вразумить, заставить вернуться в вуз. Отец лишь качал головой, глядя на жену глазами грустного оленя. На следующий же день Сакура собрала вещи, отрезав пуповину родительского дома. Кипяток привел мысли в порядок, сбив с кожи отпечатки пальцев. Махровое полотенце уютно обернуло разгоряченное тело, прохладный воздух квартиры приятно защекотал обнаженные плечи. Пока кофе цедился в чашку, она почти стала человеком. Раздалась нетерпеливая телефонная трель, напоминая, что мир продолжает существовать по своим законам, и девушка не спеша принялась потрошить карманы пальто в поисках мобильника. На экране светились знакомые буквы — Нара. — Что? — Привет, Сакура-чан! —бодро начала трубка. — Не разбудил? Такое внимание и вежливость со стороны коллеги были подозрительны. Обычно приставка «чан» ехидно менялась на «кун». — Чего тебе, Нара? — ответ ей был уже известен. Трубка замялась, как бы не решаясь начать. — Чоджи совсем измотался с допросами… Сакура молчала, не собираясь облегчать программисту задачу. Заход издалека был красивый, но предсказуемый. — Так вот, — он откашлялся. — Его порцию материала некому отсмотреть. — Неужели? — притворное изумление на фоне бьющейся о стакан ложки. — И как идет допрос? — Тухло, у всех пока есть алиби, сложно за что-то зацепиться. Хатаке пасет каждый его шаг, торчит там, пялится на процесс через стекло. Как долбанный извращенец. Кстати, Чоджи был бы тебе очень признателен, если бы ты согласилась просмотреть его часть. И… Харуно, у тебя все в порядке? — Я чуть не выбросилась в окно, — равнодушно ответила девушка, облизывая ложку. — Славно, так ты возьмешь его часть? — Нет, — она отпила терпкий горький напиток. — Прелесть! Письмо на твоей почте. Целую во все места. Сакура выругалась уже в пустоту. Несмотря на жужжащее раздражение, работа все же помогла ей отвлечься, подменив смазливое лицо Учиха десятком незнакомых, мелькающих на пленке: молоденькая медсестричка с лицом умного пони, степенный врач, небрежно протягивающий лист с препаратами, санитар в синем чепчике и снова круговерть бледных образов, однотипно сменяющих друг друга до ломоты в висках. Пышная фигура заведующей хирургическим отделением крейсером проплыла в компании невысокого молодого человека; каждый взмах ее руки был сдержанно-воодушевлен, словно женщина старалась вложить в движения как можно больше энтузиазма. Сакура вгляделась в приевшуюся картинку, стараясь рассмотреть смутно знакомые черты, но мужчина стоял к камере блеклым затылком. Цунаде улыбнулась, тронула пальцами прядь, пропустила незнакомца за стойку выдачи — сотня суетливых движений в секунду, она колибри вилась вокруг него, и эта дерганность кричала о том, что Сенджу здорово нервничает. Ее спутник кивнул, делая шаг внутрь и слегка оборачиваясь, чтобы бросить оставшейся позади женщине пару фраз. Сакура затаила дыхание, поспешно ткнув на копку паузы. Пиксельный профиль блондина, поймавшего ее у лифта, был вполне узнаваем.