河童の川流れ。
Kappa no kawanagare.
У всех бывают неудачи
Какаши ненавидел лифты. Эти крохотные ловушки, похожие на комфортабельные гробы, запирающие тебя между небом и землей. В лифтах всегда сковывало легкие, воздух начинал давить, из прозрачного мгновенно превращаясь в груду серого металла. Он давно к этому привык, игнорируя попытки мозга вызвать приступ панической атаки каждый раз, когда мир вокруг сжимался до пары метров, но иногда эта жалкая сторона его личности давала о себе знать, сметая все выстроенные мозгом баррикады, вырезая здравый смысл под корень. Не оставляя ничего. Только слепой ужас и единственную мысль в охваченной огнем голове: «Бежать-бежать-бежать». Поэтому его квартира была слишком огромна для одного человека. И пуста. В серой спальне с глянцевыми окнами в пол стояла лишь низкая широкая кровать, рядом с которой выстроились аккуратно сложенные пирамиды книг. На вершине одной из таких стопок гипсовый бюст римского философа, подаренный какой-то молоденькой студенткой, созерцал вид на сверкающий ночной Токио. Небольшой встроенный шкаф сливался со стеной, почти не выдавая своего присутствия. Рин бы сказала: «Черт, Какаши, заведи уже себе женщину, здесь словно пристанище последнего аскета». Рин бы сказала: «Иди в бар, напейся, набей кому-нибудь морду, спикапь милашку в мини». Рин бы сказала: «Веди себя, твою мать, как нормальный человек». Рин здесь не было. Гипсовый Сенека смотрел осуждающе, советуя жить весело, пока была возможность. Пустота кровати оставалась неуютной и какой-то отчужденной, словно существовала сама по себе. Прохлада комнаты обступала со всех сторон, не давая телу нагреться. Какаши попытался представить рядом с собой девушку. Мягкую, теплую, пахнущую гелем для душа и ночным кремом. Выходило паршиво: получалась химера, собранная из черт разных женщин, которые умудрились прочно засесть в памяти. Широкая улыбка Рин, овал лица Цунаде, волосы Харуно и, такие же как у нее, зеленые глаза. Химера рассыпалась на части. Капитан устало поднялся, стараясь игнорировать мысли о сегодняшнем вечере — они, в отместку, настырно лезли на передний план, мешая уснуть. Воздух лизнул обнаженный торс прохладой, коснулся напряженных лопаток, босые ступни обожгло холодом. Хатаке давно привык не реагировать на дискомфорт тела. Сколько раз пуля прошивала его насквозь, мелкая крошка лобового стекла рассекала скулу, а он нарывался снова и снова, как наркоман, ищущий дозу. Смерть так часто задевала его своим рукавом, что выработалась привычка к этому чувству. Ректор упорно шел к своей участи, жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет воды, однако боги выбрали для него более изощренную пытку жизнью. На фоне ноющей внутренней боли ледяной пол в пустой квартире был всего лишь ледяным полом. Подвесная лампа бросила на кухонный остров блеклую лужу света, когда он вошел в скудно обставленную кухню. Лед захрустел в теплом янтарном Ямадзаки, трескаясь и истекая прозрачным соком в бокал. Капитан сделал глоток, катая шарик алкоголя на языке. Виски у японцев получался сносный, но до шотландского все равно не дотягивал. Спиртное приятно обожгло глотку. Хатаке прикрыл глаза, умоляя сознание отключиться, оставив его, наконец, в покое. Темнота приятно давила на глаза, обещая, что виски в этот раз обязательно поможет от бессонницы, которая в последнее время была единственной, кто делил с ним постель. Телефон исполнительно выдал сигнал, сообщая, что его владелец кому-то понадобился. Какаши постоял с закрытыми глазами еще минуту, пытаясь поймать внутри себя хоть какую-то живую эмоцию, но белая пустыня внутри оставалась безмолвной. Возможно, стоило завести собаку. Чтобы кто-то встречал его по ночам, чтобы слышать цокот коготков по паркету, а не эту вакуумную тишину, чтобы было живое тепло под боком, чтобы пустота внутри наконец заполнилась. Хатаке представил маленький радостный комочек, запертый в этом склепе, скулящий, грустно пинающий носом неподвижный мячик, вынужденный часами ждать хозяина. Друг человека. Тот, кто любит тебя больше, чем себя… Какаши не был жесток, поэтому очередной план Рин по его «оживлению» летел к чертям. Он сделал еще один глоток и, наконец, удостоил телефон вниманием. Часы сообщили, что новый день уже наступил, и тот, кто не встретил его в глубоком сне, будет обречен на утренние страдания. Сообщение было от подчиненной и содержало в себе сухую констатацию фактов. Температура. Завтра может не выйти. В голове мелькнуло, как она неслась среди толпы, будто за ней гнался сам мононокэ. Ее затуманенный влажный взгляд, горящие щеки, слабость в голосе. Затем картинка сменилась на другую, в которой он, словно в камере обскура, ослеп и оглох, лишь сердце заполошно пыталось сломать ребра. В этой кромешной тьме в оптическое изображение попало бледное, испуганное лицо, оказавшееся в лучах света. Искусанные губы что-то шептали, жар от ее близости раскалял кожу, сползая вниз, к ключицам, собираясь в районе солнечного сплетения. Он чувствовал контрастные холодные пальцы на висках, легкий запах духов, совершенно ей не подходящих. Черный перец и груша, пыльный, немного грубый. Никаких цветов, никакой сладости и легкости, которые ее бы украсили. В этом запахе была она вся: стебель растения, прикидывающийся металлической арматурой. Смешно. Она хотела его ударить. Занесла небольшую ладонь, сама толком не понимая, что делает. Он помнил этот момент так четко, словно она сейчас стояла перед ним. Растрепанная, больная, но полная решимости. Ладонь еще чувствовала тонкость девичьего запястья, колючий рукав свитера, старившего ее на пару лет. Хатаке снова взглянул на свою белоснежную постель. Время шло, бокал нагревался в сжатых пальцах. Работа в паре с Харуно его не устраивала, и эта болезнь была прекрасным поводом убрать слабого с игральной доски. Жаль только, что в разыгрываемой партии она успела оказаться ферзем, и, капитан был в этом уверен, Дейдара уже успел подготовить ловушку для королевы. Он знал, что это Тсукури убивает людей направо и налево, заигрывая с полицией, питаясь адреналином после каждой такой прогулки по краю пропасти. Богатый опыт работы с маньяками сделал его взгляд наметанным — мажорчик был психопатом, никакие улики и доказательства здесь уже не нужны. Он подготовил для них гамбит, без особых проблем махом заняв весь центр, и теперь просто наслаждался, с интересом наблюдая, как оппонент пытается выкрутиться. Детективу же в этой игре выделил главную роль: фигура, которая приведет к падению короля. Тупая злость подкатила к горлу, и мужчина залил ее остатками виски. Тягучая ответственность за девушку душила его, связывая руки похлеще самой прочной веревки. Каждый свой шаг он теперь вынужден был делать с оглядкой на ее безопасность. Судьба — та еще сука. Еще минуту он изучал присланные ею буквы, а потом пальцы сами застучали по экрану. «Неделю никакого участка».***
Сакура задохнулась негодованием, прочитав ответ капитана. Терпкий горячий напиток вылился мимо чашки прямо на пальцы, и девушка недовольно зашипела, поднося обожженную руку к губам. Отсутствие доступа к архивам здорово портило ее планы. Кроме оставшихся дел об убийствах ее ждало одно небольшое досье о некой Рин Нохара — слабая надежда узнать что-то о прошлом Хатаке. Она не верила ему, чувствуя, как он закрывается от команды, утаивая какую-то важную информацию. Какую именно — Харуно не имела ни малейшего понятия, но уверенность в этом росла с каждой минутой. Мысли расползались, неизменно возвращались назад к лифту. Она ждала взрыв, истеричные крики, кровь, тряску. Но как только свет снова включился, единственным грохотом оказались аплодисменты посетителей выставки и довольное улюлюканье. Перфоманс с мистическим появлением создателя картин прошел великолепно. Тсукури, если это действительно он был Призраком, в очередной раз нашел изысканный способ поиздеваться над ними. Хатаке, бледный и злой, как самый настоящий адский пес, молчал до самой парковки — они не нашли ничего подозрительного, только довольную улыбку Дейдары, допивающего шампанское в одиночестве. Он, с улыбкой победителя, отсалютовал им, залпом опустошая бокал. Спутница в красном куда-то исчезла, оставив после себя только неприятное воспоминание об ужимках с капитаном. Сакура чихнула в кружку, мысленно скармливая ректора всем известным чудовищам. Кожа болела, кости ныли от поднявшейся температуры. Волосы противно липли ко лбу, раздражая еще больше. Она, обжигая горло, допила горячее лекарство и поспешила нырнуть под защиту одеяла, пока озноб не обрушился на нее с новой силой. Покрутившись, свернулась калачиком, сунув ладонь под горячую щеку. У болезни все же был один плюс — мозг отказывался анализировать произошедшие события. Баста, милочка. Оревуар. Тьма заволокла сознание, выплевывая обрывки образов и событий, складывающихся в жуткую картину с послевкусием «Андалузского пса», в котором она сидела в пустой красной зале, посреди разрушенных античных статуй, на руках которых не хватало пальцев. Чьи-то отрубленные кисти из темноты надевали ей на голову терновый венок, и острые шипы царапали лоб, пуская по лицу алые ниточки крови. Издалека детский голосок траурно напевал: «Почему мамочка так хорошо пахнет?». Секунду она смотрела на хоровод отрубленных пальцев, а потом все заволокло оранжевым пламенем. Сизый свет пробивался сквозь неплотные шторы, окрашивая комнату в цвета ретро-фильмов. Детектив заморгала, стараясь стереть остатки сонного бреда. Тело было ватным и каким-то разомлевшим, организм вяло сопротивлялся простуде. Она высунула из-под одеяла руку и нашарила на тумбе мобильник. Рабочие чаты подозрительно молчали, время перевалило за полдень. Застонав, девушка заставила себя выползти наружу, прошаркать до ванной и смыть остатки ночного кошмара. Привычный ритм жизни сбился, все вокруг теперь казалось каким-то неправильным и преступным. Детектив с секунду постояла посреди кухни, не совсем понимая, что ей делать. Когда мозг прогрузил матрицу, Сакура занялась завтраком, попутно включая рабочий лэптоп. Сидеть без дела она не собиралась. Груда неразобранных сообщений на рабочей почте навевала тоску, но Харуно упрямо взялась за них, бегло отсеивая мусор от действительно важных писем. Приглашение на корпоратив в честь юбилея участка, напоминание о квартальных отчетах, сообщение о скорой проверке нацагенства — здесь Харуно почти взвыла — очередной спам. Взгляд выцепил в потоке странную тему письма: «Сыграем?» Разряд тут же пробил от макушки к пяткам, вызывая по телу неприятную дрожь. Сердце пропустило удар. Нара учил не открывать подозрительные письма — ушлые мошенники находили все более изощренные методы взлома, но что-то подсказывало, что в этом случае ее ждет не скрытый троян, а кое-что пострашнее. Словно в тумане, с долбящим где-то в глотке сердцем, она кликнула по письму. Три строчки на белом полотне экрана резанули по глазам: «Украсил деву в ночи. И алым цветом прощально имя ее звучало…» Детектив глянула на время получения: ровно полночь. — Вот же срань! — она слетела со стула, уронив с воробьиных плеч плед, напрочь забыв о завтраке и простуде. Перфоманс все же случился. Или вот-вот случится. А они с Хатаке оказались настолько глупы, что не проявили вчера достаточной наблюдательности. Сакура была озабочена Дейдарой, а капитан — ее близостью к потенциальному маньяку. Дрожащие пальцы никак не хотели набирать номер, гудки звучали издевательски долго. Харуно мерила шагами квартиру, спотыкаясь о предметы, бормоча себе под нос проклятья. — Да, олененок, уже соскучилась по любимой работе? — голос Шикамару ленив и расслаблен. — На моей почте письмо от неизвестного адресата, тема сообщения «Сыграем». Пробей его, покажи капитану, это какая-то хрень, — голос хрипел, она частила как припадочная, глотая окончания слов. — Я думаю, это может быть весточкой от нашего психопата, и, надеюсь, на кону не чья-то жизнь, потому что хокку похоже именно на чертову игру «найди жертву, пока она еще жива». — Стоп, стоп, Бемби. Это че за бред психически неуравновешенной? Какое письмо? Сакура едва не швырнула мобильник в стену, ощущая, как убегают драгоценные минуты. — Нара, раздери твою жопу óни! Письмо на моей почте открой сейчас же. И пробей адрес отправителя, доложи Хатаке немедленно. Голос сорвался на крик, но на том конце провода программист явно зашевелился, напуганный этим воплем банши. — Боги, женщина, бациллы сожрали твой мозг? — Застучали клавиши. — И оставь свои влажные фантазии о моей заднице при себе. — О твоей заднице мечтают лишь амбалы в мужской раздевалке. Харуно яростно выгребала из шкафа одежду, тяжело сопя в трубку. — Ой, себе-то не ври. — Она буквально увидела, как он сморщил нос. — Вот твое письмо, очень милое. Из-за чего паника? — Хатаке доложишь, или мне самой позвонить? — В дурку позвони, психичка, — обиженно буркнула в ответ трубка. — Обязательно, солнце, за тобой скоро выедут дяди в белых халатах. Будут собирать консилиум о красоте твоей пятой точки, — ехидно прошипела Сакура, нажимая на «отбой». И замерла столбом посреди хаоса комнаты. А что, собственно, она делает? Это всего лишь спам с корявым дурацким стихом. Она простужена, мнительна, утомлена… Что, если это просто совпадение, а она подняла в отделе суматоху, взбаламутила воду без причины, кинула всех по ложному следу? Цепные псы сейчас сорвутся по найденному Нарой — о, он не мог не найти отправителя — адресу и обнаружат там что? Занюханного задрота, обложенного коробками из-под пицц и онанирующего на второсортное порно? Прыщавого школьника, пыхтящего кокакольной одноразкой? «Черт, чуваки, да мы просто поржать хотели». Недвусмысленное «Сыграем» в названии письма пульсировало в голове тревожным сигналом. Что он всем этим хотел сказать? Очевидно, некая девушка в беде. Он ее изувечил и бросил умирать? Найди, если сможешь, или все взлетит на воздух? Где ее искать? Строки молчали, не давая никакой подсказки о возможном местоположении жертвы. Да, Харуно, Шерлок из тебя поганый. Оставалось только ждать, когда гениальный Шикамару вычислит этого «поэта». Сакура устало потерла виски, пытаясь выдавить из сопротивляющегося мозга хоть какую-то догадку. «И алым цветом прощально ее имя звучало…» Алым. Красная помада. Красные бабочки на шеях официантов. Не то. Красное платье спутницы Дейдары. Красное… как ее имя. Сакура распахнула глаза. Боясь уцепиться за догадку крепче. Акане — значит глубокий красный, этой женщине шел красный цвет, потому что она была названа в его честь. Спутница Тсукури, искусствовед, ластившаяся к капитану. Речь, вероятно, была о ней. Но где искать? И стал бы он убивать приближенного, судя по всему, к себе человека, да еще и помозолив накануне с ним глаза полицейских? Да, если он полный псих или стопроцентно уверен в своей безнаказанности. Она вспомнила выставочный зал, одинокую фигуру блондина в свете софитов и похолодела. «Оставайтесь, детектив, скоро будет перформанс». Там, в темноте, когда все были растеряны, беспомощны, словно новорожденные щенки. Ничто не мешало взять ее за руку, притянуть к себе ближе, шепча на ухо, как она прекрасна, бесстыдно касаться ладонью ребер, сминая ткань. Увести за собой, обещая наслаждение, и… распять. Она не помнила, как влезла в джинсы, как нацепила поверх домашней футболки какую-то кофту, затем пальто и бесполезный шарф на шею. Как скатилась с лестницы, едва прогрела машину, попутно набирая номер Хатаке. Телефон молчал, раз за разом обрывая гудки, предлагая ей оставить чертовски занятому абоненту сообщение. Сакура выругалась, переключая скорость на повороте, набрала Шикамару, затем Чоджи — результат был один. Гудки. Тишина. Бесполезный мобильный улетел на заднее сиденье, а нога вжалась в пол, заставляя старенькую машину взвыть и напрячься изо всех сил. Хотелось верить, что они заняты чем-то действительно важным. Если она ошиблась, Хатаке прибьет ее, а потом отстранит от дела, бросив отрабатывать наказание в архив к Кабуто до конца века. Вот только Дейдара выбрал ее своей игрушкой, он хотел, чтобы она знала, чтобы догадалась, чтобы пришла. Все было прозрачно, как вода в голубом озере. Так очевидно, что действительно казалось бредом. Сакура бросила машину на парковке как попало, не заботясь о штрафах и неудобстве других, что было сил ринулась к уже знакомому прозрачному зданию, при свете дня казавшемуся совсем другим. Дверь не поддалась на попытку открыть ее, и детектив принялась молотить кулаками, прекрасно понимая, что выглядит как городская сумасшедшая: черные мешки, красные глаза, гнездо волос на голове. Через минуту в дверях показалась заспанная голова охранника, смерившего ее недовольным взглядом. Он был толстеньким и каким-то карикатурным, словно природа, собирая его, решила, что было бы неплохо попробовать соединить хоть в ком-то самое нелепое и посмотреть, что из этого получится. А получилось длинное тело с короткими бутылочными ногами и куриной шеей, на которую, словно репа на палку, была нанизана крупная квадратная голова. Глаза, которые и без того были навыкате, вспучились на нее еще больше. Не говоря ни слова, детектив сунула ему в лицо значок, глотая ртом холодный воздух. Воспаление легких, добро пожаловать! Ты будешь вишенкой на этом уродливом торте. Собственное здоровье ее сейчас мало заботило, одержимость идеей захватила контроль. Охранник, наконец, понял, кто к ним пожаловал, и испуганно распахнул дверь, пропуская ее внутрь. — В красном… Вчера… — она едва смогла вытолкнуть из себя хоть что-то. Голос охрип, дыхание сдало от забега по пересеченной местности. — Вас интересует красный зал? Он еще не готов к выставке, там заканчивали последние приготовления, — охранник озадаченно почесал макушку, недоуменно разглядывая необычную гостью. Красный зал. Она даже не знала, что здесь такой есть, но теперь очередной пазл идеально вписался в общую картину. Красное платье, имя, красная комната. Этот хокку, наполненный цветом крови, тревожный, не обещающий благополучного исхода. Сакура утвердительно прохрипела в ответ и так красноречиво, что охранник, впечатленный появлением валькирии, покладисто предложил ей следовать за ним. Она шла, пытаясь угадать, что ее ждет: труп или пустота? Времени с момента отправки письма ушло так много, что шансов остаться живой у Акане просто не было. Жар застилал взор, и детектив почти не видела, куда ее ведут, мир вокруг был расфокусным, нечетким, словно она сняла линзы после долгого дня. Ей казалось, что они шли целую вечность, что коридор удлинялся, как в каком-то ночном кошмаре, где за тобой по пятам крадется убийца, а убежать никак не получается. Наконец ее проводник замер, неуклюже гремя ключами. События развивались как в трагикомедии Уэса Андерсона: он сначала никак не мог попасть в скважину, затем выронил связку из рук, ругаясь, нагнулся, потерял нужный ключ из виду… Терпение детектива таяло, как мороженое на солнце. — Если вы сейчас же не откроете эту дверь, я сделаю так, что вас со скандалом вышвырнут с этой работы без возможности устроиться на новую, — охранник испуганно скосил на нее глаза. Простуда наградила ее голосом горгульи, но ледяной, как осенняя вода, тон дал нужный эффект — ключ дважды провернулся в скважине, и дверь с тихим щелчком отворилась. Сакура на секунду замялась, не решаясь войти. Неясно, чего она боялась больше: ошибиться или получить подтверждение своим догадкам. Внутри ее встретила бархатная, как нос кота, темнота. Слабая подсветка экспонатов наполняла комнату потусторонним багряным светом. Наскоро объяснив охраннику, что ему нужно делать, Сакура медленно двинулась вперед, привычно потянувшись рукой к отсутствующей кобуре. Вряд ли убийца еще был здесь, скрываясь среди теней, но ощущение опасности обострило рефлексы, превратив решительный шаг в пружинистые движения крадущегося тигра. Комната к выставке и правда была еще не готова. Какие-то картины оказались закрыты прозрачной пленкой, на которой, подобно пятнам крови, виднелись брызги красного света, где-то Монмартром возвышалась серебристая стремянка. На открытых полотнах искаженные мукой лица распахивали кривые рты, сопровождая ее шествие немым хором. Тишина нещадно давила на перепонки, так сильно, что в ушах отдавало учащенным пульсом. Бум-бум-бум. — Акане? — собственный голос прозвучал глухо, сожранный недружелюбным пространством. Ответа не последовало. Красный зал внутри дробился на небольшие зоны, поэтому детектив плавно завернула в следующую комнату, ожидая встретиться с пустотой. Там, в средине, в круге белесого света сидела женщина. Ее алое платье било по глазам ярким пятном. Рядом черными росчерками валялись классические туфли-лодочки на тонком каблуке. Голые лодыжки перетягивала серебристая полоса изоленты, руки, заведенные за спину, явно были связаны тоже. Голова безвольно опущена к груди, некогда идеально уложенные волосы растрепанной мочалкой скрывали лицо. Но самым страшным в этой картине была взрывчатка, обмотанная вокруг стройного тела. На долю секунды перед глазами встал синий автомобиль на пустыре парковки, и детектив, забыв о том, что темнота может скрывать убийцу, кинулась к телу, на ходу сдирая с себя мешающий шарф. Сакура осторожно опустилась на колени, рассматривая взрывное устройство, времени на циферблате оставалось слишком мало, поэтому детектив закрыла глаза и сделала глубокий вдох, отпуская ситуацию. «Бомба взрывается, когда время отсчета достигает 00:00 или когда уже совершено допустимое количество ошибок». Второй курс академии. Монотонный голос лектора, напряженные тренировки по разминированию, где каждая неудачная попытка обозначалась хлопком «сдетонировавшей» бомбы и улюлюканьем однокурсников. «Одиннадцать модулей, которые необходимо обезвредить… В каждом может быть до шести проводов». Сакура вынырнула из омута памяти, внимательно осматривая взрывчатку, стараясь не обращать внимания на мигающие цифры обратного отсчета. В окне индикатора ошибок издевательски горела цифра пять. Первый модуль, как первый уровень сложности в какой-нибудь дебильной компьютерной инди-игре, имел три провода. Девушка нашарила в кармане пальто ключи от квартиры. На них брелоком болтался складной крохотный ножичек, который она носила с собой после нападения в переулке. Тогда, в пятнадцать лет, она была твердо уверена, что это сможет ей помочь, сейчас же он играл роль странного напоминания о прошлом. Кто бы мог подумать, что побрякушка действительно еще пригодится… «Если нет красных, режьте второй». — Ну что, Акане-сан, давайте поиграем в игру вашего спутника, — звук собственного голоса придал уверенности, обрезанный провод топорщился, как обломанный ус. Первый модуль сменился вторым, затем третьим. Крохотный металл норовил выскользнуть из мокрых пальцев, но детектив держала крепко, до боли вжимая инструмент в кожу. Теперь синий. Последняя цифра серийного номера нечетная, режем последний красный. Черных проводов нет, режем второй. Голос лектора зудел над ухом, пот редкими каплями катился по вискам, разбиваясь о ворот пальто, которое она так и не сбросила с плеч. Безжизненная рука женщины дернулась, искусствовед слабо застонала, пытаясь поднять голову. Сакура ожидаемо сбилась, оторвав от бомбы сосредоточенный взгляд. Очень вовремя. — Акане-сан, слышите меня? — хера с два она ее слышит. — Не двигайтесь, не дергайтесь, иначе мы взлетим на воздух в самом прямом смысле. Угрозу подтвердила цифра четыре, расторопно сменившая пятерку. Из-за завесы волос раздался приглушенный хрип. — Будем считать, что мы договорились. Потому что у нас с вами на одну возможность облажаться меньше. Думай, Харуно. Вспоминай. Красный провод всего один, а вот желтых больше. Какой нужно резать? Сакура нервно отерла лоб рукавом, ощущая, как истерика подкатывает к нёбу. С ней такое уже случалось. На экзамене по стрельбе, когда время шло, а неисправный пистолет дал осечку. Она готова была все бросить и разрыдаться, выорать на комиссию все, что она думает о справедливости в стенах академии. Какой нужно резать? Черт возьми. — Я не помню! НЕ ПОМНЮ! Крик полоснул по брюху тишины, вываливая наружу горячие внутренности. Злые слезы градом посыпались по щекам, забираясь за ворот свитера. Ну почему всякое дерьмо вечно случается именно с ней? Почему не с кем-то другим? Более сильным, менее невезучим. «Первый, Харуно. Хватит вести себя как обиженный подросток». Голос Хатаке в голове окатил студеной водой. Словно пощечина, привел в себя, заставив вернуться к работе. Голова женщины снова мотнулась, в этот раз обнажая тонкое горло, но детектив больше не обращала внимания. Когда последний модуль мигнул зеленым, а время на циферблате замерло, она подняла взгляд на Акане. Женщина была серой и, казалось, почти не дышала. Волосы липли к влажному лицу, образуя черную сетку. Сакура вцепилась в ленту, пытаясь разрезать ее ножичком, но та не хотела поддаваться, потому что руки мелко трясло. Женщина снова захрипела и веки ее слабо дрогнули. — Акане, вы помните, кто напал на вас? Ответа она не ждала, жертва маньяка была в полубессознательном состоянии. Харуно аккуратно придержала рукой болтающуюся, как у марионетки, голову, второй пытаясь нащупать на шее пульсирующую вену. Тело вздрогнуло, судорога прошла волной от груди к горлу, пенящийся хрип сорвался с сухих губ. Детектив вздрогнула от неожиданности, поднимая взгляд на искаженное гримасой лицо. Розовая пена у рта сменилась красной кровью, густо стекающей с губ на подбородок, капающей ей на пальцы. Сакура удивленно уставилась на измазанную ладонь, а потом события начали развиваться слишком быстро. Тело забилось в припадке, ножки стула противно заскрипели под весом. Сакуру вздернули в воздух, поднимая на ноги, но колени подогнулись и она почти осела. Мир вокруг тут же наполнился голосами, слепящим светом фонариков, а сверху на все это грудой рухнул вальс мертвых. Звуки нахлынули обезоруживающей волной. Чьи-то руки подхватили ее под локоть и потащили прочь от жуткой сцены, где женщина в красном билась в агонии под аккомпанемент Стампа. Убийца все предусмотрел. Она совсем перестала соображать, что вокруг происходит, кто и куда ее ведет, до боли сжимая предплечье. В глазах плясали черные мушки — если это маньяк, она даже не сможет сопротивляться, простуда выкачала из нее последние силы, превратив в безвольный мешок костей. — Ну и какого дьявола ты снова делаешь, Харуно? — Ее встряхнули, заставляя развернуться к говорившему лицом. — Тебе было ясно сказано сидеть дома как минимум неделю. Она молчала, нашаривая взглядом знакомый трикотаж черной водолазки, обтянувшей горло до удушения. Интересно, ему хоть кровь поступает к мозгу? Свет из входной двери слабо долетал до них, позволяя рассмотреть лицо человека, но Сакура не поднимала глаз, упорно изучая рельеф ключицы под мягкой тканью. — Вы не отвечали на звонки. Получилось жалко, но ей было уже все равно. Смотреть на капитана не хотелось, не хотелось слышать его нравоучений, этот порядком надоевший тон а-ля я-всегда-прав, этот снисходительный взгляд, который нужно запретить на законодательном уровне, потому что кожа сразу же покрывалась снопом мурашек. Хотелось лечь и закрыть глаза, может быть, сложить на груди руки и испустить дух. Впереди ее ждал грандиозный разнос, но сил беспокоиться об этом уже не было. — Мы работали, Харуно, — голос острее осоки. Работали. Пробивали адрес отправителя, локацию, собирали штурмовую команду, выезжали на рабочих машинах, пока она неслась с температурой на всех парах, полагаясь на какую-то случайную догадку. Они вели себя как профессионалы, она — как дилетант. Его пальцы неожиданно коснулись лба, заставив вздрогнуть и поднять глаза, осторожно убрали выбившуюся прядь назад. В мягком красноватом свете комнаты Хатаке казался демоном, шагнувшим прямиком с картины. Ладонь накрыла лоб, теплая, сухая. Сакура разлепила обветренные губы, чтобы сказать… Что? Что у него биполярка? Чтобы он убрал свою ладонь и засунул себе в задницу? Что нельзя строить из себя мистера Дарси вперемешку с лордом-вампиром? Чтобы он обнял ее и позволил вырыдать в ему грудь все накопленное напряжение? Хатаке недовольно нахмурился, констатируя подмороженным голосом: — У тебя жар. Ну спасибо. Капитан очевидность — вот его звание. Ладонь исчезла со лба, оставляя в груди какое-то неуместное сожаление. Хатаке потянулся к ее запястьям, стараясь не касаться обнаженной кожи, поднял, рассматривая ладони и хмуря лоб еще больше. Такой серьезный, как будто перед ним годовой отчет, а не пара рук. — Долго проживу, миссис Вульф? — тихий смех вырывался сам собой, мир кружило, как на карусели. — Очень остроумно. Буду с нетерпением ждать твоего блистательного сарказма в кабинете Сарутоби. Его лицо сосредоточено. Сакура, как под гипнозом, наблюдала за тенями на щеках, совсем не обращая внимания на действия мужчины. Впитывала запах, от которого вокруг набухал грозой воздух, пока ткань не коснулась ее пальцев, поочередно растирая каждый из них, счищая густую кровь. Кожу тут же начало покалывать, как от азота. Движения бережные, так отец в детстве вытирал ей маленькие ладошки от мороженого. И ощущение липкости тогда было такое же. Кто бы мог подумать, что эта глыба может так касаться. Сердце жалобно трепыхнулось. На долю секунды захотелось, чтобы разделяющая их руки материя исчезла. Она внезапно почувствовала себя ребенком, убежавшим в парке к аттракционам, разбившим колено и теперь виновато хлюпающим носом, пока взрослые обрабатывают ссадину перекисью. Лицо капитана начало расслаиваться, как крем из жирных сливок. Два подбородка, две родинки, два прямых носа, которые так хотелось сломать… Что за дурная тяга к сложным мужчинам? Сначала к холодному эгоцентрику, теперь к древней окаменелости с замашками доктора Хауса. Сил удерживать веки открытыми совсем не осталось, и она сдалась, позволяя сознанию нырнуть в небытие. Пропали картины, неуютный бурый мрак зала, пропали члены штурмовой команды и гром музыки, пропало тело. Она снова была в своей постели, завернутая в кокон одеяла, и чувствовала себя вполне сносно. Было жарко, хотелось пить. Теплый свет с кухни нерешительно падал на спальную половину ее квартирки-студии, добавляя каждому предмету уюта. Небольшой шкаф, забитый самой разной литературой от античной философии до беллетристики, неуклюжее кресло, на котором слишком аккуратно сложены ее джинсы и свитер, горшки с комнатными цветами — персональный уголок спокойствия, тихая гавань. Здесь, среди знакомых вещей, все произошедшее начало казаться дурным сном. Никакого тела, никакой бомбы. Не было всей этой гонки со смертью. Девушка шевельнулась, ощущая себя неуклюжей жирной гусеницей, голые ноги путались в складках, футболка липла к телу. Это ощущение шарахнуло электрошоком, заставляя медленно повернуть голову в сторону кухни. Он странно смотрелся в ее квартире, инородно. Черное пятно посреди темно-зеленого фасада, по-модному разбавленного вставками под светлое дерево. Сакура боялась вновь шевельнуться, выдать свое пробуждение. Детектив просто таращилась на сидящего за столиком мужчину, словно видела его в первый раз. Лицо отрешенное, взгляд скользил по монитору ее рабочего лэптопа, считывая какую-то информацию. Остро подчеркнутая тенью скула, серые пряди, падающие на широкий лоб. Рукава водолазки так хорошо подвернуты, что видны крупные вены, убегающие от костяшек вверх, теряющиеся под тканью. Яманака бы уплыла первым рейсом от такого вида. Перед глазами тут же встает картинка, в которой эти руки касаются ее бедер, стаскивая джинсы. От накатившего воспоминания хочется застонать, провалиться под землю и лететь до самого ядра, как световой меч в последнем сезоне Рика и Морти. Он помог ей добраться до ее же машины, усадил на заднее сиденье, пристегнув для надежности ремнем. Видимо, чтобы не свалилась. Ей было дурно и жарко, потом дурно и холодно, организм штормило простудой, и на этом фоне явилось откровение — его руки на руле смотрелись очень красиво. Длинные пальцы, пики костяшек с множеством мелких белых шрамов. Ему бы пошло играть на рояле или гитаре, а не сжимать беретту. Такими пальцами хорошо перелистывать страницы книги во время лекции в академии искусств или еще какой академии… Потом был лестничный пролет, бесконечно длинный коридор. Эти руки ловили, когда ее вело, прижимали к твердому телу, пока открывалась дверь. Почти объятия. Сакура ощущала их на своей талии, прочный полукруг, который не отпустит, даже если будешь брыкаться и пинаться. Она цеплялась за его шею, пытаясь удержать равновесие, пока он расстегивал ей боты. Круглые бугорки позвонков, которые внезапно стало жизненно важно погладить пальцами. Кожа такая горячая, что можно обжечься. Воспоминание о том, что было дальше, окатило раскаленной смолой. «Стой, держись за меня». Голос из ниоткуда, где-то у виска. Она послушно вцепилась в его водолазку, почти уткнувшись лбом в широкую грудь, сжимая жесткие бока изо всех сил. Он тут же напрягся под ее пальцами, как перетянутая струна, с каждой секундой каменея все больше. Ребра тяжело разошлись, когда воздух хлынул ему в легкие вместе со вдохом. Слишком близко, но одурманенный вирусом мозг больше не мог волноваться о таких пустяках. Поэтому он проигнорировал то, как ловко пальцы мужчины расправились с застежкой джинс. Не запомнил этот шершавый от хрипотцы голос: «Дальше сама». Она никак не могла оторвать пальцы, они словно вплавились в трикотаж, горячий лоб сросся с тканью. Хотелось провести так остаток вечности, уснуть стоя, как лошадь, вдыхая остатки лемонграссового воздуха возле его кожи. Ее охватило странное спокойствие, тело окончательно размякло, почувствовав себя в безопасности. Он мягко обхватил ее предплечья, аккуратно убирая их от себя и отстраняясь, потянул вверх край свитера, и она послушно подняла руки, позволив снять с себя этот колючий мешок… — Убить меня взглядом не выйдет, Харуно, — спокойный голос грубо вернул в реальность. — Жаль. После всего, что вы видели — это самый подходящий вариант. Он тихо хмыкнул, повел лопатками, потягиваясь. Сакура завороженно следила за его движениями, словно на ее кухне сидело дикое хищное животное. — Как самочувствие? Хатаке даже не повернулся к ней, продолжая просматривать что-то. — Прекрасно, можете оставить свой пост, капитан. — Одеяло придушило и без того слабый голос. — Рад, что укол жаропонижающего помог. Ну конечно. Вот почему она себя так неплохо чувствует. Ощущение стыда удвоилось. Ужасно, неправильно, этого не должно было быть, не в этой вселенной. Ректор полицейской академии не должен снимать ботинки больной подчиненной в тесной однушке. Не должен укладывать ее в постель, ездить за лекарствами, ставить уколы. Ему по статусу не положено нянькой возиться с какой-то девчонкой, доставляющей одни хлопоты. — Вы! Вы не только раздели меня, но еще и… — Сакура захлебнулась словами, зло уставившись на малознакомого мужчину, бессовестно сидящего на ее кухне. — А ты предпочитаешь переносить лихорадку в джинсах и свитере? — совершенная невозмутимость. Вопрос был резонный. Сама она не добралась бы до дома — это точно, и, скорее, умерла бы, чем позволила отвезти себя в больницу. Нара бросил бы ее у входа, не став особо заморачиваться с наличием лекарств в доме. Яманака… Трещала бы по телефону без умолку, опустошая содержимое ее холодильника. Их с Ино отношения так и не выровнялись после академии, где борьба за Учиху почти дошла до безумия. — Почему вы до сих пор здесь? Его присутствие напрягало. — Потому что одна безалаберная особа ослушалась прямого приказа, поставив под удар себя, жертву и кучу людей. А еще на вопрос, кто может за ней присмотреть, она говорила, что у нее нет друзей, и хохотала, как ведьма с болот. Он оторвался от монитора, переключив внимание на нее, и мрачное выражение усталых глаз девушке не понравилось. Захотелось тут же нырнуть обратно под одеяло, спрятавшись от него в «домике», как от ночного монстра. Но Сакура переборола в себе этот позыв, не отвела взгляд, лишь вскинула выше подбородок, не признавая поражение. — Эта особа обезвредила бомбу, которая непременно взорвалась бы аккурат к вашему прибытию. — Хатаке промолчал, рассматривая ее горящее то ли от жара, то ли от смущения лицо. — Отвернитесь, я хочу одеться. — Не волнуйтесь, детектив Харуно, ваши голые ноги меня не интересуют. — Интонация заставляла поверить, то, как он безразлично скользнул с ее лица обратно на экран, тоже. Уязвленная гордость противно заклокотала внутри. — А чьи интересуют? — она вспыхнула факелом, выскакивая из-под одеяла и короткой перебежкой прячась в ванной. — Мужские, может быть? — Куриные в соусе терияки. — Слова ударились о закрытую дверь. Оказавшись вне зоны его видимости, Сакура почувствовала себя увереннее. Факт того, что руководитель группы видел ее нижнее белье, послал субординацию к черту. Оставалось только порадоваться, что под свитером на ней была футболка, оставшаяся нетронутой. Детектив мельком заметила в зеркале свое отражение и усмехнулась. Конечно. Кому интересны ляжки, к которым в комплекте идет пугало. Она поспешно стянула с себя остатки одежды, прячась за шторкой, наспех пытаясь смыть с себя налипший позор. Жаль, что нельзя прополоскать череп еще и изнутри, жить стало бы проще. Минуту она просто стояла спиной к душу, позволяя воде стекать змейкой вдоль позвоночника, запрокинув голову, рассматривая выбеленный потолок. Ровно неделю назад она получила от него за какой-то мелкий проступок, который прежний руководитель оставила бы без внимания. Она промазала два раза из десяти, не попав в десятку на стрельбище. Дважды. На нулевом этаже полицейского участка располагался тренировочный зал, в который каждый уважающий себя коп спускался как минимум раз в неделю: выпустить пар и заодно отточить навык. Она была явно не в форме. Хатаке заставил их драить кабинет, перебрать всю документацию, структурировать файлы по делу Призрака только потому, что в предоставленном отчете о расследовании не было внятной структуры. Новая метла мела по-новому, и это бесило в отделе всех, особенно Сакуру, которой, несмотря на то, что работу свою она всегда выполняла исправно, пришлось тоже угробить свой обед вместе с остальными. Раздражение и усталость взяли свое — рука дрогнула дважды, выбив один раз шестерку, второй унизительную тройку. Девушка опустила оружие. Гребаный Хатаке вылакал ее до дна. Помяни черта… Словно по волшебству, его голос ударил со спины. Такой размеренный, менторский, не транслирующий никаких посторонних эмоций, кроме непоколебимой уверенности в каждой секунде своей жизни. Тут же захотелось развернуться и всадить в него всю тренировочную обойму. «Если это один из лучших детективов участка, то я прима-балерина». Сакура поджала губы, упорно вскидывая онемевшую руку навстречу новой мишени, медленно сменяющей свою предшественницу. Чертов козел думает, что сможет выбить ее из колеи. Он приблизился. Она поняла это по тому, как начал густеть воздух, а сердце заходиться тахикардией. Так случалось всегда, когда он заходил в помещение. Выстрелы, один за другим, с секундным разрывом раскололи зал на половины. Пятерка, семерка. Зубы заскрипели, из десяти выстрелов в яблочко попали лишь восемь. Обычно она всегда выбивала десятки, и надо же! Именно сегодня, после жуткого муторного дня свидетелем ее блажи становится именно тот, кто точно не упустит шанс отпустить шпильку в ее адрес. Результат был средним и совершенно допустимым для рядового полицейского. Проблема лишь в том, что рядовым полицейским Харуно не была. «Локоть увела. С ногами черти что. Кто тебя учил стрелять? Слепая старушка?» Сделать вдох и успокоиться не получилось. Она развернулась на каблуках и неожиданно воткнулась взглядом в кривую улыбку профессионального садиста. Все заготовленные искрометные фразы застряли в глотке. Потому что их разделяла всего пара шагов, потому что ворот рубашки был неформально расстегнут, рукава небрежно подкатаны, обнажая крупные запястья, а широкие ладони наполовину прятались в карманах брюк. И эти хаотичные, несвойственные, совершенно человеческие детали обезоружили похлеще самого эффективного приема, которым их учили в академии. «Моя жизнь, детектив, напрямую зависит от этих выстрелов. И если во время погони ты выбьешь «шестерку», трупов может стать на один больше. И не факт, что на мой». А теперь он вытирает ей кровь с пальцев, везет домой и ждет, пока она проснется, чтобы спросить, все ли нормально. Детали вроде укола в причинные места и неуместную близость можно опустить. Мокрые волосы щекотали шею, пока она надевала свежую футболку и широкие шорты. Сакура прошлась по ним полотенцем, решительно настроенная выставить «спасителя» вон. Ни к чему все эти жесты «доброй воли», эти игры в благородство. Джекил и Хайд, меняющие друг друга со скоростью света, порядком ей осточертели. Она решительно вышла из ванной, готовая выволочь льва из своей квартиры за хвост. Хатаке был еще здесь, и все тени из комнаты будто стекались к нему. При первом взгляде на него дыхание спотыкается о воздух, а губы сами собой, отдельно от нее, произносят: — Хотите кофе? — Твою ж, Харуно. Какой, мать его, кофе? Хатаке устало коснулся переносицы, растирая ее указательным и большим пальцами. Кивнул, не глядя. — Я приготовил куриный бульон. — Что? — она замерла на полпути, удивленно уставившись на сидящего напротив мужчину. Кожа капитана словно стала еще бледнее, тени на лице совсем изломаны, под глазами тоже порядком добавилось черноты. Вид изнуренного человека. — У тебя почти нет еды. Организму нужно восстановиться. Шокирующая новость за шокирующей новостью. Хатаке везет ее домой, укладывает спать. Хатаке ставит уколы. Хатаке возится на кухне. — Я думала, вы питаетесь кровью девственниц и готовить не умеете. Образ Хатаке в белом передничке стоящего у плиты плохо увязывался с образом лорда-вампира. Он слабо улыбнулся, принимая остроту. — Их нужно чем-то кормить. Она обошла его по дуге, подбираясь к столешнице. Чтобы не думать, заняла руки привычным делом. Достала из шкафа чашки, пакетик с молотым кофе. — Что с Акане? Чашка, кнопка на кофеварке, сливки из холодильника. Она сто лет не варила никому кофе. Тем более кому-то, кто сидел на ее кухне. — Мертва. Рука замерла над сахарницей. Затем продолжила движение. — Отравление? Криминалисты нашли хоть что-то? — Отравление. Пока не знаю, жду отчет от них с минуты на минуту и результаты экспертизы от Хьюга. Кофеварка уютно гудела, аромат зерен растекся по воздуху, стирая неуловимый запах его парфюма. Сакура смотрела на неподвижную спину Хатаке, стараясь выгнать вместе с запахом события этой ночи. Лопатки дернулись, когда он поднял руку, запуская пятерню в волосы, ероша их — дань мыслительному процессу. Кончики пальцев зачесались от желания коснуться серебристой пряди. Она представила, как перекатываются мышцы спины под бледной кожей, когда он двигает рукой, убирая мешающие пряди. Водолазка плотно облегала, взгляд скатился на крепкое предплечье с отчетливым рельефом — у Хатаке руки человека, который каждый день отжимается сотню раз, ни разу не сбившись в дыхании. Сакура закрыла глаза. Жар от температуры окончательно расплавил ее мозги, раз она думает о таком. — Это был Тсукури. — Знаю, — голос из темноты. — Тогда вы знаете, что у нас только один вариант прижучить его. Ком встает в горле, когда капитан разворачивается к ней. Взгляд загнанного в клетку волка, обещающий выгрызть тебе глотку, когда прутья решетки исчезнут. — Нет. — Да, капитан, — кофе льется в кружку, пока воздух в комнате наливается напряжением. — Мне придется стать приманкой, у нас нет вариантов. Ему не нравится эта мысль. Настолько, что он он медленно поднимается со своего места, намертво прикипая взглядом к ее лицу. Молчит и смотрит с добрую минуту. Сакура чувствует, как покрывается инеем пол у его ног. — Хочешь оказаться в роли Акане? — недобрый прищур глаз заставляет сердце трепыхнуться. — Вы же такой умный, должны понимать, что единственный шанс доказать его причастность — это поймать с поличным. Он делает шаг. Сакура невольно вжимается поясницей в столешницу, как зачарованная глядя на изменения в правильном лице. Тень ресниц подрагивает на резкой скуле, желваки перекатываются под белой кожей от стиснутых зубов, взгляд наполняется теменью грозовых туч, и Сакура теряется в хороводе эмоций, не понимая, что ей положено сейчас чувствовать. Хатаке бестактный, требовательный, невыносимый. Он ставит работу выше всего, выше человеческого отношения, выше дружеской атмосферы в коллективе. У него принципы. Хатаке тащит ее на себе до дома, сидит на чужой кухне, заботится, чтобы ей было что поесть, не позволяет делать очевидные, необходимые, правильные вещи из-за неизбежной опасности. Это вынос мозга, плюс и минус, когнитивный диссонанс в чистом виде. — Нет, — язык прилипает к небу, соврать не получается. — Но другого выхода ведь тоже нет. — Он поймает тебя, — еще один шаг, голос на тон тише, от чего должно стать тревожнее. Но не становится. Вместо ужаса в подреберье разворачивается совсем другое, абсолютно неправильное чувство. — И если мы не успеем, ты будешь разделана, как жертвенный ягненок на каменном алтаре. Еще шаг, крепкий запах кофе смывается напрочь, ворот водолазки так близко, что подойди еще ближе — и можно коснуться кончиком носа подбородка, если немного податься вперед и встать на носочки. Но она неподвижна, смотрит с вызовом, задрав голову, отслеживая малейшее изменение в темном взгляде. Хатаке упирается руками в столешницу по обеим сторонам от нее, отрезая пути к отступлению, коршуном нависает над ней. Его губы — как можно было вообще родиться с такими губами? — растягиваются в недоброй ухмылке, и взгляд отвести уже не получается. Он произносит медленно, словно наслаждаясь каждым словом: — Я знаю таких, как он. Это будет особенное убийство. Со вспоротой кожей, порезами на самых нежных местах. Тебе будет больно и страшно. — Сакура сглатывает, но глотка остается сухой. Она видит каждую тонкую морщинку у глаз, ровный ряд нижних белых зубов, мелькающих когда он говорит. Поврежденный мозг зачем-то представляет, как они прикусывают ее нижнюю губу и этот укус — с языком, влажным, жадным, с горячим дыханием, с рукой, сжимающей волосы на затылке. Низ неожиданно скручивает до боли в пояснице, до аритмии, до полного отключения мозга. А слова заползают под кожу, заставляя кровь кипеть раскаленным маслом. — Ты будешь брошена, Сакура. Наедине с чудовищем из самых страшных твоих кошмаров. И никто не поможет тебе, если что-то пойдет не так. — Она почти не дышит, не в силах оторвать взгляд от черных удавьих глаз. — Такую смерть ты себе хочешь, девочка? Ее имя в его устах добивает ее по голове обухом. Сантиметры между ними потрескивают и искрят, заставляют мелкие волоски на руках вздыбиться. Близко, но недостаточно. Взгляд капитана скатывается с ее глаз к приоткрытым губам, ошпаривая их. — Мне придется. И вам тоже, — быстрое движение языка по нижней губе мгновенно ловится, зрачки сжирают радужку, расползаясь каплей краски в стакане воды. Тело ломит от желания врезаться в него, почувствовать себя прижатой к столешнице, окутанной этим чужим, враждебным созданием, зачем-то выворачивающим ее раз за разом наизнанку. Тянет, словно сильным магнитом. Каждая внутренность тупо болит — от этой далекой близости, от невозможности смять прослойку воздуха между ними. Она видит, как раздуваются точеные ноздри, когда он делает вдох, и на секунду ей кажется, что он вот-вот отпустит вожжи, сорвется, совершит что-то совсем непоправимое. Но вместо этого Хатаке отталкивается ладонями, отшатываясь от нее. Глядит с удивлением, словно она только что ударила его по лицу. Каждый шаг назад как удар под дых. — Мне пора. Уже поздно. — Голос севший. Он захлопывает лэпбук, прихватывая его со стола. — Это я заберу, чтобы ты еще куда не сбежала.