我田引水。
Gaden’insu.
Преследование собственных интересов
Он не видел ее неделю. Семь дней агонии по ночам. Стоит закрыть глаза, и ладонь сжимает обнаженное персиковое бедро, скользит по нему вверх, ныряя под мягкую ткань шорт. Пульс учащается, как после десятой банки энергетика вперемешку с кофе. Семь дней на детоксикацию мыслей. Выходило плохо, потому что о Харуно гудел весь участок. Откровенно говоря, не каждый полицейский помнил все комбинации в разминировании бомб, дисциплина стояла в плане обучения чисто для галочки. В мире, где существовали саперы, это умение считалось рудиментом. В каком-то из коридоров он выхватил кусок разговора двух полицейских, обсуждающих ее задницу, длинные стройные ноги, и сосет ли она так же хорошо, как режет провода на взрывчатке. Внутри тут же засвербило от порыва хорошенько им врезать, вымесить лицо до кровавых слюней, чтобы рта раскрыть нельзя было без острой боли. Он просто пошел мимо, стиснув зубы едва ли не в костную крошку. Их слова прочно засели в голове, у Харуно действительно была отличная фигура, Хатаке не слепой, чтобы не заметить этого. У него было достаточно времени, чтобы рассмотреть каждый мелкий синяк на ее коленках, и даже если опустить тот факт, что он избавлял ее от одежды, джинсы в облипку с высокой посадкой были созданы модельерами явно не для целомудренных монашек. Только вот Какаши никогда не велся на стройные ножки или пышную грудь. Его мало интересовала физиология, но выжечь из головы образ детектива — с влажными волосами, в свободной футболке с придурошным кумамоном — не получалось. Хатаке помнил путь капли воды, сорвавшейся с острого кончика пряди, скользящей по шее вниз, к ямке острой ключицы. Хотелось поймать эту каплю языком, попробовать нежную кожу на вкус, повторить этот маршрут в обратном порядке, до самой ложбинки за ухом. Расширение собственных зрачков ощущалось почти физически, и она реагировала, твою мать, тем же. Могла сотню раз оттолкнуть, ударить, закричать, но стояла, не шевелясь. Он знал это выражение глаз, это просящее «прикоснись ко мне» во взгляде. И от этой немой просьбы вся его натасканная выдержка за минуту срывалась и летела пропасть. Вместе с ним самим. Рин неестественно кривила рот, глядя на него с несвойственным ей презрением. «Я сказала спикапить милашку в мини, а не влюблять в себя коллегу». Рин никогда не была жестокой. Она из той породы людей, от которых тепло и хочется жить, которые улыбаются, даже если внутри паршивее некуда, которые помогают бабушкам переходить дорогу и покупают им чай в магазине за свой счет. Хатаке оберегал ее как мог, под пулю подставился бы, лично придушил любого, кто хоть пальцем ее тронет, ни одна сальная рука преступника не должна была коснуться ее кожи. Рин любила его как мужчину, никогда не требуя взаимности. Он любил ее как сестру. Харуно не должна была превратиться в ее подобие, но, черт возьми, глядя в распахнутые глаза, ужасно сложно было не видеть другие, карие и влажные. Ужасно сложно было не проявлять излишнюю заботу. Он обязан не допустить, чтобы с ней случилось то же, что и с Нохара. Но все летело коту под хвост, он терял контроль над ситуацией так же стремительно, как теряет высоту Боинг с птицей в турбине. «Боги, Хатаке, забудь уже. Хватит проводить параллели. Сходи к психологу, пролечись. Твои загоны мешают жить, вот правда». Забыть… Как забыть о пуле, если она застряла у тебя в плече? Он обещал себе, что будет соблюдать дистанцию, не позволит приблизиться ближе, чем на метр, и сам же плевал на свои обещания. Серьезно? Лично отвез ее домой, вместо того, чтобы вызвать Шикамару? Или Чоджи. Или скорую, в конце концов. Гнал, постоянно проверяя, на месте ли ее отражение в зеркале заднего вида, почти волок на себе до квартиры, пропахшей насквозь чистым бельем и ее духами. Горяченные ладони на его ребрах, шумное, тяжелое дыхание в темноте квартиры и все — внутри заворочалось что-то, что давно умерло, неожиданно откликнулось, мгновенно привыкая. И, что самое ужасное, требуя еще. Запах шампуня детектива дымкой преследовал его, пока глянцевый, как леденец, субару мягко мчал по полупустым улицам, пока он открывал железную дверь своей стылой квартиры, пока смывал с кожи прошедший вечер. Преследовал до сих пор. Спустя семь гребаных дней. Хотел держать ее подальше от себя, а в итоге почти втрахал в кухонный гарнитур. Классный план, Какаши, надежный, как швейцарские часы. Харуно вновь появилась в его жизни на восьмые сутки. Он понял, что она в кабинете, как только вошел: голоса команды звучали громче обычного. Притихшие без женского присутствия парни ушли в работу, лишь изредка перекидываясь вялыми усмешками. Не было стимула соревноваться в остроумии. Какаши не замедлил шага, специальная команда почти в полном составе тут же замолкла, поднимаясь со своих мест. Напряженное внимание детектива коснулось его раскаленным железом. Хатаке едва мазнул по ней взглядом, заставив себя сосредоточиться на Акимичи. — Рад, что вы полны сил, — годы работы в структурах научили держать самообладание почти не напрягаясь. — Чоджи со мной на допрос. Сегодня шестеро. Это последние. Остальные остаются разбирать внутренние архивы отдела. Комиссия из агентства прибудет уже в среду. У вас не так много времени, чтобы закончить подготовку к их приезду. — Куренай в гробу видела правила оформления номенклатуры дел, особенности и сроки хранения отчетов. Поэтому, когда пришло уведомление о проверке участка главным управляющим органом, в его отделе, как и во всех других, словно случилось великое Канто, перевернув все вверх дном. Акимичи бросил на товарищей виноватый взгляд, мол, «простите, что бросаю в трудную минуту, но долг зовет». Хатаке отвернулся, собираясь покинуть кабинет до того, как во лбу появится дыра от взгляда детектива. — Капитан. Он замер, чувствуя, как сводит лопатки. Чуть повернул голову, не позволяя себе увидеть ее полностью. — Меня не было неделю. — Передышка явно пошла ей на пользу. Черты лица стали мягче, исчезла чернота под глазами. — Было бы славно, если бы меня ввели в курс дела. Считаю, что мне тоже нужно присутствовать на допросе по убийству Аканы. Скрещенные руки, вздернутый подбородок и взгляд, лезвием рассекающий кожу. Она оставила волосы распущенными, и завиток от сильно отросшей челки гладил высокую скулу, Харуно смахивала его рукой, но он упорно возвращался назад. Пальцы начало покалывать от желания коснуться этого места. Прочертить ими линию к уху, убирая назойливую прядь. — Нара введет вас в курс дела, пока вы будете сортировать папки. — Рука сжалась в кулак так сильно, что кожа на костяшках заныла. — Что касается вашего присутствия на допросе, то в этом нет острой необходимости. Всю информацию вы потом получите из отчета Акимичи, который, в отличие от вас, прекрасно знает, как работать со свидетелями. Она моргнула, не ожидая такого тона. Хатаке сам не ожидал, но ладонь уже пекло от невозможности обхватить ее подбородок и повернуть голову вбок, чтобы получше увидеть желтеющий синяк у виска. Правильно. Злись, девочка, я не прекрасный принц, не нужно меня романтизировать и… хотеть. Потому что меня не должно волновать, откуда у тебя на виске этот долбаный синяк. Потому что всю эту неделю я разве что наручниками себя к батарее не пристегивал, чтобы не сорваться к тебе, чтобы убедиться, что никто не примотал тебя к стулу изолентой. Но это уже волнует так, что скулы от досады сводит. — Вопросы? Если бы можно было стереть с ее лица это выражение по щелчку пальцев, он бы вывихнул себе все суставы в попытке это сделать. — Нет, капитан. Оставалось только развернуться и выйти, наконец, из этого шестого круга нараки.***
— Электронный или бумажный? Она прослушала вопрос, и Шикамару пришлось терпеливо повторить. Хатаке ушел, а его запах остался, отравляя ее изнутри, оставляя на языке послевкусие досады. Ну а чего она ожидала? Что он по мановению волшебной палочки превратится из огра с болот в прекрасного принца? Ну превратился же. На один вечер. — Бумажный, электронный — твоя стихия. Нара кивнул, возвращаясь за рабочее место. Сакура обреченно поплелась к наполовину разобранному шкафу, ее ждали еще две коробки старых отчетов, которые еще только предстояло разобрать. — А вы с Хатаке наделали шуму в участке. Она вздрогнула, и документ едва не выскользнул из ослабших пальцев. — О чем ты? — Ну ты вообще теперь герой. Обезвредить бомбу за пять минут с единственной осечкой — это мощно. А Хатаке… — он замолчал, словно размышляя, стоит ли ей вообще говорить. — Посадил тебя в машину, увез. Когда Яманака узнала, растрепала всему участку, накинув всяких там догадок. Так что все теперь ждут развития ваших «отношений». Внутри все начало стягивать морозной коркой. Сердце почти остановилось, заледенев в камень. Еще немного, и понесется вниз, как сломанный лифт. — Ну и Учиха влетел сюда, весь такой… Ну ты знаешь, весь такой УЧИХА. Бледный, ебало кирпичом. Чуть не с ноги вынес дверь в кабинет капитана. Сразу поняли, честь твою защищать пришел. Мы с Чоджи, конечно, из благородных побуждений, решили подслушать. Вдруг растаскивать по углам понадобится. Или там катану подать для сражения. — Он усмехнулся. — Говорили они, конечно, тихо. Но капитан его знатно, видимо, отделал. Потому что вылетел наш птенчик весь красный, херанул дверью так, что штукатурка нам на бошки просыпалась. Сакура не дышала. Сидела неподвижно, уставившись в одну точку. В голове заезженной пластинкой крутились слова программиста. Учиха. Пришел. К Хатаке. Выяснять, какого хера он себе позволяет. Очень в духе Саске. Вытереть ноги, вышвырнуть, как надоевшую вещь, а потом орать на каждом углу, что ты правообладатель. Теперь понятно, почему на нее сразу же спустили собак. Как тут остаться милашкой, когда бывший твоей подчиненной устаивает тебе истерику. — Что слышно по убийству Акане? — спросила она, остервенело потроша ближайшую папку. Нужно было срочно чем-то отвлечь мозг от капитана и его искривленных презрением губ. — Он напичкал ее какой-то смесью лекарств. У жертвы была угнетена нервная система, потом… Ну ты видела. Отсроченный эффект, короче. Подробнее глянь в отчете Хинаты, я не запомнил дословно всю эту медицинскую чепухню. — Бестолочь, — фыркнула детектив. — Допрашивают посетителей выставки? Неужели все эти знатные особы позволили себе снизойти до полицейского участка? — Бемби соскучилась, прибереги оскорбления для Саске-куна, — Шикамару коротко хохотнул, покачиваясь на стуле. — А эти… Прибежали сюда как миленькие — новость утекла в прессу, писаки обсосали все косточки убитой, и другим шишкам досталось тоже. Ты что, не читала? Сейчас все таблоиды этим пестрят. — Нет, не люблю новости. Вот как. Ожидаемо, что убийство не удалось скрыть, неожиданно, что все эти небожители спустились на смертную землю. Заботятся, чтобы их рыльца в пушку поменьше мелькали в ненужном свете. — Я те клянусь, я столько наряженных цыпочек в жизни не видел. Ходили тут на шпильках, воняли какой-то дорогой байдой. И эти, — он на секунду замялся, подбирая слова, — излишне ухоженные мужчины, тоже воняли дорогой байдой. Даже выйти в толчок было небезопасно. Один из них едва меня за задницу не схватил. Смотрел еще так плотоядно, бр-р-р. Шикамару передернулся, вспомнив неприятную встречу. Таким разговорчивым и эмоциональным он бывал редко. — Ты же в полицейском участке, заорал бы «насилуют», тебя бы сразу спасли. Болтовня Нары здорово отвлекала от мыслей о Хатаке. О его нечитаемом лице, белоснежной рубашке, вылизанном официозном тоне. О новой порции пренебрежения, которую она отхватила, едва появившись в отделе. — От таких не спасешь. Если нацелились на твою жопу. Обязательно в нее попадут. — А что Дейдара? Его уже допросили? Нара качнул головой, высматривая что-то среди рабочих файлов. — Ты бы читала, все же, новости, м? — Шикамару на секунду отвлекся, сделал глоток колы, громко сербая. — Он свалил сразу же после ночи в музее. Куда-то в Европу, на какую-то невъебенно деловую встречу. До него не достать. Сученыш. Хитрый, расчетливый говнюк. Папка смялась в похолодевших руках. Исчез сразу же, прекрасно зная, во что все выльется. Минуты шли в тишине: только шелест страниц и стук клавиш. Сакура окончательно провалилась в тяжелые мысли о бесполезности этой погони. Это как ловить солнечный зайчик ладонями. Все равно ускользнет. — А еще, — Нара внезапно понизил голос, подаваясь к ней ближе, — ваш покорный слуга кое-что нарыл о мистере Конгениальность. — О Тсукури? Сакура оторвалась от своего занятия, тоже невольно понижая голос и подаваясь к Нара всем телом. — О Хатаке, балда. Боги, пожалуйста. Хватит. Хватит с нее сбежавшего Дейдары, рыцарского Учиха, она не вынесет больше, правда. — Пока ты пускала сопли и слюни в подушку, я тут в бар наведался и угадай кого там нашел пьяным! Майто Гая, и он мне растрепал такое! — Какое? — силы мигом покинули ее, тело стало тяжелым, как облака. Нара сделал загадочное лицо, словно рассказывал страшилку у костра в летнем лагере. Набрал в грудь побольше воздуха. — Наш дорогой капитан в прошлом входил в Анбу. Это был нокаут. Ее словно с локтя ударили прямиком в челюсть, отправив в черную пустоту. Анбу. Особое. Подразделение. Тактики. И Убийств. Ликвидаторы любой террористической угрозы, любых угрожающих власти элементов. Секретнее этих ребят только нижнее белье императора Японии. Каждый из них — это голый профессионализм, обнаженный провод под напряжением. Только тронь — ты покойник. Об их действиях на миссиях ходят легенды, говорят, что это не убийства, это почти балет, можно собирать амфитеатры, чтобы посмотреть, как они пускают пули в лоб да режут глотки. Теперь все стало намного понятнее. У Анбу, с их миссиями, горы денег и полный ноль человечности. Они почти машины. И угораздило же ее снова вляпаться, да так сильно, что прошлая ситуация начала казаться лишь брызгом грязи на белой одежде. Вылезла из пасти удава, чтобы с разбегу сигануть в жерло Шаи-Хулуда — Здорово же Гай нажрался, раз выболтал такое. Они учились и работали вместе, даже дружили вроде. — Голос доносился как сквозь толщу воды. — Говорит, нам здорово с ним повезло. Он профи… — Мне нужен кофе, — Сакура порывисто встала, роняя наконец измятую папку. — О да, — кивнул Шикамару с самодовольной улыбкой. — Такую информацию просто так не протолкнуть в глотку. Такое никуда не протолкнуть. Сакура лишь раз за всю свою карьеру копа сталкивалась с Анбу. Это мрачные ребята под два метра, шириной примерно со шкаф, затянутые в черное, как чертовы ниндзя. С масками, закрывающими лица. Хатаке был одним из них. Она почти бежала по коридорам, не замечая ничего вокруг. В голове вертелась лишь одна мысль: «Мне нужно увидеть дело Нохара. Сейчас же». Архив, пожалуй, был сейчас единственным спокойным местом, его не коснулась суматоха подготовки к приезду начальства. Кабуто, вопреки ожиданиям, встретил гостью не за рабочим местом, а возле него. Сакура даже не сразу заметила архивариуса: серая, безликая одежда сливалась с фасадом рабочей стойки, делая его совсем неприметным, почти невидимым. — Детектив? — Его брови удивленно взлетели, возвышаясь над оправой круглых очков. — Все нормально? — Да, — голос сбился от быстрого шага, да и в целом она наверняка выглядела потерянной. И нет. Ни черта не нормально. — Что это у вас? В руках мужчина сжимал стеклянный шар, наполненный зеленью растений. — А, это флорариум, — Кабуто растерянно опустил взгляд на аквариум, словно сам не ожидал, что он окажется в его руках. — Мое хобби. Решил украсить кабинет к приезду проверки. Хотите взглянуть? Сакура подошла ближе. Цветничок был и правда чудесный: три разных пласта земли напоминали слои шоколадного торта, папоротник, спатифиллюм и еще какие-то неизвестные детективу растения походили на сказочные джунгли. — Это очень красиво, Кабуто-сан. У вас талант! Первый раз его губы тронула мягкая, теплая, как весеннее солнце, улыбка. Он осторожно поставил аквариум на стол, любовно отодвинув его подальше от края. — В эти выходные я буду в приюте, хочу показать детям, как делать такие живые икебаны. Вы можете присоединиться. Им будет приятно увидеть нового человека. — Стекла очков блеснули в ее сторону. — У детей из приюта крайне мало шансов стать кем-то… Он замолчал, подбирая слова. — Кабуто-сан… — Не нужно, детектив. Я не вижу смысла отрицать очевидное. Половина из них имеет все шансы пополнить маргинальный слой, вторая снаркоманится или сопьется. Единицы станут преступниками и убийцами. Голос его стал жестче. — Вы же не стали, Кабуто-сан. — Улыбка слезла с невыразительных губ мужчины, словно старая шкура змеи. — Но и высот я не добился, — он обвел ладонью стеллажи. — Я хочу, чтобы они знали, что могут. Расскажите им об этом, детектив. Сакура моргнула. События принимали совсем неожиданный оборот. — Вы зря в них не верите, Кабуто-сан. Им придется сложнее, да. Но… — У них больше шансов на неблагополучный исход. — Он обошел стол, занимая свое старенькое кресло. — Что вам найти, детектив? Девушка окончательно потерялась в эмоциях. Казалось, новости Шикамару устроили внутри нее свистопляску ощущений, но жесткие, излишне утрированные слова архивариуса вогнали последний гвоздь в крышку гроба ее эмоциональной стабильности. — Досье Рин Нохара. Пока мужчина колдовал над компьютером, хмуря брови и без конца поправляя очки, Харуно рассматривала его гладкий, без единой морщины лоб, тонкую, почти прямую линию рта. Его забота о сиротах сводила на нет все прямолинейно-грубые высказывания, которыми он рубил собеседника, как мечом. — Доступ к досье требует разрешения вышестоящих инстанций, детектив, — серые глаза недобро сощурились, словно ее с поличным поймали в запретной секции, содрав с плеч мантию-невидимку. Сакура непринужденно пожала плечами, мысленно хлопая себя по лбу за скудоумие. Ну конечно. Если дело Хатаке за семью печатями, то и к делу его напарницы должно быть не так просто подобраться. Капитан снова обыграл ее. — Но я закрою на это глаза, — голос раздался неожиданно, — если вы обещаете навестить детей в выходные. Сыр пах мышеловкой, но выбора особо не было. Сакура согласилась, обещая себе потянуть за собой дорогих коллег. В конце концов — это плюсик к карме. Кабуто снова подобрел, протянул ей тонкую папку с вложенными распечатками и адрес приюта. Детектив мято поблагодарила архивариуса, спеша убраться со своей добычей как можно скорее. Коридоры были непривычно пусты. Сакура вырулила к ближайшему автомату с кофе, радуясь, что не приходится разговаривать с другими обитателями здания. Автомат резво проглотил купюру, зашумел, готовясь выплюнуть в дешевый пластиковый стаканчик порцию кислого пойла. Кнопочка мигала, вгоняя в транс. Если бы кто-то сейчас взглянул на нее со стороны, то увидел подобие энписи, застрявшего в одной точке. — Уже справились с большим объемом работ? Кофейный автомат правда старался, надрываясь и жужжа изношенным механизмом. Если не поворачивать голову, то можно сделать вид, что сбоку от нее не стоит долбаный ниндзя Деревни Скрытого листа. — Просто нужен кофе, — голос прозвучал деревянно. Вместе с ним пришел Белый Хлад, превратив ее в ледяную статую. Язык моментально примерз к небу, Сакура скованно наклонилась, чтобы забрать дымящий стаканчик. Пальцы обожгло, но она даже не обратила на это внимания. Хатаке возник из ниоткуда, словно бы соткался из теней пустынного коридора. Либо она была настолько погружена в себя и впечатлена его прошлым, что даже не заметила его приближения. Ладонь с зажатой в ней папкой начало жечь. Говорят, если за тобой явился Анбу, ты даже не поймешь, что умер. Только этого ей сейчас и не хватало для полного счастья: попасться самому опасному в здании человеку с запрещенным досье на его бывшую напарницу. Харуно крепче вцепилась в гладкий пластик, выпрямляя спину, заставляя себя повернуться к смертоносной тени лицом. — Если вы здесь тоже за кофе, то не рекомендую, — Ганнибал Лектор гордился бы ее спокойствием. — Он отвратительный. Капитан принял эту информацию равнодушно, небрежно разглядывая стиснутый стаканчик, обличающую ее папку и зависая на ней. Едва заметно нахмурился, возвращаясь к ее лицу. Когда она смотрела на Саске, внутри живота порхали бабочки, размахивая перочинными ножами, перемалывая внутренности в фарш; когда она смотрела на Хатаке, внутри не оставалось ничего живого, только неизвестная тяга, словно ее насадили на крюк и волокут куда-то из родной стихии. От одной мысли, что она хотела, чтобы капитан ее поцеловал, по телу прошла нервная дрожь. Сакура представила, каков он в деле: четко слаженные движения, ни одного лишнего жеста, и каждый выстрел — ваншотный. Детектив приказала себе не смотреть на него, но взгляд по касательной все равно зацепился за правильный подбородок, выловил плотно сжатую линию губ, напоролся на черный омут глаз и там застрял. Гадство. Пустота вокруг начала ощущаться острее, хватая за волосы и отбрасывая назад, в тот вечер, когда свет сошелся клином на черной водолазке, резных губах и проклятой точке на подбородке. Это мотание из пекла в ледяную степь разоружало, не давая ни малейшей догадки, как теперь правильно себя вести. Давай, милочка, бери себя в руки. Тащи свою задницу прочь от этого демона, пока он не вытащил из тебя душу. Пока ты не бросилась на него с кулаками и воплями, пока не впилась обожжёнными пальцами в серебристые пряди, притягивая к себе. Это не честно, наделять одного человека такой властью. — Вернусь к работе, если позволите. Она не стала ждать кивка или любого другого одобрения, развернулась, ощущая, как натягивается напряженная нить. Умница. Нечего выяснять отношения. К тому же, никаких отношений нет. — Харуно. — Голос полоснул по спине, заставив остановиться. — Откуда синяк на лице? Снова это нечитаемое выражение. Раздражающее до одури, до срыва голоса в крике «Какого черта тебя вообще это должно волновать?». — Врезала придурку, который задавал тупые вопросы. — Она не планировала огрызаться, вестись на эту провокацию. Вот тебе кнут, детектив Харуно, а вот тебе пряник. К ноге. Просто нагруженные до предела нервы сдали. По тому, как выразительно выгнулась идеальная бровь, детектив поняла, что сейчас заработала себе порцию очередных проблем. Губы, принудительно вытянутые в улыбку, едва не треснули от натяга. — Плохая шутка, капитан. — Она миротворчески приподняла стаканчик с кофе. — Задела виском открытую дверцу шкафа. Ляпнуть такое Хатаке Какаши, ректору полицейской академии, бывшему члену Анбу, собственному боссу, которого все в участке обходят за километр, потому что он, как грозовая туча, заряжает вокруг себя воздух озоном — как минимум недальновидно. Взгляд тяжелеет, давя на нее могильной плитой. Где-то в районе солнечного сплетения начинает противно ныть от дурного предчувствия, но Хатаке просто кивает, бросая короткое: — Свободна.***
Акимичи Чоджи — знаток человеческих душ, и ничто не скроется от его острого глаза. Секундное смятение, возникшее на лице Харуно, когда Хатаке в привычной своей манере осадил ее, тоже от него не ускользает. Мозг, как послушная машина, начинает анализировать, цепляясь к мельчайшим деталям. Желваки перекатываются под бледной кожей, когда капитан вскользь проходится по удивленному лицу детектива. Тон куда более резкий, чем обычно. Харуно явно задело, но девушка быстро набросила на лицо маску недовольства, прикрыв куда более тонкое чувство. Словно она протянула Хатаке руку, чтобы тот помог ей подняться, а он в ответ плюнул ей на раскрытую ладонь. Чоджи едва качнул головой, надеясь, что его наблюдения несущественны. Потому что если между этими двумя выстроится связь, отличающаяся от связи начальника и подчиненной, то всему отделу придет пиздец, но, в первую очередь, достанется именно Харуно. Только слепой не заметит, что у Хатаке проблемы с башкой, он как минимум опасен и, судя по тому, как он тщательно выстраивает стену между собой и девчонкой, прекрасно это понимает. Харуно славная. Она за каждого из них под прицел бы влезла, психолог помнил, как она ринулась навстречу Узумаки, рефлекторно, не думая, движимая единственной целью спасти. Помнил, как ее размазал Саске, так сильно, что у него самого кулаки зачесались набить ему морду. Не хотелось бы, чтобы Хатаке ее добил. Он сразу же почувствовал, как искрит от напряжения воздух, когда эти двое оказывались в одной комнате. Эти электрические импульсы долбили так, что могли ненароком прижарить всех вокруг. Допрос вытянул из него все соки, голова раскалывалась, но впереди маячил отчет по проделанной работе, поэтому психолог приказал себе не расслабляться. В отделе было непривычно тихо. Нара что-то строчил, Харуно обиженно молчала, ковыряясь в останках документов. Минуту назад она предложила им поехать на выходных в какой-то детский приют, за что тут же была обстреляна кучей острот от Шикамару. Внешне все оставалось таким, как было прежде. Вызвавшая было беспокойство детектив не проявляла никаких отклонений, жизнь внутри отдела вернулась в обычное русло. Вернувшийся из кабинета Сарутоби Хатаке уже привычной тенью прошел мимо, не удостоив никого из членов своей команды взглядом. Все выглядело весьма обнадеживающе, и Акимичи расслабился, откидываясь на спинку кресла. — Капитан! — Бойкий голос Нара застиг ректора в дверях кабинета. — Наша коллега приняла от нас всех приглашение архивариуса посетить детский приют. — Шикамару бросил на Сакуру насмешливый взгляд. — Не хотите присоединиться к благотворительному походу? Харуно тут же вскинула голову, посылая в коллегу лучи-лазеры из глаз. Нара было плевать. Он довольно подмигнул ей, предвкушая спектакль. Акимичи напрягся, всматриваясь в лицо капитана, но оно осталось непроницаемым, чего нельзя было сказать о лице детектива. Нежно-розовые пятна хаотично украсили ее щеки — смущение, святые духи! Топорный Шикамару, простой, как двоичный код, не видел дальше монитора своего компа, толкая бедного детектива прямиком в обрыв. Чоджи пообещал себе провести с ним потом профилактическую беседу, предварительно приложив по макушке пару раз чем-нибудь тяжелым и тупым. — Маловероятно. Дверь за ректором захлопнулась. Харуно облегченно выдохнула.***
Ощущение, что все пойдет не по плану, преследовало ее с самого утра. Сакура гнала машину, как ненормальная, стараясь поспеть за массивной задницей летящего впереди субару. Изначальный настрой уложить волосы, пройтись по ресницам тушью и достать на свет божий единственную забытую юбку уже был не к добру. Теперь она, непривычно женственная, неслась по встречке, обгоняя редкие машины. «Ну же, Сакура. После маньяков и извращенцев дети — это пара пустяков. Приключение на двадцать минут». Такое себе вышло туда и обратно. Ехать в приют ей пришлось в одиночестве — ни один из предателей-коллег не спешил нести в мир разумное, доброе и вечное. Так она думала. — Сакура Харуно? — голос женщины оказался теплым, как парное молоко. — Ваши коллеги уже здесь, пойдемте со мной! Мы еще не закончили все приготовления. Придется немного подождать. Коллеги? Она удивилась множественному числу, но без вопросов последовала за женщиной. Здание приюта было внутри очень простым и слишком серым, чтобы в нем жили дети. Огромные, полные недоверчивого любопытства глаза следили за ней из-за каждого поворота. Словно лесные духи. Предстоящая встреча с детьми вызывала внутри приятный трепет и легкое волнение, там, глубоко за ребрами, трепыхалось какое-то дурное предчувствие. Интуиция, натасканная годами, не подвела. В маленькой каморке воспитателей за круглым столом ее ждал не самый приятный из сюрпризов — Хатаке собственной персоной щурился на нее темным взглядом. Рядом дымилась нетронутая чашка с кофе. Мир вокруг тут же схлопнулся, остался только он, в неформальных темных джинсах и черном свитере. Похоже, других вещей в его гардеробе просто не существовало. «Кто бы говорил», — съязвил внутренний голос. Детектив застыла посреди комнаты, не в силах прекратить рассматривать это явление. Хатаке. В обычной одежде, которая до одурения ему идет. Сидит в расслабленной позе, точно все в этой комнате принадлежит ему, и она, оказавшись в поле видимости, тоже стала его собственностью. Удивительная способность одним взглядом низводить тебя до уровня беспозвоночного. — Я думала, ваше присутствие здесь маловероятно. Он сдержанно кивнул, ошпарив удивлением ее колени, затянутые в тонкий капрон. Угол губ дернулся, но капитан сдержался, запуская по столу барабанную дробь пальцами, как сквозь прицел прошелся по высокой клетчатой юбке, пудровому кардигану, накинутому на простую белую футболку. Стало неловко, точно ее, как бактерию, рассматривал в микроскоп пытливый ученый. — Маловероятно — не значит равно нулю. Оставаться стоять под огнем внимательных глаз было плохой идеей, и Сакура, стараясь держаться естественно, села напротив, с ужасом чувствуя, как непривычно приподнимается ткань юбки, но Хатаке ее ноги по-прежнему ни капли не интересовали. Он так и смотрел в ту точку, где только что стояла детектив. Теплые полосы света золотили бледную кожу, делая ее более живой. Он прикрыл глаза, как уличный кот с оторванным ухом, подставивший исполосованную шрамами морду теплу. Лучи коснулись век, упала на щеки тень от длинных ресниц. И снова катарсис, разрыв шаблонов, сенсация. Тают вековые айсберги. Маска привычного отчуждения треснула, и сквозь эту щель наружу пробилось что-то иное, явно не предназначенное для чужих глаз. Ему было тихо. Чувство умиротворения внезапно затопило комнату до краев, и Сакура едва не захлебнулась в нем. В голове мелькнула ненужная мысль, что солнцу чертовски повезло вот так легко касаться своими лучами его лица. Запах дешевого сублимированного кофе царапнул носоглотку, снова отбрасывая обратно, в полутемную кухню, где между ними почти не осталось воздуха. Детектив уже поселилась в этом прошлом, переносясь туда при любом удобном случае. Если бы она, после этой проклятой ночи, не возвращалась мыслями к его рукам снова и снова, докручивая, додумывая, прогоняя в голове сюжеты дальнейших событий, он не имел бы над ней такой власти. Но у капитана Какаши Хатаке удивительно красивые руки, эти руки врезались в память так ярко, так отчетливо, что она могла в любую секунду представить, как они скользят вверх по ее голым коленям. Девушка отвернулась от выточенного из мрамора профиля, ощущая, как низ живота наливается свинцом возбуждения, и злясь на себя за эти чувства. — Что, я загораживала вам солнце? Комната была необычайно скучной. Что угодно было бы скучным, если поблизости оказывался капитан Хатаке. — Нет. Когда живешь в бочке, его достаточно Ясно. Мы не просто Лю Кенг, мы с претензиями на степень кандидата наук. Искушение вернуть взгляд завертелось юлой, но Сакура приказала себе дальше рассматривать забитый документами шкаф. Интересно, в какой именно момент ее жизни все покатилось к чертовой матери? — Мы всем отделом гадали, почему у вас всегда такое отвратительное настроение. Может, стоит вылезти из бочки? — Может и стоит. Задумчивость в голосе была непривычна, но детектив все равно не повернула головы, продолжая таращиться на корешки книг. В комнате повисло густое молчание. Детектив почти почувствовала, как увязает в нем, точно муха в сиропе. Воспитатель, как назло, возвращаться не спешила. Можно не видеть Хатаке, не слышать его голос, но его присутствие все равно налипнет на твою кожу, пересчитает все кости, вызовет приступ тахикардии. Вывернет наизнанку. — Что интересного в досье Рин Нохара? Он произнес это негромко, но фраза прозвучала подобно выстрелу из винтовки. В ушах зазвенело, шкаф поплыл перед глазами. Откуда он узнал? Рассказал Кабуто? Хатаке видел, что она была в архиве? Паника заставила сердце качать кровь быстрее, но мозг, привыкший работать в условиях адреналина, пахал на полную мощность. — Вы мне скажите. Я же его не читала. Эта была правда. Желтая папка валялась на прикроватной тумбе. Выжатая до капли детектив так и не нашла времени открыть ее. Капитан хмыкнул, и девушка почувствовала, как его взгляд простреливает висок. — Лезете куда не следует, детектив. Голос спокойный, почти доброжелательный. Именно так говорит человек за чашкой кофе, обращаясь к давнему приятелю. — Я никуда не лезу, капитан. Игнорировать пристальный взгляд становилось все труднее, она повернула голову, готовясь встречать враждебный напор. Но ничего враждебного в нем не оказалось. Только спокойная усталость измученного человека. — Лезете. Вы постоянно ввязываетесь куда не нужно. Ставите под сомнение мой авторитет, не слушаетесь приказов, — жар подкатил вплотную к коже. Говорил, словно зачитывал доклад. — Я не много требую от подчиненных, Харуно. Лишь строгого выполнения своих обязанностей. — Не начинайте, капитан. Вы прекрасно знаете, что я с ними справляюсь. — Вам запретили выходить на работу до выздоровления. Пальцы сжались в кулак сами собой, короткие ногти впились в ладонь, наверняка оставляя четкие полумесяцы. Протест начал нарастать, распирая ее изнутри. Ну и почему каждый раз ей приходится держать оборону, отвоевывать свою заслуженно занимаемую должность? — Вы здесь только для того, чтобы в очередной раз указать мне, где мое место? — Хотел поговорить вне участка, в другой атмосфере. Не знал, как еще сделать это, чтобы вы не восприняли все превратно. Превратно. Чтобы она, полная, по его мнению, дура, не подумала, что это свидание. Он спокойно наблюдал, как она старается сохранить достоинство. Интересно, какие препараты нужно принимать, чтобы обладать этими тоннами спокойствия? О, их запас поистине неисчерпаем. — Я спасла людей в здании. Она права, но Хатаке выглядит так, словно знает истину, и сейчас эта истина убьет ее наповал. — А вы не думали, детектив, что полиция предупредила сотрудников музея о возможном заминировании? — Сакура отшатнулась, чувствуя, как что-то надрывается внутри нее. — Куренай не сильно вникала в вашу работу, понимаю. Привыкли принимать большинство решений самостоятельно, но сейчас все иначе. Лицо капитана стало жестким, черты заострились, губы сжались плотнее, сдерживая накопленные то ли злость, то ли беспокойство за нее. Он требовал подчинения и имел на это полное право. Куда только делась секундная безмятежность? Ректор подался вперед, словно стараясь уловить запах ее страха. Сакура расправила плечи, мысленно группируясь. Потому что становится ясно, что сейчас будут бить. Лупить, что есть силы, вытравливать, загонять, как кобылу — до мыла на лоснящихся боках. — Мне искренне жаль, детектив, что нам приходится работать в паре. Удар. — Вы ненадежны, взбалмошны, сумасбродны. Таким характеристикам нет места в этой работе. — Еще удар, дыхание дало перебой, словно кулак въехал под солнышко. — Каждый раз мне придется думать, как бы вы никуда не влезли и в затылок мне не прилетела парочка пуль? Она молчала, проглатывая каждое слово как горькую настойку полыни. Его правда прилетела в лицо так же легко, как выскальзывает из рук перчатка. Конечно. Он привык работать с лучшими. Члены Анбу все как один идеальные бойцы — прикроют твой тыл своей горой железных мышц. Куда уж ей до элитных убийц. — Зачем вы это делаете? — Голос звенит, как упавший на пол бокал. Тень растерянности на лице, и снова выжженная пустыня. — Потому что считаю, что это дело стало слишком опасно для вас. Потому что не уверен, что могу на вас положиться. Сейчас вы — слабое звено в команде, детектив. В груди начало тупо и противно ныть от услышанного, похрустывали размолотые кости. Сам ты слабое звено, придурок. Сам ты… — Я хочу, чтобы вы перевелись в другой отдел. На ее лице не дернулся ни один мускул. Это то чувство, когда лупишь по тугому боку груши костяшками битый час. Кожа слезает, кровит, но та боль, что ощущалась в самом начале, почти исчезла. И ты не ощущаешь больше ничего. Ни руку, ни ссадины, ни себя самого. — Я передал Сарутоби заключение о работе отдела с рекомендацией перевести вас в группу дознавателей. Ей показалось, что она ослышалась. Он сделал… что? Сакура с минуту сидела молча, оглушенная, полностью окаменев, пытаясь усвоить услышанное, но организм не справлялся, стараясь вытолкнуть эту информацию тошнотой. Псевдо-синоби хочет отстранить ее от задания. — Вы… Она на ватных, негнущихся ногах поднялась. Хатаке встал следом, напряженно следя за ней своими я-здесь-главный глазами, победно возвышаясь над ней. Это два разных человека. Невозможно так трепетно стирать чужую кровь с ее пальцев, а потом втаптывать в пол жесткой подошвой. У нее не осталось даже сил, чтобы с размаху влепить ему по гладко выбритой щеке. Он просто снова хладнокровно препарировал ее как полуживую лягушку. Пробовал скальпелем на прочность, ища брешь. — Сволочь. — Он кивает, принимая ее вывод к сведению. — Сами переводитесь. Или увольняйте меня, но с этим будет сложнее, капитан, уж поверьте. Вы, со своими качелями, в печенках у меня сидите. Разберитесь со своим дерьмом для начала и не смейте больше нарушать субординацию, о которой вы так печетесь. Она устала. Она охренительно устала. От всей этой чехарды, от бесконечной погони, от людей, что ее окружают. Хотелось просто тишины, блаженного ничто, нирваны, без возможности перерождения в этот убогий мир. Ее разбитость что-то меняет в его лице. Метаморфоза неуловима, но она чувствует это кожей, по тому, как воздух в комнате нагревается, будто кто-то резко прорубил дыру в ад. Желваки выступают под светлой кожей от плотно сжатых челюстей. Сакура с трудом сглатывает вязкий ком, ожидая, что этот мнимый бог сейчас метнет в нее очередную словесную молнию, но он молчит. И смотрит. Не мигая, как удав на свою жертву. Она нервно одергивает твидовую юбку, чувствуя, как подступают к глотке непрошеные слезы. Нужно убираться отсюда, до того, как истерика накроет ее с головой. Харуно успевает сделать ровно два шага, прежде чем он ловит ее под локоть, не давая пройти мимо, разворачивает к себе, удерживая на месте. Пальцы обжигают сквозь мелкую вязь, сжимаются, не давая вывернуться из хватки. Сакура задерживает дыхание, не позволяя его запаху просочиться в нее, не разрешает себе поднять глаза, уже привычно цепляясь взглядом за ворот. — Ты понимаешь, что можешь стать причиной провала дела, что ты не автономна, что от тебя зависит жизнь других? Что ты сама можешь, — секундная заминка, словно слова режут небо, — погибнуть. — Вы о всех коллегах-женщинах так печетесь? — вялая попытка задеть его улетает «в молоко». — Я предпочитаю не связываться с противоположным полом на работе. Предпочитает не связываться. Она почти кивает, понимая, что ситуация складывается дерьмовая. — Все это ваши проблемы, капитан. — Моя единственная проблема на данный момент — это вы, детектив. Тон падает еще ниже, проникая все глубже, сжимая сердце ледяным хватом. Мурашки стягивают кожу на затылке, пробираются к горлу, и хлесткие фразы застревают в нем. Сакура смотрит, как движется родинка на подбородке, когда он продолжает свою отповедь, смыслы слов едва долетают до мозга, разбиваясь о выстроенные баррикады, о четкие линии губ. Она ужасно непрофессиональна, да. Нет ничего хуже, чем женщина на корабле. Это к беде, к катастрофе. Пальцы сжимают предплечье аккуратно, почти невесомо, но эта точка соприкосновения становится эпицентром тактильного внимания. — Харуно, ты слышишь меня? — Хатаке слегка встряхивает ее, пытаясь добиться хоть какой-то реакции. — Это для твоего же блага. Сакура кривит губы, едва не плюясь ядом в ответ на эту избитую, шаблонную фразу. «Сакура! Профессия врача уважаема, она даст блестящее будущее, перспективы. Ты идешь в мед и точка. Это для твоего же блага, еще спасибо скажешь». «Останься тут, мы с Узумаки справимся сами. Это для твоего же блага, там может быть опасно. Не хочу, чтобы ты пострадала». Бесконечный круг из принуждения, ложного выбора, чьего-то мнения, которое почему-то важнее и правильнее ее собственного. Нет уж, хватит оправдывать чужие ожидания. Харуно дергает плечом, пытаясь стряхнуть с себя ладонь, но пальцы не размыкаются, и она лишь сокращает расстояние, притянутая Хатаке еще ближе, и близость эта опасна, она пробуждает внутри что-то такое, от чего хочется выть и лезть на стену. Она искренне ненавидит этого человека, ей противно даже дышать с ним одним воздухом, не то что стоять вот так с расстоянием в ладонь. — Отпустите. — Зеленые глаза сталкиваются с темными, почти черными. — Я не давал разрешения уходить. И рука стискивает сильнее. — Мне оно и не нужно. Мы не на службе, — еще полшага, и можно почувствовать его тело. Не думай об этом. Пожалуйста, не сейчас. — Пора бы начать разделять личную жизнь и работу, капитан. Сакура возвращает назад сказанное им же и, судя по тому, как дергается угол его губ, наконец попадает в цель. Раздражение мелькает на лице двадцать пятым кадром, но какой-то миг, и его черты снова вычищены от эмоций, воздух загустевает, проталкиваясь в легкие комьями — солнечный свет точно выкачали из комнаты, все тени углубились, ощущение уюта смыло подчистую. Лицо гипнотизирует, не позволяет отвести взгляд, как тогда, в алом мраке закрытой картинной галереи, где он казался самым великолепным и самым жутким творением этого мира. И эти его слова, что пули, прошивают ее тело одна за одной. Капитан Хатаке Какаши идеальный убийца. Рука плавит ткань, почти чувствуется запах паленой вискозы. Оба замирают молчаливой инсталляцией — фигуры отлитые из олова. Тишина затягивается до неприличия, от гляделок начинает печь глаза. Он мечется по ее лицу, пытаясь отыскать в нем… что? Спотыкается о желтеющий синяк на виске, зависает там на мгновение и скатывается дальше. Губы размыкаются, но слова застревают в глотке, когда его взгляд тут же падает на приоткрывшийся рот и прикипает к нему. Тело бросает в жар от микроскопического движения вперед. Градус напряжения в комнате резко меняется, смещаясь в какую-то неуместную сторону. Дикое желание провести языком по пересохшей от помады нижней губе, снова бросить ему вызов, посмотреть, сорвется ли он на этот раз. Переступит ли черту. Потому что, боги, она же не идиотка, в тот раз между ними проскочило что-что, что просто нельзя было не заметить, как нельзя не заметить лося, таранящего лобовое стекло твоей машины. Внутренности собираются в один тугой ком, чтобы пронестись, как на вагонетке, прямиком в самое пекло от одной мысли о его взгляде на ее губы тем вечером. Сакура только сейчас понимает, что ее трясет. Щеки начинают гореть от абсурдного желания, чтобы рука скользнула по плечу выше, к шее, нырнула к затылку, путая пальцами уложенные блестящие пряди. Гребаная жертва стокгольмского синдрома. — Субординация, капитан. Если он сейчас ее не отпустит, не отойдет на безопасное расстояние, чтобы мозги, наконец, смогли понять все сказанное, она рухнет перед ним на колени как запущенный механизм падающего домино. — Скажи, что поняла меня. Я хочу, чтобы ты написала заявление о переводе сама. Не хочу портить твое досье. Сакура заливается фальшивым смехом в ответ на его слова. Хатаке любит контроль. Хатаке ненавидит хаос, он должен немедленно его структурировать, привести «в норму», иначе просто свихнется. Капитану нужно, чтобы раздражающий элемент Сакура Харуно исчез из его жизни. Он хмурится на ее веселье, но ждет, что она подчинится, сдастся, скажет ему «да». И она не говорит, упрямо качая головой. — Идите к черту, капитан. — Твою мать, — раздраженный рык сотрясает комнату, оглушая. Жесткие пальцы впиваются в ее подбородок, заставляют поднять голову, не увиливать от его взгляда. То, что плещется в его зрачках, бьет под колени — какое-то непонятное, болезненное беспокойство. Сейчас он скажет ей. Что-то, что ее уничтожит, испепелит на месте, но время идет, а она все еще цела. Ей хочется спросить, что же в ней так ломает его. Что заставляет снова врываться в ее личное пространство, отшвыривать ее подальше от себя, в потом ловить вот так, заставлять дышать им, смотреть, как расползаются его зрачки. А они ужасно быстро лезут в стороны, замещая собой цветную радужку. — Вы снова ее не соблюдаете, капитан, — собственный голос звучит глухо. — Попробуй тут соблюсти. Цедит сквозь сжатые зубы. Сакуре кажется, что она снова ослышалась, что он не произносил этого, кажется, что большой палец надавливает на ямочку под нижней губой чуть сильнее, заставляя рот приоткрыться. Она все еще в бессильной злобе, но его интонация опрокидывает на спину, разоружая. Если бы прямо в эту секунду дверь распахнулась и в нее вошел Кабуто или воспитатель, то положение, в котором их застали, было бы весьма недвусмысленным. Если бы прямо в эту секунду, когда Хатаке едва подается к ней, наклоняя голову все ниже, не отрывая затуманенного взгляда, в комнату ворвался отряд САТ в полном обмундировании и открыл стрельбу, она бы даже не заметила. Потому что сердце колотится так, что удары бьют в грудь Хатаке прямо через одежду, через эту ничтожную прослойку воздуха между ними. В мозгу вовсю мигает красная лапочка: ау, детектив, он только что сказал, что ты отстранена от дела. А ты, в ответ, послала его туда, откуда не возвращаются. И ей, кажется, плевать, что он там только что ей сказал. Он снова близко, и гордость капитулирует, уступая место тянущей пульсации между ног, остается только чистое, концентрированное желание, чтобы он прикоснулся к ней открыто, глубоко, чтобы она могла почувствовать его рядом с собой, на себе… Сакура неожиданно открывает для себя, что он тяжело, заполошно дышит, то ли от злости, то ли от того же чувства, что сжирает сейчас ее. Межбровная морщина прорезает переносицу, словно внутри него идет дикая борьба с собой, и адекватная часть, похоже, терпит поражение, потому что он произносит ругательство, притягивая ее к себе. Прощай, здравый смысл, мы расстаемся навсегда. Сакура подается ему навстречу, едва мажет по плотно сомкнутым губам, ловя его дыхание, прежде чем он исчезает. Совсем. Холод бьет ее по лицу наотмашь, хлопает дверь в комнату, раздается визг мобильника, и весь этот реальный мир рушится ей на голову, дезориентируя похлеще световой бомбы. Губы горят от несостоявшегося касания. Они сейчас едва не нарушили пункт двенадцатый черт знает какого свода правил, в котором говорится: не возжелай начальника своего. Машина вильнула. Сакура хлопнула ресницами, пытаясь сосредоточиться на дороге. Она только что чуть не съехала на обочину. Хатаке отскочил от нее мгновенно, успел среагировать вовремя, и воспитатель просто застала ее посреди комнаты, застывшую в ожидании поцелуя. Хатаке уже сосредоточенно обсуждал что-то по телефону, словно ничего не было, словно пару секунд назад не смотрел на нее как наркоман на дозу героина. Кожа на подбородке еще помнила его прикосновение. Сакура вжала педаль газа, догоняя удаляющийся субару. Дейдара Тсукури в сопровождении адвоката пожаловал в их участок.