Анаморфоз

知らぬが仏。 Shiranu ga hotoke. В неведении — блаженство.

      Капитан Хатаке решительно не давал жить уже больше недели. Он приходил почти каждую ночь. Стягивал через горловину свитер, и в полумраке комнаты обнажались тугие полосы ребер, подтянутый живот с косыми мышцами, убегающими за край джинс. Узкий ворот немного электризовал посеребренные временем волосы, мигом делая чопорную прическу неряшливой, и этот небрежный беспорядок отзывался дрожью под коленями. Свитер летел на пол. Он расправлял плечи, позволяя рассмотреть крепкий корпус, отчетливый рельеф мышц под белой кожей. Фигура, словно вылепленная умелыми руками Микеланджело. Шрамы на груди складывались в единую сетку узора — излишки профессии. Смотреть на них было больно: хотелось расцеловать каждый белесый росчерк смерти на его теле, почувствовать кожу на вкус. Он улыбался краем губ, наблюдая, как она нетерпеливо ерзает на свежих простынях, хватался пальцами за пряжку ремня, и комната глотала тихий звон, потом предупреждающе визжала «собачка». Хатаке подходил к краю кровати медленно, мучительно, упирался коленом в гладь матраса, нависая над ней, загораживая собой весь чертов мир. Дыхание смешивалось, становясь единым тяжелым вздохом, он забирал поцелуй, как забирают то, что принадлежит тебе по праву. Всегда принадлежало… Она позволяла, почти давилась им, притягивая к себе за каменеющую шею, ощущая, как горячая ладонь поднимается по бедру все выше, к краю нижнего белья, чтобы нетерпеливо рвануть ткань вбок.       Каждый раз просыпаясь, детектив с трудом могла различить, что из происходившего было реальным. И каждый раз эта бешеная гонка с языком, достающим до самого сердца, с то ли поцелуями, то ли укусами, с влажными звуками, раздирающими тишину ее квартиры пополам, оказывалась сном. Внизу нарастала дикая пульсация, какое-то сосущее ощущение пустоты сохранялось внутри, словно из тебя вырезали важный кусок и наспех заткнули образовавшуюся брешь соломой. В одну из таких ночей Сакура распахнула глаза от яркого, острого чувства оргазма, рухнувшего на нее внезапно, как рушится лавина на голову несчастного альпиниста. Она долго тяжело дышала, пытаясь унять это неконтролируемое ощущение, но малейшее движение сжатых ног отзывалось новыми искрами удовольствия. Загруженный до предела мозг, не получая желаемой разрядки, позаботился обо всем сам, сбросив напряжение единственным доступным способом. Хатаке теперь изводил ее не только в реальности, но и во снах. И совершенно не ясно, какое из этих двух зол было предпочтительней.       Пару раз она пробовала совладать с этой странной одержимостью с помощью пальцев, но от неумелых движений становилось только хуже, да еще и смотреть на Хатаке после такого становилось невозможно. Каждый раз, когда взгляд против воли проезжался по его силуэту, внутри все сотрясалось, как при землетрясении в десять баллов, и легкая ткань трусиков мгновенно наполнялась густой влагой. Это стало почти привычкой, гребаным рефлексом: Хатаке в комнате, и она плывет, сжимая колени плотнее. Ситуацию не спасало даже его концентрированное презрение, которое за прошедшие дни вышло на новый уровень. Он, кажется, бесился каждый раз, когда случайно напарывался на детектива: жевательные мышцы начинали ходить ходуном, губы смыкались плотнее, а в глазах вековые льды покрывались свежими ледяными наростами. Сакура внутренне сжималась от этого взгляда, но продолжала пожирать вниманием экран.       Один раз, резво выруливая из-за угла, она ткнулась лбом ему в грудь, отфутболилась куда-то в сторону, едва не зацепив плечом спешащего по коридору полицейского. Хатаке едва уловимо поморщился, но продолжил движение с секундной заминкой, всем видом давал понять, что от моментального отстранения ее спасло чудо, не иначе. Харуно объявили негласный бойкот, начисто игнорируя ее существование, из-за чего неделя тянулась, как переваренная лапша. Если раньше ректор искал повод для придирки, то теперь просто держал за пустое место — детектив Сакура Харуно перестала существовать в этой жизни. Единственной ее задачей стало непрерывное отслеживание пульсирующей красной точки на мониторе, к появлению которой она сама же и приложила руку.       — Хорошо выглядите, детектив. Готовились ко встрече со мной?       Сидящий напротив холеный адвокат, с лицом, словно бы созданным какой-нибудь не очень качественной нейросеткой, оценивающе прошелся по ней вслед за замечанием Тсукури. Сакура в ответ наградила его фирменным пошел-в-жопу взглядом, и он поспешно уставился обратно на застывшую фигуру капитана. Дейдара же скалился на нее во все свои тридцать два жемчужных зуба, как в какой-нибудь китчевой рекламе пасты: «Санджи — у ваших зубов блестящее будущее».       Сакура плотнее сжала губы, чтобы злые слова не вырвались наружу одним непрерывным потоком ругательств. Хатаке ясно дал понять, что если она хоть раз встрянет в разговор, он вышвырнет ее за дверь. Осталось только наслаждаться зрелищностью предстоящего допроса — ректор, должно быть, проводил их просто прекрасно. С его-то стажем. Детектив уже предвкушала увидеть вживую эпизод, где преступник раскалывается после фразы «двадцать восемь ударов ножом…».       — Начнем, — от сухости голоса капитана резко захотелось смочить горло. — Ваши права вам зачитали.       Наверное, Хатаке чувствовал себя в этом сером бункере-допросной отвратительно. Даже на нее мрачные стены давили, вызывая приступ тупой головной боли. Огромное тонированное стекло пялилось на них своим глянцевым глазом. Сакура знала, что за ним сейчас никого нет — у большей половины сотрудников сегодня был выходной день. Однако, если Хатаке и было погано, то внешне это ничем не выражалось. Он смотрел на подозреваемого, как смотрят на дохлую, наполовину разложившуюся крысу: без капли жалости, с толикой отвращения. Сакура упорно старалась не ощущать его, не впитывать каждой своей порой, но в этом камерном пространстве метр на метр не замечать мужчину было невозможно.       — Капитан Хатаке, верно же? — Идиота мажорчик мог бы сыграть на Оскар. — Видите ли, я не показания давать сюда пришел.       Хатаке откинулся на спинку стула, чуть шире расставляя ноги. Наглое поведение подозреваемого нисколько его не смущало, он свято верил в правильность любого своего действия, любого своего выбора. Даже если этот выбор — впиваться пальцами в подбородок своей подчиненной, сжирая обдолбанными зрачками ее приоткрытые губы. Когда-нибудь Сакура обязательно перестанет об этом думать, скорее всего, когда окажется глубоко в могиле. Потому что колено Хатаке невзначай едва касалось ее колена, и эта деталь ужасно отвлекала от цели номер один, от мистера «Я творю искусство, потроша людей». Будь проклят тот, кто решил сэкономить на столе в допросной, сделав его настолько мизерным, что двум людям приходилось ютиться за ним, касаясь друг друга.       — Тогда могли бы не брать с собой этот дорогой аксессуар, — строгий подбородок ректора дернулся в сторону адвоката.       — В такие места без этой цацки лучше не ходить, — рассмеялся в ответ Дейдара, поправляя накинутый на плечи пиджак. Позер. — Вы же, копы, любите понавесить на невиновного кучу обвинений. Вам только повод дай.       По лицу «цацки» было видно, что сравнение ему не понравилось, но несмотря на это, адвокат лишь повел носом в сторону, будто в допросной внезапно потянуло тухлым. Если Тсукури пришел сюда не за показаниями, значит…       — Детектив никуда с вами не пойдет. — Хатаке озвучил ее догадку быстрее, чем она успела окончательно сформулироваться.       От этого «никуда не пойдет» по спине побежали предательские мурашки. Боги, почему ее раз за разом так разматывает, нещадно коротит от одного слова, взгляда, случайного жеста? Такими темпами она сойдет с ума, а потом сиганет с разбегу в бочку с токсичными отходами, превратившись в малость истеричную девицу, забирающую волосы в два высоких хвоста.       Хатаке продолжил диалог, но смысл упорно не хотел проникать в охваченный трепетом мозг. Саске оставил после себя выжженную пустыню, ни один росток жизни не должен был проклюнуться в черной почве, Какаши покрыл эту испепеленную землю наростами льда, и сам же расплавил этот лед прикосновениями — влага напитала невесть откуда взявшиеся семена, и те проросли, обернувшись бамбуковым лесом. Очень поэтично, детектив. Маньяк-эстет одобрил бы эти сравнения.       — Капитан Сторожевой Пес, — мажорчик легко оттолкнулся ногой от пола, заставив стул легкомысленно встать на задние ножки, — могу я вас так называть?       — Нет.       — Сакура-сама обещала мне поход в ресторан взамен на ценную информацию. И я по-прежнему отказываюсь говорить что-либо в этих ужасных условиях.       Дейдара подмигнул ей, и Сакура злорадно пожелала ему приятного падения, наблюдая за легкими покачиваниями. Улыбка подозреваемого была издевательски-тягучей, излишне самоуверенной. Смазливое личико, пиджак из лимитированной коллекции и папочкины деньги помогут ему выбраться из любого дерьма. Передние ножки с громким стуком вернулись на место, Дейдара подался вперед всем корпусом, упираясь ладонями в ледяную поверхность стола, замер, с удовольствием разглядывая непроницаемое лицо Хатаке, ища малейшую брешь, трещину, от которой его маска лопнет, раскрошится в пыль, и обнажится эмоция, которую Тсукури так жадно пытался получить.       Сакура вздрогнула от неожиданного звука, адвокат тоже. Ректор даже не дернулся, продолжая равнодушно наблюдать за ослепительным оскалом. Такие спектакли на него явно не действовали.       — Вы тоже хорошо выглядите, капитан. Этот свитер, — голос стал тише, игривее, словно Тсукури флиртовал с очередной девицей, — делает из вас прямо-таки модель со страниц модного журнала. Не думали сменить профессию?       Атмосфера в комнате медленно начинала потрескивать и похрустывать, как свежий снег: назвать Хатаке утонченной моделью глянцевых разворотов было никак нельзя. Скорее, он походил на агента сорок семь, который всегда говорит своим врагам «баю-бай», прежде чем уложить их спать, нежно погладив пулей лоб.       — Когда вы последний раз видели Акане Рей?       — Были на свидании с детективом?       — Где вы были в период с половины одиннадцатого до двенадцати?       Тсукури снова захохотал, запрокидывая голову. Детектив с отвращением наблюдала, как дергается его кадык. Это был смех, начисто лишенный настоящих эмоций, тщательно отрепетированный, точно хорошая постановка.       — Скажите, капитан, каково это, — смех оборвался, два синих глаза не мигая уставились на нее, от тона подозреваемого по телу поползли липкие мурашки, — касаться ее кожи.       Вопрос был неожиданный для всех, кроме Хатаке. Сакура открыла было рот, но тут же поспешно захлопнула его, брови адвоката от удивления взлетели едва ли не к линии волос.       — Вы же касались ее кожи, капитан? — Дейдара метнулся от зеленых глаз к темным и обратно, ища в них ответ. — Каково это?       Это была та самая интонация человека, уверенного, что спасает людей, убивая их. С каждым его словом Сакура все больше убеждалась в том, что Дейдара Тсукури — это тот Призрак, которого они ищут. Мысль отвлекла ее от происходящего в комнате, детектив не успела отшатнуться, испугаться, даже моргнуть. Кончики белых пальцев с аккуратными полумесяцами наманикюренных коротких ногтей, экстравагантно выкрашенных в черный, застыли в паре дюймов от ее лица. Девушка зачарованно смотрела на них еще несколько секунд, прежде чем взгляд скатился дальше. Хатаке сжимал его руку с такой силой, что еще немного, и она будет вырвана из плечевого сустава. Адвокат тут же вскочил, поднимая юридический гомон. Спинка его стула звонко чокнулась о пол. Время застыло, как и фигуры всех присутствующих в комнате. Сакура перевела настороженный взгляд с холеного Дейдары на жесткий красивый профиль Хатаке и поняла, что внутри нее что-то лопается со звенящим, надрывным звуком. В выражении его лица было что-то такое, едва уловимое, обличающее его перед маньяком. Чистая, кристальная ярость; капитан злился так, словно перехватил летящий в нее кунай, а не пальцы, которые всего лишь хотели схватить ее за подбородок. И Тсукури заметил. Не мог не заметить. Ткань пиджака мялась все сильнее под натиском железной хватки — казалось, еще немного, и блондин помчится на своем свеженьком Ламборджини прямиком в травматологию.       Тсукури поедал взглядом ее лицо. Адвокат стрекотал.       — Заткнить, Мэнэбу.       — Я Мэмору! — в голосе юриста прорезались возмущенные нотки.       — Заткнись и иди нахер, Мэмору, — рявкнул блондин через плечо.       Адвокат подавился своей речью, послушно лязгнув зубами. Хатаке подался вперед, сокращая расстояние, наполняя атмосферу разрядами тока, от которого сердце колотилось как сумасшедшее. Если он сейчас сломает мажорчику руку, то всему полицейскому участку несдобровать. Такие гады, как семья Тсукури, способны выкупить что угодно и уничтожить тоже. Сакура молчала, со всей силы впиваясь пальцами в ткань юбки — ей было запрещено открывать рот и встревать в процесс допроса, но просьба отпустить Тсукури вертелась на языке так быстро, что пришлось закусить губу, резцом вспарывая нежную кожу.       — Изумительно.       — Что?       «Что?!» — повторила про себя детектив, распахивая в удивлении глаза.       — Я сказал «изумительно». Но тебе этого не узнать, — каждое произнесенное слово набатом отдавало в мозг. — Если ты еще раз попробуешь ее коснуться, я сломаю каждый твой гребаный палец.       Обещание переломало ей каждое ребро. Тело словно приклеилось к стулу, став ватным и совсем непослушным. В ушах стоял гул собственной крови и эхо от произнесенного. Это все игра. Эти двое играли в салки, и главным призом была, похоже, ее жизнь. Ничего личного, детектив, не обольщайтесь. Слова Хатаке — лишь ответный ход, способ задеть оппонента быстрее, чем тот первым доковыряется до болевых точек. Но дурной мозг вцепился в этот фантом, расплавленный интонацией произнесенного «изумительно». Низкого, еле слышного, почти искреннего. Возможно, Хатаке прав и ее нужно отстранять от дела, потому что это габелла. Потому что на этот раз она увязла прочно, живой уже не выбраться, как ни пытайся.       Рот Тсукури нервно дернулся. Ситуация вмиг стала напряженней, чем сцена из «Молчания ягнят».       — А может, это вы ее убили, капитан?       Тишина тут же сгладила и без того негромкий голос подозреваемого. Ладонь Хатаке разжалась, выпуская запястье из оков. Он снова медленно откинулся на спинку стула, изучая, как Дейдара показушно растирает запястье, словно оно и правда побывало в наручниках.       — Это ведь вы были с ней все то время, что мы с детективом беседовали.       Довольная улыбка мелькнула на утонченном лице, сделав его похожей на маску злого духа. Харуно запнулась об этот страшный излом рта, чувствуя, как от макушки к пяткам ее второй раз прошибает разрядом молнии.       Нет. Нет-нет-нет. Еще не хватало, чтобы этот слизень вывернул всю вину на капитана.       — Знаете, ведь я не видел ее после нашего расставания с детективом.       Сакура вздрогнула, прогоняя воспоминание. Она проваливалась в этот момент каждый раз, стоило взгляду зависнуть на одной точке. Прокручивала, точно пленку, ставила на паузу, отматывала назад в поисках неизвестно чего. Она не верила Дейдаре, даже не собиралась, но опасение, что расследование пойдет не по тому руслу уже набирало обороты, разрастаясь как снежный ком. Именно это заставило ее тогда вмешаться в процесс допроса. Именно поэтому она, возможно, совершила глупость, в открытую напросившись на аудиенцию с Тсукури в его уродливом малиновом Ламборджини, внутри которого пахло кожей, кофе и дорогими духами с оттенком артемизии.       Тсукури повелся на вопрос о тачке, как пятилетний ребенок ведется на вопрос о своей любимой игрушке. Растрепал ей, что берет всегда только эту «детку», что она зверь, закованный в металл, и ощущения, когда стрелка на спидометре переваливает за триста, просто сносят голову с плеч. Хатаке мигом был забыт, обиженный адвокат тоже. Дейдара тут же пригласил ее прокатиться пару кварталов и вернуться к участку, чтобы господин «Сторожевой Пес» не сошел с ума от беспокойства. Хатаке и не думал терять рассудок, он вообще, кажется, не умел этого делать. Капитан молча следовал за ней, пока Сакура неслась за отслеживающим маячком в офис, наблюдал, как она потрошит ящики в поиске «жучка». Он не пытался ее остановить, не хватал за руки, не бросался угрозами. Отпускал на все четыре — лишь швырнул вдогонку короткое: «У тебя двадцать минут, Харуно. Не вернешься, я собственноручно вытащу тебя из этой машины».       Девушка вылетела из кабинета как ошпаренная, не совсем понимая, что делает и чем ей это грозит. Она уже отстранена от заданий, донесение лежало на столе Сарутоби. Сарай горел, хата тоже полыхала, и больше ничего не оставалось, кроме как самой сигануть в это инфернальное жерло. И она прыгнула: тихо сработали дверные доводчики, закрывая за ней дверь. Дейдара окинул ее взглядом, оценивая, как девушка выглядит в его салоне, довольно хмыкнул, сделал небрежный жест, приказывая водителю трогаться с места.       Прикрепить отслеживающее устройство под сиденье не составило труда, когда все внимание приковано к стройным ногам, так ладно лежащим одна на другой. Юбка уползла чуть выше, призывно обнажая небольшую родинку, в которую Тсукури впился жадным взглядом. Сакура едва не поморщилась от отвращения.       Еще бы слюну пустил, ублюдок.       Черный салон пропитался похотью и жестким животным трахом. Находиться внутри было мерзко, хотелось выскочить из машины прямо на ходу и стереть себя о асфальт, избавляясь от ощущения налипающей на кожу грязи. Но ее маленькая миссия еще не была выполнена, поэтому приходилось терпеть.       — Где вы были в период с одиннадцати до двенадцати ноль ноль?       — Сразу к делу, детектив?       Блондин растягивал гласные, совсем как ребенок, которого обидели. Он бесстыдно шарился по ее фигуре, пытаясь нащупать линии груди, но мешковатый кардиган умело скрывал фигуру от синего взгляда. От тесноты становилось тошно. Быстрое движение острого языка по нижней губе, и детектива вывернет прямо на его накрахмаленную рубашку. Она приподнялась, поправляя юбку, отодвинулась чуть дальше, пытаясь дать себе хоть немного воздуха.       — Вы отказались отвечать в участке. Именно поэтому мы с вами здесь.       — Вот как, а я-то думал вы повелись на тачку.       Сакура неопределенно дернула бровью, радуясь, что предусмотрительно включила запись диктофона на телефоне. Она не рассчитывала получить от него признание, но так было надежнее. Чоджи затрет эту запись до дыр, вылавливая в интонациях симптомы лжи.       — Что же. Раз в другом плане я вам пока не интересен, то так уж и быть. Я был с Тоби.       — С Тоби?       — Что вас удивляет, детектив?       Он похабно оскалился, тоже закидывая ногу на ногу.       — Уверены, что не путаете имя?       Сакура не сдержала ехидной ноты, намекая на ситуацию с адвокатом.       — Я всегда запоминаю с кем сплю, Сакура-сама.       Она проигнорировала сделаный им акцент, стараясь соблюдать невозмутимость. Отлично. Алиби у главного подозреваемого — дело все больше напоминало полную кучу дерьма. Харуно мысленно поставила галочку напротив графы «разыскать и допросить этого Тоби».       — Фамилия у Тоби есть?       Тсукури задумался, постукивая пальцем по тонким губам.       — Не знаю, его рот был занят, он не мог отвечать на вопросы.       Сакура кивнула, просто принимая информацию к сведению. Действуй как Хатаке, думай как Хатаке… будь… Хатаке.       — Гость вечеринки?       — Официант. Обожаю всю эту бедноту, секс с ними всегда имеет привкус отчаяния.       Гадость какая.       — В каких отношениях были с убитой?       — Сексуальных.       — У вас есть хоть что-то, что не связано с этим?       — Умоляю, я адепт гедонизма. Зачем себе в чем-то отказывать, если можно не отказывать себе ни в чем? К черту всю эту плебейскую ограниченность.       Хатаке с ним бы не согласился. Сакура вспомнила скудно обставленный, неуютный кабинет капитана, главным и единственным назначением которого было концентрировать на работе.       — У Акане были недоброжелатели? Подозрительные связи? Конфликты?       Дейдара хохотнул.       — Она обожала героин. Говорила, что он делает кровь тяжелой, словно мешок с монетами. Под ним она была сама Венера. Танцевала голая, до неприличия живая, ее нельзя было такую не хотеть. И она сама хотела всех. Под ним Акане чувствовала себя героиней. После дозы любила добавить еще и кокаин, чтобы не свихнуться окончательно. Тем вечером Акане как раз принимала и, я уверен, залезла вашему капитану в штаны, уж поверьте, ни один мужчина не устоит перед ней под наркотой. Она трахала многих, и многие трахали ее. Наверняка была куча безответно влюбленных. Может быть, кто-то из них мог. Не знаю, не интересовался, но проверять всех ее любовников вы точно затрахаетесь.       Да уж. Богема во всем своем блистательном свете. Наркотики, случайные связи, наверняка материала тут наберется не на одну статью. Мысль о том, что искусствовед под смэком могла отдаться Хатаке, девушка затолкала в самый дальний и темный угол сознания. Не позволив себе даже секундно представить этот эпизод, от которого внутри поднималась волна бессильной злобы.       — Вы не знаете, с кем она могла бы взаимодействовать после общения с капитаном Хатаке?       — Понятия не имею.       Он замолчал, пристально изучая ее волосы, складки одежды, худые плечи, прикрытые тканью.       — Скажите, детектив, — неожиданно продолжил Дейдара, — вы спите с капитаном?       Вопрос вмазал ударом кулака в нос, глаза тут же закололо, как от резкой боли. Погруженная в свои мысли, детектив на секунду исчезла из реальности, и теперь возвращение в нее обернулось жестким шлепком о землю.       — Нет, — отчеканила Сакура.       Ответ прозвучал резче, чем хотелось бы.       — Зря. Я, знаете, очень проницателен. От напряжения между вами у меня звон в ушах и, должен признаться, даже встает. Эти взгляды, эта его солдафонская угроза… С удовольствием бы понаблюдал за перфомансом. Уверен, что ваш с ним секс — это феерия, детектив.       Он подался чуть ближе, протянул руку, цепляя пальцем ее локон. Сакура замерла, чувствуя, как внутренности собираются в горячий клубок.       Что он вообще несет?!       — Вам следовало бы взять с Акане пример, она всегда получала то, чего хочет. Зачем вы сопротивляетесь, не понимаю. Я всегда чую, когда между людьми есть химия, и меня это жутко заводит. Конечно, наблюдать за всеми этими вашими обоюдными потугами держать дистанцию крайне забавно, но, согласитесь, как было бы охренительно, если бы он швырнул вас на тот убогий стол вашей убогой допросной и вдалбливался в вас до потери пульса.       Его палец медленно накручивал прядь, Дейдара прикрыл от удовольствия глаза, явно отчетливо представляя себе эту картину. Сакуре стало по-настоящему страшно. Сейчас, в полутьме, спрятанные за тонированными окнами, где водитель играл роль великого глухого и слепого, власть психопата была поистине безгранична. Сакура не могла ни пошевелиться, ни вдохнуть, не веря, что он произносит все это, но сложнее было не смотреть на ширинку его брюк, которая недвусмысленно топорщилась. Этот придурок действительно завелся от собственных слов.       — Вы смущаетесь. Очень мило. — Пальцы легонько потянули ее за прядь.       — Поворачивайте к участку. — Собственный голос показался ей чужим.       Прозвучало неубедительно. Боги, пожалуйста. Она уже сотню раз пожалела, что повелась на эту свою аферу. Рефлексы вели ее корпус назад, подальше от этого поехавшего, но он следовал за ней, напирая, урезая расстояние. Поясница уперлась в рельеф дверцы, и теперь выпуклость ручки врезалась почти до боли.       — Я своего рода коллекционер, Сакура. — На лице мужчины медленно, как на фотографии, опущенной в раствор проявителя, начала возникать легкая печать безумия. — Собираю разные ощущения. Люблю, когда они линчуют, заставляют задыхаться. Вы знаете это чувство, когда удовольствие уходит? Вкусные блюда приедаются, сон становится хаотичным, алкоголь не дает в голову, наркота делает приход коротким и, скорее, мучительным. Секс становится простой механикой.       Он протянул руку, и его пальцы нерешительно замерли в дюйме от ее щеки. Дейдара откровенно любовался, но касаться кожи не смел, словно запрет-угроза Хатаке защищал ее невидимым силовым полем.       — Вам знакомо это, детектив? Когда понимаешь, что ты ходячий труп. Никаких ощущений, живешь как на автопилоте. В какой-то момент мне даже показалось, что если я воткну в руку кухонный нож, то тело мое не почувствует боли. Поэтому я все время в поиске того, что вдарит по мне разрядом дефибриллятора, запустит сердце.       Он убрал руку, так и не притронувшись к лихорадочно пылающей щеке. Девушка не дышала, мысленно намечая точки, в которые можно ударить. Пространства для защиты было мало, мажор, хоть и выглядел немного феминно, все же был выше и явно сильнее. Сакура старалась не шевелиться, чтобы не спровоцировать его, как дикого зверя, на бросок.       — Острота ощущений прекрасна. Попробуйте, вы поймете, о чем я говорю. На эту дрянь подсаживаешься сильнее, чем на иглу.       Машина остановилась, немного качнувшись, и Тсукури почти коснулся ее лица кончиком носа. Бежать было некуда. Детектив дрожащими влажными пальцами пыталась закрепить маячок под сиденьем, но гладкий металл скользил и прилепить устройство никак не получалось.       Дыхание распаленного собственной фантазией Тсукури становилось загнанно-тяжелым, сладкий запах его духов брал в удушающий, отчего голова шла кругом.       Боги, пожалуйста. Пожалуйста. Пусть произойдет что угодно, лишь бы весь этот сюр закончился. Пусть в бочину ламбы въедет машина, пусть метеорит свалится именно на эту проклятую крышу. Хоть что-то, что вырвет ее из лап маньяка. Больше всего на свете ей сейчас хотелось взять себя в руки и отнести в безопасное место.       Маячок кротко вибрирует, когда прилипает к обивке, опора под ее спиной резко исчезает, и тело, все еще пытающееся избежать прямого контакта, начинает валиться в эту пустоту. Чьи-то жесткие ладони ловят ее, ныряя под руки, обхватывают, вытягивают из этого порочного логова. Последнее, что детектив видит — это два безумных мутных синих глаза и собственный локон, выскальзывающий из пальцев.       Сакура сморгнула воспоминание, устало потерла глаза. Ну и везет же ей на извращенцев. Сначала Саске, теперь этот маньяк.       — Эй, Бемб, — окликнул ее Нара, лениво покачиваясь на стуле. — Что это такое: маленькое, серого цвета и весит три килограмма?       — Твой мозг, — буркнула девушка, устало растирая переносицу.       — Неправильно, это мышь, у которой проблемы с весом.       — Это тупо, Шикамару.       — А ты знаешь, кто такие 3,14% моряков?       — Кто? — Психолог закатил глаза так сильно, что они наверняка увидели изнанку его затылка.       — ПИ-раты!       Он засмеялся, постукивая ребром ладони по ноге. Сакура поджала губы, стараясь сдержать улыбку. Чоджи поперхнулся пончиком, распылив над столом облако белой пудры, закашлялся, давясь смехом.       — Эй, Чоу! Хорош уже сыпать тут кокаином. Хатаке убьет нас всех, когда вернется с летучки.       — А ты знаешь, что это, — Акимичи поднял надкусанный круг, — не просто пончик.       — Ну все, началось, — Сакура закатила глаза, бросая монитор с локацией Тсукури без присмотра. Мажор уже второй час находился в одной и той же точке.       — Ну давай, толстый, зачехляй, — Шикамару тоже оторвался от мониторинга информации, привычно глотая колу.       — Это, дорогие коллеги, возможная модель вселенной, она, согласно исследованиям, имеет форму тороида. Поэтому я не просто, как вы это называете «жру», я…       — Ведешь научное исследование, ну да, как же.       — Да, прикинь, что, если все мы живем в пончике…       — Завязывай с BBC, чувак. И хорошо разводить тут софистику, Харуно от нее тошнит.       — Меня от вас тошнит, — фыркнула девушка, шутливо запуская в Шикамару бумажный шарик.       — Видишь, ее от тебя тошнит, Чоу. И от крошек, которые после тебя остаются.       Нара искусно замял сказанное ею «вы», перенаправляя шарики бумаги в надувшегося психолога.       — Вы оба тут разводите срач, а потом мы все дружно получаем нагоняи от Хатаке. Хотя я тут вообще ни при чем.       — Еще как при чем, детка, — Акимичи прицелился шариком в ее сторону, приметился для броска, собираясь вернуть снаряд на исходную. — Бумажки по офису раскидываешь.       Шарик намеченной траектории не последовал, вместо стола детектива стукнувшись о грудь непонятно откуда возникшего капитана. Все трое замолкли, удивленно рассматривая сотканное из теней явление.       — Блять, что за шиноби… — тихо выругался Нара, неловко пряча за спиной пустую банку.       — Очень рад, что вам весело.       Сакура сжалась. Лицо Хатаке было совсем серым, немного осунувшимся, словно он не спал несколько ночей подряд. Собрание верхушки длилось с самого утра, и ректор явно отсидел там не меньше четырех часов. Его хмурость обрушилась на их головы бетонной плитой, видать, задобрить проверяющих не получилось.       — Харуно, в кабинет. Остальные за работу. Еще раз увижу еду в офисе, каждый отправится на дежурство.       Ох, черт. Дежурство. Дело, видать, совсем скверное, раз лучшим сотрудникам угрожают патрулированием улиц. Девушка поднялась, послушно направляясь следом за ректором. Чоджи сложил руки в молитве за ее благополучие, Нара провел большим пальцем по горлу, тут же получив в ответ угрозу в виде сжатого кулака. Нехорошее предчувствие, притупленное до этого момента, резко обострилось. Выпитый полчаса назад кофе подступил к глотке.       Хатаке не сказал ей ни слова после того, как вытащил ее из машины подозреваемого, и ни разу не вызвал в кабинет для разговора, словно забыв о ее существовании. Сакура не была дурой и не тешила себя мыслью, что ей все сошло с рук. Просто жила в ожидании своей участи. Когда дверь за спиной захлопнулась, детектив морально приготовилась к наихудшему исходу. И именно он ее ожидал. Потому что от того, с какой силой капитан саданул дверцей машины, как крепко прижимал ее к себе, стала ясна степень его бешенства. Она была возведена в абсолют. Какаши застыл у стола, словно размышляя, с чего начать казнь, и детектив тоже застыла, разглядывая напряженную шею, немного растрепанные волосы, будто он несколько раз зарывался в них руками, и Сакура тоже была бы не прочь запустить пальцы в седые пряди, проверяя их на мягкость. Рубашка сидела ладно, рисуя тугие очертания натренированного тела. Про задницу капитана вообще можно было не упоминать. Яманака пела ей дифирамбы каждый раз, когда Сакуре не везло пересечься с ней в лифте.       — Напомни, о чем я тебя просил.       Ни капли угрозы в голосе. Спокойная усталость смирившегося человека.       — Молчать.       Хатаке кивнул, продолжая стоять к ней спиной. Осторожно коснулся пальцами поверхности стола, поправляя какую-то бумажку.       — Что сделала ты?       Сакура сглотнула, не в силах отвести взгляд от красивого запястья и длинных пальцев, теперь убирающих в органайзер по одному разбросанные на столе карандаши.       — Встряла в диалог, капитан.       Глупо было надеяться, что излишняя вежливость ее спасет, но, как утопающий, она решила, что лучше навесить на себя все спасательные круги разом.       — И?       — И договорилась с подозреваемым о неформальной встрече.       — Дальше.       — В обход вас.       Хатаке снова кивнул, наконец поворачиваясь к ней лицом. Облокотился о край стола, мрачно рассматривая ее с головы до ног. Ох уж эта закрытая поза. Скрещенные руки, скрещенные ноги, куда уж еще доходчивей?       — Вывод, детектив?       — Полное отстранение от работы, капитан.        Сакура заставила себя расправить плечи, чтобы казаться выше. Когда Какаши был совсем рядом, ей приходилось закидывать голову, чтобы видеть его глаза. Это раздражало, но таскать с собой подставку для вот таких вот важных диалогов было глупо. Сейчас, на приличном расстоянии, она видела его фигуру целиком, но он все равно умудрялся возвышаться над ней, неустанно напоминая о ее ничтожности. Красивый, как сам грех. Может, допустить на одну секунду, на одну миллисекунду, что Тсукури был, простите, боги, прав. И им стоило… Сакура едва не затрясла головой, отгоняя эту мысль куда подальше. Только не это, нет. Это не выход, это чертовски плохая идея, которая не приведет ни к чему хорошему. Она и так уже сидит на пороховой бочке, и какой-то кретин сунул ей в руки коробку спичек поиграться.       — Ты знаешь, что эта твоя… выходка была совершенно бесполезна?       Сакура вскинулась, мигом концентрируясь на обороне.       — Я слежу за каждым его шагом, капитан. Он даст осечку, я уверена. Это будет прекрасным доказательством…       — На момент допроса я уже нашел доказательство его причастности. На счет охранника, наблюдающего за камерами, была переведена крупная сумма через офшоры. Угадай с одного раза, кому принадлежала компания.       Сакура упорно качнула головой, переваривая сказанное. Хатаке нашел зацепку и не сказал никому из них. Оставил это при себе, даже не посчитав нужным поделиться с командой. Ярость закипала быстрее, чем вода при ста градусах.       — О, так вы, выходит, сами же свои плоды пожинаете. Если бы я знала об этом, то такая ситуация не сложилась бы.       — Я приказал тебе молчать и слушать. Ты опять плевала на все, решив действовать по своему усмотрению.       Девушка тихо рассмеялась, чувствуя, как истерика приминает ее тяжелой лапой. Какаши скептически наблюдал за ее мрачным весельем, позволяя закончить свое маленькое выступление.       — Это самая херовая командная работа в моей жизни, капитан. Вы ни черта не говорите нам, умалчиваете, мы барахтаемся вслепую, тычемся носом в темноте.       — Я не работаю в команде.       Интонации окатили ледяной водой, приводя ее в чувство.       — Вот и я не работаю с вами в команде. Тогда чем вы недовольны?       Он сильнее стиснул челюсти, удерживая в себе ответ, шаря взглядом по ее горящему праведным возмущением лицу. Вся ее жизнь превратилась в мешанину событий, которые вели ее к абсолютно бесславному концу. Сакура молчала, искренне желая получить повод для драки, для прямых оскорблений, для крика до хрипоты. Хотя бы для драматичного хлопания дверью. Но ректор молчал, думая о чем-то своем.       — Что написано в досье Нохара, детектив?       Голос стал натянутым.       — Я…       — Соврешь — вылетишь с этой работы.       — Место учебы, даты работы в следственном, пара дел, которые она вела с вами.       — Рин Нохара погибла.       Харуно, приготовившаяся было к финальному вердикту, ошарашенно расслабила сжатые в кулак ладони. В досье всего лишь значилось «Отстранена от дел», но прошлый напарник Хатаке оказался мертв. Девушка с широкой улыбкой и лицом добродетельного даоса, двадцать пять лет. Не замужем.       — Капитан, — растерянно начала Сакура, пытаясь разглядеть скрытую эмоцию на усталом лице, — если вы думаете, что все будет как в тот раз, то это не так, мы разные люди, и я не она…       — Да, ты даже близко не она. Рин выполняла беспрекословно все, что я говорил, она была идеальным напарником.       Замечание капитана неприятно кольнуло, но это настолько все объясняло, что неожиданная обнаженная правда парализовала тело, сделала язык разбухшим, слова спутанными. Вся эта иррациональная забота о ней, чехарда с возводимыми баррикадами — лишь попытка не повторить неудачный сценарий. Хатаке не стал слушать, прерывая ее неловкую о-мне-так-жаль тираду.       — Я убил ее.       Сакура пораженно умолкла, не зная, что на это вообще можно сказать. Просто хлопала на своего шефа ресницами. Если он хотел выбить у нее из-под ног землю, у него это получилось, и даже лучше, чем он мог предполагать. Ее просто уложило на лопатки, ударив всем телом, впечатав в рисунок напольного покрытия.       — На задании Рин попала в заложники. Убийца прикрывался ей, угрожая взорвать здание. У него в руке был детонатор, — продолжил он глухо, морщась, как от сильной головной боли. Похоже, воспоминания давались ему тяжело, — и я все никак не мог понять, как мне прицелиться, чтобы не задеть ее. Он вопил, Рин даже не плакала, она впервые была так спокойна и собрана.       Его взгляд стал стеклянным, Какаши полностью растворился в событиях того дня, заново проживая каждую ненавистную секунду. Сакура не дышала, не веря, что слышит это от него, не веря, что видит опять это беззащитное, полное боли выражение на его лице. Ей захотелось шагнуть к нему, впиться тонкими пальцами в губы, не давая закончить. Стереть это невыносимое выражение личной агонии, персонального Ада, в котором он был заточен без права амнистии. Но детектив не сдвинулась с места, понимая, что это непозволительно. Она и так переступила все возможные черты.       — Рин сказала, что жизнь многих ценнее, чем жизнь одного, что эта проблема вагонетки несущественна, что я знаю, какой выбор единственно верный. — На долю секунды руки почти дернулись к ушам, чтобы отгородиться от этой информации, но Хатаке продолжил, уже не замечая ее присутствия. — И я выстрелил. Пуля должна была пройти навылет, не задев внутренности, застрять в преступнике, но я выбил «шестерку», Харуно.       — Нет, пожалуйста, — то, как беспомощно прозвучали ее слова, сделало окончание истории еще более жестоким.       — Рин скончалась на месте, преступник тоже, — Хатаке вернулся, фокусируясь на ней, вытянул губы в кривую улыбку, заметив ее бледность. — Нохара слушалась меня беспрекословно и умерла. Ты делаешь все наперекор. Каков процент, что останешься жива?       Мысли скакали, как пони на лужайке, путались, спотыкались, не давали поймать хотя бы одну адекватную реплику, чтобы ответить. Хотелось врезаться с разбегу в эту каменную глыбу, обнять, уткнуться в твердую грудь лбом, как тогда ночью, дать себе забыть каждое сказанное в ее адрес слово. Почувствовать, что ему становится легче, что ей самой становится от этого легче. Однако Хатаке в утешении не нуждался. Он снова покрылся своей алмазной коркой, броней, слоями льда, снова стал… собой. Тонна тротила во взгляде, винтовка в руке, и пуля, пущенная из нее, разнесет в фарш твою бестолковую черепушку.       Она осталась одна, сама у себя единственная, отравленная правдой, которую с таким трудом жаждала разузнать, с бешеным желанием стереть последнее сутки из памяти. Где эти ребята в черном, что ампутируют тебе воспоминания?       Дверь кабинета шарахнула ручкой о стену с такой внезапностью, что детектив подскочила на месте.       Взмыленный Нара, как из пулемета, затараторил:       — Маяк показал, что Призрак движется по трассе за черту города.       — И что? — с прохладцей уточнил ректор, отлипая взглядом от детектива.       — Нетипичный для него маршрут. Я посмотрел, что там в ближайшем доступе, и это старый закрытый завод по производству холодильников.       — К делу, Нара, — раздражение в голосе капитана лупануло по программисту бичом.       — Это помещение выкуплено компанией Тсукури аккурат перед началом убийств.       — Вот же черт! — Сакура не сдержала победной ухмылки.