不幸が単独で来ることはありません
[Fukō wa kesshite hitoride wa otozurenai]
Беда не приходит одна.
— Собирайся, у тебя семь минут. На стол бахнулась внушительная стопка черной одежды, накрытой сверху пластом бронежилета. Сакура вопросительно изогнула бровь, пытаясь понять, что это за месиво из ткани. Увидев ее замешательство, капитан сдержанно уточнил: — Форма САТ. Через десять минут дадут машину и людей из штурмовой. Если не будешь готова, останешься здесь. Коротко и ясно. Хатаке ждать ее реакции не собирался, отдал такие же короткие, как пулеметные очереди, приказы коллегам и исчез, оставив кабинет без своего ледяного присутствия. Девушка сгребла в охапку нехитрое обмундирование под взглядами двух пар ехидных глаз. — Хоть слово вякнете, у меня есть разрешение на беретту, и я не побоюсь ею воспользоваться. Чоджи и Нара синхронно подняли вверх ладони, заранее капитулируя. Не теряя больше ни секунды, девушка скрылась в тесном подсобном помещении, плотно прикрыв за собой дверь. Отряд штурмовой команды беден на женщин, и все они были в разы крупнее Сакуры, поэтому форма повисла на ней нелепым мешком, но так как на бал они не собирались, детектив туго затягивала всевозможные ремешки и липучки, пытаясь хоть как-то зафиксировать ее на себе. Бронежелет сатовцев оказался не таким легким, как ее собственный, но спорить с Хатаке девушка больше не хотела, поэтому послушно нацепила его поверх. Безопасность — наше все, да, капитан? Хмыкнув, Харуно толкнула дверь, готовясь к колким выпадам коллег, и остолбенела, так и не сделав последний шаг. Хатаке в такой же форме выглядел как чертов бог войны: она сидела настолько ладно, что каждая деталь казалась произведением искусства. Длинные ноги, обхваченные тактическими ремнями, смотрелись в чиносах так же потрясающе, как и классических брюках. Он словно был рожден для этой формы, и очевидно, военные водолазки, плотно закрывающие нижнюю треть лица, создавались исключительно для того, чтобы он их носил. Скрытое наполовину лицо делало бешеный акцент на колючие глаза, росчерк бровей становился еще решительней, чем был прежде. Хатаке обернулся на звук, и земля медленно начала уходить из-под ног, когда черный взгляд медленно обшарил ее от макушки до носков берцев. Видимо, экипировка устроила — ректор одобрительно кивнул и отвернулся, возвращаясь к диалогу с Нара, что-то объясняя ему вполголоса. Стало в сто раз хуже. Потому что капитан оперся ладонями о стол, и задница у него в этих штанах выглядела на десять томно вздыхающих Яманак из десяти. Сакура старательно отвела взгляд, пытаясь смотреть на что угодно, только не на своего начальника, столкнулась с прищуром Акимичи. Психолог всматривался в нее тем самым взглядом закостенелого аналитика. Внутренние органы начали превращаться в кисель, этого еще не хватало… Делающий выводы Акимичи страшнее зомби-апокалипсиса, а выводы он, похоже, делать начал. Девушка невозмутимо приподняла в ответ бровь, внутренне надеясь, что не стояла с распахнутым ртом, когда застала их общего капитана во всем его великолепии. Чоджи слабо улыбнулся, провожая ее к столу своим вниманием. Хатаке тем временем закончил мучать Шикамару и дал ей знак выдвигаться. Сакура дернула край бронежилета, пытаясь скрыть волнение и, боги, услышьте уже ее, не опускать взгляд ниже его ремня. — Эй, Харуно, — детектив замерла, остановленная голосом программиста. — Как называется карлик, который вечно волнуется? Хатаке уже скрылся за дверью, не посчитав нужным ждать подчиненную. Он продолжал жить свою сложную жизнь, тащить на плечах груз собственных ошибок. — Да иди ты… Она фыркнула, уверенно покидая кабинет вслед за капитаном Совершенство. — Микроволновка! — раздался за спиной прощальный крик, и девушка не сдержала усмешки. Хатаке за это время успел дошагать своими ножищами почти до конца коридора, Харуно прибавила шаг, едва не переходя на бег, пристроилась рядом, подстраиваясь под его темп. Маленькая кошка подле черного добермана. Идти было легко, но на сердце давила неприятная тяжесть. В голове звучали отголоски сказанного: все еще опрокинутая его правдой, Сакура не совсем вернула себе ориентацию в пространстве. Просто плыла по течению, как дохлая рыбина. Какаши Хатаке стал настоящей аномалией, запутанным узлом, из-за которого все пошло наперекосяк. Убить того, кто, возможно, был тебе дорог, за кого ты нес ответственность, кого пытался уберечь. И каково теперь ему было видеть свою ошибку в ее лице, пытаться не допустить такого же исхода. Внутри стало зябко и тоскливо. Неожиданно остро захотелось слегка коснуться пальцами его пальцев в знак поддержки, но она лишь ускорила шаг, убегая от собственных желаний, быстрее покидая родное здание. Хатаке в ней не нуждается и не раз ясно дал это понять. Можно засунуть свое непомерное сожаление куда подальше. Ополовиненная группа штурмовой встретила их гомоном и улюлюканьем. Сакуру знали и любили многие из команды Итачи: они часто пересекались по работе, и вопросы в духе «Как мама, Киба?», или там «Ты до сих пор не пригласил ее на свидание, Ли?!» были в порядке вещей. Боги, наконец, проявили к ней милость, и в сегодняшнем сопровождающем их составе не было ни одного из Учих. Детектив на секунду представила себе эту грандиозную встречу, почти ощутила градус неловкости в салоне, эти я-убью-тебя взгляды Учиха, спокойный взгляд монаха-буддиста в ответ и выдохнула, широко улыбаясь на грубые мужские приветствия. Ребята перекидывались шутками, пока их небольшой отряд распределялся внутри служебной машины. Сиденья располагались по бокам, и, помня о том, как троило сердце от случайного прикосновения к колену Хатаке, Сакура поспешила занять место напротив ректора. У Харуно был план, и он был предельно прост: не смотреть на капитана-мать-его-Хатаке. Поэтому она изучала, едва сдерживая улыбку, лица ребят, галдящих об очередном провальном свидании Рока Ли, о предстоящей облаве, о том, как мало в их профессии хорошеньких девиц и как было бы славно, чтобы детектив Харуно перевелась в их скромный отдел. Иногда она чувствовала на себе взгляд капитана, словно прикосновение к виску холодного дула пистолета — от этого касания шевелились волосы на затылке. Автомобиль тряхнуло, и внимание соскочило с веселых лиц на серый пол, а затем как-то само по себе переползло к широко расставленным ногам капитана и зависло на туго зашнурованных берцах, на краях штанов, заправленных за голенище, перескочило выше, к тактическим ремням экипировки, словно прилипшим к бедрам, ровной линии шва, сталкивающейся с другой такой же линией между ног. Взгляд замер на этом стыке, и волна жара тут же затопила живот, кровь мигом хлынула к щекам, следом подскочило давление. Снова летит на пол свитер, снова неторопливые размеренные движения, и в ушах на репите гремит сказанное им «Изумительно». Низ тут же отозвался ноющим спазмом. Плохо, детектив, очень плохо хотеть своего капитана. Особенно когда вы в процессе облавы, когда вокруг полная машина здоровых мужиков. Сакура поспешила перескочить через все эти ремни и карманы, через край бронежелета с белоснежными буквами, к затянутому в черное горлу с отчетливо выпирающим кадыком, к крутому развороту фактурной челюсти, прочно спрятанному трикотажем. Эта деталь, скрывающая его лицо, странно будоражила, хотя Сакура точно знала каждую черту его лица. Словно почувствовав на себе ее взгляд, ректор медленно повернул голову, глядя в зеленые глаза своими темными, не транслирующими никаких эмоций, зрачками. Белесый шрам, горизонтально рассекающий правый глаз пополам, терялся где-то за границей плотно прилегающей ткани, и Сакура неожиданно поймала себя на мысли, что точно знает, где заканчивается этот росчерк. Что под ним, словно категоричная точка, ближе к подбородку находится аккуратная родинка. Что форма его губ сдержанная, что она хотела бы стать этой чертовой черной маской, чтобы иметь полное право льнуть к его рту. В выражении его глаз неожиданно появилась осознанная заинтересованность, и детектив не нашла этому взгляду объяснения, но в который раз забыла, как дышать, легкие просто перестали на длинные секунды выполнять свою функцию. Время утекало, а разорвать этот визуальный контакт никак не получалось. Автобус резко оказался пустым, стерлись звуки, люди, даже движение от крутого поворота перестало ощущаться. Остались только они и почти ощутимое откровение, повисшее между ними. Хатаке убил Рин Нохара. Все его действия — лишь попытка ее защитить. Хатаке просто хотел, чтобы Сакура была цела, в его скромные планы не входили обязанности няньки, личного телохранителя и… любовника. Кто же мог подумать, что детектива Харуно так на нем зациклит, настолько, что каждую ночь тело будет ощущать его рядом? Это как фантомные боли — ноги уже нет, а ощущения есть. И сам Хатаке, похоже, завяз в этом же болоте, проваливаясь все глубже в этот омут. Где-то они оба сильно просчитались, упустили тот самый поворот «не туда», но если мозг Сакуры медленно сходил с ума, то Хатаке держал своих демонов у ноги. — Эй, Харуно! Она вздрогнула, контакт с треском разорвался, девушка растерянно моргнула, словно очнулась от гипноза. Парни, похоже, ждали ее ответ. — Что? Тяжелый взгляд все еще ощущался на лице, но детектив заставила себя переключиться на ожидающего ответа Кибу. — У нас тут пари, с кем в паре такой цветочек отправится на штурм крепости холодильников. Все замерли, ожидая ее ответ. Взгляд сбоку стал еще ощутимее, один неверный ответ, и ее голова просто лопнет от такого давления как переспелая дыня. — Боюсь, что у меня нет права выбора, — лица ребят в предвкушении вытянулись, — я иду в комплекте к капитану Хатаке. Улыбка получилась несчастной, лица коллег тоже приняли скорбное выражение, тут же снова поднялся гомон и споры, скабрезные шуточки и подколы ребят в адрес друг друга. Шутить над Хатаке никто не смел, каждому здесь его шкура была особенно дорога. Когда прицелы внимательных глаз нашли для себя новые мишени, детектив снова повернула голову к капитану. Он, кажется, ни на секунду не оторвался от ее лица, считывая каждую эмоцию, ловя каждое слово. У нее не было больше права оступиться. На секунду ей показалось, что за плотной маской линия губ поползла в подобие улыбки. Умница, Харуно. Так держать. Если бы ты назвала любое другое имя, тебя дистанционно придушили бы в ту же секунду. Машина в очередной раз дернулась и остановилась. Приехали. — Ну что, парни, схватим этого сученыша за задницу. Сакура потянулась к кобуре, рукоять привычно и правильно легла в ладонь. Их небольшой отряд высыпался из чрева автомобиля в зыбкие сумерки, запахло сыростью и первыми морозами. Заброшенное здание находилось на пустыре, возвышалось на фоне серого неба монументальной развалиной. Здание было старым, давно заброшенным, равнодушно доживающим свой век. В нем не было ничего даже близко похожего на современные промышленные комплексы. Вокруг стояла угрожающая тишина, машина Тсукури на подъезде отсутствовала: мажорчик, очевидно, отправился по своим чрезвычайно важным делам. Группа рассредоточилась на пары, каждая двойка взяла на себя условный периметр. Предвкушение с нотами волнения завертелось внутри, когда они молчаливо двинулись на абордаж этой махины. Процедура обыска быть легкой не обещала, навязчивая идея о том, что Тсукури мог догадаться о маячке, что все это одна большая мышеловка и Сакура привела сейчас их в логово зверя, долбилась о стенки черепа, норовя вырваться на свободу. Внутри здание было так же мертво, как и снаружи. Парадные двери с давно выломанным замком готовы были впустить кого угодно. На входе их встретили банки из-под энергетиков и дешевого алкоголя, обшарпанные стены украшали граффити и непристойные фразы. Видимо, завод послужил скромной обителью многим «монахам», ищущим приют. Удивительно, как только ушлые предпринимательские ручонки не сотворили за полгода из этого хлама пестрый торговый центр или казино. Хатаке, возле бока которого девушка старалась держаться, плавно вскинул карабин с закрепленным фонариком, уперев приклад в плечо, словно хотел проверить, подходит ли ему снаряжение. Харуно лишь на секунду засмотрелась, как нежно его палец лег на курок. Мозг переключился на поставленную задачу, как только они вошли внутрь: она профессионал, все посторонние мысли мигом вымело из головы. Полная фокусировка, нет ничего важнее этой облавы, к черту задницу капитана, которая в форменных штанах выглядела еще объемнее, в пекло эту нездоровую тягу. Мини-отряды рассредоточились, рассыпаясь по лабиринтам комнат. Их ждал монотонный рейд среди одинаково скучных стен. Сакура надеялась найти здесь хоть что-то, что позволит продвинуть расследование: залежи взрывчатки, отрезанные пальцы жертв или другие «памятные сувениры». Поэтому она тщательно заглядывала в каждый черный дверной прогал, шарила фонариком по углам, распугивая редких и тощих крыс. Хатаке ступал рядом, немного поодаль, словно страховал ее со спины. Молчаливо, почти незримый в темноте помещения — его присутствие выдавала только вибрация воздуха, когда капитан подходил слишком близко. Детектив была меньше и ниже его, но эта махина ростом в метр восемьдесят умудрялась не издавать ни единого шороха, тогда как под подошвами Харуно то и дело что-то потрескивало. Они плыли в этом вязком темном киселе, слушая редкие перебранки команды в наушниках; кто-то нашел ржавую банку тушенки и предложил всем отобедать, затем, где-то через полчаса сбивчивая речь Рока Ли дала знать, что их периметр чист, еще через пятнадцать минут об этом же сообщили Киба. Череда служебных помещений сменялась коридорами, запертыми дверьми, останками какой-то допотопной техники. Заглянув в очередную полую комнату, табличка у входа в которую кратко сообщала, что внутри когда-то располагалось подсобное помещение, детектив столкнулась лишь с парой стульев и пустым шкафом. Девушка пошарила для надежности фонариком, не собираясь заходить внутрь — таких комнат они встретили уже достаточно. Мелкий сор, пыль на полу, лежащая толстым слоем везде, кроме… — Капитан? — тихо позвала Сакура, направляя луч на стык пола и шкафа и вытоптанную линию, ведущую к нему. Он тут же возник за ее спиной, материализовался, точно бесплотный дух. Без слов понял, что именно выхватил луч фонарика, крадучись вошел во враждебную тьму комнаты. Харуно пошла за ним — черт, да за ним можно было ринуться в саму бездну, — почти ступая след в след, будто они шли по минному полю. Пол возле шкафа был обшарпан по одной и той же дуге, словно мебель систематически раз за разом отодвигали. Хатаке присел на корточки, разглядывая следы от ножек поближе. — Занятно, — не поднимаясь, он вскинул на нее голову, сверкнули в разжиженной темноте два глаза. — Держи. Сакура послушно приняла его карабин, отступая на несколько шагов назад, стараясь высветить нужный им участок. Хатаке поднялся, уверенно хватаясь руками за край шкафа. Ножки заверещали по бетону, закладывая уши — капитан сдвинул деревянный массив с места не прилагая особых усилий. Детектив отстраненно скользнула взглядом по напряженной спине, по вздутым венам на оголенном предплечье. Закатанные рукава сейчас кого угодно довели бы до обморочного состояния. Детектив сглотнула ставшую вязкой слюну. За шкафом оказалась обыкновенная, обшарпанная, как и все здесь, дверь. Хатаке дернул ручку, но та не поддалась, намереваясь и дальше хранить свои секреты. — Поздравляю, детектив, мы нашли «дверь в стене» — хмыкнул капитан. — Заколдованное место, которое так же трудно найти, как и сосчитать камни Стоунхенджа? — она не сдержала улыбку, позволив себе думать, что капитан мог быть лично знаком с ее любимым рассказом. Он, видимо, тоже понял, потому что уперся в нее долгим, разоружающим взглядом. Их беседы обычно были короткими и контрпродуктивным, потому что всегда заканчивались словесной поркой. Сакура могла вспомнить всего несколько раз, когда они действительно говорили, но лучше бы этих моментов не было. Она вышла в холод парковки, позвякивая брелоками на ключах. Сумерки уже успели укутать сиротливо стоящие автомобили в серые шубы — они обреченно ждали своих владельцев. Рядом с ее крохотной машиной возвышался черный внедорожник, на контрасте с которым она выглядела совсем несчастной. В субару горел свет, и детектив застыла, так и не отперев дверь. Хатаке читал. Мягкий желтый отсвет делал холодный цвет волос теплым, отчего они казались скорее русыми, чем седыми. Четкая линия профиля, сосредоточенный лоб, глаза, бегающие по строчкам. Она полетела на это свечение, как глупый мотылек на лампочку. Зачем он сам себя запер в этой коробке? Добровольно, словно искушал собственную болезнь, бросал ей вызов. Интересно, как вообще так получилось, что этот алмазный человек заполучил такую смехотворную слабость, как клаустрофобия? Что должно было с ним произойти, чтобы травма оставила на нем такой отпечаток? Прошло уже больше недели, но она еще помнила этот мутный, загнанный взгляд в замершем чреве лифта, и от этого слепого взора становилось жутко. Сакура не успела себя остановить — костяшки пальцев кротко побарабанили по стеклу. Идея отстой, детектив. Но Хатаке уже заметил ее, и стекло медленно ползло вниз. Лица коснулось тепло нагретой машины и ненавязчивый запах салона. — Добрый вечер, — оставалось только неловко улыбнуться, чувствуя, как краснеет на осеннем морозе кончик носа. Потрясающее начало. Можно еще пригласить его на чашечку кофе, чтобы закрепить успех. — Не думала, что вы предпочитаете уединение в замкнутом пространстве. — Вышибаю клин клином, — ни тени эмоции на бледном лице. Сакура никогда не была сильна во флирте, но обычно общение с противоположным полом не вызывало у нее проблем. Парни охотно шли на контакт, и беседа завязывалась легкая, совершенно ни к чему не обязывающая, но с Хатаке, что бы она ни сказала, все равно ощущала себя круглой идиоткой. — Что читаете? — ситуация сложилась отчего-то неловкой, и Харуно ляпнула первое, что пришло в голову. — «Приговор» Отохико. — Сакура фыркнула, невольно сильнее запахиваясь в пальто. Октябрь уже вовсю покусывал ее кости. — Какое клише. Я управилась с ней за двое суток. — Садитесь в машину, детектив. Предложение было неожиданным и, судя по характеру фразы, предложением вовсе не являлось. — Спасибо, но я… — Это приказ, Харуно. Понятно. Приказ. Он может приказать тебе что угодно, ты выполнишь его распоряжение, и дело тут вовсе не в должности или возрасте. Мелодично запиликали датчики, предупреждая, что дверь не заперта. Внутри было просторно и так чисто, словно он только что выкупил тачку в салоне: никаких ароматизаторов не болталось на зеркале заднего вида, не было пыли на панели, стаканчика из-под кофе. Интересно, он и живет среди голых стен? — Зря. — Я тоже думаю, что зря сюда села, — Сакура почувствовала, как начало нервно потряхивать в груди, и мозг решил неожиданно нажать вместо кнопки «будь паинькой» на «врубай тупые шутки Нары, авось прокатит». — Если перед вами отменный стейк вагю, его вы тоже проглотите за минуту, даже не распробовав вкус? Дождь начинает мелко накрапывать по крыше. Кожу покалывает от тепла, тело странно размякает. Машина на вид холодная и сдержанная, как и ее владелец, но Харуно, видимо, слишком устала, поэтому сейчас огромное, медленно нагревающееся под ней кресло стало казаться апогеем юта. — Если книга затягивает, я позволяю утянуть себя вглубь истории. Хатаке захлопывает том, передавая его ей. Руки с тонкими белыми шрамами правильно смотрятся на черно-белой обложке. Они на всем будут правильно смотреться, Сакура готова в этом поклясться. Она принимает роман, не сводя глаз с отрешенного лица. — Почему вы здесь? — Любопытство буквально разъедало ее изнутри. Он сидит, совершенно один, словно у него нет другой жизни, кроме участка, кроме бесконечной гонки за преступниками. Весь такой соблазнительно-таинственный, как персонаж типичного любовного романчика. — Так лучше думается. Книга отвлекает мозг и позволяет отстраниться от дела, а значит, взглянуть на него под другим углом. — И поэтому вы читаете про заключённого в ожидании казни? Вот это я понимаю, отошли от темы. Она повертела в пальцах «Приговор». Интересная получалась история. Какаши Хатаке — ректор полицейской академии, бывший коп, мегаватты молний во взгляде, капитан Я-все-делаю-лучше избегал того, что ожидало его дома, возможно, что и самого себя, ловил приступы паники в замкнутых пространствах и не мог с ними справиться. Читал книги, явно разбирался в искусстве, был сложнее, чем уравнение Навье-Стокса. Хатаке поднял руку, вырубая освещение, исчез, слившись с салоном, девушка растерянно заморгала, привыкая к внезапной темноте. Он снялся с ручника, тихо зашелестела магнитола, и детектив с удивлением услышала знакомый мотив Dir En Gray — капитан умел удивлять. — Мы куда-то едем? — Машина тронулась плавно, Хатаке вывернул руль, покидая парковку. — Да. Везу вас домой. Челюсть почти упала ей на колени, едва не пришлось ловить ее руками. — У меня есть машина, капитан. — Я знаю. — Я умею ее водить, капитан. — Сомневаюсь, — судя по голосу, ситуация доставляла ему удовольствие. — Почему вы задержались? Харуно упрямо скрестила руки на груди, нехотя ответила: — Играли в настолки. Чоджи считает, что это «укрепляет командный дух». — Сколько выпили? — С чего вы взяли, что мы пили? — она хотела возмутиться, но вместо этого получилось удивление. — Внутренняя разведка. Он улыбался. Сакура была уверена в этом. Блики света, бросающиеся им навстречу, отлично оттеняли его губы. Девушка отвернулась, сердито таращась в окно, когда заметила, что стекло покрылось тонкой пленкой конденсата. Ну ясно, Шерлок, не в эту смену. — Допустимый уровень алкоголя в крови 0,3 промилле. Я могу ехать! — отчеканила девушка, глядя, как он притормаживает на светофоре. Ему слишком шло водить автомобиль, настолько, что если бы она была не в своем уме, то где-то в параллельной вселенной стекла в машине потели бы далеко не из-за 0,3 промилле в ее крови. Какое счастье, что она вменяема. — Да. При стаже, которого у вас нет. Интересно, если она сейчас спросит, какого цвета на ней нижнее белье, он тоже даст верный и незамедлительный ответ? Сакура всего полтора года как сдала на права, и ее стаж считался недостаточным, чтобы девушка могла позволить себе выпить бутылочку пива и сесть за руль. Очередное туше, она заранее, априори проигравшая сторона. — Назовете адрес или покатаемся по городу? — Не прикидывайтесь, что не знаете его. Вы ведь все наши дела изучили вдоль и поперек. Он отвлекся от дороги, разглядывая ее нахохлившуюся фигуру. Из-за ее собственной глупости с утра придется добираться до работы на метро. — Ну хоть что-то вы понимаете. Это была почти человеческая поездка, наполненная колкими дротиками фраз, но, на удивление, прошедшая вполне мирно. Пауза неприлично затягивалась, и девушка поспешила вернуться к работе, пока поехавший мозг не успел придумать себе всякого. — Дайте посмотреть. — Сакура протянула ему обратно ствол, приближаясь к находке. — Посветите мне. Она опустилась на колено, внимательно рассматривая резьбу замка. Поверхность была порядком поцарапана, словно кто-то пытался самостоятельно установить новый механизм. Так оно, скорее всего, и было. Девушка обернулась на ректора, во взгляде мелькнул задорный огонек. — Вынесете ее ударом своего мужественного плеча? «Самое время для флирта, Харуно», — ехидно протянул внутренний голос, но она лишь отмахнулась от него, как от надоевшей торговки. Хатаке в ответ иронично приподнял бровь, глядя на нее сверху вниз. Он сделал шаг ближе, и ее лицо неожиданно оказалось аккурат напротив его ширинки. В ушах совершенно отчетливо раздался лязг расстегиваемого ремня. Боги, Сакура, не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас. Но мозг уже воскресил в памяти каждый влажный сон, каждое движение, срывающее одежду. По спине побежали колючие искорки: ситуация точь-в-точь повторяла сюжет одного такого «кошмара», где она стояла перед ним на коленях, позволяя длинным пальцам покровительственно поглаживать аккуратный подбородок, где перед ее глазами медленно ехала вниз «собачка» и рука обхватывала затылок, заставляя податься вперед, к нему навстречу. Ощущение его пальцев стало почти отчетливым. — Спасибо, что не головы, Харуно. Железная дверь очень к этому располагает. Скептицизм на профессиональном уровне. Капитан, похоже, никакой неловкости или смущения от подобного расположения их тел в пространстве не испытывал, спокойно разглядывая ее заливающееся краской лицо. — Жаль, придется по старинке. Она отвернулась, почти с благоговением упираясь взглядом в черное полотно двери. Харуно нырнула пальцами в один из карманов, извлекая миниатюрный свертыш. — Детектив, это тянет на арест. Интонация, с которой стоящий за спиной капитан произнес это, заставила кожу гореть. Свертыши — орудие ворья, не полицейского, но Сакура не любила выносить двери ногой, всегда предпочитая этот эффективный метод. Загнутый штифт вошел в скважину, как в масло. — Можете воспользоваться своей головой, капитан, но это будет тянуть на госпитализацию. Хатаке хмыкнул, глядя, как дверь, издав тихий щелчок, открывается. Сакура поднялась, толкая ее от себя, и та послушно распахнулась. Их встретил могильный холод и непроглядный шелковый мрак, сжирающий луч исходящего от фонариков света. Крутые ступеньки уходили вниз. — Дамы вперед, — раздался низкий ласковый голос капитана где-то у виска. Сакура мелко вздрогнула, когда его дыхание коснулась пряди волос, повернула голову и тут же едва не задела кончиком носа подбородок мужчины. Так близко, что ноги тут же отнялись. Лемонграсс, дерево, легкая нота мускуса его кожи мигом отбили дар речи, она приоткрыла рот, чтобы швырнуть ему в ответ колкую фразу, но черные глаза капитана тут же рванулась к ее губам. Время зависло, как в слоумо, губы, скрытые за тканью маски, разомкнулись, словно он собирался что-то добавить к своим словам. Что-то, что наверняка не оставит от нее мокрого места. Сакура не стала ждать — спасаясь от него, шагнула в пугающую неизвестность. Она уже была готова к тому, что они могут там найти. Спустя две ступеньки рука дернула ее за шкирку, тормозя спуск. Детектив забарахталась, возмущенно выворачивая на него шею. — Вы… — Я. Не упади. Он прошел мимо, оставляя за собой тонкий шлейф своего головокружительного запаха. — Спасибо за заботу, — буркнула девушка себе под нос, осторожно спускаясь следом в эту черную бездну. — И тебе, — ее возмущение было услышано, Сакура закатила глаза. Спуск занял всего полминуты. Холод проникал под форму, заставляя ежиться. Лучи фонариков выхватили пустые стройные стеллажи, некогда наверняка заполненные чистящими средствами. В воздухе висел тяжелый сладковатый смрад, перемешанный с техническими нотами хлора. Терпкий аромат застревал в ноздрях и добирался до гортани с каждым вдохом. К небу подступила тошнота, но пока что освежеванные трупы, подвешенные за ноги к потолку, не наблюдались, пятна засохшей крови тоже. На дальних стеллажах виднелись какие-то то ли бутылки, то ли банки, которые, наверное, не успели отсюда выгрести рабочие после разорения завода. Детектив двинулась в самый конец помещения, следуя между железными полками. Лучи фонариков плясали то справа, то слева, ища улики. Чем дальше они проходили, тем виднее становились бутылки с моющими средствами, которые и давали удушливый запах химии, рулоны пленки и упаковки изоленты. На полу местами начали появляться капли высохшей крови. Детектив следовала по ним, как Гретель по хлебным крошкам. Тело ее напряглось, словно бы готовясь, что сейчас из темноты с истеричным визгом выскочит Пеннивайз и махом откусит руку, проглотив ее вместе с зажатой между пальцами береттой. Присутствие Хатаке за спиной немного успокаивало: в схватке с ним у зубастой твари явно не было шансов. Детектив улыбнулась этой мысли краешком губ, стараясь не представлять, как распахнутая дверь подсобки захлопывается, запирая их в этом склепе. Пятно света, скользнув в очередной раз вправо, выхватило из мрака зеленоватое лицо, и Сакура вскрикнула, делая рефлекторно шаг назад. Спина уперлась в жесткий жилет, Хатаке придержал ее за руку, ободряющее сжимая предплечье. К ее бледному лучу присоединился еще один, отчего лицо проявилось четче. Застеленные поволокой глаза смотрели сквозь них, из приоткрытого рта немного вывалился разбухший зеленоватый язык, и все лицо тоже выглядело желто-зеленым. Это была девушка, едва ли старше самой Сакуры, и ей удалось то, о чем мечтала каждая вторая женщина: она законсервировала свой возраст. Теперь время было не властно над ее некогда прекрасным лицом, превратившимся в морду ракшаса. На лбу девушки, как метка, красовалась вырезанная цифра четыре. — Твою мать… — выдохнула детектив. Луч фонарика Хатаке уже шарил по соседним полкам, на которых рядами стояли такие же банки с формалином. Если бы капитан не придерживал ее, не подпирал своей грудью, девушка бы свалилась на холодный пол. Не в силах больше выносить мертвый взгляд, Сакура отвернулась, уставившись в белоснежные буквы на бронежилете капитана. — Я ее знаю. Учились вместе в академии. Из-за вставшего в горле кома слова проталкивались с трудом и звучали совсем глухо. — Мне жаль, Харуно. Он больше не касался ее, просто стоял рядом, и от него расходились волны непоколебимого спокойствия, словно увиденное не стало для него неожиданностью. — Не о чем жалеть, — Сакура качнула головой, — мы не были друзьями. Просто… знала, что она существует, как существует небо или там кей-поп группы. Просто факт. — Какая разница? Разве от этого тебе должно стать легче? Он говорил мягко, осторожно, словно боялся ранить, наверное, впервые со времени их знакомства. Сакура снова покачала головой, что есть сил зажмуриваясь. С обратной стороны век тут же возник образ головы, упрятанной в банку. Столько жертв. Столько бессмысленных, жестоких смертей ради забавы, прихоти одного человека, возомнившего себя богом. Ненормальный, поехавший мир, не заслуживающий существования, она почти жалела, что выбрала эту стезю, этот путь, усеянный изуродованными трупами. Впору было самой становиться одним из них. Мертвые хотя бы не ощущали всю эту агонию жизни, им было глубоко все равно. Она поняла, что слезы катятся по щекам, только когда почувствовала прикосновение к скуле прохладных пальцев. — Мы его поймаем, Сакура. Он уже почти пойман и больше никому не причинит вред. — Это не так, вы знаете. — Верь мне, Харуно. Его голос заставил ее распахнуть глаза, в нем слышалось что-то такое, от чего внутри разрасталось тепло, и призраки, которых здесь было сейчас больше, чем в Абасири, рассеялись серой дымкой. Пальцы еще секунду касались ее кожи, едва ощутимо поглаживая, точно стараясь успокоить, забрать себе часть ее боли, хотя у капитана и своей было достаточно. Он по-прежнему смотрел на ее сверху вниз, и Сакура видела только серебристый всполох его волос, бледную линию открытого лица. В одну секунду ей стало жизненно необходимо увидеть его полностью, она не задумываясь подняла руку, чтобы стащить эту ужасную маску. Какаши мягко перехватил дрожащую ладонь, не разрешая. Сердце неприятно сжалось, отказываясь продолжать свою работу. — Нужно сообщить об этом остальным. Тихий голос, почти шепот, закрадывался за шиворот, струясь вдоль позвоночника, подсекая под коленями. Хатаке все еще сжимал ее руку, словно размышляя, что с ней делать. Затем осторожно поднес к губам, не сводя с нее настороженного взгляда. Быстрое, извиняющееся прикосновение трикотажа к пальцам, жар выдоха, и холод снова смыкается вокруг кольцом. Капитан отпустил ее, связываясь по рации с остальными, сообщая, как их найти в этой паутине коридоров и хитросплетении комнат. Харуно не дышала, не шевелилась, не жила. Пальцы пекло от его бережного поцелуя. Она жила в вагонетке, несущейся по рельсам американской горки, ее то и дело швыряло из стороны в сторону, раскачивало, раскручивало, лупило о стены капсулы. Голова пошла кругом, Сакура окончательно заблудилась в дебрях собственных чувств: ужас, ненависть, злость, сменялись трепетом, желанием и болезненной тягой к тому, кого строжайше запрещено было хотеть. В любом смысле. И эта необоснованная нежность добила ее, превратив во взрывоопасный коктейль. Истерия была где-то рядом, Сакура чувствовала ее поступь, ее судорожные позывы вырваться наружу месивом из слез, крика и крови от содранных в кровь костяшек. Время текло как-то в обход нее, огибало, как вода огибает камень. Подсобка наполнилась гомоном, вспышками света, вокруг явно прибавилось людей, но она словно не понимала, что вокруг происходит и кто они. Хатаке затерялся среди это толпы, бросив ее одну, без своей ставшей необходимой как воздух поддержки. Завод оцепили быстро. Полиция, мигалки, стервятники-журналисты, невесть как пронюхавшие о залежах трупов, найденных на территории собственности одного из самых влиятельных людей города. Сакура наблюдала за происходящим издалека, стараясь не попадать в вездесущие объективы камер. На каждой из двадцати пяти частей тел нашелся номерной знак. Двадцать пять жертв, пропавших без вести, двадцать пять «экспонатов» Призрака, спрятанные на отшибе. Масштабы дела росли непомерными скачками. Хинате и ее команде предстояла колоссальная работа по опознанию, детектива Харуно ждал не меньший объем работ: каждая цифра должна была что-то значить. Расставить убитых по временному порядку, соотнести все числа, найти, наконец, закономерность, логическую последовательность, разгадать шифр психопата. В толпе журналистов внезапно началось небывалое оживление, поднялся гвалт, как в курятнике, который навестила лисица. Детектив вытянула шею, стараясь рассмотреть, что там происходит. Сердце тут же ушло в пятки, толкнув ее вперед, почти заставив бежать: на территорию завода вывернул малиновый Ламборджини. Тсукури вышел из салона под вспышки света, точно на какой-нибудь гребаной красной дорожке, улыбался широко, приветственно салютуя папарацци ручкой. Ему будто было плевать, что он за секунду превратился из миллионера, филантропа и плейбоя в мерзкого убийцу, которому нравится тихий шепот лезвия по коже. Маньяк, которым движет лишь желание удовлетворить свое вожделение, сжигающую его изнутри болезненную страсть. Журналисты тут же посыпали на него вопросы, наперебой тыча в его сторону своими микрофонами. Скалоподобный телохранитель едва сдерживал этот напор, угрожающе рыча на желтопрессных писак. Дейдара поднял ладонь, призывая всех к тишине, и, о чудо, гиены заткнулись, готовые ловить каждое его словно, будто перед ними пророк, а не серийный убийца. — Господа, я дам подробное интервью, только если вы будете вести себя цивилизованно. Задавайте вопросы по очереди. Он снова окатил публику сногсшибательной, немного виноватой улыбкой, не замечая, как она смешивается с этой пестрой толпой. — Господин Тсукури, NHK World! Скажите, на территории вашего завода нашли тела двадцати пяти человек, полиция подозревает вашу семью?! Дейдара нахмурился, мгновенно превращаясь из душки-очаровашки в актера жанра драмы. Кивнул, делая тяжелый выдох и качая головой. — Да, как только мой отец узнал, сразу отправил меня на сюда. Для меня и моего отца это огромный шок, узнать, что здание, которое мы выкупили под приют для животных, использовалось кем-то в таких кошмарных целях. Наша компания готова оказать полиции полное содействие в расследовании, чтобы мерзавца наконец поймали. Сукин сын! Ярость захлестнула ее с головой, застелила глаза, и картинка мира поплыла, сделавшись нечеткой. Если бы не камеры, она бросилась бы на него, расцарапала лицо руками, чтобы голубая кровь брызнула на сырой асфальт. Толпа роптала, веря каждому его слову, женщины кивали, сочувствуя, ловили его синий взгляд, следили с жадностью умирающего в пустыне за движением его губ. Тсукури был привлекателен, как и многие серийные убийцы. Его обаяние парализовало жертву, гипнотизировало, как вводит в транс мелкую зверушку желтый взгляд змеи. На самом же деле они уже скованы ужасом, просто не понимают этого. Он был так хорош в своем амплуа, что если бы сказал на камеру, что это он порезал тридцать четыре человека, все дружно ахнули бы и сделали из него объекта поп-культуры. — Это бесчинство, этот акт бесчеловечности не должен остаться без внимания… Он продолжал говорить, и чем дольше вещал, тем шире становилась воронка отчаяния внутри детектива. Дело в том, что криминалисты не нашли ни одного отпечатка, ни одного следа, ни одной зацепки, обличающей лицемерие блондина. Призрак снова растворился, оставаясь стоять перед ней, из плоти и крови. Пышущий жизнью, отнятой у других. Кто-то коснулся ее руки. Сакура обернулась, надеясь, что это Хатаке пришел вытащить из этого болота лжи. Но вместо серебра оказался уголь, красно-карие глаза Итачи Учиха смотрели на ее так же устало. Остатки штурмовой команды прибыли, как только в участок поступило сообщение о страшной находке. — Идемте, детектив. Вам пора ехать. Они покинули это выступление осла в львиной шкуре незамеченными. Зомбированный народ рукоплескал.***
Вымещать злость на бездушной мишени было малоэффективно, но другого варианта на данный момент у детектива не было. Все двадцать пять голов были привезены криминалистами в участок, и Хината начала пчелкой кружиться вокруг них, собирая материал. Всего на призраке числилось тридцать четыре жертвы, не считая подорванных в здании копов — небывалый размах для маньяка. По всем каналам уже крутили наспех смонтированный ролик с героем этого города Тсукури, который воодушевленно вещал о торжестве справедливости. У Сакуры тряслись руки, и она откровенно мазала, позволяя эмоциям взять верх. Просто палила без передыху, представляя на месте бумажки улыбающееся лицо. Не лучшее чувство, но внутренний демон ликовал, подпитываясь темным чувством. Когда первый запал прошел, она опустила руку, тяжело дыша, слушая звенящую тишину. Они теряли контроль. Ниточка расследования рвалась, выскальзывая из пальцев; черт, да они все теперь поселятся в участке, обрабатывая улики, идентифицируя личности убитых, ища тела, которых на этом погосте не оказалось. Сакуре осталось просмотреть всего два дела прошлых лет, любезно выданных Кабуто, но теперь все силы будут брошены на более вещественные доказательства. Какаши с момента их приезда в участок растворился. Просто исчез, скорее всего скрываясь с отчетом в кабинете Сарутоби. Остальные же торчали на местах в тягостном ожидании результата экспертиз. Ярость не вмещалась в ее тонкое тело, била через край, то и дело выплескиваясь на коллег. Те, заметив ее настроение, дипломатично заткнулись, и стало совсем невыносимо. Чьи-то пальцы стянули с нее наушники, врубая звук реальности. Сакура вздрогнула от неожиданности, по спине тут же побежали знакомые волны, девушка повернула голову. Боги, у нее не было ни единого шанса услышать его шаги, даже если бы на ушах не оказалось защиты. Капитан, похоже, перемещался исключительно по воздуху. Хатаке все еще был в форме САТ. В охерительно идущей ему форме штурмовой команды. Каждый ремешок на своем месте, маска по-прежнему скрывает половину лица, оставляя открытыми насмешливые глаза. Ну хоть бронежелет с курткой снял. Ага, и остался в одной нательной водолазке, сквозь которую видно, кажется, каждую тугую мышцу. Мир качнулся, когда мозг удивительно точно воспроизвел его обнаженный торс. — Что я говорил о стойке? Ректор скрестил на груди руки, выжидательно уставился на ее растерянное лицо, словно этот вопрос и правда его интересовал. Детектив крепче вцепилась в пистолет, стараясь не сбить дыхание, но ее тут же накрыло волной лемонграсса и пороха — смесь, начисто выносящая мозг. Кожа начала стремительно нагреваться от его присутствия. Какого… — Стреляйте, детектив. Это приказ. Тон, не терпящий возражений. Сакура послушно надевает наушники, снова вскидывает руку, целясь в «яблочко». Хатаке исчезает из поля зрения, наверное обходя по кругу, но его взгляд продолжает зудеть на обнаженной коже, оценивать. Она выбивает девятку, затем грязную десятку, затем спускает всю обойму, вымещая на мишень свою злость и бессилие. Теперь в центре нарисованного человека зияет дыра. Прямо как в ее сердце. Она опускает наушники, бросая на капитана взгляд исподлобья. — Ноги. — Он вклинивает колено между ее колен, ударяя берцем по ботинкам, заставляя расставить ноги шире. И тут же исчезает, но ощущение его касания жжет бедро изнутри. — Так устойчивей. Прими стойку. Она, как на дрессировке, вскидывает руку. Капитан снова обходит, рассматривая ее со всех сторон. Сакура сглатывает, сердце начинает разгонять кровь быстрее. — Локоть. Легкий шлепок по голой коже, сноп мурашек по спине. Она послушно поднимает руку, чувствуя, как та едва подрагивает от его близости. Внезапно приходит осознание, что на ней всего лишь спортивная майка, заправленная в высокие джинсы. Слишком много открытой кожи, к которой можно прикасаться взглядом. Она без привычного мешковатого доспеха ощущает себя почти голой. Но переживать об этом, вроде как, глупо — Хатаке успел лицезреть ее больной и обнаженной. — Что с бедром, Харуно? Голос требователен, гремит где-то из-за спины, слишком близко, чтобы сердце билось ровно. Он что, специально искал ее, чтобы она опять возненавидела себя за свои мысли? Сакура спиной чувствует, что он сзади, его ладони уверенно ложатся на бедра, рывком заставляя принять правильное положение. И остаются, фиксируя. Она утопает в его густом запахе, помогите, пожалуйста. Кто-нибудь, киньте ей спасательный круг, иначе она сейчас захлебнется в нем. — Стреляй. Руки ноют то ли от напряжения, то ли от его близости, начинают мелко трястись — не лучшее состояние, чтобы получился чистый выстрел, но она упорно вскидывает пистолет, разряжая его в ноль. Его пальцы осторожно отодвигают наушник в сторону, он подается вперед, почти касаясь грудиной ее спины, произносит рядом с ухом: — Еще, детектив. И это «еще», такое низкое, густое, немного хриплое, проносится сквозь все ее тело разрядом тока, от этого «еще» хочется застонать, прогнуться в спине, врезаясь поясницей в его пах. — Что вы делаете? — произносит, как после пяти километрового забега. — Учу тебя стрелять. — Я умею. — О, неужели. Одна ладонь исчезает с бедра, появляясь на груди, чуть ниже ключиц, шершавые тактические перчатки слегка царапают голую кожу. Отлично, теперь ее сердце долбит прямо ему в ладонь, теперь он чувствует, какое влияние оказывает на ее тело, и если Сакура Харуно скончается сейчас на месте от разрыва сердца, вся вина будет лежать полностью на нем. — Дышишь не правильно. Да она вообще почти не дышит. Как можно функционировать нормально, когда он прикасается к ней вот так, когда он говорит ей это свое чертово «еще» и добавляет «детектив». Под его огромной ладонью острее чувствуется вырез футболки, желание, чтобы он опустил руку ниже, притянул к себе, чтобы она почувствовала его рядом полностью, каждым кусочком своего тела. Все это нечестные, грязные приемы, пляски вокруг костра желания, в который она готова сигануть без раздумий. Сакура сдирает с себя наушники, и те летят куда-то под ноги, разворачивается на сто восемьдесят градусов, хватаясь рукой за ткань его водолазки, сталкивается с гипнотическими глазами и застывает на секунду. Пытаться притянуть его к себе — все равно, что попытаться сдвинуть фуру. Поэтому она притягивает к нему себя, с разлету врезаясь губами в его, закрытые маской, губы. Пальцы цепляются за его шею, и он подается вперед от неожиданности — огромная глыба льда. Ее глаза широко распахнуты, она смотрит на него не мигая, застывая, плотнее прижимается к сомкнутому рту. Так сильно, что ткань маски наверняка отпечатается на ее губах. Навечно. Она хочет содрать с него эту хлипкую преграду, добраться до его языка, почувствовать его поцелуй. Настоящий, жаркий, сейчас. Сакура прижимается к нему всем телом, пользуясь его ошарашенностью на полную. Он обязательно ее оттолкнет, но это будет чуть позже; от ощущения твердого тела с губ слетает тихий стон. Он вибрирующе рычит в ответ, его пальцы снова обхватывают ее бедра, толкая назад, к стойке, разделяющей стрельбище. Куда-то исчезает из рук тренировочный пистолет: наверное летит на пол, разделяя участь наушников, но Сакуре слишком плевать на такие мелочи, как порча казенного имущества. Она утыкается в край спиной, наблюдая, как в его глазах зажигается дьявольский огонь, как он делает к ней широкий шаг, вминаясь в нее всем телом, стискивая талию пальцами, как расталкивает коленом ее бедра. Несколько часов назад он был нежен, сейчас в нем пожирающее душу пламя — вот-вот испепелит их обоих. Боги, как столько контраста может быть собрано в одном человеке? Все эти противоположности давно должны были привести к аннигиляции. — Зачем? Какой тупой, но справедливый вопрос. Если бы она знала, что это такое, но она не знает. У нее нет ответов, только такие же вопросы. Зачем? Почему? За что? Есть только жажда его прикосновений, зависимость, одержимость. Называйте это как хотите — у нее уже нет сил сопротивляться. Сакура тянет руку к его лицу, желая сорвать с него дурацкую маску, ей нужно его лицо, линия носа, окантовка губ, но он ловит ее запястье, снова не позволяя. Разочарованный, отчаянный, почти умоляющий стон срывается с ее губ от этого запрета. — Нет, я не смогу остановиться. — Нет… — повторяет эхом, — хочу тебя… видеть. Он лишь качает головой, убирая ее руку, но придвигается ближе, вдыхая сквозь маску воздух у ее волос, приникает губами к голой коже. Сквозь чертову ткань Сакура чувствует, как движутся его губы, откидывает голову, подставляя под закрытые поцелуи шею. Она толкается ему навстречу бедрами, даже сквозь толщину штанов ощущая, как он возбужден. И это осознание заставляет ее сделать одно-единственное движение вверх по его бедру. Низ тут рассыпается фейверком, в глазах темнеет. Это лучше, чем любой ее сон, это настолько потрясающе, что она готова умереть сразу после, жалеть будет уже не о чем. Хатаке снова рычит ей в шею, понимая, что она делает. Руки предупреждающе сжимаются на талии, пытаясь удержать, но Сакура не останавливается — просто не может — набирая темп, скользит пальцами по напряженным плечам, ощущая их твердость, словно контроль требует от него неимоверных усилий. Внизу влажно и жарко, она сама — сплошной жар. От этого трения клитор рассыпает по телу волны чистого кайфа, и Хатаке сдается, приподнимая колено ей навстречу, ловя этот ритм безумия. Тянет руками ткань вверх, выпускает край майки из-за пояса. Ныряет под нее, касаясь руками подтянутого живота, исследуя полосы ребер. Рука выше, колено вжимается сильнее, и стон прокатывается эхом по пустому помещению. Он отрывается от ее шеи, почти прижимаясь к распахнутому рту. — Тише. Хрипит, глаза совсем пьяные, едва соображающие что происходит. Зрачки разъехались до самых краев радужки, в них плещется концентрированное желание. — Я не… — она задыхается, не в силах вынести все эти ощущения, отчаянно цепляется пальцами за ремешки креплений на его форме. — Ненавижу эту маску. Хатаке вбирает ладонью ее грудь, ловит сквозь тонкую ткань горошину твердого соска и слегка сжимает. Удовольствие растекается по разгоряченному телу, оно требует еще, ему мало этих крупиц. — Я тоже, — цедит сквозь сжатые зубы, заполошно дыша. — Давай, Сакура. Ее имя, произнесенное им, чертов катализатор. Оно запускает необратимый процесс, в глазах вспышка, низ взрывается оргазмом, выбивая воздух из легких. Сакура до боли впивается пальцами в ремень, притягивая к себе, пытаясь срастись с ним. Какаши и так наваливается на нее всем телом совсем не давая воздуха, ему, похоже, тоже плохо от произошедшего. Он все еще напряжен, в бедро отдает бешеная пульсация. — Сакура. Она не слышит, но становится легче дышать, он немного отстраняется, упираясь руками в стойку. Харуно все еще ослеплена, едва соображает, где они. — Мы в дерьме. Звучит как охерительный итог всего сегодняшнего дня, финишная черта. Тон его голоса отрезвляет, возвращая в неприятную реальность, где он снова ее не касается. Харуно видит его судорожный взгляд, болезненный, почти беспомощный. — Этого больше не должно повториться. Снова пустошь, он снова делает это, отталкивает ее, возводит нерушимые стены, одну за другой. Девушка отрицает, одними губами произнося «нет», пальцы снова впиваются в ткань водолазки, не отпуская. И он не уходит, оставаясь стоять и смотреть на нее этим невозможным взглядом, медленно выворачивающим ей ребра. — Ты сам это сделал, я не лезла к тебе, не… — Я надеялся, ты меня оттолкнешь. Какого хера, Сакура, ты не врезала мне по лицу? Он сорвался, лупанул ладонью по стойке, голос рикошетами разлетелся по стрельбищу, найдя свою цель в несчастной тушке детектива. Какого хера он так бесится? Они оба хотели этого, она до сих пор почти ощущает возбужденное давление на бедро. Его голова тяжело опустилась вниз, словно эта вспышка гнева выкачала из него последние силы. Сакура глубоко вдохнула, стараясь не допустить ответной реакции. — А должна была? — Да. Тихо. Глухо. Отчаянно. Вот оно что. Это был тест. Очередная проверка на вшивость. Сможет ли она удержаться от искушения, не поддаться на провокацию? Сохранить достоинство? Не смогла. У нее больше не было сил прикидываться несгибаемым столбом. Обида начала царапать глотку. Идиотка, сама же все испортила, теперь Хатаке точно отстранит ее от дел, вышвырнет вон из участка. Это грубое нарушение Устава, связь между коллегами — в особенности между начальником и подчиненным — категорически запрещалась. Если на интрижки рядовых копов начальство еще могло закрыть глаза, то связь детектива специальной следственной группы и капитана точно без внимания не останется. И тогда ее карьере придет конец, а драгоценному Хатаке ничего не будет: его послужной список длинней, чем вся ее жизнь. — Если уж серийный маньяк-убийца заметил все это, то неужели ты думаешь, что я слепой? Или Сарутоби слепой? Или весь участок — это скопище идиотов? — он поднял голову, бросая слова ей в лицо. — Эта слабость ко мне приведет к провалу. — О, Хатаке, и правда. Ведь это я везла тебя домой и раздевала, хватала за руки, а сейчас разве что через одежду не поимела? Сакура скрестила руки, защищаясь от его укора. Насупилась, глядя грозно исподлобья. Ну давай, лупи. Бей, что есть силы, на мне и так нет живого места. — Вот именно, детектив. Должна была послать меня к черту, а не позволять трогать тебя везде. Поздравляю, теперь проблема не только во мне. Ей показалось, что она ослышалась. Проблема не только в нем? Глаза округлились от удивления. Довольный оргазмом мозг никак не хотел соображать, уходя в подполье. — Что? — Что, Харуно? — он неожиданно зло улыбнулся, она поняла это по тому, как собрались в уголках глаз морщинки, а недобрый прищур впился ей в переносицу. — Я не могу себя контролировать. Удивительно, да? Потому что я удивлен. Я в долбанном ужасе, Харуно. Я знал еще до прихода сюда всю твою историю, говорил Сарутоби, что тебе тут не место, потому что знал, что все полетит к чертям, правда не думал, что к таким. — Так в чем моя вина? Она не выдержала, повышая голос. В носу предательски защипало. — Я не просила обо мне заботиться, спасать меня, но почему-то теперь я кругом виновата. — Теперь ты в той же лодке. Мне важно было знать, что хоть кто-то из нас может мыслить здраво, но ты не можешь либо не хочешь. — Я ничего не сделала! — Ты почти поцеловала меня в лифте, я помню твои глаза, я вижу твое желание каждый раз, когда ты смотришь на меня, я не могу на тебя не реагировать, — она только что заработала себе тахикордию, аритмию и инфаркт одновременно. — Я думал, что убью Тсукури, когда вытаскивал тебя из его машины. И я действительно прострелю ему оба колена, если он еще раз хоть пальцем до тебя дотронется. Если он может прикоснуться к тебе, значит может и убить, а ты, как назло, прыгаешь в самое жерло вулкана. О чем ты думала, когда решила, что игры с маньяком тебе по плечу? Капитан злился на нее и был прекрасен в этой злобе. Сакуру тянуло к нему даже сейчас, когда он полоскал ее внутренности в стиральном барабане. — Мило, капитан. Приз по завоеванию девушек ваш. Что мне сделать? Уволиться? — Нет. Уже поздно. Я должен знать, что с тобой происходит. От оттолкнулся ладонями, отдаляясь от нее, отступая на безопасное расстояние. Внутри от разрыва начало ныть. — Мы облажались. Прямых улик против Тсукури по-прежнему нет, даже с обнаруженной кунсткамерой у нас недостаточно доказательств. И он знает, куда нужно бить, чтобы расследование развалилось на части. — А связь с охранником? — Тсукури утверждал, что деньги — это жест доброй воли. Мать охранника в тяжелом состоянии, и это правда, поэтому версия выглядит правдоподобно. Все похоже на стечение обстоятельств. Сам же охранник свою причастность отрицает. — Сволочь. Дал ему денег на лечение взамен на отключенные камеры. Хатаке кивнул, устало глядя на нее. Между ними теперь пролегали километры, и никакое откровение, никакой телесный контакт уже не могли это, похоже, исправить. — Не нужно позволять Дейдаре достать до меня через тебя, у него и так это хорошо получается. — Что, по-вашему, мне предпринять? — Хотя бы перестать нарываться. — Я все еще убеждена, что его нужно ловить «на живца». — Даже не думай. — Вы зато хорошенько подумайте. Какаши, похоже, не привык к сопротивлению, поэтому линия челюсти его напряглась, взгляд стал опаснее странствующего паука. — Я каждую минуту думаю об этом, поверь. Она верила, потому что сама варилась в этом котле. — Раз решили играть в рациональность, то идите в своем стремлении до конца. Разуйте глаза и придите уже к этому выводу. — Возвращайтесь к работе, детектив. Голос упал ниже нуля по Цельсию. Ее всегда тянуло к сложным мужчинам, но Хатаке бил все рекорды. Он и здесь оказался долбанным чемпионом. К великому разочарованию для него, эпоха, когда Харуно безропотно следовала указкам, прошла. — А вы к обету воздержания, капитан. Если бы на Хатаке сейчас не было маски, то Сакура получила бы истинное наслаждение от выражения его лица.