狐につつまれる
[kitsune ni tsutsumareru]
Околдованный лисой
Ехать в тишине было комфортно. Совсем не хотелось заводить разговор в духе «К чему все это ведет?» или «Как мы теперь с этим будем жить?». И думать обо всем этом тоже не хотелось. Поэтому Сакура просто бросала быстрые взгляды на то, как плавно Хатаке ведет машину, выверяя каждое движение, словно экономит энергию. Он все пытался совладать с непослушными прядями, своевольно лезущими на лоб — эта немая борьба с хаосом почему-то дарила умиротворение. С легким злорадством детектив отметила, что дискомфорт достался ему по ее вине. Любовь капитана к порядку прослеживалась во всем, и девушке на секунду стало любопытно, как выглядит его квартира. Сознание рисовало просторные комнаты в лучших традициях скучного, но лаконичного хай-тека. В его жилище все было до ужаса современно: встроенная мебель выдвигалась, задвигалась согласно технологиям «умного дома», дисплей телевизора был тоньше листа бумаги, а крышка унитаза призывно открывалась, реагируя на движение в ванной комнате. Технологии, эргономика и комфорт. Во встроенном гардеробе сплошь выглаженные до хруста расторопной домработницей рубашки. В морозильной камере наверняка можно найти вакуумированные стейки Вагю, а в шкафах дорогое красное сухое вино каких-нибудь почтенных годов. И запах. Его дом пахнет бергамотом, листьями кассии, когда их только разотрешь в пальцах, и цветами хлопка — мягкий аромат чистоты. Хатаке, с влажными волосами, обнаженный по пояс, в пижамных штанах, оставляющих на бедрах легкий отпечаток резинки. И все кажется идеальным. Даже этот след на его коже. Наваждение получилось настолько отчетливым, что Сакуре пришлось с силой зажмуриться, чтобы вытолкнуть образ полуобнаженного Хатаке из сознания — девушка все еще была рассержена молчаливыми детективными играми. Сакура ненавидела, когда что-то стопорило процесс. В самом начале своего пути она столкнулась с мощью бюрократической машины: отчеты и служебные записки согласовывались неделями, плавно перетекающими в месяцы. Скучные очкастые женщины из документооборота недовольно принимали от нее бумажки, всем своим видом давая понять, что настоящая моль здесь она. Задачи из-за их бесконечных проверок (ведь у бюрократов в распоряжении синяя будка Тардис, а значит, все время мира) подвисали на неопределенный период и этим ужасно нервировали. Сейчас, несмотря на то, что сердце все еще колотилось в экстазе от близости капитана, Сакура никак не могла перестать злиться на него. — Эти давние дела уже не играют никакой роли. Как всегда невозмутим и сосредоточен на дороге. Девушка уставилась на его профиль, словно вытесанный прямо из айсберга. — Ты слишком громко думаешь, — пояснил он. Сакура фыркнула, отворачиваясь к стеклу. Мимо проплывали рекламные экраны, на которых девицы в пестрых платьях распевали абсурдные песни о газировках самых ненормальных вкусов. — Все имеет значение, когда речь идет о человеческих жизнях. Из баров вываливались пьяные в хлам клерки, пачкали асфальт и белые рубашки желчью вперемешку с алкоголем. — Хорошо. — Машина притормозила на длинном светофоре, плавным движением Хатаке переключил на нейтральную скорость. — Тогда жажду услышать ваше резюме по этим двум делам, детектив. Он полностью повернул к ней лицо, выжидающе приподнимая бровь. Сакура надменно дернула подбородком вверх, принимая вызов. — Первое, предположительно «пробное», убийство маньяка было в две тысячи девятом. Это сотрудник полиции… — Нет, оно было спонтанным. Не пробным, — Какаши обрубил мысль сразу, не дав ей самостоятельно закончить свое существование. — В отчете про это не сказано, — мягко заметила Сакура. — Отсюда и вывод. — Вы читали краткую выжимку. — Зеленый сменился красным, и субару крадучись продолжил свое быстрое движение сквозь ночь. — В отчете сказано, что след от ножа хаотичный, не выверенный — этого достаточно, чтобы понять, что убийца смазал, потому что бил куда придется. Сакура нахмурилась, терзая ровными зубами губу. И как только сама не догадалась? Вечно она рядом с ним ощущает себя полной дурой. Хатаке молчал, и она резюмировала: — Поэтому он скончался не сразу, а смог пройти какое-то расстояние, прежде чем упасть. Какаши кивнул, подтверждая, что этот вывод правильный. Сакура продолжила: — Перед тем, как скончаться, жертва была в баре. Пришел, судя по камерам, один, но бармен видел его говорящим с каким-то мужчиной, они словно бы спорили. Портрета собеседника у нас нет — подозреваемый был в капюшоне. В «Неонике» это никого не смущает, потому что, — она прикусила щеку, сдерживая негодование, — это тот еще наркоманский притон, крышуемый местными «авторитетами». Кабуто на допросе по делу напарника рассказал, что Акадо Йорои был одержим этим притоном, хотел накрыть его, но поймать нарко-барыгу никак не получалось. Вроде дилер продавал дозы девушке Йорои, и та загремела в лечебницу. Поэтому он часто захаживал туда, выслеживать эту сволочь. Мужчина в капюшоне мог быть нашем убийцей, мог быть и тем самым барыгой, решившим, что в обидчика можно и ножичком потыкать. Здесь логично: Йорой наконец его нашел, а тот ответил ему ударом. Но если убийца Дейдара, то какой ему смысл ошиваться в таких местах? Здесь что-то логически не сходится. Сакура погрузилась в несоответствие, не замечая направленный на нее пристальный взгляд. Привкус легкой фальши отозвался на языке прогорклостью. Отпечатки, не читаемые базой, совпадали, а это значит, что убийца был один и тот же. На всех телах красовалось число. На всех, кроме последних жертв. Они уже носили совершенно иной характер, и отпечатков, совпадающих с прошлыми, не было вовсе. Во многом благодаря взрывам, конечно… Убийца сменил стиль, отдавая предпочтение зрелищности, а не таинственности. — Так что? Он пырнул полицейского, а потом внутри отозвалось… чем там? Сладким трепетом? Вы же у нас спец, Хатаке, по детективам, как там маньяки описывают кураж от убийства? Она выжидательно уставилась на расслабленное лицо капитана, на то, как легко потянулся вверх уголок губ от понимания провокации. Вопрос был с подвохом. — Убийце нравится видеть искру осознания в глазах, — сдержанно начал он, — что все заканчивается, этот проблеск беспомощности, когда тело выталкивает душу. Он чувствует дрожь, прикосновение богов. Но в первый раз Призрак уловил лишь легкий отголосок того экстаза, что может дать тщательная пытка. Ее игра была принята. Детектив совершенно отчетливо поняла, что по спине пополз холод, оставляя вдоль позвоночника дорожки мурашек. На секунду ей показалась, что с тихим щелчком заблокировалась дверь, запирая ее в одной клетке с маньяком. Голос Хатаке стал ниже, вкрадчивее. — Это было как обещание: ты просто саданул под ребра, тело дернулось, беспомощно рухнуло. А что будет, если медленно, лоскут за лоскутом, снимать кожу? Или отрезать пальцы? Полная экзальтация. Он ведь не одним махом отсекал фалангу, Сакура. Он смаковал, упивался их агонией. Девушка сглотнула гуталиновую вязкую слюну. Нет, это все не правда, она мнительна и взвинчена, он специально пугает ее, раскручивая хлипкую теорию. Искренне хотелось верить, что это правда. — Он делал это медленно. С перерывами, — она слушала его голос молча, боясь пошевелиться. Взгляд на пассажира получился слишком долгим для человека, выжимающего ногой педаль газа. Харуно готова была поклясться, что сейчас стрелка четко указывает где-то под сотку. Если на встречку вывернет какая-нибудь лаковая Тойота, то они расшибутся в лепешку и этот долгий монохромный взгляд будет последним, что она увидит в своей жизни. — Исчерпывающий ответ. Чтобы поймать маньяка, нужен второй маньяк, да, капитан? — Голос ее прозвучал ровно и даже дежурно, но ужас, видимо, так явно отразился на ее лице, что Хатаке просто рассмеялся, возвращаясь к дороге. — В сухом остатке мы имеем образец совершенного везения: личность убийцы установить не удалось, хотя, поверь, этот клоповник я перевернул вверх дном. Отпечатков пальцев в базе нет, орудие убийства он не выбросил на помойку, как делают стихийники, а либо хорошо спрятал, либо хранит у себя. Не забудем про свидетелей, которые, на самом деле, ничего не видели, потому что были под наркотиками, безнадежно пьяны или трахались в туалете. Это нетипичное, слишком грубое и вульгарное слово отозвалось внутри дрожью. «Трахаться», произнесенное им, гасило картину Хатаке в пижамных штанах, и поверх выступала совсем другая, где он наматывает пряди на кулак, двигаясь размашисто. Сакура обреченно вздохнула, прикрыв глаза. Мозг изгалялся как мог, не желая муссировать надоевшую тему убийств. Мозг хотел греческих удовольствий и отдыха, вина, океанической соли на губах и обжигающего песка под босыми ступнями. Мозг хотел, чтобы длинные пальцы капитана оттягивали волосы, заставляя голову запрокинуться назад, чтобы спина прогибалась почти до боли, и они бились друг о друга, как волны о твердые обтесанные скалы. Бороться с Хатаке не имело смысла. — Ну, давайте, детектив, развивайте дальше мысль. Женщина, психолог. Две тысячи десятый. Сакура, наверное, первый раз в жизни услышала от него такой поток слов, он даже тянул на целую лекцию. Хатаке сам заговорил о деле, впервые идя навстречу без пререканий и сопротивления. Такой шанс упускать было нельзя. Рабочий азарт ударил в голову, как колкие пузыри шампанского, смыв всю накопившуюся ерунду. — Задушена. В этот раз все было спланировано. Он начал поиски своего идеального метода, потому что в этот раз караулил, выслеживал, крался сзади, чтобы накинуть на шею удавку. И снова не те чувства? Не так… глубоко? Хатаке кивнул, четкими движениями паркуя неповоротливую груду металла возле ее подъезда. — Он был ее пациентом. Всего два посещения: недостаточно, чтобы психолог что-то действительно про тебя понял, но зато этого вполне хватит, чтобы наметить себе следующую жертву. Майко вела прием не только в управлении полиции, что упростило бы задачу. Каждый пациент вписывает свои данные на проходной, под всевидящим оком камер. Убийца же пришел в частный кабинет, где представился чужим именем, дал чужие данные. Вычислить среди пациентов самозванца просто, но вот узнать что-то о его личности — нет. За два сеанса Майко распознала в нем обсессивно-компульсивное расстройство и отключение чувств. — А чьим именем он представился? — Сакура невольно подалась ближе, пытаясь ухватить информацию вместе с воздухом, но черпанула лишь запах его кожи. — Настоящий Хидан Мацураси мотает срок в исправительной колонии за особо тяжкое. И здесь вопрос: убийца был знаком с Хиданом? Почему его выбор остановился именно на его личности? Убийца не подставил невинного, что достаточно нетипично для серийников, топил того, кто и так утонул. Допрос Хидана не дал результатов, поэтому выяснить, мог ли это быть кто-то из его окружения не удалось. Мацураси хохотал, матерился и поливал всех грязью, — на благородном лице капитана мелькнуло не менее благородное отвращение. — Добиться от него хоть какой-то внятной информации было сложно. — Хорошо. Допустим, вы все проверили, перерыли… — Допустим? — Бровь ректора вопросительно изогнулась. — Он нумерует их. Неужели вы действительно верите, что просто так? — Не порежься о бритву Окамма, Сакура-чан. Девушка вздрогнула от неожиданности. Суффикс «чан» в ее адрес был не меньшей неожиданностью, чем «трахаться». От этого обращения создавалась ощущение, будто они преодолели какое-то катастрофическое сближение: пьяные гуляли по ночным улочкам, вместе переживали катарсис, закапывали тело на заднем дворе… — Не надо усложнять. Что вам даст разгадка этого шифра? Имя убийцы? Вот уж вряд ли. Как Зодиак насмехался над полицейскими, так и Призрак над нами. Все это не более, чем способ отвлечь внимание. — Тогда что остается делать?! — Пальцы сами собой смяли подол колючего пальто. — Тсукури не достать, он все еще слишком осторожен, весь этот театр, который он развернул у завода, как на него все повелись… — Она впилась пальцами в виски, сжала их, растирая. — У них не было ни малейшего сомнения, что он не виновен. Что нам делать? Запястья беспомощно рухнули на колени, всколыхнув наполненный капитаном и ночью воздух. — Не множить сущее. Зачем выбирать более сложный путь, если есть простой? — Да, и вы его отмели. Хатаке вздохнул, глядя на нее взглядом уставшего учителя, задолбавшегося в сотый раз объяснять ученику, почему нельзя делить на ноль. — Нет, Сакура, этот путь простой, но неверный. У меня есть определенные, — он замолчал, словно размышлял, стоит ли продолжать разговор, — догадки насчет личности Призрака. Но твое излишнее рвение может этому помешать. Ты слишком лезешь на рожон. — Помешать чему? Я только и пытаюсь, что найти неопровержимые доказательства причастности Дейдары. А вы только и делаете, что скрываете зацепки. И я действительно считаю шифр важным. Многие преступники начинают заигрывать с полицией, думая, что неуловимы, и этими своими подсказками в итоге приводят к себе отряд САТовцев. В конце концов, Рейдер погорел на дискете. — А Зодиак писал шифром полную чушь, потешаясь над полицией. — Мягкость, которую придала его голосу усталость, убаюкивала. — Но дело не в шифре. Дело в самом Призраке. Ты не заметила ничего странного за ним? Интересно, что может быть более странным, чем потрошение людей? Взгляд капитана стал внимательным и более цепким, Сакура скорее почувствовала, чем увидела выражение его глаз. Он ждал ответа, она молча разглядывала его, будто не верила, что сам Хатаке Какаши действительно может больше часа находиться с ней в такой тесноте. Его волосы, цвета снега, на который взглянула луна, мягко падали на лицо, разрушая уже привычный образ. Девушка поерзала, отгоняя от себя навязчивые мысли о мягкости его волос. Интересно, он пользуется кондиционером? Сакура не скупилась на такие средства, ибо без них волосы торчали в разные стороны и были крайне непослушными. У капитана же оказались даже мягче, чем ее собственные. Детектив внутри Сакуры глухо приложился лбом о стену от неуместности и глупости занимавших ее вопросов. — Раньше в его убийствах была логика, а сейчас — сплошной хаос. Хатаке кивнул. — Вот именно. — Расщепление сознания? Думаете, он может не знать, что убивает их? Или в нем сидят сразу два убийцы? Тсукури полностью подходит под описание психически больного. Хатаке оставил ее вопрос без ответа, продолжая прожигать взглядом какую-то видимую только ему одному точку на лобовом стекле. Сакура поняла, что минуты откровений истекли, и поэтому неловко начала шарить в поисках дверной ручки. — Спасибо, что подвез, — ручка исправно щелкнула, готовая выпустить ее из современной клетушки, но девушка на секунду замялась, ощущая нарастающее волнение. Может быть, стоило пригласить его войти? Чай, кофе, пара словесных перепалок… так себя ведут нормальные люди? Те, у которых мозги не набекрень, те, кто ищет здоровых отношений, без всей этой созависимости. Она толкнула дверь, пропуская мимо себя почти зимний воздух. Жаль, что для нормальных отношений уже слишком поздно. — Сакура-чан, — позвал голос из глубин автомобиля, и она наклонилась, заглядывая в салон. — Потрудитесь надевать на работу водолазки ближайшие две недели. Девушка растерянно хлопнула глазами, поджала губы, прикидывая, является ли это очередной попыткой уколоть. Ветер ерошил отросшую челку, отчего смотреть на мужчину было неудобно, поэтому детектив мягко захлопнула дверь и торопливо зашагала к дому, пытаясь опередить свое желание вернуться в машину. С неба на ее голову белым покрывалом медленно начал опускаться первый снег. Дома, стоя в ванной перед зеркалом, она обнаружила на шее небольшие кровоподтеки от его губ.***
— Боги, что за уродство! — Это зеркало, Ино. — Ха-ха, я про тебя, — блондинка неискренне рассмеялась, прикладывая к тонкой ступне черные лодочки. — Как тебе эти? Яманака была прекрасна, и даже желание Сакуры придушить ее собственными руками за полчаса ожидания в машине не умаляло этой красоты. Криминалист нарядилась в вишнево-красное платье, так точно повторяющее изгибы ее фигуры, что казалось второй кожей. Одна белая рука была полностью оголена, вторая — кокетливо пряталась за рукавом. Бархатный подол спускался ниже щиколотки, но справа платье, все же, приоткрывало завесу тайны, идя вверх разрезом до середины бедра. — Да, Ино, они сюда хорошо подойдут, — тихий голос Хинаты можно было и не услышать вовсе. Сама девушка выглядела очень скромно, ограничившись черным футлярным платьем, излишне строгим и закрытым. Детектив обвела уставшим взглядом царящий в квартире хаос, россыпь тряпья на кровати, чулки, свисающие со спинки стула, как сброшенная змеей шкура. — Разувайся, убогая, у меня есть для тебя платье, — блондинка довольно покрутилась перед зеркалом. — Нет. Сакура не собирались участвовать в этом всеобщем маскараде в честь юбилея участка. Повод для праздника был надуманным, поэтому обычная юбка в ее представлении отлично годилась для этого случая. Год выдался сложным, работа множилась и легче не становилась. Ее отдел так и вообще безрезультатно гонялся за собственным хвостом. Дейдара по-прежнему гулял на свободе. Разве они заслужили это юбилейное торжество? — Да. На Хинаточку у меня ничего нет, — Ино бросила выразительный взгляд на внушительный бюст судмедэксперта, отчего та покрылась слоем легкого румянца, — но на твою фигуры воблы найдется. — Нет. И если ты закончила собираться, то тащи свою задницу в машину. Мы уже опаздываем. Время на часах неумолимо ползло к половине восьмого, мероприятие начиналось ровно в восемь, а ехать до загородного клуба было минут сорок без учета пробок. Внутренний перфекционист внутри детектива уже дышал в бумажный пакет, обливаясь потом. — Не опаздывать — это моветон, — махнула рукой девушка, дефилируя на каблуках по квартире от шкафа к кухне, откуда через минуту отчетливо раздался звук вынимаемой пробки. — Я буду намерено тянуть время, пока ты не согласишься снять этот ужас. Мы едем в неприлично приличное место. Я не собираюсь сгорать от стыда, выходя из твоей машины. — Ну тогда езжай туда на общественном транспорте, — буркнула детектив. — Поехали, Хината. Виновато улыбнувшись, девушка поднялась из кресла, делая шаг к выходу. — Стоять. Она никуда не едет без меня, — взвизгнула кухня. Хьюга неуверенно остановилась, оборачиваясь на звук. — Сакура-чан, мы не можем уехать без Ино. Она так старательно собиралась. Будет жалко, если вся эта красота останется без внимания. — Вообще не жаль, ей своего собственного вполне достаточно. Избавим народ от публичного онанизма. — Нет, Сакура, — качнула головой брюнетка. — Ты не понимаешь. Ино влюбилась, поэтому ей так важен этот праздник. Там будет мужчина, которого она очень хочет покорить. Пойми ее и не сердись. Ну что за воплощение доброты стоит перед ней, наивно хлопая глазками? Сакура вздохнула, слушая лепет Хьюга и контрастно-громкие выпады Яманака. Ино? Влюбилась? Да у этой мегеры вместо сердца купюроприемник. Решив, что проще сдаться, чем продолжать пытаться высечь море, детектив позволила облачить себя в темно-зеленое платье на бретелях, стекающее чуть ниже колен и согласилась променять на приеме удобство в обуви на красоту. От порывов «поправить» прическу и макияж удалось отбиться, поэтому спустя еще какие-то двадцать минут ее ласточка неслась на выезд из города. Яманака, успевшая разогреться бокалом вина, трещала без умолку. — Многие будут парами, а мы с вами будем богинями! Все мужчины рухнут к нашим ногам, — Ага, преимущественно к ее. — Вот увидите! Сакура, контролируй мимику, будут морщины. Детектив промолчала, что контролировать здесь нужно не мимику, а руки, чтобы не настучать Яманака по лбу. Место, выбранное для корпоратива, было действительно шикарным. Сакура поняла это, когда, шурша гравием, въезжала на закрытую территорию. Огромное, замкоподобное здание высилось над ними, переливаясь горящим в окнах светом. Перед входом уже стояли припаркованные иномарки — их небольшой отряд опоздал больше, чем на полчаса. Сакура недовольно вытряхнула свою мерзнущую тушку из машины, меняя ботинки на туфли. Вечер обещал быть сложным, потому что в компании криминалиста никогда ничего не проходило гладко. На входе смазливый юноша принял их пальто, попутно уронив на пол челюсть при виде блондинки, которая даже мельком на него не взглянула — сразу уверенной рысью зашагала в банкетный зал. На ее фоне Сакура с Хинатой выглядели блекло, но детектива это совершенно не волновало. Взгляд сам по себе начал шарить по макушкам, отыскивая серебристые всполохи. Официальная часть мероприятия уже кончилась, коллеги разбрелись по залу, набирая себе на тарелки закуски, смеясь, болтая, словно не возились весь год в отборном дерьме. Хатаке в потоке обитателей участка ей найти не удалось. Зато среди пар она умудрилась выцепить Чоджи с какой-то невысокой смуглой девушкой, формы которой были явно в его аппетитах. Судя по выражению лица психолога, его профессиональные навыки были бессильны, молодой мужчина явно волновался и наверняка покрывался под пиджаком потом. Харуно так залюбовалась открывшимся зрелищем, что автоматически сделала приличный глоток из бокала, который ей успела всучить ушлая Яманака. И поперхнулась. — Ты что мне дала? — По небу вслед за искрящейся свежестью тоника и сочащегося пеной слайса огурца начала пробиваться травянистая густая терпкость. Тонкий ломтик пенился и бушевал в бокале под изумленным взглядом девушки. Пустой и грустный желудок начал наполняться жгучим теплом, которое плавно перетекало слабостью прямо к пяткам. — Не знаю, бармен сказал, это вкусно, — Ино крутила головой, больше озадаченная поиском своей вечной призрачной любви. — Это вкусно. — Сакура тоскливо побултыхала все еще клокочущий морской пеной, как волна на берегах какого-нибудь финляндского залива, огурец. — Я за рулем. Мне не нужно пить. — Ой, не душни, — раздраженно дернула плечом блондинка. — Коп ты или ссыкливая студентка? Сакура хотела было буркнуть, что она homo cognitus, но вместо этого допила бокал почти залпом. Травянистый алкогольный напиток тут же придавил ее, сделав конечности набитыми свинцом. — У тебя нет совести, Яманака. — Ни совести, ни принципов, — согласно кивнула девица, вытягивая шею, — только нервы. Да выпей ты уже, Хина! Хьюга, неловко греющая в ладонях такой же как у Сакуры бокал, закачала головой. Хината не употребляет алкоголь. Она умница. Ее мир состоял из однозначно правильных выборов и поступков. Сакура не могла заставить себя перестать исследовать лица людей в зале и расслабиться — Хатаке здесь явно нет. Он исчез из их жизней. Может быть, его и не было никогда и все это лишь больная фантазия одинокой женщины? Время текло издевательски медленно. Бармен успел обновить ей коктейль, и Сакура припустила вожжи, принимаясь за вторую порцию. Последнюю. Яманака о чем-то болтала с подошедшим к ним Нара, детектив слушала их беседу вполуха. У нее уже вошло в привычку искать Хатаке везде, куда бы она ни пошла: вслушиваться в голоса, высматривать размах его плеч. Шиза во всей красе — она расстраивалась каждый раз, когда его не находила. — Развлекаетесь, детектив? Голос прошелся по шее, коснулся волос за ухом, вызвал сноп щекотки на коже и только потом улегся в голове. Что за привычка заходить со спины, бить собой исподтишка. Внутри заклокотало. Утром следующего дня, после инцидента в шкафу, Хатаке исчез. Просто испарился из участка, и никто из их команды не знал ни причины, ни подробностей. Сакура не побежала к Сарутоби с вопросами, не отправила капитану смс, хотя стирала и набирала текст по несколько раз на дню. Так по-детски, что даже стыдно за себя становилось. Четырнадцать дней пустоты в участке, неизвестность, как наказание за… За что? Она выждала, прежде чем обернуться, давая себе время подготовиться, прежде чем увидеть. Хатаке себе не изменял: приталенная рубашка, классические брюки и каждый белый волос на положенном ему месте. Никакого беспорядка, оставленного ею больше двух недель назад, когда она путалась пальцами в его прядях. Можно видеть Хатаке Какаши каждый день, каждый час, каждую минуту, и все равно глупое сердце будет давать перебой. Это ее отношение к нему, прямо как у чертова Стация к Вергилию, порядком накаляло. — Пытаюсь. — Колкий взгляд капитана мгновенно выцепил бокал в ее руке, и глаза мужчины недобро сощурились. — Судя по всему, получается. — У вас, судя по всему, тоже. — Длинные пальцы капитана нежно обхватывали бокал для скотча. — Капитан! Сакура отвернула голову, бессмысленно глядя перед собой. Боги, она что, злится на него за то, что он исчез без предупреждения и не объявлялся столько времени? Яманака возникла красным полотном где-то сбоку, мгновенно перетянув внимание на себя. Пазл в голове сложился мгновенно. Сакура беззвучно усмехнулась: ну конечно. Практичная Ино никогда ничего не делает без выгоды для себя. Мужчина, на которого велась охота, был никем иным, как ее капитаном. Это объясняло такое настойчивое стремление прибыть сюда вместе — Сакуре, похоже, досталась роль червяка, на которого должна клюнуть крупная рыбина. — Криминалист Ино Яманака, — Хатаке едва наклонил голову вперед, приветствуя молодую женщину. — В соседнем зале проходит закрытая выставка художника Джирайи, в этом платье вы должны быть там в качестве главного произведения искусства. Ино самодовольно вскинула бровь, награждая мужчину ласковой улыбкой, которую наверняка можно было заслужить только в кровавой драке за ее сердце. Сакура, чтобы скрыть смешок, пригубила бокал, довольствуясь подтаявшим льдом. В ее представлении сравнение с картинами Джирайи было сродни оскорблению. Однако Яманака явно приняла это как комплимент, видимо не знакомая с этим творчеством, сильнее растянула розовые губы в улыбке. — Что ж, возможно, туда мне и стоит заглянуть. Плавным движением руки, она отбросила тяжелые волосы на спину и, развернувшись пошла прочь, покачивая маятником округлых бедер, явно понимая, какой эффект она производит в этом платье, выкроенном из той же ткани, что и весь этот роскошный антураж особняка с его хрусталем в люстрах, тяжелым бархатом штор, в складках которых не найти и пылинки, гранями фужеров, блеском мраморной плитки и глянцем пустующего рояля. Ино прекрасно бы смотрелась на нем: алый росчерк на черном. Сакура невольно засмотрелась на ее плывущий по воздуху силуэт, криминалист застыла возле высокого юноши с отрешенным взглядом, защебетала, не обращая никакого внимания на его бесстрастный взгляд, не выражающий ни малейшей заинтересованности. Фарс начался. — Хорошо разбираетесь в искусстве, капитан? Сакура вернула бокал на стойку, оставив на прохладном стекле свои тающие отпечатки, начала искать среди толпы тучную фигуру Чоджи. Как бы психолог не поставил ее в угол за длительную беседу с капитаном. Тревожная мысль дернулась в голове: если Джирайя здесь, то не будет ли с ним и Тсукури? Не взлетит ли весь этот шикарный особняк на воздух? С другой стороны, мажорчик в последнее время на слуху, и лишнее происшествие с его участием заставит почтенную публику засомневаться в его безгрешности. Да и с момента нахождения жертв на заводе убийства Призрака прекратились. — Неужели ревность? Детектив фыркнула, сдерживаясь, чтобы не скосить на него подведенные тушью глаза. — Я не ревную Яманака к самодовольным престарелым капитанам полиции. — Это должно меня уязвить? — Усмешка на его губах острая, как кинжал, не обязательно смотреть, чтобы видеть, под каким вектором растягивается линия губ. Детектив неопределенно дернула хрупким плечом, прихваченным бретелькой платья. Она не знала ответа ни на один из озвученных им вопросов. Знала только, как за эти две недели истосковалась, оголодала по нему так, что бока ввалились, что выступили линии ребер, что хоть волком вой, раздирая ногтями трахею. Капитан Хатаке Какаши должен быть в списке запрещенных веществ, вызывающих привыкание. С пометкой «летально». Радость от появления смазалась выпитым коктейлем и — признать это было труднее всего — обидой от того, что ее собственный наряд не получил даже сомнительного комплемента. Сакура до боли всматривалась в останки льдин в бокале, и от такой пристальности они таяли еще стремительнее. — В любом случае, я тоже рад тебя видеть, — за музыкой, набирающей обороты, она не услышала, как он урезал расстояние, поэтому вздрогнула, когда голос ударил в висок, от чего сердце затряслось. Она — слишком порывисто — вывернула шею, надеясь уткнуться в темный, затягивающий взгляд, но Хатаке уже шагал от нее прочь, куда-то в толпу, к незнакомым мужским фигурам, оставаясь в поле ее видимости. Хьюга, оставленная без присмотра, куда-то улизнула вместе с Нара, скрывшись от жадных глаз мужчин, зал постепенно раскалялся какой-то танцевальной музыкой, вечер плавно катился к неофициальной части. Девушка поджала губы, мысленно смыкая руки на шее Яманака. Не то чтобы она так уж сильно хотела слушать монологи верхушки о том, как тяжела их работа и что им еще предстоит сделать, накинув на плечи плащ мессии… В любом случае, получалось не очень красиво. К тому же, ее отсутствие на официальной части явно было замечено капитаном. Как и его двухнедельное ею самой. О стойку ударилось алое пятно раскрасневшейся Яманака, девушка заказала у бармена выпивку и впилась в детектива блестящим взглядом. — Он говорил обо мне? — Мы что, похожи с ним на подружек? — Да брось, он точно клюнул, — она совсем не элегантно опрокинула керамическую чашечку с саке. — Или ты думаешь, я просто так болтала с тем бесчувственным истуканом?! Наверняка спросил что-то, ты же моя подружка. — Его зовут Сай, он, кажется из отдела… — Да плевать мне откуда он. Я и так, и эдак, слова не вытянешь. Он нужен был только для того, чтобы Хатаке начал локти прикусывать. Следом полилась вторая стопка. — Он точно меня хочет, лобастая. Ты бы видела этот его взгляд, когда мы курили возле участка… Я даже подумала, что сейчас меня поимеют прямо возле стены. — Курили? — Поимеют? Внутренности разом собрались в один ком и рухнули вниз. — Ты бы видела его с сигаретой, — Ино бессознательно прикусила пухлую губу, сгрызая помаду, взгляд отрешенно уставился в прошлое, — на это зрелище можно смотреть вечно. От одной затяжки пора выжимать нижнее белье. Там, в самом низу, где-то на границе Нараки, ее внутренности распадались на атомы. И внутри возникла неожиданная пустота. Стало тихо, как в вакууме, как в черноте космоса. Сакура попыталась ухватить разгоняющуюся внутри нее катастрофу за шиворот, но не успела. Внутренний наблюдатель ускользнул от ее цепких пальцев, не желая рассматривать ситуацию беспристрастно. Мир вокруг завис в слоу-мо, и только сердце бешено заходилось в груди, стачивая края о прутья ребер. — Он смотрит на меня? — Да. Пересохшая глотка искажала звук, делая его хриплым. Хатаке и правда смотрел. Нахмурился — видимо она сильно побледнела или позеленела, — но продолжил беседу с каким-то невысоким джентльменом, черные как смоль волосы которого разбавляли жемчужные нити седины. Ино болтала что-то про взгляд мужчины, вожделеющего женщину, голодный, первобытный, как она оседлала бы его и трахалатрахалатрахала до потери пульса. Тошнота подкатывала к горлу желчью, сжигая слизистую. Наверняка всему было какое-то объяснение, но алкоголь проник в кровь слишком быстро, и тяжесть новости помножилась на тяжесть опьянения. — …словно его это забавляет. Но я переиграю, уж он поймет, что с Ино шутки плохи. Идем! Сакура прослушала почти все, не в силах оторваться от двух антрацитов, словно приклеенных к ее лицу — глаза капитана выражали озабоченность и переместились вместе с ней на прилично так заполненный коллегами танцпол. Яманака тащила детектива буксиром, потому что ноги девушки, не привыкшие к каблуку, заплетались. Музыка была не сказать что энергичная, и Яманака сразу же запустила тягучие движения рук и бедер, светлые волосы рассыпались по плечам, когда она наклоняла голову. Ино прекрасно знала, что находится в поле видимости капитана, и ее магнетизм, очарование танцующей перед кроликом лисицы — «танец смерти» перед тем, как наброситься на добычу. — Сакура, и как ты только девственности лишилась? — промурлыкала криминалист. — Давай, не стой столбом, а то умрешь в одиночестве. Она в принципе сейчас умрет. Прохладные пальцы коснулись шеи, небольшая ладонь прижалась плотнее. — Да брось, Сакура, дадим им повод для сплетен. — О да, Ино так любит треп, быть в центре внимания — просто смысл ее жизни. Девушка оказалась неожиданно близко, продолжая плавно покачиваться, от нее пахло тёплым жасмином и карамелью в шоколаде, с кусочками засахаренного апельсина, алкоголем, отголосками табака. Ино была пьяна, и болотистые глаза влажно поблескивали в сгущающихся тенях. Вечер перетекал из степенного светского приема в кулуарную душную мягкость закрытых вечеринок. Почти все руководство разбрелось по вип-залам, чтобы продолжать вести свои сложные разговоры, оставляя подчиненных во власти музыки и алкогольных напитков. — Ты поэтому и проебала Саске, — голос девушки забирался в глубже, странно завораживая, мир вокруг начал покачиваться, — в тебе совсем нет мягкости, вся твоя загадочность — это сложность. Ты одеваешься как пацан или как монашка. Кому это будет интересно? Он пришел сегодня с какой-то очкастой красноволосой дамочкой, и даже она выглядит получше тебя. Когда-то давно, в прошлой жизни, Учиха выбрал ее, а не Ино. И для детектива этот выбор по-прежнему оставался загадкой: почему она, а не яркая, живая, явно не такая проблемная Яманака. Девушка-праздник. Пальцы Ино мягко поглаживали ее шею. Это были те самые чары, что наводят моряков на острые скалы, разбивая корабль в щепки. Танцующая Яманака, касающаяся ее кожи, скользящая свободной рукой вверх от запястья к предплечью, балансировала где-то на грани элегантности и пошлости. Самое необъяснимое, что это туманило разум, парализуя. Ее ласковые, манящие слова — правда, мягко входящая в тело лезвиями. Ино была нежна. — Эта твоя излишняя рефлексия, серьезность, эти депрессивные состояния… кто угодно сбежит. — Огромные глаза так близко, что можно различить складки радужки. — Перестань думать Харуно, хоть раз. Ослабь удавку. Последние слова остаются на ее губах — это неожиданно ровно настолько, насколько и ожидаемо. Чужая ладонь мягко давит на напряженную шею, заставляя податься вперед. И Сакура подается, прикрывая глаза прежде, чем в них упрется осуждающий темный взгляд капитана. Губы Яманака очень мягкие и на вкус как пудра, она не берет ее штурмом, как делал это Учиха, почти невесомо, мягко обхватывая, поверхностно целует. Сакура не чувствует внутри цунами или урагана, только легкую щекотку и жар, который медленно набирает обороты, приливая к лицу, потому что ее рот слегка приоткрывается в ответ, потому что осознание того, что Хатаке все это видит, пробивается следом сквозь волны гипноза и алкоголя. Ино не углубляет поцелуй, и отстраняется спустя минуту, заходясь довольным хохотом, подхватывая ускорившийся ритм музыки. Она пьяна, и ей хорошо. Сакуре дурно, потому что взгляд, который она так явно ощущает на себе, может принадлежать только одному человеку, только его она научилась чувствовать кожей. И только он мог превратить ее в «ничто» дистанционно. Щеки начали гореть сильнее, люди вокруг танцевали, не обратив, похоже, на них ни малейшего внимания. Сакура повернулась к сверлящему взгляду спиной и начала пробираться сквозь толпу прочь от него. Ей нужно было остаться одной, плеснуть в пылающее лицо водой и привести себя в какое-то подобие порядка. Она ворвалась в туалетную комнату, затянутую керамогранитом, даже не потрудившись запереться, сразу бросилась к раковине, врубая подачу холодной воды и замерла. С обратной стороны зеркала нее смотрела совершенно потерянная девушка. С растрепанными локонами, падающими на плечи, измазанными помадой губами. Девушка из Зазеркалья казалась незнакомой. Настоящая Сакура никогда не целовала других девушек, не встревала в сомнительные аферы, не рисковала жизнью и не хотела так нагло, открыто, мужчину. Детектив задумалась, когда в последний раз жизнь казалась ей скучной, а не такой вот сумасшедшей, пьяной, отплясывающей, истощающей, захватывающей… ужасающей. Она даже не услышала, как повторно щелкнул дверной замок, поэтому вздрогнула, когда со спины раздался хриплый голос. — И давно ты стала шлюхой? Детектив резко обернулась, рефлекторно выключив кран. Шум воды стих, и в ушах зазвенела нехорошая тишина. — Саске. Плечи немного расслабились и опустились, когда Харуно увидела знакомое нахальное лицо. Младший Учиха, видимо, тоже немного перебрал: ворот рубашки был развязно расстегнут, взгляд бегал по ее лицу. Он презрительно скривился. — Что, члена Хатаке стало мало? Решила с этой мелкой дрянью полизаться? — Учиха растягивал гласные, немного спотыкаясь о некоторые слова. Сакура поморщилась. Просто замечательно. Похоже, она соврала джекпот по идиотским ситуациям, в которые может попасть относительно молодая девица в своей жизни. — Это женский туалет, — холодно заметила девушка, пытаясь оценить степень неадекватности бывшего возлюбленного. — Возвращайся к своей пассии. Такое знакомое, почти родное лицо изменилось до неузнаваемости, изуродованное маской отрешенности, отвращения и злобы. Сердце начало сжиматься, корчась от боли, при мысли, что они когда-то были близки, а сейчас между ними километровая пропасть. Может быть, Ино была права… Она не успела сделать шаг назад, лишь нелепо выставила руку для защиты, тормозя сближение, но Учиха оказался возле нее удивительно быстро для изрядно выпившего человека. Жесткие пальцы стянули волосы на затылке, заставляя голову запрокинуться назад до хруста в шее. Сакура не задумываясь выкинула вперед кулак, но запястье оказалось в тисках, ладонь бесполезно зависла в воздухе. Мужчина сильнее прижал ее к себе, не позволяя совершить маневр. — Не указывай мне, что делать. Ты сломала мне нос, — прорычал он ей в лицо, — сука. — Сломаю еще раз, если сделаешь что-то подобное. От Учиха несло забытым прошлым, тяжелым сладковатым алкоголем и большими проблемами. Желудок скрутило, как при отравлении, когда его взгляд упал на ее, перемазанные помадой Ино, губы. — Попробуй. — Найди себе противника по размеру, Учиха, — детектив дернулась, но хватка Саске держала крепко. — Своего брата, например. Тонкие ноздри мужчины раздулись, пальцы сжались сильнее, делая больно. — Заткнись. Злость. Учиха-старший всегда был для Саске как красная тряпка для быка. Какие-то незакрытые гештальты, какие-то затаенные обиды всегда стояли между ними, руша красивую сказку о братской любви. — С чего бы? Ты только и можешь, что мучать тех, кто слабее? — прошипела она кошкой, стараясь пнуть его как можно сильнее хотя бы морально. Они были вместе целых два года, и Сакура прекрасно знала сложную историю их семьи. Если бы она по-прежнему испытывала к Учиха ту давнюю, болезненную привязанность, она никогда не сказала бы то, что швырнула перчаткой ему в лицо сейчас. — В твоей жизни нет ничего, кроме этой ненависти к собственному брату, кроме желания что-то ему доказать, доказать себе, что ты лучше, чем он. — Затылок ныл от стянутости волос, но Сакура продолжала. Саске слушал, все сильнее стискивая челюсти. — Но ты не лучше. Твой Порш, твоя квартира, твоя карьера, да и ты сам существуешь только благодаря ему. Ты ноль без своего брата. Саске обожал и ненавидел Итачи. Он завидовал его влиятельности и авторитету, невольно копировал его повадки, но презирал. Он пошел в структуры вслед за братом, рассорившимся с родителями и покинувшим отчий дом в семнадцать именно из-за выбранной профессии. Родители Саске и Итачи Учиха были главами одного из самых крупных наркокартелей Токио, и коп, заметающий следы, был бы весьма кстати. Проблема крылась в том, что старший из братьев идти по заранее выбранному пути не хотел. Сакура понимала старшего Учиха: она видела не один раз тощие синюшный тела, на лицах — застывшее выражение то ли блаженства, то ли агонии, пена у рта и нить слюны, медленно тянущейся с нижней губы до грудины. Сотни жизней сломались о блестящую иглу, и Сакура презирала всех, кто снабжает людей этой отравой. Саске было девять, когда Итачи лично арестовал его родителей, стоявших во главе наркокартеля. Учиха получил повышение. Саске — статус сироты. Ребенку сложно было понять, куда делась его любящая и нежная мать, почему они должны уехать из огромного особняка, где у него было все, о чем только может мечтать ребенок. Вместо привычной роскоши он оказался в скромной двухкомнатной квартире, где за ним присматривала полная, пахнущая корвалолом, пожилая соседка. Лицо обожгло огнем, ее оттолкнули, и Сакура неприятно влетела поясницей в край прямоугольный раковины. Саске ударил наотмашь. Рука невольно коснулась рассеченной тяжелым перстнем губы. На подушечках пальцев блеснули алые бусины. Она криво ухмыльнулась, прекрасно понимая, что вывела его из себя. Злись, Учиха. Алкоголь и ярость сделают из тебя тупого берсерка, и тогда появится шанс извернуться, улизнуть в шумный одурманенный зал, затеряться в пульсирующей толпе. Любой учебник по ведению переговоров с психопатами говорил, что не стоит выводить агрессора из себя, но Сакура прекрасно знала, что к таким приемам у Саске иммунитет, и все закончится не в ее пользу. Она могла бы закричать, но гремящая музыка вряд ли обратила бы внимание на неприметную дверь в самом конце коридора. Одну из многих. — Хватит. Заткну твой грязный рот. Посмотрим, как твой капитан научил тебя сосать. Саске сделал к ней медленный шаг, прекрасно понимая, что удрать у нее в этот раз не получится. Рассеченная губа горела огнем, концентрируя на себе, не позволяя мозгу впасть в ступор. Кровь в венах загустела, стала течь медленнее, как бывало всегда, когда ей приходилось сталкиваться с насилием. Лейтенант коснулся пряжки ремня аккурат в тот момент когда, когда хлипкий замок туалетной двери не выдержал натиск, и проем заполонила знакомая фигура. Сердце жалостно трепыхнулось ему навстречу — она теперь узнает этот силуэт из тысячи похожих. Хатаке обвел заледенелым взглядом комнату. Остановился на ней, зафиксировал кровь на подбородке, измятое платье и колтун волос на голове. Взгляд, вернувшийся к Учиха, стал еще мертвее. Сакура даже на расстоянии почувствовала, как изнутри покрывается инеем. — Он пьян, — голос сорвался, губу полоснуло болью, отчего девушка поморщилась. Хатаке даже бровью не повел. — Помяни о́ни, как говорится, — осклабился лейтенант, поворачиваясь навстречу капитану. — Любишь смотреть? Думаю, эта сучка не будет против. Ты ведь тоже насладился спектаклем с Яманака? Хатаке сделал тяжелый шаг вглубь комнаты — земное воплощение спокойствия. Сакура готова была поклясться, что именно такое выражение лица было под маской, когда он в отряде АНБУ выкашивал особо опасных преступников и глав террористических организаций. Детектив невольно двинулась в его сторону, ощущая кожей, что Учиха сейчас на волоске — капитан не оставит от него мокрого места. — Какаши, не надо! — тревога сотрясала грудную клетку, стук сердца отдавал в барабанные перепонки — драки с пьяными имели тенденцию приводить к случайной смерти. Он услышал. Моргнул, перевел взгляд на нее. Все еще грозовой, тяжелый. Издевательские реплики Саске ушли на второй план, вокруг воцарилась тишина. Харуно одними губами повторила «пожалуйста», до жжения в глазах вглядываясь в бледное, рельефное лицо. Ей не жаль лейтенанта, даже наоборот, она сама с удовольствием бы приложила кулак к его холеному лицу. Дело было лишь в том, что Саске Учиха того не стоил. Какаши понял. Прикрыл на секунду глаза, сделав глубокий вдох, а затем протянул ей навстречу руку, и она порывисто метнулась к нему, надеясь без особых проблем проскользнуть мимо Учиха. Когда его пальцы сжали ладонь, внутри разлилось теплое чувство безопасности. Захотелось уткнуться носом в его хрустящую рубашку напиться его запаха и остаться стоять так навек. Он уводил ее в безопасность, большой, молчаливый, и прошлое оставалось позади. Но отпускать не хотело. Оно цеплялось за волосы, плечи и руки, пытаясь утащить назад, в эту пучину страданий. Учиха, оскорбленный тем, что его отвратительные выпады не достигли желаемого результата, за доли секунд появился рядом, замахнулся, метя капитану куда-то в ухо. Сакура не поняла, как оказалась у него за спиной: Хатаке завел ее за себя одним размеренным движением, одновременно умудрившись уйти от удара. Перехватил запястье и с какой-то нечеловеческой грацией въехал лейтенанту в самое солнышко. Учиха сложился пополам, наверняка не в силах выдохнуть воздух из легких. Хатаке с легкой брезгливостью встряхнул кулаком, словно только что ударил грязь. — Идем. Голос уколол ее, и вся благодарность от его появления сдулась, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух. Хатаке был зол. Его пальцы аккуратно сомкнулись на ее предплечье, уводя за собой в гремящую музыку. Зол? Какого черта он снова злится на нее? Движущаяся масса людей встретила жаром, и мысли тут же вынесло из головы этой пульсацией. Никто даже не заметил их вопиющей пары. Какаши шагал вперед уверенно и слишком быстро, волоча ее за собой, как фантик на ниточке. Невысокий каблук так и норовил заставить лодыжку подвернуться, и все внимание детектива сосредоточилось на быстром переставлении ног. Хатаке прорезал толпу словно крейсер, без особых проблем расчищая себе дорогу. В неоне мелькали синие и зеленые лица коллег: знакомых или не знакомых вовсе. Зал очень быстро сменился фойе, где услужливому хостес было велено принести их пальто. Теплая твердая ладонь отпустила ее, забрав с собой все тепло. Сакура поежилась обхватывая себя руками и отчего-то ощущая свою вину. Напряженная спина капитана была до ужаса категорична. — Обязательно влезать в неприятности каждый раз? Он повернул к ней голову, и мягкий свет люстр запрыгал по его профилю, смягчая черты и делая их обманчиво теплыми. — Я просто вышла в туалет, — вступать в перепалку не хотелось, тем более, что тело потихоньку начинало наполняться свинцом усталости. Он не спеша развернулся к ней, осматривая с ног до головы. Сакура представила, какая дивная ему, должно быть, открылась картина: от локонов наверняка не осталось и следа, уж Учиха об этом позаботился, губы измазаны то ли помадой, то ли кровью, и это вечернее платье на лямках, такое не подходящее, слишком роскошное для нее. Детектив заставила себя опустить руки, расправить плечи и прямо встретить его негодующий взгляд. — Мне все еще нужно в туалет. Голос почти не дрожал. Умница, Сакура. Пусть катится к черту со своим мужским протекционизмом. Эти мужчины уже в печенках у нее сидели. Самое время обриться налысо, уйти в ашрам и постигать дзен, соблюдая обет молчания. Хатаке в ответ усмехнулся, застревая на ее губах. Взгляд потемнел, словно зрачки мгновенно всосали в себя все тени из холла. — Нужно было сломать ему руки, — приглушенно произнес мужчина, снова возвращая пальцы на ее предплечье. — Ваше пальто. — Вежливый голос заставил вздрогнуть. — Нам нужно в уборную. Подскажите, нет ли здесь поблизости? Хостес быстро глянул на ее лицо, помятую прическу, мигом оценил несчастный вид, и руку капитана, так по-хозяйски сжимающие ее. Видимо, сделал определенные выводы и нахмурился. — Я повздорила с подругой, — Сакура растянула губы в заверительной улыбке, но тут же зашипела, потому что тонкая корочка сразу же лопнула. Не хватало еще, чтобы персонал подумал, что это Хатаке ее так отделал. — Но не переживайте, ей досталось сильнее. Юноша неуверенно улыбнулся в ответ, кажется, начиная понимать, что дама вовсе не в беде, закивал и тут же указал им нужно направление. — Я сама, не нужно почетного эскорта. — Хатаке выразительно приподнял брови. Да-да. Самое время для сарказма. — Пойдешь со мной, и этот милый парень точно решит, что это твоих рук дело. Ректор фыркнул, но руку отпустил, приглашающим жестом отправляя ее на все четыре. Не долго думая, Сакура заспешила в дамскую комнату, стараясь игнорировать стрелы, которые он метал ей в спину своим убийственным взглядом. На этот раз уборная была совмещенной, и кроме нее там оказалась еще одна девушка, подкрашивающая пухлые губы. Она скосила на новоприбывшую глаза и поспешила скорее покинуть такую неприятную компанию. Сакура высунула ей вслед кончик языка, оттягивая момент встречи с собственным отражением. На этот раз из зеркала на нее смотрела не распутница, а всклоченное подобие Лары Крофт. В целом, все было так уж и плохо. Непослушными пальцами детектив пригладила растрепанные волосы, снова включила кран с холодной водой, аккуратно смывая краску с лица. Нижняя губа ныла от прикосновений, но девушка упорно продолжала стирать кровь и помаду. Губа и правда немного припухла — рассечение оказалось небольшим, но болезненным. Убедившись, что она не выглядит больше жертвой домашнего насилия, детектив поспешила вернуться к капитану, пока он и эту дверь не вышиб из-за того, что она уж больно задержалась. Хатаке ждал там же, где она его оставила, похожий на изваяние и уже облаченный в верхнюю одежду. Он галантно подал ей пальто, предварительно обшарив взглядом лицо. — Ключи от машины. Сакура удивлено вскинула брови, уставившись на выдержанное, как дорогое вино, лицо. — От моей? — Нет, от моей, — едко ответил капитан. — Ты пила. — Ты тоже. Он придержал для нее дверь, пропуская перед собой. — Бросишь машину тут? — холодно уточнила детектив, решив не вестись на эти детские перепалки. — Я приехал с Цунаде. Сакура остановилась на дорожке, не обращая внимания, что ледяной ветер лижет ступни и тонкий капрон совсем не греет узкие щиколотки. — Зачем? Вопрос был слишком наивен и пристрастен, поэтому девушка зашагала в сторону машины, сильнее вдавливая каблук в гравий. — Затем, что на такие вечера обычно приходят с парой и выпивают, — ключи от машины сильнее впились в ладонь, Сакура наращивала темп, чувствуя, как разогревается от недовольства тело. — К тому же Сенджу давно хотела повидаться с Джирайей, у них… особые отношения. Машина приветливо пиликнула в ответ. Этот бесталанный художник и Сенджу? Сакура округлила глаза, нагревая ладонью замерзшую ручку машины. Хатаке насмешливо смотрел на нее с другой стороны автомобиля. — Ну тогда и обратно, надо полагать, вы поедете с ней. А свою машину я поведу сама. Она дернула дверь на себя, торопливо садясь внутрь. Плевать на то, что салон промерз, плевать на легкие туфли, в которых будет не очень удобно выжимать педали. Плевать на то, что запиликал датчик незапертой двери, когда Хатаке сел рядом на пассажирское сиденье. Как к себе домой, честное слово. У Харуно тоже было достаточно поводов беситься, но выгнать начальника из машины казалось невозможным. Он сразу же заполнил все собой, разлившись по салону. Сакура задержала дыхание, как перед прыжком в воду. — Почему каждый раз ты вляпываешься в неприятности, Сакура? Она промолчала, игнорируя этот укоризненный менторский тон. И не выдержала. — Я уже говорила, что просто вышла в уборную, — процедила детектив, слишком резво трогаясь с места. Трепет и благодарность от его спасения смыло подчистую. Умеет же он превращаться из принца в козла. Машина издала жалобный визг, немного пробуксовав на заледеневшем асфальте. — Это происходит каждый раз, всегда по одной и той же схеме. Ты делаешь что-то не думая, а потом я вытаскиваю тебя из дерьма. Она вспомнила поцелуй с Ино, который, похоже, и послужил катализатором для Саске. Вспомнила свой слабый ответ на прикосновение ее губ. Хатаке тоже видел, наблюдал за ней все это время, шел сквозь толпу до самого туалета, ведомый… желанием? Беспокойством? Ревностью? Или это мания преследования, желание иного рода — держать все под контролем? Сакура скосила глаза на его неподвижную фигуру по правую руку, пальцы сами собой сильнее сжались на руле. Ино хотела поиграть в свои игры, подогреть интерес, заполонить собой все мысли, а получилось то, что получилось. — Не вытаскивай. Я уже говорила, что просто вышла в уборную, — процедила детектив, слишком резво выкручивая руль. — Сколько еще раз мне нужно это повторить? Кроме того, даже если бы я засунула свой язык ей в рот, то это не дало бы ему права на то, что он собирался сделать. — С такими, как он, эти принципы не работают, а я несу за тебя ответственность. — Только на работе. Помолчали, слушая, как шумят колеса. Дорога в город была пустой, с живописным лесистым окружением по обочинам. Сакура посильнее надавила на педаль. — Бесишься, что не оказался на моем месте? Она не хотела этого произносить, но слова Ино о его взгляде прочно засели в мозгу, и самое ужасное, что Сакура знала, какой он. Женская, извечная, древняя как мир ревность лезла из нее рваными толчками. Хотелось скорее отделаться от Хатаке, приехать в родную квартиру и мерять свою обиду шагами, прокручивая в голове раз за разом шокировавший эпизод. Мысли насчет правдивости выводов Ино пытались пробиться сквозь всю эту чепуху, но пока что безрезультатно. — Бешусь, что не оказался на месте Яманака. Шея начала зудеть от желания повернуть голову на вибрирующий, глубокий голос, чтобы увидеть, какие эмоции сейчас выражает его лицо, но детектив всматривалась в дорогу перед собой, все сильнее выпрямляя от напряжения спину. Держалась на чистом упрямстве. Она ощущала, как его взгляд касается ее скулы, линии профиля, волос, сосредотачивается на пальцах, сжимающих руль. Если он думает, что парочка подобных фраз заставит ее безоговорочно ему поверить, то напрасно. Внутренняя влюбленная девочка очень хотела, чтобы законы сказки победили законы реальности, но она слишком хорошо знала, что так не бывает. Поэтому лишь рассмеялась в ответ. Уж слишком часто она напарывалась на этот штык, и даже тихий жалобный голос, шепчущий, что этот мужчина другой, не способен был сейчас изменить ее мнение. — И давно вы курите, капитан? Перевод темы — отличная тактика, чтобы не говорить, кто, что и к кому ощущает. Красочный рассказ Ино о том, как сексуально он делает затяжки, нарисовало в ее воображении достаточно отчетливую картину. Вот же черт, ему действительно к лицу это незатейливое средство самоубийства. Ряды обнищалых деревьев бросались им в лобовое, разбиваясь о него ночными тенями. Луна слабо подсвечивала их лица, окутанные темнотой и тайнами. Дорога становилась все более извилистой, Сакура ощущала, как машину слегка ведет на скользком покрытии. Мелкая крупа начала сыпаться с неба, припудривая обзор, и детектив включила дворники; удобнее перехватила руль, готовясь к тому, что накопившиеся вопросы останутся без ответа. — Это была первая за несколько лет. — Ни единой лишней эмоции. Что ж, если бы у сложного мужчины были еще и сложные эмоции, то находиться с ним в столь замкнутом пространстве стало бы совсем невозможно. Девушка поджала губы, запрещая себе отводить от дороги взгляд. — Учиха успел что-то сделать до моего прихода, кроме… — Нет, — отрезала Сакура, внутренне содрогаясь от одной мысли, что могла сейчас стоять в туалете на коленях, давясь слезами и его членом. Боковым зрением она увидела, как он кивнул, принимая ответ. — Ты просто магнит для неприятностей, — тон стал мягче и осторожнее. — Все в порядке? — Все хорошо. — Не может быть все хорошо, когда раз за разом переживаешь травматичные события. Ну конечно он знал. Для человека его уровня не так уж сложно раздобыть сведения о такой мелкой сошке, как она. Вечер, юность, пьяные мужланы и мусорные баки тут же воскресли перед глазами, и Харуно тряхнула головой, отгоняя их. — Это давно проработанная тема. Я очень боялась мужчин, как дети боятся потом всю жизнь собак из-за того, что на них бросились в детстве. Тогда со мной не случилось ничего непоправимого, страшно то, что умер полицейский Намикадзе, который меня спас… Это из-за него сейчас я та, кто я есть, и могу за себя постоять. Прихожу в норму тоже достаточно быстро. Учиха, скорее, остался бы без своего прибора, чем смог сделать что-то подобное. Уж поверь. О том, что такой случай уже не первый, она решила промолчать, иначе капитан развернул бы машину и помчался назад бить Учиха морду за тот эпизод в спортзале. Пора было переходить из допрашиваемой в детектива, поэтому она выпалила свой вопрос даже не до конца его обдумав. — А ты ходил к психологу? — девушка закусила щеку, подбираясь к главному интересующему вопросу. — Узнал причину клаустрофобии? Тишина, возникшая после вопроса, медленно начала густеть. Время шло, и она потихоньку налипала на кожу, сковывая движения. Сакура не удержалась, мельком бросив взгляд на неподвижную фигуру. Задумчивость… Злость. Забота. Очевидно, его эмоциональный диапазон шире, чем у хаси. — Я знал ее еще до похода к специалисту. — Казалось, что слова не хотят лезть из его горла, застревают где-то поперек. Сожаление тут же хлынуло в нее потоком. — Не надо отвечать, если не хочешь. Боги, идиотка. Ну конечно же это что-то личное, глубоко засевшее — не достать. Как кусок стекла, застрявший в ноге и вросший в мясо. Вырвать его уже не получится. — Отец покончил жизнь самоубийством после того, как потерял работу, когда мне было шесть лет. В груди шархнуло, нога дернулась на педали, пришпорив машину. — Соблюдайте скоростной режим, детектив, — легкий укор, где-то на грани неуместной игривости. — Или я не стану развеивать ваши подозрения относительно моей причастности к убийствам. — Ты не убийца, — голос ее осел. — Рин с тобой бы не согласилась. — Согласилась бы. Это ты со мной не соглашаешься, Какаши, — его имя на губах оставляло привкус горького шоколада и тоски. Вновь замолчали, оба готовясь: Хатаке — рассказать правду, Харуно — услышать ее. Когда капитан снова заговорил, голос его стал совсем бесцветным. — Мы играли в прятки, и я выбрал шкаф, уверенный, что там меня точно не найти. Помню его шаги, как царапает скважину ключ. Запер, чтобы не мешался. Он наклонился к скважине, и я услышал его последние слова: просьба простить, и что когда-нибудь я пойму его. Я понял не сразу. Звал его, бился в дверь, пока не раздался выстрел. Тогда и случился первый приступ: воздуха не хватало, в груди жгло и стены пытались раздавить. Я просидел там четыре часа, пока не пришла соседка. Он договорился, что она присмотрит за мной вечером после работы. Сакура почти ненавидела сейчас машину, петляющую дорогу, руль и свои руки на нем. Ладони жгло от желания коснуться его лица и волос, вжать в себя, чтобы прогнать, стереть эти ужасные воспоминания. — Теперь я его действительно понимаю. Он провалил важное задание, пострадали люди. Отец не смог с этим жить. Крупные слезы смазали обзор, сделав картинку нечеткой. Она видела как сквозь мыльный пузырь: маленький Какаши сворачивается калачиком на полу тесного шкафа, глотая воздух и глотая слезы. Открывается входная дверь, и веселая, полная женщина окликает ребенка по имени, а затем ее уютный грудной голос переходит на крик, потому что на кухонном полу распластано тело и вместо лица у него кровавое месиво. Залеплен мозгами светлый кухонный гарнитур и кафель на фартуке. Женщина кричит, ребенок в шкафу вздрагивает. Хатаке повышает голос, выкрикивая ее имя, и Сакура тоже вздрагивает, смаргивая слезы. Гладкое и длинное тело животного летит поперек дороги, вынырнувшее из лесной тени, и детектив не задумываясь выворачивает руль. Машина верещит, зад заносит на скользкой дороге, и Харуно понимает совершенно отчетливо, что не удерживает управление, автомобиль сильно ведет. Рука капитана ложится на руль, выкручивая его в нужную сторону, ноги привычно выжимают сцепление и тормоз, каблуки впиваются в резиновый коврик. Машина с визгом останавливается на самой границе кювета, оставляя за собой жирный след шин. Слезы катятся ровными рядами, как бусины, которые одну за одной нанизывает на нитки умелая рука. Глупое животное. Нужно было ему сигануть через дорогу именно в этот момент. Сакура беззвучно сыпет слезами на колени. В них все: боль, досада, переживание и страх. Хатаке что-то спрашивает у нее, кажется, хочет знать, все ли в порядке. Не в порядке. Ничего, мать его, не в порядке. Видят боги, им лучше было бы разбиться на трассе, прервать этот бесконечный круговорот мучений. Она не понимает, как оказывается в его руках; как легко слетают туфли цвета зимних сумерек со сведенных судорогой ступней, когда он подхватывает ее под бедра и перетаскивает к себе на колени. Горячий, живой, он прижимает ее к груди, но они в ее сознании все еще летят вниз, мордой в кювет, клюют носом машины в мерзлую землю, и голова встречается с лобовым стеклом, разбиваясь вместе с ним. Сакура льнет к нему всем телом, утыкаясь носом в волосы, вдыхая его глубже. Хатаке гладит ее по спине, успокаивая, одновременно шарит рукой под сиденьем, и оно послушно отъезжает назад, давая им больше пространства. Детектив чувствует горячее дыхание на своей шее, где-то под подбородком, губы шевелятся, что-то шепча, но слов разобрать не получается, потому что пальцы уже запутались в его волосах, снова ломая порядок. И мысли путаются, смешиваясь в одну неразборчивую кашу. Она наклоняет голову, касаясь влажной щекой его скулы, хочет что-то сказать, приоткрывая рот, и его губы тут же находят ее. Сакура отвечает сразу, напирая, и он мягко отстраняется, сдерживая напор. Видимо, жалеет из-за ссадины на губе, но Сакуре плевать. Боль внутри настолько сильнее, что мелкой царапине с ней не сравниться. Поэтому она с силой вжимается в его рот, ощущая, как вкус шоколада смешивается с железом и солью. И Хатаке летит в пропасть следом за ней: языки сталкиваются мгновенно, переходя в бешеную пляску. Хватит. Сейчас их обоих отпустит, сейчас станет легче: это ведь простая физиология. Сделай это, и тебя попустит. Попустит, как же… Сакура думает «Не сейчас», и поспешно стаскивает со своих плеч пальто, швыряя его куда-то в сторону, словно у них не будет другого шанса, словно машина сейчас свалится с отвесной скалы, кувыркаясь по острым камням. Руки Хатаке тут же обжигают сквозь атлас платья, скользят вниз с лопаток, пересчитывают позвонки, запуская по коже сноп мурашек. Он немного подается вперед, тоже высвобождая себя из плена пальто, разрывая поцелуй. Сакура торопливо помогает, слизывая с нижней губы капельку крови. Здесь, в паре дюймов от возможной смерти, лицо капитана кажется по-особенному прекрасным. Она смотрит, вжираясь в его черты, и могла бы смотреть так вечность. Как только его руки, с напряженной развязкой вен, возвращаются на свое положенное место, она снова касается его губ, уже спокойнее, медленнее, стараясь распробовать их вкус. Он отвечает тем же, ведя ладони все ниже, запуская внутреннюю дрожь; с силой сжимает бедра, сминая ткань, задирает уже не модное брендовое платье выше. И хочется как-то закупорить этот момент, момент пустоты в мыслях. Момент, когда пальцы торопливо расстегивают рубашку. Прохладные подушечки касаются раскочегаренного поцелуем тела. Широкая грудь, с напряженными от ее касаний мышцами, тяжело поднимается и опадает. Дышит заполошно, хватает воздух урывками между долгими поцелуями. Боги, он, похоже, живет в залах, потому что то, что ощущает сейчас ее кожа — сплошной натренированный рельеф. В пах начинает ощутимо упираться его возбуждение, и она в ответ прижимается плотнее, ерзая, заполучая в награду сбитый, шумный выдох — шипение сквозь сжатые зубы. Хатаке все еще хочет ее. Не Яманака, в этом вызывающе-соблазнительном платье, а ее — Сакуру — заплаканную, с разбитой губой и целой охапкой проблем. Лямка спадает с плеча, тянет за собой уголок ткани, обнажая кожу, и Хатаке тут же приникает к открывшемуся месту губами, вызывая внутри нее землетрясение. Низ живота горячо каменеет и тянет, сводит сладкой, до мурашек приятной судорогой. Нет сил больше ждать, невозможно ни секунды выносить это скопившееся напряжение — оно разорвет их обоих в клочья. Сакура торопливо впивается в его ремень, оттягивая на себя кожаный хлястик, гремит пряжка. Взгляд капитана пьяный, не соображающий что происходит, словно кто-то вдарил ему апперкотом под подбородок. Надрывается визгом молния на идеально выглаженных брюках, он больше не останавливает ее, не запрещает себе касаться: детектив чувствует, как его пальцы уверенно ложатся на самую чувствительную точку, мягко надавливая, посылая по телу импульсы тока. Сакура приподнимается чуть выше, позволяя ему, и пальцы скользят от клитора дальше, оглаживая. Тихий стон слетает с губ, она подает ему навстречу бедра, стягивает до боли мягкие серебристые волосы, с остервенением врезаясь в его рот; он отвечает жадно, на грани с жестокостью, углубляет с лету поцелуй так, что сносит крышу. Это совсем не та тягучая, плавная прелюдия, что подошла бы к вечернему платью, классическому костюму и сдержанному нраву Хатаке — это яростная битва в наполовину снятой одежде, с синяками, что наверняка останутся на ее коже, и отметинами, которые ее ногти прочертят на его груди. Он цепляет пальцами тонкий капрон, без малейших усилий разрывая его. Бесцеремонно, безжалостно. Треск почти оглушительный, Сакура чувствует, как стрелки бегут от паха по внутренней стороне бедер. Его пальцы возвращаются к своему занятию, тут же становясь влажными. Она сама — пожар. Еще немного и вспыхнет, как феникс, опав на него кучкой пепла. Какаши свободной рукой освобождает напряженный член, и глаза девушки невольно расширяются, когда она видит его аккуратную дугу и блестящую густую каплю, стекающую по головке. Хочет опуститься ниже, провести по нежной коже языком, слизывая его сок, распробовать вкус. От него пахнет мускусно-горячим, пьянящим, но Какаши ловит ее подбородок пальцами, не позволяя, возвращая назад к губам. Сакура точно знает, где в ее машине расположен рычаг откидывания сиденья, она безошибочно жмет на него, и спинка летит назад вместе с ними, замирая на половине пути. «Это безумие», — мелькает в голове, но мысль сразу же тонет в поцелуе, в движении, которым он отодвигает в сторону мокрую ткань белья. И нетерпеливо насаживает так, что Сакура вскрикивает ему в губы, невольно сжимаясь внутри. Боль и удовольствие настолько острые, что сводит легкие, и грудная клетка начинает ныть. Дышать больше не получается от невыносимости ощущений. — Больно? — голос настолько глухой, настолько хриплый; он смотрит в ее лицо потеряно, дико, и Сакура уверена, что ее собственный взгляд такой же больной. Вместо ответа она медленно начинает движение на нем, ощущая, как растягиваются от твердого члена эластичные стенки, не дает себе привыкнуть к этому ощущению распирания изнутри. Хатаке тихо рычит, сильнее сжимая ее бедра, будто стараясь остановить. Она невольно ускоряет темп, цепляется прочнее за его шею, опасаясь, что он сейчас ее отшвырнет, пытается ухватить хотя бы крупицы близости. Но он не сбрасывает ее с себя, горячие губы врезаются в ее шею, прикусывают нежную кожу, оттягивают, лижут. Сакура стонет, когда он сбивчиво выдыхает после особо сильного толчка, его руки крепко придерживают, не позволяя входить глубже и это раздражает. Даже сейчас, в этом зверином хаосе он пытается помнить, что может причинить ей боль. И он действительно может. Поэтому она не сдерживается, понимая, что это, возможно, никогда не повторится, что он снова оттолкнет ее или исчезнет; она движется на нем все быстрее, глубже, пытаясь впрок запастись этой дозой, и понимает, что ничего из этого не выйдет — она даже не представляла себе до этого момента, как сильно его хотела. И ей всегда будет мало. Время загущается вокруг них, замирая, но лишь на секунды, а затем пускается вперед на неимоверной скорости: тело скручивает ослепляющим оргазмом, немеют кончики пальцев. Хатаке прижимает ее к себе сильнее, и она чувствует, как он сокращается следом, изливаясь внутрь. Панической мысли удается пробиться сквозь толстые баррикады отупевшего мозга, что все произошедшее — полный провал. Что они наделали? Это точка невозврата, конец, без возможности начала. Сакура обессилено опадает на капитана сверху, утыкаясь лбом в немного влажный висок, и они молча лежат так какое-то время, тяжело дыша. Запах его парфюма смешивается с запахом секса, и мозги снова вышибает от этой смеси. Вдохнуть бы до разрыва легких… — Как ты? Он все еще внутри нее. — Хорошо. Слабость в голосе выдает с головой. Хатаке осторожно приподнимает под бедра и медленно выходит. — Нужно ехать. Быстрый поцелуй в висок, щеку, край губ, пальто, оказавшееся на плечах, ледяной воздух по ногам из открывшейся двери, ее родная, удобная обувь на коврике перед сиденьем. Хатаке материализовался слева от нее, занимая место водителя, окинул ее никчемную тушку взглядом. — Пристегнись, Сакура-чан, — она вздрогнула от неожиданной теплоты в его голосе, послушно нырнула ступнями в ботинки, вернула сиденью правильное положение, накинула ремень безопасности. Видишь, я слушаюсь тебя, Хатаке. Повеливай — все сделаю, как ты скажешь. Ощущение неправильности, нереальности и поломанности внезапно затопило ее до краев. Словно бы и не было всего этого получасового безумия между ними. Она смотрела, как он выравнивает машину, возвращаясь на нужную полосу, как убирает пряди волос со лба, как включает печку на обогрев посильнее, запускает дворники стереть следы их секса с запотевших стекол. В своей дорогой, измятой рубашке. В ее стареньком авто. Смотрит и понимает, что влипла сильнее, чем когда либо.***
Сакура спала, подпирая щеку плечом. Ее дыхание было медленным, лицо хронически уставшим. Какаши припарковал машину и молча смотрел, как трепещут ее ресницы. Сама беззащитность. Если бы она знала, как тяжело ему дались эти дни вне ее… Он прикрыл глаза, борясь с желанием привязать ее к себе, следить за каждым шагом, контролировать, знать, что с ней все в порядке. Это желание было охренительно ненормальным, более сильным, чем страсть, с которой он около получаса назад изучал ее тело, податливое, гибкое, она плавилась в его руках, набрасываясь яростно, словно это было единственное, чего она хотела в этой жизни. Кошка, едва не потерявшая какую там по счету жизнь? Да, Хьюстон, у нас проблемы. У нас огромные, черт возьми, проблемы, потому что теперь на нее даже смотреть будет невыносимо — помнить, что ее кожа на вкус как молочная карамель, что внутри она узкая и горячая, знать, как она стонет, когда он касается губами ее шеи. В ширинке мгновенно стало тесно, почти до боли. Сакуре шло это платье. Оно набрасывало на нее иллюзию женской хрупкости, Какаши захотел его снять сразу же, как увидел округлый вырез на спине и рельеф острых лопаток, плавность изгибов и ступни, так аккуратно обрамленные туфлями. Ее растерянность посреди толпы, извивающаяся в танце напротив Яманака, их поцелуй, вызвавший в груди бурю возмущения — никто не смеет ее целовать, она принадлежит ему. Вот только. Это не так. И он шел за ней, как пес, учуявший след лисы на снегу. Потому что нечто тянуло за ней крюками, волокло против силы, и сопротивляться уже не получалось. Когда он распахнул эту чертову вычурную дверь уборной, увидел Учиха, который даже не убрал своих рук с ремня при его появлении, ее бледное лицо и огромные глаза, эти ненормально огромные глаза, удивленные, словно ребенок коснулся огня и обжегся; увидел красный след от удара на ее щеке и эту ссадину на губе. Он думал, что вывернет ублюдку шею на сто восемьдесят градусов, повернет «до щелчка». И он сделал бы это, если бы не нее просьба. Его имя из ее уст сработало как поводок: он натянулся до предела, врезавшись в шею. Не пуская. Рин снова презирала его: ты должен был отгородить детектива от себя, а не привязываться, потому что все, к кому ты был привязан — мертвы. Мать и отец, наставник, Рин Нохара, которую он убил своей же рукой. Он обречен на одиночество, на вечное исправление собственных ошибок, и эта женщина, похоже, досталась ему в наказание за грехи. Хатаке открыл глаза, надеясь, что все это окажется полуночным бредом. Но Харуно все еще дремала на соседнем сиденье, доверчиво повернув к нему голову. Он без особого желания коснулся воздуха у ее скулы, нежно опустил руку к губам, большим пальцем очерчивая ссадину, Сакура открыла глаза, сонно утыкаясь взглядом в его лицо. С секунду осознавала, где она, а затем уголки губ совершенно по-глупому, слишком искренне потянулась вверх — словно она рада его видеть, словно они могут просыпаться рядом друг с другом каждый раз. Внутри что-то заворочалось, отзываясь на эту улыбку, и он отодвинулся, пряча нервозность за размеренностью действий: заглушить машину, дернуть вверх ручник, отключить магнитолу. — Идем, я провожу. Идем, я отведу тебя домой, а потом вернусь в свое изгнание. Туда, где мне положено быть: во льды нараки, забывать, запивать этот вечер. Она кивнула, все еще слишком мягкая ото сна, послушно позволила ему открыть для нее дверь, вложила пальцы ему в ладонь, благодарно уткнулась носом в шею, когда он приобнял ее за талию, не желая выпускать из рук. Сакура глубоко вдохнула воздух у самой его кожи, словно затягивалась. Неплохо так их поломало. Они шли в молчании, каждый погруженный в свою драму. Хатаке смотрел, как она привычными движениями прикладывает магнитный ключ к домофону, ныряет в черноту подъезда, поднимается по лестнице, игнорируя лифт. Какаши хмыкнул, догадываясь об истиной причине такого поступка. У самой двери она замерла, словно не решаясь подойти. К ручке фиолетовой лентой был привязан бежевый конверт и длинный стебель ириса. Сакура медленно приблизилась, словно там сидела живая змея. Лента плавно упала на пол, когда детектив потянула за край, освобождая послание из атласного плена, ирис полетел вслед за ней. Хатаке смотрел, как ее тонкие напряженные пальцы вскрывают конверт, вытаскивая наружу такой же бежевый квадратный картон. Несколько секунд ее глаза бегали по строчкам, а затем замерли, уставившись в пустоту. — Хокку. Хатаке не нужно было заглядывать ей через плечо, чтобы знать, о чем сказано в письме. — Хокку, — эхом повторила она, поднимая на него зеленые глаза.