*
*.................*
— И как это понимать? Чарли Батлер был мужчиной средних лет со взъерошенными блондинистыми волосами, в салатовой рубашке с принтом «CH» и зелёных шортах. На контрасте с довольно неплохо сохранившимся лицом и «сорвиголова» внешним видом Чарли можно было дать двадцать пять или тридцать, но никак не сорок один год. — Мы вынуждены опросить вас по делу Риккардо де Карли, — ровным голосом повторила полицейская лет двадцати пяти, одетая в фирменную коричневую форму с чёрным галстуком. — Моё имя Куромаджи, а это товарищ Курохонки, — она указала на стоящего рядом с собой мужчину в очках. — Какого чёрта? — нахмурился Чарли. — Разве Риккардо не упекли в психушку, тюрьму или куда-то там двадцать пять лет назад? — Всё верно, — кивнула Куромаджи. — Однако… — Что «однако»? — передразнил Чарли. — Убежал? Умер? Я не имею к этому никакого отношения. Когда мне было шестнадцать лет, я был психологическим ребёнком и не понимал, что плохо скрывать преступников у себя дома. Вы — конечно, не именно вы двое, а другие полицейские — ещё тогда сожрали у меня кучу нервов. Так что мой ответ — нет. Я не буду ни на что отвечать. Куромаджи открыла рот, дабы сказать что-то, но Курохонки жестом её остановил. — Тогда мы вынуждены объявить вас как подозреваемого. Согласно сто восемьдесят девятой статье УК ЕК отказ равносилен зачислению в данный список. — Тьфу ты! — сплюнул Чарли. — Мне не нужны проблемы. Сами посудите — для чего мне помогать сбежать или что там сделать этому идиоту? — Вы пока что ни в чём не обвинены, — сдержанно вздохнул Курохонки, — а просто будете опрошены, ибо были знакомы с Риккардо. — Он действительно сбежал? — Нет, — с минуту пораздумав, ответила Куромаджи. Сказать по правде, она не верила в виновность этого одинокого художника, ну либо он слишком убедительно лгал. — Погиб один человек. И Риккардо сознался, что знал об этом, но сам не убивал. — Кто погиб? — поинтересовался Чарли. Он наконец перестал делать вид, что является жертвой необоснованного допроса. — Товарищ Куромаку не велел говорить. — Понятно, — цыкнув, вздохнул Чарли. — Ладно, спрашивайте, что хотели, и проваливайте. У меня ещё картина не закончена. — Нет-нет, — торопливо произнесла Куромаджи, — на допрос вы должны явиться завтра с так называемым «защитником» в сорок восьмой участок. — Откуда я возьму этого «защитника»? — раздражённо фыркнул Чарли. — Нет уж. Денег у меня мало, на адвоката не хватит. Государственный мне не нужен. Лучше сейчас опросите. А то я до завтрашнего дня уж точно не закончу картину; на нервах, знаете ли, вдохновение не приходит. Заходите в дом. Полицейские, предварительно что-то занеся в протокол, вошли в небольшую двухкомнатную квартирку Чарли. Располагалось жилище Чарли в микрорайоне Л. на улице Д. в пятиэтажном доме на последнем этаже и представляло из себя логово какого-то помешанного художника — если судить по одной комнате, по крайней мере. В приоткрытом зале примерно в двадцать квадратов размером всюду были разбросаны пустые и перемазанные тюбики, банки и коробки, а некогда голые стены выглядели так, будто в комнате случился огромный разноцветный бум, ибо абсолютно всё было перемазано краской — и лишь напротив распахнутого окна (чистого, на удивление!) без штор располагался мольберт с поставленным на него холстом. Куромаджи вновь застрочила в протоколе. Зашли на кухню — очень маленькое помещение с большим окном, тоже, как ни странно, открытым. Вдоль правой стены тянулась столешница, там же была серая раковина, заваленная немытой посудой. Чарли открыл один из верхних шкафчиков. — Вам чай, кофе или цикорий? Не волнуйтесь, не отравлено, — напоследок хмыкнул Чарли. Внешне он был абсолютно спокоен, однако его нервозность выдавало постукивание костяшками пальцев по коричневой столешнице. — Кофе, пожалуйста, — кивнула Куромаджи, внимательно следя взглядом за действиями Чарли: а вдруг действительно отравит? — Итак, — Чарли сел на шаткий белый стул, — что спросите? Куромаджи приготовила ручку, дабы начать активно писать, и спросила: — Что вы, Чарли Батлер, делали шестнадцатого сентября после второй половины дня? Опрос длился полтора часа, но, как в принципе и ожидалось, ничего не дал. Ничего опрометчивого Чарли не говорил, а в ночь убийства из квартиры не выходил и не вылезал с почти стопроцентной вероятностью, судя по показаниям соседей и уличных камер. — Вот и всё, — порядком уставший за эти полтора часа, Чарли выпровождал полицейских из дома. — Моральной компенсации не будет, да? — К сожалению, нет, — ответил Курохонки. — Приносим извинения за беспокойство. Это наша работа. — У меня тоже работа есть, — грустно вздохнул Чарли, — концы с концами вполне нормально свожу. Так что убийство Клеопатры мне тупо не нужно. Кромаджи резко остановилась в дверях. Взглядом пробежавшись по протоколу, она резко обернулась. — Пожалуйста… не могли бы вы пойти с нами в участок? Чарли с удивлённым выражением лица моргнул. — Зачем? — Вы… — Куромаджи судорожно вздохнула, — Вы задержаны по подозрению в убийстве.*
*.................*
На входе в сорок восьмой полицейский участок Куромаджи и Курохонки встретил не вахтёр, как это бывает по обыкновению, а сам начальник собственной персоной — Курон был необычайно низким мужичком для своих тридцати двух лет. Обычно его глаза источали только некую осуждающую серьёзность, однако сейчас Курон был хмур и будто чем-то обеспокоен. — Вы привели подозреваемого? — странно посмотрел начальник на дуэт молодых полицейских. — Разве я не говорил вам назначить слушание на завтра? — Тут такое дело, товарищ Курон, — почесал в затылке Курохонки, — Чарли Батлер самолично настоял на том, чтобы мы выслушали его в его квартире. Впрочем, держите отчёт. Он скажет вам больше, чем я, да и более внятно. Курон с серьёзным видом принял от помощника документ, после чего минут десять внимательно вчитывался в содержимое. Однако под конец едва подавил удивлённый возглас: — Невероятно. Это, как выразился бы товарищ Куромаку, странно на 63%. Недавно товарищ Курокайхо привела Родефа — он, идентично Чарли, тоже сначала имел нормальное алиби, а в конце сказал что-то, что выдало его. — Подождите, Родефа?! — встрепенулся Чарли, вмиг округлив глаза. — Он жив? Когда де’Карли жил со мной и ему надо было что-то сделать тайком от меня, он ссылал меня к… к так называемым одноклассникам, но при этом наказывал не упоминать его при них, и Родеф… у него вроде как была дислалия и шиза, из-за чего его упекли в психушку… мне говорили, что он там умер. Так это неправда? Его выписали? Родеф правда… жив? — последнее предложение прозвучало бессвязно, тихо и даже как-то жалко. — Ну, насчёт шизофрении вы, конечно, ошибаетесь, — серьёзно изрёк Курон. — А выписали Родефа ровно десять лет и восемь месяцев назад. — Почти одиннадцать лет… — вероятно, если бы Чарли не подхватила Куромаджи, он бы сполз на пол. — Подождите! Мне надо с ним увидеться! — К сожалению, вы являетесь подозреваемым, поэтому не можете, — сочувственно проговорил Курохонки. — С чего это?! — начал закипать Чарли. Куромаджи уже не держала его. — Разве вы сами не сказали, что, мол, я вне подозрений и так далее?! — Так вы не помните? — вдруг осенило Курона. — Пожалуйста, прочитайте третью строчку снизу. Чарли начал читать конец протокола. И с каждой секундой его глаза округлялись всё больше. — Это ложь, — не совсем уверенно фыркнул Чарли. — Я не помню такого. Курон прикрыл веки, будто стараясь выбрать подходящую формулировку. — Родеф утверждает то же самое. Он, как и вы, выдал себя последней фразой. — Что прикажете делать, товарищ Курон? — спросил Курохонки, с деланным интересом наблюдая за тем, как Куромаджи помогает сесть шокированному Чарли на диван. — Дождёмся товарища Курохико, он должен привести Мим — Трефовую, ранее водившую дружбу с Риккардо де Карли. Если ситуация будет аналогичная, то мы будем вынуждены, так сказать, «копать глубже». И известить об этом товарища Куромаку. — И чьё убийство так всполошило нашего холодного мэра? — хмыкнул Чарли. Курон и Курохонки перекинулись взглядами. — Его сестра, Клеопатра, — после минуты раздумий изрёк Курохонки. — А, ну тогда понятно, — хмыкнул Чарли. — Ради «простого народа» он вряд ли стал бы так подрываться. Курон, осуждающе взглянув на Чарли, уже хотел что-либо возразить, однако его прервала открывающаяся со скрипом входная дверь.