*
*.................*
Дверь Пику открыл чуть удивлённый Алебард. — Здравствуйте, я к Зонтику, — спокойно сказал Пик. — К Зонтику?.. — Алебард выглядел помятым и растерянным. — Он сказал, что пошёл к тебе, десять минут назад… — Чего? — Пик удивлённо вскинул брови. — Я приехал-то только минут семь назад. И не предупреждал его. Он просто не мог знать. — Я… я не знаю, — Алебард стал неловко теребить край рукава. — Юный Господин говорил так убедительно… он с детства был примерным ребёнком… я и мысли не допустил, что он может лгать! Пик закатил глаза. Иногда он считал, что этого старого слугу надо уже давно поменять. Хотя Алебард был Трефовой масти, возраст его уже давно перевалил за семьдесят, ибо в доме Куромаку он служил ещё до рождения Зонтика и Пика. Да что там — ещё до рождения Куромаку. — Куда он пошёл? — задал вопрос Пик. — Налево, за ограду, — дрожащим голосом проговорил Алебард. — Прошу прощения… Однако Пик уже не слушал. Он не понаслышке знал, что из Зонтика лжец никакой. Даже в детстве ложь по типу «это не я взял конфетку» могла вызвать у Зонтика сильнейшие угрызения совести. Да, Куромаку с детства говорил сыну, что лгать — это плохо, однако в то же время сам являлся первоклассным лжецом. В политике без этого никак. Зонтик в общем был на удивление честным и бесхитростным малым. Пик не удивился бы, восприми Зонтик всерьёз даже самую глупую шутку Вару — благо, что эти двое учатся в разных классах. Пик шёл в указанном Алебардом направлении. На сердце у него отчего-то было неспокойно. Да и врать Зонтику резона не было. Ничего запретного он не покупал и не делал: не курил, не пил, вообще не совершал ничего подобного. Ибо это было небезопасно. Пик приложил руку с телефоном к уху. Послышались гудки. Однако никто не ответил. Вдруг на площадке, мимо которой проходил Пик, он краем глаза заметил знакомую фигуру, стремительно удаляющуюся. — Зонтик? — довольно громко спросил Пик. Однако фигура продолжила идти прочь. Пик ускорил шаг. — Зонтик!*
*.................*
Цель была поставлена ещё дедом Куромаку. Но Куромаку слишком часто сомневался в правильности плана, слишком много раз редактируемого им же. Восстание, дабы спасти Трефовую масть, на которых уже как десять лет начали косо поглядывать Бубновые и Червовые — но неужели нельзя решить всё мирным путём? Сейчас властью были недовольны многие — уж слишком хорошо всё было у её представителей. Столица процветала, предводимая никому неизвестным Королём, а самые дальние города погибали медленно и болезненно, затухая незаметно, но ощутимо. «Любая жертва ради цели.» Как и говорил ему отец. Нельзя останавливаться и жалеть о жертвах на благое дело. Правителю нужно многое: ум, расчётливость, умение лгать и жертвовать. И отец жертвовал. Жертвовал несоизмеримо многим, но проиграл, в конце концов погибнув от рук собственного эксперимента. Риккардо Де Карли был ничьим ребёнком — дитя из пробирки, порождённое сумасшедшим учёным, в роли которого выступал бывший мэр. Порождённый, чтобы в конце концов умереть, всю жизнь нося табличку «бомба замедленного действия» для посвящённых. А потом Риккардо поставили перед фактом, что у него есть младший брат. И брата он возненавидел. Уж слишком дорого стоило для Риккардо внимание и похвала отца, так легко получаемые братцем — однако по мере раскрытия правды обожание сменилось на ненависть. Эксперимент оказался неудачен, как и многие другие: Риккардо вышел из-под контроля и со слезами радости и отчаяния на глазах у всех прикончил названного отца, однако до брата добраться не успел. Куромаку с радостью заменил бы Риккардо на кого-либо другого. Но вот беда — Пиковые не рождались уже более тридцати лет. На радость ли? Была девочка, некая Гера, но едва она услышала предложение — смерть или становление оружием, — покончила с собой с помощью магии. По официальной версии её казнили. Отец всегда говорил Куромаку, что нет слишком высокой цены. Что выполнение цели, заключающейся в спасении целой масти, не может даться малой жертвой — для её достижения нужно пожертвовать собственной человечностью. Той малостью, которой при рождении не обделён никто. Как бы ни старался, что бы ни делал, чем бы ни жертвовал Куромаку, он осознавал, что не подходит под определение идеального наследника. Все его попытки переговоров с Королём едва не стоили ему кресла мэра — и это удручало. «Любая жертва ради цели.» Иногда Куромаку ловил себя на мысли, что его и безупречно безэмоционального отца отделяет слишком многое — за двадцать лет Куромаку так и не смог побороть остатки человечности. Он полюбил навязанную супругу и сына от неё же, полюбил своё положение и мог бы полюбить названного брата, ни на что не взирая, если бы только Риккардо не обозлился на него, отца и весь мир. Однако кое-что всё ещё связывало Куромаку с отцом — страх того, что жертвовать в итоге станет нечем. Страх был един, но нёс в себе разные смыслы: Куромаку боялся потерять то немногое, что по-настоящему любит, и впасть в отчаяние, обезумев, уподобясь названному брату, а его отец боялся, что если станет нечем жертвовать, цель не будет достигнута. Неисправного Риккардо нельзя заменить — нельзя было до недавнего времени. Тогда считалось, что он выведен из строя и бессилен, сдерживаемый множеством цепей и приборов, — до недавнего времени. Но Клеопатра, любимая старшая сестра Куромаку, скончалась не без помощи про́клятого эксперимента. И он не будет ждать, пока этот самый эксперимент — или всё же брат? — убьёт ещё кого-то. Именно по этой причине самоназванный Риккардо Де Карли, ничейный ребёнок, неудачный эксперимент, убийца собственного отца и просто мстительное существо, будет тихо казнён днём завтрашнего дня — ибо до этого трое подозреваемых должны будут в последний раз переговорить с бывшим другом под камерами. Как надеялся Куромаку, это поможет хоть что-то прояснить. Если говорить об этих самых подозреваемых, то все трое — Червовый Чарли Батлер, Бубновый Родеф и Трефовая Мим — вызывали у Куромаку сильнейшую головную боль. И использование на них своих способностей, и само исследование непрозрачно намекали на возможность того, что в тот самый момент опроса их некто контролировал. И всё — остальное лишь призрачные догадки. Но кто мог контролировать сразу троих представителей разных мастей? Непонятно и неведомо — и это раздражало. Куромаку неподдельно боялся за сына. То, что Амбрелл относительно спокойно — настолько, насколько это было возможно при его непозволительно мягком характере и нраве — отреагировал на известие о смерти своей тёти, говорило именно Куромаку о его запоздалом, но взрослении. «Любая жертва ради цели.» Но на этом плохие новости не заканчивались. Вернее, просто новости — всё же то, что сын наконец стал твёрже, было несоизмеримо хорошо. Но было плохо то, что в последнее время отношения между Куромаку и Николь стали натягиваться. Оба с головой уходили в работу: Куромаку решительно не мог не разобраться с погибелью сестры, а Николь экспериментировала больше, чем когда-либо. И оба негодовали, что не могут много времени проводить друг с другом. Это удручало. Однако такая жертва, как ухудшение отношений, породила такую выполненную цель, как долгожданные результаты экспериментов: Николь смогла доказать, что после того, как человек достигает стопроцентного контроля над своей мастью, переходит на следующую степень, становясь представителем более сильной масти, но с всего пятнадцатипроцентным контролем. И это открытие можно сказать спасло Куромаку жизнь, ведь совсем недавно число его контроля над Трефовой мастью достигло девяносто восьми. А стать Пиковым с минимальным контролем — удовольствие ниже среднего. И это ещё с учётом того, что чем выше сила масти, тем сложнее улучшать над ней контроль. Но исходя из результата эксперимента вставал вопрос: что будет после достижения ста процентов Пиковым? И Николь трепетно и рьяно, с восхищённым удовольствием решилась найти на это ответ.*
*.................*
— Зонтик! — Пик нервно сжал кулаки, когда окончательно убедился, что фигура, стремительно удаляющаяся, принадлежит именно его другу. Однако то, что Зонтик не реагировал на зов, а его походка была несколько подкошенной, нервировало и напрягало. Осознав, что звать, видимо, бесполезно, Пик побежал, несмотря на то, что и идя быстрым шагом мог бы запросто догнать Зонтика. Однако то чувство, что помедли он на секунду — и не успеет, не давало покоя. Но тут Зонтик (а это был уже без сомнения он) остановился. От неожиданности Пик едва не врезался в его спину, но успел притормозить. Зонтик так же резко обернулся, и Пик на секунду не признал в нём того, кого знал всю жизнь: на дне глаз Зонтика, сейчас мутных и тёмных, плясали и словно светились, несмотря на дневное время, ярко-салатовые огоньки. Пик всегда учился лучше всех в параллели. Ну, за исключением как раз Зонтика — и именно поэтому он вспомнил отчего-то выученный наизусть в пятом классе признак, означающий то, что человека держат под контролем. Неестественное свечение в глазах… Пик больше на инстинктах увернулся от выпада ножом, неким образом оказавшимся в руке друга. Именно в этот момент он осознал, что его догадки оказались как нельзя верны — Зонтика держат под контролем с помощью магии масти. — Очнись же! — взвыл Пик, уклоняясь от уже второго выпада. Страх заполнил всё его нутро, несмотря на обычно холодную натуру. — Это же я, Пик! Однако третьего выпада не последовало. Вместо этого Зонтик, явно одержимый, подставил нож к собственной руке. Интуиция Пика взвыла, что надо что-то делать, а иначе последствия будут крайне печальными. Уже слабо контролируя себя, Пик схватил друга за ту руку, в которой тот держал оружие. На несколько секунд их обоих окружили фиолетовые лепестки магии, и Зонтик, утратив салатовый блеск в уже не таких мутных голубых глазах, обмяк на руках Пика, рухнувшего на колени. Пик огляделся. Вокруг было ни души — как, впрочем, и несколько минут назад. Пик знал, что эта самая фиолетовая магия, сбившая с Зонтика одержимость и так вымотавшая его самого, называется магическим всплеском, который появляется как раз тогда, когда магия масти наконец пробуждается. В последний раз рвано вздохнув и тщетно попытавшись унять колющую тело боль и учащённое сердцебиение, Пик отрубился.