Крылья свиты

      — Эндрю, задержись, — попросила Эммалин, едва компания монстров двинулась по направлению автомобиля Эндрю. Парень не помнил, чтобы становился личной собачкой девчонки, поэтому даже не оглянулся. — Эндрю!              Менеджер вылетела ему наперерез, игнорируя насмешливый взгляд брата и Ники, обеспокоенный Кевина, а также полное безразличие Аарона и самого Эндрю. При желании голкипер мог смести ее с дороги, однако что-то в ее взгляде говорило, что дело не шуточное, а беспокоить его по мелочам менеджер бы не стала: трудно ей давались контакты с настолько проблемным игроком, поэтому она предпочитала поддерживать хрупкий мир, основанный на том единственном, что их соединяло — обещание. Кевин был важен Эндрю, Эмилио Эммалин, и парадоксально, но успокоить Кевина могла лишь дочка телеведущей, когда как обуздать ее братца был способен лишь монстр голкипер. На том их союз и был заключен — распределении обязанностей: Эммалин делает все, чтобы задержать Кевина в команде, а Эндрю присматривает за ее братом и не позволяет ему пуститься во все тяжкие. Подобные встречи двух пастухов собственных семей обычно касались непосредственно безопасности одного из подзащитных.              — Пять минут и живо. — Эндрю развязно выудил сигарету. — Так что за дурь посетила твою сумазбродную черепушку, цитерия?              Эндрю закурил, бессовестно выпуская дым в лицо Эммалин. Он знал, как девушка ненавидела сигареты — вся кривилась и морщилась, однако стойчески терпела, даже занимаясь столь ненавистным ей: «Пассивным курением». Обычно Эндрю уважал Рене настолько, чтобы не курить в ее присутствии, коль та ясно дала понять, что не любит подобное, Эммалин в зажженной сигарете видела то, что Эндрю не ценит ее настолько, чтобы учитывать желания и идти на уступки.              — Звонили из полиции Окленда.              — Ооо, все, твое время вышло, — намылился на выход Миньярд, когда девушка вновь выскочила перед ним, упрямо проедая взглядом.              — Ты прекрасно все понял, кто звонил и почему!              — Что бы не предъявили, это не я, это мой злобный клон.              — Я не скажу тренеру, только разберись с проблемами до того, как они нагрянут к нам под дверь, или начнут давить на комитет! Мы и так на волоске от провала! А этот провал не нужен ни тебе, ни мне — Кевин окажется в пролете, если нас расформируют и не сможет тренировать моего брата!              — Тебя хоть что-нибудь в этой жизни волнует, кроме сталкерского долга и брата?              — А тебя видимо не волнует ничего! — залепетала менеджер, давя на заключенное обещание. — Ты же знаешь почему Джейни Смоллз вскрыла вены!              — Допустим.              — Расскажи!              — С чего ради? — удивился уверенности девушки Миньярд.              — Мы же друзья!              — Мы не друзья, а ты меня раздражаешь. Если это все, то…              — Правду за правду! Давай, говори что тебе нужно.              — Да тебя убить проще, чем выносить твою надоедливость…              — Разве ничего не хочется узнать? Я полезна в разведке. У меня достаточно темных секретов в закромах телефонов. Вот, например недавно я узнала что брекенриджская нападающая Ливеретт Абретти рассталась с парнем, поэтому злость срывает на соперниках! Ух, вероятно мы застали ее не в лучшее время! Она вся на нервах, мне ее подружка сказала, что Ливеретт то плачет, то огрызается, а потом плачет из-за того что огрызается — совестливая очень! Теодора Мулдани посетила минувший вороний матч, ее видели вместе с Эдит Одьен — это памятная традиция вороньих девушек, старшие дарят младшим их номера, а пошла традиция от Теодоры! Она такая классная, Жасмин Рассол — нападающая воронов, — просто обожает ее, такие интервью с восхвалениями давала, ясно что повторяет и не просто так, Теодора — звезда женского экси! А Жасмин Рассол — единственная нападающая из девушек-воронов на данный момент, — дочка того самого нападающего Джейкоба Рассела, чей самолет разбился над Вермонтом! Говорят, что он принял снотворное, поэтому проспал аварию! Возможно он так ничего и не понял, ведь заснул, хотя его жена отправила предсмертное голосовое сообщение. Ты знал, как наступает смерть во время крушения? Не знал? А, у нас же другой сюжет…!              Эндрю вдохнул.              Эндрю выдохнул.              Эммалин продолжала болтать, кажется еще только входя во вкус.              Эндрю подумал, что мог бы спрятать труп менеджера на стройке, как раз на месте строящегося здания. Прикинул, сколько это мороки и что потом придется самому вытирать сопли Кевину. Вспомнил о своей заинтересованности в личности вороньего четвертого номера, и то, что он вообще-то не сталкер и самостоятельно что-либо узнавать о нем не собирается, даже если жжется. Осознал, что если сейчас он пырнет эту болтливую дуру, то все придется делать самому, а у него будто нет более важных дел. Будто ему не плевать.       Так Эндрю постиг дзен и смирился с раздражителем. Все равно она не опаснее комнатной чихуахуа, однако раздражения вызывает столько же. Уж что у нее получалось хорошо, так это прилипать банным листом и с упрямостью барана идти к своей непонятной цели, не брезгуя любыми методами, чтобы получить желаемое. Хотя, и пользу с нее тоже можно было стрясти — только поэтому он все еще терпел общество менеджера. Ведь как раз кое-что давненько не давало ему покоя. А точнее кое-кто…              — Что ты успела нарыть на этого Веснински?              Приободрившаяся Эммалин, еще не наболтавшаяся для душевного равновесия, впорхнула в любимую сталкерскую стихию, тут же хлопнула чехлом и включила телефон, практически мгновенно начав тараторить о чем-то из своих заметок:              — Я выяснила кое-что! — Эммалин с бешеной скоростью листала рассортированные заметки, подкрепляя слова отрывками матчей и интервью, что скачала на телефон. — Как говорила ранее, у него нет личной страницы в социальных сетях — лишь та, что ведет менеджер, она ненатуральна и фальшива, но надо признаться, сделана стильно. Я веду ваши командные страницы уже несколько месяцев, но такого изящества добиться не могу, — поделилась Эммалин. — Его образ раскручивают и преподносят — Натаниэль многим нравится, а еще его считают лидером той части свиты, что существует отдельно от Рико и Кевина. И я соглашусь с этим наблюдением — всеми тройными связками на самом деле руководит он, он же чаще всего дает команды Эдит и Жану на французском. Мы с Кевином смотрели записи их игр, Кевин считает, что у Натаниэля аналитический ум и лидерские задатки. Пятый и третий номер слушаются его беспрекословно и доверяют так, как не доверяют капитану. И они слушают его с большей охотой, чем капитана. В случае сложных ситуаций они идут за советом к нему, а не тренеру или королю. Жан в критические моменты чаще пасует ему, многие вратарские связки Эдит так же перенаправляет ему. Его личные характеристики растут на глазах — он самый быстро развивающийся инсайд года. С его статистикой и командной работой не удивлюсь, если через пару лет, после выпуска Рико, он возглавит воронов.              — Даже так? — приподнял брови Эндрю, выпуская клубы пара.              — Если продолжит развиваться в том же духе, разумеется, — отмахнулась Эммалин. — Ты бы видел его последний матч с шакалами Брекенриджа! Это было удивительно! Для воронов — это практически фантастический шаг.              Эммалин загорелась так же как Кевин в лучшие моменты. Она была всем сердцем влюблена в экси, пусть и по своему.              — Что касается плана его развития. Мне кажется он тренируется даже больше остального основного состава — Кевин предположил, что все дело в ночных тренировках и я согласна с ним. Полагаю, он, вместе с Моро и Одьен, собирается по ночам, чтобы шлифовать игру — они тоже развиваются быстрее положенного. Вы говорили, что раньше он был в бегах, и это видно! Он прекрасно ориентируется в беспорядке, когда теряются другие, а еще быстро бегает! Его можно назвать самым быстрым игроком Эдгара Аллана, если не самым быстрым игроком всего дивизиона. Желания ему не занимать — играть ему нравится. Чего ему не хватает? Разумеется, опыта, но все придет со временем — вороны, при всех их недостатках, раскрывают игрока на максимум, а он еще только зреет и…              — Дальше, — Эндрю уже давно понял, что при желании Эммалин может рассчитывать характеристику долго и упорно, дай ей волю — она разберет игрока по кусочкам и составит план его игрового роста аж на пять лет вперед. Хоть Кевину ее прогнозы льстили, Эндрю вводили в скуку, все эти подсчеты, формулы и цифры казались сущим бредом.              — По недостаткам так же могу отметить само его состояние. Он нездоров — от цвета кожи, до синяков, что выступают из-под одежды, — менеджер протянула мобильник, показывая фотографии, выцепленные из матчей, газет и интервью, почти покадрово, что пугало — у сталкерши была невероятная коллекция. — Он не может раскрыться в должной мере из-за своего самочувствия — по хорошему, ему бы отлежаться, съездить в какой-нибудь центр и принять витаминов. Его не раз выпускали играть с температурой — я могу определить состояние игрока, и боже, то, в каком состоянии он выходит на поле — это ужасно! — Эммалин принялась в деланом жесте душить телефон, выказывая всю степень своего шока. — Натаниэль кажется скованным! Если присмотреться к его походке — он хромает. Скорее всего имеет место быть насилие, хотя мне все еще сложно представить, что дела свиты настолько плохи. В противовес Моро и Одьен выглядят здоровее — Моро уж точно, если судить по прошлым записям. Замечаю, что чем паршивее выглядит Натаниэль, тем лучше его друзья.              — Мученик, — фыркнул Эндрю              — Эта партнерская система поразительна! Жан, Натаниэль и Эдит будто понимают друг друга на каком-то невербальном уровне, — вдохновленно восхищалась девушка. — Натаниэль поднимает клюшку, а Жан уже пускает мяч. Эдит всего-то вздрогнула, а Натаниэль уже кинулся наперерез руки Рико. Они даже фразы друг за друга заканчивают, поразительно! Жан, Натаниэль и Эдит будто части одного целого! Ты тоже замечал это? Кевин на взводе, если никого нет рядом — он старается проводить время со мной и тобой. У Рико все еще нет партнера, кажется он ожидает возвращения Кевина. Или просто не может приспособиться к жизни без него. Особенно плохо он переносил побег Кевина, по крайней мере на корте — но кажется корт прекрасно отражает отношения игроков вне игры, — до появления Натаниэля. Я заметила, что практически все партнерские связки с Кевином Рико воспроизводит с Натаниэлем, вынуждая Натаниэля становится практически вторым Кевином.              «Потому что твое место уже занято» — сказала Эммалин в разговоре с Кевином после побега из студии матери. Место и было занято. Натаниэль зашел в жизни воронов и в кратчайшие сроки стал своим. Кевин мог даже не делиться с Эммалин своими чувствами, она все читала по его взгляду, по реакциям, по тому, как он следил за партнерскими связками Натаниэля с крошкой Эдит и Жаном Моро. Натаниэль заменил им Кевина. Нет, возможно Натаниэль оказался куда лучшей заменой, что превзошла оригинал — Жан, ранее блеклый и мертвый… сиял. Он улыбался на записях как никогда, он давал пять напарнику, он оберегал спину Натаниэля. Жан Моро с появлением Натаниэля будто обрел второе дыхание. Все вороны с появлением Натаниэля испытали странные метаморфозы, но итогом стал поразительный матч, когда он перетряхнул всю игру, ради спасения положения защитников. Менеджер видела эти связки, прекрасно понимала, на ком они основывались и кто стал инициатором. Сделал бы так надменный и величавый Кевин Дэй? Ответ напрашивался сам. Нет. Кевин никогда не оборачивался на команду, на свиту, так же, как Натаниэль.              Однажды Эндрю вытряс ее из постели, чтобы она помогла Кевину справиться с кошмаром. Ему постоянно снился этот день, он утыкался ей в грудь и умолял спасти его. Умолял простить его. Эммалин умела развязывать язык собеседнику, ненавязчиво, ласково, она добилась своего практически без всяких усилий. Кевин ломался и хватался за менеджера и вратаря, потому что они вызвались его держать.              — Не плачь, Кевин. Я найду для тебя место, ты же мой брат.              Быть может Рико понимал что сотворил нечто непоправимое и впервые в жизни был готов делать уступки. Манипулировать человеком можно только зная, чего он хочет. Рико знал Кевина лучше кого-либо другого. Кевин всегда хотел двух вещей. Экси и семью. Экси он потерял навсегда. Рико был ему семьей. Но Рико более никогда не сможет быть ей, не после того что сделал. Тогда Морияма вспомнил о просьбе Кевина.              — Ты станешь помощником тренера… будешь тренировать свою Эдит, — на его памяти Рико впервые назвал ненавистную Одьен по имени. — Ты хотел воспитать ее для себя. Я больше не подойду к ней. Впредь она принадлежит тебе.              Рико сжал скулы Кевина в руках.              — Делай что хочешь, я отдам ее и Моро тебе, они могут быть у тебя. Прекрати реветь.              Эдит будет считать его родителем, Жан — лучшим другом. Он сможет воспитать звезд. Он оградит их от жестокости, теперь они смогут быть в порядке. Он может обрести семью, которую пытался формировать, о какой грезил с момента, как Натаниэля привели на смотр. Рико отнял у него будущее, но отдал жизни Жана и Эдит в полное распоряжение. Даже в аду можно создать охлаждающий оазис и Рико благословил его.              — Я отправлю сюда Жана. Эдит скорее расхнычется чем сумеет помочь тебе.              Он называл их по именам. Признавал их собственностью Кевина. Он дарил их судьбы Кевину, одновременно привязывая его к гнезду. Он найдет на ком сорвать злость, зато Кевин, более не грозящий отнять его место, будет доволен, будет рядом. Он видел будущее, что даст Кевину. Он свяжет Кевина этими двумя.              Собственная жизнь или Эдит и Жан.              Все это Кевин рассказал ей.              Можно было бы предположить, что у него есть выбор, но выбора не было изначально.              Кевин не мог поступить иначе. Кевин не оборачиваясь покинул гнездо, стараясь не думать вовсе. Чтобы затем задыхаться от подступающих к горлу кошмаров.              — Он отдал мне их. Будто в замещение, — в бреду повторял Кевин. — У меня больше нет будущего, но могла быть Эдит и мог быть Жан. Он отдавал мне свои игрушки взамен на сломанную жизнь. В детстве он поступал так же. В сердцах рвал подаренные моей мамой книжки, а потом возмещал своими дорогими игрушками. И Жан знал это, я не говорил, но он понял, ведь он тоже знал Рико лучше всего на свете. Он знает что я мог что-то исправить, что получил привилегию на владение. Мог изменить положение дел в гнезде, потому что Рико хоть немного, но слушал меня. Что мог спасти Эдит. Жан ненавидит меня за то, что я не просто не спас их, но и подверг на мучительную смерть… А Эдит не ненавидит, этот глупый ребенок ничего не понимает, что намного, намного страшнее…!              — С побегом Кевина и до возвращения Натаниэля ситуация в гнезде продолжала ухудшаться и пиком должна была стать смерть Эдит Одьен, — безжалостно отсекла очевидное менеджер. — Натаниэль так и сказал Кевину после интервью, что Рико практически убил ее. И мне кажется убил бы, потому что тогда она не была важна, потому что тогда…              — Некому более было сдерживать Рико, — продолжил Эндрю, заинтригованный загадкой вороньих настроений из-за фигуры Веснински в ней. Забавно, что до того, как лично повстречать этого странного ворона, он не особо интересовался тем, что враги из себя представляют, важнее было оградить от них Кевина — выполнить обещание. — Возможно, он проверял границы дозволенного. Какого это — убить человека. Но не только это. Она должна была стать… Назиданием Кевину.              — Да…! Ты удивительно прагматичен, Эндрю! — поразилась менеджер. — Кевина считают предателем. Рико считает его предателем, ведь он сам милостиво позволил ему забрать собственное имущество — возместил свою вину. Кевин сбежал, но вещи уже принадлежали ему. Вот он со злости и принялся ломать Жана и крошку Эдит так, как во время детских ссор уничтожал книжки Кевина.              — Какая ублюдская логика… — посмеялся Эндрю.              — Рико ломал воронов вокруг себя. Кевин их предал. Натаниэль же сплочал. Поэтому Натаниэль важен. Достаточно отметить то, как они смотрят на него.              — Этим фанатикам нужен новый идол, — скривился Эндрю. Вороны и правда напоминали секту. И судя по тому, сколько шрамов Эндрю увидел на Веснински — именно его они вознесли на алтарь. Оставалось гадать, намеренно ли Веснински делает все это, или силой невиданной случайности. И черт его знает, что страшнее.              Эммалин заправила светлый локон за ушко, листая бесчисленные заметки в ящике Пандоры своего телефона.              — Ему не нравится собственное имя. Я заметила это еще на шоу мамы — он едва заметно вздрагивает, морщится и чувствует дискомфорт. Сокращение «Ниэль» куда более сокровенное, так к нему обращаются только Моро, Одьен и девушки. Так можно определить с кем Натаниэль на самом деле ладит. Ему некомфортно в костюмах — он постоянно пытается скрыться в тень. Он привык быть незаметным, чужое внимание его напрягает. Он опасается взрослых мужчин. По тому же шоу мамы видно, как он шугался Оскара, когда он выносил напитки. С ровесниками дела обстоят проще, но он так же насторожен. Я замечала его жесты во время шоу — он прикрывал от мамы крошку Эдит, он уводил разговор в сторону, чтобы избегать опасных моментов. Он переводил внимание на себя, чтобы Жан и Эдит оставались в безопасности. Когда Рико проходил мимо, он подставлялся ему, так Рико обходил Жана и Эдит стороной… — девушка пожевала губу и принялась пересылать особенно яркие фотографии на телефон Эндрю, предположив, что он захочет подумать об этом самостоятельно. — На данный момент это все. Я буду следить за назначенными интервью, чтобы раскопать больше. Например, я все еще не в курсе его вкусовых предпочтений — что ему нравится, что нет, если ли аллергия на что-либо, чай или кофе, — а они тоже многое могут сказать о человеке…              — И как ты все это раскапываешь?              — Все просто, я уже читала эту трилогию! Шучу, шучу…! На самом деле я просто люблю наблюдать за людьми. Если наблюдаешь, то начинаешь многое замечать. Я и о вас много знаю, — заявила Эммалин. — Эндрю живет контрактами и обещаниями, Кевин любит историю, а особенно «сказки о короле Артуре», Ники чувствует себя одиноким и неприятным в твоей семье, неудачные шутки — его способ социализации, Аарон встр… Аарон занят учебой, тебе бы тоже не помешало, я видела твои оценки, кстати, ты вообще чем занимаешься на парах? Я болтала с твоими одногруппниками! Ты в курсе, что семестровые никто не отменял?              — Если однажды ты покинешь команду, мне придется тебя убить, — заявил Эндрю. — Вся эта информация должна умереть вместе с паразиткой сталкершей…              — Очень смешно!              — Я не шучу.              — Зачем всегда так драматично? У тебя разве в тексте прописано…? А, точно, прописано. Персонажи трикстеры с их псевдо-пафасом такие трудные, наверное качественно прописать тебя — такая морока… — Эммалин возвела горе очи к небу, возвращаясь к сути дела. — Теперь твоя очередь. Почему Джейни Смоллз вскрыла вены?              Эндрю никогда не нарушал своих обещаний. Однако тянул с рассказом долго, отрываясь за покалеченные нервы. Только докурив сигарету, он кинул короткое, как собаке кость:              — Джейни моя сестра.              — С… Чего? — подавилась Эммалин, да так, что кашляла еще какое-то время. — Чего?! Откуда?!              — Ты не знаешь откуда берутся дети, цитерия? — ласково-издевательски поинтересовался Эндрю, словно общался с умственно отсталой. — Только с этим давай-ка не ко мне, договорились?              — Откуда у тебя сестра?! Она же… Я думала кроме Аарона и Ники…              — Не родная. Она была такой же приемной дочкой семьи, что какое-то время имела надо мной опеку.              — Вы провели вместе детство в приемной семье?              — Нет, Джейни попала туда сразу после моего отбытия. Я сам узнал о Джейни, лишь когда мы пришли ее завербовать.              — И как прошло знакомство? — полюбопытствовала Эммалин.              — Феерически, цитерия. Настолько, что когда мы ушли, девочка поспешила вскрыться.              Последующие события были известны, поскольку сама Эммалин наводила справки. Джейни вскрыла вены, без каких-либо видимых причин. Это уже тогда показалось Эммалин странным, чтобы старшеклассница выпускница, талантливая нападающая, которую решила завербовать команда первого дивизиона, вдруг решила покончить с жизнью. При чем сразу после контракта, что ей всучил Ваймак. Похоже, причины на то были, и Эндрю был осведомлен, что стало толчком для попытки самоубийства Смоллз.              — Но почему она сделала это? Зачем?              — Бип-бип, ваше время истекло.              — Что тебе нужно? — Эммалин страдальчески вздохнула. — Правду за правду.              — Родственники не просто так бегали за тобой и братом. Что же за кусок вам завещал папочка? — перебил Эндрю, вкинув вопрос специально побестактнее, наверняка такой, чтобы Эммалин не захотела отвечать.              — А, это… — Эммалин сложила руки на груди. — Нехорошо считать чужие деньги, знаешь ли! Подумай о своём моральном облике!              — К твоему горю, у меня его нет. Слушаю, — Эндрю ясно дал понять, что более тактичного и аккуратного вопроса ей не ждать. Чтобы обмен вышел равноценным, она должна предложить что-то столь же важное. Девушка ожидаемо побелела, чуть вздрогнув — Эндрю все равно что засунул руки в ее внутренние органы. Раскапывать чужие тайны она любила, но когда выдавала собственные, нервничала. Но условия сделки — это условия сделки. Эммалин не могла пойти на попятную и нарушить данное Эндрю слово, иначе потеряла бы и без того потом и кровью нажитое, пусть натянутое, но сотрудничество, что между ними образовалось.              — В общем… Папа и мама владели равными частями студии, однако доли есть и у меня с братом. Папа постарался, переписав на нас небольшие, но все же части, с которых капают проценты от дохода. Брат говорит, что так отец оберегал нас от мамы, хотя существует вероятность, что он хотел позлить маму — она не может забрать эти части, зато мы, при желании, можем отсудить у мамы долю, воспользовавшись этими частями. Родственники, которые брали нас на попечение, не были добросовестны, всем хотелось получить золотой кусок от нас — всё-таки это студия ведущего телеканала страны. Помню, Эмилио постоянно совали бумаги на подпись, но он не писал, и мне не давал ничего подписывать… Мы не планируем судиться с мамой, нам не нужна ее студия, даже проценты лежат на сберегательном счету на наше будущее — на жизнь вполне хватает спортивной стипендии, за обучение и жилье мы не платим. Однако Эмилио не отдаст маме части из принципа, он все еще обижен на нее. А маме это здорово мешает развивать проект — тяжело вкладываться во что-то, когда знаешь, что в любой момент может прийти кто-то и все отобрать… Так почему Джейни сделала это?              Эндрю какое-то время оценивал услышанное, рассчитывая, достаточно ли менеджер настрадалась для раскрытия той части правды, что требовала от него. В конце концов, глядя на то, как она побелела, как нервно поджала губы и принялась то включать, то выключать телефон, дал короткий ответ:              — Она считает меня виновным в том, что случилось с ней, — обтекаемо выразился Эндрю. — И в команду со мной в комплекте она не пойдет. Я сразу сказал об этом, однако вы как всегда не посчитали нужным меня послушать.              — Твое: «Это бесполезно, зря тратите время», — нисколько не похоже на: «Она злится на меня за некую ошибку прошлого, пока я в команде Джейни скорее вскроется, чем пойдет с нами»! Тебе так не кажется?              — Я не обязан перед вами отсчитываться. — пояснил очевидное Эндрю, покрутив в пальцах таблетку и закинув ее в рот, что обычно являлось концом любого серьёзного разговора — так он мог говорить лишь на трезвую голову. — Все, акция душевной широты закончилась.              — Эндрю! — возмутилась менеджер, пытаясь догнать Миньярда. — Но ведь команду могут отстранить! А Джейни, она же твоя сестра, хоть и не по…              — Мне плевать на нее, — лениво бросил Эндрю, как говорят о дожде за окном. — На тебя, кстати, тоже. И на всю эту блядскую команду. Делайте что хотите, хоть из кроличьей норы инсайда доставайте, мне посрать. Позвони Рене, назначь ей сессию спарринга через час, у меня от тебя разболелась голова. Принесешь полотенца, напитки и хватит с тебя.              — Мне кажется ты забываешь, что я менеджер, а не прислуга, — сказала Эммалин, однако уже набрала Рене.              — Со льдом, — щелкнул пальцами Эндрю. — И скройся с глаз.              — Ты невыносим…              Эммалин жалела, что у нее нет влияния на Эндрю. Он не был изучен до конца, а найти рычаги влияния было явно выше ее сил. Она надеялась лишь о том, что когда-нибудь ветер перемен подует в нужную сторону: Эндрю возьмется за голову, или на эту команду снизойдет божественное чудо. Если же нет — плакали ее нервы, даже с железобетонной выдержкой Эммалин, позволяющей ей сносить, казалось, все на свете, что всегда давало ей преимущество перед грубыми эксистами, Эндрю словно забыли об этом рассказать. Однако этот вымученный разговор многое дал Эммалин. Сразу после того, как она назначила Рене встречу с Эндрю и притащила на место полотенца с напитками, менеджер поспешила набрать тренера:              — Если достают из комитета, то…              — Подбросите до клиники?              — Неужели…?              Даже если ей придется расшибиться в лепешку, она заставит эту команду держаться на плаву. Ее брату нужна эта команда. А Эммалин нужен ее брат, поэтому она добьется победы за пределами поля с тем же упорством, с каким лисы кидались с клюшками за мячом на поле. Это ее битва и она, как такой же член команды, не уступит и не отойдет.              — Джейни Смоллз возвращается в команду.       

***

      Жана, Натаниэля и Эдит отправили в душ и даже подкрасили: замазали отчетливые синяки тональным кремом, добавили пудрой здорового цвета лицу, подчеркнули цвет глаз подводкой, а губы увлажнили бальзамом, Эдит так же подрисовали тени и стрелки, с которыми она в кое-то веки напоминала девушку своего возраста. Из одежды они получили нечто официальное, но более роскошное, нежели на шоу Кэти — тройной комплект вещей в единой алой цветовой гамме: у Жана и Натаниэля кровавые рубашки, манжеты с рюшами, черные пиджаки, тугие галстуки, брюки и лакированные туфли. У Эдит красное платье в тон, с пышной юбкой, хранящей силуэт, но добавляющее груди объёма, с открытыми плечами. Однако когда менеджер заметил, на открытых плечах Эдит полоски жутких шрамов, то не поведя бровью бросил ассистентам указание обеспечить пятый номер теплой черной накидкой из меха песца. Завершающим штрихом образа стали браслеты на руках, символизирующие номер, и когда дорогой материал защелкнули на его кисти, Натаниэль не смог избавиться от ощущения кандалов на коже.              Рико на встречу не позвали — возможно потому что братьям было запрещено видиться. В какой-то степени Натаниэль был этому рад — не придется строить неразлучных друзей на публику, как Рико это любил. Он использовал все интервью, чтобы доказать публике, как хорошо он ладит с Натаниэлем лично и остальными в частности, а терпеть его дружеские объятия и прочие прикосновения с каждым разом становилось все противнее.              Их провели вовсе не в то отделение, где Натаниэль и Эдит терпели натиск лорда в прошлый раз. Это была вип зона с барной стойкой, фуршетом с самым разнообразным выбором закусок и напитков: от изысканных креветок в кляре, до фруктов и вин. Темное помещение с широким панорамным окном в пол, с великолепным обзором на стадион, было украшено в ало-черной цветовой гамме: алые розы в хрустальных вазах, черные и красные кожаные диваны, скрипящие новизной, а так же отдельные кабинки — ложи для компаний. Элементы роскоши присутствовали то тут, то там, будь то широкая плазма, где запечатлелись лучшие моменты матча, массивные статуэтки воронов с глазами-рубинами, выполненные точно на заказ, восточные ковры, картины ручной работы мастеров своего дела, наверняка стоящие целое состояние. Все так и вопило о неприличном богатстве хозяев бала, от именитых гостей — сплошь знаменитости, — до охраны на каждом углу. В этом широком зале можно было поместить еще одно мини-поле для экси, так ещё бы и место под раздевалки осталось, как раз, если занять помещение барных стоек.              Натаниэль чувствовал себя живым экспонатом — максимально некомфортно и дерганно. На них откровенно глазели люди, смотрели пристально и голодно, словно нейтрализуя и подготавливая к обгладыванию до самых костей. Их воспринимали за объект, обсуждали между собой. Все равно что животные в зоопарке на обозрение дорогой публики. Не сговариваясь, они с Жаном встали по бокам от Эдит, пока охрана вела их к центру представления — самому плотному скоплению людей, словно сердцу живого муравейника. Туда, где вид на поле был лучше всего, где нескончаемо вились официанты, где подавали самые дорогие напитки, где охраны было вдвое больше чем на входе. И разумеется, сразу их — недостаточно важных персон, — не приняли, вынудив ждать, пока лорд закончит неторопливую беседу и соизволит почтить собственность своим вниманием.              Оставшись в центре бала, на растерзание голодных взглядов, в подвешенном состоянии ожидания, да еще и потеряв охрану, Натаниэль замялся от скребущего чувства нервозного неуюта. Партнеры точно ощущали себя схоже, поэтому он, разбавляя обстановку, предложил испуганной Эдит съесть чего-нибудь вкусного — рядом располагался столик с эффектными шоколадными фонтанами, на которые девочка смотрела как на восьмое чудо света.              — Наслаждайся, когда ещё выпадет шанс так хорошо подкрепиться? — потрепал Одьен по макушке Натаниэль, и жестом не выдавая собственного неуюта. — Кто там голодная с самого утра?              — Ты что творишь, британская дьявольщина! Ты подстрекаешь это чудовище к действиям! — предвестил Жан. — Оно теперь не успокоится, пока не поглотит в себя все что увидит на столе!              — Эй, я не черная дыра! — обиделась Эдит.              Но стоило Эдит — неловко, словно недавно появившемуся на свет цыпленку, — отойти к столу с угощением, к ней тут же прицепился странного вида мужчина, досаждая ей комплиментами и навязчивыми расспросами о жизни принцессы при королевском дворе. Разумеется, пятый номер тут же стушевалась и замялась, теребя подолы платья и растерянно озираясь по сторонам.              — Кажется Эдит завела себе мальчика, — напрягся Натаниэль, пошутив с деланой беззаботностью.              — Почему мне так гадко… — сжал зубы Жан.              — И не говори… — так же подобрался Натаниэль, глядя как кавалер вьется вокруг их Эдит.              Эдит было некомфортно, но она ничего не могла сделать, только переминаться и потерянно озираться. Мужчина же наглел на глазах, уже норовя схватить их напарницу за руки. Натаниэль, как и Жан, понимал, что пора вмешаться. Кипящий праведным братским гневом и негодованием, Жан навис над приставучим мужчиной, пристально глядя ему в глаза. Подошедший Натаниэль улыбнулся самой ужасной улыбкой своего отца. Эдит только глазами хлопала, ни черта не понимая.              — Моя сестра утомилась. Вам так не кажется? — уточнил Жан.              — Не. — выступил было наглый гость, но Натаниэль его перебил:              — А мне кажется, — призадумался Натаниэль. Столовый прибор в его руках угрожающе клацнул о тарелку. Раздался неприятный скрежет ножа по тонкому фарфору. Белая облачная масса десерта рассыпалась по тарелке, выпуская кровавый джем. Напарники смотрели плотоядно, будто не моргая вовсе и проедая до костей одним взглядом. Мрачная аура расползалась от них по всем щелям, вызывая непроизвольный холодок по спине сцену заставших.              Кавалер спешно ретировался, а Эдит недоуменно обернулась, узрев лишь невинные рожи напарников.              — Может зря… Всё-таки девочка, — шепнул расслабившийся Жан, ухвативший себе пунша. — Так мы никогда не выставим ее из дома…              — Да ладно, все равно не пережил знакомства с родителями, — пожал плечами Натаниэль, как-то уже свыкшийся с ролью отца для Эдит. Да и Эди бы от хозяина досталось. — Кишка тонка для нашей семьи, она бы сожрала его на ужин…              — Мамочка и папочка строят заговор…? — уточнила Эдит. — Или… Жан меня ревнует?!              — Скорее соболезную тому несчастному, которому такая прелесть достанется, — страдальчески открестился Жан.              — Так это братский комплекс? — удивилась Эдит. Натаниэль понял, что периодически оставлять Эдит у девушек — есть не самое умное решение. Всего вечер в компании Жасмин гарантировал пополнение лексикона Эдит.              — Комплекс у меня мученический, раз я все еще терплю этот выездной шапито с вашим участием. — Жан непримеримо мотнул головой. Черные завитки кудрями опускались на лицо и уже отросли достаточно, чтобы лезть в рот.              — Это конец, он уже не рвет на себе волосы, а ест их… — испугался Натаниэль.              — Кошмар! — забеспокоилась Эдит.              — Тебе так хочется умереть перед ужином? — решил осведомиться о планах напарника Моро.              — Умирать перед едой неприлично. Подумай о своих манерах, Бонапарт переросток.              — Хорошо, после ужина буду трепетно тебя ожидать.              — Ах как приятно знать, что кто-то постоянно ждет тебя дома, — поразился заботливости француза Ниэль.              — С мыслями о твоей скорой безвременной кончине, — покивал Жан. — Я выкину тебя с балкона. Хотя кого я обманываю, как будто дьяволу это повредит…              — Ранишь меня в самое сердце, а ведь я всегда любил тебя, — Натаниэль пустился философствовать. — У французов вообще совесть есть?              — Показала белый флаг, — захихикала Эдит.              — О, точно, проиграла кровопролитный бой со снобизмом, свойственным дикарством и желанием поедать все квакающее! — нашел решение Натаниэль и самостоятельно зааплодировал собственной гениальности.              — Почему я вынужден иметь дело с этим великовозрастным детским садом… — негодовал Жан, шлепнувшись лбом о ладонь. — До встречи с вами, придурками, я был уравновешенным человеком!              — Уравновешенным? Ты точно осознаешь значение этого слова? Если да, то тебе явно соврали, — веселилась подхихикивающая под рукой Жана Эдит.              — Еще одно слово и пойдешь в угол, — буркнул Жан.              — А если не пойду?              — Отправлю туда клюшкой по мягкому месту. По шлему не буду, а то последнее ненароком отобью.              — Папочка, у нас в семье процветает насилие, я обращусь в органы опеки, — пожаловалась Натаниэлю Эди, щенячьими глазками упрашивая встать на ее сторону и защитить от ужасного потомка Бонапарта.              — Ага, думаю местный главенствующий орган Рико — это гарант филантропии и гуманизма в семьях, — фыркнул в кулак Веснински.              — Скажи еще примерный семьянин, — хохотнул Моро.              — Так и представляю его по выходным в цветочном передничке, готовящим любящей женушке Дэю на ужин провинившихся воронят. Такая вот американская идиллия. А затем к ним подбегает Эдит со словами: «Люблю вас, папа и папа», — Рико в слезах, Дэй в соплях…              Пунш, распиваемый Жаном, от смешка пошел из носа.              — Кто тебя за язык тянул, я же теперь не усну, британское ты отродье! — вознегодовал Моро.              — Нет, они мне не родители…! — возмутилась Одьен, словно факт о собственной передаче, на попечение новой ячейки общества, был уже принят. — Я люблю только вас!              — Ты всех любишь, кто тебя кормит, — обличил Жан.              — Не правда! — возмутилась девушка. — Я тебя покусаю! Не смейся, на этот раз я серьезна…!              — С незаконной организованной группировкой цыплят я как-нибудь справлюсь. Достаточно подкормить, — заметил уже знающий дело Моро.              — Меня не купить едой! И вообще я на диете, сладкое вредно для зубов, вызывает диабет и…!              Натаниэль потряс пироженкой перед носом голкипера, и чуть не остался без руки: Одьен подпрыгнула и заглотила угощение в один укус.              — Дай руку… сидеть… — ухмылялся Натаниэль, подкидывая Эдит вкусное. — Ого, это работает…!              — А говорила, что не собака… — поражался Жан, глядя на довольно уплетающую угощения Эди, исполняющую команды. — Эдит! Ты испачкала лицо! Иди сюда, живо! Господи, вы когда-нибудь научитесь хоть что-нибудь делать без меня?!              Рассерженный и непреклонный Жан забрал у официанта с подноса салфетки и принялся утирать щеку напарницы, измазанную кремом.              — Теперь ты будешь сидеть смирно, пока не разнесла зал до основания! И ты тоже! — поймал намылившегося на выход Натаниэля Жан за шиворот, вынудив сесть за столик вместе с Эдит. — Ты сперва съешь нормальную еду!              Эдит, уже вознамерившаяся набить живот десертами, получила под нос тарелку жаркого с овощами.              — А ты, — Жан так же пододвинул Натаниэлю тарелку ненавистных овощей, — не смей внушать этой пятилетней, что она собака! Она тебе верит…!              — Ну мам! — одновременно простонали узники злобного француза.              Напарники неплохо проводили время, шутя и поедая деликатесы, пока их не подозвали в отдельный отсек по приказу лорда. Двери за свитой захлопнулись, будто грохнулась на шею грешника массивная гильотина. Пути назад не будет, незримые кандалы не разомкнутся, пока лорд не разрешит.              Зал, в котором находился лорд Ичиро, отличался от остального помещения. Еще более дорогие блюда, изысканная скрипка на фоне, толстые стены и охрана у дверей. Туда не пускали даже знаменитостей, лишь особых господ, по личному желанию лорда. Вверх исходили дорожки кальянного дыма. В отливе алых прожекторов, в тенях тумана, лорд сиял особенно опасно. Призраком барона, или проклятым королем старого замка. Если бы не кипящая цивилизованность кругом: та же плазма, новомодные телефоны, кипящее джакузи, светящийся алым пол, — Натаниэль решил бы, что принимают их в аду. Электронный пол подсвечивался всполохами красного, тот же красный отражался в тумане, играл переливами, так что шагать было страшно — казалось, что вот-вот вспыхнешь. Люди сидели по своим углам, словно в котлах, испуская дым и щелкая пальцами, подзывая летящие закуски: мимо Натаниэля проплыл красный рак, а за ним еще шесть тарелок с рыбой, что глядела пустыми глазами-пешками прямо в его душу. Приглашенный акробат выделывал фокусы с огнем: поджигал руку, жонглировал горящими обручами, совал спички в рот, — и публика громко гоготала, только подпитывая ощущение самой преисподней. Натаниэль нашарил ладони Жана и Эдит, чтобы случайно не оставить их здесь, чтобы те, как Орфеева Эвридика, не заплутали в царстве тени.              Спустя какое-то время Лорд Ичиро подозвал их к деловым партнерам, что смотрели на них как на мебель, в слух рассуждая какой бренд одежды те смогут представить — будто самой свиты в комнате не наблюдалось. Или их не воспринимали за что-то одушевленное, способное иметь собственное мнение. Когда партнер лорда — оплывший жиром мужчина, — потянулся к Эдит, намереваясь потрогать ее руку, Натаниэль двинулся вперед, загораживая замершую от ужаса девочку и цепенеющего Жана. Натаниэль отгораживал свою семью от лорда и его партнеров. Они непроизвольно боялись лорда Ичиро так же, как боялись деловых людей и тренера, застывших спутниками лорда. Жан и Эдит было слишком запуганы этими страшными людьми, чтобы даже смотреть им в глаза. Натаниэль видел какими скованными стали их движения, как бегали их зрачки, какими напряженными стали их тела — пружина, придавленная пальцем и вот-вот готовая соскользнуть с подушечки, — слышал как быстро и прерывисто они дышали. Он был сильнее, поэтому должен был защитить их. Он принял удар на себя, как обычно чуть выйдя вперед и закрыв напарников руками. Они будут в безопасности, потому что он не трус Кевин. Он не жестокий ублюдок Рико. Он защитит свиту — свою семью, — от этого ублюдского мира! Гнев полыхнул небесным пламенем в радужках, и страх рассыпался в снег. Ичиро смотрел ему в глаза, но более Натаниэль не ощущал паники запуганного зверя. Он должен был защитить то, что нуждалось в защите, он не имел права отступать.              — Мой лорд, — он низко поклонился.              Жан, отмерший и повторивший за ним, так же вынудил поклониться застывшую изваянием Эдит. Они постоянно кланялись Рико и хозяину, но к Ичиро стоило проявить особое уважение, чтобы не схлопотать неприятности.              Ичиро был куда страшнее Рико и хозяина. Не внешне, нет, внешне он был красив как отпрыск греха, как змей, подстрекающий невинных к грехопадению. Дьявольская полуулыбка, спокойные жесты хозяина положения, неспешная и ровная звуковая тональность бархатного голоса, и черный костюм тройка. Его ужас заключался в мелочах, которые застывшие изнанку мира видели, ощущали как кролики перед сытым удавом: аура силы, бескомпромиссной, жестокой, ломающей силы. Эта сила была во всем, что бы не делал лорд: в идеальной осанке, в безупречной манере держаться, в том, как по-хозяйски он пил вино. И как отдавал приказы — даже не поворачиваясь, уверенный в своих людях как в продолжении собственной руки.              Ичиро сделал несколько шагов ему навстречу. Натаниэль почти почувствовал, как его придавило стотонной громадой несокрушимой силы влиять и приказывать.              — Поздравляю, Натаниэль. Вы хорошо развиваетесь и окупаетесь, на ставках было заработано достаточно. То, как ты проявил себя — великолепно… — Ичиро провел ладонью по виску, растрепав и пригладив уложенные стилистами волосы, словно оценивая, как именно Натаниэль будет смотреться на обложках. — Полагаю, еще несколько лет и я смогу выгодно продать вас.              — Вы присмотрели для нас троих команду, милорд?              Тренер, стоящий рядом со старшим племянником, чуть двинул тростью, Эдит в панике дернулась было к Натаниэлю, но Жан придержал ее за локоть. Моро испуганно замотал головой, безмолвно призывая Натаниэля к молчанию. Лорд Ичиро схватил Натаниэля за скулы, рассматривая лицо и отмечая темные пятна на коже, скрытые тональным кремом. Следы пыток Рико. Провел пальцем по ножевому ранению голкипера лисов, что перечеркнуло четверку на скуле Натаниэля. Бренд собственности и перечеркнут — в животе сбился комок… Однако вместо злобы или увечья Натаниэль получил благодушное подергивание уголка губы вверх. Лорду понравилось минутное проявление голоса обычно испуганной и забитой собственности?              — Смотря, кто больше заплатит, Натаниэль. Беспокоишься, что вас разделят? — попал в точку лорд.              Натаниэль понял, что ступил на невероятно тонкий лед.              — Разумеется. Только втроем мы можем представлять ценность для лорда, — не моргнув глазом, соврал Натаниэль. Он знал, что их могут разделить, что могут вовсе запихнуть во враждующие команды, или разные сферы деятельности, случись кому-то стать более успешным в той или иной медиа области, ради получения большей прибыли. Однако он бы не вынес разделения с Жаном и Эдит. Они его семья и должны находиться под его присмотром. Жану будет одиноко, а Эдит ребенок и нуждается в заботе — в этом был уверен Натаниэль. Ичиро опасно заулыбался, заметив блеск в глазах собственности.              По лицу Ичиро было невозможно что-то прочитать, он умел держать лицо даже лучше чем безмятежная Роз, словно опытный игрок в покер. Ранее каждая улыбка была ненастоящей, каждый мимический жест ненатурален и изменчив. Глаза сияли черными звездами, как будто ястребиные: цепкие и колкие. Его пресекающий, не терпящий неповиновения взор словно скрадывал воздух в комнате, и давил, давил, до кислородного голодания, до пота по вискам и дрожи в коленях.              — Ты считаешь их своей семьей? — он явно не считал, что дети-ровесники могут заменить отца и мать.              Эдит, серая и бледная, держалась за спиной Жана, что застыл с видом бурой медведицы, защищающей потомство от посягательств. Только скалиться не мог — зубы выбьют. Эдит хуже всех переносила общество Ичиро, до одури боясь его, еще с того памятного разговора.              — Каждая семья уникальна, мой лорд.              «Не вам — человеку, что плевать хотел на собственного брата, — судить меня» — не сказал Натаниэль. Хватка лорда на скулах усилилась, едва не сводя челюсть. Натаниэль подумал, что лорд вполне может раскрошить его зубы, если продолжит так давить.              — И где же ты видишь свою семью?              — Я не могу предполагать. Распоряжаться нашими судьбами дано лишь нашему лорду.              — Распоряжаются судьбами боги.              — Тогда лорд — наш бог, — просто ответил Натаниэль.              — Ты веришь в бога? — наклонил голову Ичиро. Его глаза затягивали безднами, создавая ощущение зловещей пустоты: бесконечного, выжженного, мёртвого поля, где колышется на ветру пепел и в нос ударяет ледяная, кровавая гарь.              — Я верю в смерть, — просто пояснил Натаниэль.              — Разве убивать положено богу? — снисходительно посмеялся Ичиро.              — Если бог есть, то ему это приятно. Он постоянно этим занимается, — тяжело выдохнул Натаниэль.              — Какой… Забавный. — Молодой лорд Морияма покривил линию губ, наконец благостно отпустив лицо Натаниэля. — Что же… Поступило несколько крупных предложений от «Эксит-с» и «Спортивные товары», им нужны модели. На пробную съёмку вы отправитесь как раз перед ежегодным банкетом, о дальнейшем сотрудничестве вас проинформируют.              «Вас проинформируют» — подразумевало и то, что мнения собственности в данном аспекте не учитывают.              Не успел Натаниэль решить, что все, может быть, не так уж и плохо, как человек — тот самый оплывший мужчина, пытающийся потрогать Эдит, — истошно завопил. Натаниэль не успел понять, что произошло — слишком быстро завертелись события в центрифуге зала. Мужчина, ранее распивающий напиток и поддакивающий лорду, оказался скручен охраной и брошен в ноги Ичиро, а так же не успевшего отойти Натаниэля.              — Мой лорд, я… Мой лорд… — хрипел мужчина, корчась на полу.              — Отец велел разобраться и передать, что это милость — смерть от моих рук. Радуйся, что я расправлюсь с тобой лично. Твоя семья веками служила моей семье — этим ты заслужил безболезненную смерть. Свою и своей семьи. Каждая семья уникальна и положение каждой семьи уникально в той же степени, — повторил лорд слова Натаниэля, ужасая его подтекстом. Тьма в змеиной радужке лорда вспыхнула, сочась ядом. Эта тьма глотала и пережевывала. Она ликовала и иронизировала над чужой трагедией.              — Нет, мой лорд, молю вас! Нет! — дико кричал ползающий по полу мужчина. — Пощадите! Это ошибка, ошибка…!              — Ты считаешь, что я мог допустить поспешное решение? Ты называешь меня лжецом?              — Н… Нет… Нет! Это недоразумение, это… Простите, умоляю, простите! — человек осознал, что смысла отмазываться более нет — лорд уже знает все. Поэтому, ударяясь головой об пол, отчаянно молил о помиловании.              — Предательство непростительно. Ты предал мой дом.              — Это случайность! Оплошность! Умоляю, дайте мне второй шанс…! — скулил мужчина.              — Хм… Натаниэль. Что думаешь ты? — неожиданно обратился к нему лорд. Острый вопрос и попытка подловить. Он так забавлялся? Или проверял силы? Однако стоило сверх осторожно выбирать слова. — Твоя вера в смерть правдива, смерть — единственный истинный из богов. Поскольку я отнимаю жизни, сейчас я бог. В моих руках жизнь предавшего меня. Однако он боится меня. Что такое страх, Натаниэль?              — Страх — чистое животное чувство, оно лишает человека всякого благородства. Перед лицом смерти лжи нет, — медленно и задумчиво ответил Натаниэль, взвешивая каждое слово. — В этом заключается триумф бога. Некрасивая правда во всем ее уродстве.              Ответил Натаниэль на японском. Язык он осваивал в университете, помимо прочего беря дополнительные уроки у Роуз, знающей несколько языков и занимаясь самостоятельно. Он всегда имел талант к языкам, а в гнезде от знания японского зависело и его выживание.              — Ты использовал мой язык? — ответил на японском Ичиро, дабы удостовериться в услышанном — Натаниэль говорил по японски.              — В английском такое выражение было бы сложнее подобрать. Мне нравится японский, потому что он… точен.              В глазах Ичиро сверкнуло одобрение.              — Интересная позиция. Он — удивительная вещь, — улыбнулся Ичиро на родном языке, будто хозяин дома, расхваливающий удобную мебель. — Крайне… Нестандартный и подающий надежды. Смотри же, Натаниэль.              Он смотрел. Ичиро нажал на курок. Человек дернулся — его череп пробило. Кровь растеклась под ним алыми струйками. Тело, неловкой марионеткой, упало под ноги дорогой публики. Молчаливой публики, поедающей сытные блюда как ряженые свиньи, набирающие брюхо, готовые заживо сожрать сородича. Свиньи всеядны. Однажды отец заживо скормил человека свиньям. Вот на что это было похоже. Ичиро, возвышающийся актер в этом театре абсурда, коронованный кровавым венцом, прожигал его глазами-безднами. Ичиро не считал себя монстром. Ичиро просто не считал их за людей вовсе.              — Истинная красота в ужасе, — он услышал нежный, заливающий уши голос Роуз. Божественную комедию Натаниэлю читала образованная Роуз, когда Эдит пряталась под одеялом, а Жан крепче сжимал кружку чая, и Натаниэль как на яву вспомнил самые страшные места: безносый Пьер да Медичина, говорящий через окровавленную щель в гортани… — Поэтому на нас так смотрят. Когда вороны выходят темными рядами, когда поглощают в свой круговорот, когда в блеске и славе появляется королевский двор — люди содрогаются. Вес наших трагедий — это красота. Ужасная, дикая, но красота. Еще в «Поэтике» Аристотель писал, что вещи, отталкивающие способны восхищать зрителя, когда запечатлены в произведениях искусства. Мы тоже произведение искусства.              Звуки пропали. Ичиро, играючи отнимающий жизнь, был безобразен в той же степени, сколь великолепен. Разве волка волнует мнение овец. Смерть не пугала Натаниэля — он видел ее всякой и знал как старого друга, — но похоже испугала кого-то другого…              Кто-то завопил. Пузырь лопнул, вернулись звуки, в нос ударил железный запах крови и пороха. На одной невозможно высокой, жуткой тональности, бьющей и режущей слух как бритвенно-острыми когтями по стеклу. Натаниэль мимолетно подумал, что если этот кто-то продолжит так кричать, то раздробит собственные связки и барабанные перепонки…              Он обернулся и внутри все оборвалось — как будто ниточки марионетки подрезали.              Кричала Эдит.              — Папа…              Натаниэль задохнулся. Ему точно пробили насквозь живот. Ему не было страшно, когда человек вопил и кричал, не было страшно, когда Ичиро навел пистолет и спустил курок, даже когда тело болванкой грохнулось ему под ноги страшно не было.              Страшно стало, когда он увидел перекошенное лицо Эдит.              Натаниэль не чувствовал ноги. Все его органы словно смешали в кашу. Холодный пот градом покатился по позвонкам, когда он увидел выражение лица Эдит: на абсолютно белом, как полотно, лице, выступали слишком большие глаза — словно у японской куклы, — наполненные мутной, оплывшей, слезящейся грязью. Разошлась красная паутинка сосудов — у нее лопнул капилляр. Рот исказился в гротескной, ненатуральной гримасе, а дыхание казалось, не кончалось вовсе, не в силах оборвать жуткий гимн трагедии. В ее крике было что-то безнадежное, слизкое и безутешное. Эдит сжала свои волосы так, словно пыталась снять их с себя. Жан как мог обнимал ее, но девочка явно вспоминала тот ужасный день, когда этот же человек пришел в ее дом. Но самым жутким было отчужденное, совершенно незаинтересованное молчание остальных. Кто-то, глядя на труп, даже не прервал трапезу, не оборвал беседу. Некоторые заинтересованно пялились, как на приевшиеся шоу. Это было хуже вороньего гнезда, где дети смирялись с жестокостью. Здесь же жестокость даже не воспринималась как что-то, заслуживающее внимания.              — Милорд, позвольте вывести ее, — взмолился Натаниэль. — Она просто ребенок, она…              Охрана ждала приказов лорда. Эдит кричала куда тише — Жан с силой обхватил ее, глуша звуки. Она уткнулась мокрым лицом в грудь напарника, не в силах заткнуться, не в силах сделать что-либо — только плакать и плакать, безутешно, душераздирающе плакать. Белый как мертвец, Жан гладил, бесконечно гладил Эдит по голове, утешительно что-то шепча.              — Ты хорошо развлек меня, Натаниэль.              Лорд дал отмашку. Жану позволили увести Эдит из комнаты.              — Благодарю вас, мой лорд, — ответил на том же японском Натаниэль.              — Ты доволен?              — Для меня честь — похвала моего лорда, это то, зачем я живу.              — Я желаю представить тебя кое-кому, Натаниэль. Можешь подойти, Хэтфорд.              — Натаниэль!              Все перед глазами у Натаниэля заметалось паническими зигзагами, рикошетя по вискам и связываясь болью в затылке. Он вспомнил ту неделю проведенную в дождливом Лондоне, в вечных туманах, вспомнил разрезаемые потоки грязной воды, вспомнил чай на голодный желудок и неясный страх, витающий между матерью и ее братом, в их тихих разговорах, которые ему запрещали слышать. Перед Натаниэлем предстал мужчина, немногим выше его самого — великанов среди Хэтфордов никогда не водилось. На заметно постаревшем, осунувшимся, но породистом лице с высокими скулами и аккуратной щетиной виднелось несколько колотых шрамов — жизнь главы британской мафии не могла быть легкой. Белая кожа, причудливая диковатость в чертах, глубокие серые глаза, отливающие стальными звёздами, и насыщенно-каштановые волосы в низком хвосте, словно у благородного мужа, отличали представителей рода. Он, как и мать, двигался быстро, легко и внезапно — так, как будто был готов уворачиваться от пуль здесь и сейчас. Сидел нервно, притопывая ступней, на самом краешке, словно вот вот вспорхнет. Темно-синий ему шел, он выглядел почти безобидно — адвокат перед слушаньем, — если бы наметанный глаз Натаниэля не улавливал уплотнение на поясе (точно кобура), и почти неловкое движение запястья (наручные ножны). Он смотрел прямо, но видел перед собой призрака — мать, в его непредсказуемых движениях, в твердости походки, в нервозности подергиваний. В каштане волос, в стали глаз, в поджатых губах. Он почти почувствовал дым, почувствовал гарь, услышал как затрещала виниловое покрытие, когда он отрывал остывающее тело от сиденья. Дядя Стюарт предстал перед ним ржавым гвоздем на было выровнявшейся линии жизни. Натаниэлю вдруг захотелось бежать. К дяде и одновременно от него. Захотелось закрыть лицо, спрятаться под одеялом в объятиях Жана и Эдит. Но и прикоснуться, почувствовать тепло его суховатых, мозолистых рук — такое же как и у мамы. Он смотрел на Натаниэля так же как и мама, с этим непередаваемым очарованием статной болотной птицы.              — Дядя Стюарт… — задохнулся Натаниэль, еле волоча ссохшийся язык. — Ты…              — Ты так вырос, малыш, — Стюарт, мимолетно приобняв его, незаметно сунул в руку клочок салфетки. Натаниэль принял передачку, изобразив ответные объятия. Дым табака напомнил о пламени, пожирающем тело матери, от чего его чуть не вывернуло наизнанку. — Мне нужно идти, но я был рад повидать тебя.              Натаниэль уловил намёк. Стюарт не мог разговаривать с ним в открытую, поэтому искал обходные пути. Дядя затерялся в толпе, а лорд Ичиро опустил руку на плечо Натаниэля, возвращая в реальность. Ичиро отчего-то прицепился именно к Натаниэлю, водя пальцами по косточке на ложбинке предплечья. Натаниэль боялся не то что шевелиться, да даже дышать — Ичиро напоминал хозяина, небрежно треплющего шерстку любимого животного. Ему понравился ответ, а так же знание языка.              — Отдыхайте, — приказал лорд Ичиро, возвращаясь к деловым партнерам.              Едва лорд отошел на приличное расстояние, Натаниэль вскрыл записку.              «Балкон в комнате отдыха. Через десять минут после того, как туда зайду я, не попадайся на глаза охране и лорду» — вот что было написано на клочке, который Натаниэль уничтожил сразу же, после прочтения.              Жан и Эдит сидели в уголке зала. Жан попросил официанта принести для Эдит успокоительное и она, напичканная таблетками, уже почти спала на его плече.              — Жан, присмотри за Эди.              — Это обязательно? Я бы не хотел отпускать тебя далеко… — Жан разрывался между нуждой оставаться рядом с засыпающей Эдит и не отпускать далеко Натаниэля. Заботливый и верный. Какой же он всё-таки невероятный — это пришло на ум Веснински.              — Я должен увидеться с дядей. Возможно это мой последний шанс поговорить с ним о маме…              — Будь осторожен… — попросил Жан, придерживая распереживавшуюся Эдит. — Мы постараемся создать тебе алиби… Скажем, у Эдит заболел живот, поэтому мы отошли в комнату отдыха — ты искал для нее воду.              — Да почему сразу у меня… — слабо всхлипнула полусонная и апатичная Эдит.              — Это не я обожрался всем, что увидел на столе! Дай угадаю, он у тебя уже заболел? — тоном вечной мамочки: «Я же предупреждал», — тихо предъявил Жан, поглаживая Эдит по волосам. Покрасневшие щеки слабо улыбнувшейся Эдит сказали все за девушку. — Пойдем, неугомонная…              — Спасибо, — улыбнулся Ниэль и растворился в толпе. Он не хотел оставлять друзей даже на пару минут, особенно сейчас… но он был должен встретиться с тем, что осталось у него от семьи. С тем, кто мог стать ему последней надеждой.       

***

      Ветер развихрил волосы, задул в уши, но Натаниэль был рад этому ветру, позволяя ему обдуть вспотевшее то ли от духоты, то ли от напряжения, тело в дорогом костюме. Боги знали, как он ненавидел эти бархатные галстуки, кипенно чистые рубашки, лакированные туфли, уталенные пиджаки и прочие элементы, стягивающие лучше удавки. Возненавидел еще в детстве. Он расправил лопатки, позвонки, захрустел ладонями. Конденсат, забившийся в нос, уступил место прохладе. Его царапал сквозняк. Кипящая желчь стихала, когда он поднял голову к туманному небу — даже звезд не видно, все заволокло туманом, а стены башен поднимались еще выше, мешая узреть огни ночного города. Наверное, пройди он дальше, найди лестницу-другую, то смог бы найти насест получше и хорошо осмотреться, однако делать этого было категорически нельзя тогда точно — заметят. Стюарт подобрал прекрасное место для переговоров.              — Отойди чуть подальше… Отлично. Это единственное место на этаже, где нет камер, — пояснил Стюарт. — Слепая зона, звук не долетает — главное не кричи, тогда никто не услышит. Мы зашли в пересменку, я подсчитал время. Уйдем в следующую — через пол часа. Время пошло.              Жар зала полился от его кожи легкой испариной, выветривая скопившееся напряжение, он чувствовал шевеление ветра на коже и духота отступала. Будто отхаркавшись гнилью своего безрадостного существования, он наконец достиг мимолетного очищения — дядя предстал перед его глазами призраком утерянного.              — Дядя…              — Где Мэри, Натаниэль? — едва не налетел на него дядя. — Она действительно… Она…              — Погибла, — сглотнул тяжелый ком Натаниэль, видя как мертвеет лицо дяди. — Отец настиг нас в Сиэтле, его люди преследовали нас до самой Калифорнии. Когда я попытался сжечь ее тело, меня нашли. Возможно, по дыму…              Сейчас Натаниэль клял себя последними словами за такое безрассудство. Скрыться от преследования, чтобы затем практически подать отставшим врагам сигнальный огонь — дым стал им маяком, на который подручные Натана и слетелись. Сам отец к тому моменту уже сидел за решеткой — прощальным подарком Мэри, что подставила мужа ради побега. Однако Лола и Ромеро преследовали их до самой Калифорнии, и когда Мэри не стало, прошлись по ее сыну, запихали в грузовик и отвезли прямо в руки трепетно ожидающих Морияма.              — Малыш… — Стюарт болезненно сморщился.              Но Натаниэль не собирался поддаваться унынию.              — Ты можешь помочь нам выбраться, дядя? — с робким ожиданием поднял голову Ниэль. В глубине души у него оставалась наивная надежда, что дядя может разом решить все его проблемы. Глупость, разумеется, но в преисподней готов хвататься за любую, даже самую тонкую, паутинку в рай. — Я сделаю что угодно, готов работать на Хэтфортов до конца дней, только вытащи из-под огня Жана и Эдит. Они невинны и стали жертвами грехов своих семей…              — Прости, Натаниэль…              Два слова и он все понял. Натаниэль сжал кулаки до кровавых полумесяцев на ладони. Конечно, чего он ожидал? Только в сказках один звонок может все исправить, а внезапный родственник разом решить все проблемы…              — Сейчас ты принадлежишь Морияма. Морияма не терпят неподчинения еще больше, чем не терпят покушения на то, что считают своим. Морияма считают тебя своим. Попытаться выкрасть тебя, или попасться на связи с тобой — это означает объявить войну. Войну, которую нам не выиграть. Мне очень, очень жаль, малыш… — процедил Стюарт и Натаниэль поверил ему. Поверил мимическим и возрастным морщинам, поверил сгорбившейся спине, поверил дрогнувшим кистям и попыткам спрятать их по карманам. Поверил боли человека, который тащил на себе слишком много и жертвовал столь же многим. Однако на сердце легче не стало.              — Тогда, раз ты не можешь помочь. — попытался найти выгоду Веснински, стараясь не злиться на Стюарта за то, на что он не может повлиять. Если бы дядя мог исправить его ужасную реальность силой своего клана, то Ниэль бы и не попал в столь безвыходное положение. Дядя бы не стал молча наблюдать за тем, как его племянника продают будто живую вещь, даже если не из любви, то ради памяти Мэри, или гордости клана. А раз наблюдал, значит не мог ничего поделать. — Пожалуйста, расскажи что знаешь сам. Мне нужны ответы.              — Задавай. Отвечу в меру сил.              Хэтфорд подтолкнул его к действиям, возможно испытывая вину за проблеск мимолетной злости от бессилия дяди, что точно увидел в глазах племянника.              — Мы же не просто так сбежали от тебя тогда, еще в самом начале пути? — уточнил Натаниэль. — Мама говорила, что это глупо, бежать от гангстеров, чтобы попасть в лапы других, но верится все меньше и меньше.              — Она сбежала от Хэтфордов, потому что Морияма потребовали выдать тебя. Они знали куда побежит Мэри, связались со мной. Мэри могла остаться под защитой клана — она просто вернулась в семью из которой вышла, однако ты уже принадлежал Морияма. Сделка была заключена и всю ту неделю, что вы пребывали в поместье Хэтфорд, мы с Мэри пытались перекупить тебя обратно. Мы предлагали деньги — те же деньги, что отдали Натану, затем большую сумму. Мэри была готова быть проданной на человеческом аукционе, пойти под раздачу вместо тебя — однако она не была им нужна. Затем мы думали покалечить тебя — сломать руку или ногу, чтобы ты стал непригоден. Однако Морияма учли и такой поворот, они приказали доставить тебя «в любом виде». Какие бы лазейки мы не находили, они требовали тебя. Время, выданное нам Кенго на раздумья, заканчивалось, а Натан уже наступал на пятки — он бездействовал лишь из-за приказа, но уже собирал людей, чтобы по истечении срока вломиться силой. У нас был выбор — бежать, или воевать. Но войну с Морияма мы бы не потянули — они бы уничтожили нас. Тогда Мэри ничего не оставалось кроме как бежать. Я выдал ей первые поддельные паспорта, контакты нужных людей, наличку и помог сбежать из-под носа Морияма и Веснински.              — Еще был номер телефона «на самый крайний случай». Но мама не воспользовалась им даже на пороге смерти. Они следили за тобой, поэтому ты не мог оказать маме поддержку?              Он уже давно понимал, что надеяться на дядю глупо, ведь мама даже в момент смерти, даже в особенно мучительные ночи, не позволяла ему звонить. После смерти мамы он так же не собирался, не из мифических переживаний, что свяжется с очередными гангстерами — если бы дядя мог спасти его от отца, он бы продал себя Хэтфордам со всеми потрохами, — а потому что мама не доверяла брату настолько, чтобы звонить даже в самые ужасные времена. Если мама — выживающая любыми методами и ничем не брезгующая, — не надеялась на него, то и он не мог надеяться — так размышлял Натаниэль, привыкший во всем полагаться на маму и ее острое чутье.              — С момента побега Мэри клан пришел в упадок. Морияма следили за нашими финансовыми путями, телефонными звонками, чуть ли не ежедневно совершали проверки и инспекции. Мы находились на грани войны и оттягивали ее как могли, ведь знали, что нам ее не выиграть. Не Морияма. Они слишком сильны. Прости меня, малыш. У меня был выбор между жизнями людей клана и твоей матерью. Я сделал его, хотя видит бог, я этого не хотел…              — Ты сделал все что мог, чтобы помочь маме, глупо было требовать от тебя пожертвовать всем кланом ради сестры, — заставил себя признать Натаниэль, глуша голосок по-детски глупого эгоизма. Это та же дилемма вагонетки: весь клан или женщина с ребенком. Выбор был очевиден. Однако подсознательно он хотел, чтобы Стюарт выбрал его. Сердцем хотел, но холодный рассудок остужал запальчивость — он не ребенок, чтобы размышлять так однобоко и не учитывать, какого пришлось дяде. Он должен быть умнее, должен быть гибче, если хочет рассчитывать на Стюарта в будущем. Ему нужен Стюарт как единственный человек из непонятного изнаночного мира, что хотя бы не желает ему зла, не пытается убить и не видит в нем вещь.              — Говоришь как она. Мэри сказала также. Клан был важен и ей, она не хотела чтобы Хэтфорды пострадали из-за неё. Ты похож на нее так же, как совершенно не похож внешне… — с горечью заметил Стюарт, разумеется понимающий все противоречия племянника. Мэри мучилась так же, однако пришла к тому же выводу. — Я рад, что ты выжил, Натаниэль. Ты все что осталось от моей сестры. С момента, как Морияма доложили о твоем возвращении, я пытался связаться с тобой, однако лорд Кенго пресекал все попытки и погрозил ужесточением санкций в случае неподчинения.              — Тогда почему ты здесь?              — Младший лорд Ичиро оказался более благосклонен, позволив взглянуть на тебя хотя бы на расстоянии банкетного зала. Не думай, что по доброте душевной, так он ощущает свою власть — видеть как кто-то мучается, но никак не может помочь. Этого разговора не должно было быть, поэтому…              — Никому. Понимаю. — Натаниэль решительно кивнул. — У меня есть еще несколько вопросов касательно гнезда.              Дядя кивнул, давая понять, что немножко, но в курсе. Натаниэль продолжил.              — Гнездо странно само по себе. Все знают что здесь творится неладное, но никто ничего не может с этим поделать. Я бы списал это на случайность, будь здесь человек десять, или сумел понять, будь здесь все собственностью, вроде меня, Жана и Эдит. Но эти дети имеют в свободном доступе собственные паспорта и всегда могут уйти из гнезда по желанию. Однако даже самые жестоко унижаемые не уходят. Не сообщают властям. Не жалуются родителям. — Натаниэль сам не знал что есть такое понятие как «жаловаться». Об этом ему рассказала Эдит, что поражалась, как дети имеющие родителей не имеют их в своей жизни. Не наблюдают на матчах, не жалуются на несправедливое отношение. — Ладно сами дети — они запуганны Рико и хозяином, — но разве родители тоже ничего не понимают? Ни один из опекунов ни одного из двадцати четырех игроков.              «Мама и папа всегда поддерживали меня» — рассказала Эдит. — «Когда мне поставили несправедливую оценку, мама пришла ругаться ко мне в школу — она повлияла на преподавателя что относился ко мне плохо и угрожала пойти в администрацию. Когда меня обижали одноклассники, мои братья приходили защищать меня. У меня больше нет родителей и они не могут защитить меня, но у них есть. Почему родителям плевать на собственных детей? Я имею в виду… Когда я приходила домой побитая и в грязи мама и папа всегда волновались. Они не могли оставить это без внимания, понимаете…?»              Натаниэль смутно, но понимал. Мама всегда бдела за его состоянием, а ведь они были беглецами вне закона. Натаниэль знал какого это — быть родителем. Невольно, но он стал опекуном своей Эдит. Его собственная детская запальчивость сменилась осторожностью, вдумчивостью и внимательностью — он уже не мог позволить себе опасных слов и поступков, потому что страдать в случае гнева короля будет это хрупкое существо, которое он поклялся сберечь. Теперь он как никогда до, понимал и свою мать, чья бунтарская, непримиримая натура сменилась, в попытке уберечь его. Временами он ненавидел свою мать, но она прощала его за ненависть. Натаниэль понимал, теперь понимал это. Потому что сам был готов быть ненавидимым Эдит, зная, что сделает ей лишь как лучше. А как обычные родители обычных спортсменов попросту не могли не заметить переломов, недоедания? Как могли не заметить ненормальный график, сбитый режим сна, полное отсутствие социализации и многочисленные психологические проблемы?              — А из всех известных мне родителей игроков — мать Роуз Дженкинс. Она ходит на игры дочери, общается с ней. Она ничего не может сделать с положением Роз, но волнуется за нее, носит передачки — понимает что не все в порядке.              — В гнездо не попадают обычные дети, Натаниэль. Все эти дети — десятины. Так их называют в узких кругах. Здоровые, именитые спортсмены с опекающими родителями не стали бы терпеть то, что происходит здесь. В гнездо так или иначе попадают дети, оказавшиеся в трудной жизненной ситуации. Тецудзи Морияме не нужны «чистые игроки». Таких не согнёшь в нужную сторону, — разоблачил неожиданное Стюарт жестко. — Да еще и прибавится мороки с каникулами, нормированным графиком и прочим. Ему нужны игроки без опекунов, или опекунами, что закроют глаза на условия жизни подопечных. При попадании в гнездо проверяются не только таланты, но и семейная история. Я уверен, в вашей команде не найдется ни одного игрока из «нормальной» в общепринятом понимании, семьи, без проблем. А есть откровенно бедные дети, что являются кормильцами своих семей — им предлагается огромная стипендия, которую они, разумеется, не хотят потерять. В случае расторжения контракта семья, получающая стипендию, будет вынуждена выплатить все до цента — это прописано отдельным пунктом. Игрокам попросту не оставляют альтернатив.              — Иллюзия выбора, когда как выбора у них не было изначально… — смежил челюсти до зуда Натаниэль.              — В точку, малыш.              До Натаниэля начало доходить и чем больше он осознавал, тем больший ужас испытывал. Это основное правило создания любой секты. Найти людей в трудном жизненном положении и дать им надежду. В отличие от собственности они могут уйти, но… Идти им будет некуда. И поддержки, в случае чего, они не получат, а может и более — окажутся в очередном аду. Роуз Дженкинс может уйти из гнезда, но тогда Роуз Дженкинс окажется пленницей собственного полоумного семейства. Так это и работало. Тецудзи Морияма создал секту в миниатюре из податливого материала — неокрепших умов травмированных детей без опекающей семьи, чтобы воспитать из них нужное орудие.              — Тогда что такое свита? — спросил Ниэль, уже подозревая, что же услышит. Стюарт подтвердил его ужасающую догадку:              — Все эти игроки в перспективе могут стать свитой. Но для того, чтобы стать свитой, нужен не только талант. Нужно отдать права на свою жизнь Морияма, — пояснил Стюарт. — Им нет смысла включать в состав королевского двора игрока, которым не смогут владеть. Чей доход не будет принадлежать им в полной мере, чью жизнь они не смогут контролировать до мельчайших деталей. Вот что такое свита.              — Рабы, — скривился Натаниэль.              Королевский двор — красивая обертка. Позолота для кандалов. Но суть от более презентабельного названия не меняется.              — Тебе тяжко пришлось. Быть собственностью отвратительно, — скривился Стюарт с непередаваемым выражением горя.              — Я буду в порядке. А вот мои друзья… Жан и Эдит… Рико отрывался на них до такой степени, что чуть не сжил со свету. Насилие и… Сексуальное насилие. Черт, я же даже не знаю, не заразили ли нас венеричкой, или прочими ужасами, — сморщился Натаниэль к пораженному оху Стюарта. — Эти ублюдки даже презервативы не используют. Роуз приносила крема для интимной гигиены, тесты на беременность и таблетки для аборта на ранней стадии для Эдит, после случая в душевой, хотя до этого, благо, не дошло. Но я не могу утверждать, что сам, или Эди, или Жан, не подхватили что-то. Старшие вороны постоянно трахаются, как ебаные кролики, получают удовольствие от насилия. Не знаю сколько жертв было до нас, но они были — высокие двузначные номера тоже страдали…              — Все игроки чистые. — Ответил Стюарт, стараясь не смотреть племяннику в глаза. Он осознавал весь ужас, что перенес племянник, и испытывал горечь от осознания собственной бесполезности.              — Откуда ты…              — Ваш тренер знает, что происходит, сомнений нет. Он бы не допустил смерти игрока по такой причине, или заболевания, что могло бы поставить под угрозу репутацию.              — Что же… Одной проблемой меньше…              — Ни черта не меньше, Натаниэль! Черт возьми, моего племянника… — Стюарт сжал его лицо в ладонях. Его глаза полыхали холодной яростью. — И мою сестру. И моего отца. Гребаные Морияма, гореть им всем в аду…!              — Дядя… — Натаниэль знал, насколько опасны слова родственника. — Не говори так, дядя. Я потерял маму. Я не хочу потерять еще и тебя…              Не сказать чтобы Натаниэль кипел к Стюарту теплыми чувствами, какими окружал Жана и Эдит. Сложно беспрекословно любить человека, которого видел пару раз в жизни когда-то очень давно. Но Стюарт — какая-никакая, но сила. Стюарт — какой-никакой, но родственник, которого Натаниэль может за родственника признать. Если не станет и Стюарта, у него не останется никакой, хотя бы смутной, но все же ниточки, за которую можно уцепиться и на какую можно понадеяться. Стюарт также не кипел к нему нежными чувствами, но он был сыном его обожаемой сестры. В любовь Стюарта к любимой сестре Мэри Натаниэль верил, ведь в нее верила сама Мэри. И Натаниэль верил в ненависть, что Стюарт питал к его отцу. Да, дядя тоже связан с мафией, и может воспользоваться Натаниэлем в своих целях, однако убивать его или намеренно вредить Стюарт не станет — это важнее всего.              — Послушай, Натаниэль. — Стюарт приподнял его голову, вынуждая смотреть в глаза. — Продержись ещё немного. Сейчас ситуация в Империи не спокойна — лорд Кенго при смерти. Точнее, кто-то планомерно доводит его до смерти — конкуренты, враги, или собственный сын, не знаю. Но преждевременная смерть Кенго — большая подножка Морияма. Грядут перемены и перестрой, когда старые клятвы сменятся новыми, а ранее нерушимые замки столпов власти падут.              — Разве ты…              — Да. Хэтфорды слишком долго терпели унижения, а отношение к тебе от второго сына — это последняя капля… — прошептал дядя жарким шепотом, глаза его могли спалить преисподнюю. — Они унижают нас с момента, как принудили к браку Мэри, а затем присвоили тебя. Как и сейчас у меня, тогда у отца не было выбора, он должен был отдать Мэри, чтобы избежать худшего. Но времена меняются. Сейчас я набираю влияние и втираюсь в доверие молодого лорда. Твое мнимое подчинение, смерть сестры так же играет нам на руку, как бы ужасно это не звучало. Младший лорд стал благосклоннее к нам, когда ты вернулся на свое место. Я хочу убить твоего отца. Прежде всего за то что он сделал с Мэри. Мне еще нужна лояльность Морияма, чтобы нас хотя бы пустили в штат, когда он выйдет из тюрьмы.              — Почему нельзя убить его в тюрьме? — с сожалением подал голос Ниэль.              — На твоего отца направлено внимание властей. Что не нужно молодому лорду сейчас — вмешательство ФБР. Момент перестройки — тонкая грань, и если эту грань прирежут федералы, все будет кончено. Со временем он укрепится на троне как отец, но пока он не получил власть, еще что-то можно расшатать… И смерть твоего отца нужна мне не только за Мэри и тебя. Веснински — кулак Морияма.              — Отрезать внешнюю силу — подорвется внутреннее спокойствие?              — Именно. Как Морияма удерживают подпольный трон, Веснински крепко прижились в будке у их ног — все грязные дела выполняют они так же, как и защищают империю. Твой отец — важнейший сторонник старого порядка Кенго. Когда Кенго окажется на грани мы постараемся внушить молодому лорду ненадежность Веснински, подкрепляя слова тем, что твой отец таки попался федералам. Возможно лорду будет проще сбросить его, как хвост ящерицы. Но одного этого будет мало, ты тоже можешь помочь нам.              — Как? — отчаялся Натаниэль.              — Самим фактом своей успешной игры. Так или иначе, но вина за твою потерю лежит на твоем отце и матери. Матери не стало, но отец живее всех живых. Видя как ты развиваешься и сколько перспектив имеешь, Морияма вновь и вновь будут осознавать, насколько больше ты мог окупиться, если бы сделка состоялась тогда. Они не любят терять то, что считают своим. А твой отец допустил твою потерю.              — То бишь покорность сейчас даст возможность дискредитации Веснински, и со скорой смертью Кенго появится возможность избавиться от действующей силы империи, тем самым значительно ее ослабив? Но разве у младшего лорда не будет своих людей?              — Свои люди разумеется будут, но пока у власти старый император, младший не может в полной мере провести на места, обустроить, закрепить, отобрать и увериться в надежности своих. На это тоже понадобится время, начиная с той секунды, когда император покинет трон. Он будет надеяться на старые активы отца, потому что они уже работают. По аналогии со сломанным автомобилем — его не разбирают сразу на дороге, на месте аварии, а пусть чужими силами, но везут до автомастерской. — Разложил Стюарт, обозначив племяннику ситуацию. — Тот же Натан Веснински — продукт Кенго, его нашел, воспитал сам глава, а не сын. Ему верен Натан. Те связи, что действовали между ними, не пойдут по наследству — младший лорд не сможет доверять людям отца как своим. Натан важен нынешней Империи. Он буквально столп на котором стоит империя. У младшего лорда нет своего Натана Веснински.              — Почему Натан так важен? Как вообще Веснински получили место подле императорского трона и дубинку власти?              — Его привел сам старый лорд, когда-то очень давно и он доказал свою преданность кровью. Он — это абсолютная преданность. Однажды Кенго (еще до женитьбы на Мэри) приказал Натану вырезать остальных Веснински — он сделал это. Почему поныне не осталось никого — он сам зарубил их всех. Он не жалел даже своих родных, даже своих друзей, если на то была воля лорда. Неизвестно, как Кенго добился этой верности, но Натан абсолютно безбашен и столь же абсолютно верен старому лорду. По первости его даже называли добровольным мучеником во имя Императора, но со временем кличку поменяли.              По телу Натаниэля пробежался неприятный озноб. «Не обязательно было становиться мучеником» — сказал когда-то Жан. Ниэль постарался отогнать эти мысли. Он никогда не был монстром вроде своего отца. Он — любимый брат светлых и добрых Жана и Эдит, они видят в нем лучшее, Роуз считает его особенным, значит он не имеет права сомневаться в себе.              — Кенго во многом обязан Натану. При обустройстве власти в его времена, Натан помогал ему держаться, был опорой, за которую мог уцепиться старый лорд когда все кругом было зыбко и ненадежно. Они избавились от американского клана, что правил здесь до Морияма. У младшего лорда подобной опоры нет. Ему придется создавать все с начала и неизвестно, сумеет ли он выстоять без поддержки, которую дает абсолютная преданность.              — Ему верны, но не преданны. Его будут слушать, но никто не умрет за него как умирали за отца. Так?              — Улавливаешь, малыш. — Слабо улыбнулся, потрепав Натаниэля по волосам. — Поэтому… Не все безнадежно. Держись, дай мне возможность укрепиться. И однажды я вытащу тебя отсюда, а Морияма получат по заслугам…              — Не меня. — Натаниэль вцепился в руку, что Стюарт запутал в его волосах. — Обещай прежде всего вытащить Жана Моро и Эдит Одьен. А даже если со мной что-нибудь случится, помоги выбраться им. Потому что без меня они долго не протянут…              Душевая, где было поровну вырванных волос и крови до сих пор снилась Натаниэлю в кошмарах.              — Дай мне слово, дядя, — Натаниэль пристально вглядывался в лицо Стюарта, подмечая любое несоответствие, способное нарушить мимический ритм. Вопрос был слишком важен для Натаниэля и ложь, или не тот ответ, Стюарта, точно раз и навсегда оборвет тот неловкий мост, что они сформировали. — Это будет искуплением за то, что ты не можешь помочь мне сейчас. И за то, что не помог тогда маме. Жана за меня, Эдит за маму.              Стюарт внимательно осмотрел племянника. Раздумья дались ему тяжело, но он дал ответ:              — Хорошо, малыш. Даже если с тобой что-нибудь случится, к моменту, как мы вырвемся из оков Морияма, я вернусь за Жаном Моро и Эдит Одьен.              — Спасибо, — от сердца поблагодарил Натаниэль. — Это очень важно для меня.              — Ты говоришь так, будто им выгодно убивать собственные активы.              — Им может и не выгодно, но у младшего брата маленького лорда нет тормозов. Он почти убил их и убил бы, если бы я не вмешался. Он сломал руку даже своему названному брату — Кевину Дэю, а он был ценнее Жана, Эди и меня. Рико не будет согласовывать действия не только с дядей, но и с братом, сперва сделает, а потом будет разгребать последствия, но Жану, Эдит и мне это не поможет.              — Рико Морияма никто в глазах семьи, — напомнил Стюарт. — Он нужен пока у младшего лорда не появится собственный сын. Он — запасной аэродром для самолета империи, на случай непредвиденного крушения. Сейчас он хоть немного, но ценен, его не упускают из вида, когда младший лорд попадает в опасные ситуации. Но едва младший лорд взойдет на престол он станет не нужен. Не просто не нужен, а опасен. Если есть запасной вариант, всегда найдутся недовольные, что могут сплотиться вокруг этого варианта. Лорду, при столь хрупком моменте как перестройка, это совершенно не нужно. Тогда смерть второго сына может сойти с рук, если обставить все правильно. Главное — не раньше того, как старый лорд шагнет за черту, а новый на престол.              — Понял. Я найду способ избавиться от него. Он многое задолжал мне и моим друзьям. — Криво хмыкнул Натаниэль.              Даже если ему придется взять вину на себя, но Рико он убьет своими руками. Он повторял список смерти, что составил когда-то в бреду, и Рико с хозяином, и их ублюдками, разумеется, становились самой желанной целью день ото дня. Если Стюарт сумеет разобраться с отцом и старым лордом, то Натаниэль сосредоточится на уничтожении ближайших врагов.              — Время вышло. Выходи и поторопись к друзьям, я вернусь спустя какое-то время через другой ход, — сказал Стюарт, поглядев на часы. — Я постараюсь связаться с тобой. Держись, малыш.              — Ты тоже, дядя.              Так они и разошлись.       

***

      Натаниэль осторожно пристроился к напарникам.              — Как все прошло? — осторожным шепотом осведомился Жан и Ниэль неопределённо пожал плечами:              — Расскажу позднее, как окажемся подальше от этого праздника жизни.              Натаниэль окончательно убедился в чем-то, уверенно оглядев Жана и Эдит.              — У меня есть кое-что, что я хотел бы обсудить с Роз, — хрипло шепнул он и сделал нежданное.              — А что… Б… Братик? — сонная от обилия успокоительных Эдит удивленно ойкнула.              — Ниэль? Ты в порядке? — всполошился столь же пораженный Жан.              Натаниэль резким и властным жестом притянул Эдит и Жана к своим плечам, придерживая ладонями за затылки, в объятии. Они не вырывались, позволяя Натаниэлю поглаживать себя по волосам: мягкие черные кудри Жана, что спускались на лицо завитками и белые локоны Эдит, с верхними прядями в забавных резинках. Чувствуя их дыхание на коже, он судорожно думал. Глаза его горели пламенем пандемониума — первородной ненавистью. Он не хотел, чтобы добрые и драгоценные брат и сестра увидели его лицо таким уродливо-перекошенным.              Все это — сплошной оксюморон. Весь этот мир — сплошной оксюморон. Все эти напыщенные уроды, считающие себя великими мира сего — убийцы и террористы за маской родов и статусов. Обыкновенные преступники, уничтожающие многие невинные жизни. Внешне привилегированные, порядочные, провозглашающие перемирие на своих условиях Морияма, ставящие девизом долг и честь семьи. Они не более чем грязные подонки, питающиеся падалью. Морияма — корни прогнившего древа зла, что порождают уродливые отростки, вроде Тецудзи и Рико. Они создали секту в миниатюре — концлагерь для талантливых детей, извращая их, перерабатывая и поглощая. Десятины. Дети, не имеющие будущего. Человеческий материал — вот что они. Собственность. Человеческая купле-продажа. Еще более низшая каста, чем десятины и тельце Эдит на полу, где поровну вырванных волос, спермы и крови. Никто не замечал того, что творится прямо под носом, за красивыми речами, королевским двором и вспышками камер. Но никто не замечал противоречий, будто договорились. Никто не хотел их замечать. Миру не нужен был ответ, ведь вопрос был опасен: печать молчания на устах помогало этому адскому колесу вертеться, вбирая многие, многие звенья. Эта машина, мельница работающая на человеческом мясе, давила каждого оказавшегося на пути: Эдит, Жан, он сам. Их сломанные судьбы и сломанные судьбы сотен невинных людей: наркотики, рабство, беззаконие.              Ужасный мир, уродливый мир, несправедливый мир.              Это непростительно!              Непростительно!              Непростительно!!!!!!              — Ты будешь слушаться меня! — завывал Рико, едва не брызгая слюной от ярости. О, точно, Рико. Он был зол, от того, что Натаниэль встречался с его братом. — Держите крепче его ноги, я покажу собственности кому он принадлежит!              Это случилось, когда они вернулись. Натаниэль подговорил Роуз приказать Мартину сразу по возвращении скрутить Жана и не позволять ему вмешиваться. Эдит, накаченная успокоительным, уже спала.              Взлетел хлыст, рассекающий кожу. Мясо расползалось будто распоротая ткань, обнажая кровавые расщелины.              Но Рико бил не один. То было бичевание.              В череде насилия и боли, его собственный мир задрожал, затрещал, полопался и вспыхнул. Он осознавал творящийся кругом абсурд и не мог с ним примириться, как и уверяла Роуз. Идея заполонила и подчинила его рассудок.              «Сделай это, Натаниэль» — улыбалась Роуз.              «Убереги Эдит, Натаниэль» — просила Жасмин.              «Бей выше, Натаниэль» — направлял Мартин.              «Ты ведь не уйдешь, Ниэль?» — уповал Жан.              «Спаси меня, братик…» — плакала Эдит.              «Кто твой король, Натаниэль?» — смеялся Рико.              «Я не мог поступить иначе, Натаниэль» — молил взгляд Кевина.              Перечеркнутая монстром-голкипером четверка на его щеке, и с чирком лезвия все стихло.              «Теперь ты видишь, Натаниэль?»              Он — сосредоточение их надежд. На нем замкнулись их судьбы. Это ему внушала Роуз.              — Ниэль? — Роуз не была галлюцинацией, она пришла помочь ему когда все закончилось — заставила проглотить пару таблеток, уложила голову себе на колени. — Я заперла Жана и Эдит, они в безопасности. Ты чувствуешь спину…?              Роуз, которая направляла, но не боролась. Эгоистичная принцесса Эверморского трона смотрела на него умно и проницательно. Одаренная Дженкинс, считающая его ветром перемен. Или карманным героем принцессы Эвермора. Натаниэль хрипло расхохотался. Что же, эта провокаторша, этот серый кардинал, получит то, что хотел.              — Власть королю дают его вассалы, — начал он, и от неожиданности Роуз даже выронила тряпку, которой смачивала его истерзанную спину. — Если бы все вороны поголовно отказались от такого эгоистичного короля, у него бы не осталось влияния на слабых. Младшие не уважают его, а боятся, и этой цепочке страха подчиняется все гнездо. Это адское колесо, что вертится, вбирая новые звенья — круговорот страха. Старших переучить сложнее, но если младшие — будущие игроки, — дадут осечку, поломаться может и вся конструкция. Как домино. Уверен, не только мы ненавидим короля. Ты видела как он измывается над новичками. Пока мы подстраиваемся под систему нам не победить, потому что Рико находится во главе этой системы. Рико едва не извел Жана и Эдит, пока они страдали сами по себе, но сейчас мы можем держаться. Может то же относится и к остальным игрокам? Поэтому… Нам стоит выкорчевать систему из умов. Не становиться ее частью, а… сломать.              Чтобы победить, лисам нужно было объединиться. Воронам же напротив, требовалось рассредоточение, дабы каждый из них отделился от жуткой человекоубийственной машины и вернул собственный рассудок. Чтобы все они, чтобы каждый из них — подчиненный стайному общему, — перестали быть частью коллективного бессознательного. Натаниэлю надлежало вернуть им души. Дабы спасти всех, предстояло разбить устоявшуюся систему. Не становиться частью адского колеса (каким он мог стать, если бы не протянул руку Эдит), не остановить его (как бесчисленное количество раз пытался, и был сломлен). Уничтожить.              Выход всегда маячил перед глазами.              — Значит твой ответ — это общество внутри общества, — сразу сообразила понятливая Роуз.              — Младшие номера страдают так же — дедовщину никто не отменял. Есть недовольные старшие, вроде Мартина, кому когда-то не повезло оказаться козлом отпущения. В конце концов мы с Жаном и Эди… — Натаниэль загорелся азартом.              — Так же всегда бывает при переворотах, — сообщила Роуз. — Новые люди приводят нового короля.              — Если Рико потеряет власть здесь, даже имея власть данную семьей, он будет доставлять меньше проблем.              Это место — результат ошибок многих. Не только короля. Рико — следствие, а не первопричина. Не будь Рико, появится другой. Свято место пусто не бывает. Цепочка ненависти, что замкнулась здесь. Нити связей, нити греха, что спутались и дали начало трагедии. Сотням повторяющихся трагедий безликих и обделенных жизнью. Существующих без стремлений, без перемен — пустые оболочки. Но Натаниэль увидел за вороньими масками людей: сожаления Жана, страдания Эдит, скитания Роз. Истинные, чистые чувства, скрытые за удручающей реальностью. Мир никогда не понимал воронов, да что там, они сами никогда не понимали друг друга. Роуз говорила, что дело в любви, что все от того, что они никогда не любили друг друга. А без любви истины не увидеть. Не желая понять, не желая посочувствовать, зациклившись на собственном благополучии, перекладывая страдания на других, будешь продолжать цепочку ненависти. На воронов давили, поэтому они срывались на младших. Вырастая, обозленные младшие становились такими же обозленными старшими и продолжали круг. Обиды, страдания, боль — все это передавалось по наследству. Никто не сочувствовал одному, поэтому один не сочувствовал остальным. Натаниэль хотел оборвать этот порочный круг.              Натаниэль хотел понять их всех, хотел увидеть в них людей и подарить своим брату и сестре мир, в котором они могли бы быть счастливыми взаправду.              Он начнет с этой секты. Он срубит отросток зла и оздоровит это прогнившее общество. Ведь если кость срастается неправильно ее ломают заново. Он сломает выстроившейся костяк гнезда, чтобы создать что-то новое. Деревья ведь хорошо растут на пепелище, Жан? Да, извращенное решение, но иного способа повлиять на столь же извращенную проблему не существует.              — Король голый — это знают все. Но мы отвернулись от него так, чтобы оставить в слепой зоне. Дело было не в короле. Дело было в нас всех, — Натаниэль рассмеялся, растрескав окровавленные губы. — Больше нельзя отворачиваться.              Он не отвернется от непростительного. Если правосудие мертво, он станет этому месту правосудием. Имена в его личном списке ненависти накалились фитилем на сердце. Как когда-то он клялся отомстить, и именно список удерживал его в живых. Сейчас он возобновлял клятвы своей кровью. И кровью всех тех, кто поверил в него.              — Король умрет. Потому что мы его приговорим.              Натаниэль встал с колен. Кровь застилала ему глаза, исполосованную грудь ничто не прикрывало. Изысканный и грациозный, точеный и отчаянный, как произведение искусства времен античности. Это существо предстало перед Роуз ангелом: не открыточным крылатым созданием, не пухлощеким полнокровным младенцем, а чем-то ненормальным и пленительным, многоглазым, многокрылым и могущественным в своей внешней инаковости. В чувстве неуюта, в чувстве потаенного ужаса от слипшихся прядей, порванной кожи и несуразной улыбки, разрезавшей губы. Глаза топазами светились в темноте, обещая царствие небесное всем следующим.              Прекрасное заставляет содрогаться. Роуз содрогалась.              — Ах-хах… — сбилась на нервный смех Дженкинс. Роуз полагала что судьба — неизбежная данность, но Натаниэль уверял, что судьбу легко порвать, как страницу в учебнике, на которые она проливала слезы и носовую кровь. Девушка напоминала праведницу пред алтарём. Будто стала свидетельницей второго пришествия. Она — осенне-рыжая, с ее по-кошачьи суженными зрачками и умными зелеными глазами, — стояла на коленях, когда как Натаниэль возвышался над ней. Всегда сдержанная, спокойная, неконфликтная, отстраненная за своим пьедесталом, Роуз смотрела на Натаниэля с обожанием последнего фанатика. Она не напоминала себя.              — Да здравствует король! — блаженно и вполне серьёзно ответила ему Роуз.              И отчего-то Натаниэль понимал. Не мог не понимать, что королем проницательная Роуз, назвала вовсе не Рико.