***
Эдит всегда много плакала, когда не злилась. Первое время в гнезде она только и делала, что злилась и плакала, управы на нее не находилось. Она ненавидела всех и все ненавидели ее. Она рвалась наружу и больно билась о прутья клетки, в которую ее заточили, не понимая ни один из доносимых Жаном уроков. Но когда Кевин неловко протягивал к ней руки, она неизменно лезла обниматься, потому что никто больше ее не обнимал. Она казалась доверчивой и доброй, слишком бесхитростной для Эвермора. Несопоставимо бесхитростной. И Кевин и Жан понимали одно — она долго не протянет без чужой опеки и покровительства. — Я хочу к маме, — всхлипывая и икая, рыдала Эдит куда-то в грудь Кевина. — Я тоже, — неожиданно признался Кевин. Жан не помнил, чтобы Дэй был сентиментален, но с Эдит он всегда преображался, наверное будучи ей родителем больше кого-либо. Всё-таки Рико не прогадал, выбирая Дэю питомца — он оказался слаб к маленькой милой девочке, как любой хороший человек. «Она раскрывает лучшее в каждом из нас» — однажды сказала ему Рози. — «В каком-то смысле она дитя всех нас. Наша душа, если ты веришь в такое понятие». Жан был согласен с Роуз, с поправкой на то, что Эдит раскрывала и худшие стороны кого-то вроде Рико, который терпеть не мог слабую плаксивую девчонку, в которой души было слишком много. — Почему, почему они не могут просто отпустить меня к маме. Ненавижу Рико, ненавижу тренера, ненавижу! Рико хочет убить меня! В прошлый раз он держал меня под водой дольше обычного! Кевин заключил в руки влажные от слез щеки Эдит, вынуждая смотреть только на себя: — Слушайся меня, Эди. Слушай меня и я не дам ему убить тебя. Я не брошу вас. Мы обязательно выживем вместе. Ты веришь мне? Эдит кивнула и вновь уткнулась мокрым носом в его плечо, надрывно плача и ища его защиты. Эдит всегда была близка с Кевином больше чем с кем-либо. Это ограждало ее от жестокости, но и делало идеальной целью для Рико — любой провал Кевина отражался не на нем, а на Эдит, превращая ее в рычаг давления на Дэя. Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем обещание Кевина рассыплется пеплом. Несколько невозможных месяцев, перед тем как Жан собьет костяшки в кровь, понимая, что ничего святого в этом блядском мире не осталось. — С днем рождения, Жан, — ядовито посмеялся Рико, суя ему под нос недавнюю фотографию. Кевин вместе с новыми друзьями в «Райских сумерках». Веселится на танцполе, запивая радость алкоголем. Жан, смотрящий на полумертвую от насилия и побоев Эдит, не выдержал и расплакался от давящего осознания. Тогда Жан понял то, что должен был понять когда-то давно. Судьба не благословила его, даровав Кевина и Эдит, а давно похоронила. И Кевин стал гвоздем на крышку его гроба, а не тем последним спасением. Когда Рико, пропав на три дня вместе со своей невестой Роуз, а вернувшись назад, первым же делом отвесил смачную оплеуху Эдит и избил ее до такого состояния, что было не узнать. Тогда Эдит били и насиловали на его глазах настолько часто, что Жан уже не дергался, только фиксируя факт, не подвергая оценке. Ему казалось, что если он начнет прогонять через себя происходящее безумие, то окончательно сойдет с ума. Когда Рико прямым текстом приказал довести Одьен до смерти Жан уже не протестовал. Жан умер тогда, когда понял, что за Кевином закрылась дверь, а они с Эдит оказались выброшены за пределы шахматной доски как потерявшие ценность пешки. Они были созданы для Кевина, а теперь умрут, для него же. — Почему ты не смотришь на меня? — это был последний раз, когда Эдит с ним говорила. Когда она подавала голос в принципе — Рико следующим же вечером заставит ее отсасывать в туалете, после чего она замолчит навсегда. — Почему никто не смотрит на меня?! Она плакала, оглядываясь по сторонам. Она все искала в лицах воронов людей, но не находила. Жан, Роуз, Жасмин, Мартин, Люк. Все они скрывали слезы, и ничего не могли сделать. Ничего. Подонки. Питаются падалью и выживают на дне. Все кончено, и для нее, и для него — это будет их общий склеп. Умрёт Эдит, а он обязательно станет следующим. Он поцеловал ее в лоб как покойницу. Он перестал противостоять судьбе, послушно и безропотно принимая свою участь.***
Дикоглазого и растерянного Жана окатили фейерверки разноцветных конфетти. — Сюрприз! — С днем рождения! Жан не думал, что такое в гнезде может быть возможно. Вся комната была украшена надутыми шариками, в руках каждый пришедший сжимал по пластиковой дуделке, а на голове имел смехотворный колпак. У неряшливой Эдит он съехал на бок, у гаденько скалящегося Натаниэля к тому же имелись дьявольские рожки. Жасмин, в своем колпаке, выглядела сверх недовольно, Мартин же напротив, дудел во всю мощь легких, возможно надеясь таким образом разбудить Рико на другой стороне общежитий. Люциан колпак благополучно отставил, обворожительно и благосклонно улыбаясь. Одна Роуз в своем дурацком колпаке смотрелась вполне себе ничего, хотя Жану казалось, что даже если напялить на нее мешок, она все равно сохранит почти мистическую привлекательность. А может все было от тех нежных чувств первой и трагически безответной любви, что Моро питал к Дженкинс. Он давно понял, что Роуз — птица не его полёта, — но не отдавая себе отчета мялся и краснел, а еще позорнейше лебезил в ее присутствии. Вот и в этот раз, когда девушка вдруг вызывалась поболтать с ним о Шекспире наедине, Жан поплыл и пропустил момент, когда на комнату был совершен праздничный набег. На стенах красовались цветные буквы, вырезанные из картона, что складывались в прозаичное: «С днем рождения, Жан!». Шары едва не лопались под ногами, настолько их было много. Нашлось место простейшему, но эффектному дискотечному фонарю, что крутился на месте, создавая в помещении хоровод радужных брызг. Жан знал, что некоторые старшие, вроде Мартина и Люка, научились проносить в гнездо пусть и безобидные, но не относящиеся к экси вещи. А главное, умели все это правильно хранить, чтобы те не попадались под руку Рико во время вспышек его агрессии, когда в стены летело все Мориямой увиденное. Но шедевром экспозиции являлся сакраментальный кулинарный шедевр — диетический торт собственной персоной, обставленной свечками под возраст поздравляемого. Диетологи у воронов были въедливые и суровые, но бессахарные десерты иногда позволяли употреблять и даже готовить. Позднее Жан выяснил, что Роуз своими улыбками и Натаниэль природным обаянием выпросили у поваров шанс наколдовать что-то самостоятельно, даже под бдительным присмотром. Конечно мисс Андерсон критически поглядывала на Эдит, которая на днях умудрилась взорвать микроволновку и уничтожить тостер, но Роуз с ее безупречной репутацией, была убедительна. Продукты были строго одобренные, а сам процесс не занял много времени. Каким-то чудом (в роли чуда выступила Роуз, решившая, что палить гнездо еще слишком рано) они даже не угробили кухню, а загоревшаяся вторым чудом (имеющим острые зубы, резинки и абсолютную неприспособленность к бытовым делам) вода, была благополучно потушена. — С днем рождения, самый лучший Жан Моро, с днем рождения тебя…! — распевал тихий хор из нескольких неровных голосов. Натаниэль старался запевать во всю мощь легких, на радостях накинувшись ему на шею, Эдит, с ее нежным и хрустальным голоском, вовсе повисла на нем молодой коалой, бесконечно зацеловывая в щеки. — Ура! — запрыгала Эдит, хлопая в ладоши. — Я хотела подарить тебе свой ужин, но случайно его съела… — Вместе с половиной моего, — трагически вздохнул Жан. — Но я благодарен тебе за благое намерение… — Поздравляю, Жан, — мило улыбалась Рози, привстав на цыпочки, чтобы погладить его по голове. Жан чуть не сгорел от смущения. — Умница, умница! — Ну эта… Счастья там, здоровья, — пихнул его Мартин, от неловкости не зная куда себя деть. — Хуй побольше, женщину получше… — Поздравляю, Жан! Были бы мы на свободе, я бы подарил тебе яхту, — задумался Люк. — Или две? Что вообще дарят в таких случаях страдающие бедностью? — Заткнись, оторванный от жизни раздолбай, — отвесила Люку подзатыльник Жасмин. — И вообще, все мужики одинаковые и меркантильные, все знают что им нужно только одно…! — Ты постарел еще на год, братан! — показал большой палец Ниэль. — Теперь совсем как дед, я сейчас расплачусь! Но прежде чем захлебнусь в сентиментальных слезах, прими наши дары и жертвоприношения! Маленькая и нежная Эдит, нахохленная и растрепанная, но гордая собой до невозможности, вышла вперед. На руках она держала кактус, прижимая к себе, словно святая Мария малолетнего Христа. — У этой леди нет имени, но обращайся с ней вежливо, а не как обычно, — надулась Одьен, вручая Жану кактус с розовым бантом, как раз поверх колючек. — Тебя не любят леди, потому что ты вынуждаешь их есть овощи, мыться и подписываешь на рабский труд…! — Не мыть за собой посуду — это не избавление от рабского труда, а банальное свинство… — Ты грубый и ужасно медленный! — сложила руки на груди Эдит. — Открывай дальше! Следующим подарком шел сборник пьес Шекспира. — Вот! Видишь?! Я умею подбирать подарки! Смотри, не разрыдайся от осознания моей интеллектуальной жилки! — кичилась Одьен. — Вот это да… Я думал ты о Шекспире не слышала в принципе, — скрывал сарказмом смущение Жан. — Как и о большей части школьной программы, раз мне приходится делать за тебя уроки… — Ээ?! Я знаю что такое Шекспир…! — ошалела Одьен. — Кто такой… — подсказал Ниэль, заставив Эдит покраснеть еще больше. — … А ты ужасный невежа, который не умеет обращаться с девушками! Принижает! Оскорбляет! Недооценивает! И вообще, ее купила и я тоже, возвращай…! — возопила Эдит, принявшись колотить его маленькими кулачками, пытаясь отобрать книжку. Жан попросту взял ее подмышку, завизжавшую от такой наглости, чтобы не мешала листать страницы, наслаждаясь запахом новой книги. Все посмеялись, наблюдая за тем как Эдит верещит, по-кузнечьи дрыгая руками и ногами, в попытках освободиться. Ниэль взял Эдит себе на удержание, а Жан получил симпатичную коробочку из рук Роуз. Жан вскрыл упаковку, натурально удивившись обнаруженному счастью. — Полароид?! — Жан подавился воздухом. — Откуда такое богатство в наших худых краях? — По большей части это заслуга Роз, она выбирала и она платила. Но скинулись на него мы все, сколько было. Прячь подальше, иначе наш лего-любитель Рико разберет на кучу деталей, — обрадовал Жана Ниэль. Натаниэль просто сообщил Мартину, как обналичить один из простейших и минимальных счетов-тайников и получил наконец-то желанную наличку. Фокус заключался в том, что привилегия быть частью компании Рико и в том, что за ними не следили так же пристально, как за остальной командой. По большей части потому что Рико любил баловаться наркотиками и алкоголем, чего не одобрял его дядя, так что он посылал за «средством увеселения», кого-то из своих. Мальчиками на побегушках считались Мартин и Люк. При очередном выходе Мартин, помимо того, что снял деньги со счета Рико, помог и Ниэлю. — Это как способ запечатлеть счастливое мгновение. И навсегда оставить его в вечности. Я подумал, что оно тебе нужно, всё-таки ты стал на год ближе к старению, ужас, — задумался Натаниэль. — Ты уже вяжешь крестиком, читаешь Шекспира, разводишь кактусы и заставляешь нас есть овощи. До получения пенсии тебе остались очки и кроссворды в газетках. И разумеется, ты просто обязан держать фотографии вместе с прочей стариковской мелочью в кошельке, чтобы на матчах показывать их каким-нибудь троянцам, распекаясь лекциями о нерадивых внуках…! Натаниэль, вошедший в раж, вдруг осекся, как подушкой ударенный. По лицу Жана медленно бежали слезы. — Жан! Прости нас, мы не хотели расстроить тебя! — испугалась Эдит, прекратив дурачества. — Мы сделали что-то не так? Прости нас, мы просто кретины, у нас так всегда… — запричитал столь же расстроенный Натаниэль. — Ты на самом деле не бесишь нас, и вообще, ты такой замечательный, так бы и расцеловал тебя в… Э… Удивительные чресла…? — Братик звучит как извращенец… — пожурила Эдит. — Я тебе поцелую! — расхохотался Жан. Однако слезы Жана не были слезами разочарования или горя. Он улыбался и плакал. Это были самые настоящие слезы счастья, ранее неизвестные Натаниэлю. Не горькие и тяжелые, оставляющие ожоги на душе, а легкие и приятные, мажущие летним ветром по щекам. — Вы такие невозможные идиоты, — он прижал к себе Эдит и Натаниэля, счастливо рыдая взахлёб. Потому что они такие дурни, такие безнадежные, драчливые, обидчивые, придурковатые и прекрасные. Потому что они переглянулись за его спиной и так же крепко прижались к нему. — Просто поражаюсь, как вы дожили до своих лет…! — Чудом божьим! — нашел ответ Ниэль. — Ты дьявол, откуда для тебя у бога в закромах чудеса? — Проклятием божьим! — Это звучит логичнее… — И ты нас ненавидишь? — решил уточнить Натаниэль. — До смерти и после. «Ненавижу, потому что заставляете верить и чувствовать. Ненавижу, потому что вынуждаете жить…». — Ты противный, противный! — завошкалась в объятиях Жана Эдит, пытаясь вылезти, но безуспешно. — А я всей душой болела за братика! А ты чем платишь великодушной мне?! Принижая достоинство…! — Улыбочку! — хихикнула Роуз. — Надеюсь ты не против, что первый щелчок достался мне? Зато симпатично получилось… Жан краснел как маков цвет, принимая фотографию от девушки своей мечты. Первая фотография на стене. — Развели здесь свои сопли, мерзость, — морщила нос Жасмин. — Подарить полароид? Что за глупость, я говорила, что этому французишке нужен накладной хуй, или огромный розовый… — Вот поэтому тебя никогда не допускают до выбора подарков, — вздохнула Роуз. — И не допустят. Ты мне на день рождение подарила ночную маску с «наглазными сиськами» с формулировкой: «Потому что у тебя своих нет, сможешь плакать над горем так, чтобы я не видела»… — Тебя забыли спросить, мисс скисшие сиськи…! — отбрехалась Жасмин, выуживая из спортивной сумки контрабандную выпивку. — Давайте уже нажремся, я пришел сюда за выпивкой, сынуля обещал нормальный мужицкий праздник! — Март похлопал по плечу Жана и принялся тискать за щеки благостного Натаниэля, высказав ему по секрету. — Чтобы не как девчонки со всей их сентиментальной мурой, тьфу…! — Сказал тот, кто помогал малышке Ди надувать шарики, а сейчас тайком утирал слезки платочком, — ехидствовал Люк. — Заткнись, мистер маленький хуй…! — Я поражаюсь их синхронности, кажется я начинаю верить в предназначение, — все еще смеялся Жан, накрывший уши Эдит руками сразу же, как Жасмин открыла рот. — И следите за языком, вы учите плохому Эдит! — Я ничего не слышу, ты ужасный абьюзер! — хныкала она. — И вообще, дуй свечи, пока не погасли! Все разом всполошились, вспомнив о торте. Натаниэль поднес его сам, сердечно улыбаясь названному брату. Свечи плясали, огонь игриво и необузданно отражался в бесконечно голубых глазах Веснински. «Даже если все это всего лишь моя предсмертная галлюцинация, даже если никакого Ниэля не существует вовсе и он — всего-то мой бред от одиночества, я бы не хотел, чтобы этот мираж рассеялся» — Жан крепко зажмурился. — «Я хочу, чтобы Ниэль и Эдит существовали на самом деле…» Он разом задул все свечи, под аплодисменты остальных и новый взрыв конфетти. — Я не уйду, — прошептал Натаниэль так, будто умел читать его мысли. — Никогда. Жан постарался сдержать слезы, что увлажнили глаза и защипали нос. — Это ты меня так проклял…? — Эй…! Со временем фотографий стало больше, намного больше. Кристаллизация его счастья, подтверждение всех важных ему моментов. Но самой драгоценной для него осталась эта: плачущий чистыми слезами радости Жан, крепко обнимающий по-ангельски улыбчивого Натаниэля и светящуюся от счастья Эдит.