Куст сирени

Раньше он любил лето. То самое жаркое, душное до невозможности, пьянящее лето, когда он, освободившись от оков, обязательств, бежал играть с дворовыми мальчишками в футбол или иной раз, собрав небольшую компанию друзей, срывался на юг к побережью, где неделями напролет в одной лишь палатке они проводили свои незамысловатые дни, окруженные шумом прибоя, криками чаек и запахом сгоревших, пожухших полевых цветов и соли. Тогда-то юноша и помыслить не мог, что будет бояться этого времени. Наступление июня всегда будоражило сознание, заставляя уже в начале мая представлять сладкую негу теплых деньков, но сейчас оно обязывало в животном страхе отпрыгивать в сторону, стремиться убежать назад, цепляясь тонкими пальцами за тлеющую, исчезающую материю последнего месяца весны. Хотелось в лучших традициях русских романов, в которых главный герой теряет себя и более не видит уж лучшего выхода, приобрести антикварный револьвер и, приправив сцену слезливой, печальной лакримозой, такой что душа начнет съёживаться от скорби, а сердце трепыхаться от упадка духа, подставить дуло к виску и спустить курок. Он умел приспосабливаться, он знал, что, где бы не оказался, в какие бы мутные воды не зашел его корабль, он бы везде смог в худшем случае выжить, а в лучшем - взобраться на выстроенный в собственной голове пьедестал и начать вещать оттуда свои мысли всему миру, показывать то сокровенное, что, кажется, должен был увидеть каждый, живущий на этом свете и неминуемо принять за подлинное. Однако сейчас, когда его плаванье вот-вот да начнется, парнишка стоит на мостках у причала, впиваясь каблуками обуви в дряхлую древесину сходней, и глядит на тонкую полосу воды, отделяющую от фрегата. Но она лишь для всех вокруг представляется незначительной, в сущности, отличаясь от того непреодолимо далекого и глубокого каньона, который видит юноша. Пред глазами пустыми, уставшими водят хоровод, спиралью закручивающиеся, ледяные, враждебные волны, а мысли путаются в бессильных попытках догнать одна другую. Решение все еще за ним и представляется, что ему осталось сделать лишь один шаг, последний, но верный, ведущий вперед к приключению длинною в жизнь. Но он не делает его, до сих пор силясь понять, что ждет его там, на борту судна и в широких водах, стоит ли того сие минутное забвение, которое теплилось в его душе не первый год? Он ждет, обдумывая решение, пока такие же юнцы как он без сомнений прыгают в отчаливающие лодки или падают в воду и плывут вслед за яхточками, после дерзкого толчка опекунов. Кажется, сейчас у него есть все время мира, чтобы перейти Рубикон, вернее, для осознания неотвратимости того, что сделать это надобно. Именно в этот сакральный момент сомнений и поэтических дум мимо него пробегает юноша с фиолетовыми волосами, направляясь прямиком к пришвартованному, уставшему ждать фрегату. Он бежал изо всех сил, бесцеремонно отталкивал стоящих на пути людей, в надежде скрыться от прекратившейся погони. Он менял судно в тайне ото всех, он давно бы мог построить свое, как это делали те, кто уже отчаливал, но не сумел, приговоренный дарованным ему крейсером. В последний миг, занося ногу для первого шага, краем глаза он увидел копну зеленых кудрей где-то справа и, повинуясь внезапной искре, бросился прочь от места, отведенного для купленных кораблей. Его привлекал скрупулезно и чинно построенный фрегат, выточенный кем-то свободным, кем-то, кто был уверен в том, чего он хочет. Взлетая на борт, юноша успел вцепиться в руку нерешительного мыслителя, но тот не последовал за ним, даже отпрянул назад изумленно оглядывая фигуру, уже возвышающуюся на борту. Она что-то выкрикивала, приглашала его пойти следом, заставляла присоединиться, но что было толку спешить на ее зов, когда фрегат уже отплыл на добрые пару метров, а затем круто развернувшись, от чего неясный силуэт качнулся и повалился на палубу, прибавил скорости и направился дальше от берега. Кораблестроителю только и оставалось что глядеть на растворяющееся в снопах солнечных лучей судно, наблюдать как дело всей его недолгой жизни ускользает прочь, как тонкая полоска воды между ними становится подлинным каньоном, и корить; корить себя за нерешительность и трусость, за минутную слабость и привычку взвешивать все «за» и «против», за глупую предрасположенность к поиску одной лишь выгоды. Очнувшись, Вару вздрогнул и отошел от окна. Он задумался, кажется, на час, бесцельно водя взглядом по узкому дворику за стеклом. Последний месяц его не покидало ощущение некоторой неопределенности и странный червячок липкой тревоги, ворочающийся где-то в животе, не помогал улучшению ситуации, усугубляя и без того неутихающее волнение. С обучением в колледже уже было покончено и пред Вару открылся воистину большой и от того трудный выбор пути, а с ним и будущей профессии. Юноша решил, что, как и его ученики, будет сдавать единый государственный экзамен, к которому, к слову, он не готовился в этом году вовсе, не считая, разумеется, литературы, ибо ее он преподавал, и английского языка, ведь лектор в его учебном заведении был невыносимо придирчив. Однако более всего прочего парня волновало другое: уже боле трех месяцев он не мог писать. Раньше картины создавались сами собой, образы возникали из ниоткуда и легко вычерчивались на бумаге, но теперь ни одна гнилая идейка не хотела посещать чертоги разума. Учебные стадики и рисование с натуры также давалось с трудом, потому Вару дал себе время до конца весны, но, к несчастью Вольтова, лето уже наступило, а потому отступать было некуда: ежедневные тщетные попытки создать что-то достойное казались бесполезными, на белоснежном холсте не появлялось ни одной черточки, но вместе с тем пугало и поступление, а с ним и долгожданный переезд. Как же долго он грезил о том, как покинет скучный поселок и станет гостем в этом холодном и сером дождливом городе, культурной столице, и враз ее покорит, пробиваясь вверх ближе к светской верхушке современного Петербурга при помощи своего литературного таланта. В его голове был простой, но четкий план, пусть и большая часть его была упущена, однако бывший студент уж давно твердо решил чего хочет, а потому стремиться к этому, по его мнению, было обязательно. Вару не учел лишь одного – своих внезапно появившихся сомнений, которые заглушали ту детскую наивность, которая тихо и невнятно нашептывала ему байки о его исключительности. Юноша знал себе цену, быть может, даже неосознанно ее завышал, полагая, что такого как он в миг примут абсолютно везде, но теперь-то учитель понимал, что его розовые фантазии не более чем самообман, на который он повелся. Да, он не глуп и вполне талантлив, но сколько еще таких же как он будут ожидать в таком же благоговении своего счастья? Бесспорно, бояться конкуренции – остаться на месте или, того хуже, упасть на самое дно, но стоит все же трезво оценивать свои возможности, а что важнее не строить ожиданий, потому как помимо личных характеристик существует еще бесчисленное количество внешних факторов, этих переменных, на которые, увы, повлиять невозможно. Вару рвано выдохнул и, подобрав телефон, сверился с часами: пора было выходить, если он, разумеется, не хотел опоздать на выпускной своего первого класса. Сегодня репетитор решил, что это уж точно будет последний подобный праздник, на котором он присутствует в качестве учителя: более ему подобный опыт не нужен. Проверив карманы на наличие сигарет и зажигалки, Вольтов выскользнул в коридор, а после и покинул квартиру, параллельно отклоняя входящий вызов, оповещавший о прибытии таксиста. В машину он сел молча, но разговорившись с водителем, всю дорогу до загородного ресторанчика шутил и всячески старался позабыть о своих тяжелых думах, что ему, к слову, удалось. По приезде он, расплатившись, отправился внутрь самого заведения, что расположилось в невысоком двухэтажном здании с панорамными окнами внизу и маленькими балкончиками над ними. Протиснувшись в парадные двери меж толпы гостей, Вару, покрутившись у зеркала, поспешил на второй этаж, потому как уже совсем скоро начиналось все самое интересное. Здесь, как, впрочем, и внизу, было довольно шумно, людей было много и все они успели разделиться на группы: родители и учителя. Заметив знакомые лица, Вару решил подойти к ним, намереваясь разузнать сколь долго им осталось ждать и через какое время ему можно уже будет покинуть празднование. Педагогу было не впервой отмечать выпускной, все же в девятом классе и для них устраивали нечто подобное, однако без такого количества алкоголя и вседозволенности. Стоило репетитору приблизиться к прочим преподавателям, как его немедля вовлекли в светский диалог не самым приятным образом. Уже захмелевший завуч, невесть что забывший здесь, бесцеремонно похлопал по плечу Вару, а затем, собираясь начать представлять его другим гостям, покачнувшись, упал в руки парня, разлив снифтер коньяка тому на рубашку. - Джо, ну что ж вы так?! Аккуратнее будьте! – взволнованно запричитала женщина средних лет, вскакивая со стула и забирая из рук Вольтова опьяневшего завуча, после принимаясь того усаживать на свое место у стола. – Выпускной еще не начался, а вы уже пьяны! Как вам не стыдно! - Валерия Олеговна, не будьте такой принципиальной! Оглядитесь вокруг, - Джо взмахнул тяжелой рукой, тут же упавшей на колено. – практически все пьяны! Не портьте веселье! - Валерия Олеговна права, - вмешался в диалог преподаватель истории, та самая толстая надутая бочка, все еще одетая в старый костюм шестидесятых годов, которую Вару узнал не сразу, между тем педагог продолжал. – И что вы вообще забыли на выпускном? Вы же завуч. - Завуч, не завуч, какая разница, - с раздражением отозвался Краснович. – Я пришел только ради выпивки. - Вот же пьяница проклятый! – возмущенно бросила женщина, а переведя взгляд на наблюдающего за перепалкой молодого коллегу, встрепенулась и, подобрав лежащие на столу салфетки, направилась к нему, намереваясь помочь избавиться от коньячного пятна. – Вы меня не знаете, Вару Властович, я - первая учительница вашего первого класса. Забавно правда?! – тараторила она, протирая рукав. – Родители 11-А такие внимательные про меня не забыли еще и Петра Сергеевича позвали. Молодцы они! Прекрасно все организовали! Ее быстрый, учтивый, приятный голос слегка убаюкивал, потому, дождавшись пока внимание женщины переключится на кого-нибудь другого, Вару немедленно удалился к столу, занял место, а обнаружив открытую бутылку злосчастного коньяка, налил себе. Выпускной начался: ведущий что-то увлеченно рассказывал и шутил, после пригласил и самих звезд шоу. Ученики ворвались внутрь как ураган, громко топая по ступенькам, а затем выстроились в шеренгу, спели пару песен, подарили подарки учителям, всем кроме Вару, потому что еще в конце мая они, сговорившись, преподнесли ему дорогой алкоголь, а также горячо поблагодарили за его снисходительное отношение к их вредным привычкам. Возможно, родители, кто был еще в сознании, решили, что незамеченный молодой педагог мог быть оскорблен подобным безразличием подопечных, однако большинство все же уже в полную силу наслаждалось долгожданным праздником, а потому уже после первых строк поздравлений они живо обсуждали своих детей и их дальнейшие судьбы. Далее включили музыку, а официанты разнесли блюда, и все приступили к трапезе. Столики гудели в печальном праздничном веселье: ученики с сожалением в голосах вспоминали свои школьные годы, которые теперь так резво отдалялись от них; подливая дамам шампанское, юноши без устали декламировали тосты, предлагая пить то за любовь, то за удачу, то за каждого по-отдельности, девушки же в свою очередь с благодарностью смотрели на новых «барменов» и звонко посмеиваясь рассказывали самые нелепые ситуации, приключившиеся в стенах учебного заведения, чем не редко могли смутить главных героев историй. Взрослые также не отставали от воспитанников, а по выпитым бутылкам даже опережали. С разных концов зала слышались то взрывы смеха, то удивленные возгласы и перешептывания, то слезливое «я помню, как отводил его в первый класс, когда он был совсем малым» или «бедная моя девочка, совсем взрослая уже». После очередного выкрика какой-то матушки Вару принял решение пойти покурить, а, может быть, и остаться на балкончике до конца самого празднования. Откланявшись, бывший молодой учитель покинул огромный, ряженый искусственными цветами, лентами и шариками зал и скрылся за дверью, ведущей в длинный коридорчик, который уже предлагал более обширный выбор из ряда полупрозрачных проходов, среди которых репетитор выбрал самый дальний, незамедлительно растворившись в нем. Тем временем стол выпускников и не думал униматься: часть ребят все же сдалась и покинула его, отправившись на танцпол, но те, кто остался, принялись с большим азартом и интересом припоминать по второму кругу сначала нелюбимых педагогов и предметы, а после вернулись и к былым промахам. - Ромео, а помнишь, как ты сорвал нам физику? – захлебываясь от смеха, звонко спросила одна из девчонок, потрясая полупустым бокалом. – Ты тогда решил признаться Аньке в чувствах и ворвался в кабинет посреди урока! Так ты вальяжно шествовал между партами с гигантским букетом роз! Игорь Петрович не оценил, конечно, но как же точно он запустил в тебя тогда половой тряпкой! Какой это вообще был класс? - Седьмой, Юль, седьмой, - как-то скучающе отозвалась та самая Аня, поправляя сползающую с плеча лямку платья. – Но, признаю, это было эффектно. - Что уж тут скажешь, я всегда был романтиком, ma chеre. - отозвался Ромео и подмигнул бывшей возлюбленной. – А знаешь, все-таки хорошо, что тогда ты меня послала еще и букет так театрально выкинула. Если б не ты, я бы так и остался самовлюбленным, самонадеянным мальчиком. - А ты не такой? – хохоча, саркастично спросила девушка, а затем продолжила. – Чтоб ты знал, я потом вернулась за этим букетом, и он еще неделю у меня в комнате стоял. Весь помятый такой, пыльный. - Следующий вопрос! – не давая вставить и слова прочим сидящим за столом ученикам, вскинув руку, внезапно выкрикнула Юля, привлекая внимание. – Почему я не могу вспомнить никаких неловких ситуаций, связанных с нашим старостой? - Может быть, это потому, что я умею думать, поэтому и не творю всякую херню в отличие от некоторых, - улыбнувшись, сам предположил Пик. - Нет, это потому, что ты зануда, братан, - вклинился в диалог полностью уверенный в собственной правоте одноклассник, и, криво усмехнувшись, неловко склонился в бок в надежде поймать некогда полную падающую бутылку. – Ой, - лишь успел пискнуть он, резко выпрямляясь и покачиваясь на стуле. – Юль, можешь занести в свой список еще и эту ситуацию. - Васька, ну ты и дурень у меня! – заливаясь пронзительным смехом бросила девушка, откидываясь на спинку стула и заражая своим хохотом всех присутствующих. Пьяное веселье продолжалось, еда и алкоголь заканчивались, песни начинали ставить уже по третьему или четвертому разу, столы стремительно теряли свою аудиторию, решившую, что после плотного ужина стоит непременно встряхнуться и отправиться показать свои танцевальные умения. Часть гостей уже покинула заведение, отправившись домой кто из-за плохого самочувствия, а кто для продолжения интересного вечера. Компания Пика и Ромео все же решилась поддаться на уговоры прочих одноклассников, которые не первую минуту с упорством заставляли их присоединиться, а потому радостные, оживленные, они повскакивали со своих мест, увлекаемые в танец первыми попавшимися партнерами. Пика подхватила под руку Аня, заставляя поравняться с ней, чему юноша не препятствовал. Пару песен они провели в безумной пляске, сопровождаемой рваными взмахами руками, порывистыми прыжками и хором голосов. Первое время Королев не думал ни о чем, но уже под конец третьего хита его взгляд начал нервно блуждать по залу в поисках знакомой россыпи зеленых кудрей. Сначала парнишке думалось, что бывший учитель все еще продолжает поедать оставшиеся закуски, что было бы на него, откровенно сказать, не похоже, затем принялся изучать пеструю толпу, но не найдя возлюбленного и там с непониманием посмотрел на партнершу и отстранился. Ему не хотелось думать о том, что Вару выпил более положенного и теперь изнемогает где-то на просторах этого огромного ресторана или того хуже, что он давно уж покинул праздник никого не предупредив. Заметив переменившееся настроение одноклассника, Аня поспешила поинтересоваться в чем дело: - Пик, все хорошо? Тебе плохо? - Нет, ты не видела Вару Властовича? - Нашего классного? – в диалог вступила вездесущая Юля, которая, будто из ниоткуда, выросла перед парочкой и, не дожидаясь ответа, позвала своего товарища. – Серег, а ты не знаешь где Вару Властович? - Нет, - из толпы послышался хмурый и раздраженный голос, хозяин которого был явно не рад тому, что его отвлекали. – У Маринки спроси. - Марин! – вновь позвала девушка, а после и убежала к танцующей рядом с диджеем подруге. Пик был в явном недоумении, но препятствовать внезапно появившейся помощнице не стал, покорно дожидаясь ее скорого возвращения. – Я все узнала! – не прошло и пяти минут, как пробивная одноклассница вновь материализовалась рядом. – Он в курилке скорее всего! - Ага, спасибо, - бросил Королев, не желая более задерживаться в кругу щебечущих девушек: было ясно, что останься он лишь на миг его бы неминуемо окунули в пучину расспросов, не давая легко ретироваться. Пик спешно покинул зал, попадая в коридорчик с несколькими дверьми. Вечеринка в честь выпускного была в самом разгаре, но здесь веселые пьяные крики, громкая современная музыка, звуки цоканья множества каблуков туфель и выкрики ведущего, силившегося обратить на себя внимание, дабы наконец покончить с планом проведения мероприятия казались значительно глуше. Облегченно выдохнув и пригладив волосы на макушке рукой, юноша прошествовал мимо нескольких проходов, прислушиваясь к разговорам внутри. Где-то шумно переговаривались взрослые, где-то компания парней тихо перешептывалась то и дело прикрикивая друг на друга. Пик остановился у одной из дверей, припав к ней ухом, однако, различив лишь голос Ромео и, кажется, одного из официантов, того самого, которого они некогда встретили в кофейне в роли неудачливого бариста, решил пройти дальше и не нарушать идиллию друга. Осталась последняя самая дальняя дверь, толкнув которую, юноша погрузился во мрак ночи и наконец смог полной грудью вдохнуть свежий воздух. Все же одноклассники не обманули - Вару действительно был на балконе. Облокотившись о подоконник, он стоял здесь совсем один и опять курил, выдыхая дым в открытое настежь окно то колечками, то обычными облачками, и будто завороженный следил за тем, как они закручиваются в спирали. - Вот ты где, - небрежно буркнул Королев, дабы привлечь внимание бывшего преподавателя, который, помедлив, резко обернулся и посмотрел на говорившего, однако узнав знакомый силуэт смягчился и улыбнулся. - А, это ты. Чего не веселишься с остальными? – Вару сделал затяжку, наблюдая за тем, как его парень подходит ближе. - Без тебя там тоска смертная, - преувеличивая, ответил Пик. - Да ну? Не верю, - усмехнувшись, отозвался Вару и, покрутив докуренную до половины сигарету, предложил ее партнеру, на что тот лишь отрицательно качнул головой. – Как хочешь, - репетитор устало зевнул, а затем обратил свой взор на блуждающую в серых облаках луну, что начала медленно ползти к зениту, золотым серпом пронзая темноту ночи, и как-то задумчиво протянул. – Уже достаточно поздно, скоро очередной медляк поставят. - Думаешь? – Пик безынтересно обвел взором качавшиеся на ветру верхушки деревьев. - Уверен. – с напором сказал учитель, снимая очки и пряча их в карман пиджака. Взрывы смеха, пение и прочий шум были слышны до сих пор, но звучали несколько отдаленно, будто парни находились в космическом вакууме, однако после, стоило только им услышать первые трели скрипки, вступление знакомой песни, как чарующий пузырь лопнул, заставляя обоих обратиться в слух. Покачиваясь на пятках, Вару ожидал начала куплета и просияв подал руку Пику намекая на то, что традиционным вальсом для них станет именно этот танец. Ученик смутился, однако выбора у него не было, ведь педагог уже нагло схватил подопечного за кисть, потянув на себя, призывая начать импровизированный перфоманс. - Июнь – время считать друзей и врагов. Июнь – время бросать каштаны в огонь. – как жаль, что сейчас он не может подарить своему парню приятную беседу или осыпать его сладкими поцелуями, ведь приходится подпевать, дабы приглушенная никому не известная песня была здесь слышна, чтобы они двое продолжали странно двигаться в такт гитаре, вместо жарких объятий где-то в углу. - Возвращаться в Париж, принимать ванны со льдом, июнь – гром. – учитель умел танцевать, однако сегодня был неподходящий день для строгого соблюдения правил, а значит и движения могут быть любыми: проскользить на носках влево, качнувшись, поменяться местами с партнером, параллельно закидывая тому руки на плечи. - Инь – не снимая пульса с руки, и Янь – не сходя с места, стихи. На бумагу слова посылать, как на верную смерть. Июнь – смерч. Пик вспомнил: он точно где-то уже встречал сие произведение, вернее сказать, не просто встречал, а некогда заслушивал до черных дыр песню, потому размеренно продолжил следующий куплет в такт: - Меня найдут без головы. Со слов сестры, я буду мёртв уже четвёртый день. - Вару замолк, ибо был впечатлен: он и представить себе не мог, что одну из его любимых песен, да и такую непопулярную мог знать кто-то кроме него, однако недолгий шок прошел, а потому репетитор решил использовать собственную заминку для быстрого, почти незаметного поцелуя в шею, слегка прикрытую волосами; Пик вздрогнул, но петь продолжил. - А я уйду тропой травы, индейским автостопом по речной волне, галопом по европам -до тех причалов, откуда пьяные уходят корабли, - Вольтов вновь предпринял попытку хитрого, дерзкого поцелуя, но Королев резко отстранился, порываясь отпрянуть вовсе, однако руки учителя, сцепленные в крепкий замок у подопечного на спине, не дали этого сделать, наоборот, Вару лишь сильнее притянул партнёра, целясь в этот раз в щеку, после в другую, а затем позволил бывшему ученику закончить куплет. - Чтоб за пределами земли на пару с Господом в две глотки прокричать: «Голуба, спи – ведь ночь в июне только шесть часов…». Спи – ведь ночь в июне только шесть часов. - Спи – ведь ночь в июне только шесть часов. – повторил учитель, закручивая возлюбленного в диком, порывисто-свободном подобии венского вальса, походящего скорее на танго; музыка все ускорялась: гитара повторяла за взвинченной, неугомонной скрипкой, создавая поистине неповторимую атмосферу привольности, барабаны то и дело глухо отзывались, будто откуда-то издалека. - Спи – ведь ночь в июне только шесть… Тепло улыбнувшись толи себе и собственным мыслям, то ли собеседнику, Вару начал вторить голосу исполнителя, и теперь они пели вместе, усердно вытанцовывая кривые круги в центре балкончика: - Июнь – время считать друзей и врагов. Июнь – время бросать каштаны в огонь. Песня завершилась и парни, переводя дыхание, прекратили танец. Вару приобнял партнера, прижимаясь к его резко вздымающейся и опадающей груди, и принялся водить руками по спине оного вычерчивая странные узоры, опускаясь все ниже и ниже, пока сам Пик, раздраженно буркнув, не схватил того за шаловливую кисть, препятствуя дальнейшим действиям Вольтова. На это учитель лишь ехидно хмыкнул, после чего заулыбался и, высвободив руку, продемонстрировал ученику только что найденную в чужих карманах пачку презервативов. Пик густо покраснел, даже отступил на шаг, отводя глаза в сторону, а затем, хлопнув по брюкам, сокрушенно вздохнул. - Да чего ты так смущаешься, золотце, - издевательски протянул Вару. – Все свои, мог бы просто сказать. Королев, смутившись еще более, с вызовом начал игру в гляделки. Вольтов же вновь задорно улыбнулся и подойдя ближе, оттолкнул юношу к стене и, привалившись к нему всем телом, порывисто, бездумно поцеловал, после чего, глумливо хохотнув, взглянул снизу вверх на оного: в глазах Вару всегда можно было потеряться, но в эту ночь они выглядели загадочнее и пленительнее чем когда-либо. Это был бескрайний, обширный, густой, непроходимый лес, где заплутать было делом нехитрым. То тут, то там среди молодой, но темной листвы вспыхивали искорки от костра, вокруг которого, как казалось, водили свои хороводы самые страшные черти. Переняв настрой учителя, Пик, наклонившись, поцеловал его сначала в губы, затем в щеку и в шею, на что получил сдавленный, слегка удивленный вздох, более походящий на стон. Решив на этом не останавливаться, выпускник, оправив мешающие кудри парня за ухо, слегка прикусил мочку оного, что явно вызвало некоторое негодование, а потому, отступив, Королев позволил Вару вернуться к его плану. Устав изображать пылкого обольстителя, Вольтов принялся опускаться на колени, параллельно расстегивая ремень и снимая брюки с парня. Пик, будто зачарованный, наблюдал за действиями партнера не в силах тому препятствовать: вот Вару стянул боксеры, расправился с пачкой презервативов, и, выудив один из них, надел на член возлюбленного. Затем вновь диковинно улыбнувшись, он аккуратно провел по нему холодной рукой, наблюдая за реакцией юноши. Королев вздрогнул, однако более ничего не последовало, потому Вольтов решил действовать увереннее: облизнув губы парень коснулся кончиком языка края головки, после чего провел им по всей длине ствола и взял в рот. Медленно, будто играя, он обвел языком по кругу, ласкал нежно, тем самым вынуждая партнера вздрагивать от каждого прикосновения. Сердце Пика бешено колотилось, отбивая чечетку где-то в горле, юноше казалось, что он тает, что теперь он всего лишь кубик льда, брошенный кем-то неосмотрительным в самое пекло: он то вспыхивал жгучим огнем, то вновь охладевал, стоило лишь тонкой струйке сквозняка проникнуть в открытое окно и пыхнуть в блаженное лицо парня свежестью. Иногда ускоряясь Вару, то и дело замирал, наслаждаясь порывистым томным дыханием возлюбленного, который, стесняясь своего положения, норовил отвести взор куда-то в сторону. Новые, доселе неизведанные чувства сдавливали грудь выпускника, тело не слушалось своего хозяина и все казалось: вот-вот он упадет, и не ясно толи от удовольствия, толи от гремучей смеси страха и стыда. Вольтов, будто прочитав мысли бывшего подопечного, правой рукой обвил его бедро, крепко стискивая, а левой нагло проник под рубашку, принимаясь исследовать торс. Пик вновь вздрогнул, опаленный холодом чужих пальцев, но препятствовать не стал: теперь он желал лишь наблюдать за действиями партнера, будто тот был каким-то диковинным зверьком. До боли впиваясь лопатками в стену, выпускник, то и дело сжимая плечи репетитора, бросал косые взгляды то на дверь, в надежде, что никто не ворвется, прервав их, испортив чудесные минуты сближения, то на сосредоточенного, но развратного любимого, который беспрерывно пытался установить зрительный контакт. Учитель резко сжал губы, начиная делать возвратно-поступательные движения, слегка поворачивая голову то влево, то вправо, от чего Королева пробило мелкой дрожью, казалось, будто тысячи невидимых иголок пронзают его, опаляя плоть. Пик опустил голову и, запустив руку в мягкие кудри, взлохматил прическу, слегка придерживая репетитора. Вновь замедлившись, Вару начал слегка посасывать головку, что, к слову, понравилось его возлюбленному, после снова сжал губы сильнее, вернувшись к прежнему темпу. Почувствовав лёгкую пульсацию, репетитор понял, что Пик скоро кончит и потому еще более ускорил темп. Еще секунда и Вару почувствовал, как презерватив наполнился вязкой жидкостью, потому, высвободив член партнера, он рвано выдохнул и облизнув губы удовлетворенно кивнул. Поднявшись с колен, Вольтов как ни в чем ни бывало отряхнул свои брюки, а размяв спину, отвернулся к окну и темнеющему пейзажу за ним. - Ты в порядке? – решил уточнить репетитор, потому как его смутило почти полное молчание парня. - Разумеется, - рвано выдохнул Пик, силясь прийти в себя и начиная впопыхах бороться с презервативом и натягивать на себя одежду, параллельно задавая глупый вопрос. – Теперь моя очередь? - Не сегодня, я не хочу, - небрежно отмахнулся Вару, взглянув на любимого и, выудив из кармана очки, нацепил их обратно на нос. - Все-таки я бы и тебе хотел сделать приятно, - как-то невпопад отозвался Королев. - Ты можешь, - подумав, кивнул репетитор и глупая, невинная улыбка засияла на его лице. - Давай спиздим бухло и сбежим? Не дожидаясь ответа парня, Вару проворно выскользнул в коридор, а после и в сам зал, где до сих пор в порывистых плясках кружили выпускники. Их уже было значительно меньше, но те, кто остались были явно не намеренны покидать заведение до рассвета. Подойдя к столу, учитель внимательно изучил оставшийся ассортимент алкоголя, а приметив только что открытую, почти полную бутылку виски, прихватил ее с собой. Парочки учеников, уже не скрываясь, жались друг к другу, обнимались и целовались рядом с выходом, потому аккуратно оттолкнув знакомых Вольтову Ромео и какого-то официанта, он направился на первый этаж, а затем и покинул само заведение. В лицо ударил приятный прохладный июньский ветерок, немедленно взлохмативший кудри, стоило только дверям за его спиной захлопнуться. Пик же нагнал Вару только сейчас, потому как он решил все же сообщить одноклассникам, что покидает празднование. В приятном молчании парочка направилась прочь из сада, расположившегося перед рестораном, где также показывались сквозь тени листьев лоскутки платьев, костюмов и причесок. Миновав полупустую парковку, юноши вышли к тихому, темному шоссе, ровной лентой уходившему далеко за горизонт, вокруг не было ни души, а насколько хватало глаз простирались огромные поля колосившейся пшеницы. Пьянящая свобода и вседозволенность кружила голову, перед глазами плясал веселый искрящийся хоровод белоснежных звезд, а легкие леденели при каждом вздохе. Вару остановился, о чем-то задумался, а затем сорвался с места, убегая прочь, куда-то вдаль, вперед, к самому недосягаемому горизонту. Пик бросился следом и то ли он был столь уставшим, то ли бегун из его парня был что надо, но догнать его, как бы юноша не старался, не получалось. Тем не менее каждый шаг становился словно легче предыдущего, ноги все быстрее и быстрее сменяли одна другую, руки бились в лихорадочных взмахах, неудобная одежда не имела значения – она не мешала, а, быть может, даже помогала разрезать плотную стену теплого воздуха. Пику казалось, что он летит, никогда до этого он не ощущал подобной свободы, сейчас его ориентиром была лишь яркая макушка зеленых волос, которая, отливая золотом в свете луны, норовила скрыться из виду. Пейзаж вокруг чаровал своей красотой, но казалось, что все замерло, притихло, будто каждый колосок, каждая звездочка и травинка наблюдали за этой не то, что погоней, но точно гонкой. Вару споткнулся, но, чертыхаясь, продолжил путь, крепко прижимая бутылку к груди. Он не знал куда бежит и от кого, он не знал, что он чувствует, потому как устал ото всех своих мыслей, но продолжал уверенно прокладывать маршрут. Он не замечал ничего, ни пронесшейся мимо одинокой машины, ни преград в виде камней и больших веток, он видел лишь пустоту впереди, к которой так желал прикоснуться, которой хотел завладеть. Грудь сдавливало от тяжелых вздохов, она горела огнем и умоляла остановиться, но Вольтов не слушал, заглушая боль очередным глотком кислорода. Затем, повинуясь случаю, он круто свернул вправо и убежал с обочины на открытую грунтовую дорогу. Ноги ударили о мягкую поверхность, поднимая клубы пыли, неприятно захрустевшей на зубах, но Вару продолжил мчаться, теперь сворачивая в поле и ломая созревающие колоски ржи. Топот сзади приблизился и лишь на середине поля Пик все же сумел нагнать возлюбленного, однако, не рассчитав скорость, сбил того с ног и юноши повалились на землю приминая спинами колоски. Они, тяжело дыша, повалились на спины и уставились на небо, стараясь привести дыхание в норму. От земли исходил приятный холод, рожь обволакивала теплым запахом диких трав, сена и росы, ветер мерно раскачивал растения и гнал тучи по небу. Раскинув руки Вару, звонко рассмеялся, а Пик, переняв его веселье, присоединился. - До чего же хорошо! – что есть мочи ребячливо выкрикнул репетитор и улыбнувшись посмотрел на удивленного парня, после чего придвинулся и быстро, невесомо поцеловал того в губы. - Да, согласен. – выдохнув, ответил Королев, и детская улыбка расплылась и по его лицу. Вару хмыкнул и, откатившись от друга, перевернулся на живот, после встал на колени, но не удержав равновесие сел. Шутливо закатив глаза, наблюдавший за действом Пик приподнялся на локтях и принялся любоваться возлюбленным, откупоривавшим бутылку. - Звезды сегодня великолепные! – отхлебнув виски и взглянув на небо, заявил Вольтов. – Большая медведица, Андромеда, Гончие псы, Кассиопея – все видно! – перечислял бывший учитель, а переведя глаза на друга и боковым зрением заметив, что его также взором изучают в ответ, прыснул и гордо отчеканил. – Я хочу написать новую картину!