Птенчик

      VII       Тем же вечером они с Эмбер встречаются в “Кошкином хвосте”, Эола пьёт сидр, Эмбер — газированный яблочный сок. Сидят в тишине; изредка из-за стен доносится смех и щёлканье игральных костей о деревянные столы.       Чтобы посидеть в этом месте с алкоголем, Лоуренс пришлось заплатить в два раза больше, чем это обошлось бы в таверне у Дилюка, один раз за выпивку, другой — пробковый сбор за то, чтобы принести её с собой. В “Кошкином хвосте” не продают алкоголь на месте, и именно поэтому, в отличие от “Доли ангелов”, встретить здесь рыцарей, вожделеющих славно оттянуться после долгого рабочего дня, очень сложно. Почти невозможно. И поэтому здесь почти всегда можно посидеть в спокойствии, устроившись с котятами за одним из столов, или даже занять одну из дальних приватных комнат — если они ещё не заняты студентами, вечно играющими в свои настольные игры. Сегодня им повезло, и занята оказалась всего одна комната.       Судя по тому, как нервно Эмбер мнётся на самом краешке стула, она уже сотню раз успела пожалеть, что не решилась взять место в общем зале. Хотя, по её же собственным заверениям, разговор им предстоял сложный и не требующий лишних ушей.       Сложный. Если бы это действительно было так важно для неё, она бы нашла разведотряд Эолы в поле, или напросилась на совместное патрулирование. Только вот в поле и на патрулях с ней сейчас обычно бывает Мика.       — Чего молчишь? — наконец спрашивает Эмбер. — Что-то удалось выяснить?       — Врут мне, — задумчиво поглаживая край стакана, заявляет Эола. — Оба врут.       Впрочем, тут правильнее бы сказать — недоговаривают. Особенно Мика; с Хоффманом как раз всё понятно, он никогда Эолу не любил. Может, уважает её как одного из действующих капитанов и боится — как представительницу клана Лоуренс, но этого недостаточно, чтобы вдруг ни с того ни с сего рассказать ей историю своей семьи.       — Что ты будешь с этим делать? — осторожно интересуется Эмбер.       — Ничего.       Брови Эмбер сначала удивлённо ползут вверх, потом хмурятся. Бездействие возмутительно для её деятельной натуры.       — Хочешь знать, почему? — вздыхает Эола. — Потому что не моё дело. Моя семья и так уже много зла понаделала, пытаясь вмешиваться в жизни обычных горожан. Но Хоффман просил меня вернуть Мику. Этого я делать тоже не буду.       — Почему?       — Правда неизбежно сама всплывёт; и если она мне не понравится, кой-кого ждёт сладкая месть.       У Эмбер красивое лицо. Кто-то из её не особо дальних родственников был из Лиюэ, и это интересно сказалось на совокупности её черт. Особенно это лицо красиво, когда она улыбается.       — Я очень рада, что решила довериться тебе. Придерживайся этого решения, ладно?       — Как-то странно ты улыбаешься, — замечает Эола. — Не говори только, что ты тоже что-то недоговариваешь.       Её собственные уголки рта непроизвольно дёргаются вверх. Такая заразная у Эмбер улыбка.       — Я знала Мику в детстве, — сообщает Эмбер, отчего-то краснея до ушей; словно бы знать кого-то с детства — это что-то вредное и постыдное. Не очень хорошо, но…       В главном зале слышится грохот. Эола и Эмбер, не сговариваясь, вскакивают и идут смотреть, что случилось.       Потом, задним числом, Эола подумает, что Эмбер сделала это как-то слишком поспешно, даже для вечно бдительного рыцаря Ордо Фавониус, и на ту девочку в синем платье и в широкополой шляпе смотрела почти с благодарностью.