Весна

      Ребенок плачет весь день и только к ночи, выбившись из сил, затихает. И, казалось бы, время испытать облегчение, но Обито тут же кидается к нему проверить пульс и дыхание.       Он наивно полагал, что сможет придушить мальчишку, но всякий раз, как ладонь касалась шеи младенца, в памяти звучала последняя воля учителя Минато:       — Обещай, что вернешься в Коноху и позаботишься о Наруто. Еще не поздно все исправить.       И вторящий ему голос Кушины.       — Пожалуйста, Обито.       Они закрыли его собой, даже зная, что он сделал.       Они подарили ему второй шанс, даже не спросив, нужно ли это Обито.       Снова накрывает злость, до зубного скрежета, а сразу за ней — волна боли от единственного глаза сквозь всю голову. Да такая резкая, что не остается ничего, кроме как свернуться на полу пещеры, стиснув виски пальцами. Хочется выть, но Обито только шипит — боится разбудить ребенка.       Ему страшно.       При пробуждении шарингана было и вполовину не настолько больно — полоснуло обжигающей чакрой где-то внутри зрачка и мир изменился. Неужели так пробуждается Мангеке? — спрашивает себя Обито и тут же сам с собой не соглашается. Не хочет признавать, что смерть учителя Минато и Кушины вывернула его наизнанку.       — Обещай, что вернешься в Коноху.       — Пожалуйста, Обито.       — Еще не поздно.       Он стискивает зубы и рукавом износившегося за годы скитаний балахона утирает кровь, проступившую из-под века.       Чем дальше — тем хуже. Если поначалу это была просто резь, то теперь к ней добавилась тупая боль в висках и явные признаки лихорадки. Корни волос мокнут от пота. Поддавшись ознобу, Обито притягивает к себе корзину с младенцем, как будто тот может помочь ему согреться.       — Обещай, что вернешься в Коноху.       — Пожалуйста, Обито.       С заметным усилием он садится, зажмуривается. Дает себе минуту собраться перед вторым рывком.       — Обещай, что вернешься.       Обито натягивает маску, подхватывает корзину и тяжелыми шагами направляется к выходу из пещеры. Сам до конца не понимает зачем. Никто не ждет в деревне предателя и убийцу Четвертого Хокаге. И все же ощущение, что он должен идти, пульсирует под кожей, а ноги будто сами ведут.       Вместо сна сегодня агонический бред. Какаши то засыпает, то подскакивает с безумно колотящимся сердцем. И всякий раз натыкается на слепую надежду, что события последних суток — не более, чем ночной кошмар.       Зря вернулся домой. Он бы и остался, но капитан в приказном порядке отправил отдыхать и запретил появляться на службе раньше девяти утра. И все же мысль о том, что поисковые операции и подготовка к похоронам идут без него, никак не дает Какаши покоя.       Все говорят, Четвертый ценой своей жизни не пропустил Девятихвостого в Коноху, и, несмотря на траур, думают, отделались малой кровью. Информация о том, что биджу, ровно как и новорожденный ребенок, пропали, доступна только АНБУ. А кое-что, например, последняя воля учителя Минато, неизвестна даже им. Первым к месту трагедии успел Третий.       — Минато просил передать тебе кое-что, — сказал он пришедшему слишком поздно Какаши. — Но не сегодня.       Лучше б и вовсе молчал.       Какаши пытается встать с футона, но тут же валится обратно. Голову прошивает болью, источник которой — глаз Обито. Это не первый приступ за сегодня, но первый настолько острый. Наверное, перенапряг — успокаивает себя Какаши и все же встает.       Щелкает выключателем у ванной и, зажмурившись от яркого света, добирается до раковины на ощупь. Умывается. И только убрав ладони от лица, понимает, что вода рыжая от растворенной в ней крови.       Резко распрямившись, Какаши смотрит в зеркало. Глаз воспалился, налился кровью, чего не случалось раньше даже от перенапряжения.       Он умывается еще раз, утирает лицо полотенцем и возвращается в комнату. Плевать на приказ капитана. Какаши обещал, что больше никогда не бросит своих. А в том, что ребенок его учителя — свой, сомневаться не приходится.       Чтобы протектор не пропитался кровью, Какаши накладывает под него бинт. Одевается и покидает дом через окно.       Куда — он не знает, но ноги сами его несут. Тело раздражающе слабое, зубы стучат не то холода, не то от тревоги. Но идти все же надо — Какаши ни на секунду не сомневается.       Обито плутает лесами, ходит вокруг да около, не решаясь приблизиться к деревне. А она будто зовет, манит, создавая опасную иллюзию, что достаточно переступить за ворота и все станет как раньше.       Он прижимает корзину к груди, зажмуривается, чтобы преодолеть очередной приступ боли. А затем продолжает свой путь в никуда.       Разглядев меж деревьев силуэт, Обито не пугается и даже не удивляется тому, что не почувствовал чужое присутствие. Словно там и не человек вовсе, а его собственное отражение, зеркально идущее на встречу. Разве что без корзины и с мечом за спиной.       Ресницы слипаются от крови, потому приходится подойти достаточно близко, чтобы разглядеть тканевую маску на лице и растрепанные серые волосы. Какаши подрос, подтянулся, нацепил форму АНБУ, но, кажется, совсем не изменился.       Обито мягко опускает корзину на траву на случай, если придется драться. Ждет вопросов, кто такой, зачем приблизился к деревне, что в корзине. И совсем не ждет, что Какаши стянет маску на подбородок.       — Обито?..       Больше этого не ждет он только того, что повторит за ним и сдвинет ненавистный кусок дерева с лица.       Какаши делает еще шаг вперед, вцепляется в плечи, тянет на себе и прижимается губами к губам. Это должно выбивать из колеи, но на деле не вызывает никаких противоречий. Как будто только ради этого Обито сюда и пришел.       Боль в глазу вспыхивает в последний раз и угасает, оставив ощущение, что уже ничего не будет, как прежде.       Губы Какаши прохладные, на вкус соленые, будто смоченные слезами. Руки на плечах подрагивают. И отстранившись, он не отпускает, утыкается лоб в лоб, чтобы восстановить дыхание.       — Обито… — повторяет Какаши. — Пойдем домой.       Мысли проясняются.       Обито дергается назад, выбравшись из объятий, бездумно подхватывает корзину.       — Это не мой дом.       — Обито.       — А ты не мой друг. И Минато я оплакивать не собираюсь. Понятно тебе?       — Но… — Какаши снова пытается приблизиться, осторожно, будто Обито безумец с ножом. Он знает, он точно знает, а все сказанное и сделанное — фальшивка. Как и сам Какаши.       — Вы дали Рин умереть, — голос сходит почти что на рык.       — Обито, послушай!..       — Ты обещал мне!       — Обито…       — Оставь меня в покое!       — …Рин жива, — выпаливает Какаши и Обито замирает, прежде чем плавно опуститься на корточки.       — Жива… — повторяет он, осторожно пробуя это слово на вкус, и смеется. Сам не знает почему. А вместе с этим смехом по лицу катятся слезы, смывая запекшуюся кровь.       Какаши не перебивает, дает время осознать.       Ребенок же не так тактичен и, заслышав сорванный смех, подхватывает следом. Только он не смеется, а вновь скулит.       — Черт! — опомнившись, Обито вытаскивает его из корзины, прижимает к себе. — Прости, прости…       — Ребенок?.. — Какаши растерянно моргает.       — Ага, — Обито ловит его взгляд и никак не может перестать улыбаться. — Познакомься, Бакакаши. Это Наруто и он очень хочет жрать.