Весна

      С тихим стуком пустая пиала опускается на чабан.       Данзо поднимает взгляд на мужчину напротив — немолодого, как и она сама, сухопарова, давно с густой сединой в волосах и бороде. Смотрит и никак не может развидеть неказистого мальчишку, который солнечным летним днем протянул ей несколько одуванчиков.       — Ты мне нравишься. Давай встречаться? — пролепетал он еще не сломанным голосом, а она разозлилась, сама не поняла на что.       — С тобой? Ну нет.       Ей тогда нравился Хомура, умный и собранный. Едва ли это чувство можно было назвать любовью, потому Данзо легко пережила появление в его жизни Кохару. Разве что впервые задалась вопросом — почему она?       Поиск ответа занял весь ее переходный возраст и стал куда более болезненным, чем безразличие Хомуры. У Кохару были миндалевидные глаза в обрамлении густых ресниц, плавные изгибы тела, а личико словно у куклы в коллекции богатого феодала. Но вместе с этой смазливостью была в ней и резкость — в упрямо поджатых губах, в косом росчерке бровей, в чуть тяжеловатом для девушки подбородке. И вместе эти совершенства и несовершенства цепляли взгляд.       Сколько Данзо не тренировалась, она становилась только жилистее. Раздеваясь перед душем и ловя свое отражение в зеркале, она не могла отделаться от ассоциации с высушенной рыбой. Ее лицо — одни сплошные углы и, если в нем что-то и запоминается, то только шрам на подбородке. Старшие, кто не знал Данзо лично, чаще обращались к ней «эй, пацан».       Хирузен достает кисет из-за пазухи.       — Ты не будешь против? — спрашивает он и Данзо только качает головой, вновь наполняя чаем пустые пиалы.       — Будешь моей девушкой? — спросил Хирузен, по-обезьяньи ловко спрыгнув перед ней с дерева. В этот раз он удосужился собрать ромашки в поле, а не одуванчики у ближайшего забора. Но интереснее, мужественнее, привлекательнее его это не сделало.       — Хирузен, хватит уже.       В тот год у Данзо подкашивались ноги, стоило Кагами заговорить с ней. И она снова злилась. На себя за то, что теряет всякую сдержанность от чувств, совершенно ненужных и прошенных. На него за то, что такой красивый и, несмотря на происхождение, открытый и добрый. Такие долго не живут — говорила она себе, чтобы остудить пыл, а потом тесно сжимала колени, вспоминая, как ловко Кагами вращал кунай не по годам узловатыми пальцами.       Данзо тогда уже смирилась с тем, что «рожей не вышла», потому решила не позориться своими нелепыми признаниями. И несмотря ни на что, внешне с Кагами держалась спокойно, дралась на равных и всякий раз испытывала удовлетворения, когда во время тренировок одерживала над ним победу.       Комнату заволакивает дым и горький запах трубочного табака.       Хирузен с годами, кажется, стал еще ниже. Старость никого не пощадила, но им двоим хотя бы терять было нечего.       Данзо ставит перед ним наполненную пиалу.       — Спасибо.       — Я люблю тебя, — в сердцах выкрикнул Хирузен, пихнув ей букет красных роз.       Лепестки разлетелись, когда Данзо наотмашь оттолкнула от себя цветы.       Она не верила ему ни тогда, ни сейчас, а даже если бы и верила, была глубоко убеждена, что лучше оставаться одной и занимается самосовершенствованием, чем тратить время на брак и семью с кем-то вроде Хирузена.       Данзо тогда отказала бы любому, кроме одного человека — их наставника и капитана, Тобирамы. С мыслями о нем она вставала каждое утро, шла на тренировки, отправлялась на миссии и в военные походы.       Любовь к нему стояла на границе с восхищение и бескрайним уважением. Она не стремилась впечатлить Тобираму как женщина, но была готова на любые жертвы и лишения только ради того, чтобы он кивнул и с мягкой улыбкой сказал «молодец».       В его палатке, когда они отходили домой после военного похода, она оказалась случайно — предложила помочь обработать рану. Тобирама согласился, снял доспехи и нижнюю рубаху, обнажив белый крепкий торс. Слово за словом, прикосновения за прикосновением… крепко ухватив за плечи, он уложил Данзо на землю и навалился сверху. В первый раз было больно и много крови, но не больнее и не больше, чем когда ловишь шальную стрелу на поле боя.       Через месяц Тобирамы не стало.       Через год Хомура взял в жены не Кохару.       Через пять — на миссии погиб Кагами.       Они молча смотрят друг другу в глаза. В моменты задумчивости Хирузен выглядит не то сонным, не то рассеянным. Его стеклянный взгляд в одну точку уже не первый десяток лет вызывает раздражение.       У него пигментные пятна на лице и желтые от постоянного курения ногти. Если подумать, из них всех он выглядит самым старым. Возможно, не повезло с генетикой. А быть может годы на посту Хокаге измотали, но, учитывая, насколько спустя рукава тот руководит Конохой, в последнем Данзо сильно сомневается.       Хирузен принес всего один цветок — нарцисс и, положив его на обеденный стол, сел напротив Данзо.       — Завтра я делаю Бивако предложение, — сказал он, не поднимая взгляд. — Но, если ты передумаешь, я сделаю его тебе.       — Не передумаю, — отрезала Данзо.       В тот день он скомкано попрощался и вышел. Через месяц Данзо поздравила молодоженов и мысленно отметила, как нелепо выглядит Хирузен в парадном кимоно.       Он больше не говорил ей о любви.       А она так и дожила до старости, не позволив больше ни одному мужчине к себе прикоснуться. Впрочем, и желающих было не так много. К ней относились трепетно от страха или уважения, и Данзо это вполне устраивало.       Несмотря на все труды во благо деревни, она так и осталась в тени сиятельного Хирузена, и постепенно смирилась с такой участью. По крайней мере, она так себе говорила. И все же с каждым годом мысли об упущенных возможностях посещали все чаще.       Данзо могла стать женой Хокаге, что проведет у власти несколько десятилетий. Женой мягко и податливого Хирузена, который смотрел бы ей в рот и ловил каждое слово. Могла бы не допустить Третьей Мировой Войны. Могла бы привести Коноху к процветанию железной рукой.       Выдохнув колечко дыма, Хирузен улыбается.       — Иногда вспоминаю прошлое и думаю. Представь себе, а мы могли бы сейчас быть супругами.       — Не могли бы, — холодно ответила Данзо.       — И правда… дурная была затея.       Хирузен, хоть и не говорит этого, но знает, кто организовал покушение на его жизнь. И все же дарит своё прощение вместо очередного букета.