Resident Evil (Сборник)

- Это не конец, Крис! - В руки оперативника болезненно впиваются пальцы блондина, который с окровавленным оскалом и безумными глазами, в предсмертном бреду страха, говорит не то, что думает, а то что хочет. Он держит невыносимо крепко, пока под их ногами трескается земля, вот-вот разойдётся в разные стороны и ничего не останется. Оцепенивший Редфилд делает глубокий вдох, хотя с такой близостью к высокой температуре, это сложно. Казалось бы, конкретная цель Альберта утянуть бойца с собой, в лаву, мгновенно убить. Но в последний момент тот отпускает, толкает на тот островок, который не исчезнет так быстро и у брюнета будет шанс спастись. Чудовищный рык боли и глаза полные безумия. Вескер дёргается в плотной лаве, откровенно горит заживо. Крис не меняется в лице, даже когда сидит в вертолёте. Он видит чужую смерть и это самое ужасное за всю жизнь. Самое болезненное. Нож в сердце не так паршиво ощущается, как воспоминания чужого лица. - Закрой пасть и повтори я сказал! - Крупная ладонь сжимает пустой стакан слишком сильно, пока чувство тошноты, что старательно игнорируется, не мешает заливать в себя высокий градус. - Проваливай. - Это то, что слышит Редфилд. Он сжимает зубы и с рыком замахивается этим самым стаканом, но видит по левую руку от себя силуэт. Мужчина садиться через стул, поправляет очки и показывает два пальца, один сразу направляется в сторону Криса, что от шока выпускает стакан из рук и тот разбивается в дребезги. Он выходит из оцепенения, когда слышит своё имя раз в шестой. Барменша указывает на заполненный виски стакан и глаза бойца сразу смотрят туда, где должна сидеть его паронойя. Но только пустота. Заполненный стакан и несколько купюр. Крис думал, что с ним очень грамотно играли. Вескер как кукловод расставлял все их фигуры на шахматной доске и несмотря на потери, продолжал свою непонятную партию против мира. Он проиграл, а его выжившие пешки имеют внутри себя множество глубоких ран, которые никогда не затянуться. Их можно замотать бинтами безразличия, чтобы скрыть от чужих глаз, но пустоту те никогда не смогу заполнить. Можно врать в глаза, говоря что всё впорядке, а потом чувствовать, как аритмия рвёт грудную клетку, как от истерии ты в очередной раз пьёшь горсть таблеток. Слышать его предсмертный крик боли, полные, нечеловеческие, глаза безумия. Вескер был похож на всевышнего. Он оплетал тело змеёй и оставлял глубокие укусы, впрыскивая свой яд. Каждому доставалась чёткая и отмеренная порция. Он до сих пор уничтожает их всех изнутри. Лекарства нет, оно летит в стену и рассыпается массой таблеток. Плацебо, которое не помогает. Крис всю жизнь будет ненавидеть Альберта, что оставил множество ран. Он сделал его другим. Ненавидеть, хватаясь за голову, кусая губы и сжимая зубы, только бы не сорваться. В последнее время возникают воспоминания чужой насмешки, гордости и яда. Когда отпускает, чёткое лицо с конца 90-х, до Арклейских гор. Редфилд иногда жалеет, что от Раккун-сити и окрестностей ничего не осталось. В те годы, если бы молодой Крис знал чем всё обернётся, то он попросил бы Вескера вырвать глаза полные любви. Сходить с ума от саморазрушения это нормально. Пожалуй, они все поддаются своему страху, который давно исчез. Крис смотрит в потолок и боиться закрыть покрасневшие глаза. Сколько он не спал? Суток шесть? Только потому что ему вдруг приснилось, как тот же блондин в последний момент спас его, хотя последние десять лет собирался убивать. Альберт будто умышленно, подсознательно давал шанс на возможность пожить подольше. Крис не мог видеть эту ухмылку и своё отражение в тёмных стёклах очков. А сейчас даже не против увидеть его смерть снова. Чтобы не забыть и не потерять, из всех кошмаров, Крис стопроцентно выбирает Вескера, слепо веря, что заживёт. Что сможет зажить с чистого листа. Ведь он улыбается, значит в порядке? И сколько бы не смотрел на своё печальное лицо в ванной, старается говорить себе же "не грусти." А потом он пытается понять, как превратить оскал боли в улыбку. Время лечит, но в очередной есть это тупое желание свесить на карнизе ноги. Редфилд думает, что ему нужно отдохнуть, а потом с новыми силами, с очередным новым листом, вернуться к работе. Только листов, рваных, соженных, смятых, скопилось неприлично много. Но этот кошмар слишком много значит. Странно. Его швы на груди расходятся и он понимает, что его зависимость от Вескера, это уже обыденность. Его мозг подкидывает дофамин, когда больно, стоит только вспомнить снова. Редфилд старается справится с последствиями, хотя иногда косо смотрит на алкоголь, который проблем вовсе не решает. Может, нужен раз в году. Его сознание не спит и о чём-то мечтает, хотя признать о чём именно, он не может. Скорее, не хочет признавать, что всё это глубоко внутри, не сможет быть излечено лекарствами, операциями и всем прочим. Только один человек способен наконец-то избавить его от дисморального настроя, который гасит всё счастье, давит на больное и до кучи сыпет соль, становясь самым настоящим болезненным экспонатом двадцать первого, ебаного, века. Он мог бы пустым волком выть на луну или ныть на полу, но вместо этого щёлкает зажигалкой, опрокидывает в себя очередную стопку виски и поварачивает голову налево, на силуэт, который в очередной раз заказывает два виски. Через десять минут, никого не замечая и никого не видя, они заливаются внутрь, а ещё через четыре часа, он лежит в люксовой палате по блату, как боец высокого класса. Ему снится Вескер, что безумным маньяком ходит в темноте, крутя в своих длинный пальцах нож. Возможно, он хочет вонзить его прямо в сердце оперативника и всё же утянуть с собой в эту горячую лаву. Редфилд не удивляется, что курит чаще и находит несколько седых волос, а в качестве хобби думает о суициде. Или смерти. Всё это уже прошло и по идее не должно иметь значения. Кажется, что появись здесь Альберт с этим самым ножом, Крис бы рубашку на груди порвал, только бы лезвие под чужим напором вошло в сердце. Как в масло. Один раз Крис думает, что это была любовь. Как вирус. Они были заражены и Альберт в качестве лечения себя любимого, так и не добился успеха. На Редфилда тому было плевать, у него своих вирусов полно. Эта любовь была приятной болью, как будто лицом об стену, коленом в живот. Проходили. На вдох места не остаётся, она удивительно собой всё заполняет с каждым параноидальным ощущением прикосновений. И этот непонятный камень, горящий внутри вместо сердца. И фантомная рука, костяшки которой он слепо целует. Когда Редфилда тошнит, он вспоминает о Вескере. Он выдыхает громче, чувствуя неприятную, тупую боль в груди, будто лежит под прессом, и вдоха больше не делает. Всё осталось внутри.