Цианидное солнце

      Посадка мягкая. Я вовремя успеваю сгруппироваться и приземляюсь на ноги, умудряясь ничего себе не расцарапать. Парню-переходнику в синем пиджаке, спикировавшему рядом, везёт чуть меньше — локти и колени в кровь. Чертыхаясь и отряхивая одежду от пыли, он бросает оценивающий взгляд на мою свободную черно-красную куртку, и с легким оттенком досады спрашивает:       — У вас в Бесстрашии принято всегда безрассудно рисковать жизнью или это разовая акция?       — У нас, умник. Ты вроде как тоже выбрал эту фракцию, — парирую, нервозно поправляя высокий воротник.       Мой визави ухмыляется:       — Туше.       Отвечаю усмешкой на усмешку и, все ещё немного взвинченная, направлюсь к краю крыши, где терпеливо ожидает наш инструктор в окружении урожденных бесстрашных и переходников, которые оклемались после первого прыжка с поезда раньше остальных. Парень в синем пиджаке следует за мной, держась немного поодаль.       Не успеваю пройти и пяти шагов, когда под тяжелыми подошвами моих берцев что-то громко хрустит. Останавливаюсь и вижу лежащие на гравии круглые очки–полумесяцы с треснувшими линзами. Поднимаю их, верчу в руках, с интересом разглядывая со всех сторон. Тонкая позолоченная оправа, металлические дужки без единого механического повреждения, начищенные до блеска стекла — видно, что бывший хозяин обращался с вещью бережно. А ещё совершенно очевидно, кому они принадлежат — такие аксессуары носят только всезнайки, а в двух метрах от меня больше никакие эрудиты не падали, — но все же уточняю:       — Твое?       — Больше нет, — отвечает мой новый знакомый и одним сильным броском отправляет находку в пропасть между поездом и штабом Бесстрашия.       В этом движении есть что-то глубоко личное — злость, ненависть, личная неприязнь или все вместе. Эта гипотеза только подтверждается, когда в ответ на мой вопросительный взгляд бывший эрудит цедит сквозь зубы:       — Терпеть не могу этот маскарад.       — Надеюсь, там, внизу, никто не шел мимо. Это было бы очень нелепое первое убийство, — мрачно подмечаю я.       Короткое мгновение мы без слов смотрим друг другу в глаза, а затем одновременно взрываемся хохотом. Ловим связь на каком-то космическом уровне. Нервное напряжение последних часов отпускает, и эмоции, чистые, искренние льются совершенно неконтролируемым потоком. Когда эффект от удачной шутки улетучивается, мы оба все ещё улыбаемся. Парень снова ловит мой взгляд, и я не могу отделаться от мысли, что у него красивые глаза. Серые, как промозглое затянутое облаками небо над обдуваемым всеми ветрами Чикаго.       Волшебство момента разрушает оклик Нолана:       — Эй, Джин! Ты ещё долго собираешься там стоять?!       К щекам приливает краска. Чувствую себя очень глупо, будто меня подловили на чем-то глубоко интимном. Само собой, тут же разрываю зрительный контакт и быстро ретируюсь. На ходу пытаюсь придать лицу выражения, на котором не считывалось бы «Что это, черт возьми, только что было?», но, очевидно, получается так себе. Нолан, явно обеспокоенный моим состоянием, как бы невзначай уточняет:       — Все в порядке?       Молча киваю, усилием воли переключаясь с личных переживаний на рабочую волну. С умником разберусь как-нибудь потом. Наверное. Лучше спрячу воспоминания об этой встрече глубоко в архивах памяти и сконцентрируюсь на действительно важных вещах. Ничего сверхъестественного, по сути, не произошло, но интуиция подсказывает, что, если позволить себе зайти в нелепых девичьих мечтах слишком далеко, будут большие проблемы.       Последний переходник присоединяется к нашей группе, и инструктор — высокий, одетый в черное афроамериканец с идеально подстриженной кудрявой бородой, — прочищает горло. Толпа неофитов мгновенно затихает.       — Итак, все в сборе, — резюмирует он. — Добро пожаловать в Бесстрашие! Здесь не место трусам, слабакам и мамкиным деткам. Если вы относите себя к одной из этих категорий, можете прямо сейчас прыгать обратно в поезд и валить в трущобы к афракционерам.       Царит напряженное молчание. Инструктор окидывает нас таким взглядом, что волосы на затылке встают дыбом.       — Что ж, надеюсь, сегодня вы приняли решение сознательно, — подытоживает он и хищно улыбается, видимо, удовлетворенный произведенным эффектом. — Меня зовут Макс. Я — один из Лидеров Бесстрашия, и в этом году ваша подготовка — моя обязанность. Имейте в виду, легко не будет. Сопли, слюни и нытье оставляйте здесь, за пределами штаба, иначе вылетите из фракции как пробки.       — А где, собственно, вход? — интересуется уже знакомый мне переходник-эрудит, стоящий где-то в хвосте толпы.       — Хочешь посмотреть, красавчик? Иди сюда, — Макс жестом подзывает его к себе. Огромная ладонь, затянутая в кожаную перчатку, выглядит угрожающе.       Неофиты, затаив дыхание, расступаются и парень в синем пиджаке нарочито уверенной походкой приближается к инструктору. Он храбрится, всем своим видом пытаясь показать, что новое испытание нисколько не пугает, но болезненная бледность на лице и едва заметная дрожь выдают волнение с потрохами. Единственная ассоциация, которую вызывает эта сцена, — шествие на плаху, увиденное мной в каком-то довоенном фильме о французской революции.       Инструктор спрыгивает с парапета и уступает место бывшему эрудиту. Парень, все ещё мелко дрожа, взбирается на бетонное ограждение.       — Прыгай, — Макс прячет в уголках губ ехидную ухмылку, — вход там.       Переходник делает глубокий вдох, непослушными пальцами расстегивает пуговицы и бросает пиджак на гравий. Сквозь влажную от пота белую ткань рубашки проступают острые очертания лопаток. Невольно отмечаю про себя: парень худощав, но сложен неплохо. Плечи широкие, спина ровная, нет свойственной эрудитам сутулости. Если немного поработать над физической формой, ни в чем не будет уступать тренированным бесстрашным.       Из фантазий об обнаженных мужских торсах и мокрых рубашках вырывает насмешливый голос инструктора:       — Нам до вечера ждать? Ты слышал приказ: пры-гай.       Беру на заметку: Макс, растягивающий слова по слогам, в разы страшнее Макса, говорящего в нормальном темпе. Сама того не осознавая, ловлю ладонь Нолана своей и крепко–крепко сжимаю. Брат в ответ успокаивающе поглаживает мою кисть большим пальцем — тревога на шаг отступает.       Очередной вдох–выдох, переходник, ещё немного помедлив, опускает глаза вниз и встречается взглядом с пугающей зияющей дырой. Возмущенно восклицает:       — Вы с ума сошли?! Убить меня решили?! — в голосе звенит паника.       — Трус, — ядовито шипит Макс и одним точным ударом по лицу сбивает парня с ног.       Эрудит падает в гравий, задыхаясь от ярости и обиды. Из разбитого носа хлещет кровь. Взбешенный Макс, тем временем, лихорадочно выискивает в толпе новую жертву, натыкаясь взглядом то на одно мертвенно-бледное лицо, то на другое.       — Может, ты хочешь попробовать? — спрашивает он у насмерть перепуганного рыжеволосого парня из Дружелюбия. — Или ты? — вопрос адресован онемевшей от ужаса тонкой, как жердочка, девочке–всезнайке.       — Я хочу, — отзывается отреченный, единственный из своей фракции в этом году перешедший в Бесстрашие. Голос, ничего не выражающий, бесцветный в тон одеждам альтруистов.       — Что ж, прошу, — Макс жестом приглашает смельчака на край крышу. — Покажи, как это делается.       То, как убогий держится, вызывает восхищение. Холодное спокойствие, ни тени страха — будто, как и лихачи по рождению, заранее знает, что внизу висит сетка, которая не даст разбиться в лепешку. Под удивленное «О!» смельчак без пауз и долгих предисловий прыгает. Присоединяюсь к одобрительному улюлюканью урожденных бесстрашных.       — А он хорош, — комментирует Нолан, и я не могу с ним не согласиться.       — Видите, не так уж все и плохо, — Макс выуживает из кармана кожанки сигарету, подкуривает её и делает первую затяжку. — Кто следующий?       — Я, — цедит сквозь зубы неудавшийся первый прыгун. Рукава и крахмально-белые манжеты рубашки запятнаны алым, но, кажется, кровотечение уже почти остановилось.       — Валяй, — презрительно фыркает инструктор в ответ.       Ветер треплет растрепанные русые волосы. Парень зябко ёжится так, что меня саму немного потряхивает от холода. Нолан, чутко ощущая эту перемену, обнимает меня за плечи — так действительно теплее. Секунда промедления и бывший эрудит шагает в пустоту — тихо, без паники и гневных тирад. Макс ворчит вслед:       — Так бы и сразу, — а затем тоном, не терпящим возражений, добавляет: — Следующий!