Цианидное солнце

      — Не спи — замёрзнешь, — ядовито шипит Ванадис и со всей дури толкает меня локтем в бок. Бьет наотмашь, умножая силу, взращенную за годы тренировок, на тройную дозу личной неприязни. «Бесишь, — кричит каждое её движение, — как же ты бесишь, Эндрюс, когда ты наконец-то оставишь Нолана в покое…».       Кажется, её вчерашнее «Да нет, конечно, иди домой с Джин, это же твоя сестра» после бурного празднования Инициации в баре — ложь до последнего слова. Это было бы даже весело, если бы не чертова инерция и скорость моей реакции — позорно низкая как для урожденной лихачки.       Падаю на дощатый пол тренировочного зала, ударяясь копчиком. Вялая попытка на автомате сгруппироваться не даёт ровным счётом ничего. Боль простреливает спину, мгновенно отрезвляя. Остатки вязкой полудремы, — расплата за бессонную ночь в обнимку с книгой, — слетают, как луковая шелуха.       — Совсем больная?! — срываюсь на крик, ощущая, как вспыхивает внутри острое желание ударить в ответ.       Адреналин придает сил. Стремительно вскакиваю на ноги и принимаю боевую стойку, до белых костяшек сжимая руки в кулаки. Дышу рвано, невпопад. К щекам приливает краска. Русые пряди, выбившиеся из заплетенной на скорую руку косы, липнут к вспотевшему лбу. Мне не хочется думать, как я выгляжу — нелепо или угрожающе. Единственное направление, в котором сейчас работает моя голова: поиск ответа на вопрос, как максимально быстро сократить расстояние между моими костяшками и скулами Ванадис.       Будь я умнее («Как настоящая эрудитка», — язвит внутренний голос), сразу обратила бы внимание на то, как внезапно затихли неофиты. Не позволила бы эмоциям брать над собой верх — это вообще очень сомнительная идея буквально всегда, — но, увы, я вспоминаю об этой простой истине слишком поздно.       Осознаю, что влипла, когда за спиной отчетливо слышаться патетические хлопки. Макс, собственной персоной.       — Очаровательно, — слова инструктора сочатся сарказмом. — О-ча-ро-ва-те-льно. Какая страсть! Какая экспрессия! Первый день тренировок, даже размяться как следует не успели, а вы уже рветесь на ринг. Ну что ж, девочки, не смею вас задерживать. Милости просим!       Взбудораженные неофиты расступаются, освобождая пространство для боя. Предвкушая зрелищную схватку, энергично перешептываются, обсуждают, осуждают.       Наверное, если бы у меня хватило мозгов выспаться как следует, отдельные высказывания вроде «Ванадис точно её уделает, Джин раза в два меньше и бледная какая-то», могли бы выбить из колеи. Но, благодаря Оруэллу, его роману «1984» и, косвенно, эрудиту, который передал мне бумажный экземпляр этого сокровища на хранения, я уже нахожусь далеко за пределами нормы. Тело, будто ватное, подташнивает, кровь в висках пульсирует с оглушительным грохотом. А самое ужасное — голова просто отказывается думать. Мысли, пугающе примитивные, текут медленно, тягучие как кисель.       «Мне конец», «Дура», «Как меня угораздило?», «Твою мать».       — Я здесь скоро усну, — язвит Макс и театрально зевает, прикрывая рот ладонью. Взгляд, голос, мимика — сплошная издевка. Сжимаю челюсти, с трудом сдерживая раздражение. Я ещё покажу, чего стою.       На ходу разминаюсь и уверено, насколько это вообще возможно, когда сна ни в одном глазу, выхожу на ринг. Ванадис делает то же самое, только шаг у неё тверже — всем своим видом она демонстрирует, на чьей стороне преимущество. Девушка скалит зубы, отчего очень напоминает лошадь — крепкую, рослую и жилистую. Массивный подбородок, широкие плечи, густая копна густых темных волос только придают сходства с кобылой.       Глупо улыбаюсь, не в силах отделяться от навязчивой ассоциации. Машинально ищу глазами в толпе Нолана, чтобы разделить шутку на двоих. Замечаю его в первом ряду: молчаливого, взъерошенного, с беспокойно бегающими глазами и дрожащими руками. Желание веселиться умирает в зародыше, страх, который читается на родном лице, заразителен.       — Боишься? — хищно ухмыляется Ванадис, угрожающе надвигаясь.       — Не твоего ума дело.       Последнее слово ещё звенит в воздухе, когда чужой кулак скользит в миллиметре от моего уха. Уклоняюсь в последний момент: кажется, с определением «позорно низкая» относительно скорости моей реакции я слегка погорячилась.       Ванадис не теряет инициативу. Обрушивает на меня всю свою ярость, осыпая ударами поразительной силы. Целиться куда попало: под дых, в грудь, в солнечное сплетение, а потом снова по кругу . Выше, ниже, левее, правее — я едва успеваю отслеживать, куда она бьет. И, тем не менее, извиваюсь, как змея, уходя от одного тумака за другим — это иначе, как чудом не назовешь.       Но, очевидно, долго везение длится не может: когда первая волна адреналина схлынула, недосып дал о себе знать. Отдельные удары достигают цели, и глухие отзвуки боли пробиваются сквозь пелену полусна. Болезненно ноет правое предплечье, — похоже, сильнее всего досталось ему, — ещё парочка крупных синяков, похоже, останутся на ребрах и на животе. Морщусь, мимоходом ощупывая полученные повреждения. Ничего серьезного, но все же приятного мало.       Интенсивность атак, между тем, уменьшается с каждым новым ударом. Энтузиазм Ванадис угасает на глазах.       — Ты что только защищаться умеешь?! — восклицает девушка, возмущенная моим почти-бездействием. Её тяжёлое дыхание и раскрасневшееся блестящее от пота лицо с потрохами выдают, что силы на исходе.       Девушка на грани — наступает мой час X. Вкладываю всю свою энергию в один мощный удар в грудь, сбивающий Ванадис с ног. Наваливаюсь всем телом, компенсируя разницу в комплекции бешеным напором. Помогаю себе коленями и локтями. Бью снова и снова, стараясь не сбавлять скорость. Соперница ошеломлена, парализована испугом, но, сколько бы усилий я не прилагала, уложить её на лопатки не получается.       Зато с этой задачей неплохо справляется Ванадис.       На последнем дыхании она хватает меня за косу и резко тянет вниз. Замираю от неожиданности. Девушка, не теряя времени, хорошенько прикладывает меня головой к полу. Накрывает оглушительная волна боли, кажется, череп вот-вот треснет пополам. К горлу подкатывает тошнота, в глазах темнеет. Я, совершенно обессиленная, падаю и проваливаюсь в никуда.       Где-то на краю сознания возбужденно гудит толпа.       Напрочь теряю чувство времени и пространства, дрейфуя где-то между. Понятия не имею, сколько минут проходит, прежде чем высоко над головой раздается голос Макса:       — Эй, ты как, цела? Эндрюс, я знаю, что ты меня слышишь, открой глаза. — И добавляет полушутливым тоном: — Это приказ.       Может, мне это только чудится, но я улавливаю нотки сочувствия. Вот это да! Инструктор, которому не все равно — скажешь кому, в жизни не проверят.       Собираю жалкие остатки воли и послушно исполняю приказ. Веки тяжёлые, будто свинцовые. Мир вокруг кружится, размытый, словно отражение в мутной линзе. Первую мысль: «Закрыть глаза нахрен». Вторая — если я это сделаю, скорее всего, окончательно потеряю сознание. Нужно ухватиться за что-то реальное, — так советовали в какой-то умной книжке, — и я полностью концентрируюсь на моргании. Даже это даётся с трудом.       — Сколько пальцев?       Перед глазами мелькают руки, туго затянутые в черные кожаные перчатки. Честно стараюсь сосчитать, но в конце концов сдаюсь и озвучиваю лаконичное:       — Много.       — Ясно, — фыркает Макс. — Вставай, и сейчас медленно–уверенно иди в медицинский корпус. Сегодня с тебя вряд ли будет толк.       — Я провожу! — подает голос Нолан. Даже сквозь гул голосов я умудряюсь различить знакомую поступь.       — Как хочешь, — отвечает Макс, тон абсолютно нейтральный. А затем предельно раздраженное, адресованное уже порядком расшумевшемся неофитам: — А вы чего встали?! Тренировка ещё не закончилась! Построились в шеренгу — раз-два!

***

      Блестящее начало Инициации: жирный минус в общем рейтинге и лёгкое сотрясение мозга, из-за которого о полноценных тренировках, как минимум, на неделю можно забыть. От досады хочется выть. Лежать на кровати в своей комнате и пялиться в потолок, — кажется, именно это имел в виду доктор, когда назначал «постельный режим», — просто невыносимо. Вот бы Нолан был дома… Хотя я его не виню: не случись сегодня спарринг, я бы тоже нашла более интересное занятие на вечер.       Хотя почему «нашла бы»? Я и сейчас вполне могу устроить себе досуг. Небольшая прогулка за пределы набивших оскомину четырех стен всяко лучше, чем прослушивание бесконечного внутреннего монолога на тему «А что, если бы я хоть иногда использовала ум по назначению».       Осторожно, стараясь не делать резких движений, встаю. На короткий миг в глазах темнеет, и затея кажется совсем безнадежной. Глубоко дышу, пытаясь прийти в норму. Вдох–выдох, вдох–выдох — кажется, становиться немного легче.       Когда головокружение окончательно отпускает, привожу себя в порядок. На то, чтобы заморачиваться, нет ни сил ни времени: умываюсь, заплетаю злосчастную косу и надеваю любимую черно–красную куртку поверх несвежей майки — на этом все попытки в красоту заканчиваются. В карман кожанки прячу контейнер с обезболивающим. Надеюсь, не пригодиться, но лучше перестраховаться.       Переступаю порог квартиры, все ещё тщательно взвешивая «за» и «против». Чаша весов склоняется к варианту «Идти вперед, а дальше будь что будет». Так я и поступаю.       Свежий вечерний воздух пряно пахнет порохом, дымом и потом — кажется, более естественных запахов для Ямы нет и быть не может. Гуляю не спеша, подмечая мелочи, на которые в ежедневной рутине вряд ли обратила бы внимание: отблеск заходящего солнца на стеклянном куполе, шорох подошв любимых сапогов, ощущение приятной прохлады от прикосновения ладоней к бетонным стенам. Момент прекрасен, и я хочу насладиться им сполна.       У меня нет определенной цели, но, когда я обнаруживаю себя идущей навстречу Пропасти, как-то машинально улыбаюсь. Ловлю странное волнующее чувство, будто впереди меня ждет рандеву со старым другом. Безусловно, это мрачное местечко, — стоит хотя бы вспомнить о сотнях несчастных, нашедших на дне последний приют, — но, тем не менее, не лишенное своего очарования. Раньше я частенько приходила сюда, чтобы побыть наедине со своими мыслями.       Уже у Пропасти с удивлением обнаруживаю, что не одна я решила провести вечер у излюбленной локации лихачей–самоубийц.       — Эрудит? Эрик?       — Бесстрашная Джин? Вот так встреча!       По интонации, как и по лицу, сложно сказать, рад он меня видеть или нет. На сарказм это не похоже, но все равно какое-то едва уловимое напряжение скользит между строк. Как бы то ни было, я намерена продолжать разговор:       — Ты какими судьбами здесь? — спрашиваю, усаживаясь в позе лотоса на краю Пропасти. Даю понять, что я здесь надолго. Эрик тихо хмыкает и молча садиться рядом, скрещивая ноги по-турецки.       — Хотел немного подумать в тишине, Казарма для этого не годится, — пауза и кривая ухмылка. — Прозвучало очень по-эрудитски, да?       — Не могу тебя осуждать. — Зеваю, как по заказу. — Сама сегодня читала Оруэлла до утра. Трудно удержаться, когда дома лежит настоящая бумажная книга.       Эрик улыбается, но как-то горько. Прежде, чем я успеваю задать какой-нибудь бестактный вопрос о личном, парень мастерски переводит тему. Выдает многозначительное:       — Так вот в чем дело.       — Что ты имеешь в виду? — Хмурюсь, пытаясь угадать ход его мыслей.       — Я видел тебя сегодня на ринге. Мы с другими переходниками наблюдали за спаррингом, стоя в коридоре. Это было… Захватывающе.       — Я проиграла, — мрачно напоминаю я, как будто в этом действительно есть необходимость.       — Да, я знаю. Но то, как ты двигалась, как уклонялась, как пыталась взять соперницу хитростью — это просто восторг. В конце концов, от победы тебя отделяло всего-то пара маневров.       — И шесть–восемь часов здорового сна, — иронизируя я, пытаясь скрыть смущение.       Щеки уже предательски пылают, но окончательно меня добивает смех. Эрик смеется. Громко, искренне, как тогда, на крыше Штаба, и от тембра его голоса у меня внутри все переворачивается. По коже бегут мурашки. Бросает то в жар, то в холод, и я не понимаю, а главное, не хочу понимать, что со мной происходит.              Эрик тем временем внезапно замолкает и пристально смотрит на меня. В уголках губ прячется самодовольная усмешка. Он выглядит как человек, которого посетила потрясающая идея. Немного потянув интригу, парень озвучивает свой замысел:       — Мне кажется, мы могли бы быть полезны друг другу. Судя по всему, тебе нравятся бумажные книги, а я знаю, где их достать в таком количестве, что бесстрашным и не снилось. Ты неплохо дерёшься и, очевидно, лучше ориентируешься в устоях Бесстрашия. Этому стоит научиться, если я хочу стать номером один среди переходников. План простой: ты помогаешь мне, а я — тебе, и все в выигрыше. Что думаешь?       Предложение, надо сказать, меня действительно удивило. Поразмыслив минуту-другую, — дольше нет никакой необходимости, потому что речь идет о настоящих книгах во множественном числе, черт побери, — я выпалила, возможно, даже слишком поспешно:       — Я согласна!