dum spiro spero

      Йеджи чувствовала повисшее в воздухе напряжение каждой клеточкой своего тела. Они сидели, окружив стол, на котором стояли банки газировки. Юна обнимала Джису за плечи, Черён и Рюджин молча смотрели друг на друга. От кофты Рюджин, так же, как и всегда, пахло сигаретным дымом, и Ли это явно не нравилось, но пока она держала себя в руках. Хван неловко поёрзала на месте, прежде чем взять со стола банку «Колы».       – Это начинает меня раздражать, – сказала Рюджин, оглядывая каждую из них. – Очевидно, что вы позвали меня сюда не для того, чтобы играть в «Монополию». Ну, кто начнёт допрос первым?       – Это не допрос, – нахмурилась Юна. – Мы беспокоимся.       – О чём?       – Ты знаешь о чём, Рюджин. Ты не в порядке, и тебе нужно с кем-то об этом поговорить.       – Всё хорошо.       – Нет, Рю, всё очень плохо.       – О, Боже, – Рюджин прижалась спиной к кровати. – И когда это таким детишкам, как вы, выдали дипломы психологов, а?       – Можешь пытаться задеть меня сколько угодно, но я не позволю тебе снова закрыться, – Юна скрестила руки на груди. – Мне не нравится на тебя давить, но сейчас это необходимо. Я волнуюсь за тебя, ясно? Ты дорога мне, и я хочу помочь так, как смогу.       – Ты поможешь, если перестанешь спрашивать меня о том, что не так.       – Я же говорила, что это не сработает, – сказала Черён. – Она не будет с нами разговаривать. Если хочешь медленно подыхать, – пожалуйста, я больше не собираюсь ей мешать. Мы с Чэ достаточно долго разбирались с её дерьмом. Пусть теперь сама его разгребает.       – Я не просила вас помогать.       – Что?!       – Что? Я не понимаю, почему вы все вдруг решили, что я принцесса в розовом платьишке, которую непременно нужно спасти. Типа… блять, я понимаю, что со мной происходит. Я осознаю это и полностью признаю проблемы. Что вы ещё можете сделать? Свяжете меня, чтобы я не смогла курить? Будете обшаривать мои карманы каждый раз, когда я куда-нибудь выхожу? Начнёте проверять мои запястья как тётки из приютов? Sua cuique fortuna in manu est. Это означает, что каждый сам творит свою судьбу. Так что просто отвалите от меня.       Йеджи видела, как дрожали губы Рюджин, когда она говорила это, как тряслись её руки. Это заставило её сердце забиться чаще. Она выглядела точно так же, когда потеряла отца. Сперва кричала, не зная, как по-другому выместить скопившуюся злость, а затем начинала дрожать. Рюджин была всего в шаге от истерики, и, чтобы никто это не увидел, предпочла уйти.       Когда дверь за ней закрылась с оглушающе-громким хлопком, Юна прижалась лбом к коленям.       – Как и всегда, – пробормотала она. – Просто не хочет разговаривать.       – Это Рюджин, – хмыкнула Черён. – Следовало бы привыкнуть.       – Ты всегда ведёшь себя так, будто мы должны на неё забить.       – Я не говорю, что мы должны так поступить, но, если она сама не хочет помощи, какой смысл её заставлять? Это как с утопающими, понимаешь? Он просто утягивает тебя на дно.       – Рюджин никуда нас не утягивает.       – Пока нет, но что будет, если о её выходках узнают? Помнишь, что случилось в Бостоне? Чудо, что нас после этого ещё пускают на поле.       – Бостон? – Нахмурилась Джису. – Что случилось в Бостоне?       – Это неважно, детка.       – О, нет, – вмешалась Ли. – Это чертовски важно, Юна. Давай, расскажи своей девушке, во что твоя любимая сестрёнка нас втянула. Или мне это сделать?       – Сама справлюсь, – огрызнулась Шин. – Это… в общем, в середине апреля Чэён и Че устроили вечеринку. Мы выиграли матч, решили отдохнуть, к тому же туда должны были прийти девушки и парни из других команд. Всё шло хорошо, пока кто-то из соседей не вызвал полицию. Пока они допрашивали Черён, Рюджин, она… она была не в себе.       – Говори прямо, Юна. Она валялась в отключке в ванной. Её лицо и одежда были в крови. Мы думали, что она умерла. Я уверена, что её сердце почти минуту не билось. Копы… они едва не нашли нас. Когда они ушли, мы смогли перенести Рюджин на кровать. В её кармане были какие-то таблетки. Она могла подставить нас, и ей было плевать.       – Ей не было плевать. Она же сказала, что это не её таблетки.       – Да, просто какой-то ангел решил, что ей пиздец как сильно нужно экстази и подкинул пакетик в карман. Очнись, Юна. Очевидно, что это были её таблетки, и она не думала о том, что произойдёт с нами или Чэ, если полиция это найдёт.       Челюсти Юны сжались ещё сильнее. На скулах выступили желваки. Она была в шаге от того, чтобы ударить Черён, и всё, что её останавливало, – руки Джису на талии. Сердце Йеджи забилось ещё чаще. Нужно было что-то делать, пока эти двое не начали бы драться друг с другом словно кошки.       – Позвольте мне с ней поговорить?       Все в комнате растерянно посмотрели на Хван.       – Ты её почти не знаешь, – напомнила Юна.       – Да, но, кажется, у нас есть что-то общее. Один шанс, ладно? Если не получится, можете ненавидеть меня до конца наших жизней.       – Дайте ей попробовать, – попросила Джису.       – Ладно, но, если ты скажешь ей хоть какое-нибудь дерьмо, я ударю тебя, ясно? Йеджи с трудом выдавила из себя улыбку.       В такой час аллеи спортивного лагеря были пусты. Все парни и девушки сидели в своих комнатах, болтая или играя в настольные игры. Даже их тренеры не решались выходить из зданий в такую холодную ночь. Что ж, Рюджин, очевидно, была исключением.       Покрепче запахнувшись в папину кофту, Йеджи свернула к площадке. Рюджин сидела на металлических брусьях, болтая ногами, пока ветер трепал её волосы и толстовку. В воздухе снова неприятно пахло сигаретами. Окурок, зажатый между пальцами Рюджин, сиял в сумерках наступающей ночи. Набрав больше воздуха в грудь, Йеджи подошла ближе.       – Серьёзно? – Усмехнулась Рюджин. – Ты?       – Тебя это удивляет?       – Мне казалось, я тебе не нравлюсь.       – Ну, даже если и так, уверена, нам есть о чём поговорить.       – И о чём же?       – Та фраза, которую ты сказала. О том, что каждый спасает себя сам. Мой папа всегда говорил: «Aegroto dum anĭma est spes esse dicĭtur». «Пока у больного есть дыхание, есть и надежда».       – Он врач?       – Антрополог. Умер в декабре, прямо на своей лекции. Сердечный приступ.       – Соболезную.       – Я всё ещё это не пережила.       – Это было всего полгода назад.       – Мой парень считает, что этого времени достаточно.       – Ну, тогда он придурок, – пожала плечами Рюджин.       – Просто… я хотела сказать, что, кажется, понимаю тебя. Ты потеряла родителей, и… с этим тяжело справиться. Я ни с кем не могу поговорить об этом, не услышав тупую фразу о том, что всё пройдёт со временем.       – Со временем ничего не проходит. Да, становится не так больно, потому что привыкаешь к тому, что их нет рядом, но легче? Нет, это так не работает. Я бы сравнила это с тренировками с утяжелением. Как будто тебе к ногам привязывают мешки с песком, и сперва ты будто их не чувствуешь, а потом, когда силы уходят, они становятся всё тяжелее и тяжелее. Воспоминания – те же мешки, вот только снять их никак не получается, да и остановиться не выходит.       – Я не знаю, могу ли просить об этом, но как насчёт того, чтобы мы иногда обсуждали это? Все говорили мне, что, когда рассказываешь, становится легче.       – Так, мы будем типа людьми эмоциональной поддержки друг друга?       – Ну, или как на исповеди, только роль священника будет меняться.       – Я не люблю болтать о себе, но, если ты хочешь, можешь рассказывать мне о своём отце. В августе мы всё равно разъедемся и больше друг друга не увидим.       – Будет странно, если говорить буду только я, Рюджин. Я не хочу на тебя давить, но рано или поздно то, что ты скрываешь, вырвется наружу, и тогда проблем станет только больше. Нужно выпускать это постепенно, шаг за шагом.       – Девочки рассказали тебе о вечеринке Чэён? – Когда Йеджи кивнула, губы Рюджин растянулись в усмешке. – Поверишь, если я скажу, что это были не мои таблетки?       – Да. Ты не из тех, кто пробует таблетки. Алкоголь, возможно, даже травка, но таблетки… нет, ты не тот тип.       – О, так у нас здесь эксперт по зависимостям?       – Моя мама работает с наркоманами. Она в добровольной бригаде врачей, которые помогают наркоманам начать новую жизнь.       – Наверное, мне нужно сказать, что ты – мой подарок, но, – Рюджин пожала плечами. – Я ничего не употребляю уже почти полгода, так что ты слегка опоздала. Хотя Черён так не думает.       – Она тоже за тебя волнуется, просто по-своему. Может, стоит показать ей, что ты меняешься, а не прятаться в лесу?       – Какой смысл показывать тому, кто тебе не верит? Ладно, Хван, – Шин спрыгнула с брусьев. – Наверное, мы уже должны вернуться. Нужно извиниться перед ними.       – Расскажешь им?       – Нет. По крайней мере, не сегодня. А ты?       – Не знаю. Если спросят. Так… мы теперь психо-друзья?       – Психо-друзья? Нет, это дурацкое название. Но по сути верно. Да.       Йеджи с готовностью пожала протянутую руку и потянула Рюджин к общежитиям. Девочки всё так же сидели в комнате. Они растерянно смотрели на Рюджин, словно не зная, стоит ли начинать с ней разговаривать, но она решила сделать это первой.       – Мне жаль.       – Что? – Губы Юны дрогнули.       – Я облажалась, вышла из себя и наговорила вам кучу ерунды, из-за которой мне теперь стыдно. Вы… вы мне дороги, но я не знаю, как показывать вам это. Кажется, что, помогая мне, вы забываете о себе, своих проблемах, и я чувствую себя плохо, потому что думаю, что мешаю вам. Извините, пожалуйста.       – Ты тоже нас прости за то, что мы так на тебя накинулись. Мы хотим помочь, да, но в первую очередь ты должна хотеть, чтобы тебе помогли. Просто помни о том, что мы всегда рядом, и ты можешь обратиться к нам в любой момент. Я люблю тебя, Рюджин. Люблю больше всего на свете и очень хочу помочь.       – Спасибо, Юна.       – Так, может, – Юна посмотрела на свои ноги. – Пока я расскажу о себе? Я не хочу, чтобы ты рассказывала что-то в ответ, Рю, просто думаю, нам всем стоит лучше узнать друг друга.       – Если хочешь.       – Ладно, – Юна прижалась спиной к кровати, набирая больше воздуха в грудь. – На самом деле я почти не помню своих родителей. Мне было четыре или пять, когда их лишили родительских прав. Мы с мамой тогда жили в мотеле, прятались то ли от кредиторов, то ли от органов опеки, а отца я вообще никогда не видела. Кто-то из постояльцев рассказал о нас полиции. Они передали меня в приют в Бостоне. В моём свидетельстве о рождении было написано, что я из Льюистона, штат Мэн. Моих родственников искали несколько месяцев, но либо не нашли, либо я вообще не была им нужна.       – Мэн? Это не так уж далеко от Бостона. Я из Остина, – сказала Рюджин.       – Остина, который в Техасе? Это же другой конец страны.       – Частые переезды, – равнодушно объяснила Рюджин. – Такое бывает, когда меняешь больше пяти приёмных семей.       – Мать твою, – выдохнула Юна. – У тебя было больше пяти приёмных семей?       – Вообще-то восемь.       – У меня всего три. Боже, а я думала, что у детей с СДВГ проблемы с приёмными родителями.       – У детей с тревожностью тоже куча дерьма.       – Бро, – Юна протянула руку, чтобы толкнуть Рюджин в плечо.       – Бро.       Убедившись, что никто не смотрит, Джису наклонилась к уху Йеджи.       – Не знаю, как ты это сделала, но спасибо.