Лето перед концом света

      — Почему мы так быстро привыкли ко всему этому? — голос Уилла звучал совсем тихо, словно он боялся спугнуть момент.       — Не быстро, — возразил Майк. — Просто в нашем возрасте два года — это очень долгий срок.       — Почти одна девятая жизни, да.       О, они наверняка выглядели чертовски странно, сидя вдвоем на крыше дома Уилеров под старым цветастым зонтом. Пепел кружил вокруг мелкими, но частыми мушками, оседая на земле и образуя насмешливую пародию на сугробы. Соль шутки заключалась совсем не в том, что на дворе стоял август, просто настоящего снега земля Хоукинса не видела так же давно, как и его жители — покоя. Зато зимой случился дождь — в другие сезоны те редкие непепельные, влажные осадки были слишком токсичными — и Майк, обычно не любивший его, с наслаждением мог наблюдать за шумной стеной воды.       — Мы дружим, выходит, всего шестьдесят процентов наших жизней. Так мало.       — Ты это в уме сейчас посчитал? — удивился Уилл с улыбкой.       — Ага. Я всегда был хорош в математике.       Конец лета уже маячил на горизонте — впереди их всех ждал выпускной класс. Тот факт, что Векна все еще выжидал и готовился нападать, казался несмешным фарсом. Вдруг он приберегал подарочек на выпускной для детишек? Но Джонатан, Нэнси и Робин закончили школу! Нет, думать об этом в вечернем покое после прекрасного дня не хотелось. Майк решил, что найдет свободную минутку снова, чтобы лишний раз пометать ножи и пострелять, но пока была возможность наслаждаться простоем — он готов был это делать. Кто знал, что ждет их впереди.       Они забрались на крышу после того, как распрощались с Дастином, Лукасом и Эрикой после долгожданной кампании. Дастин расстарался на славу, а Уилл, подергивая бровями, заметил, что это неспроста, за что получил пинок от Лукаса. Конечно, Майку хотелось, чтобы они играли вчетвером, но Эрика успела зарекомендовать себя как полезный игрок, а еще, когда он отбросил свою вредность, то смог оценить занимательность напряжения.       Неодобрительные и строгие взгляды Лукаса, Дастин, который сконцентрировался на сюжете и старательно делал вид, что ничего особого не происходило, Эрика, слишком нарочито дерзкая, называющая их задротами в три раза чаще, но чуть подвисающая перед своими ходами — это была самая странная, но очень уютная компания. Они с Уиллом постоянно переглядывались, улыбаясь, потому что невозможно было оставаться равнодушными перед разворачивающейся любовной историей.       Майк переживал, что Уилл, раньше остро реагировавший на отношения друзей, мешающие DnD, не получил удовольствия от кампании, ставшей почти фоном для неловкого флирта, но он явно пребывал в прекрасном настроении, включался в игру со свойственной ему живостью, а по завершении поделился со всеми, что очень скучал по такому. Момент единения — групповые объятия, во время которых Лукас оттеснил сестру так, чтобы она оказалась между ним и Майком — так растрогал, что аж в носу защипало. Пришлось оставить ребят, чтобы взять себя в руки. Его сердце плавилось, расплывалось и болело как-то по-особенному сладко. В таком состоянии было естественным упросить Уилла остаться на ночевку, а когда он неожиданно легко согласился, Майк утянул его поболтать на крышу.       — Ты не замерз? — на улице и днем-то было зябко, а уж после заката и под пеплом не составляло труда продрогнуть.       — Немного, — признался Уилл тихо.       — Может, я тогда сбегаю за пледом? Или за курткой? Или вообще пойдем в дом? — тут же дернулся Майк.       — Не суетись. Хорошо сидим, не порть момент.       За эту проклятую одну девятую их жизней Майк совершенно отвык от того, как светло Уилл улыбался. Одно это уже согревало его. Понимая, что его собственная мимика вряд ли обладает таким же эффектом, Майк пододвинулся ближе, поменял руку на рукоятке зонта и обхватил Уилла за плечи. Теплый бок благодарно прильнул еще теснее. Не могло не радовать, что из их общения ушла тактильная неловкость, появившаяся задолго до двухгодичной размолвки. Майк был уверен даже, что инициатива сократить физический контакт исходила от него лет в десять или одиннадцать, потому что мальчики не обнимаются так часто и не держатся за руки. Хотя кому какое дело? Сейчас легко было даже повернуть голову, осознать, насколько близко чужое лицо (он мог чуть наклониться и уже уткнуться носом в крошечную родинку на скуле) и не испытать даже доли смущения. Майк почувствовал, как Уилл вздохнул, увидел, как затрепетали ресницы прикрывающихся глаз и запнулся об очередную легкую улыбку. Так ясно даже в темноте позднего вечера выделялась тоненькая трещинка — единственный изъян на матовой ленте нижней губы.       Словно бы что-то изменилось в воздухе: то ли замерло до мельчайших деталей так, что даже частички пепла зависли в статичном положении, то ли наэлектризовалось до почти щекотного покалывания на коже. Голова опустела. Уилл так и сидел с закрытыми глазами словно в медитативном сне, а Майк бездумно и без нажима водил пальцами по его плечу. Он продолжал разглядывать четко прорисованный контур верхней губы; начавшую проклевываться щетину; с детства знакомую родинку, которую он, будучи маленьким мальчиком, принял однажды за каплю грязи и пытался оттереть наслюнявленным большим пальцем (как всегда делала мама) под вялые протесты и отфыркивания.       — Мальчики! — выкрикнула Карен в раскрытое окно. — Возвращайтесь, а то заболеете! Какао на столе!       Магия разрушилась. Они оба вздрогнули, но не отпрыгнули друг от друга на полметра, потому что Майк намеренно не убрал руку — от резких движений легко было свалиться с покатой крыши и, если не свернуть себе шею, то руку или ногу сломать запросто.       Они неловко спустились, вошли в дом и, немедля, разместились с дымящимися кружками и тарелкой печенья в подвале. Еще днем им втроем с Дастином удалось уговорить Холли уступить им подвал на сутки. Один Майк бы не справился — он не имел на сестру должного влияния, а вот его друзей она обожала, особенно Хендерсона, что породило множество шуток Уилла о пожирателе сердец младших сестер, которые, к счастью, не слышал Лукас.       — Ляжем в спальниках на полу, как в детстве?       — Ты сегодня очень сентиментальный, — улыбнулся Уилл, грея озябшие ладони о кружку, принюхиваясь, но не притрагиваясь.       — Ты можешь вспомнить, когда мы играли в последний раз? — потупив взгляд, спросил Майк. — Нормальную полноценную компанию нашей партией.       — Конечно. За неделю до переезда в Калифорнию.       — Точно. Я и забыл об этом! — с заметным облегчением отозвался Майк, не раз успевший накрутить себя по поводу DnD и Уилла. — Как-то вылетело из головы, что после Старкорта мы успели поиграть.       — Трижды. Последнюю проводил ты, — он чуть отхлебнул из кружки. — Мне всегда нравились твои компании. Ты хороший ДМ, лучший из нас.       — Жаль, что ты не успел познакомиться с Эдди, — с тяжелым вздохом сказал Майк.       — Расскажи о нем, — попросил Уилл и уселся удобнее, готовый внимательно слушать.       Майк сглотнул. Он, считай, и не делился ни с кем мыслями по поводу Эдди и его смерти на Изнанке. Когда по возвращении из Калифорнии он увидел, в каком состоянии находился обычно самый жизнерадостный из них четверых, Дастин, стало как-то сразу не до своих чувств — нужно было не дать другу утонуть в скорби. Тогда это было чревато смертельной угрозой, пусть Векна и зализывал раны где-то в недосягаемой глубине обратной стороны. Возможно тогда Майк и сделал первый шаг к полной отстраненности, спрятался в кокон, вошел в стазис, теряя с каждым новым днем столько всего важного.       — Эдди был исключительным. Дерзким и ярким. Пугающим, но не в смысле страшным или жутким, а… не знаю. Он внушал трепет, что ли, — слова полились так легко, потому что Майк знал, что его выслушают и не поймут превратно. — Он был воплощением дикой свободы. Он гордился, что он фрик, более того, он кичился этим, выставлял напоказ. Да, иногда перегибал. Часто, на самом деле. Он мог быть грубым, взрывным, несправедливым, но это не делало его хуже. Думаю, он бы понравился тебе. А ты — ему. Ты бы стал его любимцем, мне кажется.       — Интересно то, как вы с Дастином по-разному его описываете, — тихо заметил Уилл.       — Да?       — Ну, это ожидаемо. После того, что он пережил вместе с ним. Они сражались бок о бок. Ты же говоришь как о кумире.       — Да. Да, наверное, так и есть, — легко согласился Майк. — Я восхищался им, это правда. Я даже выпросил у родителей гитару на Рождество, чтобы тоже научиться играть. Правда только два месяца прозанимался, так и пылится у меня в комнате.       — Почему бы не начать снова? — Уилл вертел в руке надкусанное печенье. — Или запал прошел?       — Не знаю. Мне, вроде как нравилось. У меня есть самоучитель, там много аккордов The Beatles.       — Слушай, хотел спросить тебя, но все никак к слову не приходилось, — начал он тихонько и Майк даже предположил, что Уилл немного нервничает. — Какая песня на твоей кассете? У тебя же есть кассета для себя, правда?       Майк бросил взгляд на свой рюкзак, а затем медленно, на негнущихся ногах подошел к нему и вытащил кассету с неровным «Майк» на тетрадном листе вместо обложки. Пластик футляра был весь в царапинах и даже с трещиной — для себя он выбрал самый потрепанный. Он ни с кем не слушал эту песню никогда, а во время обсуждения два года назад, сказал, что ему подойдет Кори Харт с его «Never Surrender», потому что он действительно любил ее. Посыл в ней соответствовал нужной жажде спасения со всеми этими «Никто не может отнять у тебя право сражаться и никогда не сдаваться».       Вставляя кассету в небольшой магнитофон, у него подрагивали руки. Захлестнуло чувство, что он словно обнажается. Эта песня была слишком личной, той единственной крохой, с которой он позволил себе чувствовать, что, возможно, не все в порядке. Она сильно отличалась от того, что он слушал обычно — более светлая, менее резкая. Майк чуть оглянулся на Уилла, перехватывая его внимательный взгляд, подпитываясь его подбадривающий улыбкой, и опустил указательный палец на кнопку «плей». Почти сразу раздался голос Клауса Майне под приятную, переливчатую мелодию. Захотелось видеть Уилла, отмечать по его лицу, как в нем откликается такая важная для Майка песня. Конечно, тот едва уловимо вздрогнул, когда прозвучали слова: «Я чувствую, что моя жизнь перевернулась вверх дном», но это было ожидаемо. Такой выбор слов всегда поражал, дарил впечатление, что этот трек создали специально для него, что песня знала его, понимала, что запрятано глубоко-глубоко в душе, в таких темных ее уголках, куда он сам никогда не отважился заглядывать. Она была с Майком уже давно: скрашивала бессонные ночи в подвале, когда лучший друг и девушка уехали на другой конец страны, оставляя его зависшим в невесомости. Безнадежным. От того и стали такими важными, нужными слова припева:       Дай мне надежду,       Всего лишь маленький проблеск надежды,       Легкое утешение для моей души,       И тогда все будет хорошо.       Эти строки он напевал даже в самолете, когда летел в Калифорнию, тревожными ночами в фургоне, мчащемся по пустынной трассе, в тот апрель, когда пришлось тяжело привыкать к духу изнанки, пеплу, демопсам, то и дело появляющимся из разлома в ночи.       В глазах Уилла блеснули слезы — явное свидетельство, что все эти важные для Майка слова коснулись его сердца тоже. Растроганный, он всем своим видом показывал, что осознал, как это все важно. Как это интимно. Глубоко. Понимание, что Уилл увидел, нащупал и прочувствовал все то, что пряталось за этой короткой, двухминутной композицией заставляло сердце сжиматься в не характерном, усиленном ритме. Что может быть важнее в этом чертовом мире, чем найти понимание в глазах близкого человека? Майк захлебывался накатившей волной ощущением близости — для нее ему не нужно было даже быть рядом физически. Он так и стоял у магнитофона, облокотившись на тумбу, сжимая пустую кружку двумя руками и разглядывая Уилла. Майк напитывался его реакцией, его эмпатией.       — Это Scorpions? Не слышал эту песню раньше, — чуть хрипловато нарушил тишину Уилл и заморгал часто, чтобы сморгнуть влагу, которая его самого, да и Майка тоже, не смущала.       Он просто кивнул в ответ, не в силах разлепить губы для ответа, слишком захваченный шквалом эмоций для того, чтобы шевелиться. Чуткий Уилл понял его и сейчас — встал и с улыбкой подошел. Аккуратно забирая из рук кружку с явным намерением убрать посуду на кухню, он на несколько долей секунд почти невесомо погладил тыльную сторону его ладони, но слишком ощутимо для случайности. От этого сквозило какой-то незнакомой нежностью, но когда Майк задумался, а не привиделся ли этот жест ему, Уилл уже хлопнул дверью подвала.       — Забыл сказать тебе, — услышал Майк, уже засыпая на боку в своем старом спальном мешке. — Мы с мамой уезжаем завтра вечером в Иллинойс.       — Что? — он аж сел от неожиданности. — Зачем?       — На два дня, я к Крис, а мама к Мюррею.       — Почему ты мне не сказал раньше? — стараясь скрыть обиду в голосе прошептал Майк, укладываясь обратно.       — А я должен докладывать тебе о каждом шаге? — Уилл мог бы возмутиться, но в его голосе слышалась улыбка.       — Нет. Конечно нет. Просто что я буду делать тут без тебя?       — Ты без меня жил два года, Майк.       — Вот именно. Мне не понравилось!       Уилл засмеялся и заворочался, укладываясь удобней.       — Если хочешь, можем завтра зависнуть у меня до самого отъезда, — предложил он тихонько. — Правда, тебе придется помочь мне со сбором вещей, а еще нужно разобрать краски.       — Конечно, хочу.       Майк повернулся на бок, к Уиллу лицом. В темноте подвала его черты лишь угадывались, а родинку над губой и вовсе не было видно, в отличие от распахнутых глаз. Они просто смотрели друг на друга в тишине, размеренно дыша, не нуждаясь в разговорах. Майк чувствовал тепло, но виной тому был отнюдь не пуховый спальник. Так они и уснули, утомленные событиями дня и успокоенные обоюдным доверием.       Утро завертело их завтраком, смешным ворчанием Холли о том, что они не освободили подвал ровно через сутки, как обещали, ее навязчивыми просьбами к Уиллу нарисовать ее портрет. Майку позвонил Стив, попросивший помощи с чем-то в гараже. Пусть он был так себе механиком, то, что в отсутствие Уилла у него будут свои дела, очень радовало, тем более к ним обещал присоединиться Лукас, а уж Стив и пивом бы угостил, и рассказал бы что-нибудь интересное про колледж после всех дел.       До дома Байерсов добрались без приключений. Майку не хотелось оставлять Уилла ни на секунду, но он понимал, что ему требуется немного личного времени на бытовые дела, поэтому с удовольствием болтал с миссис Байерс на кухне о вчерашнем пеплопаде, о предстоящей поездке и о скором начале учебного года. Когда в кухню, где они сидели за чаем, вошла Эл, Джойс как-то засуетилась и бросила торопливо, что ей пора собирать вещи перед поездкой. Наверняка, это было сделано лишь для того, чтобы оставить их двоих наедине.       — Как твои дела? Чем занимаешься последнее время? — стараясь не показывать некоторой нервозности, спросил Майк.       — Все хорошо, на самом деле, — Эл улыбнулась знакомой ему улыбкой, словно показывая, что между ними не было никакого напряжения. — Подтягиваю школьную программу перед началом учебного года, гуляю с Дженнифер, навещаю Дастина на работе. Правда, Уилла ты у меня совершенно отобрал!       — О, извини, — честно покаялся Майк. — Мы просто стараемся наверстать упущенное.       — Ему это на пользу, он давно так много не улыбался. Просто я скучаю по нему, — она чуть помолчала перед тем, как продолжить. — По тебе тоже, но я не уверена, могу ли я такое говорить.       — Почему это? — Майк нахмурился. Ему было приятно знать, что ей его не хватает, потому что он чувствовал что-то такое же, пусть все его мысли и были заняты Уиллом в первую очередь.       — Дженнифер говорит, что если сказать такое бывшему парню, то он, ну, то есть ты, подумаешь, что я хочу тебя вернуть, — пояснила она.       — Но ты не хочешь? — уточнил он на всякий случай.       — Не как парня. Как друга.       — Ну, Дженнифер говорит так, потому что в обществе действительно такое принято. Вы расстаетесь и перестаете общаться. Но то, что так принято, не значит, что это правильно. Мы можем быть друзьями. Мы и есть друзья.       — Точно?       — Конечно, — уверенно кивнул Майк. — И если тебе кто-то когда-то скажет, что это странно — не верь. Это будет странным только если ты сама будешь так чувствовать, хорошо?       Говорить с ней вот так, без неловкости, без давящего ощущения внутри, что он ее не стоит, без всей этой вынужденной романтической чепухи, было действительно приятно.       — Да, Нэнси же общается со Стивом, — словно в подтверждение слов Майка, кивнула Эл.       — О чем болтаете? — появился на пороге кухни Уилл — переодетый, посвежевший, гладко выбритый.       — Эл скучает по тебе, — заговорчески сообщил Майк, не скрывая своего веселья.       — А я еще и пропущу наш вечер старого кино из-за поездки.       — Вечер старого кино?       — Наша традиция, — пояснила Эл, подставляясь под руку Уилла, которой он потрепал ее по макушке.       — А меня возьмете как-нибудь? — спросил Майк, недоумевая, отчего они переглядываются. — Ну же, мы никогда не зависали втроем!       — А Лукас и Дастин?       — Только без Эрики, а то будет как вчера! — фыркнул Уилл.       — Мне казалось, ты вчера хорошо провел время.       — Я — да! Но не Лукас!       — А что было вчера? — спросила Эл, переводя взгляд с одного на другого, от чего они рассмеялись.       Втроем они перекочевали в комнату Уилла, чтобы помочь ему разобрать краски — в Чикаго он планировал пополнить запасы, но предварительно требовалась внимательная ревизия. Перешучиваясь и смеясь, они быстро справились с работой, поэтому вскоре просто болтали, сидя на полу, и Майк в очередной раз благодарил судьбу за этих двоих.       Через какое-то время Эл позвонила Дженнифер — у них были какие-то общие планы — и парни снова остались вдвоем. Уилл неторопливо собирал сумку, рассуждая о вчерашней кампании, разобранной ими уже вдоль и поперек, когда Майк, сидящий на кровати, заметил книгу с синей обложкой на тумбе. Его внимание привлекли многочисленные закладки, теснившиеся у корешка. Он взял ее в руки, разглядывая белую птицу и чуть улыбаясь названию. «История о чайке по имени Джонатан Ливингстон» — гласили желтые буквы.       — Что за книга? — поинтересовался он у Уилла, что стоял вполоборота, и критическим взглядом оглядывал две рубашки, явно выбирая, какую лучше взять с собой.       — О, одна из моих любимых! Джонатан подарил ее мне перед тем, как уехать в колледж. Сказал, что раз его больше не будет рядом, мне нужен другой Джонатан, который поддержит также.       — Это мило. Не в смысле ми-и-и-ило, — Майк, последнее слово сказал тоненьким приторным голосом, — а в смысле мило. Трогательно. А о чем она?       — Это философская притча. О многом. О жизни, на самом деле.       — Ты так тепло о ней говоришь, и тут столько закладок. Видимо, Джонатан не прогадал с подарком.       — Он просто очень хорошо знает меня, — с искренней нежностью в голосе произнес Уилл, укладывая в рюкзак одну из рубашек. — Он всегда умел верно подобрать слова, и эта книга такая же. На самом деле, благодаря ей я стал собой. Встал на ноги, можно сказать. Неизвестно, каким бы я был сейчас, если бы не прочитал ее вовремя. Явно бы не собирался к своей лучшей подруге в другой штат, болтая с тобой. Не было бы всех этих холстов, курсов, новых друзей. Был бы только сломанный мальчик, считающий себя ошибкой.       — Эта книга так помогла тебе? — Майк заворожено вглядывался в обложку, не до конца понимая, как всего из-за одной книги могло произойти все то, что описывал Уилл.       — Да, после нее я решил, что вместо того, чтобы варится в собственных кошмарах, я буду надеяться, что они рано или поздно закончатся, и тогда нужно будет учиться жить без них. Чем-то заниматься, — Уилла очень захватил этот разговор, он отвечал эмоционально, а Майк с детства обожал, когда тот много говорил. — Тогда я и начал много заниматься рисованием. Совершенствоваться. Изучать техники. На удачу разослал портфолио с набросками по разным программам для молодых и талантливых, и вот прошел на одну. В Чикаго я узнал, что это такое — быть нормальным подростком. Тусоваться, влипать в неприятности, не грозящие смертью тебе и твоим близким, плакать не от страха, смеяться не нервно, целоваться, в конце концов! Но самое главное — эта книга помогла мне принять себя, по-настоящему принять.       — Принять? Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил Майк.       Уилл глянул на него испуганно. Видно, в пылу рассказа, он слишком расслабился и слишком открылся, а потому озвучил то, о чем говорить не собирался. Майку не хотелось строить домыслы и что-то предполагать, но мысли уже закружились в его голове. Взволнованный, он очень хотел дослушать до конца. Правда, он помнил свое обещание не давить и был готов выбирать Уилла, даже если на другой чаше весов звенело собственное любопытство.       — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, — как можно мягче проговорил Майк, вскидывая ладони вверх — «сдаюсь». Книга осталась лежать у него на коленях.       — Нет, я отвечу. Думаю, да, я отвечу. Дай мне минуту.       Кусая губы и отводя глаза, Уилл закончил сборы, застегнул рюкзак и вышел с ним из комнаты. Майк догадывался, что другу нужно немного собраться, а значит он готовился сказать что-то очень важное. Очень-очень важное. Оставалось ждать, затаив дыхание.       Уилл быстро вернулся, подошел близко. Если бы Майк не знал его так хорошо, то даже не заметил бы волнение, угадывающиеся в участившемся дыхании и влажной от нервного облизывания нижней губе.       — Дай мне книгу, пожалуйста, — Майк вложил томик в протянутую ладонь, и Уилл отошел к противоположной стене.       Он стоял рядом со стеллажом, спешно шурша страницами, листая неаккуратно, перебирая многочисленные закладки, и, наконец, издал звук, радостный и напряженный.       — Вот! Вот это место, — он поставил палец на страницу, и тут же поднял взгляд. — Я не мог спокойно жить с тем, что знал о себе. Я смирился, но не принял. Я постоянно думал, насколько легче бы мне без этого жилось, — Майк ловил каждую ноту его взбудораженного голоса. — Но потом я прочитал вот это. Такие простые слова, ты послушай: «Мы вправе лететь, куда хотим, и быть такими, какими мы созданы». Кажется таким простым и банальным, правда? Но когда я понял, прочувствовал эти слова, все стало на свои места.       — Что? Что встало на свои места? — пришлось спросить, потому что пауза стала затягиваться.       — Мне нравятся парни. Я гей, — отчеканил Уилл, серьезно глядя в глаза.