Чергонн

Разноцветные пластыри на острых коленках Инхёна выглядят совсем детскими. Изображения летающих зайчиков и единорогов смотрят на Чонгука зловеще, подпрыгивая, как живые, когда парень разводит колени еще шире. Мягкие молочные бедра притягивают, заставляют обращать на них внимание, усеянные мелкими царапинами и синяками, в некоторых местах заклеенные такими же пластырями. Чонгук пытается сосчитать их издали, затягиваясь сигаретой без фильтра, однако Инхён на кровати вновь двигается, переворачиваясь на живот, не позволяя сосредоточиться на цифрах. Чонгук хмыкает и отворачивается, сидящий на полу, и слышит, как Инхён втягивает носом белый порошок, рассыпанный на журнале с полуголым парнем на обложке. — Ебаный свет, — мягко выстанывает он, закидывая голову назад, наверняка затянувшись слишком сильно, как всегда. Иногда эта химическая дрянь настолько едкая, что почти разъедает нос, однако Инхён никогда не жалеет себя в погоне за мнимым счастьем. — Чонгук, давай… я сейчас… Чонгук выдыхает дым, силясь не закатывать глаза на его невнятное бормотание, слишком уставший и задумчивый, чтобы трахаться всерьез. Однако светлые коленки вновь блестят в полумраке комнаты, красивые и манящие издали, как наилучшее на свете искусство, когда парнишка вновь перекатывается на спину. Выгибаясь в желании, опьяненный действием наркотика, он бессвязно шепчет что-то пошлое и омерзительное, но его голос приглушается намного более шумными выдохами. Иногда Инхён начинает задыхаться, настолько желающий вновь принять всего Чонгука до малейшего сантиметра, что выносить эти всхлипы становится невозможно. Чонгук все еще не реагирует, задумчиво оглядывая смятые простыни под его симпатичным телом, замечая разбросанные вещи, среди которых валяется и его пистолет — сверкающий в полутьме «глок» розового цвета, еще более невыносимо блестящий, чем все оружие из арсенала Чимина. Инхён всеми силами подражает ему, начиная со времени, когда Чимин их познакомил. И даже сейчас ясно, что Инхён мечтает о его члене намного сильнее, чем о каком-либо еще. Не выдерживая, парнишка сползает с матраса и нависает над сидящим Чонгуком, опаляя горячим дыханием заднюю часть его шеи. Наполовину голый, Чонгук продолжает неспешно курить, заставляя нахальные пальцы решительно скользнуть по его груди, забитой чернилами мрачных татуировок, какие носили члены клана Чергонн. — Выеби меня, — приглушенно ноет Инхён, оглаживая его плечи и грудь, всеми силами пытаясь привлечь его внимание, — пожалуйста… Чонгук! Чонгук не хочет знать, из-за чего он настолько озабочен сексом, но это и не имеет большого значения. Чонгук сам давно не испытывает настоящего сексуального желания. Каждый раз в голове слишком много всякого дерьма, чтобы в нее проникло что-нибудь хорошее. Инхён же никак не расслабится: пальцы скользят ниже, оглаживая твердый торс, решительно забираются под резинку боксеров с желанием вновь приласкать его. Чонгук давит горящий бычок о пол с равнодушием, прежде чем отвлекается на приглушенные звуки с улицы. Неизвестное мрачное чувство внутри заставляет приподняться. Выпутавшись из цепких пальцев Инхёна, он медленно приближается к разбитым окнам и осторожно выглядывает наружу. Черный рычащий кадиллак медленно проезжает мимо, неуместно шикарный для бедного квартала, явно направляясь в центр. Чонгук наблюдает, как он минует кривые дыры в асфальте, двигаясь следом за белой машиной, которая всегда сопровождает его, предупреждая всех вокруг о приезде этого человека. Чонгук хмыкает, выглядывая из окна немного сильнее, чтобы заметить надпись «Вироццо» вместо номера, заметная даже с высоты нескольких этажей. Кланы снова нарвались на неприятности, нарушив правила приличия, раз он приехал в город, размышляет Чонгук, прежде чем черный кадиллак исчезает за невысоким домом. — Чонгук, тупая ты скотина, — хнычет Инхён на простынях, вновь соблазнительно разводя колени, раскрываясь перед ним еще сильнее, заставляя вернуться. — Иди сюда или я… или я… Чонгук медленно возвращается, наклоняется над ним и замечает, как из уголка искусанных губ вытекают слюни. Вытирая их подушечками пальцев, он мягко усмехается с черным взглядом, сжирающим живьем до костей, прежде чем схватить за худощавые запястья. Инхён вскрикивает, закатывая глаза, едва осознающий происходящее головой, и вдруг кричит еще сильнее, когда Чонгук рывком врывается в него. Изгибаясь змеем на простынях, пытается дышать, но задыхается, вдавленный в матрас крепким телом настолько, что перед глазами всё чернеет. — Блядский ты боже мой, — кричит Инхён невнятные бредни, не чувствуя боли из-за наркоты, и начинает кричать еще выше, когда Чонгук впивается зубами в его шею с такой жадной силой, словно хочет разорвать кожу на части. — Чонгук, блять, прекрати, Чонгук! Нелепо выкручивая запястья в надежде оттолкнуть его, он раззадоривает Чонгука еще сильнее, заставляя крепче сжимать челюсти, не выпуская шею из этого капкана. Безумные рывки становятся еще грубее, выбивая из парня рваные визгливые вопли, едва напоминающие стоны наслаждения, но звучащие для Чонгука красивее любой мелодии. Инхён задыхается, вопит высоко и одновременно хрипло, содрогаясь всем телом из-за мощных толчков. Член таранит жестоко, яростно, выбивая из груди к чертям весь воздух. И большие глаза вдруг распахиваются еще шире, едва он чувствует горячую кровь, медленно стекающую по шее вниз. — Давай, продолжай молиться, — предлагает Чонгук рычащим шепотом, медленно поднимая голову, заглядывая в испуганные огромные глаза. Инхён смотрит на него в чистом ужасе, прежде чем замечает алые губы, испачканные его кровью, из которых вытягивается тонкая кровавая ниточка слюны. Рвется, едва Чонгук дергает головой, и падает на его лицо, тяжелая, как снаряд. — Чонгук, что ты… — шепотом сорванного голоса начинает Инхён, однако старший больше ничего не слышит, наклоняя голову и впиваясь клыком в свежую рану, вытаскивая из парня настолько оглушительный крик, что в голове начинает звенеть.

***

Высокие черные ворота резиденции Дэльи медленно разъезжаются в стороны, впуская на территорию несколько машин. Кадиллак с номерами «Вироццо» останавливается напротив величественной статуи с изображением лиц первых аристократов, высеченных на белоснежном камне. Несколько мужчин из охраны дома низко кланяются, приветствуя гостя в уважении, когда распахивается задняя дверь машины. В это же время внутренняя охрана рассредотачивается по залу, создавая больше свободного пространства, и один из мужчин быстро покидает холл, взбираясь по лестнице наверх. Неприятная дрожь проходится по ногам до самих колен, когда он движется к кабинету наследника, ведь господин не любит опозданий в такие моменты. Негромко постучавшись, он входит внутрь и почтительно кланяется: — Ваше величество, господин Вироццо здесь. Джин мрачно переглядывается с Чонхёном и смотрит на наручные часы, жестом отпуская часть охраны вместе с мужчиной, с которым переговаривался о делах бизнеса в западной части города. — Никогда не опаздывает, — негромко протягивает Джин, восхищенно и вместе с тем раздражительно. — Комиссия невероятна в своей пунктуальности. Чонхён хочет что-нибудь сказать, но рывком кланяется, едва дверь вновь распахивается и в кабинет входит высокий парень в элегантном черном костюме. Мягкий взгляд ползет по стенам, как анаконда, прежде чем красивое симметричное лицо озаряется легкой усмешкой. Вироццо — единственный представитель Комиссии, созданной для наблюдения и решения конфликтов между преступными кланами, которые всегда приводили к большим количествам смертей и ненужных разрушений в городе, которых при правильных переговорах можно было избежать. Чонхён не смеет поднять головы, проявляя почтение еще секунды четыре, прежде чем наконец смотрит на него. Идеальный черный пиджак расстегнут, являя вид на настолько же идеальный жилет, который парень машинально приглаживает пальцами, оглядывая мягким взглядом всех присутствующих. — Ваше величество, рад снова встретиться с вами, — бархатным голосом произносит он, немного кланяясь наследнику в бордовом кресле, который несильно кланяется в ответ. — Зачем приехал, Виц? — интересуется Джин, приглаживая волосы с мнимым равнодушием. — Дэльканто не переходит границы, иначе я бы знал. — Недавние сирены в городе заставили Комиссию насторожиться, господин, — объясняет Вироццо, единственный, кто может выдерживать тяжелый взгляд наследника и не чувствовать дрожи в коленях. — Я осведомлен о недавней перестрелке возле ваших складов оружия на севере. Вы поднимаете слишком много шума. Комиссия отвечает за то, чтобы кланы не развязывали ненужные войны. — Комиссия не имеет полномочий диктовать мне, как разбираться с врагами, — напоминает Джин, цепляя пальцами смертельно заточенный карандаш с гравировкой клана. — Я защищал склады, на которые было совершено нападение. Если Комиссия хочет наказать виновных, ты должен приехать к Ингерро. — При всем уважении, я хочу сказать, что вам стоит поумерить ваш аппетит во имя всеобщего мира, господин, — мягко продолжает Вироццо, замечая гневные блики в глазах наследника, но никак не оценивая их. — Комиссия просит быть осторожнее и не ввязываться в лишние неприятности, за которые вам обоим придется заплатить слишком высокие цены. — Дэльканто не собирается ни во что ввязываться, но защищать своих людей и территории будет всегда, — отвечает Джин разборчиво и неспешно, не позволяя голосу стать слишком высоким или низким, ничем не выказывая истинных эмоций, однако взгляд опасно темнеет, предупреждая, что разговор неприятен. — Комиссии заняться больше нечем, раз она реагирует на малейшие крики в городе. Я не нарушал правил, не использовал запрещенные классы оружия, не выводил танки в чужие кварталы, не пилотировал истребитель над резиденцией Ингерро, запугивая их снайперов на крыше. Я не сделал ничего, чтобы заслужить твое присутствие здесь, но ты все равно приехал. Чем я обязан этой чести? — Я приехал с предупреждением, не более, — объясняет Вироццо еще медленнее, растягивая слова, словно специально замедляя время в этом зале, чтобы не накалять обстановку еще сильнее. — Комиссия всего лишь просит не прибегать к более радикальным действиям. Разборки на улицах — исключительно ваше дело, но держите все под контролем и не переступайте черты. Комиссия благодарна вам за понимание. Джин внимательно смотрит на парня, цепким взглядом осматривая идеальный пиджак и длинные пальцы, которые тот совершенно не сжимает, демонстрируя раздражающее спокойствие. Джин не намерен долго терпеть это. — Всем выйти, — велит он и медленно поднимается из кресла. Чонхён несильно кивает охране и выходит вместе с ними, кожей чувствуя нагревающийся кислород, который наследник поджаривает одним лишь своим элегантным жестом, которым вновь поправляет волосы. Лучше никому сейчас не оставаться здесь. Вироццо засовывает ладони в карманы брюк, наблюдая за наследником, как только они остаются наедине. Джин не намерен играть в эти гляделки. Рывком сорвавшись с места, он ракетой подлетает к парню и жестко вжимает спиной в дверь из черного дерева. Виц приглушенно выдыхает, на лице расцветает очередная полуулыбка, на этот раз намного более колючая, чем прежде. Джин выжигает взглядом дыры на его щеках, находясь настолько близко, что может чувствовать его теплое дыхание. Замирая, едва дышит сам, унижая этим взглядом и одновременно заставляя чувствовать себя желанным, как и всякий раз, едва они вновь сближаются, совершенно запретные друг для друга, как боги разных вселенных. — Зачем настолько хорошо вырядился? — низким полушепотом спрашивает Джин, жестко вжимаясь в его бедра своими, однако не хочет впиваться в него первым, заставляя желать себя еще больше. — Я ненавижу тебя в этих чертовых костюмах, Тэхён. — Как представитель Комиссии, я обязан носить костюмы, ты же прекрасно знаешь, — мягко шепчет Тэхён, оглядывая наследника жадно и вместе с тем восхищенно. — Разорви его на мне, если не нравится. Вместо всяких разговоров Джин хищно прищуривается, сжимая пальцами его шмотки еще крепче, затем не выдерживает и впивается в губы, искусывая их настолько жадно и с дикостью, что голова вмиг пустеет, выкидывая прочь все мысли. Тэхён тяжело выдыхает, мощным движением срывает белый пиджак с его плеч, запутывается в собственных пальцах, пытающихся вытащить ремень. Джин приглушенно стонет, закидывая голову назад, разрешает расстегнуть пуговицы на рубашке и сильно вздрагивает, едва чувствует горячие ладони, скользнувшие вдоль живота. Настолько жадно сжимающие его, что нельзя вынести. Кислород заканчивается, выскальзывает из зала в щель под высокой дверью, растворяется окончательно в шумном дыхании и жадных поцелуях, которые больше напоминают сражение, чем акт нежности, которой между ними не было никогда. — Именем короля, трахни меня сейчас же и не смей останавливаться, — приказывает Джин властным тоном в своей привычной аристократической манере, весь красный из-за обжигающего изнутри желания, но не теряющий королевских замашек даже сейчас, раздетый наполовину, но не отдающий контроль над ситуацией. Вновь мягко усмехаясь, привыкший к его манерам, Тэхён впивается в эти невыносимо сладкие губы, провоцируя протяжный красивый стон, сжимая пальцами ягодицы наследника, как наилучшее, к чему когда-либо прикасался в жизни. Даже если это смертельно запрещено для каждого из них. Сейчас ничего вокруг не существует, даже правил, не позволяющих трахаться с представителем Комиссии. Без сомнений, Джина не остановить ничем, если он всерьез захотел сделать это.

***

На рассвете Инхён наконец вытаскивает себя из грязных одеял, мутным взглядом оглядывая разбросанные всюду вещи, прежде чем замечает размытый силуэт Чонгука, чистящий оружие возле стены. — Здесь мертвые крысы, черт возьми! — визжит Инхён через мгновение, вскакивая, полностью проснувшись, и в глазах столько омерзения, что кажется, будто он никогда больше не наденет эти вещи. — Блядство, Чонгук, убери их нахрен! Чонгук приподнимает брови, отвлекаясь от своего занятия. — Какая мерзость, — немного тише продолжает он, швыряя злой взгляд на старшего, словно это заставит его избавиться от них. — Чонгук, сука, я кому сказал! Вопреки всему Чонгук разворачивается, больше не собираясь отвлекаться, кончиком языка оглаживая выпирающий острый клык на верхних зубах, который позволил разодрать шею Инхёна ранее. Вновь незаметно оглядываясь, он замечает, как парнишка болезненно морщится, нащупывая рану на шее, но явно не помнит, что произошло, слишком сосредоточенный на засушенных тельцах крыс. Аккуратно подцепив драные джинсы, валяющиеся рядом, он резко тянет их и отскакивает, словно мертвые крысы способны ожить и накинуться на него, как оголодавшие волки. Чонгук криво усмехается. Иногда он коллекционировал странные вещи, но крысы всегда были особенными. Застывшая смерть в их маленьких глазах прекрасна, все еще заметная, и ее действительно можно разглядеть, если присмотреться. — Лучше бы ты лечился, — мрачно говорит Инхён, натягивая джинсы на исхудавшие из-за наркотиков ноги с цветными пластырями на коленках, которые все еще слишком нравятся Чонгуку. — Чертов придурок. — Я не заболел, — просто отвечает Чонгук. Инхён смотрит раздраженно и с мнимым высокомерием, что совершенно бессмысленно, если выглядеть как он. Ободранные вещи и следы инъекций прекрасно рассказывают о его жизни, но глаза все еще пытаются быть более яркими и живыми, словно вырванные из чужих глазниц. Инхён разворачивается и цокает языком, ненавидя дыру, которую Чонгук называет своей квартирой, прежде чем выходит наружу, направляясь к полуразрушенной лестничной клетке: — Встретимся на следующей неделе с твоим членом, он единственный, что я люблю в тебе. Чонгук вновь криво усмехается вместо ответа. Время немного замедляется, затем начинает нестись вдвое быстрее, когда он начищает еще две винтовки, забытые посреди ненужного хлама и разбитого зеркала, развернутого к бетонной стене. Наручные часы показывают восемь, затем начало двенадцатого и наконец Чонгук вспоминает, что должен доставить товар сегодняшней ночью и выполнить приказ Гьюди. Нераскрытый черный рюкзак выглядывает из-под кучи одеял, надежно спрятанный от чужих глаз, включая Инхёна, чтобы не привлекать ненужного внимания. Чонгук швыряет на него задумчивый взгляд, представляя, чем все закончится, но не может думать наперед. Санги прекрасно справлялся с этой задачей, однако в голове Чонгука все работает совсем иначе, не позволяя просчитывать цепочки правильных решений. Иногда его это действительно раздражает. Задумчиво поглаживая череп ворона на цепочке, он взбирается на мотоцикл через четверть часа и пристегивает ремешки шлема. Неприятный грохот внутри заставляет прикусывать губы, вновь облизывая языком острый клык, прежде чем Чонгук наконец выезжает. В мыслях лишь одно, разрывающее на части, но необходимое: следующая ночь может оказаться для него последней, значит, он обязан позаботиться об одной важной вещи заранее. Любой ценой. Даже если это означает явиться в дом матери впервые за бесконечное количество времени. Чонгук огибает несколько кварталов на невысокой скорости, напряженный настолько, что едва может сгибать кисти и колени. Ненужные воспоминания преследуют его по горячим следам, жаждущие накинуться на спину и вцепиться в шею, однако он прибавляет скорости в надежде оторваться от них. Встречи с матерью никогда не заканчиваются ничем хорошим, но выхода нет, потому что именно в ее квартире Чонгук прячет медальон Санги, как частичку его души, которая продолжает жить несмотря ни на какие обстоятельства. И даже смерть. Невысокое здание, совершенное ничтожное на вид, прячется среди остальных похожих, еще более разрушенных и неживых в этом квартале. Чонгук останавливается неподалеку и глушит двигатель, мысленно отговаривая себя и одновременно подталкивая вперед. Память предательски вспыхивает старыми картинками, забытыми на многие годы. Консильери из клана Чергонн приехал лично, явившись ледяной зимой, чтобы подарить еще несовершеннолетнему Чонгуку ключи от квартиры здесь, вместе с ними подарив и еще немного надежды на то, что они с матерью не останутся жить на улице. Черная война забрала бесчисленное множество жизней, однако даже в те тяжелые времена Чергонн заботился о детях, работающих на него, обеспечивая их крышей и едой. Чергонн считал их будущим этой страны. Чонгук не ощущает себя ее будущим даже сейчас, смотря на жалкий дом издали, и ничего не может изменить. Распахнув тяжелые двери, он оказывается внутри и быстро преодолевает несколько этажей, прежде чем вставить дубликат ключа в замок двери с надписью «выметайся», не обещающей ничего хорошего. Из маленькой квартиры слышится вонь подгоревшей еды и приглушенные голоса из радио или телевизора. Чонгук входит внутрь, запирает дверь и решительно идет вперед, направляясь к своей бывшей комнате, надеясь остаться незамеченным, однако его мать всегда была слишком внимательной, чтобы обнаружить чужое присутствие. — Чонгук? — слышится ослабевший, слишком хриплый голос, смертельно далекий от знакомого, двадцать лет назад читающего ему сказки по вечерам о лучшем мире, который точно где-нибудь есть. Чонгук не оглядывается, перешагивает пакеты с мусором, разбросанные в коридоре, и слышит быстрые шаги за спиной. — Ах ты ебаная тварь, иди сюда! Чонгук не хочет разговаривать, но его никто не спрашивает, жестко налетая сзади и пиная в спину еще более ослабевшими и тощими руками, чем в предыдущий раз. Чонгук замечает ужасные следы инъекций, едва взглянув на них. Невысокая и хрупкая женщина оказывается вдруг слишком сильной, хватая его за ворот куртки и заставляя развернуться. И Чонгук в немом ужасе понимает, насколько жутким выглядит ее лицо, заплывшее синяками и бледное из-за наркоты. — Верни мои бабки, сука! — кричит она в истерике, выплевывая слова вместе с ненавистью, которой давно пропитана вместе с этим ядом, что ежедневно вкачивает в свои вены. — Верни нахрен мои бабки или выметайся отсюда! — Какие? — мрачно спрашивает Чонгук, пытаясь выпутаться из проклятого мусора и раскрыть дверь, однако женщина цепляется за него всеми силами, крича еще сильнее, прежде чем начинает бить, не в состоянии причинить много боли, но в состоянии растоптать его сердце. — Их взял очередной твой ебырь, мама. — Маленький ты ублюдок, даже не смей говорить так со мной! — визжит она, замахиваясь изо всей силы, чтобы влепить несколько пощечин, однако Чонгук лишь отворачивается, не желая продолжать это. — Мразь, верни мои деньги или возвращайся к своим шлюхам, на которых ты их потратил! Давай, выметайся и сдохни на улице, как ты и заслуживаешь, блядский урод! Чонгук быстро перебирает ключи дрожащими пальцами, находит необходимый и резко вставляет в замок, однако он застревает внутри, никак не поворачиваясь, и женщина использует момент его медлительности, кидаясь направо, чтобы вытащить из ящика огромный ржавый тесак. — Вытряхивай карманы, скотина, — приказывает она жестким тоном, и ее огромные красные глаза становятся еще больше, вываливая на Чонгука всю злость, которую словно некуда больше деть. — Давай бабки, которые у тебя сейчас! Чонгук оглядывает ее нечитаемым взглядом, вновь дергает проклятый ключ в двери и вдруг отскакивает, едва успевая отвернуться, когда женщина замахивается ножом, пытаясь задеть его. Чонгук рычит в накатывающей ярости, не вслушиваясь в очередные ее крики, резко хватает худые запястья и вытряхивает из ее пальцев нож. Визжа на оглушительной громкости, женщина снова кидается на него, желая прикончить наконец, но ничего не получится. Чонгук не выдерживает и резко пинает ее ногой, не слишком сильно, но достаточно, чтобы она с грохотом свалилась на пол. — Закрой пасть или я убью тебя, — предупреждает Чонгук, смотря зверем невыносимые несколько секунд, прежде чем резко дергает ключ и наконец распахивает дверь своей комнаты. Мать кидается следом, выплевывая проклятья, но Чонгук резко захлопывает дверь перед ее лицом. Перебравшись через большие коробки со всяким хламом и неработающей техникой, он двигает высокий шкаф, наклоняется и сдирает часть плинтуса, открывая вид на небольшое просверленное отверстие в бетоне, в котором прячется маленькая коробочка. Замирая, он смотрит на нее почти вечность, слыша приглушенные вопли из-за двери, прежде чем набирается смелости осторожно взять ее. Совсем маленькая, как из-под кольца, она кажется невесомой в его огрубевших ладонях. Раскрыв ее, он видит череп ворона со впитанными в металл каплями крови. Чонгук не помнит, каким образом забрал его, однако последние годы бережно хранил в разных местах этого города, прежде чем не решил вновь спрятать здесь, в его бывшей комнате, которая настолько непригодна для жизни, что мать никогда не осмелится использовать ее. Однако теперь, когда Чонгук кожей чувствует опасность смерти, дышащей ему прямо в затылок, не может оставить этот медальон здесь. Пропитанный душой Санги, его стремлениями сделать мир лучше, его мечтами и наихудшими страхами, он кажется самым ценным из всего, что Чонгук когда-либо держал. И нельзя больше оставлять его здесь. Надежно затолкав коробочку в карман джинсов, он прислушивается, но прекрасно знает, что задерживаться здесь нельзя, иначе мать обязательно приведет каких-нибудь громил, чтобы вышвырнули ее сына вон. Разжимая и сжимая кулаки, он поднимается и рывком распахивает дверь, пытаясь не реагировать на оглушающие вопли, быстро движется через коридор и выскакивает на лестничный пролет, слыша оскорбления и угрозы расправы, которые всегда эхом преследуют его в кошмарах. — Надеюсь, ты сдохнешь завтра же! — слышатся очередные крики, расползающиеся по его спине ядом, однако Чонгук не останавливается, быстро спускаясь вниз, даже когда слышит, как разбивается посуда, разлетаясь осколками по пыльным ступеням. — Не возвращайся! Не смей никогда больше приходить, чертов ты выродок! Чонгук швыряет единственный равнодушный взгляд на свои дрожащие пальцы, взобравшись на мотоцикл, и надевает шлем. Омерзительные слова звенят внутри головы высокими нотами, повторяются, становятся громче и вновь стихают, разрешая сделать лишь один спокойный вдох, прежде чем возвращаются снова. Чонгук заводит двигатель и мчится в никуда, вспоминая все чертовы сказки из детства, которые мать рассказывала, но которые никогда не имели шанса превратиться в реальность. Лучшего мира не существует, или же он настолько далеко, что даже через вечность в нем не оказаться.

***

Ледяной вечерний воздух лижет лицо холодом, заползает червями под слои одежды и кожи, заставляет неприятно морщиться, затягиваясь очередной тяжелой сигаретой. Чонгук смиренно ожидает машины, облокотившись о крыло мотоцикла неподалеку от автомобильной свалки за городом. Большие комбайны давят металл, расплющивая огромные куски железа и пластика, искусственные вопли которых он мысленно додумывает, бросая короткие взгляды вдаль. За высокими заборами, скрывающими территорию свалки, виднеются горы искореженного металла. Чонгук ощущает себя почти таким же ржавым и разрушенным. Ледяной воздух продолжает играть с ним, охлаждая голову, подхватывая черные волосы на ветру, развевает их. Чонгук задумывается, сколько придется ждать, вновь проверяя наручные часы, и наконец замечает отдаленный свет автомобильных фар, которые появляются из-за деревьев, как два огромных прожектора. Черный внедорожник медленно движется вдоль высокого забора и останавливается в нескольких метрах впереди. Мгновение Чонгуку кажется, что отдать рюкзак станет последним решением в его жизни, но он слишком привык к этим мыслям за последние шесть лет, и беспокоиться всерьез сейчас бессмысленно. Выходя на свет, он прищуривается, готовый ко всему на свете, когда распахивается задняя дверь машины. — Давай рюкзак, — жесткий тон слышится тише из-за работающего двигателя, не обещая приятного разговора. — Не раскрывал? Чонгук равнодушно скидывает рюкзак с плеча и передает мужчине, который подходит сплошным черным силуэтом, даже лица не разглядеть из-за ослепляюще ярких фар автомобиля. Чонгук ощущает легкий запах одеколона, прежде чем отступить назад. Мелькающий пистолет в чужих пальцах выглядит слишком большим, но через мгновение он догадывается, что на нем глушитель. Мужчина оценивает Чонгука взглядом, забирает рюкзак и заглядывает внутрь, проверяя, насколько содержимое осталось нетронутым. Чонгук даже не думал заглядывать. Имея дело с представителями клана, он прекрасно понимает, чем может обернуться непослушание и нарушение правил. — Хорошо, — вновь звучит хрипловатый голос, затем мужчина вытаскивает из кармана пальто несколько купюр и швыряет Чонгуку. — Я передам Гьюди, жди его сообщений. Это тебе на бензин. Медленно опуская взгляд, Чонгук разглядывает деньги на земле и слышит, как машина разворачивается, раздавливая шинами мелкий гравий. Внутри оседает неприятное, давящее чувство, напоминающее удушье на глубине километра воды. Чонгук почти может ощутить, как это невероятное давление сжимает его с каждой стороны, как смертельно сильные объятия, которые ничем не расцепить. Ледяной ветер вновь поднимается, швыряет в него облака пыли, закручивает опавшие листья на дороге. Чонгук не слышит ни шороха, сосредоточенный на биении своего сердца, которое изнывает при мысли, что валяющиеся деньги на земле — все еще больше, чем он заслуживает. Чонгук негромко выдыхает, наклоняется и забирает их, крепко сжимая в ладони.

***

Телевидение продолжает транслировать место недавнего преступления, записав на камеры жестокое распятие оголенного мужчины, найденного местными жителями несколько дней назад. Каждый правительственный канал считает своим долгом показать его со всех сторон, словно люди еще не поняли, насколько опасно связываться с картелями, контролирующими города этой страны. Без сомнений, Дэльканто превосходен в запугивании. Ингерро чувствует нервные волнения каждого из своих членов, прежде думающих над следующим нападением на аристократов. Каждый боится оказаться на месте этого мужчины, настолько же голым, униженным и мертвым, словно раньше не знали, чем заканчиваются все их задания. — Аристократы распяли Джонхиля, — негромко произносит высокий мужчина, скрытый темнотой большого зала, свет в котором исходит лишь из включенного ящика. — Сомнений нет, мой господин. Черный силуэт не двигается, разве что разочарованно выдыхает, продолжая смотреть телевизор, даже если теперь может изобразить распятого Джонхиля с завязанными глазами. И ощущает действительно много раздражения из-за этой мысли. Являясь недавно занявшим трон главы Ингерро, он не может позволить себе настолько сильных промахов. Выстрелив, он полагает, что промазал на целый километр, заставив Джонхиля и его людей выполнить задание по нападению на склад оружия. Изначально являясь негодным для этого дела, он не только допустил несколько смертей, но и ошибся сам, разрешив аристократам выйти на его горячие следы. Именно из-за него они теперь знают, что Ингерро присылает им крыс, выкачивая из них ценные сведения. И это действительно большая неприятность для всего клана. — Какие еще новости? — спрашивает он и наконец выключает телевизор, вдоволь насмотревшись на кровавые брызги и мертвое тело. — Рассказывай все. — Вироццо в городе, — заявляет мужчина без промедления. — И наверняка захочет встречи с вами из-за случившегося. Недавно он наведался в резиденцию Дэльи, мой господин. — Пригласи его, — распоряжается глава, поправляя лацканы пиджака, и в голосе слышится заметное раздражение. — Блядские аристократы не владеют этим государством. Ингерро законным образом контролирует земли на востоке, и простить им вторжение на наши территории будет означать признание их превосходства. Я ничего не признаю. Наследник поймет это или будет уничтожен вместе со своим вшивым королевством, еще более изысканно, чем они убили Джонхиля. Мужчина низко кланяется и разворачивается, желая как можно скорее уйти, не провоцируя еще больше его гнева. — Как скажете, мой господин.

***

Частная военная база «Ансар» в пригороде заполнена наемниками, выполняющими групповые задания по захватам важных объектов. Выстрелы слышатся за полторы мили, настолько оглушительные, что едва не дрожит земля. Мужчины с оружием перелезают через препятствия, измазываются в болоте и грязи, раздают громкие команды другим солдатам, однако происходящее не напоминает хаос. Рассредоточенные по всей территории базы, они производят впечатление единого цельного механизма, работающего без единой ошибки и недопонимания. Каждый прекрасно знает, что обязан делать. Каждый помнит, какая высокая цена будет заплачена, если ошибиться. Вымазываясь в грязи и приказах главнокомандующих, никто не поднимает головы без повода, и это беспрекословное повиновение и серьезность восхищает даже издали. Черный кадиллак «Вироццо» останавливается напротив низкого здания для отдыха военных, однако выходящий наружу Тэхён заинтересован полигоном намного больше. Вытаскивая сигареты из кармана пальто, он прикуривает, задумчиво наблюдая за высокоточной стрельбой из винтовок вдали, замечая, как поднимается пыль, когда наемники несутся через поле к следующей цели. Зрелище восхищает и одновременно заставляет отступить назад. Тэхён не слишком любит кровопролитное насилие, однако мир вокруг изначально не собирался считаться с его вкусами. Из низкого здания выходит мужчина по имени господин Ги, контролирующий качество подготовки военных, издали напоминающий больше тень, чем человека. Тэхён несильно кивает вместо приветствия и вновь затягивается сигаретой. Сегодня его ближайший подручный как всегда мрачный, явно настроенный на серьезный разговор, однако он не имеет права ни во что вмешиваться, лишь на словах помогая разобраться в неприятностях. Оказавшись достаточно близко, он хочет начать с привычного доклада о новостях базы, но вдруг осекается, недоверчиво смотря на парня, и становится ясно, что он все же заметил свежий синяк на его шее. — При вашем статусе запрещено встречаться с людьми клана, — напоминает мужчина с мрачным выражением, не означающим ничего, кроме гнева и осуждения. — Я осведомлен о вашем визите в резиденцию аристократов. Вы не должны вести себя неподобающе. Виц мягко усмехается вместо всяких объяснений, вспоминая жадные поцелуи наследника и чувствуя разгорающийся жар на коже, но прекрасно понимая, что давно должен прекратить это. Джин вытаскивает из него весь рассудок единственным вскользь брошенным взглядом. Тэхён каждый раз обещает себе не вестись на это, но всегда оказывается проигравшим, встречаясь с его черными глазами, настолько бездонными, что можно затеряться в них насовсем. — Ничего особенного, не беспокойся, — заверяет его Тэхён, затягиваясь и выдыхая дым в сторону, пытаясь не раздражать некурящего помощника. — Лучше идем к ним, поздороваемся. Наемники моментально прекращают все действия, едва заметив знак остановиться. Выстроившись в идеальные ряды, они синхронно кланяются на девяносто градусов, выказывая непомерное почтение представителю Комиссии, из-за которого и находятся здесь. Тэхён выкидывает бычок и останавливается напротив шеренги, задумчиво разглядывая мужчин, не смеющих поднять головы без разрешения. Каждый на территории базы «Ансар» находится под личным контролем Вироццо, и если кто-нибудь из существующих кланов решит совершить покушение на его жизнь, именно эти наемники вступят в дело, выискивая виновных, чтобы разобраться не только с их семьями, но и с каждым, кого они когда-либо знали. Представитель Комиссии находится под наилучшей защитой, считаясь неприкосновенным для всех кланов в этом государстве. Иногда их тоже считают своеобразным кланом, однако на самом деле Комиссия не владеет никаким бизнесом. Занимаясь специальным обучением наемников на разных базах страны, они тренируют их и отправляют на войны по заказам других стран или частных лиц, которые могут посчитать их полезными для чего-либо. Кланы также могут выкупать наемников себе, делая их членами или соучастниками, но чаще всего они занимаются обучением собственных армий, за которые не требуется настолько много денег. Иногда даже Тэхён поражается тому, насколько картели оказываются жадными, если дело касается переплаты за какие-либо вооруженные силы. Рассматривая солдат некоторое время в полной тишине, он мягко усмехается в итоге, не замечая ни единого ненужного движения с их стороны. Идеально натренированные убийцы прекрасны посреди этой пыли, как сила, которую ничем не превзойти. Тэхён наслаждается этим чувством и вместе с тем испытывает искренний ужас, являясь Вироццо, в любой момент чувствующим огромный прицел на затылке. Несомненно, даже сексуальный наследник аристократов может выстрелить в него без колебаний, не думая, что это спровоцирует полнейшую анархию и хаос среди всех картелей. — Я должен сказать, что представители Ингерро недавно обращались к нам с желанием выкупить нескольких солдат, — вдруг заявляет господин Ги, стоящий рядом, и этими словами вызывает тяжелый выдох. — Не очень хорошие новости, — хмыкает Тэхён. — Комиссия вынуждена отказать, иначе это заставит клан аристократов сомневаться в нашей нейтральной позиции. Комиссия не может этого позволить. Картели равны в собственных вооруженных силах, и я не думаю, что им необходимо еще, особенно после недавних перестрелок на востоке. Если из-за этого они потеряли нескольких людей, им придется заменить их кем-нибудь с улиц и впредь лучше задумываться о последствиях. — Я передам им ваши слова, — без колебаний соглашается господин Ги, вытаскивая мобильный из кармана и наскоро набирая сообщение. — Еще что-нибудь? Вместо всего на свете Тэхён вдруг снова вспоминает запрещенную близость с наследником, вынуждающую слегка нахмуриться. Ингерро не должны воспринять отказ за симпатию Комиссии к аристократам. Тэхён чувствует давление ответственности и разворачивается, быстро покидая территорию базы, позволяя солдатам вернуться к своим занятиям. В голове змеится тысяча решений, перевешивающих одно другое, но он рывком дергает плечами, возвращаясь к машине. — Напомни, через сколько я должен быть в их доме, — просит Тэхён, останавливаясь напротив задней двери, прежде чем оглянуться. Господин Ги всегда намного лучше помнит его расписание. — Я должен решить это, не оставив никого в обиде, иначе все станет еще хуже. — Через четыре часа и двадцать две минуты, — отвечает мужчина, глянув на наручные часы. — Не беспокойтесь, вы всегда превосходно справляетесь с этой задачей. Ваш отец очень постарался, воспитывая вас, ведь он с детства готовил вас к этой должности. Мягкая усмешка хочет вырваться вновь, но Тэхён силой останавливает ее, прежде чем наконец оказаться в машине. Важнее всего — перемирие между картелями, и он обязан любой ценой сохранить его, даже если придется навсегда забыть о прочих своих желаниях. Вироццо был натренирован настолько же серьезно, насколько обучены и эти наемники, потому что его действительно готовили к этой должности заранее. Необдуманные связи с наследником Дэльканто не имеют права перечеркнуть все это.

***

Церемония немного откладывается. Гьюди не намерен доверять людям настолько просто. Чонгук выполняет еще несколько небольших заданий в разных частях города, доказывая мужчине, что не представляет опасности и готов честно служить картелю. Через время Гьюди наконец пишет сообщение, прося приехать в назначенное место около полуночи, из которого его заберет машина аристократов. Чонгук понимает, что они проверяли всех парней, боясь привести в клан очередного предателя, и эти мысли не внушают уверенности, ведь означают, что клан готов к любым нападениям. Чонгук пинает раскиданный гравий по земле, находясь почти на границе богатых и бедных кварталов. Разница ощущается даже издали: выстроенные дома впереди выглядят намного лучше даже в полутьме ночи, асфальт выложен намного ровнее, сверкающие вывески баров и магазинов не разбиты и не мигают из-за перебоев электричества. Чонгук осторожно поднимает взгляд, осматривая здания, и может чувствовать, насколько далекими они являются для него. Как из совершенно другого мира, который никогда не примет его, жалкого и неуместного среди всей этой роскоши. Чонгук опускает взгляд, сильнее сжимая пальцы в карманах, нащупывает медальон Санги и стискивает его с невероятной жадностью. Санги обещал, что все изменится, но после его смерти все стало намного хуже. Чонгук не хочет больше надеяться на его слова, однако сжимает череп еще сильнее, как единственное, что сохраняет его хладнокровие. Чертовски напрасно он взял его, шепчет рассудок издевательски, но Чонгук не хочет ничего слышать, потому что ничто больше не придаст ему сил сегодня. Сверкающий шикарный майбах выруливает из-за высоких зданий, напоминающий огромного кита в полутьме квартала. Горящие белым передние фары напоминают глазницы дьявола. Чонгук неприятно напрягается, слишком давно не встречавший аристократов настолько близко. Машина останавливается в четырех ярдах впереди, из окна высовывается мужская кисть, жестом приказывая садиться назад. Вопреки всему Чонгук не двигается, впившись в нее взглядом и осознавая, что следующий шаг приведет его в логово наихудшего зверя, на его же собственную казнь. Медальон скользит между пальцами, неприятно влажный из-за пота, однако Чонгук сжимает его с еще большей яростью, прежде чем наконец идти к машине. — Итак, я капитан Идó, — слышится низкий голос с передних сидений, едва машина начинает движение, разворачиваясь в центр. — Гьюди предоставил тебя мне, значит, теперь я отвечаю за твои действия. Не веди себя вызывающе или высокомерно. Не говори, когда следует слушать. Как только приедем в особняк, ты будешь ждать приглашения в зал церемоний, в котором наследники решат, принять тебя или отказаться. «Я здесь власть». Вслушиваясь в каждое следующее слово, Чонгук внезапно понимает, что его может выбрать второй наследник. Известный как господин Дюнхан, он является приемным сыном главы аристократов, который раньше держался подальше от всех дел картеля, но в последнее время начал проявлять больше активности. Чонгук слышал, как он стал считаться таким же законным претендентом на престол, как Джин, но никогда не понимал настоящих причин, из-за которых глава может выбрать приемного сына. Мрачные размышления давят на голову, отвлекая от мысли, в чей дом направляется Чонгук прямо сейчас, но не могут отвлекать вечно. Здания на обочинах становятся еще шикарнее, пестрящие идеальными фасадами и газонами, прежде чем майбах оказывается в самом центре. Больших экранов здесь намного больше, транслирующих какие-то яркие кадры, которые напоминают Чонгуку сплошное цветастое месиво. Автомобили на дорогах сверкают еще сильнее, начищенные до мерзкого блеска, каждый из которых наверняка как минимум бизнес-класса. Чонгук ощущает себя как никогда чужим здесь, пока машина не проезжает еще немного, чтобы наконец остановиться. Кислород на улице почти кажется другим, когда он делает глубокий вдох в приоткрытое окно, но весь воздух вмиг рассеивается, как только он видит ворота резиденции Дэльи, которые разъезжаются в стороны, словно раскрывая огромные челюсти. Майбах медленно движется по территории и останавливается напротив главных дверей. Величественный особняк выглядит искусственным, как ужасные декорации из кошмаров. Секьюрити расступаются в стороны, замечая капитана Идо, который приказывает Чонгуку следовать за ним. Каждым шагом наступая себе на сердце, он движется вперед и оказывается внутри, преодолев массивные входные двери. Запах стен не напоминает ничего, что он представлял себе бесчисленное количество раз, разглядывая этот особняк издали. Никаких кровавых разводов на стенах, никаких висящих трупов или отрезанных конечностей. Чонгук идет следом за Идо, мрачно оглядывая стены, замечает бесконечные хмурые портреты аристократов и не знает, что в действительности забыл здесь. Как вдруг начинает чувствовать приглушенный запах крови, едва ощутимый, но слишком знакомый Чонгуку, чтобы не заметить. Чонгук не сомневается, что в одном из этих бесконечных залов кого-нибудь казнят прямо сейчас. И осознание этого заставляет еще сильнее напрягаться. «Дэльи обрушится и станет пеплом, — вспоминается мрачный шепот Санги, вернувшегося после очередного налета аристократов, во время которого они расстреляли даже детей. — Я никогда не прощу им этих убийств». Каждый шаг вглубь здания заставляет вспомнить и его лицо, смотрящее на резиденцию с ненавистью, какой она всегда заслуживала. Санги клялся всем богам и демонам, что вытащит душу из этого здания, разрушит до основания любой ценой, заставив убийц навсегда исчезнуть из жизни этого города. Чонгук до боли сжимает кулаки, идя вперед, ненавидит свое присутствие здесь и вместе с тем надеется, что наконец сможет что-нибудь изменить. Оказавшись в храме дьявола, он просто не может ничего не сделать. Идо оставляет его в полутьме зала вместе с четырьмя парнями, которые мрачно переглядываются, явно неготовые к испытаниям. Чонгук прикусывает язык, оглядывая длинный коридор, исчезающий в бесконечности картин и вычурных подсвечников, пока не слышит шаги с другой стороны. Развернувшись, он замечает черные тени, проскользнувшие через дверь в зал церемоний. И не проходит даже минуты, как их начинают вызывать по очереди, каждый раз произнося имена все тише, пока они не начинают походить на шепот. Чонгук напряженно следит, как остальные исчезают за тяжелыми дверьми, прежде чем он остается наедине с картинами. Именно в этот момент страх исчезает, наполняя его решимостью. Аристократы позвали его в свою обитель, и это станет их наихудшим решением. — Чонгук, заходи, — велит Идо, вернувшись за ним, как за последним приглашенным. — И не забывай мои слова. Чонгук негромко выдыхает и заходит в большой зал, едва освещенный блеклой лампой, не позволяющей заметить ничего, кроме шикарного кожаного дивана, на котором восседает человек в белом костюме. Черная трость выглядит слишком длинной, расположенная рядом с ним. Чонгук замечает идеально начищенные мужские туфли, не желая поднимать взгляд, когда подходит ближе, но вынужден сделать это. Мужчина подается вперед, позволяя рассмотреть свое лицо, и внутри Чонгука все вмиг переворачивается. Джин, наследник престола собственной персоной, смотрит на него на расстоянии нескольких жалких метров. Черные глаза выглядят сплошными мрачными дырами на его лице, затягивающими куда-то слишком глубоко, намного дальше, чем Чонгук способен выдержать, оставшись без всего кислорода в легких. Дыхание замедляется, затем останавливается вовсе при виде этих невыносимо идеальных черт лица, настолько аристократически четких, словно высеченных из камня. Чонгук смотрит на него бесконечные мгновения, как на оживший кошмар из далекого прошлого. Как на наихудшее наказание. Настоящий образ кровавой казни. И не может вспомнить, зачем вообще сюда явился. Однажды Чонгук видел его, настолько давно, что их встрече легче оказаться сном или галлюцинацией, чем реальным воспоминанием. Джин выезжал в город с сопровождением нескольких машин охраны. Чонгук видел его не дольше нескольких секунд, выглядывая из разбитых окон очередного дома, в которых всегда прятался от кортежей аристократов. Чонгук помнит, как Джин оглянулся, властным взглядом осматривая полуразрушенные здания, как если бы не воспринимал их за настоящие, не видел в них разрушенные жизни людей и бедность, которую его клан навечно поселил в этом городе. Джин смотрел на дома, как на игрушечные, и идеальное детское лицо не отражало ни единой человеческой эмоции, способной напомнить сострадание или сочувствие. Чонгук ничего в нем не увидел, кроме равнодушия и холода. И сейчас наследник выглядит еще хуже, намного более взрослый, статный и прекрасный, настолько, что почти отвратительно. Джин немного приподнимает черные брови, разглядывая парня без слишком сильного интереса, прежде чем кивает стоящему рядом помощнику в темном костюме. Чонгук замечает, как тот передает ему белоснежные листы документов. Наследник опускает задумчивый взгляд и быстро просматривает их, читая содержимое, пока его взгляд не становится немного другим. Никак не понять, что змеится в его мыслях, однако Чонгук кожей чувствует перемены. Джин читает сведения о нем, переданные господином Гьюди, но не хочет знать, что именно в них написано. Чонгук едва дышит, слыша бешеное сердцебиение из глубин груди, прежде чем понимает, что на него смотрит не человек, а чрезмерное великолепие и мерзость. — Не ожидал видеть здесь человека из Йонсан, но господин Гьюди неплохо отзывался о твоих стараниях, — наконец произносит наследник, и его голос негромкий, но властный, пробирающийся в кости Чонгука каждым следующим звуком, как низкочастотная вибрация. — Насколько преданно ты готов служить картелю? Чонгук прикусывает язык, чувствуя легкий привкус крови, но не обращая никакого внимания, смертельно сосредоточенный на этих невыносимо черных зрачках, напоминающих лезвия кинжалов. И сказать нечего, кроме вранья, но приходится быстро и решительно придумывать ответ, чтобы заставить наследника поверить в его чистые мотивы. — Вы не будете разочарованы, — чужим голосом отвечает Чонгук, набирая достаточно кислорода в легкие, чтобы сделать это. Джин медлит бесконечное мгновение, внимательно оценивая его взглядом, словно проверяя его выдержку на прочность. Черные глаза отрывают от его тела огромные куски и сжирают, как сладкое мясо, не пережевывая. Чонгук все выдерживает. Мечтающий о встрече с ним и ненавидя заранее, не может позволить себе сломаться настолько быстро под этим давлением. Внезапно наследник швыряет листы на диван, поднимается и начинает расстегивать пуговицы белоснежного жилета и рубашки. — Американская мафия придерживается правил на церемониях посвящения, но южнокорейские картели решают такие вещи согласно своим желаниям, — разборчиво произносит Джин, выдергивая нижние пуговицы, и рывком распахивает рубашку, открывая потрясающе отвратительный вид на бледность королевской кожи. Чонгук не знает, что обязан чувствовать, впиваясь взглядом в идеальные контуры его талии, замечая твердый торс и шелк молочной кожи, настолько безукоризненно красивой, что замирает дыхание. И он прикладывает все силы, чтобы сохранить равнодушие, не позволить им выявить его эмоции, не заметить этот дьявольский блеск в его черных зрачках. Джин смотрит пристально и не моргает даже, испытывая его очередным молчанием. Затем поднимает руку и в элегантном жесте смахивает белоснежную ткань с левого плеча, оголяя его окончательно. — Чтобы стать частью клана, каждый желающий должен продемонстрировать свое почтение и преданность картелю, — объясняет Джин, не показывая никаких эмоций. — Я хочу, чтобы ты подошел ко мне и поцеловал мою грудь, где бьется сердце, раскачивая по венам кровь моих предков, которые не только построили это здание, но и столетиями покоряли это государство, обеспечив нам всем надлежащее будущее. Чонгук смотрит на него без единой мысли в голове. Вместо лица наследника он видит сплошные красные огни, предупреждающие, что явиться в резиденцию было ошибкой, однако Чонгук и этих мыслей не слышит. Останавливая взгляд на идеальной грудной клетке и медленно осознавая его слова, он вдруг понимает, что это не просто кожа наследника крупнейшего криминального синдиката страны. Кровожадное сердце, спрятанное под этой кожей, раскачивает кровь тысяч убийц, вешающих людей на главной площади, сжигающих пленных заживо, карающих целые поселения, разрушающих города. Чонгук не дышит, выжигая взглядом омерзительное превосходство его тела, едва справляясь с осознанием, что эта королевская плоть и кровь впитывает сущности убийц Санги, как и остальных, кого аристократы жестоко расстреляли. Осознание этого становится почти невыносимым. Чонгук не хочет касаться его, если это прикосновение не принесет смерти. И наследник словно чувствует его намерения — идеальное лицо вдруг искажает раздражение. — Я не разрешал раздумывать, это приказ, — заявляет Джин, явно не привыкший к отказам и возражениям. — Картель не терпит неуверенных, ясно? Вместо извинений Чонгук рывком делает шаг навстречу. Джин заметно напрягается, не ожидающий внезапной решительности, но младший не смотрит в его глаза, всем своим существом прикованный к единственной цели. Равномерное дыхание наследника приводит грудные мышцы в движение, заставляя их сокращаться и разжиматься вновь, и Чонгук видит даже малейшее их движение, вдруг оказавшись слишком близко. Непозволительно близко для всех мужчин, которые когда-либо стояли перед этим человеком, однако сейчас нет никакой разницы. Чонгук согласен поцеловать королевское сердце через кожу, если в следующий раз вырвет его из этой груди. Размыкая челюсти, Чонгук наклоняется, опаляя кожу горячим выдохом, и прикасается к ней в нежности и ненависти, как никто и никогда не делал. Замирая на вечность целой секунды, чувствует, как наследник задерживает дыхание, напрягаясь каждой чертовой клеточкой шикарного тела, прежде чем шумно выдохнуть через рот. Всего мгновение близости, однако этого хватает, чтобы мерзкие и одновременно горячие чувства прострелили Чонгука насквозь, как выпущенные пули смерти из автомата. Всеми силами не вздрагивая из-за этого выстрела, он задерживается еще немного, ощущая губами биение королевского сердца, прежде чем наконец отстраняется, медленно поднимая голову, чтобы заглянуть в черные глаза напротив. И навсегда запомнить горечь его кожи, как и Джин навсегда запоминает этот поцелуй.