***
Тэхён движется вдоль небольшого коридора и останавливается напротив спальни наследника. Головорезы расходятся и раскрывают перед ним двери, позволяя войти. Внутри приглушенное освещение и пахнет малиной. Тэхён расстегивает пуговицы пиджака и жилета, осматривая высокие стены, прежде чем замечает кровать, на которой расслабляется Джин в полупрозрачной ночной одежде, напоминающей тюль. Зрелище настолько красивое, сексуальное, что дыхание Тэхёна замирает, никогда больше не желая впускать кислород в его легкие. Джин заманивает Тэхёна взглядом, не используя никакие слова, и шумно выдыхает на его присутствие, едва он оказывается на королевской простыни. Чертовски близко. Запрещенная близость щекочет кожу ледяными касаниями, но они вмиг превращаются в горячие, когда теплая ладонь Тэхёна скользит по его плечам вниз. — Какой ты красивый, — полушепотом признается Тэхён, оглядывая безукоризненные части королевского тела, однако замечает бледные синяки на талии и резко мрачнеет, прекращая двигаться. — На тебе снова синяки. Джин никак не меняется в лице, оставляя все эмоции запертыми внутри костей. — Гюрса всегда оставляет их. Тэхён ничего не отвечает, разглядывая чертовы следы, взглядом словно пытаясь заставить их исчезнуть. Каждый выглядит совсем бледным, но не менее отвратительным, кричащий о насильственных действиях. Джин не имеет права выносить это, каждый раз выдерживать с настолько же отрешенным лицом, как сейчас, выполняя приказ, позволяя этим синякам оставаться. Тэхён делает шумный вдох и медленно поднимает взгляд. Желание остановить это становится настолько сильным при виде этих отметин, что едва не разрывает его на части. Тэхён не может позволить себе действовать необдуманно, он прекрасно знает, являясь представителем Комиссии. И все же видеть их просто невыносимо сейчас. — Комиссия имеет власть над всеми существующими кланами, включая Дэльканто, — негромко напоминает Тэхён. — И я могу использовать ее, заявившись к твоему отцу с предупреждением остановить это. Иначе будут последствия. — Не вмешивайся, — запрещает Джин, смотря с мнимым спокойствием и равнодушием, как и всякий раз при этом разговоре, однако на его лице все равно видны опасения. — Комиссия не должна без повода пользоваться своей властью. Люди знают, на что ты способен, но тебе не стоит… — Лично я вижу огромный повод, — обрывает Тэхён, прекращая сдерживаться и не желая слышать отказ. Джин замолкает, несколько мгновений молча смотрит на него. Тэхён несильно сглатывает, напрягаясь, как только понимает, что сделал. — Не перебивай меня, — предупреждает Джин. Виновато опустив взгляд, Тэхён напрягает челюсти, не смея больше делать это. — Я напомню, что я предоставил свое согласие, меня никто не заставлял, — негромко продолжает Джин, оценивая его эмоции по глазам. — Любой ценой престол должен заполучить я, а не Дюнхан, даже если придется пойти на жертвы. Искаженное болью лицо младшего заставляет его выглядеть некрасивым, прежде чем Тэхён возвращает самоконтроль и негромко выдыхает, не решаясь возражать. — И я не позволю зализывать мне раны, — заканчивает Джин, наблюдая за ним без всякого выражения, после чего приподнимается и затягивает его на простыни еще больше, сжимая пальцами его жилет. — Лучше просто поцелуй меня. Я пригласил тебя не чтобы выслушивать жалость, а чтобы ты подарил мне шикарный секс, как ты умеешь. «И заставил просто забыть все это». Их близость всегда помогает все забывать, отодвигать немного назад, приглушать, размывая все ужасные воспоминания. Джин притягивает его еще ближе и наконец впивается в его вкусные губы, разрешая стащить свою накидку со спины. Ничего больше не произнося и не пытаясь исправить, Тэхён просто целует его, обхватывает крепкими ладонями и раздевает полностью, забравшись на мягкие простыни, пытаясь действительно все вытащить из головы старшего. И Джин надеется именно на это, как и каждый раз, когда позволяет им видеться. Джин чертовски нуждается в этом, особенно сейчас, всеми силами пытаясь не разлюбить секс окончательно. Гюрса всегда пытается привить ему ненависть, но он из последних сил цепляется за хорошее, как и за Вироццо сейчас, заставляя себя наслаждаться его прекрасным телом. Не боясь вспышек боли, Джин немного растягивает себя, принявший слишком много обезболивающего этим вечером, прежде чем наконец насаживается на его член, медленно принимая его глубже на каждом следующем вдохе. Тэхён выпускает рычащий выдох, осторожно приобнимает Джина за изящную талию, не позволяя двигаться слишком резко и необдуманно, вновь неосознанно жалея его, но Джин вопреки всему насаживается сильнее. Не жалея ни его, ни собственное тело и душу, которые выкрутили наизнанку всего полдня назад. Джин прекрасно знает, что ему необходимо на самом деле, чтобы оправиться после Гюрса — не чертова жалость, а хороший секс, который не позволит разочароваться в мужчинах окончательно. Джин не хочет разочаровываться. Вскидывая голову на следующем мягком стоне, он двигается еще сильнее, обхватывая ладонями лицо Тэхёна, однако этот человек слишком напряжен, чтобы всерьез избавить его от всех ужасных мыслей. Тэхён всегда слишком хороший и сочувствующий. Даже сейчас он выглядит так, словно намерен сейчас же прикончить Гюрса, но им обоим известно, что это невозможно. Гюрса не исчезнет. Вернее, на его месте всегда появится другой. Джин застрелил двух предыдущих, но глава Дэльканто всегда приводит новых, даже более жестоких, предупреждая, что от них никогда не избавиться. Джину пришлось просто смириться в какой-то момент, прекратив попытки их прикончить. И просто искать другие выходы справляться со всем этим. Воспринимать все как нелепый розыгрыш, как наказание, как игру в изнасилование, которая игрой никогда не была. Джин испробовал многое. Единственным хорошим вариантом остается просто переключиться, как можно быстрее, едва он вновь сможет стоять и двигаться без боли. Найти хорошего мужчину и попытаться задохнуться его поцелуями, его нежностью и запахом, его качественным трахом. Вироццо всегда был хорошим мужчиной. Иногда, правда, это разрушает его сильнее и быстрее, чем пытается воскресить, причиняя еще больше невыносимой боли. Джин беззвучно плачет, зарывшись лицом в его мягкие волосы. Из-за пульсирующей боли, которая вырывается наружу даже через высокие стены принятых обезболивающих. Боли, которая исходит изнутри, прямо из его души, а не тела. Истерзанный вчерашним вечером, измотанный, разорванный действиями Гюрса, который не трахает, а всегда насилует, приправляя свои восхищенные стоны словами о избавлении, о лечении, которым пытается накачать его вместе со спермой. Джин беззвучно плачет, но не из-за него. Джин плачет, потому что Гюрса никогда не справляется со своей задачей. Нанятый главой Дэльканто, он призван избавить его от гомосексуальных желаний. Корректирующее изнасилование — вот как это называется. И никак иначе. «Глава синдиката не может быть геем». Джин беззвучно плачет, принимая великолепный член Вироццо и чудовищно ненавидя себя за то, что он ему все еще нравится. Как и какой-нибудь другой. Джин искренне хотел исправиться и какое-то время даже пытался. Излечиться, как приказал отец, заслужить престол, прекратить испытывать чувства к мужчинам, стать нормальным, но все было зря. Джин просто осознал, что никогда не сможет, даже с помощью наказаний и жестокого лечения. Джин хочет мужчин и продолжает хотеть Вироццо, как раньше. Гюрса ничем его не изменит, даже используя свой ужасный член, который, разрывая Джина на части, каждый раз заставляет верить, что он никогда больше не захочет трахаться с мужчинами. Вырывая из него оглушающие крики, накачивая презрением и ненавистью к одной лишь мысли сделать это. Джин не может прекратить, ведь это то, каким человеком он является. Даже если вместе с наслаждением он испытывает и невероятное чувство отвращения из-за того, что не заслуживает престол при таком раскладе. Джин не может себя изменить, как ни пытался, не может просто вырвать свою душу и заменить ее какой-нибудь более правильной. В конечном итоге ничего больше не остается, кроме как просто выдерживать это в конце каждого месяца, а затем пытаться забыть любой ценой, пока трость вновь не исчезнет на время. — Давай, сильнее, — просит он с высокими стонами, мощно двигая бедрами на члене, запрещая останавливаться. И чувствует, как становится немного лучше, даже если сердце все равно кровоточит.***
Чонгук взглядом провожает Вироццо, выходящего наружу через некоторое время. Вернувшись к машине, он исчезает за высокими воротами, оставляя Чонгука в раздражающем непонимании происходящего, которое он едва может вынести. Время замедляется, затем начинает двигаться намного быстрее после полуночи. Чонгук понимает, что придется остаться здесь надолго, но не хочет верить, что наследник проверяет его, разрешив оказаться в его личном доме. И действительно не догадывается, какой станет проверка на самом деле. Джин никогда не впускает сюда чужаков. Разобравшись с некоторыми предателями клана, не разрешит себе необдуманно верить следующим без веских причин. Чонгук действительно заинтересовал его, показался особенным, однако это вряд ли заставит его быть снисходительнее. Явившись из темноты в очередном идеальном костюме, Чонхён даже в полночь выглядит потрясающе, размышляет Чонгук, оглядывая его издали. И замечает на себе его тяжелый взгляд. Явный намек на то, что наследник вызвал его наверх. — Чонгук, идем, — велит Чонхён, жестом приказывая следовать за ним. Гатчер внезапно кажется еще более тяжелым, чем раньше, когда Чонгук идет следом наверх, незаметно рассматривая встречающие их стены. Каждая картина на них выглядит маленькой и непонятной, но наверняка не менее ценной, чем все чертовы картины в Дэльи, кричащие о богатстве аристократов. Чонгук прищуривается, замечая изображение королевской короны, надетой на голый человеческий череп. Чонгуку не хочется знать, что это значит и зачем наследник повесил это здесь. Отведя взгляд, он идет дальше по идеальному мраморному покрытию, стараясь ничего не задеть плечом или этим длинным дулом гатчера. Полутьма коридора затягивает их и проглатывает, но затем мрак рассеивается небольшим настенным светильником и полосой света, которая выскальзывает из-за прикрытой двери. Чонхён останавливается напротив нее, разворачивается и несколько мгновений молча смотрит на Чонгука, словно принимая какое-то важное решение, прежде чем говорит: — Джин сказал, что ты должен помочь. Заходи и оставайся там, пока он не разрешит выйти. Чонгук задумчиво облизывается, наблюдая, как Чонхён исчезает во тьме после этих слов, никогда не говорящий ничего лишнего. И вновь возвращает внимание на белую дверь. Возвышаясь, она кажется порталом в неизвестный мир, наверняка такой же роскошный и королевский, как и все в этом поганом доме. Чонгук не хочет заходить, но явно не имеет права отказаться. Смирившись с этой правдой, он решает, что использует свое присутствие здесь любым способом, ведь немногие из воронов могли когда-либо быть здесь. Бесшумно приоткрыв дверь, Чонгук заходит внутрь и оказывается среди молочных стен и светлой плитки. Личная ванная комната короля — осознание этого накрывает его медленно, постепенно и ужасающе с каждой следующей секундой. Чонгук дышит намного тише, медленно двигаясь вперед. Выше поднимая взгляд, он замечает впереди несколько идеально чистых раковин. Возле них видны металлические ячейки, похожие на клетки, вживленные прямо в стены, в которых стоят дезодоранты и электробритва. Чонгук замедляется, ощущая себя вором, ворвавшимся в чужой дом, как вдруг слышит какие-то звуки и рывком оглядывается. — Чонгук, — приглушенный голос Джина слышится через полторы стены. — Оставь дробовик и иди сюда. Чертово сердце начинает биться намного сильнее, словно предвещая неприятности. Чонгук мрачно оборачивается к раковинам и смотрит на себя в отражении большого зеркала. Мысленно приказывает себе собраться, не совершать ошибки и всякие глупости. Джин наверняка позвал его починить королевский сортир, решает он и движется вперед, преследуя его голос через стены. И ошибается. Мягкий аромат пены для ванной слышится намного сильнее, едва Чонгук заворачивает направо, прежде чем замечает Джина и резко останавливается. Дышать становится внезапно нечем из-за чудовищной картины, которая разворачивается прямо перед ним, как очередной глюк и иллюзия. Джин стоит спиной напротив белоснежной ванны, его полупрозрачная накидка едва прикрывает контуры идеального королевского тела. Чонгук замирает, слыша, как невероятно сильно бьется сердце. Изящным движением кисти скользнув по черным волосам, Джин немного поправляет их, как всегда делает, если слишком задумался или принимает решение. Затем распахивает подолы своей накидки и легко скидывает ее. Мягкая ткань огибает его широкие плечи и медленно падает вниз, открывая потрясающе невыносимый вид на все части его тела, которые прежде оставались скрыты. Чонгук прекращает дышать. Даже не осознавая, впивается взглядом в красивые изгибы, оглядывает его полностью. И замечает, насколько изящна его талия. Цепляясь за нее взглядом без единой мысли в голове, Чонгук опускает глаза еще ниже, просто не выдерживая этой великолепной красоты, которую никогда в своей жизни не видел. И останавливается на еще более потрясающей заднице. Молочная кожа выглядит идеальной и гладкой, иногда переходящей в нежные розовые оттенки, затем возвращаясь к бледным, аристократически белым почти, не дающим сомневаться в том, что этот человек был рожден в королевской семье. Осознание этого накрывает Чонгука тяжелым весом, но всего на миг, после чего исчезает где-то в глубине головы вместе с остальными мыслями. Чонгук ничего не говорит, продолжая просто смотреть на него. Язвительный голос в голове шепчет, что стоило отвернуться, однако Чонгук не из тех, кто отворачивается в такие моменты. И этому бы стоило стать его следующей ошибкой. Джин немного поворачивает голову, но ему необязательно оглядываться полностью, чтобы знать, что Чонгук пришел. — Как ты смотришь на меня, — замечает Джин, словно всей кожей спины и мягких бедер ощущая его пристальный взгляд. — В высшей степени возмутительно. Люди не учили тебя манерам, верно? Чонгук ничего не отвечает, ничем не оправдывается и явно не собирается извиняться. Выедающий до костей взгляд ползет выше, прежде чем заметить следующие движения Джина, когда он наконец приближается к изящной ванне и медленно забирается в нее, скрываясь среди облаков пушистой пены. Чонгук притупляет взгляд, замечая его аккуратный розовый член, но всего на мгновение. Этому проще оказаться иллюзией, чем реальностью, шепчет тот же язвительный голос. Однако для галлюцинаций Чонгук слишком давно ничем не кололся. Внезапно мысли возвращаются, накрывая его горящим пожаром. «Инхён никогда так не выглядел. Любая блядская шлюха в моей постели никогда так не выглядела». Чонгук медленно приближается к ванне, ощущая невероятную тяжесть внутри, потому что никто действительно не был настолько потрясающим перед ним. И чувствует, что никогда не заслужит человека, который настолько хорошо следит за своим телом, не допуская малейшей грязи или ран на коже. Как бы сильно Чонгук ни старался, не заслужит просто потому, что вырос в нищете. В бедных кварталах пригорода люди выглядят совсем иначе. — Зачем я здесь? — чужим голосом спрашивает он, встречаясь взглядами с Джином, лежащим в этой шикарной ванне, когда наконец останавливается напротив нее. И всем своим существом понимает, как сильно не заслуживает видеть его таким сейчас, но не догадываясь, что этого не заслуживает никто. Черные глаза наследника слегка прищуриваются, и это заставляет все мысли Чонгука снова исчезнуть. — Чаще всего специальный человек в этом доме помогает мне расслабиться в ванне, как ты понимаешь, при моей работе это необходимо, — объясняет Джин невероятно спокойным голосом, взглядом считывая любые эмоции Чонгука, но младший силой сохраняет равнодушие. — Вместо него я приказал Чонхёну привести тебя. Дюно, кем он тебя назначил, не должен заниматься этим, но мне следует доверять тебе немного больше, чтобы отдать это звание окончательно. И я решил довериться. Не заставляй меня разочароваться в этом. Чонгук слышит меньше половины его слов. Все остальное — просто шум, разгоняющий его мысли еще сильнее. — Возьми что-нибудь, — продолжает Джин, небрежно указывая на мочалки, висящие возле зеркала. — И используй по назначению. Иначе говоря, он сказал намылить его. Чонгук звереет, выдыхая в мягком бешенстве, но силой заставляет себя развернуться и взять мочалки. Прикрыв глаза на миг, он ощущает себя настоящей прислугой, но снова шумно выдыхает в надежде поумерить пыл, мысленно обещая себе, что все это для благого дела. Немного сблизиться с наследником не будет лишним. Джин внимательно следит за всеми его движениями, наблюдая, как Чонгук выдавливает гель, после чего вытаскивает левую руку из воды и вытягивает вперед, давая понять, что ее стоит намылить первой. Чонгук останавливает на ней взгляд, слегка одурманенный запахом малины из банки, и видит, как с изящных королевских пальцев сползает пена. Зрелище настолько же интимное, как и запах королевской кожи, который легко чувствуется в воздухе. Чонгук старается не дышать глубоко. И вдруг понимает, что ничто в мире не могло подготовить его к этой дьявольской ночи. Чонгук закатывает рукава, немного мочит мочалку и начинает осторожно намыливать его ладонь, перемещаясь к запястью, затем на предплечье. Джин внимательно смотрит за всеми его движениями, пытаясь понять, как этот парень может казаться таким грубым, но при этом настолько нежно прикасаться. Обхватывая его запястье, он немного поворачивает его руку и намыливает кожу дальше, постепенно перебираясь на плечи. Джин выдыхает, но продолжает смотреть прямо на него, потому что Чонгук не единственный мужчина здесь, кто может возмутительно разглядывать других, не имея ни капли тактичности. Джина немного даже забавляет это его качество. Чонгук ведет мочалкой дальше, осторожно намыливает его шею и широкие плечи, выглядывающие из воды, стараясь ни о чем не думать. И в голове действительно пусто. Чонгук слышит шум воды, когда ныряет мочалкой глубже, слышит легкое дыхание наследника, но сильнее всего слышны звуки его собственного сердца, которое заходится в настоящей истерике из-за всего происходящего. Чонгук всячески игнорирует его, опуская взгляд ниже, на живот Джина, скрытый пышной пеной. Джин не двигается, давая понять, что не собирается помогать, и приходится нырнуть мочалкой под воду окончательно. Вода приятная, теплая, даже горячая, но кожа наследника оказывается еще теплее, когда Чонгук случайно задевает ее пальцами. Идеальный впалый живот, заметно выпирающий пресс, который можно почувствовать подушечками пальцев. Ощутить, насколько твердые мышцы под кожей. Представить их в голове. Чонгук замирает из-за неожиданной мысли, но сильнее сжимает мочалку, почти яростно, приказывая себе не отвлекаться. Джин внимательно наблюдает за ним. Чонгук прекрасно ощущает его взгляд, хотя и не смотрит на его лицо. И чувствует, что наследник действительно проверяет его. Выжидает неправильного решения, любой ошибки, за которой последует наказание или даже пуля в его мозги. Чонгук мрачнеет, неспешно ведет мочалкой вдоль его груди и живота. Вдоль талии, которая чувствуется намного тоньше всего остального тела. Чонгук пытается не зацикливаться на этом, просто игнорировать, как и все на свете сейчас. Прежде чем понимает, что стоит опуститься немного ниже и он заденет его член. Джин выжидающе смотрит на него. — Давай, ты не закончил, — напоминает он негромким и мягким голосом, этим же проверяя Чонгука сильнее, словно хочет посмотреть, на чем этот парень остановится в конечном итоге. — Всегда помни, что все аристократы должны выполнять… Внезапно его голос обрывается, потому что Чонгука не нужно просить дважды. Черный взгляд поднимается на королевское лицо, хищный и недобрый, а ладонь с мочалкой опускается еще ниже, проскальзывает вдоль линии его живота и огибает мягкий, наверняка чудовищно красивый член. Джин заметно напрягает челюсти, на его шее начинает пульсировать венка. Чонгук прищуривается, вперив взгляд прямо в него. И не останавливается. Медленно намыливая его мочалкой и растирая ею кожу, в какой-то момент он разжимает пальцы, позволяя ей выскользнуть из ладони. Джин не моргает даже, следит за ним высыхающими глазами, дышит медленно и спокойно, прежде чем его дыхание срывается. Грубые и явно мозолистые пальцы Чонгука осторожно проскальзывают вдоль члена, едва прикасаясь, но затем давит немного сильнее, забравшись между этими королевскими ногами, которые разводит шире. Джин слегка вздрагивает, сильнее втягивая носом воздух. Дрогнувшая вода немного колышется, образует волны, выдавая все его движения. Как и движения Чонгука, ведь он не останавливается и взгляд не опускает, продолжая настолько возмутительно и дерзко смотреть Джину прямо в глаза. Эти невероятные черные глаза, за которыми искрятся демоны. Джин приоткрывает губы, явно хочет что-то сказать, однако сейчас не время для разговоров. Чонгук разжимает пальцы и медленно ведет ладонь выше, возвращаясь на член и осторожно обхватывая его. Джин прищуривается. Пульсирующая венка на его шее начинает истерически дергаться, как в припадке. Чонгук замечает ее движения, хочет усмехнуться, но не разрешает себе, полностью концентрируясь на своей легкой пытке. Джин не единственный здесь, кто может испытывать людей, решает он, начиная медленное движение ладонью вверх. Остановившись внизу его живота, он с невероятным восхищением подмечает, насколько Джин гладкий, совершенно выбритый, идеальный, каким не был ни один парень в его жизни. Чонгук раздраженно встречает эти мысли, едва восхищение исчезает — Чонгук не позволит ему задержаться. Чонгук не хочет восхищаться этим человеком. И все же не имеет ни шанса отрицать великолепие его тела. — Чонгук… — начинает Джин, но следующий шумный выдох запрещает ему закончить. Вечно бешеными глазами этот Чонгук действительно вытаскивает из него всю душу, как пытался и раньше, когда они пересекались в коридорах замка. Джин всегда обращал на него внимание, всегда замечал эти черные волосы, эти драные вещи, этот голодный взгляд, который Чонгук всегда швырял на всех, пригвождая к стенам. Чонгук явно не похож на остальных. Джин несильно выдыхает, вспоминая, как смотрел на него издали, напоминающего скорее демона, чем человека, и не испытывал к нему никакого доверия. И сейчас не испытывает, однако его чертовы прикосновения, как ползающие змеи по его коже, заставляют напрягаться, впитывать их все, дышать немного глубже. Чонгук всегда смотрит на него без всякого чувства меры или контроля, как сейчас, совершенно не представляя, на какую казнь напрашивается. Джин размышляет, пристрелить его или повесить, прежде чем дыхание вновь предательски замирает из-за очередных касаний, забирая все его мысли. Впитывая эти прикосновения, Джин неожиданно забывает даже о том, что должен их ненавидеть из-за приказов отца. Все плохое вдруг приглушается, становится незначимым. Как же чертовски давно он хотел испытать это чувство, забыть, насколько он неправильный для всех. Чонгук сильнее сжимает пальцы и вновь опускается, приглаживая головку теплого члена. Явно напрягаясь, он реагирует на все его мягкие издевательства. Джин не сводит взгляд, запрещая им двигаться дальше, запрещая все на свете, однако Чонгука не остановить ничем. Вращая кистью, он позволяет себе еще немного движений, распаляющих Джина изнутри еще сильнее, выкручивая его этими бездонными глазами, вырывающими его душу из тела окончательно. Джин смотрит, не двигаясь, но и не останавливая его криками, какие хотел бы использовать против любого мужчины, который позволил бы себе все это. Но не против Чонгука. Джин горячо выдыхает, абсолютно поглощенный его глазами, его движениями и решимостью, как и тем, насколько иначе этот парень влияет на него, чем все остальные. Чонгук рывком сжимает его, не разрешая слишком задуматься. Джин не выдерживает, выпуская мягкий стон, граничащий с выдохом, но настолько потрясающим, что Чонгука внезапно парализует этим звуком. Весь мир замирает на мгновение, а планета прекращает вращаться, растягивая нежное эхо его низкого голоса, который забирается Чонгуку в нутро. Куда-то намного глубже, чем что-либо раньше. Чонгук хотел показать, что не стоит испытывать его или играть с ним, ведь он всегда играет только по собственным правилам. Однако сейчас он понимает, что эта легкая шутка зашла намного дальше. Джин жадно сглатывает, словно тоже это понимает. Дрогнувший кадык снова дергается, а взгляд опасно чернеет, зацикливаясь на Чонгуке напротив, не видящий больше совершенно ничего, кроме его обугленных черных зрачков. И это становится последней каплей для Чонгука. Рывком подавшись вперед без малейших сомнений, Чонгук накрывает его губы своими. Рассудок кричит истерически, приказывает опомниться, не совершать идиотских вещей. Использовать его, такого беззащитного в этой ванне. Чонгук не слышит никаких его воплей, замирая на мгновение в чистейшем ужасе из-за того, насколько он вкусный. Сладкие королевские губы сжимаются в явном испуге. Затем внезапно распахиваются. Чонгук врывается языком внутрь, сталкивается с языком Джина и резко выдыхает, каждой клеточкой своего существа поражаясь его невероятному привкусу. Джин рвано выдыхает тоже, вскидывает ладонь и резко хватает его за волосы, вплетая в них свои пальцы, отталкивая ими и одновременно запрещая отстраниться. Чонгук рычит, напирает намного сильнее, врываясь языком еще глубже. Искры заполняют помещение салютом, вспыхивают под его закрытыми веками, вышибают из груди весь кислород. Чонгук рычит еще злее, чувствуя, как королевские пальцы сжимают его волосы, едва не вырывают их, но просто не может остановиться. Безумие вспыхнувшего пожара внутри него не остановить ничем. Язык выскальзывает изо рта, едва Чонгук отстраняется, влажным движением облизывает губы Джина полностью, словно еще раз пробуя их на вкус, и врывается внутрь. Джин шумно вдыхает, немного отворачивает голову, пытаясь все это закончить, но ему не позволят. Чонгук здесь устанавливает правила, и он не разрешит нарушать их — для этого необязательно быть королём. Вновь обхватывая ладонью теплый член Джина, он начинает решительнее двигать рукой, распаляя его окончательно, разжигая внутри него настоящее пламя, не позволяя дыханию выровняться. Джин дергается, и вода снова колышется, когда он пытается свести колени вместе, выкручиваясь в этой чертовой королевской ванне. Чонгук с усмешкой решает, что никто прежде не обращался с ним настолько грубо, совершенно возмутительно и дерзко, однако не собирается исправлять это. Вместо всего на свете он давит на него еще сильнее, целует в явной жадности, дрочит ему еще злее, заставляя этот потрясающий член затвердеть полностью. И замирает, внезапно ощутив на горле что-то острое. Джин неровно дышит, не двигаясь, левой рукой сжимая черные волосы Чонгука, а правой вдавливает блестящий клинок в его шею, который всегда прикреплен за бортиком ванны. Именно на такой случай. — Я давно не встречал таких дерзких мальчиков, — негромко произносит Джин, облизывая вишневые губы, которые оказываются немного припухшими после поцелуев, однако говорит совершенно спокойным голосом, словно возвращая контроль над ситуацией. — Им никакие правила не писаны, верно? Чонгук тише дышит, прекрасно чувствуя, как лезвие давит на кожу. Кровавая капля медленно катится вниз, огибая кадык, который нервно дергается, когда он сглатывает. Однако взгляд не сводит, вперив его в это безобразно потрясающее лицо перед ним. — Как думаешь, я действительно это имел в виду, когда сказал тебе помочь мне? — спрашивает Джин дальше, внимательно смотря на него в ответ. — Или кто-нибудь снаружи приказал тебе поцеловать меня? — Я захотел, — врет Чонгук. Джин прищуривается, задумчиво оглядывая его лицо, словно пытаясь найти больше деталей. — Нельзя делать что вздумается, — отвечает он с легким пренебрежением, явно считая Чонгука просто несчастным парнем, который запутался. И почти не ошибается. — Я отпущу тебя, но только сегодня. В следующий раз не отделаешься без последствий, все ясно? Чонгук секунду просто смотрит на него, выжирая взглядом, затем внезапно усмехается, делая это настолько мерзко и ужасающе, что Джин задерживает дыхание. — Правда? — спрашивает Чонгук и вместо всего на свете подается вперед, разрешая лезвию вспороть еще больше кожи. Багровая кровь быстрее катится вниз, заливает его шею и капает в ванну, разбавляя воду красноватым оттенком. Джин пялится на него в замешательстве, осознавая, что Чонгук не боится ножа. — Давай, сделай мне гильотину за это. И резко впивается в королевскую шею, желая оставить настолько сильный след, чтобы вся кожа вспыхнула фиолетовым. Джин высоко стонет, впиваясь пальцами в его волосы еще сильнее. Голова откидывается назад, беспечно и необдуманно открывая шею еще больше. Чонгук использует это, двигая челюстями, сжимает ее губами и всасывает с небывалым гневом, какого Джин никогда прежде не испытывал. Задыхаясь из-за этого чудовищного давления, напора, который Чонгук прикладывает, словно хочет сожрать его заживо, он внезапно вспоминает другого человека, который целовал его в последний раз. Вироццо никогда бы не позволил себе это. Вироццо немедленно остановился бы, тактично извинился и вышел за двери. Закатывая глаза от эмоций, Джин совершенно неожиданно для себя понимает, что всегда хотел видеть в нем больше решимости, дерзости и напора, а не этих бесконечных манер, которые всюду преследуют его в резиденции. Всегда напоминают, каким человеком он является и что должен, а чего не должен делать. Чонгук продолжает целовать его, жестко впиваться губами, вырывать землю из-под него языком, и Джин не пытается его остановить. Мягко выстанывая что-то вверх, он приходит к мысли, что действительно иначе реагирует на этого парня. Чонгук каким-то неведомым образом вырывает из него все плохое, все страхи и ужасы, забирает вместе с кислородом, оставляя в приятной звенящей пустоте. Растворяясь в ней и ощущениях его жадных поцелуев, Джин прикрывает глаза окончательно и даже не замечает, как Чонгук обхватывает пальцами его шею. Медленно и действительно незаметно для него. Но всего на мгновение.***
Шикарные коридоры резиденции Ингерро пестрят оружием, развешанным прямо на стенах, как музейные экспонаты, всем на свете давая понять, чем занимаются люди внутри этого здания. Квадратные плафоны для лампочек на потолке выглядят идеально чистыми и современными — явное отличие от любой хрустальной люстры в Дэльи, которые представителями этого клана считаются просто ненужной роскошью. Впрочем, Чимин не в их числе, ведь он слишком любит все блестящее и явно не отказался бы провести время в королевской обители. Двигая челюстями, он облизывает леденец с привкусом лайма и заворачивает направо, взглядом здороваясь с охраной, рассыпанной за каждым поворотом. Мужчины разрешают пройти дальше, прекрасно зная Чимина, и уважительно склоняют головы, заставляя его самодовольно усмехнуться. Бесшумный лифт поднимает его на последний этаж, и Чимин направляется в личный кабинет главы, игриво подмигивая амбалу возле дверей, держащему миниган. — Я приказал найти его и выпытать правду, а не убивать, есть разница, — рычит низкий голос мужчины из глубины помещения, сжимающего телефон. — Исправь это. Воскреси его нахрен, мне насрать, делай что хочешь. Чимин приглушенно посмеивается и выходит на свет, привлекая внимание. Черный силуэт напротив швыряет мобильный на стол и наконец оглядывается, в его глазах блестит нехороший огонь, который каждый раз невероятно заводит Чимина. Легкие электрические импульсы проходятся вдоль ладоней, щекочут пальцы, заставляют их немного подрагивать. Чимин сильно прикусывает губы, пытаясь не наброситься на него прямо здесь, настолько чертовски сексуального в этом идеальном костюме, что часть воздуха вдруг испаряется из комнаты. — Какие-то неприятности? — спрашивает Чимин, обильно смачивая слюной леденец на палочке, что наверняка не остается без внимания мужчины. — Вчера сраные аристократы назначили дюно, а я все еще не знаю, кто он, — отвечает Хосок в мягком бешенстве, но заметно сдерживается, оценивая Чимина хищным взглядом. — Может быть, ты мне скажешь? Чимин медленно пятится назад, когда Хосок наступает, взглядом загоняя в угол высоких стен. Сердцебиение становится сильнее, пальцы нервно сжимают палочку с леденцом, прежде чем старший оказывается совсем близко, запрещая дышать. Чимин вновь усмехается, осматривает его голодными глазами, без слов говоря, как сильно соскучился за последние недели. Всегда слишком занятый на должности главы, Хосок едва позволяет себе развлекаться, особенно когда многие вещи начинают идти наперекосяк. И все же никогда не может устоять перед этим несносным парнем. Блестящее оружие, безвкусно яркая машина, колкие шуточки и выедающий до костей горячий взгляд — все это просто нельзя вынести. Загнав его к стене окончательно, Хосок жестко впивается в его пухлые губы. Чимин приглушенно стонет в поцелуй, обхватывает его ладонями и прижимается ближе, позволяя как следует обнять его, молча заявляя на него свои права, свою одержимость этим восхитительным телом. Хосок гортанно рычит, искусывая его губы в невероятной жадности, не позволяет нормально дышать. Чимин использует момент, вжимает колено в его член через ткань деловых брюк, немного двигает им, заставляя еще сильнее впиваться в его губы, сильнее заводиться, не в силах просто выгнать его за двери, сославшись на незаконченные дела. Времени мало, Хосок должен разобраться со многим дерьмом сегодня, однако ничто из этого не разрешает ему остановить Чимина. Разрывая пуговицы на его блестящей рубашке, Хосок опускается на кожаный диван и затаскивает Чимина на свои колени, ладонями сильнее разводит его великолепные ноги, заставляя прижаться к себе еще ближе. — Я задал вопрос, малыш, — напоминает Хосок полушепотом, жестко сжимая его шикарные бедра, словно всерьез спрашивал, знает ли Чимин о новом дюно аристократов. — Что? — задыхается Чимин, из-за возбуждения не в силах нормально думать. — Черт возьми, не знаю, просто трахни меня, хён. — Неужели ты никого там не знаешь? — взгляд Хосока неприятно темнеет, затягивается легкой паутиной сомнений и недоверия. Сильнее сжав его бедра, он перемещает ладони на его задницу и прижимает его к себе, заставляя проехаться по своему члену через брюки. — Джин вычистил всех паразитов, но в Дэльи все еще бегают крысы. Как думаешь… насколько я буду взбешен, если узнаю, что ты мне врешь? Чимин всегда старался держаться подальше от большой мафии, надеясь избежать проблем, но явно облажался, влюбившись в лидера Ингерро, который единственным взглядом может поставить на колени. Жестко сорвав с него приталенные джинсы, Хосок врывается в него пальцами и растягивает, подготавливая для себя, но делая это без капли нежности. Чимин выгибается, закидывая голову назад, сильнее разводит розовые коленки. И внезапно вспоминает Чонгука, которого самолично привел к Юнги, имеющим явные связи в кланах. Чимин прекрасно знает, что Хосок скорее всего прикончит его, как только выяснит все детали этого поступка. Или же осыпет золотом и бриллиантами в противоположном случае — если во всем признаться. Чимин приглушенно мычит, двигается на его пальцах, просит большего, цепляясь за его широкие плечи. И представляет, какие потрясающие украшения и серьги он получит, если действительно расскажет все, что знает. Выдаст Чонгука со всеми потрохами, даже просто намекнув, что кое-кто разыскивает выживших воронов из Чергонн для очевидной цели объединиться. Чимин чертовски любит все блестящее. Сильнее он любит только великолепный член Хосока, к которому окажется привязан надолго, если проявит безграничную преданность Ингерро. И все же Чонгук стоит немного дороже украшений, даже если они с бриллиантами. Чимин надрывно стонет, насаживаясь на горячий член, начинает с жадностью двигаться, вновь находит губы Хосока и впивается в них сладким поцелуем. Вращает бедрами, немного замедляется, затем двигается намного более жестко, всеми силами стараясь доставить удовольствие и самому насладиться шикарным сексом, который с Хосоком просто не может быть другим. Чувства накаляются, разогревают его внутри до критической температуры, заставляют что-то в голове звенеть. Чимин кричит, едва старший ускоряется, трахающий его навесу на ужасной скорости, прежде чем вгоняет член во всю длину и рывком изливается внутрь, заставляя колени Чимина дрожать. Чимин мечтает быть частью его мира, стать настоящей элитой в этом городе, чтобы никто не считал его просто красивой шлюшкой Хосока, едва заметив их вместе. Чимин хочет, безумно хочет, однако не может стремиться к этому любой ценой. Чонгук не продается. Даже очень раздражающий и нахальный Чонгук. Вместо всяких рассказов о нем Чимин просто отсасывает Хосоку на диване, после чего распивает немного итальянского вина и выпрашивает деньги на новые кольца. Хосок выгоняет его через час, невесело усмехаясь, но напоминая, что у него очень много дел. Чимин провожает его влюбленным взглядом и выходит наружу, все еще чувствуя привкус его потрясающего члена на языке, который заставляет все внутри него приятно пульсировать.***
Ингерро всегда был благосклонен к бедным районам, намного сильнее, чем аристократы. Именно по этой причине его люди иногда занимаются легкой благотворительностью: например, в разных кварталах Сойля открывают небольшие пункты выдачи недорогой еды, которую почти бесплатно могут получить все желающие. Хосок лично распорядился открыть пункты в пригороде, где бедняков намного больше. Вдохновившись его идеей, Чимин предложил задуматься и о детях, вспомнив собственное голодное детство. В темные времена он мечтал о еде, которую тяжело было достать, но кроме нее чертовски хотел и немного сладостей. Вкусные маленькие конфеты или леденцы всегда были недосягаемы, сверкающие за витринами магазинов, двери которых никогда перед ним не открывались. Чимин вырос, однако любовь к сладостям осталась, как осталось и сочувствие к детям вроде него, которые и сейчас продолжают видеть во снах эти чертовы леденцы. Выбравшись из резиденции, Чимин обходит здание, направляясь на задний двор. Небольшой цветастый фургон с наклейкой фабрики сладостей как раз заводится, вспыхивая круглыми фарами. Чаще всего Хосок приказывает развозить сладости двум крепким парням из числа охраны Ингерро, но иногда вместо одного из них напрашивается Чимин. В конечном итоге, это была его идея. И еще его вид не распугивает детей в отличие от головорезов Хосока, исполосованных шрамами и воняющих смертью. Чимин распахивает пассажирскую дверь и улыбчиво здоровается с водителем, однако часть этой улыбки вмиг исчезает, едва он понимает, что сегодня развозить сладости должен Сехун. Внутри что-то немного холодеет, и даже приятное послевкусие поцелуев Хосока немного спадает, заставляя Чимина вернуться к реальности. Иногда она слишком издевательски любит напоминать ему, что он скорее живет в мире Сехуна, парня из дряхлого трейлера, чем в мире главы Ингерро. — Не ожидал, что ты придешь, — признается Сехун и неловко оглядывает его, однако быстро возвращает взгляд на дорогу, выезжая к главным улицам. — Да, я просто… — Чимин усмехается в надежде избежать разговора, но оставаться в тишине рядом с ним окажется еще хуже. — Виделся с одним горячим мужчиной, знаешь. — Все здесь должны называть его «господин», а не горячий мужчина, — вставляет Сехун, но вмиг жалеет о своих словах и сильно поджимает губы, вращая руль на повороте. Грузовик немного кренится набок, но сохраняет равновесие. — Я исключение, — отвечает Чимин. Тяжелая тишина немного затягивается. Слышен лишь грохочущий двигатель и несильный треск из морозильных камер, набитых мороженым и пакетиками «слепой вишни», синтетической дури, которую нужно развозить вместе со сладостями. Чимин негромко выдыхает, вспоминая о ней. Ясное дело, Хосок не мог оказаться святым, согласившись помогать детям без собственной выгоды. Чимин хотел разделить эти занятия, слишком сентиментальный в некоторых вещах, однако он все равно благодарен, что Хосок согласился. — Надеюсь, он хорошо обращается с тобой, — негромко произносит Сехун через время. Чимин сверкает хитрым взглядом, но чувствует, что он говорит искренне. — Как и ты. «И все же я теперь с ним, но не подумай, что в этом виноват твой банковский счет, на котором маловато нулей». — Чонготти замышляет что-то нехорошее, останови его, пока его не сожрали, — говорит Чимин вместо всего остального, вновь глянув на Сехуна. — Прежде всего он твой друг, а не мой. — Не называй его Чонготти, боже правый, — выдыхает Сехун с мрачным выражением и притормаживает, заметив детей на обочине. — Санги единственный мог называть его этим именем. Я предупреждал тебя. Чимин хочет неприятно усмехнуться, давая понять, что на него на распространяются чужие правила, однако улыбается совершенно искренне, едва фургон останавливается перед детьми. Выскочив наружу, он приветливо поглаживает их темные волосы и спрашивает у каждого, каких сладостей им хочется. Мальчик повыше смотрит на него умоляющими глазами, большими и блестящими, как две огромные пуговицы. Негромко просит леденец с клубничным привкусом, а для маленького брата рядом — шоколадное мороженое. Чимин задорно кивает и раскрывает двери вверх. Сехун ожидает его внутри специально оборудованного люка и улыбается детям, прежде чем найти все необходимое. Затем молча наблюдает, как Чимин желает им хорошего дня с этой невероятной мягкой улыбкой, и его сердце пронзает пулями. «Чужой ребенок, на которого ты не согласился, наверняка удержал бы нас вместе. Но ты сказал, что дети — не спасательный круг отношений, а мне это даже в голову не пришло». Сехун ничего не говорит, вновь заводит двигатель и направляется дальше вниз по улице. — Я развожу сладости дважды в месяц к концу недели, — произносит он немного позже. — Захочешь присоединиться в следующий раз, выбирай другие дни. — В другие дни мне придется навещать могильный камень Чонгука, если не поговоришь с ним, — отвечает Чимин, не собираясь просто заканчивать их разговор. — Чонгук спас мне жизнь. Я прекрасно помню, и все же меня раздражает этот мудила, чтобы я предупреждал его лично. Не знаю, что именно он задумал, но он ввязывается в дела кланов, это плохо закончится. Отвлекаясь, старший наконец смотрит на него, прежде чем вновь возвращает внимание на дорогу. Чимин никогда не был человеком с простым характером, напоминает он себе мысленно, сильнее нажимая на газ. И отвечает, что обязательно поговорит с ним. Чонгук запросто вляпается в неприятности, потому что его характер еще более невыносимый со дня смерти Санги, и нельзя надолго оставлять его одного со всеми его проблемами. Сехун всеми силами хочет быть хорошим хёном для него. Как и для Чимина, даже если этот маленький красивый мерзавец больше не позволяет заботиться о нем. Раскрывая губы, Сехун желает сказать что-нибудь еще, но мысли замедляются в голове, как только впереди появляется розовый крайслер с внушительными дырами на дверях. Высокий хозяин рядом поднимает взгляд и выкидывает сигарету, выходя вперед. Их первый наркодилер, торгующий «слепой вишней». — Прекрасно, — выдыхает Чимин с раздраженным видом, заметив его издали. — Этого придурка я не стану трепать по волосам, даже не надейся. Сехун усмехается, в очередной раз влюбляясь в него заново, прежде чем слышит неприятное «приветики», сказанное низким басовитым голосом, когда Намджун подходит ближе.***
Чимин ничего не рассказал главе Ингерро, но это не спасает Чонгука от подозрений, которые давно должны были обрушиться на него. Дюнхан, второй наследник аристократов, приказавший своим людям следить за Чонгуком несколько недель назад, не питает к нему никаких теплых чувств. Обозленный из-за того, что парень из Йонсана изначально достался Джину бесплатно, он злится еще сильнее, узнав, что Чонгука назначили новым дюно. Дюнхан считает, что этого не должно было случиться. В распоряжении Джина не только личный консильери, который станет его правой рукой, когда он взойдет на престол, но и дюно — лучшая защита для короля. Все на свете дает понять, что из них двоих именно Джин станет этим королем в будущем. Дюнхан в бешенстве разбивает несколько стаканов и выгоняет всех за двери, чтобы в одиночестве сполна насладиться своим гневом. Выпивает половину бутылки дорогого виски, затем еще четверть, раздумывая, как ему избавиться от него. И внезапно резко поднимается. Чонгук — всего лишь вшивый бедняк, который выбрался из грязи, как Чонхён когда-то. Дюнхан отлично знает, как давить на таких. Выбравшись из личного кабинета на втором этаже, он движется в центральные залы Дэльи, на ходу поправляя черный галстук и блестящие наручные часы. Заявляться без приглашения к главе аристократов нельзя — все прекрасно это знают. И все же Дюнхан, как и старший господин, имеет несколько исключений из правил, особенно когда дело касается действительно важных вещей. Дюнхан приближается к железной двери и кивает нескольким громилам с пулеметом, охраняющим короля. Расступившись в стороны, они позволяют пройти, и Дюнхан делает еще один несильный вдох, прежде чем приоткрыть двери. Невысокий мужчина восседает в шикарном кресле, на его переносице сверкают маленькие очки, через которые он едва что-нибудь видит, о чем можно подумать, если осмелиться поднять взгляд на его лицо. Дюнхан низко кланяется и остается в такой позе намного дольше обычного, ожидая, когда дон Данте разрешит подойти ближе. — Дюнхан, мой мальчик, — протягивает он низким хрипловатым голосом, отрываясь от документов, но всего на мгновение. — Зачем пожаловал? — Я выяснил кое-что важное и решил, что обязан рассказать вам, ваше величество, — осторожно начинает Дюнхан, разгибаясь, и приближается к креслу для посетителей, однако садится в него лишь после позволительного жеста мужчины. Взгляд его кажется стеклянным и слишком блестящим из-за очков, прежде чем он сдвигает их еще ниже на переносицу, внимательнее оглядывая приемного сына. — Вы дали разрешение назначить нового дюно, господин? Дон немного прищуривается, давая понять, что влезать в дела второго наследника не следует. И все же его благосклонность к Дюнхану не позволяет сделать замечание. — Чонхён давно просил моего разрешения, — медленно отвечает мужчина. Дюнхан старается не морщиться при упоминании этого несносного парня, которого давно хочет вышвырнуть. — Разумеется, все это не происходит без моего ведома. В чем конкретно твой вопрос? — Ваше величество, я должен сказать, что назначенный дюно вызывает некоторые подозрения, — осторожно продолжает Дюнхан, понижая голос. — Прежде всего, этот Чонгук из Йонсана, а это может привести к не очень хорошим последствиям, если человек вроде него станет настоящим дюно и будет нашим доверенным лицом. И еще, господин… он немного напомнил мне Суджо. Взгляд мужчины вмиг меняется, затягиваясь ужасающими черными пятнами, и даже дышать он начинает с приглушенными злыми хрипами. Дюнхан замолкает и низко склоняет голову в почтительном жесте, без слов извиняясь за напоминание о Суджо. Королевская семья хорошо запомнила этого человека. Глава Дэльканто лично казнил его в залах Дэльи, как только выяснил, какие отношения связывали его и Джина, которому в то время едва исполнилось двадцать. Именно с ним Джина впервые застукали его заместители, когда они целовались в дальнем восточном зале. Джин наверняка считал, что за ним не следят, но это было чудовищной ошибкой. Джина наказали и заперли в резиденции на несколько недель, не разрешая даже спускаться на первый этаж. Глава прекрасно помнит, как пытался исправить ситуацию, вразумить его, заставить одуматься. И единственным верным решением стало поставить его перед выбором. Джина вырвало, когда ему прямо сказали, что гомосексуалист не может быть главой Дэльканто. Однако Ким Донхан зашел намного дальше в своих предупреждениях, приказав приемному сыну изменить свое настоящее имя на «Дюнхан», которое было почти созвучно его собственному, наглядно давая людям понять, кто из них имеет больше шансов занять трон после него. — И что ты хочешь этим сказать? — спрашивает мужчина через некоторое время их молчания, откидываясь в кожаном кресле. Дюнхан медленно поднимает взгляд, боясь сказать лишнее, но чувствуя, что движется в правильном направлении, ведь вопрос ориентации Джина стоит застрявшей костью в организме клана. — Чонгук соблазняет моего сына? Дюнхан давится вдохом, но сохраняет спокойствие всеми силами, отлично зная, как господин Данте реагирует на эмоциональные ответы. И все же, представляя его слова против собственной воли, он смертельно хочет сморщить лицо или прочистить желудок, испытывая слишком сильное отвращение к геям. Дюнхан с радостью пристрелил бы каждого из них при встрече, включая и этого Чонгука, в которого не сильно вглядывался издали, но в лице которого видел нечто симпатичное. Дюнхан ничего не заподозрил бы, будь Чонгук уродом или обычным головорезом с невыразительной или отпугивающей внешностью. Однако Чонгук не похож на них, исключая его нелепый нос. Дюнхан считает, что в остальном Чонгук хорош собой, и решает использовать это наблюдение, ведь прекрасно знает, что Джин всегда любил симпатичных парней. — Ваше величество, я не хочу сказать то, что может оказаться неправдой, я лишь поделился своими подозрениями касательно их отношений, — мягко отвечает Дюнхан, используя как минимум половину своей выдающейся хитрости. — В остальном вы сможете убедиться, если решите проверить мои слова. Мужчина вновь прищуривается, после чего смотрит на наручные часы и выравнивается в кресле, давая понять, что время их разговора закончилось. — Я подумаю над твоими словами, но сам ничего не предпринимай, — приказывает он напоследок, возвращаясь к документам. — Вы не должны видеться с Джином без весомых причин. Я не позволю вам поссориться и разнести Дэльи ракетами. Здесь жили намного более великие люди, чем вы двое, никогда не забывай это. Лучше сосредоточься на своих делах. Иди. Резко поднявшись, Дюнхан сильно кланяется и не произносит ни слова больше. Вооруженные амбалы встречают его снаружи, вновь расступаясь в стороны. Дюнхан задерживается возле двери на несколько лишних секунд, делая шумные вдохи в надежде наконец надышаться. В кабинете главы всегда почти нечем дышать из-за волнения. Дюнхан вдыхает снова, ощущая, что сердцебиение наконец замедляется, а пальцы прекращают бесконтрольно сжиматься. И понимает, что все сделал правильно. Джин не должен вытворять чертов беспредел в королевском доме и позволять себе слишком многое. Глава не собирался вмешиваться, поскольку дюно — личное дело наследника, но правда в том, что упоминание Суджо сильно меняет некоторые вещи.***
Искры пламени в металлических бочках вырываются наружу, нагревают вечерний воздух, сверкают оранжевым и красным цветом, немного трещат, словно извергая ругательства. Всюду выставлены грязные палатки и ржавые трейлеры, рядом с ними раскрыты шезлонги и валяются ящики. На натянутых проводах висят тряпки, чужие вещи и даже простыни. Иногда они колышутся, подхваченные легким ветром, затем замирают снова почти полностью, словно демонстрируя свое раздражающее спокойствие и отрешенность. Чонгук размышляет, смотря на них пустым взглядом, что они вполне спокойны, о чем говорит все, исключая эти темные пятна, которыми их недавно испачкали. Горящая сигарета заканчивается, и он делает последний жадный вдох, прежде чем швырнуть ее в костер, возле которого расположился. На чужом шезлонге оказывается намного удобнее, чем на ящиках, которые использовались здесь как места для задниц. Чонгук не помнит, накидался чем-нибудь на выходе или нет, но это и не имеет большого значения. Важным остается лишь то, что он все равно чувствует себя дерьмово. Как если бы накидался чем-нибудь дешевым и плохим или наоборот был слишком трезвым для всего происходящего. Иногда это ощущение настолько его выматывает, что дышать становится почти нечем, но сегодня все и без того намного хуже. Чонгук облизывает клык языком, ощущая, как смертельно хочет обсудить с кем-нибудь свои последние решения. — Я хочу выстроить империю на костях предыдущей, — медленно рассказывает он притихшему лагерю, отпивая немного пива из банки. — Вот только вместо перегона оружия или чего-нибудь еще я обсасываю наследника в его собственной ванной комнате. Представляешь, прямо в ванне, в которой я же и намыливал его блядское тело этим сраным гелем с малиной. Я нахуй на это не подписывался. Высокий парень в синей куртке напротив ничего не отвечает, но его глаза ужасающе расширены, словно он испытывает настоящий шок из-за его слов. Как знать, не всем же позволено заниматься этим с наследником крупнейшего синдиката страны. — Не веришь мне? — спрашивает Чонгук. — Джин пахнет малиной и смертью. Дышать возле него просто нечем, но я и не хотел этого знать. Всю жизнь я представлял, как увижу его и прикончу. В конечном итоге я пытался прикончить его своим же языком. Мерзкие воспоминания окутывают с каждой стороны, разогревают внутри него раздражение еще сильнее, заставляют вытащить еще несколько сигарет из помятой пачки. Чонгук злобно выдыхает и прикуривает следующую. Вспоминает собственные пальцы на горле Джина, сжимающие, но недостаточно сильно, чтобы убить его к чертям наконец. И злится еще сильнее, поднимая взгляд на соседнего парня. Белый пуховик с темными разводами на нем пропитан чем-то влажным. Чонгуку все еще хочется с кем-то поговорить, потому что он чувствует себя в полном беспорядке и дерьме, не представляющий, как исправить все это. — Какого черта я это сделал? — раздраженно спрашивает он. — Какого нахуй черта я поцеловал его и не убил? Скажешь мне что-нибудь? Или ты? — Чонгук швыряет резкий взгляд направо, замечая мужчину в ободранной зеленой ветровке и нелепой кепке с названием хоккейной команды, члены которой умерли лет двадцать назад. — Давай, объясни мне эту срань, давай! Рывком поднявшись, он ракетой подлетает к мужчине и жестко срывает его идиотскую кепку, которая неизвестно каким образом осталась на его голове после первого выстрела. И заглядывает в огромные зияющие дыры вместо его глаз, через которые почти видны мозги. — Как я мог не придушить его в настолько идеальный момент? — полушепотом спрашивает Чонгук со смертельно несчастным видом, наконец осознавая, что разговаривает с мертвыми. Час назад он ворвался в нелегальный лагерь «Equal Sign» и расстрелял десять человек, а потом еще двоих внутри дальнего трейлера. — Зачем… я… Чонгук замолкает, теряя ход собственных мыслей. Опускает взгляд немного ниже и осторожно приглаживает молнию его зеленой ветровки, которая оказывается разорвана посередине. Вонь разложения еще не появилась, но Чонгук может чувствовать ее заранее, настолько привыкший к ней за годы жизни в этой пропащей стране, что иногда неосознанно ищет ее на улице. Все вокруг всегда мертвы, шепчет он себе мысленно, отводя взгляд. Чужие вещи разбросаны по земле без всякой системы. Чужие тела — тоже. Как и все эти мерзкие, совершенно непонятные и запутанные чувства Чонгука, которые здесь тоже вместо грязи и мусора. Выдыхая, он делает несколько шагов направо и смотрит на следующее тело. Им оказывается невысокий худощавый мальчишка лет одиннадцати, лежащий на спине. Окровавленная дыра на его груди кажется явно лишней. Чонгук смотрит на его лицо, как люди смотрят на свои наручные часы, проверяя время, чтобы через секунду его забыть. Ледяной ветер заставляет немного съежиться. Чонгук закидывает дробовик на плечо, переступает через несколько лежащих тел и забирает банку пива, которая немного нагрелась возле костра. Язык и гортань ощущают неприятный дешевый привкус, но он все равно выпивает все в надежде заглушить проклятый вкус малины на языке, оставшийся из-за поцелуев Джина. Какой же он отвратительный. Чонгук всеми силами концентрируется на этой мысли, вновь и вновь повторяя ее и зацикливаясь, лишь бы не вспоминать, что в какой-то момент их грязного мокрого поцелуя он прекратил притворяться. — И что за мода пошла на цветастые пушки? — резко спрашивает он, вспоминая недавние перестрелки с Чонхёном, когда они перевозили оружие. — Тупая безвкусица, если спросишь. Расправившись с пивом, Чонгук швыряет банку в пламя и позволяет огню сожрать ее. Затем разворачивается в направлении темного леса, в котором оставил мотоцикл, и желает всем хорошей ночи, не обращаясь ни к кому конкретно.***
Инхён дрожит на грязной простыни и некрасиво плачет, сильнее сводя бедра вместе. На коже блестят тонкие кровавые линии, медленно стекают вниз, заставляющие его плакать немного громче, прежде чем его голос вновь заглушается подушкой, в которую он пытается зарыться лицом. Чонгук не обращает внимание, выглядывая из разбитого окна наружу и затягиваясь очередной сигаретой. Предплечья немного ноют из-за царапин, которые Инхён оставил ногтями, впиваясь в него и умоляя остановиться, однако Чонгук редко замечает такие вещи и явно не собирается злиться из-за них. Чаще всего его кожа не выглядит лучше по разным причинам. — Я ненавижу тебя, — полушепотом признается Инхён, наконец выбравшись из подушек, взглядом пытаясь вытолкнуть Чонгука в окно. — Я хочу, чтобы ты умер. Чонгук выдыхает дым и безразлично оглядывается на него. — Дети всегда несчастны, если вместо пожирания маминой пиццы трахаются со взрослыми. Инхён сильнее поджимает дрожащие губы, но не выдерживает: — Иногда ты почти хороший! Как настоящий хён! — кричит он, задыхаясь истерикой и бесконечной обидой, которая вскрывает его ребра и крошит кости в пепел. — А иногда ведешь себя как сраное чудовище! Чонгук прищуривается, внимательно наблюдая за ним. Раздавив окурок подошвой прямо на полу, резко срывается вперед и вмиг оказывается на матрасе, схватив парня за худощавое бледное горло. Инхён делает резкий вдох и замирает, смотря на Чонгука расширенными глазами в чистейшем ужасе, прекрасно зная, что может случиться, если вывести его из себя или сказать что-то слишком лишнее. Инхён часто ошибается, вечно позволяет себе очень многое. Чонгук никогда не отчитывает его и не наказывает, однако бывают дни, в которые рядом с ним лучше контролировать каждый вдох, решает он в отчаянии, вцепившись пальцами в татуированные руки, которые сдавливают его шею уже слишком сильно. — Я нахуй не в настроении сейчас, ясно? — предупреждает Чонгук с хриплым рычанием, которое вырывается из него на выдохе вместе с горячим воздухом, опаляющим заплаканное лицо Инхёна. Чувствуя легкий запах алкоголя, он сильнее морщится, но не смеет ничего больше говорить, молча выдерживая его злобный взгляд. — Не беси меня. Иначе вместо одной очаровательной дырки я сделаю тебе несколько. Инхён беззвучно плачет, нагревая теплыми слезами его пальцы и ладони, которые никак не отпустят. Взглядом молча просит пощадить или прикончить наконец, но не вырывается, отлично зная, что взбешенного Чонгука это заводит намного больше. Истощенный, он пытается понять, что произошло, какого черта Чонгук настолько жестокий сегодня, откуда появился этот ужасный взгляд и запах алкоголя, что заставило его глаза стать настолько черными. Инхён всхлипывает и прикрывает собственные, не желая видеть его лицо. И через секунду ощущает горячее дыхание на щеке, едва Чонгук еще сильнее приближается и жадно втягивает носом, ощущая аромат его кожи, пропитанной слезами и болью. Чонгук прекрасно знает, каким монстром его делает его кошмарное поведение сегодня, но не может просто исправиться. Все внутри него разрушается, валится вниз, все его мысли, желания, намерения, на которые он прежде надеялся. И кажется, что все разрушил его единственный неверный шаг, который неожиданно оказался шагом в кишащий демонами кратер. Выдыхая, он обреченно закрывает глаза, понимая, что нельзя отпускать Инхёна домой. И еще много других вещей делать нельзя, если признаться, но он не уверен, что справится и с ними, сохранив все оставшееся под контролем. Даже если его контроль давно превратился в руины. — Извини, — шепчет Чонгук на выдохе, внезапно прекратив злиться, потому что теперь внутри него нет ничего, кроме этих развалин. — Я не должен… обижать тебя. Инхён всхлипывает еще несколько раз с совершенно разбитым видом, прежде чем наконец приоткрывает глаза, но всячески избегает смотреть на Чонгука, желая выбежать из комнаты и одновременно заставить его загладить вину и извиниться. Чонгук умеет извиняться, если действительно захочет. Инхён хочет вынудить его делать это часами, до самого рассвета, пока не приходит к мысли, что даже тысячи извинений не заклеят его паршивое сердце, которое Чонгук давно вырвал и растоптал. Как и все в этом городе. — Не должен, — отвечает Инхён хрипловатым голосом, медленно растирая пальцами свою шею, на которой наверняка останется несколько ужасных пятен. — Чертов придурок, я почти решил, что ты задушишь меня. Чонгук хмыкает, ощущая невероятный ледяной холод при мысли, что на самом деле должен был задушить наследника. Использовать его слабость и беззащитность в королевской ванне. Джин явно не ожидал нападения. Чонгук прикрывает глаза, вспоминая, как незаметно обхватил пальцами его шею, но вопреки всему ничего не сделал, продолжая его целовать, прекращая желать его смерти. Чонгук приглушенно рычит, выдыхая, и совершенно не верит, что именно этим все закончилось.