***
Черные стволы любых размеров разложены по всему залу «Блэкдон» в хаотичном порядке. Через большие окна внутрь пробивается лунный свет, освещает оружие, заставляя его выглядеть еще более ужасающим в темноте. Выпирающие части кажутся острыми, как кинжалы, и возникает чувство, что можно пораниться, даже просто взглянув на них. И все же Чонгук не смотрит. Чонгук задумчиво затягивается сигаретой в окружении автоматов, пистолетов и нескольких дробовиков, включая королевский гатчер. Сигаретный дым исчезает над головой и вновь появляется, когда Чонгук делает очередной выдох, наслаждаясь невероятной тишиной и спокойствием. В голове немного звенит, и он вспоминает о недавней перестрелке с Чумдо, на которой завалил десять человек и даже не вымотался. Через секунду забывает, не собираясь думать о них слишком долго. Чонгук ничем не пытается оправдаться. Смерти отвратительны, однако они неизбежно дарят ощущение силы. Чувство власти. Чонгук прикрывает глаза, выдыхая дым, нащупывает лежащий рядом гатчер и обхватывает его длинный ствол. И чувствует, что смерть не притронется к нему, пока он рядом. — Вместо чего-то страшного представь рассвет, — негромко просит Санги, закрывая своим телом опустевший ночной квартал, чтобы младший ничего не видел. — Чонготти, послушай меня. Просто закрой глаза и представь. Даже самая черная ночь всегда заканчивается красивым рассветом. Чонгук не хочет ничего видеть, выглядывать за его плечи. Однако тело само напрягается, дрожа в чистейшем ужасе, шея вытягивается, а голова движется вслед за ней — взглянуть снова, найти глазами два обезображенных тела, заметить кровь на асфальте, которая в полутьме выглядит черной. И навсегда запомнить. Вообразить себе ее невыносимый смрад и почти ощутить его в реальности. На мгновение начать задыхаться, затем замереть, прекратив дышать вовсе. И вновь позволить телам исчезнуть, как только старший подвинется ближе, закрывая их собой от взгляда Чонгука, настолько неготового видеть смерть так близко. Кажется, что ее можно почувствовать — просто вытянуть ладонь и дотронуться, кончиками пальцев ощущая легкий посмертный ветер, задувающий прямо из загробного мира. — Чонготти, — вновь зовет Санги и обхватывает его лицо горячими ладонями, заставляя смотреть на себя. — Что я сказал? Сильно зажмурившись, Чонгук шумно дышит, прежде чем распахивает глаза, возвращаясь в обитель воронов. Награбленное оружие продолжает валяться рядом, окружая его и обещая безопасность. Чонгук медленно облизывается и опускает взгляд на тлеющий бычок сигареты, прежде чем она гаснет окончательно в его пальцах. Даже самая черная ночь… всегда заканчивается красивым рассветом. Чонгуку проще обозвать Санги лжецом, который всегда приукрашивал их паршивый мир, разбавляя более мягкими красками. И все же не может, даже если сейчас его рациональная часть оказывается намного больше, чем эмоциональная и безрассудная. Чонгук вопреки всему продолжает верить его словам, наконец поднимаясь с бетона и направляясь вниз. Санги всегда старался защитить его, всегда закрывал собой все ужасы. Чонгук останавливается на пороге в большой зал и замечает спящего Сонто. Выстиранное покрывало прикрывает его худощавые плечи. Чонгук медленно подходит ближе, стараясь не потревожить остальных воронов, и невесомо поправляет одеяло, чтобы мальчишка не замерзал. Санги многому научил Чонгука, но самое важное не сказал — не каждую ночь можно пережить.***
Чонгук немного опаздывает в резиденцию Дэльи, возвращаясь на закате следующим вечером. Низкочастотные звуки рычащего двигателя разносятся по всей округе, привлекая внимание людей в квартале Гурхо, в котором находятся больше всего заведений аристократов. Красивые вывески баров и клубов мелькают в полутьме синим и красным цветом. Чонгук набирает больше скорости, двигаясь четко вперед, пока вдали не появляется знакомое ограждение Дэльи. Чонгуку кажется, что каждый следующий раз его приезд сюда оказывается еще большей ошибкой, чем прошлый, и все же он всегда возвращается. Ведь дело еще не закончено. Джин, однако, больше не позволяет Чонгуку находиться слишком близко. Оказавшись в резиденции, он часто замечает его присутствие, но Джин всегда движется быстро и даже взглядом его не цепляет, проходя мимо, словно Чонгука и вовсе не существует. Из-за их дьявольского поцелуя, которого просто не должно было произойти, наверняка не хочет неприятностей и выбирает ограничивать их общение. Чаще всего Чонгук не знает, стоит злиться или нервничать, потому что действительно не понимает, о чем думает наследник. Джина ничем не понять. Занимаясь делами клана, он предпочитает делать вид, что его личный дюно находится где-то не здесь. Чонгук видится лишь с Чонхёном, который последние дни назначает для него разные задания, но ничто из них не оказывается связано с защитой короля. Чонгук действительно не понимает, что с этим делать, и его невероятно это раздражает. Встречая Чонхёна в коридоре и сейчас, Чонгук останавливается и почтительно кланяется, однако размышляет лишь о том, как быстро сможет вновь сблизиться с наследником. Их дистанция действительно вызывает в нем странные и неприятные чувства. — Я должен ехать в квартал Чанган к полуночи, — внезапно заявляет Чонхён. — Через час ты должен сопроводить Джина на званый вечер. Я всегда сопровождал его, но сегодня не выйдет. Ничего серьезного, охрана не нужна, но дюно должен быть рядом. Через десять минут поднимись наверх. Чонхён не показывает никаких эмоций, просто раздает приказы, как всегда, прежде чем привычно мягко улыбнуться и развернуться на выход, оставляя младшего в легком замешательстве и раздражении. Чонгук негромко выдыхает и сжимает пальцами гатчер, надеясь не разнести это чертово место до основания. Резко обернувшись, он направляется вглубь коридора, двигаясь невероятно быстро, словно надеясь как можно быстрее отдалиться от слов Чонхёна, зависших в воздухе черной пылью. Однако причина не в них. Чонгук раздражается из-за того, что все последние дни искал встречи с Джином и одновременно опасался ее, чтобы этим вечером она свалилась прямо на него и едва не придавила из-за этой неожиданности. Чонгук собирался провести в Дэльи несколько часов и вернуться в обитель воронов, однако теперь должен не только оказаться с чертовым Джином в одной машине, но и сопровождать на званый вечер с богатенькими крысами, каждый из которых наверняка заслуживает как минимум несколько смертей. Раздраженно заламывая пальцы, он идет наверх через десять минут и оказывается напротив личного помещения наследника. Громилы с автоматами расступаются в стороны и позволяют войти. Чонгук прекрасно помнит, чем все закончилось, когда он оказался здесь в прошлый раз. Джин приказал раздеться и слишком внимательно разглядывал его татуировки, прежде чем даже решил прикоснуться. Запах напряжения ощущается в воздухе, мягко оседает на его плечи, но Чонгук дергает головой и сильнее распахивает двери. Внутри витает приторный аромат мужского одеколона, который Чонгук давно запомнил, и никакого чужого присутствия. Медленно оглядываясь, он рассматривает мрачные стены и вновь не замечает никаких камер, прежде чем приглушенный голос Джина издали приказывает идти вперед. Чонгук чувствует легкие покалывания на коже, едва слыша его. И повинуется. Джин стоит напротив зеркала в огромной гардеробной. Изящные королевские пальцы неспешно завязывают галстук. Несколько бесконечных секунд Чонгук оглядывает его спину и широкие плечи, обтянутые белоснежной рубашкой, прежде чем встречает взгляд Джина в отражении. Чертово сердце внезапно начинает биться сильнее. Чонгук прищуривается, ощущая странное тяжелое чувство, тянущее его вниз, на этот идеальный мраморный пол. Какая-то неведомая сила накачивает его тело этим лишним весом. Через несколько секунд его колени точно сломаются, он прекрасно знает, но вопреки всему продолжает оставаться на месте. Закончив с черным галстуком, Джин оборачивается и медленно оценивает Чонгука взглядом. Внимательным настолько, что Чонгуку он чувствуется заточенным лезвием бритвы на коже. И ведь его драные вещи явно не производят хорошее впечатление. — Чонхён не приносил тебе костюм? — спрашивает Джин, и тишина между ними обрывается, заставляя его голос звучать намного более глубоким и бархатным. Чонгук вспоминает, как действительно получил элегантный черный костюм ранее, но в конечном итоге не использовал его, потому что на все важные мероприятия Джина сопровождали другие люди. Иных причин надевать его не было. Чонгук никогда не носил деловые костюмы, чертовы шикарные жилеты и выглаженные рубашки с бриллиантовыми запонками за несколько тысяч баксов, чтобы знать даже то, как завязать галстук и при этом не задушить себя. Люди из этого мира слишком отличаются от него. Чонгук едва понимает, зачем они используют несколько комплектов одежды и обуви на разные времена года, поскольку всегда ходил в одном и том же. Чонгуку действительно не пристало носить чертовы костюмы. Джин вновь задумчиво осматривает его, словно надеясь, что при следующем взгляде одежда Чонгука окажется немного чище и менее жалкой. Затем отворачивается, приближается к белым дверцам огромного шкафа и раскрывает их, позволяя заметить бесчисленные вешалки идентичных черных костюмов. Запах идеальной дорогой ткани разносится в воздухе. Чонгук неосознанно вдыхает немного глубже, ощущая, как пахнет чистая одежда, еще не впитавшая никаких капель крови и слёз. Иногда Чонгуку кажется, что Джин знакомит его с совершенно другим миром, ничем не похожим на тот, в котором он вырос. Чаще всего Чонгука это раздражает и нервирует, но сегодня в нем немного больше терпения. Изящные пальцы Джина перебирают костюмы, нежно проходятся вдоль черной ткани, мягко прощупывают выглаженные жилеты. Чонгук наблюдает за ним с мрачным выражением, желая выйти вон и одновременно остаться. Частью этого мира он никогда не станет, шепчет внутренний голос, и это Чонгуку прекрасно известно, но вопреки всему его внимание привлекают эти чертовы королевские прикосновения, с которыми Джин осматривает пиджаки, словно через подушечки пальцев надеясь выбрать подходящий размер. Чонгук мысленно прикидывает, как много всего отдали бы другие аристократы, чтобы оказаться здесь вместо него. Все на свете, наверное. Вытащив комплект из черной ткани, Джин прикладывает его к Чонгуку и задумчиво прищуривается, сканируя его взглядом, словно размышляя, стоит ли жизнь Чонгука дороже этого костюма. Затем отстраняет и выдает приказ, который на самом деле стоило ожидать: — Раздевайся. Чонгук медлит, оценивая интонацию королевского голоса. Джин произносит это настолько же равнодушно, как и выглядит, вгоняя его в раздражающее замешательство. Впрочем, выхода нет, понимает он и терпеливо выдыхает, затем хватается за края драной толстовки и тянет ее наверх, оголяя участки кожи. Вне сомнений, Чонгук не замечает, каким взглядом Джин наблюдает за ним. Каким неровным становится его дыхание, как длинные пальцы немного сильнее сжимают вешалку с одеждой, как челюсть напрягается, выдавая явную нервозность и волнение. Чонгук вспоминает их поцелуи в ванной и через миг забывает. Джин же помнит прекрасно, напряженно держит в голове, сохраняет в памяти малейшие детали того дня, который словно вновь рискует повториться, даже если начинается совершенно иначе. Джин всеми силами старался избегать этого парня в резиденции, делая вид, что Чонгука не существует. Все старания обращаются в пыль примерно сейчас, едва он опускает взгляд, замечая оголенные части бледной кожи. Чонгук раздевается, стаскивает вещи и бездумно оставляет на стойке, с которой они вмиг сползают и падают на пол. Джин ненавидит неряшливость в людях, ненавидит грязь и их равнодушие к собственному виду, однако этот парень, сочетающий в себе все эти ужасные черты, каким-то чудовищным образом не отталкивает его. Джин прекращает следить, лишь когда Чонгук расстегивает ремень с желанием снять джинсы, ободранные на коленях. Пульс становится быстрее, разгоняющий кровь по напряженному телу. Мужчины почти никогда не переодеваются прямо перед ним, особенно те, кто настолько нагло и жестко целовал его, издеваясь над его языком и губами с какой-то невероятной жадностью. Джин не хочет вспоминать это. И все же память не спрашивает разрешения, выявляя картинки этих татуированных рук, сжимающих его, этого шумного дыхания, опаляющего его шею на горячем выдохе. Джин отворачивается, давит внутри себя все непрошеные образы, все воспоминания и эмоции, связанные с этим парнем, называя их абсолютно ужасными и запретными. Джин не имеет права продолжать это помнить и вестись на Чонгука, оголенного перед ним почти полностью в его же собственной гардеробной. Ведь даже смотреть на него оказывается против всяких правил. И все же ведется, даже не глядя. Чонгук заканчивает и поднимает голову, ничего не замечая в поведении наследника, который вновь выглядит совершенно равнодушным. Человеком, который контролирует ситуацию. Чонгук чувствует, что это маска, но не может быть уверен всерьез. Джина не понять ничем. — Как вам? — решает спросить Чонгук, просто чтобы оборвать напряженные минуты тишины, нависшие над ними. В настолько шикарном костюме он чувствует себя неправильно, поправляя лацканы пиджака, но взгляд Джина молча обещает, что все вполне неплохо. — В следующий раз Чонхён отвезет тебя к моему портному в городе, сделает хороший костюм, но сейчас на это нет времени, — отвечает Джин вместо «ты стоишь всего лишь немного дешевле, чем этот пиджак, но не критично». — Через десять минут выезжаем, пригони машину к ограждению. Чонгук кивает и разворачивается, желая наконец выбраться из резиденции, и в частности из этой несносной комнаты, пропитанной запахом наследника. Джин, однако, не отпускает его настолько быстро. Властное «стоять» приказывает остановиться скорее автоматически, чем из желания быть послушным. Чонгук раздраженно замирает просто из-за того, что не ожидал это услышать. «Я тебе нахуй не ротвейлер». Джин задумчиво оглядывает гардеробную, словно ищет несуществующие вещи, которые дополнят его образ на званый вечер. Оглянувшись, Чонгук почти в бешенстве следит за ним, как вдруг наследник выдвигает верхний ящик белоснежного комода, внутри которого оказывается невероятная коллекция его наручных часов. Чонгук мрачнеет, едва взглянув на них, и даже представлять не хочет, сколько мешков с деньгами он за них вывалил. Взглядом оценивая часы, Джин выдвигает защитное стекло и снимает с подушечки черные «Rosenfeld» из новой коллекции с внушительным циферблатом. — Вытяни руку, — приказывает он. Чонгук следит за ним с неприятным чувством тяжести, прекрасно осознающий, что ни при каком раскладе не заслуживает даже видеть их. Все это не для него. — Что это? — задает он глупейший вопрос вместо всего на свете, заставляя Джина медленно поднять взгляд. — Компас, — отвечает Джин с совершенным равнодушием, но его брови немного поднимаются, демонстрируя королевское недовольство. — Часы. О мужчине многое могут рассказать его часы. Я не позволю своему личному дюно выглядеть неподобающе, особенно если он сопровождает меня на важные встречи. Надень их и не снимай без моего разрешения. В конечном итоге мне нравится, когда мужчина носит хорошие часы. Медленно опуская взгляд, Чонгук замечает изысканные часы на его собственной руке. Даже их ремешок наверняка стоит как половина картин в резиденции. И все же вынужден принять их, вытягивая руку, просто чтобы этот несносный Джин удовлетворил все свои желания и наконец отпустил его. Чонгуку осточертело находиться здесь, еще и настолько близко к нему, выдерживая все эти оценивающие взгляды, которые без алкоголя или дозы явно не пережить. И все же его взгляды — не наихудшее, ведь следующим наследник обхватывает его запястье и застегивает эти проклятые часы собственными пальцами. Чонгук задерживает дыхание, даже если Джин касается его всего на мгновение, желая застегнуть ремешок. Королевские пальцы словно заряжены электричеством, прикасаются и прошибают его насквозь, как наилучший смертельный электрошокер. Чонгук замирает в ужасном изумлении и лишь чудом не дергается, не представляющий, какого черта наследник вызывает в нем настолько сильную реакцию. Пульс становится бешеным, как из-за настоящего удара током, но всего на несколько жалких секунд. Джин быстро отстраняет пальцы и отворачивается, приказывая идти к машине. Чонгук швыряет взгляд на его спину в последний раз, желая взять дробовик и просто выстрелить, однако прекрасно понимает, что этим не спасти ситуацию. Ведь спасать ее нечем, кажется.***
Частная резиденция «Кимхва» расположена в северной части квартала аристократов, огражденная высокими металлическими прутьями, за которые никто не проникнет без приглашения. Чонгук притормаживает напротив главного въезда, следуя за шикарными тонированными машинами других гостей. Внушительные громилы с оружием оценивают взглядами гелендваген, но быстро понимают, что внутри наследник, и позволяют им проехать дальше. Чонгук замечает, насколько низко они кланяются, приветствуя короля уважением и почтением, но Джин даже не смотрит на них из машины, поправляя лацканы пиджака. Припарковав гелендваген на большой территории возле дома, залитой лунным сиянием и светом уличных ламп, Чонгук направляется внутрь следом за наследником. Коричневые стены в холле разбавлены вкраплениями зеленого: пышные декоративные растения делают обстановку менее мрачной. Квадраты черной и белой плитки на полу настолько чистые, что почти зеркальные. Чонгук оглядывается. Джин движется мягко и расслабленно, оказавшись в вестибюле, его идеальный белоснежный костюм вмиг привлекает внимание, вписываясь в атмосферу шикарных картин и роскоши. Джин направляется к кожаным черным диванам, поправляя волосы, и всех заставляет оглядываться. Призрачный запах власти и величия тянется вслед за ним, пропитывает стены, оседает нежной пылью на кожаных креслах и стаканах. Некоторые мужчины здороваются с ним поклоном, другие лишь слегка улыбаются издали. Чонгук прищуривается, ищет взглядом людей, которые смотрят настороженно, прекрасно зная, что именно они представляют опасность, однако гости выглядят совершенно безобидными. Чонгук решает, что это из-за вооруженной охраны, которая прогуливается вдоль стен огромного зала, ничем не привлекая внимание, но заставляя всех помнить, что им стоит сохранять спокойствие. Выцепив взглядом чужие автоматы, Чонгук останавливается возле дальней стены и позволяет Джину наслаждаться вечером без его присутствия. Богачи не развлекаются с простыми смертными. Чонгук пинает щеку языком, наблюдая за ними издали. Джин останавливается возле дальнего столика и начинает разговор с мужчинами, один из которых сидит в инвалидном кресле. Чонгук неосознанно поднимает взгляд выше и замечает расписанные позади них стены. Живописные узоры напоминают росписи внутри церкви. Чонгук без мыслей смотрит на изображение ангелов, их пальцы переплетаются, словно притягиваясь магнитами, на лицах — застывшее выражение скорби и обреченности. Чонгук не хочет смотреть, но продолжает совершенно бессознательно, прежде чем вспоминает заброшенную церковь в пригороде, возле которой похитил ребенка. «Каким было твое детство?» Чонгук вновь находит взглядом Джина. И внезапно вспоминает, как сильно верил, что скоро все закончится. Казни на улицах, дым из-за пожаров, бесконечные сирены, оповещающие о разборках картелей в городе. Чонгук прикрывает глаза, изгоняет мысли, но они всегда оказываются сильнее. Пальцы крепче сжимают оружие, дыхание становится неровным. Чонгук зацикливается, душится этими мыслями, начинает раздражаться. Как вдруг они все резко исчезают. Вместо них появляется приглушенная музыка. Чонгук распахивает глаза и медленно оглядывается, слыша, как играет скрипка. Высокие ноты разносятся по всему залу, но слышатся как через несколько стен, далекие и слегка обрывочные. Вдоль тела проходится теплая волна, однако пальцы остаются холодными. Чонгук сильнее сжимает их и ощущает легкие покалывания, вновь оглядываясь, пытаясь понять, откуда появилась скрипка, но нигде не видит ее. Люди продолжают разговаривать, оставаясь совершенно невозмутимыми вокруг него. Чонгук облизывается, решая, что классическая музыка вписывается в обстановку этого здания, потому никто больше не замечает ее. И не представляет, как ошибается. Вычурное лицо ангела на дальней стене, нарисованное бледными красками, внезапно начинает двигаться. Издевательски медленно, постепенно, но решительно и безвозвратно. Каждая следующая секунда заставляет его искажаться, прекратить напоминать божество, медленно уродуя его лишними линиями, ненужными новыми конечностями и ранами, которыми он покрывается, словно кровоточит изнутри стены. Ангельские глаза закатываются, прежде чем провалиться внутрь, прямо в глазницы его нежного черепа. Чонгук замирает, прекратив дышать, насмерть плененный его ужасными глазами. Эти гигантские зияющие дыры его затягивают, рвут и перемалывают, давят прямо посреди этого проклятого зала, превращая в уродливое пятно крови на полу. Застывший, Чонгук не дышит, даже не пытается, намертво прикованный взглядом к ангелу, который превращается в демона, обрастая черной обугленной кожей. Выворачивает из-за спины рога, ужасные и смертельно острые, желающие насадить на них сердце Чонгука, разорвать на ошметки. Чонгук не дышит, смотрит в эти дьявольские глазницы и проваливается тоже, падает вниз, растеряв всякий контроль, равновесие, концентрацию на реальности, которая искажается, превращается в наихудшие кошмары и иллюзии, затягивающие его в бездну. И ей просто нет конца. — Чонгук? — приглушенный знакомый голос звучит как изнутри головы, но он настоящий. Джин появляется перед его лицом, как расплывчатое белоснежное пятно, прежде чем резко становится четким, как из-за переключателя, делающего его реальным, а кишащих на стенах демонов — просто иллюзией. Чонгук дергается настолько сильно, что едва не теряет равновесие, впиваясь взглядом в наследника. Резко посмотрев за его плечо, на эти чертовы страшные стены, Чонгук приглядывается, но больше ничего не видит. Вместо зияющих клыкастых ртов и пустых глазниц вновь прекрасные ангелы. Растягиваясь по стенам, они летят навстречу остальным, преданно сцепив пальцы, на их спинах виднеются маленькие крылья. Чонгук ищет взглядом ужасы, которые видел, однако ничего даже отдаленно напоминающего их больше нет. — Все в порядке? — спрашивает Джин, как из вежливости, но на самом деле взволнованный, едва заметив бледного и испуганного Чонгука издали. — Выглядишь не очень. Чонгук переводит на него взгляд и хрипло отвечает, что все нормально, не замечая, насколько сильно дрожат пальцы. Джин многозначительно смотрит на них, словно оценивая, насколько этому парню хватает смелости врать королю в лицо. Чонгук нервно поджимает губы, заставляет себя расслабиться, но бешеное сердце продолжает долбиться в груди, как озверевшее, внушая, что чертовы ангелы изменились всерьез. Чонгук запрещает себе смотреть на эти стены, чтобы проверить, прекрасно чувствуя, что не выдержит второй раз ошибиться. Джин остается рядом, ничего больше не говоря, но явно чувствуя, что не стоит оставлять этого парня сейчас. Чонгук смотрит вниз, затем медленно поднимает взгляд, возвращаясь к реальности окончательно. Прекращая думать о кошмарах и не пытаясь разобраться в них. Всего лишь привиделось, решает он. Джин отпивает японское вино из бокала, оглядывая присутствующих, пока дыхание Чонгука постепенно выравнивается, а бездонные глаза ангела на стене прекращают казаться страшными. Вдыхая еще немного кислорода, смешанного с запахом наследника, этим сладким чертовым запахом, Чонгук выдыхает его назад, жалея, что согласился приехать сюда. — Лучше? — негромко спрашивает Джин, оглядываясь, словно состояние Чонгука может всерьез волновать его. Желая разозлиться и послать его к чертовой матери, ведь это не его чертово дело и он явно притворяется, переживая, Чонгук весь напрягается. И внезапно замечает незнакомого мужчину вдали, который решительно приближается к ним через весь зал с каким-то неприятным выражением на лице. Мрачный взгляд и заостренные черты заставляют его выглядеть недоброжелательно. Чонгук вмиг забывает о раздражении на Джина и сильнее перехватывает гатчер. Джин выглядел расслабленно, оглядывая гостей, но с приближением мужчины резко меняется. Мягкие линии челюсти напрягаются, глаза становятся темнее. Королевские пальцы, сжимающие бокал вина, давят еще сильнее и белеют из-за напряжения. Чонгук замечает все детали и мысленно обещает себе оставаться рядом несмотря ни на что, выполняя роль дюно как положено, даже если жалкие две минуты назад мечтал самолично прикончить наследника. Чонгуку больше нет разницы. — Ваше величество, приятно встретиться, очень хотел видеть вас сегодня, — низким голосом начинает мужчина, изображая искреннее восхищение их встречей, однако его черные глаза смотрят на Джина почти дико, с явным безумием, взглядом едва не срывая кожу. — Как ваше самочувствие, господин? Чонгук переключает внимание на наследника, желая заметить его реакцию. Джин выглядит отрешенным издали, совершенно расслабленным, словно это всего лишь очередной разговор о делах картеля. Чонгук же находится слишком близко, чтобы не заметить еще больше ужасных вещей: нервный взгляд, который мечется, почти загнанный, словно Джин встретился с человеком, которого никогда не хотел видеть, всеми силами избегающий разговора. Чонгук еще сильнее сжимает гатчер, настолько, что сталь нагревается в его ладонях, но все еще чувствует, что может ошибаться, просто потому что слишком часто ошибается в последнее время. Не обращая на Чонгука никакого внимания, мужчина продолжает истощать взглядом наследника, мысленно давить на него и выкачивать силы, этим же и заставляя его ответить. — Прекрасно, — наконец отвечает Джин абсолютно отрешенным тоном, отводя взгляд, явно не желая смотреть на него. — Вижу ваше восхищение, но вынужден сказать, что это не взаимно. Ядовито усмехнувшись, мужчина цокает языком, и его дикие глаза становятся еще больше, когда он выпучивает их. — Как неприятно это слышать, — медленно признается он, понижая голос и приближаясь еще сильнее, его взгляд чернеет окончательно. Выкручивает Джина наизнанку, как никто прежде не делал, вгоняя Чонгука в замешательство. — Можно было и подыграть мне, вшивая сука, забыл как должен вести себя на людях? Неужели я слабовато отодрал тебя в последний раз, что ты такой дерзкий? Джин резко поднимает взгляд. И вмиг отклоняется назад, едва успев среагировать, когда мимо него проносится гатчер, который Чонгук резко швыряет вперед. Тяжеленный приклад влетает в жирные щеки этого пидораса, настолько неожиданно и сильно, что наверняка таранит все его зубы вместе с челюстью, которая задвигается поглубже в рот. Всего секунда и он прикусывает язык из-за удара — капли крови слетают на пол, а мерзкие глаза выкатываются еще сильнее, заставляя его выглядеть комично. Чонгук выжигает его лицо взглядом, не обращая внимания даже на то, как некоторые гости оглядываются и начинают шептаться. Джин застывает немного позади, явно обалдевший его действиями, но это защита, к которой дюно готовили изначально, и нечему здесь удивляться. Мужчина шумно выдыхает, вытирает губы ладонями, из которых вытекает слегка окровавленная пена из-за прикушенного языка. Затем медленно поднимается, его взгляд холодеет, затягиваясь ледяными глыбами, однако Чонгуку насрать. Высказавший все это дерьмо Джину прямо в лицо, он легко отделался, ведь дюно наследника мог запросто использовать дробовик по назначению, а не в качестве железной биты. — Какого нахрен черта ты делаешь, сопляк? — едко усмехается мужчина, вновь вытирая кровавые слюни, которые скатываются на его воротник. — Как интересно, Джинни, ты выбираешь мальчиков… — Закрой пасть или я выстрелю, мне насрать, кто ты, — предупреждает Чонгук железным голосом, не позволяя сомневаться в своих намерениях. Размеренно выдыхая с хрипловатым звуком, мужчина внимательно смотрит на него, вытирая губы и взглядом считывая, на что этот парень способен, но не видит ничего, кроме черноты в его глазах, которой он прикроет наследника любой ценой. И его искренне забавляет это наблюдение. Чонгук слышит приглушенные голоса громил позади, охраняющих зал, которые спрашивают Джина, все ли в порядке, но сам не обращает на них никакого внимания. Смертельно зацикленный на единственной цели, вытирающей жирное лицо, он пытается осознать, что этот мясной штурм имел в виду, сказав, что отодрал Джина. Чонгук никому не разрешит разговаривать с ним таким чертовым тоном, осматривая его, как дерьмо на земле. Внутри скапливается тикающее бешенство, призывающее закончить их нелепый разговор выстрелом. Вывернуть гатчер дулом вперед и все же прикончить его, окрасив идеальные стены с ангелами его паршивыми мозгами. Чонгук прищуривается, представляя красочное убийство в каждой маленькой детали, настраивающий себя на это, прежде чем напрочь отвлекается из-за Джина. — Не приближайся ко мне, ясно? — неожиданно властно и свирепо предупреждает Джин, возвращая себе вид человека, на которого не стоит нарываться. — Я обязан встречаться с тобой при конкретных обстоятельствах и в конкретном месте. При ином раскладе заговори со мной снова и навсегда пожалеешь об этом. Я предупредил и не стану повторять дважды. Выведите его. Чонгук переводит последний взгляд на мужчину, явно недовольного вердиктом короля, однако на его лице больше раздражения, чем сожалений, словно он действительно имеет право разговаривать с наследником в таком тоне. Чонгук не представляет, чем это объяснить, прежде чем Джин обращается к нему: — Иди к машине. Чонгук оглядывается и видит, как Джин отдаляется, развернувшись, исчезает за ближайшим поворотом и явно чувствует себя отвратительно. Чонгук не представляет, какого черта всерьез кидается защищать его, но не жалеет, швыряя последний взгляд на мужчину, которого охрана выводит прочь. Черные глаза разбавлены ехидством, обещанием смерти, которое он шепчет окровавленными губами. Чонгук хочет разорвать его на части даже за это, но вместо всего на свете разворачивается и идет на выход, не желая больше находиться здесь.***
Гюрса слегка за тридцать, но выглядит он гораздо старше из-за тюремных наколок и этого черного взгляда, который швыряет в людей, как выстрелом, заставляя окружающих не чувствовать себя в безопасности. Исключая некоторых наемных убийц, которых Дюнхан встречал, именно Гюрса оказывает на него наибольшее впечатление. Всегда оказывал, как и на остальных аристократов, которые его видели. Вероятно, потому что некоторые из них знали, что господин Данте лично приказал вытащить его из тюрьмы ради прикрытой работы на картель. — Я разбираюсь в людях, понимаете, — медленно произносит Гюрса, переводя слегка заплывший взгляд на Дюнхана, сидящего напротив него, и в своих глазах позволяет увидеть блеск двенадцати лет жизни за решеткой. — Блядских дерзких щенков я чувствую за километр. Дюнхан заинтересованно прищуривается, но лишь усмехается вместо ответа, отпивая немного французского вина. Тюремные замашки Гюрса давно стали привычным делом, и все же иногда он продолжает им удивляться. Едва ли кто-нибудь в резиденции Дэльи позволяет себе слишком много грубости, чтобы можно было прекратить обращать на нее внимание. — Я слушаю, — выдыхает Дюнхан, подначивая рассказывать дальше. Из них двоих Гюрса единственный, кто посетил встречу приближенных к Дэльканто в резиденции «Кимхва». — Видел его? Гюрса криво усмехается и откидывается в кожаном кресле, вспоминая мальчишку, который приложил его прикладом дробовика прямо перед чертовым наследником. Злость накатывает волнами, липкая и тянущая где-то внизу, заставляющая челюсти бесконтрольно сжиматься. Гюрса не позволит такого отношения после всего, через что он прошел. Сильнее гомосексуалистов он ненавидит лишь блядских дерзких щенков вроде этого. — Их легко перевоспитать, — протягивает он хриплым полушепотом, опуская взгляд на свои наколки, выползающие из-под одежды. — Я не без причины занимаюсь всем этим. Джин тоже не верил, что его можно поставить на колени и заставить слушаться, но в этом блядском мире возможно все. Я справлюсь и сделаю что вы хотите, если ничего не изменилось. Дюнхан отпивает еще немного вина, внимательно оценивая эмоции по его глазам. Чонгук — действительно огромная заноза в последнее время, начиная с момента его прибытия в картель. Джин изначально не должен был заполучить человека вроде него, еще и назначить его своим личным дюно настолько скоро. Между ними явно что-то нечисто. Дюнхан должен выяснить все, что возможно, прежде чем присутствие Чонгука в доме начнет влиять и на него, как на второго наследника. Глава обещал, что разберется с ним, но он действительно не хочет ждать. Гюрса прекрасно владеет языком насилия — именно это делает его идеальной машиной для допроса. — Я пришлю людей и назначу место, — обещает Дюнхан и поднимается, застегивая пиджак. — Сделай все быстро и чисто. Ни одна крыса не должна заподозрить мой приказ, иначе все усложнится. Я не хочу снова оправдываться перед отцом, черт возьми. — Да, ваше величество, — Гюрса низко склоняет голову в почтительном жесте, обещая, что постарается сделать все в наилучшем виде. Дюнхан исчезает в полутьме зала, и он вновь вспоминает нахальное выражение Чонгука, прежде чем неприятно усмехнуться этим воспоминаниям. «Мне насрать, кто ты». — Лучше тебе действительно не знать, кто я, малыш, — негромко посмеивается он, облизывая губы с плотоядным видом, затем кивает официанту и заказывает мясо с кровью.***
Розовый «крайслер» вновь становится красивым, как новенький, без единой дыры в обшивке, полученной на перестрелке с аристократами. Намджун восхищенно оглядывает машину, не замечая никаких дефектов, ведь почти все двери пришлось заменить вместе с капотом. Вспоминая о них, он переводит взгляд правее и замечает разбросанный автомобильный мусор. Приехав в мастерскую около полудня, он попросил парней убедиться, из какого конкретно оружия стреляли больше всего. И не ошибся — аристократы заимели себе парня, который неплохо использует дробовик. Оказавшись внутри машины и включив бодрый рок по радио, он выезжает наружу, ритмично дергая головой и подпевая известный хит. Через десять минут сверкающие вывески Мёндона остаются позади, машина движется в квартал Чанган, на территорию клана Ингерро, где на самом деле полно интересных заведений. Намджун закуривает и высовывает руку в опущенное окно, стряхивая пепел, и замечает некоторые цветастые клубы, которые здесь явно лучше, чем в квартале аристократов. Намджун молча обещает себе наведаться в какой-нибудь из них, если его идея окажется верной. Глава Ингерро всегда щедро вознаграждает людей за ценные сведения о своих врагах. Миновав еще несколько зданий, он заворачивает на территорию резиденции Ингерро и медленно проезжает охранный пункт, прежде чем выключить двигатель. Розовый «крайслер» никогда не вписывается в ряды припаркованных у дома внедорожников и мерседесов, сверкающих на солнце. Намджун с усмешкой оглядывает машины, обводя любовным взглядом собственную, затем идет внутрь. Высококлассные боевики в вестибюле приветствуют его незаметным кивком. Намджун нередко приезжает сюда, привозя с собой что-нибудь особенное. И сегодня, он чувствует, его информация окажется еще интереснее для Ингерро, чем прежде. Намджун неспешно поднимается наверх и останавливается в большом холле, ожидая, когда глава освободится, слишком занятый в последнее время. Через десять минут двери наконец распахиваются. Из кабинета выходит незнакомый мужчина, оглядывается и вновь кланяется Хосоку, демонстрируя почтение, прежде чем быстро исчезнуть на лестнице. Намджун заинтересованно прищуривается, затем кланяется тоже, едва их взгляды с Хосоком встречаются. В этом здании легко получить пулю, если вести себя недостаточно уважительно, и неважно, с какой информацией ты явился. — Выяснил что-нибудь? — спрашивает Хосок, не желающий тратить время впустую, затем оборачивается к двери, приглашая Намджуна в кабинет. — За мной, расскажешь здесь. Намджун заходит внутрь и вытаскивает из кармана вишневый леденец, чтобы резким движением закинуть за щеку. — Вчера мои парни наконец пробили их всех, — рассказывает он, перекатывая на языке приятный привкус. — Все новобранцы обычные, ничего интересного, но один из них выделяется. Сегодняшним утром мне наконец доложили о нем. Раньше никакой инфы не было. Хосок жестом просит продолжать и закуривает прямо в кабинете, выдвигая из стола хрустальную пепельницу в виде черепа. — Чонгук, двадцать четыре, недавно вернулся в город, — хмыкает Намджун. — Именно его назначили дюно старшего наследника. Использует дробовик из коллекции оружия, которое они хранят только для дюно или высшей охраны. Без понятия, чего этот парень добился, но его назначили как-то слишком быстро. — Я слышал о нем, — отвечает Хосок, вместе с сигаретным дымом выдыхая и легкое разочарование, ведь Ингерро это уже выяснили. — И чем же он выделяется? — Чонгук выжил во время резни в Чунпхэ, — заявляет Намджун и слегка прищуривается, искренне довольный своей информацией. Не выдерживая, Хосок медленно оглядывается. — Что ты сказал? — Все верно, мой господин, — усмехается Намджун, пожимая плечами. — Выживший из ресторана «Dunkel» в самом центре Чунпхэ, куда прилетело два снаряда. Как вы помните, аристократы вычистили все здания, перестреляв людей, и вытаскивали трупы, но живых находили тоже. — Всех живых добили там же, если они двигались, — напоминает Хосок, выдыхая дым. — Остальных… И внезапно замирает. — Вы правы. — Намджун становится непривычно серьезным для себя. — Остальных, над кем аристократы хотели поиздеваться, они вывезли к себе в резиденцию, в свои пыточные камеры. И все же не всех. Человек восемь забрал Йоггун, как вы помните. Горящая сигарета выпускает остатки дыма, прежде чем Хосок давит ее в хрустальной пепельнице. Внутри расползается тяжелое, неприятное чувство, заставляющее вспомнить времена войны. Хосок на мгновение прикрывает глаза, собираясь с мыслями, изгоняет все чувства, но иногда с ними непросто справиться. Накидываясь на его спину, как оголодавшие звери, они вынуждают вспомнить не только бесчисленные смерти членов Ингерро, которых убили эти чертовы аристократы, но и личные потери, которые никогда больше не вернуть назад. Мертвые не возвращаются к жизни. Резко поправив полы пиджака, Хосок шумно выдыхает, приказывая себе закончить их разговор. И никогда больше его не продолжать. — Йоггун всех прикончил, кого забрал, — мрачно напоминает он. — Их всех искалечил, выпустил кровь и вырвал глаза, чтобы его никто не запомнил, если даже после этого выживет. Вспомни, какие изуродованные трупы нашла полиция. Им всем пизда. — Всем на первом этаже, но некоторых он держал внизу, под зданием, — поправляет Намджун, вновь заставляя Хосока испытать дрожь. — И этих людей… — Внизу были члены Чергонн, которых Йоггун напоследок оставил, но и они все сдохли, причем еще более мучительно, — вставляет Хосок и рывком разворачивается, желая вытащить крепкий виски из серванта, ведь Намджуна явно не заткнуть, но без алкоголя обсуждать это невозможно. — Не понимаю, на что ты нахрен намекаешь. Чонгук имел отношение к Чергонн? Чонгук выжил и выбрался из блядского подвала Йоггуна, в котором все сдохли? Намджун выдерживает немного молчания, прекрасно замечая, каким раздраженным становится глава, но не может просто уйти, не закончив рассказ, за который он его настолько щедро может вознаградить. — Квартал Чунпхэ контролировали несколько камер на зданиях, две из них уцелели после взрывов, — медленно продолжает Намджун, наблюдая, как Хосок заполняет стакан алкоголем. — Вы же знаете, что из них потом вытащили запись того получаса, когда аристократы вытаскивали живых. Большинство расстреляли на месте, но некоторых погрузили в машины, включая и грузовик Йоггуна. — И что? — рыкает Хосок, прежде чем сделать жадный глоток обжигающего виски. — Я видел записи. Всем жертвам надели мешки на голову. Даже федералы никого не опознали на этих записях, пока не нашли их тела. — Людей неплохо выдают татуировки, честно говоря, — внезапно усмехается Намджун. Чудовищно медленно оглядываясь, Хосок почти может чувствовать, как шея пульсирует из-за напряжения, силой заставляя голову вращаться. Намджун привычно усмехается, как и всегда, если знает что-нибудь ценное, особенное, чем может поделиться за деньги. Хосок без эмоций смотрит на него, мысленно решая, выгнать его сейчас или осыпать бриллиантами, если он прав. Испытывая тысячу сомнений, он считает, что Намджун чертовски ошибается, однако что-то глубоко внутри подсказывает, насколько близко он к правде на этот раз. Вдыхая тяжелый воздух кабинета, Хосок внезапно понимает, что едва может выдохнуть. Виски нагревается в стакане, но он напрочь забывает о нем в собственной руке. — Если скажешь, что парня с татуировками Чонгука швырнули в грузовик Йоггуна и пытали, но он выжил, то не сможешь забрать свои слова назад, — предупреждает Хосок мрачным тоном, из-за которого его голос кажется намного ниже. — Ведь если это правда… значит, Чонгук его видел. Намджун прищуривается, осознавая, что глава наконец воспринимает его всерьез. Всем известно, что сумасшедший маньяк Йоггун выдирал глаза своим жертвам или заливал их кислотой, но у Чонгука они явно остались. Даже аристократы не знали, как он выглядел, потому что их разделяли еще человек десять, связывающих Йоггуна и главу Дэльканто. Их выслеживать было бессмысленно, Хосок неоднократно пытался, используя самые жестокие и изощренные методы вытащить из них правду. Все было напрасно. Йоггун — призрак, невыносимый кошмар этого города, который всегда славился своей ожесточенной расправой над всеми, кого похищал. Йоггун всегда убивал их, однако исключения были тоже, когда он отпускал людей намеренно, чтобы они рассказали о его зверствах полиции и чужим кланам. Вспоминая это, Хосок наливает себе еще виски, прекрасно зная, что не выдержит продолжения. Выслеживавший этих людей, жертв, которых он отпустил, Хосок никогда не получал от них всей правды о внешности Йоггуна, чего не получала и полиция. Ведь Йоггун всегда выдирал им глаза. — Чонгук не может помнить, как он выглядел, даже если это правда, — через время выдыхает Хосок, ощущая, как призрачная надежда выяснить правду медленно исчезает, растворяясь над головой как дым. — Чонгук просто не может. Намджун оценивает его взглядом, предполагая, насколько это важно для него, однако не знает всех деталей. Не представляет, что на самом деле двигало им все эти годы, когда Хосок пытался найти Йоггуна или людей, которые его знали. Намджун просто помнит, что за информацию о нем глава Ингерро может осыпать деньгами, и это движет им, заставляет рассказывать дальше, преодолевая любопытство спросить, что случилось. Хосок выглядит как человек, который сделает все в попытках найти Йоггуна. — Люди, которых он отпускал, помнили какие-то вещи о нем, — замечает Намджун, но говорит с осторожностью, словно движется вдоль заминированного поля, прекрасно чувствуя, как Хосок напряжен. — Чонгук тоже может, разве нет? — Исключено, — мрачно отвечает глава, разглядывая виски на дне стакана. — Йоггун не просто издевался над людьми в своем доме. Йоггун разрушал их, разрезал живьем, вытаскивал из них все, что можно. И даже если Чонгук тот самый выживший парень, который вырвался из его клетки, то в его голове наверняка полный беспорядок. Чонгук скорее всего даже не помнит, что его похищали, не помнит ничего о квартале смерти и явно не представляет, как выглядит Йоггун, потому что запомнить это и остаться в здравом уме просто нельзя. Я нахрен знаю, что говорю. Люди могли выжить, но Йоггун настолько их искалечил, что они навсегда останутся ебаными инвалидами, даже если их конечности не пострадали. Немного склоняя голову набок, Намджун прищуривается, размышляя, из-за чего Хосок внезапно выглядит несчастным, обсуждая это, однако правда оказывается намного глубже и дальше, чем он может представить. — Я бы решился найти Чонгука и задать несколько вопросов, если вам это действительно нужно, — предлагает Намджун напоследок, расправляя плечи. — Ясное дело, это непросто, раз он дюно блядских аристократов, но я могу выследить его для вас. Вместо ответа Хосок задумчиво прищуривается, но заметно, как сильно он сомневается в этой идее. — Иди, — выдыхает он в итоге и разворачивается, не желая его больше видеть. — Я должен все обдумать, жди моих сообщений. Через полчаса увидишь приятные цифры на своем счете. Их окажется в двадцать раз больше, если ты не ошибся по поводу этого парня. Резко отступив к двери, Намджун салютует прощальным жестом и низко кланяется, прежде чем вернуться в большой холл, оставляя слишком мрачного и напряженного Хосока в полном одиночестве. Раскрыв дверцы дальнего комода, защищенные цифровым замком, он нащупывает документы в блестящей черной папке и вытаскивает, слыша, как шумно начинает биться сердце. Распаковав их, нервно пролистывает, прекращая моргать, и наконец находит нужные, среди которых спрятаны несколько старых снимков. Едва заметные отпечатки его пальцев на них похожи на грязь, размазанные и некрасивые, однако Хосок прекрасно помнит, что это из-за его слёз, которые каждый раз прожигали эти снимки, едва он их находил. Красивое и болезненно знакомое лицо смотрит на него из фотографий, навеки застывшее, словно запертое в тюрьме, в которой время просто остановилось. Хосок с нежностью приглаживает его пальцами, впивается в него жадным взглядом, мысленно умоляет немного пошевелиться, глупо и вновь безрассудно пытаясь верить, что мертвых можно вернуть. Даже если прекрасно знает, что нельзя, каждый раз хочет верить, разглядывая эти снимки, прежде чем кислород застревает в горле настолько, что он едва может дышать. — Я найду этого зверя любой ценой, — полушепотом клянется Хосок, влажными глазами цепляясь за образ человека, навсегда красивого, а не того, каким он стал после издевательств Йоггуна. — И сделаю с ним то, что он сделал с тобой. Любой ценой нахрен, слышишь?***
Чонгук сильно затягивается и закидывает дробовик на плечо, оглядывая безлюдный квартал, в котором его оставили вместе с машинами аристократов. Визжащий ветер поднимается, затем стихает, превращаясь в легкие касания, щекочущие его пальцы. Слегка дрожащие, они бесконтрольно сжимаются, но расслабляются вновь слишком быстро, чтобы можно было заметить. Чонгук многих вещей не замечает. Даже очевидных и страшных в собственном поведении, состоянии, которое может меняться вне зависимости от обстоятельств. Чонгук ничему не придает значения. Чонгук не хочет ничего анализировать. Вновь замечая расплывчатые черные тени, скользящие за машинами, как облака густой пыли, он воспринимает их за обман зрения, а не иллюзию, которая всюду преследует его. Чонгуку проще ничего не замечать. И все же иногда не выходит игнорировать абсолютно все. Раздраженно выдыхая, Чонгук затягивается в последний раз, прежде чем раздавить сигарету, против воли вспоминая недавние события. Джин общался с каким-то чертовски мерзким козлом в резиденции Кимхва, но явно готов был выдержать любые оскорбления, чего не позволил бы себе в присутствии остальных. Чонгук заламывает пальцы, размышляя, что именно связывает их. Мужчина жрал его взглядом, а наследник стоял, просто терпел и выглядел настолько непохожим на себя прежнего, что почти казался кем-то другим. Чонгук слепо оглядывает машины, принимая решение просто забыть это, однако многие вещи теперь слишком странные. Даже если Чонгуку приятно знать, что Джин не бессмертный и что ему можно сделать больно, он вопреки всему чувствует, что все это неправильно. Визжащий ветер вновь поднимается, швыряет в его лицо облака пыли, разгоняет по обочинам всякий мусор. Чонгук прикрывает глаза, зацикливается на воспоминаниях, вытаскивает их из головы насильно, желая разобраться, и чувствуя, что Джин начинает значить для него все больше с каждым следующим днем. И это неправильно. В любой из возможных вселенных неправильно, как бы сильно он ни пытался делать вид, что все в порядке. Чонгук чувствует, как сильно ошибается, воспринимая это не всерьез. Чонгуку кажется, что все это даже… — Ну, как тебе, привыкаешь к нам? — слышится незнакомый голос откуда-то справа, вытаскивающий его из мыслей. Чонгук медленно поднимает взгляд и видит высокого парня из числа охраны картеля, держащего автомат. Все остальные вместе с Чонхёном скрылись в здании через улицу, выполняя личный приказ главы все здесь зачистить, оставив их двоих караулить машины, словно каким-то идиотам может прийти в голову ненормальная идея о нападении. Чонгуку кажется, что все это даже… — Как я слышал, ты здесь недавно, — заинтересованно продолжает он, приглаживая автомат и сильнее оглядываясь. — Иногда я видел тебя в коридорах, честно говоря, среди нас ты как белый ворон. Все это даже… — Кстати говоря, капитан Идо рассказал мне… «Да ты блять заткнешься или нет?» Раздраженно закатив глаза, Чонгук резко поднимает дробовик и стреляет ему в лицо. Мозги разлетаются в стороны вместе с частями плоти, пачкают асфальт возле машин. Кровавая лужа расползается по земле, быстро и стремительно, впитывается в пыльные шины внедорожников, привлекает внимание. Чонгук без мыслей смотрит на кровь несколько секунд и замечает в ней отражение луны, висящей в черноте наверху. — Пиздишь слишком много, — объясняет Чонгук с некоторым опозданием, приближаясь к телу, после чего наклоняется и выворачивает его карманы. Люди из числа охраны Дэльи всегда имеют при себе ключи от главного кабинета видеонаблюдения. Чонгук легко нащупывает их и забирает, прекрасно зная, что давно должен наведаться в эту часть резиденции. Внутри наверняка немало ответов на все, что его беспокоит в последнее время, включая и это странное поведение наследника. Чонхён вместе с остальными возвращается через полчаса. Как самый внимательный из всех, он оглядывается и спрашивает, куда делся второй парень. Чонгук отвечает, что он вернется позже, вспоминая, как скинул его тело в ближайшую канализацию. Чонхён прищуривается, словно может читать его мысли и видеть ложь, однако ничего больше не спрашивает. Развернувшись к машине, он идет прямо по лужам крови, незаметным в полутьме улицы, и забирается внутрь. Чонгук хмыкает, осознавая, что даже Чонхён запросто ведется на вранье, и неважно, как много вещей он может заметить в любое другое время. Все они люди в конечном итоге. Стальные ключи приятно холодят пальцы. Чонгук сильнее сжимает их в кармане и забирается в машину следом за остальными.***
Джин может бесконечно обманывать себя, как и врать другим, притворяясь равнодушным, но правда заключается в том, что каждый день ему все сложнее цеплять на лицо маски, изображая человека, которым он никогда не являлся. Оставшись в личном помещении резиденции на закате, он последние два часа ничем не занимается. Разобравшись с некоторыми делами и просмотрев отчеты о перевозе оружия, Джин хотел заняться и остальным, с чем должен покончить к концу месяца, выполняя обязанности наследника картеля как следует, но просто не может. Весь его стол завален документами, выписками и чеками, которые выпрашивают внимание, но он смотрит на них совершенно невидящим взглядом. Впервые за долгое время настолько задумчивый и ощущающий одиночество, он раздражается, но прийти к настоящему гневу не в силах. Джин слишком вымотался, изображая разных людей, и не заметил, что его настоящего давно нет среди них. «Что, неужели я слабовато отодрал тебя в последний раз, что ты такой дерзкий?» Джин болезненно сглатывает, вспоминая встречу с Гюрса во всех ее тошнотворных деталях. Являясь прекрасным в своей области, он никогда не драл его слабовато, каждый раз стараясь причинить еще больше боли, пытаясь придушить еще сильнее, выдрать из него все живое и вышвырнуть на землю. Джин прикрывает глаза и сильно потирает их пальцами, надеясь забыть его последние издевательства, но они становятся только ярче в памяти. Джин негромко выдыхает, шепчет приглушенное «хватит» пустоте комнаты, которое кричит каждый раз перед ним, но всегда мысленно. Вслух произносить это нет никакого смысла, как никогда и не было, едва они начали встречаться. Люди вроде Гюрса всегда воспринимают «хватит» за «сильнее». Джин медленно поднимается из-за стола, когда за большими окнами восходит полнолуние. Движется вглубь комнаты, не освещенной ничем, кроме лунного сияния, и присаживается в кресло перед зеркалом. Отражение кажется немного уставшим, немного измотанным и одиноким, каким он и ощущает себя большую часть времени в этом здании. Особенно в моменты вроде этого, как только Гюрса вновь напоминает о себе, как чудовище, выползая из его кошмаров, чтобы в реальности тоже прикончить. Джин никогда не позволяет ему собой насытиться, однако каждый раз их маленькая двухчасовая война оставляет все больше трупов, на которые Джин распадается, прикованный к изголовью его кровати. Капитуляция невозможна, напоминает он отражению, всматриваясь в него, как в совершенно незнакомого человека. Сражайся или умирай — иных вариантов нет. — Не надейся, что я дам тебе передышку, — серьезно говорит Джин отражению, смотря внимательно и не моргая даже. — Играй ради отца, пока не сдохнешь, а там посмотрим. Иначе нельзя. «Закрой пасть или я выстрелю, мне насрать, кто ты». Чонгук, напоминающий скорее демона, чем человека, вспоминается внезапным образом, который защитил его настолько легко и решительно, что Джин все еще испытывает странные чувства. Прищурившись, он задумчиво поправляет волосы, разглядывая свое отражение, словно в этих чужих глазах может найти все ответы, но они явно не там. Чонгук сильно отличается от остальных. Джин может чувствовать это даже на расстоянии, и действительно не знает, как относиться к этой правде. Чонгук вопреки любым запретам защитил его, действовал, даже не представляя, кем является Гюрса и из-за чего позволил себе все эти жестокие слова. Джин отводит взгляд немного ниже и медленно облизывает губы. Чонгук раскрывается с совершенно неожиданной стороны, которая обещает быть впечатляющей, и все же она приносит сомнения, заставляя думать, каким неуправляемым может стать этот демон, если вырвется. Выше поднимая взгляд, Джин вновь рассматривает себя в отражении. Затем медленно выдвигает верхний ящик комода и прощупывает содержимое, вслепую перебирая документы и все остальное, прежде чем пальцы касаются гладкой поверхности. Цепляя ее сильнее, он останавливается, практически переставая дышать. И все же не выдерживает. Вытащив небольшой предмет из ящика, надежно спрятанный от всего мира, и в первую очередь от себя самого, он опускает на него взгляд. Вишневая помада смотрит на него в ответ, едва использованная, но надолго забытая здесь. Джин действительно долго не смел прикасаться к ней, но всякое терпение имеет предел. Иногда он просто обязан разрешать себе побыть немного настоящим. Человеком, которому в этом мире не рады, но вопреки всему все еще существующим. Даже после бесчисленных попыток самоистребления. Раскрыв колпачок, Джин вновь поднимает взгляд на отражение, но почти вечность не двигается, мысленно отговаривая себя, мысленно называя ужасными словами, шепча им обоим, как это неправильно и безумно. Все равно не выдерживает. Вишневая помада — его любимая. И неважно, что никто его с ней никогда не видел. Джин придвигается ближе к зеркалу и медленно красит губы, слегка приоткрыв их и едва дыша. Боясь ошибиться, но невероятно сильно желая этого. Отражение заметно преображается, даже если выглядит слегка испуганным, напряженным и даже растерянным. Джин движет кистью дальше, касается помадой губ, наносит ее еще сильнее, красочнее, заставляя себя выглядеть так, как хочется. Выявить наконец собственную душу, разрешить ей проявиться, втянуть немного свежего воздуха, остаться с ним ненадолго, прежде чем он вновь изгонит ее. Джин заканчивает, немного причмокивает губами и откидывается в белоснежном кресле, оглядывая себя. Из отражения на него смотрит совершенно другой человек. Цепляя пальцами черные волосы, он немного растрепывает их, заставляя выглядеть сексуальнее, прикрывая его брови и глаза. Чувство странное, непривычное, но слишком желанное, необходимое ему, особенно в последние дни. И дышать становится немного легче. Джин прикрывает глаза и просто наслаждается тишиной, слыша равномерное тиканье настенных часов и завывающие звуки с улицы. И просто дышит, кожей ощущая перемены, которые ему чертовски нравятся, но которые, к сожалению, никогда не станут реальностью. Им это не позволено. Джин сидит без движений еще немного, прежде чем приоткрывает глаза, вновь выдвигает верхний ящик и вытаскивает салфетки. Какими бы прекрасными ни были новые ощущения, это всего лишь какая-то дурость, которую он изредка может позволить себе, игриво и совсем ненадолго, пока не вспомнит, что давно взрослый мальчик. Джин прекрасно знает, что взрослые мальчики вроде него не должны поддаваться глупостям. Иначе все разрушится. Пылью обратится и никогда не воскреснет. Больше не смотря в отражение, он вытирает губы, пачкая несколько салфеток, прежде чем вишневый привкус исчезает окончательно, оставшись лишь воспоминанием. Запретным, как и все остальное. — Смешно, — шепчет он, рассматривая испачканные салфетки, все бордовые, даже почти красные, словно у него внезапно началось кровотечение. Джин невесело усмехается, цепляя их пальцами и выкидывая в контейнер под столом. Джин прекрасно знает, как давно кровоточит, но это не имеет значения.***
Ледяные ключи в кармане приказывают двигаться дальше, не оглядываясь, не вспоминая, как много в коридорах камер видеонаблюдения, которые с легкостью заметят неладное. Чонгук заворачивает в следующий коридор, залитый тьмой лишь наполовину, вдали освещенный настенными светильниками. Мрачные стены Дэльи в этой части здания выглядят еще страшнее, как живые, и почти дышат, впитывая все его напряженные взгляды и страхи. Чонгук старается не дергаться, слыша неразборчивые голоса издали, напоминающие шепот призраков, и решительно движется вперед. Пустынные залы оказываются приоткрыты — через щели некоторых дверей можно разглядеть вычурные картины, привычные кожаные диваны и статуи ангелов, плачущих над черным напольным покрытием. Чонгук не хочет думать, сколько кровавых казней произошло в этих залах, особенно в дальнем, сейчас закрытым на большой замок, но явно самым популярным среди аристократов. Дыхание немного срывается, затем вновь становится равномерным. Еще несколько поворотов и он окажется в охранном блоке, в котором разыграет сцену и скажет, что перепутал эти чертовы коридоры, если охраны там окажется слишком много. Чонгук вращает запястьем, заворачивая налево, движется к внушительной лестнице и поднимается наверх, надеясь, что никто не решит его остановить. Дюно имеет право находиться на королевском этаже — приятная особенность его нового положения. Вращая ключи в кармане, он прислушивается, немного останавливается возле первых дверей, прежде чем пойти дальше. Кровавые стены молча следят за ним, шепчут предупреждения, напоминают, как легко здесь лишиться головы. Чонгук неосознанно напрягается, но смотрит четко вперед, не собираясь вестись на их запугивания. Ключи царапают пальцы, цепляются за фаланги и прикусывают, оставляя маленькие царапины на коже. Чонгуку проще отвлекаться на это, чем всерьез осознать, какие кошмарные вещи сможет увидеть на записях камер, если действительно доберется до них. Кровавые стены разрастаются, становятся выше еще на несколько метров, словно вытягиваются ввысь, пульсируя, вдыхая и размеренно выдыхая тяжелый воздух. Чонгук весь напрягается, пытаясь не реагировать, но прекрасно чувствуя, как дышать становится сложнее, словно Дэльи осознал его намерения и теперь выталкивает вон, страшит приглушенными звуками из-за стен, приказывает выметаться. Чонгук слепо движется дальше, краем зрения замечая черные пальцы, кривые и тонкие — они кидаются к нему с каждой стены, пытаясь схватить за куртку и придушить, не разрешая идти дальше. Чонгук движется быстрее, слыша, каким бешеным становится сердце в груди, верящее всем ужасам, которые на самом деле нереальны, просто выдумка, игры его измотанного мозга, кажущиеся настоящими лишь на мгновение. Однако им нельзя не верить. Чонгук почти начинает задыхаться, окутанный кровавыми стенами, которые его затягивают, прежде чем следующая дверь напротив внезапно распахивается. Кривые пальцы вмиг исчезают, кислород на этаже становится легким, ангелы прекращают плакать, запертые в огромных залах. Чонгук неровно дышит, вспотевший и испуганный. Впивается взглядом в открывшуюся дверь, из-за которой сочится свет, и внезапно понимает, что это личное помещение наследника. Джин выходит наружу и вмиг замечает его. Из-за полутьмы его черты лица выглядят немного острее, чем раньше. Чонгук болезненно сжимает ключи, смотря на наследника, и ничего не произносит, ничем не пытаясь оправдать свое появление. Джин тоже ничего не спрашивает. Всего лишь немного хмурится, оглядывая парня, который сливается с чернотой коридора. И вновь напоминает демона. Чонгук без единой мысли смотрит на него, кажется, целую вечность, прежде чем Джин отступает немного назад и облизывает губы. Взгляд Чонгука непроизвольно опускается на них. И замечает, что сегодня они немного припухшие, что можно видеть даже на расстоянии. Сердце начинает двигаться быстрее и вибрировать, отдавая пульсацией в шею. Чонгук прищуривается, осознавая, как неправильно смотреть на них, как неприятно находиться с этим человеком настолько близко, но вопреки всему остается на месте без всяких движений. Джин среди черноты выделяется неуместно ярким пятном света — привычный белый костюм почти светится. Чонгук знает, как легко заметит любые его движения, если наследник решит отойти или же приблизиться. Однако не замечает даже собственные, просто в какой-то момент осознает, что расстояние между ними стало вдвое меньше. Джин пахнет чем-то вишневым и слишком сладким. Чонгук неосознанно втягивает носом глубже, остановившись в считанных сантиметрах от королевского лица, которое замирает тоже, насмерть вцепившись в него взглядом. Черные глаза недоверчивые, темные, почти непроглядные, как самые глубокие кратеры, в которых никогда нет света. Испуская неровный выдох, Чонгук заглядывает в них и предательски вспоминает их поцелуй. Совершенно глупый и необдуманный, напоминающий ошибку, совершать которые для него сродни смерти. И все же вспоминает. Эти приторные сладковатые губы, королевский запах, прикрытые глаза и мягкие полустоны, из-за которых мозги отключаются, словно кто-то выдернул здравомыслие из розетки. Чонгук вновь опускает взгляд, оглядывает их, мысленно приказывает себе развернуться и выйти вон, не прикасаться, не пытаться разобраться в этих странных ощущениях под кожей, которые наизнанку его выкручивают. Чонгук цепенеет, прекращает дышать вовсе. Джин ниже опускает глаза, тоже смотрит на него, тоже наверняка сражается с демонами, противоречиями, выматывающими страхами и болью, которая в груди расползается, как жидкая лава, приказывающая отвернуться и одновременно нет. И какой же он сейчас невообразимо красивый. Как никто прежде. Высокий и прекрасный, наполовину владыка этой страны, наполовину ком оголенных нервов и выматывающих сомнений, блестящих в его глазах искрами. Чонгук просто не может этого вынести. Вытащив из головы все оставшееся, Чонгук решает, что просто ошибается, испытывая влечение к наследнику криминального синдиката. Все это очередная иллюзия, обман, игры его больной души и сердца. Чонгук придвигается ближе, концентрируется на этих мыслях, смешных оправданиях, смотря на чертовы королевские губы, прежде чем медленно и едва весомо накрывает их своими. Чудовищно медленно на этот раз. Кожа вмиг вспыхивает пламенем, и его прошибает током вдоль всего позвоночника. Чонгук шумно выдыхает, едва целуя Джина, словно в любой следующий момент он пырнет его катаной. Джин не двигается, застывший и явно обалдевший его действиями, которые вновь вытаскивают из-под него землю. И его бездействие заставляет Чонгука двигаться решительнее. Мысленно называя это шуткой, чем-то несерьезным, ненастоящим, как всегда, он давит сильнее, вынуждает королевские губы приоткрыться. И вмиг врывается языком глубже. Искры вспыхивают перед глазами, заливают пятнами стены, блестят слишком сильно внутри и снаружи, чтобы вынести, оставшись в здравом рассудке. Чонгук просто не может. Джин принимает его, немного склоняет голову набок и резко хватает за волосы, сжимая их настолько сильно, что все в Чонгуке пульсирует, разгораясь настоящим пламенем, которое не потушить ничем. Гораздо проще назвать это шуткой. Зацикливаясь на невыносимой сладости его губ, на его шумном дыхании, Чонгук решает, что Джин привлекает его лишь из-за того, что выглядит шикарнее любой шлюхи. И этим же беспощадно обманывается. Джин привлекает его всерьез, выпускающий из груди эти горячие выдохи, опаляющие лицо Чонгука пожаром. Джин зацикливает его на себе, сильнее сжимая за волосы, натягивая их и едва не вырывая, притягивая парня еще ближе, распахивая губы сильнее с желанием получить больше ласки. Этих чудовищных поцелуев, его дыхания. Чонгук не замечает, как тяжело начинает дышать, врываясь в него языком еще глубже и злее, настолько, чтобы в голове перевернулись все мысли, исчезли все страхи, все ненужное, что может остановить. Чонгук ведется на него, этого короля, потрясающе красивого и сладкого, но напоминающего скорее казнь, чем вознаграждение. Чонгук ведется на него, целуя и чувствуя, как чудовищно сильно хочет больше. Задыхаясь, он делает несколько шагов и резко прижимает его к стене. Багровые стены вновь слегка пульсируют, немного блестят, словно вымазанные венозной кровью. Джин рвано выдыхает, на миг отстранившись, возвращается на землю, к реальности, однако Чонгук не желает отпускать его. Явно не сейчас. Впившись в него жестким поцелуем, он давит еще сильнее, испытывает его, прикусывает вишневые губы, не останавливается. Вытаскивает из него приглушенные выдохи, шумные и горячие, прежде чем они превращаются в потрясающие полустоны, которыми он швыряет Чонгука в бездну, не спрашивая, не пытаясь спасти. Чонгук хрипло рычит, чувствуя, как все вращается, гаснет и вновь загорается, оглушающе тикает, как взрывчатка прямо на стене. Джин может взорваться, шепчет внутренний голос, приказывающий быть осторожнее, опомниться, оставить его в покое. Чонгук и его не слышит. Чонгук сейчас и вовсе ничего не слышит, не помнит, смертельно зацикленный на единственном человеке во вселенной, которого целовать нельзя. Джин отстраняется и рвано выдыхает его имя вверх. Бешеное сердцебиение звучит настолько громким, что его легко услышать даже на расстоянии. Королевские губы выглядят опухшими еще сильнее, влажные из-за слюны, этих жестких поцелуев. Джин облизывает их, дрожащими пальцами поправляет свой белый костюм, явно собираясь с мыслями и решая все закончить, однако Чонгук не спрашивает разрешения. В голове полный беспорядок, хаос и разрушения, здания, которые взрываются, рассыпаются на миллионы частей. Чонгук им не сочувствует, насмерть зацикленный на шумном королевском дыхании, прежде чем вновь прижимается к нему и резко целует, без слов заставляя верить, что реальный мир подождет их еще немного. Чонгук ненавидит его. И целует с этой распирающей злостью, безжалостно и дико, вкладывая в каждое движение языком все свои выматывающие чувства отчаяния и боли, которыми давно наполнен. Вслушивается в его стоны, прижимает телом к стене еще грубее, запутывается пальцами в его шикарной одежде, прежде чем заползает ими под нее и касается гладкой королевской кожи. Джин несильно дергается, шумно втягивает воздух, словно боится этих касаний, которые обжигают, не внушая никакого доверия. Чонгук все равно касается. В жадности издеваясь над ним языком, ведет горячие ладони выше, ласкает ими грудину, затем опускает их, приглаживает живот, явно чувствуя импульсы внутри, прямо под этой восхитительной кожей. Джин выгибается, пытаясь отстраниться или же наоборот оказаться еще ближе. Чонгук не понимает, но и не останавливается, не выпускает его прекрасное тело из плена, заставляя отдаваться ему в полной мере, как никогда раньше. Какой же он прекрасный, настолько, что нельзя вынести. Чонгук гортанно рычит, отстранившись через целую вечность, потому что кислород просто закончился, однако пальцами продолжает двигаться дальше. Дрожащие, они ласкают части его кожи, приглаживают живот, опускаются немного ниже, на изящную талию. Чонгук вслепую оценивает ее изгибы и поражается, отказываясь верить, какой Джин изысканный, королевский в любой мелочи, невероятный каждым сантиметром плоти. И просто невыносимый. Джин закатывает глаза, впитывает его касания, разгорается из-за них пожаром, обхватывает его волосы еще крепче и вжимает Чонгука в себя, делая их частью одного целого. Частью друг друга, неразрывными и заполненными желанием, мыслями, которые запрещены, которые достойны смертельных казней. Джина ничто сейчас не волнует, в эти невероятные секунды, и он просто наслаждается их телами, их маленькой войной прикосновений, их дыханием и бессвязным шепотом. Джин выгибает шею и мягко стонет, едва пальцы Чонгука касаются его члена, напряженного и жаждущего внимания. Джин всеми силами пытается вернуть рассудок, вспомнить, как много вещей не имеет права делать, сколько всего нельзя и неправильно. Вспоминает, однако через мгновение забывает вновь, истекая желанием, впитывая этот тяжелый мужской запах, которым пахнет Чонгук, его сильные руки, мощные движения, бедра, которые давят на него, запрещая двигаться. Джин закатывает глаза, давится запахом Чонгука, его близостью, его горячим дыханием. Бедра пульсируют, и он напрягает их, опирается на его плечи, едва сохраняя равновесие. Шепотом приказывает остановиться, замедлить этот сладкий конец света, но все слова исчезают на языке, едва они снова целуются, жестко и жадно, и весь чертов мир растворяется где-то вдали. Влюбись в меня, чтобы затем я тебя раздавил, мысленно просит Чонгук и двигает ладонью сильнее, лаская идеальный королевский член, и не замечает, как ведется на него тоже, предательски и совершенно зря, но ведется. Джин приглушенно стонет, слишком шумно дышит, прежде чем обхватывает его ладонями и прижимает к себе вплотную, запрещая любые движения. Чонгук зарывается лицом в его шею, жадно втягивает запах потрясающей кожи, чувствует, как все его тело пульсирует и почти дрожит. И все же замирает, позволяя времени немного замедлиться. Джин явно сомневается, но вопреки всему прижимается к нему еще ближе, позволяя ощущать все грани его великолепного тела, все малейшие изгибы, слышать его пульс, кричащий истерикой где-то на шее. Чонгук все слышит, каждую деталь чувствует, смертельно хочет воплотить задуманное в реальность, однако наследник все же возвращает себе контроль. — Всё, Чонгук, — приглушенным голосом выдыхает Джин, не поднимая головы, но и пальцев не разжимая, сохраняя между ними близость, словно отпустит сейчас его и развалится. — Не двигайся. Чонгук раскрывает глаза. — Не любишь глубокое горло? — спрашивает он издевательски, прекрасно чувствуя, как сильно наследник не хочет останавливаться на самом деле. Джин медленно разжимает пальцы и отстраняется, разрешая взглянуть на себя, заметить в своих глазах искры желания, но вместе с ними и неопределенности, прежде чем он поднимает голову выше. И вновь напоминает Джина, которого Чонгук встретил в зале церемоний. Властного и жестокого наследника империи, который режет людей этим взглядом, им же выкручивая их кишками наружу. Всматриваясь в эти дьявольские глаза, привычные и знакомые, младший прищуривается, пытаясь осознать, какая из его масок на лице была настоящей. — Как давно я разрешил тебе обращаться ко мне неформально? — интересуется Джин, этим королевским взглядом едва не заставляя встать на колени и начать вылизывать его ботинки. — Как давно ты решил, что тебе позволено больше, чем остальным? Чонгук хищно прищуривается, медлит немного, задумчиво оглядывая его краснеющее лицо, выдающее сильное возбуждение, но теперь наследник всеми силами делает вид, что ничего не случилось. Чонгук не выдерживает и мрачно усмехается, поражаясь его идиотским королевским замашкам, которые приводят в бешенство. — Как только кончишь мне на язык, почувствуешь, как много вещей отличают меня от остальных, — предлагает Чонгук низким и глубоким голосом, пускающим в вены Джина электричество. Джин прищуривается, смотрит на него внимательно, пристально, словно надеясь разглядеть намек на шутку, однако не видит ничего, кроме этих бездонных черных глаз, вырывающих из-под него землю, швыряющих в пламя, которое заливать водой и не хочется. Чонгук прекрасно видит его реакцию. Как взгляд наследника вновь чернеет, затягиваясь желанием, как его дыхание срывается, а пульс становится снова громче, как тикающая атомная бомба, спрятанная за его костями. Чонгук прекрасно все видит, и действительно не шутит, предлагая то, что заставит короля обезуметь, прежде чем раздавит, размажет по земле и вытащит из него душу, которой он раздавал все эти кошмарные приказы своим головорезам, чтобы они убивали гражданских, убивали детей, убили Санги и разрушили Чергонн, оставив Чонгука в ледяном кратере его вечного одиночества. Чонгук не двигается, взглядом выжигая его насквозь, но выглядит несерьезно, с ядовитой усмешкой, заставляющей его выглядеть горячим. И все же наследник больше не ведется. Как минимум сейчас. Разворачивается к железным дверям, из которых явился, и просто исчезает, ничего не спрашивая и не отвечая, однако молчанием давая понять, что воспринимает Чонгука всерьез. И этого младшему сейчас оказывается достаточно. Выше поднимая взгляд, Чонгук молча смотрит на двери, закрывшиеся за ним, прежде чем резко оборачивается и идет прочь.***
Дряхлый дом низко стонет, вибрирует из-за сильного северного ветра, и кажется, что едва держится, сохраняя остатки жалкого равновесия. На пыльных ступенях лестницы разбросаны использованные шприцы и банки пива. Из выбитых окон внутрь залетает пыль, остатки вечернего дождя и шуршащий мусорный пакет, витающий, словно в доме отрицательная гравитация. Чонгук верит этому всего мгновение, медленно поднимаясь наверх, ведь сейчас все на свете придавливает его к земле. Все мысли, выедающие его до костей, все воспоминания, давящие на сердце, которое жалобно воет в груди и разрывается, ненавидя Чонгука настолько же сильно, как и он ненавидит себя. «Как давно ты решил, что тебе позволено больше, чем остальным?» Чонгук приваливается к стене и резко выдыхает, ощущая, как лестница вращается перед глазами. Джин вспоминается приглушенными стонами, сладким шепотом и запахом вишни, раздражающий и королевский, к которому Чонгук вновь решил прикоснуться. Любой ценой впиться в него, завладеть им, заставить влюбиться — Чонгук действительно позволяет себе слишком многое, как только понял, что нашел внутри короля слабое место, но даже представить не мог, что вместе с ним найдет и свое собственное. Вдыхая загрязненный воздух, он прикрывает глаза, остановившись на этой чертовой лестнице. Чувствует вибрацию мобильного, вероятно, из-за сообщения Юнги или Ынгона, которые приглашают его помочь в обители воронов, однако нет никаких сил заниматься ими сегодня. Чонгук ощущает, как сильно измотан. Как дрожат чертовы пальцы, как тело притягивается к земле, как мозги вибрируют, вновь и вновь напоминая о всех его дьявольских ошибках. На языке остывает привкус Джина, вишневый и устрашающий, невыносимый, но блядски вкусный. Чонгук медленно облизывается и просто ненавидит себя, прекрасно замечая, как сильно зацикливается на нем. И ничем здесь не оправдаться. Чонгука выкручивает изнутри, давит и кроет, заставляет наконец подняться в квартиру и закинуться чем-нибудь особенно сильным. Чонгук ни с чем не может справиться. Чонгук ничего не может контролировать, включая и чувства, исходящие из его гнилого сердца, которое внезапно оказалось живым несмотря на то, что давно кишит червями. Мысленно прикидывая, какие еще наркотики остались в матрасе, Чонгук тащится наверх и входит в черноту комнаты, на ощупь включает единственный целый светильник и шумно выдыхает, склонившись над ржавым столом, заваленным всяким хламом. Воняющая одежда, воняющая душа — все на свете истощает его, заставляя вспомнить, каким человеком он является и кем его должен видеть Джин. Чонгук невесело усмехается, пытаясь понять, какого черта Джин просто не пристрелит его. Из-за чего делает исключения из правил, что движет им, когда он отвечает на эти блядские поцелуи, как высоко стонет несмотря на то, насколько жалко дюно выглядит на фоне остальных. Чонгук не понимает его, как не понимает и себя, все чаще действуя глупо и безрассудно. И его действительно чертовски раздражает это. Задумчиво лаская клык языком, Чонгук оглядывается на матрас, желая выпить четыре капсулы «голых лезвий» сейчас же и ни секундой позже, прежде чем вдруг замирает. И явно слышит что-то за спиной. Вдоль костей проносится неприятная дрожь, оцепенение, предчувствие неприятностей. Чонгук прищуривается, вслушиваясь в завывания ветра, и рывком оглядывается, но слишком поздно. Черная тень выскакивает из полутьмы комнаты, замахнувшись железной битой. Чонгук видит его движение, но словно в замедленной съемке. Время растягивается, как желе, прежде чем начинает нестись на чудовищной скорости. Вспышка света и боли из-за удара заставляет все залиться черным. Чонгук валится на пол и низко воет, чувствуя горячую кровь в волосах. Все звенит, вращается, чернеет и вновь мерцает, позволяя заметить человека впереди, который надвигается, как хищник. Чонгук пытается отползти, прекрасно зная, что встать не сможет, но даже это оказывается напрасно. Черный силуэт кидается на него, как призрак, обхватывает пальцами за шею и начинает душить, перекрывая весь кислород. Чонгук хрипит, впивается в его руки, изо всех сил разжимает, но сил намного меньше из-за удара и того, как сильно разрывается голова. Изворачиваясь на полу, Чонгук пытается освободиться, пинает его ногами, но мир чернеет окончательно. Весь кислород закончился. Легкие в истерике сжимаются, выпрашивают немного воздуха, даже воняющего смрада его чертовой квартиры, но и его больше нет. — Засыпай, сукин сын, — слышится рычание в его черные волосы, залитые кровью, прежде чем жесткие пальцы придушивают его еще сильнее. — Всё, Чонгук, — приглушенным голосом выдыхает Джин, не поднимая головы, но сохраняя между ними близость, словно отпустит сейчас его и… Чонгук прекращает двигаться.