Это не было старым письмом...
Темная ночь густым одеялом окутала спящий город, и лишь звезды, мелькающие меж низких, принесенных откуда-то с запада, туч освещали его маленькие улочки и занесенные снегом дороги. Крошечные искры-снежинки сыпались с деревьев и фонарных столбов каждый раз, когда ветер тревожил их сонный покой. Вдали привычно шумели ледяные
волны, и одна единственная машина промчалась вдоль мэрии, озарив массивное, сияющее инеем здание желтым светом.
Но в эту тихую безлунную ночь не все жители маленького городка погрузились в сладкий сон. Ни в одном окошке не горело даже самого маленького огонька, и только тонкий луч карманного фонарика пронзал небо лазерным мечом. Он исходил со стороны базы Щенячьего Патруля, точнее с его игровой площадки.
Там, под кроной темного, покрытого серебряным инеем дерева находилась одинокая щенячья фигура. Рядом, припорошенный снегом, лежал открытый журнал с ярким заголовком: «Что делать, если на ваших глазах кто-то упал со скалы? Меры действий и первая помощь пострадавшему».
Гончику не спалось. Последние несколько месяцев его не отпускала бессонница, и никакие средства не помогали от неё избавиться. Уснуть получалось только ближе к утру, да и то с большим трудом.
И, несмотря на уставшие глаза, на съежившиеся лапы, казалось, что он нисколько не переживает по этому поводу.
Его гложило нечто иное.
— Снова не спишь?
Овчар, выключив от неожиданности фонарик, обернулся и приветливо поднял голову. Он никак не ожидал, что Маршалл придет в такое позднее время.
— А ты, как вижу, тоже?
Друг подошел ближе и остановился в нескольких шагах от дерева. От его шерсти пахло простудой и лекарствами, и Гончик тревожно поднял нос. Маршалл слабо улыбнулся, от его неровного дыхания поднялось морозное облачко.
— Я беспокоюсь, Гончик. Пусть я не профессиональный, но все же медик, а еще твой лучший друг. И меня сильно тревожит твоя бессонница. По-хорошему я давно должен был сказать об этом Райдеру. Ты же знаешь, на мне лежит ответственность за каждого щенка в Патруле, и игнорировать такое с каждым разом все сложнее и сложнее.
Гончик тяжело вздохнул и, направив взгляд на небо, снова включил фонарик. Яркий луч устремился вверх, но, несмотря на всю мощность, не смог достичь даже самых низко плывущих облаков.
— Но ты ведь не сказал Райдеру, верно? — овчар медленно моргнул. — И не скажешь.
— А должен бы, — Маршалл, слабо улыбнувшись, коротко кивнул, — но раз ты попросил... Слушай, как давно это началось?
— Бессоница? — поймав утвердительный взгляд, он неохотно произнес. — Кажется, в конце осени.
— Выходит, примерно с того момента, как ушла Скай?
Овчар едва заметно кивнул.
Голубые глаза далматинца, в темноте всегда казавшиеся кристально серыми, блеснули догадливым огнем. Маршалл, прищурившись, окинул друга долгим и таким пытливым взглядом, что Гончику сделалось неуютно; он мог поклясться, как слышит шумную работу шестеренок в голове пятнистого щенка. Далматинец посмотрел на раскрытый журнал и вздохнул, выпустив новый морозный клубок.
— А ты случайно не... — наконец произнес он, не закончив фразу и задумчиво приподняв бровь. В его взгляде, прямо направленном на овчарку, не было и тени сомнения.
Гончик ощутил, как в тревожном ожидании замерли его лапы, а дыхание сбилось, сделавшись неровным. Он прекрасно понимал, к чему клонит Маршалл, но до последнего надеялся, что друг имел в виду что-то другое.
Далматинец, немного помедлив, уверенно произнес:
— Ты влюблен в Скай, верно?
Несколько мгновений овчар сидел неподвижно, перебирая в голове слова друга и точно не понимая, что тот сказал. Его мордочку обожгло жаром, и он низко опустил голову. Глаза забегали то вверх, то вниз, то в стороны, не зная, на чем остановиться, чтобы избежать настойчивого взгляда Маршалла. Тот прекрасно знал ответ. От друга ничего не утаишь, и отговариваться не имело смысла.
Гончик, сдавшись, поднял голову и выдохнул.
— Это... настолько заметно?
Далматинец насмешливо фыркнул.
— Дай подумать... — он, склонив голову, наконец присел, — Не знаю, как другие, но мне сложно не заметить твою покрасневшую мордаху и застенчивый взгляд. Да и сам подумай, ты постоянно проводил с ней время... Помнишь, я как-то попросил почитать твой журнал, но ты сказал, чтобы я сам себе купил. Стоило попросить об этом Скай, так ты был готов отдать всю свою коллекцию. Не знаю, как объяснить, но у тебя к ней... будто было особенное отношение.
Гончик не знал, как правильно отреагировать на слова Маршалла, но понимал, что это чистая правда, и от того становилось не по себе. От попытки выровнять дыхание образовался белый дымок, дрогнувший на морозе и сразу же растаявший.
— От лучшего друга ничего не скроешь, да? — слабо улыбнулся овчар, потянувшись за журналом и подвинув того к себе.
— «Что делать, если на ваших глазах кто-то упал со скалы?» — Маршалл подсел ближе и прищурился, пытаясь разглядеть заголовок. — И что тут интересного?
Гончик направил луч фонарика на журнал и стряхнул со страниц снег.
— Смотри, — овчар, отыскав нужную кнопку, переключил режим фонарика на ультрафиолет.
— Это же...! — удивленно воскликнул Маршалл, пораженно всматриваясь в глянцевый листок. — Как так вышло!?
— Я сам был удивлен не меньше, — Гончик склонил голову набок. — Только вчера вот решил поиграть с фонариком и обнаружил такое. Меня интересует даже другое: ни в каком другом журнале похожего нет. Только на этих двух страницах. Я пытаюсь понять, почему Скай так сделала.
— Сердишься?
— Нисколько.
С первого взгляда страницы, вызвавшие такое удивление, никак не отличались от других страниц того же журнала. Немного помятые в уголках, слегка поцарапанные, а на краешке красуется несимпатичное жирное пятно. Некоторые буквы выцвели, но это нисколько не мешало понять основную идею справочника.
«Осмотрись. Помоги. Спаси.»
Впрочем, этому изданию уже несколько десятков лет, и потрепанное состояние листов нисколько не удивляло. Мало ли с ними могло произойти!
Но, включив ультрафиолет, ситуация менялась в абсолютно другую сторону. Оборванные края, вмятины и даже самые неприятные пятна теряли всякий смысл на фоне происходящего погрома на бумаге. Казалось, здесь прошло настоящее сражение.
Всюду, куда не глянь, горели ультрафиолетовые чернила. То были надписи, слова, хаотично разбросанные по страницам. Их несчетное количество поражало; на обоих листах не осталось ни одного свободного пятнышка. Все пространство: каждый уголок, каждый проем между строк и даже на них самих красовались невидимые чернила.
Но и различить написанное оказалось почти невозможным.
Большинство слов оказались до ужаса кривыми и неаккуратными. Некоторые из них сливались и заходили друг на друга, другие ползли вниз или вверх, напоминая странную лестницу, и только редкие надписи имели более менее прилежный вид. Это совсем не похоже на старательный почерк Скай, но Гончик знал, что именно она исписала его журнал. Больше некому.
— Ты сумел разобрать, что здесь написано? — Маршалл медленно провел лапой по странице, точно пытаясь убедиться в подлинности надписей.
Его губы, вздрогнув на морозном воздухе, что-то беззвучно прошептали, и далматинец осекся. Глаза сделались серьезными, как никогда прежде.
Еще никогда Гончик не видел друга в столь напряженном состоянии.
Даже после самых тяжелых миссий, какие чаще всего оказывались провальными, Маршалл не терял своего настроя.
«И как это у тебя удается? — всегда поражался овчар. —
Посмотри, все остальные поникли, а ты все так же успеваешь шутить. Разве ты не должен был разочароваться? Мы едва потушили огонь; несколько домов сильно задело, и их теперь даже масштабный ремонт не спасет, одни обгоревшие щепки»
«Так разве это повод грустить? — непонимающе отвечал щенок, —
Вот сейчас возьмем Крепыша, возьмем строителей и возведем новые дома! Наша грусть ничем не поможет»
«Говоришь так, будто это просто сделать»
«А разве нет?»
Гончик никогда никому об этом не говорил, никогда и не скажет, но он всегда, сколько бы не прошло времени и что бы не случилось, восхищался я настроем своего лучшего друга.
Его способностью видеть огонек в темноте, его жизнерадостностью и вере, безупречной вере, что все будет хорошо.
И, привыкнув к радостной улыбке Маршалла, было крайне странно видеть его в таком тревожном состоянии.
Сейчас далматинец сам на себя не был похож.
Кажется, он что-то понял.
Гончик ждал, что друг объяснит причину своей тревоги, но тот сохранял молчание.
— Разобрал, но совсем немного.
Ему не оставалось ничего, как ответить на ранее заданный вопрос. Маршалл ждал именно этого, а, значит, ничего другого сейчас не скажет. Овчар, приоткрыв другую страницу журнала, достал оттуда сложенный надвое лист и сразу развернул его.
— Смотри, — он указал на одну из более разборчивых надписей, — вот здесь написано «падение оказалось бы смертельным», тут «разве при таких условиях возможно выжить и не остаться калекой?», а еще «почему она так обо мне сказала?». Это все, что я смог понять. Остальное настолько безобразно, что просто невозможно прочитать.
Маршалл, похоже, его даже не слушал. Отведя взгляд, он посмотрел на мирно спящую внизу бухту.
— Я долго ломал голову, пытаясь понять, что обозначают эти надписи, что Скай пыталась всем этим сказать, — продолжил Гончик.
— А потом ты что-то вспомнил? — неопределенно предположил Маршалл.
— В точку!
Всего минуту ранее спокойные глаза овчара зажглись, заполыхали оглушительным пламенем.
— Я вспомнил, что Скай говорила о своей сестре, о Комет — это та самая новая актриса из Суперщена. Они ведь похожи, как две капли воды.
— Я еще тогда сказал, — весело усмехнулся далматинец, — «Контролер, ты что-то скрываешь?». Мы изначально решили, что Скай тайно снимается в кино, а Крепыш воспринял это слишком серьезно и попросил познакомить его с Аполло.
Гончик рассмеялся (мордочка Маршалла сделалась такой несерьезной и насмешливой, что удержаться было невозможно), но, вспомнив дальнейший их со Скай разговор, смех испарился, оставив после себя неуютное послевкусие.
— Потом она рассказала, как в детстве Комет сорвалась со скалы, сказав ей неприятные слова. Скай долго думала, что сестра погибла. Думаю, она винила себя в произошедшем, пусть и никогда не говорила об этом. Казалось, единственное, о чем она думала, что там было слишком высоко, чтобы щенок смог выжить.
— Думаю, это вполне возможно, — задумчиво произнес Маршалл, — Допустим, там мог быть уступ или густое дерево. Или даже огромный сугроб. Что-то, за что можно зацепиться или смягчить падение.
Гончик посмотрел на него.
— Этого мы не можем знать, но... вполне возможно, что так и было.
Далматинец отвел взгляд, и в воздухе затрещало неуютное сметение. Навязчивые мысли затесались в голову щенка с тех пор, как он увидел журнал, полный несвязного текста.
— Скай ведь... она ведь не особо любила Патруль, — осторожно и хмуро продолжил далматинец. — Мне всегда так казалось. Она будто пыталась отстраниться от всех нас, все отрицала существование семьи. Ей ведь просто хотелось отблагодарить человека, что спас её, верно? Патруль был хорошим способом это сделать. Когда Мистер Борис погиб, она не осталась и сразу ушла. Может, я неправ, но разве это не доказывает мои мысли?
Овчар непонимающе вскинул брови. Он даже подумать не мог, что его лучшего друга беспокоят подобные вещи. Маршалл казался настолько легкомысленным и простым, что от него никак не ожидаешь серьезных мыслей, особенно таких.
В тот поздний вечер, окутанный снегом и призрачными звездами, он, даже сам не заметив того, согласился с высказываниями далматинца. Принял его эмоции, его чувства и беспокойства, что никогда раньше не делал, и в тот же миг отверг все сказанное, до последнего звука.
— Я так не думаю, — твердо и решительно ответил Гончик. — Нет, была другая причина, почему Скай долгое время оставалась в Патруле. Дело далеко не в Мистере Борисе. Будь так, она бы давно нашла способ вернуть свой долг и ушла. Пусть это звучит как самовнушение, но я уверен, что она, сколько бы не отнекивалась, приняла нас, как свою семью. Ей больше некуда было пойти, не с кем разделить завтрак, некого поругать за грязные лапы. Скай всегда это отрицала, но я видел, как в глубине души она сильно привязалась к нам. Но одновременно она не могла принять этого. Боль прошлого оказалась слишком велика. Семья навсегда стала ассоциироваться с возможностью снова оказаться брошенной. Потому она всем сердцем не хотела считать нас "семьей". Оправдывалась, что ищет возможность помочь человеку, спасшему её, и только потому остается в Патруле. Когда в действительности Скай уже не представляла, как обойдется без нашей компании. Да, я не знаю наверняка и мог все выдумать, но искренне думаю, что она стала считать нас своей семьей.
— Но тогда почему она ушла? — с горечью воскликнул Маршалл, все еще не желающий поверить в слова друга. Это было тяжело и разрывало сердце. Глаза щенка, прежде мрачные и наполненные темнотой, оживились. В них загорелся лучик надежды.
— Новость о том, что сестра жива, никак не отпускала Скай, хотя она всячески пыталась это скрывать. Она говорила, что именно Комет пошатнула её веру в существование настоящей семьи, но, что бы не случилось тогда, в прошлом, Скай все равно продолжала любить свою сестренку. Однажды мне не спалось и я услышал, как она зовет Комет во сне. Этого было достаточно, чтобы все понять.
— Хочешь сказать...
— Скай хотела вернуть сестренку. В своей последней записке она написала, что хочет найти "свою семью". Это вовсе не значило, что она навсегда бросает Патруль. Может быть, она винит себя в том, что из неё никудышный спасатель, что от неё нет никакого толку. Но это никак не говорит о том, что Скай ушла навсегда. Я думал, что это очевидно всем. Но... я никогда ничего вам не рассказывал, настолько привык обходиться молчанием. Неудивительно, что ты думал, что...
— Так вот... — мрак окончательно оставил мордочку Маршалла и он, как никогда прежде, рассмеялся, давая волю наконец освободившимся чувствам, — вот почему ты каждую ночь светишь фонариком в небо и ждешь тут, сидя под деревом! Ты и правда... очень любишь её. Раз настолько надеешься на неё.
И Гончик, прикрыв уставшие глаза, улыбнулся, мысленно радуясь смеху лучшего друга. Больше не нужно было никаких слов. Они были бы лишними. Достаточно просто сидеть рядом, наблюдать, как луч фонарика пронзает небеса, как перелистываются на ветру страницы журнала, а от дыхания образуется легкое облачко.
Этого достаточно.
Это не было старым письмом... вовсе нет.
Принесенное резким порывом ветра, оно, обогнув бухту, промчалось мимо деревьев и, минуя их, влетело прямо в мордочку все еще смеющегося Маршалла.
Спасатели не сразу смогли понять, что произошло.
Гончик застыл, наблюдая за тем, как далматинец чуть наклонился назад и качнул головой. Пятнистый щенок и сам замер, теперь он не видел совсем ничего. Полотно, закрывшее его глаза, никуда не исчезло. Он быстро замотал головой, и только тогда, отцепившись от мордочки, потрепанный лист с шумом упал на снег.
Маршалл еще несколько раз моргнул, пытаясь привести зрение в норму, прежде чем опустить взгляд и оценить принесенный из неоткуда объект.
— Это обычный листок! Я уж испугался, что ослеп! — облегчению далматинца не было предела.
— Здесь ты неправ. Только посмотри! — овчар, вышедший из оцепенения, с любопытством и одновременной опаской приблизился к клочку бумаги. То был обычный тетрадный лист, точнее только его четверть, исписанная густыми синими чернилами. — Это похоже на...
— Письмо!?
Гончик подошел ближе и опустил луч фонарика на бумагу. Сердце его замерло, а после с жаром забилось в груди, стоило ему только узнать до боли знакомый почерк.
Это была она, Скай.
«...А чуть позднее, тем же днем, но уже на базе и ближе к ночи ты сказал мне:
«Не беспокойся, все в порядке. А если что-то случится, я постараюсь быть рядом. Ведь сейчас я нашел тебя? Значит, что бы не случилось, найду снова. Даже если ты будешь ненавидеть меня».
Нет, Гончик.
Ты ведь знаешь.
У меня нет причин злиться на тебя.
Тогда я ненавидела себя за показанную слабость. Сама себе была противна.
Если б меня в таком состоянии увидела мама, давно бы рявкнула: «Быстро встала! Нашла время сопли вытирать. Думаешь, тебе кто-то поможет?». Мне казалось, что жизнь в Патруле совсем изнежила меня.
А сказанные тобой слова были мне противны.
Но что я думаю теперь? Гончик, ты ведь обещал, что найдешь меня. Даже если буду ненавидеть тебя. Даже если окажусь на другом конце света. Пожалуйста, Чейз Гончик, найди меня...
15 февраля. Скай.
»
— Найди меня... — тихо, почти неслышно и незаметно для самого прошептал овчар, совсем не замечая суетившегося рядом Маршалла.
— Лист весь ободранный и грязный. Только посмотри, он будто полмира облетел. Еще и эта дата, пятнадцатое февраля. Это не так давно! Всего одна или чуть больше неделя прошла. Думаешь... эй, погоди! Ты куда?
Гончик, уронив фонарик на снег и схватив листок, бросился к своей будке. Он резко остановился и обернулся, с неясным беспокойством посмотрев на Маршалла. В темноте далматинец не мог этого видеть, но почувствовал, как глаза друга загорелись бешеным, почти бесконтрольным огнем. Тихо затрещало уставшее и одновременно полное сил пламя, готовое рвануть вперед при первой возможности.
Но Гончик стоял. Он явно хотел что-то сказать, вот только не мог найти верных и подходящих слов, вдыхая ртом морозный воздух.
Маршалл, как и всегда, понял без всяких объяснений. Здесь не требовалось никаких слов. Далматинец широко улыбнулся, поднял фонарик и, как в страшных фильмах, поднес его к своей мордочке.
— Иди. Я сам объясню Райдеру, — слегка подпрыгнув, щенок бросил фонарик, и Гончик без труда перехватил его в воздухе. — Ты ведь только этого и ждал!
Благодарно кивнув, овчар быстро развернулся и, попутно дав краткое указание будке, прыгнул в уже трансформировавшуюся машину.
Зажглись фары, и ветер, холодный и колючий, просвистел над ухом далматинца. С неба посыпались холодные и особенно крупные хлопья, и, подняв голову, щенок поймал носом одну из особенно больших снежинок. Говорят, что зима в Бухте Приключений невероятно снежная, и каждое деревце в ней обрастает ледяным платьем. Говорят, что это из-за особенного климата, ветра и даже морских течений. Чего только не приписывают Бухте! Но, самое важное, говорят, что, какой бы холодной не оказалась зима, сердца горожан и всех обитателей этого города всегда горят очень горячим огнем.
Провожая взглядом быстро удаляющуюся машину, Маршалл сам убедился в этом. На его мордочке застыла легкая улыбка, а в глазах одновременно появились два чувства: «ох, ну и достанется мне от Райдера» и «надеюсь, он знает, где искать».
Маршалл знал, что поступил правильно.
Они обязательно должны встретиться.
— Расскажи ей! — негромко крикнул щенок вслед исчезающей в пурге машине, хотя знал, что Гончик его уже не услышит. — Обязательно расскажи, что она должна перестать прятать свои чувства! Она — часть нашей семьи! Мы ждем вас! И... возвращайтесь скорее!
****
