тёмно-зелёные кеды

64 дня.

Провалявшись в больнице больше месяца, девятого июня Хан отправился домой. Родителям опять некогда было забрать сына, поэтому он сам, своими ногами, отправился в то место, где его никто не ждёт. От больницы до дома было минут двадцать пешком. Джисон неспешно шёл под дождём. А он сегодня был сильный. Хан любил такую погоду, любил прогуляться. Музыка в наушниках, мокрые вещи, грустные мысли, — сегодня они неразлучны. На улице было тихо. Люди попрятались в своих домах, боясь дождя как огня. Лишь одинокий подросток с недавно зажившими ранами шёл в место с названием «дом». Джисон нередко представлял то, как когда-то он станет отцом. Как он будет любить своих детей, заботиться о них. Ведь о нём никто не то чтобы не заботился, про него и вспоминали-то редко. Он представлял, какая у него будет хорошая вторая половинка. Пол не имел значения. Даже если бы он не нашёл свою любовь, то взял ребёнка из детского дома и полюбил его, как родного. В школе есть один мальчик, ему одиннадцать лет, и он часто угощал Джисона соевой булочкой, потому что Хан всегда грустный. Джисону это очень нравилось, он всегда улыбался, когда подбегал тот мальчишка и говорил: «Джисон-сонбэ, вы сегодня опять грустный! Вот, держите булочку, она точно поднимет Вам настроение. Мне мама всегда так говорит, когда мне грустно!». Если честно, Хан улыбался только в эти моменты. Дождь становился всё сильнее и сильнее, но домой не хотелось идти совершенно. Поэтому он свернул к речке. Там он пришёл к мосту, но он был необычный, потому что называли его «мост смертников». Ходила одна старая легенда, что когда-то дети прыгали с этого моста в реку, и один ребёнок неудачно упал и погиб. В воде оказалась арматурина, что отогнулась от моста. С того времени купаться там было запрещено, но некоторых людей это не останавливало. Поэтому, когда жертв стало больше десяти, место под мостом расчистили, а его починили. Но люди всё равно умирали: кто захлебнулся, кто судорогой был сведён. И купаться там перестали совсем, боясь за свою жизнь. А Джисон любил его. Тут было тихо и спокойно — идеальное место. Хан подогнул ноги к себе и, обняв колени, стал смотреть на воду, что рябилась от капелек дождя. Рыбки выпрыгивали из реки, сверкая яркою чешуйкой. Он наслаждался спокойствием и уединением, закрыв глаза, вновь заплакал. От боли, что сжимала грудь. Она мешала ему даже воздуха глотнуть. А дождь всё лил, не прекращаясь. Слёзы смешались с ним. Глаза болели и устали. Джисон сидел так ещё около часа, но позже к дождю прибавился и ветер — теперь невозможно было даже музыку в наушниках услышать. Ничего не оставалось, кроме того, как пойти домой. Тут снова пустота и темнота. Стояла мёртвая тишина. Дом был пуст. Закинув вещи в комнату, Джисон лёг спать. И снова эти кошмарные сны с этим человеком. Хан проснулся через три часа. Взяв телефон, он взглянул на экран. Часы показывали восемь вечера. Он решил навестить Мюнг Де. Идя по протоптанной тропинке вглубь леса, он думал, что, в принципе, не всё плохо. Скоро каникулы, а это значит, что можно будет закрыться в комнате и не выходить оттуда до пятнадцатого августа. Услышав странный гул со стороны заброшенных домов, Джисон остановился. Это был чей-то голос. Он подумал, что это бездомные люди, поэтому, не придав большого значения, пошёл дальше. И совершил ошибку вновь. Поднявшись на крышу и сев рядом с Мюнг Де, он смотрел на небо, на облака, плавающие в бесконечном синем море, на изредка пролетающих птиц и бабочек. Со спины послышался стук сапог, а позже голос. — Смотрите-ка, кого у нас тут выписали из больницы! Джисон даже не пошевелился, страх тут же овладел им. Он сразу понял, кому принадлежал тот голос, и боялся что-либо сказать. Он сидел, словно безликая кукла, ожидая наихудшего исхода событий. — А ты что, петух, не смог до дома дойти? — сев рядом, начал Минхо. — Так и остался там лежать, тебя всё село искало. Скажи спасибо Чонину, это он тебя «случайно» нашёл, а то так бы и сдох там. — Надо было меня просто оставить там, чтобы никто не нашёл, мне бы было легче. Зачем он рассказал, где я? — Ты что, совсем больной? Или жить надоело? — Да. — Что? — Надоело. Минхо, а ты бы хотел жить, как я? Ты бы хотел приходить в школу, где ты никому не нравишься? Ты бы хотел приходить в пустой дом, потому что родители вечно на своей ферме, и им не до тебя? Ты бы хотел быть одиноким? Меня никто не любит, у меня нет друзей. Хотел бы ты жить, как я? — Минхо молчал. — Сомневаюсь. Поэтому если в следующий раз вы будете бить меня — бейте так, чтобы я не проснулся. Минхо закурил сигарету и, кладя рядом пачку красного мальборо, молчал. Он не смотрел на Джисона, его взгляд был отведён на солнце, что собиралось заходить за горизонт. Хан взял сигарету из пачки И и тоже закурил. — Всё так плохо? — спустя десять минут молчания спросил Минхо. — Да. — Я не психолог, даже не знаю, что сказать, но ты, типо, держись, Хани. Мы не будем тебя больше трогать. Мы хоть и отбитые, но не отморозки же. — Спасибо, Минхо. Ты единственный, кто называет меня так, даже мама зовёт меня просто Хан. На самом деле, это приятно, спасибо. Минхо встал. — Я обещания свои сдерживаю и парням скажу, чтобы тебя не трогали, а ты лечись. Таблеточки попей, на приём сходи. Придумай что-нибудь. Хан махнул головой в знак согласия и вроде даже немного улыбнулся. И ушёл, оставив Джисона одного. Трава была мокрой от недавнего проливного дождя. В воздухе ещё витал запах сигарет Минхо. Хан закурил опять. Сидя на холодной крыше, он смотрел вдаль, пытаясь вспомнить все счастливые моменты, которые у него были. Но их было так ничтожно мало, что можно по пальцам пересчитать. — Знаешь, Мюнг Дэ, за месяц, что я пролежал в больнице, я лишь убедился в том, что никому не нужен. Мама навестила меня раза три, а отец — ни разу. Со школы никто не приходил. Моим единственным собеседником была медсестра, которая знает, что от меня осталось только тело — душа давно мертва. Поэтому мне стало ещё хуже. Ночью я втихую курил, но даже сигареты не помогали мне забыться. Тогда я взял иголку от шприца и стал делать хаотичные линии на ногах. И это, кстати, помогло. Мне становилось немного легче, но когда я не смог нанести себе достаточно повреждений, я воткнул шприц в ногу. Мне стало так больно, что я резко выдернул и заревел. Наверное, я куда-то попал, потому что потом я отрубился, то ли от слёз, то ли от боли, — не знаю. Но после этого мне было хорошо. Я проспал всю ночь и даже ни разу не проснулся. Было неплохо. Правда, у всего есть последствия, и смотреть на свои ноги мне страшно. Они все в тонких красных линиях, а в некоторых местах есть дырочки, что я делал и ковырял. Я знаю, что так делать нельзя, но мне так легче. К чему всё это, если души нет в моём теле? Я слышал от пожилых людей в столовой, что человек, который рождается без души, всю жизнь страдает. У него нет положительных эмоций, он словно гадкий утёнок среди белых гусей. Но только он не вырастет и не станет белым лебедем, а так и будет гадким утёнком. Они ещё говорили, что такие люди пусты, что они наказаны за то, что совершили в прошлой жизни. Что же я совершил такого, что страдаю настолько сильно? Не знаю… Продолжая смотреть вдаль, Хан всё думал: что же он совершил такого непростительного, что родился без души? Мюнг Дэ, тихо шевеля листочками, пытался нашептать ответ, но Джисон, сильно погрузившись в свои мысли, не слышал его. Солнце начало заходить за горизонт, вновь забирая всё тепло, не оставляя ни капельки света. Хан, попрощавшись с Мюнг Дэ, пошёл в холодную постель. Туда, где вновь уснёт, надеясь не проснуться.