Ключ к пониманию

В отношениях с Сашей Лёша старался быть чутким и понимающим партнёром, не задавать лишних вопросов и заботится о комфорте своего метадоноглазого, но иногда Квашонкина заносило. Так, например, ему было крайне интересно узнать, что же такого Санечка пишет в своей тетради на изящном замке. Особенно когда Долгополов так хитро поглядывал на него, делая заметки или, старательно что-то выводя, аж высовывал кончик языка. И желанию рыжего суждено было сбыться. Но Долгополов не был бы Долгополовым, если бы не придумал грандиозный план. - Ты, я смотрю, стал заглядываться… Услышав эти слова, рыжий уже мысленно похоронил себя и всю свою семью заодно, мгновенно прокручивая в памяти тот момент, когда задержал взгляд на локонах Малого дольше одной миллисекунды. - На мою тетрадь, Лёш, - после краткой паузы продолжил Саша, помахивая перед носом Квашонкина молескином. - А…Да, было такое, - нервно кашлянув, кивнул Квашонкин. А что ещё делать, когда тебя разоблачили. Вот оно, прямое доказательство того, что даже человеку, который воротится от чужих переписок как привередливый кот, ничто конфиденциальное не чуждо. - А тут замочек, - объясняет Долгополов, как ребёнку из класса коррекции, тыча тонким ногтем в скважину, - в общем, если хочешь почитать мои секреты, попробуй отыскать ключ. Последние слова Саша произносит так томно и полухрипло, что Квашонкин моментально считывает намёк, мягко толкая того на диван и заглядывая в расширяющиеся зрачки. - Не глаза – вишни, - думает Лёша, окунаясь в какой-то сладкий бред, представляя невиданные бирюзово-зелёные ягоды в воображаемом трипе. Последний раз он видел такие у кота, который, непокормленный, наблюдал за взаимоприятным процессом. Хвостатому не досталось условного хлеба. А вот зрелищ – хоть отбавляй. Целуя Санечку, рыжий подслеповато шарит по его телу, которое сейчас выглядит особенно призывным и становится просто невероятно податливым. Руки ныряют под олимпийку, как будто шаря в поисках тумблера, призванного запустить возбуждение. К собачке молнии, выясняется, ничего не прицеплено. Лёша теперь планирует искать ключ там, где ему самое место – у сердца. Избавляя Долгополова от одежды, с каждым сдавленным вздохом становясь настойчивее, он снова и снова заглядывает в невозможные метадоновые глаза, будто в поисках подсказки. Но этот молескиновый чёрт непоколебим. Прихватывая губами один сосок, Лёша очерчивает пальцами второй, вжимая Сашу в спинку дивана, заставляя мягко плавиться. - Где же он? – шепчет рыжий во влажные губы. - Кто он? Оргазм? Так рано ещё. Долгополов, кажется, прыскает даже, мысленно рукоплеща собственной полушутке. Невозможный. И такой прекрасный. Когда причмокивая, по-женски пьёт пина коладу, красит ногти бесцветным лаком, рисует на старых газетах плющи и фикусы, гуляет по дому в дедовских свитерах и выглядит каждый раз необъяснимо неотразимо. Когда шутит, что приготовил на завтрак сэндвичи с масляной краской, чтобы они с Лёшей были совсем как Винсент и Тео, хотя негоже братьям жить так…Когда четыре часа подбирает шрифт, которым напишет на замке их с Лёшей имена – нет, не на том тетрадном, а у озера, на ограде, где столько желающих уже увековечили свои нерушимые союзы. Когда присылает со вписки фото, где он спит в мягких носках и когда стонет, как сейчас, прося спуститься ниже. - Значит, явно не тут, - говорит сам себе Квашонкин, расстёгивая сашину ширинку и исследуя нежную тонкую кожу, послушно покрывающуюся мурашками. Лёше так нравится этот контраст его тёплых ладоней и плоти мальчика-метадона, которая кажется ледяной. - Санечка, - так сладко, с тихим восхищением, шепчет рыжий, поглаживая бугорок под его боксерами, пока Долгополов что-то цедит сквозь зубы. Поцеловав поочерёдно обе коленные чашечки, Лёша сдвигает ноги парня, опуская вниз бельё, а потом, по-свойски положив руки на тазобедренные кости, заставляет его самого раскрыться навстречу. - У нас смазка осталась ещё? - Нет, я её съел, она очень вкусная была. Пока Квашонкин бьёт себя по лбу и думает, что это последний раз, когда они покупают лубрикант со вкусом баббл-гам, Долгополов, ухмыляясь, подаёт ему тюбик, покоящийся на придвинутой к стене спинке дивана. - Нет правды на земле, нет в боксерах ключа, - на ходу разгоняет на тему нестареющего Шекспира, Лёша, аккуратно выдавливая гель из упаковки. Возможно, вместе со стонами из Долгополова получится выбить правду? Квашонкин опускается перед Сашей на колени, смачивая, кажется, уже полыхающее теперь отверстие, влажным и шершавым языком, слушая, как Долгополов сверху блаженно вздыхает. Снова и снова атакуя требующий внимания вход самым кончиком, он постепенно касается указательным пальцем около, очерчивая края, а затем начинает медленно проникать. Твёрдые и блестящие от смазки фаланги разминают приятную тесную глубину, мягко надавливая. Лёша точно знает, как и что нужно сделать, чтобы довести ненаглядного Санечку до исступления. - Маленький мой, - бормочет рыжий, чувствуя, как сашина ладонь царственно опускается на его макушку, - скажи мне, - Квашонкин облизывает губы, - куда ты спрятал ключик? - Туда, Лёш, туда, - он обессиленно закатывает глаза, посапывая. Рыжий не сразу понимает, что речь о другом, но, по ходу дела возвращая себе остатки рассудка, осторожно подключает средний палец, продолжая растягивать такую разгорячённую и такую желанную плоть. Наслаждаясь глубоким, тяжёлым и горячим сашиным дыханием, он уже уверенно проникает сильнее, ввинчиваясь, массируя, задевая простату, путешествуя по самым острым точкам. - Возьми меня, - внезапно отрезает Долгополов. - Что-что, дорогой? Ты не мог бы повторить? Лёша или издевается, или реально оглох. Хотя в случае с Квашонкиным принцип «одно из двух» далеко не всегда работает. - Я хочу, чтоб ты взял меня, - удивительно твёрдо говорит Саша, не понятно, откуда добыв ресурс на эту фразу. Не мальчик, а чистое волшебство. - Да, родной, сейчас, - простанывает Лёша, осторожно выскальзывая и размазывая излишки лубриканта по сокращающейся звёздочке. Входит он без особых усилий, буквально проваливаясь вглубь, шепча нежные похабности о том, какой Саша сейчас влажный и растянутый. Метадоновый послушно тянет бедро, выгибаясь при каждом лёшином толчке, позволяя вдавливать себя в обивку дивана. Вздыбливаясь, с каждой секундой истекая всё более сильным желанием, Квашонкин движется навстречу Саше с его побелевшими костяшками, напрягшимся животом, припухшими губами, покрытыми страстными гематомами ключицами. Когда лёшина рука оказывается на горле Долгополова, он ещё раз предпринимает попытку всё выведать: - Санечка, скажи… - Я тебя люблю. Если энтропия существует, то Долгополов в очередной раз её разрушает. Не скажешь же теперь «это не то…», все планы насмарку. Или? Квашонкин не выдерживает первый, разбрызгиваясь густым жидким жемчугом, обнимая Санечку за лопатки, поглаживая по взмокшим волосам. Пока Долгополова нежно доласкивают, нашёптывая приятности около время от времени обводимой языком мочки, он, слабо улыбаясь, выдаёт: - Ключ всё это время под ковриком лежал.