Этюд

      — Не оставляй меня… — сбивчиво шепчет Ёсан, цепляясь руками за ткань пижамной рубашки Сана. Он прижимается лбом к его плечу, всё продолжая что-то тихо тараторить. Горячее дыхание и еле уловимое касание губ немного щекочет кожу, и Сан бы отодвинулся, если бы не крепкая хватка чужих рук. Если бы он сам не обнимал друга так сильно, чтобы он точно чувствовал.       Ёсан вернулся домой очень поздно, Сан тогда уже лёг спать. Он тихо прошёл в свою комнату, нигде не задерживаясь и не включая свет. Ёсан действительно был аккуратен, чтобы не издать лишних звуков. По крайней мере, Сану так показалось, хотя он слышал копошения за стеной.       Сан не планировал дожидаться возвращения друга домой, и он честно пошёл спать, но уснуть не смог. Так и лежал, уставившись в темноту. Ворочался на кровати, переворачивался с боку на бок, пытался нагнать сон, но все попытки были тщетны. Он переживал.       Они с Ёсаном уже много лет дружили, какую-то часть этого времени прожили вместе, снимая квартиру напополам. Сан знает его как облупленного. Возможно, даже больше, чем сам Ёсан сможет рассказать о себе. Он наблюдал за ним. Невзначай присматривал, отмечал для себя какие-то особенности в поведении. Знал, что тот любит или не любит, знал, как он реагирует, когда злится. Знал, когда Ёсан был спокоен и расслаблен. Так же знал, когда у его друга были периоды тревожности. Если это можно так назвать.       Они не говорили об этом. Никогда. Ёсан старался скрывать это, но Сан видел. Знал. Приглядывал со стороны и ждал, когда тот захочет рассказать. О приступах.       Это началось сравнительно недавно. До этого Ёсан становился иногда дёрганным, нервным, молчаливым. Был недоволен почти всем. Замыкался в себе. Переживал это в одиночку. Но, видимо, он не только не рассказывал о своём состоянии, но и сам об этом много не думал. Если думал вообще. Потому что когда это началось, он продолжал прятаться. Оставался один. Тихо скулил в подушку, видимо, надеясь, что Сан не услышит.       Стены в их квартире тонкие. Сан слышал. Каждый раз, когда это происходило, он слышал. Не спал, ждал, когда друг успокоится. В самый первый раз, когда тот затих, он подошёл к двери и спросил, всё ли в порядке, но Ёсан ничего не ответил. Он предложил принести воды, в тот момент только это и помня, что вода поможет успокоиться. Ответа вновь не последовало, и тогда Сан вернулся в свою комнату. Ночью он уснуть не смог.       Они были близки. Действительно близки. Делились друг с другом самым сокровенным, доверяли как себе. Почти всё свободное время проводили вместе и не уставали друг от друга. И теперь, когда случилось что-то подобное, Сан не находил себе места. Он был напуган поведением друга. Его состоянием. Находился в недоумении, пытаясь понять, почему же тот ничего не рассказывает. Начинал уходить в самые худшие сценарии, всплывающие в потоке его мыслей.       Тем не менее, он тоже молчал.       На утро Ёсан вышел из своей комнаты, когда Сан уже выходил из квартиры. Он буркнул тихое «доброе утро» и скрылся в ванной комнате. Сан успел рассмотреть его опухшее лицо и покрасневшие глаза.       Они не говорили об этом.       Со временем подобные эпизоды повторялись всё чаще. Сан метался между желанием как-то помочь, хотя бы узнать, что происходит, и уважением к личному пространству Ёсана. И с каждым новым разом в груди рвалось что-то всё больше и больше, причиняя почти физическую боль.       Когда это повторилось в очередной раз, Сан таки не смог больше оставаться в стороне. Собственное беспокойство вопило о том, что он должен помочь, а стыд подгонял, заставляя чувствовать себя виноватым от того, что он всё слышит, но ничего не делает. Будто нарочно подслушивает. Будто нашёл в этом какое-то своё удовольствие.       Сан больше не стучит в дверь и не спрашивает разрешения войти. Входит без стука. Аккуратно приоткрывает дверь и заглядывает. Ёсан лежит на кровати, свернувшись колачиком. Обнимает подушку и утыкается в неё лицом, заглушая вырывающиеся звуки.       Сан прикрывает за собой дверь и медленно проходит вглубь комнаты. Беспокойство и стыд усилились, заставляя сердце быстрее биться. Он будто слышал его стук. Будто его можно было услышать, — так громко.       Он присаживается на край кровати и кладёт ладонь на спину друга, тихо спрашивая:       — Ёсан-а, что случилось?       Тот сильнее сжимает в руках подушку. Сжимается больше. Мычит отрицательно. Старается сделать голос ровным, но Сан слышит, как тот сипит.       Он мягко гладит его по спине, не зная, что он может сделать. Он никогда не видел Ёсана в таком состоянии. Сан просто не знает.       Разворачивается к нему лицом, залезая на кровать с ногами. Двигается ближе. Теперь обеими руками он гладит спину друга. Сан надеется, что это его немного успокоит.       Слышит череду всхлипов и видит, как тело Ёсана мелко сотрясается. Ложится рядом, обнимает, прижимаясь грудью к его спине. Ёсан горячий. Дрожит. Но лежит тихо. Сдерживается. Сан выдыхает, закрывает глаза и прижимается лбом к его спине.       — Расскажи мне… — шепчет. Чувствует печаль и бессилие. Сану не нравится это чувство. Не нравится это состояние друга. Он сильнее сжимает свои объятия и прижимается губами к его спине. Оставляет невесомый поцелуй поверх ткани пижамы. Возможно, Ёсан даже не ощутил это. Сану нужно показать, что он рядом. Нужно показать, что он может ему довериться.       Ёсан ничего на отвечает. Они лежат в тишине, нарушаемой только неровным дыханием обоих, потому что внутри Сана медленно, но верно зарождается это отвратительное чувство, будто это в его груди что-то ломается. Будто вот-вот сам заплачет. Он даже не уверен, что Ёсан ощущает именно это. В груди давит.       — Я слышал, — шепчет Сан, ни на сантиметр не отодвигаясь. Шепчет ему в спину. — Это не первый раз, Ёсан-а, и каждый раз я слышал. — дыхание друга понемногу успокаивается, хотя сам он всё ещё очень напряжён.       — Всё нормально, — отвечает наконец Ёсан. Он шевелится, вылезая из объятий Сана, и разворачивается к нему лицом.       В комнате темно, только свет уличного фонаря попадает внутрь, делая линии ярче, а тени жёстче. Но даже этого хватает для того, чтобы видеть опухшие глаза. Ёсан шмыгает носом, а Сан успокаивается. Совсем немного. Он всё ещё обеспокоен.       — Если бы это было так, — хмурясь, говорит он.       — Это действительно так. — Ёсан усмехается и снова разворачивается, ложась на спину. Смотрит на потолок и пытается подобрать слова. Придумать, как это можно объяснить. — Я устал. Если это можно так назвать. Просто устал. — Говорит в голос, больше не шепчет, и Сан слышит, что он немного сипит. — На самом деле ничего не произошло. Просто в какой-то момент я… — Сан смотрит на него неотрывно, высматривая каждое изменение в голосе или мимике. Он кладёт ладонь ему на грудь и медленно гладит. Он всё ещё чувствует потребность утешить его. Руки сами тянутся. Хочется не разрывать контакт. Хочется ощущать Ёсана. Слышать и видеть мало. — Чувствую себя оставленным, — продолжает он. Делает паузу. Часто моргает. Улыбается. Сану не нравится эта улыбка. — Вокруг меня столько людей. Их много. Они добры ко мне. Но их будто нет. — Голос начинает дрожать. Ёсан снова делает паузу и снова часто моргает. — Или меня нет, — поворачивает голову и смотрит на Сана. В глазах столько мольбы, но Сан не может её понять. Что нужно сделать? — Они такие шумные. Они улыбаются. Они что-то спрашивают. Говорят. — Снова переходит на шёпот, быстрый и сбивчивый, поднимает брови и широко открывает глаза, в которых начали собираться новые слёзы. Сан хмурится ещё больше. Ему нечего сказать. Что он может сказать? Как он может его успокоить? — Их так много, — повторяет Ёсан, — а я один. И меня никто не видит. Меня будто нет.       — Ну же… — по виску Ёсана стекает одинокая слеза, и Сан не выдерживает. Жмётся ближе, обнимает. Прижимает к себе. — Ты не один. Я с тобой, ты знаешь?       Что он должен сказать? Что он может сказать? Это так сильно тревожит Ёсана? Именно это?       — Тебя тоже нет, — шепчет тот, и Сан не понимает его. Он чувствует чужие слёзы на своей шее, куда уткнулся Ёсан. — Никто не видит. Не замечает. Кто придёт за мной, кто схватит за руку, если вдруг я окажусь на краю обрыва? — шепчет торопливо, Сан с трудом разбирает слова. Какой обрыв? Что он ещё придумал? — Кто-то придёт?       — Я приду, — уверенно говорит Сан. К чёрту, что бы он сейчас ни говорил, даже если его слова пугают, всё потом.       Ёсан что-то ещё говорит, и это разобрать уже практически не получается. Сан обнимает его и гладит. В груди давит, а чужие слёзы заставляют собственные щипать глаза. Ему не нравится всё это. Совсем не нравится. Ни то, что Ёсан говорит, ни то, что сам он не знает, как может помочь. Откуда это в нём? Когда это случилось? Почему Сан не увидел? Ёсан, получается, прав. Никто не видит. Сан тоже не смог. Пропустил. Ещё и столько времени потерял, пока торговался с собственной совестью.       — Пожалуйста, слышишь? — говорит Сан. Проводит ладонью по волосам Ёсана, оставляет поцелуй на виске. — Верь мне, хорошо? Что бы ни случилось. Ладно? Я приду к тебе. Ты можешь прийти ко мне. Слышишь?       Сан чувствует, как Ёсан сжимает в руках его пижамную рубашку, стягивает ткань, мелко и быстро кивает.       — Останься со мной, — шепчет, и Сан останется. Всегда. Он уверен. Это чувство, разъедающее внутренности, обжигает. Он останется с Ёсаном и он знает это. Нужно только как-то уверить в этом и друга. — Не оставляй меня…       — Никогда. — отстраняется немного и поднимает голову Ёсана за подбородок. Смотрит в его глаза. Стирает ладонью слёзы с щёк и вытирает глаза. — И в мыслях не было. — улыбается. Знаешь, — и тут же замолкает, вдруг смутившись того, что собирается сказать. — Мы с тобой видимся каждый день. Часто. Много. И всё равно ты занимаешь все мои мысли. Как думаешь, уйди я, потеряйся, что угодно, я же… — закрывает глаза и пытается сдержать эту непрошенную улыбку. Отчего-то говорить такие вещи странно, но хочется. — Я же совсем с ума сойду. — открывает глаза и смотрит на Ёсана. Проводит ладонью по щеке, оставляет её в волосах. Возможно, ждёт какого-то ответа, хоть вопросов и не задавал.       Ёсан прищуривается. Недоверчиво, подозрительно. Руки не разжимает, продолжая держать ткань пижамы. А потом резко подаётся вперёд. Сан не успевает сообразить. Ёсан прижимается своими губами к его. Горячие. Сухие. Приятно. Надо же.       Он отстраняется и смотрит на него недоумённо. Хочет спросить, что это было. Зачем? Или правильнее будет почему? Вместо этого говорит другое.       — Мы поговорим об этом, когда ты успокоишься. — В голосе больше строгости, чем Сан вкладывал, и он надеется, что Ёсан не подумает неправильно. — Когда мы оба успокоимся, — добавляет тише, чувствуя растущую нервозность.       Сан пытается понять, что он сейчас чувствует. Они друзья и ничего подобного никогда себе не позволяли. Скорее всего причина действительно в эмоциональном перенапряжении. Наверное.       Да?       Почему тогда в груди тепло?       — Извини, — говорит Ёсан, видя замешательство Сана.       Голос спокойный, и это уже хорошо. Им обязательно многое придётся обсудить. Немного позже.       — Нет, не за что, — спокойно проговаривает Сан и снова придвигается ближе, заключая Ёсана в объятия. — Я могу остаться с тобой?       — Спать? — уточняет тот.       — Можно и что-то ещё, — усмехается Сан, — есть идеи?       — Спать. — резко отвечает Ёсан       Ладно, с этим разобрались. Сан действительно считает, что ему стоило прийти раньше. И впредь от точно не оставит его. Сану непонятно, что могло вызвать такие мысли и такую бурную реакцию, и он обязательно попробует узнать как можно больше. Не отстанет теперь от Ёсана, пока не начнёт его понимать ещё больше.       — Сан? — нарушает Ёсан повисшую в комнате тишину.       — Что?       — Прямо все мысли?       Он сначала не понимает вопрос, а потом вспоминает, что сам это сказал. Хмыкает и снова улыбается.       — Все мои дни проходят в мыслях о тебе.