8 декабря, 1952 г. Лондон, Англия, 21:15
Морозный воздух обжигает лёгкие Гермионы, когда она наконец-то обретает способность дышать после аппарационного скачка. Страх, сжавший её внутренности, всё ещё ощущался, но как только девушка раскрывает глаза, уголок её губ невольно приподнимается. Получилось! Можно было гордиться собой. Она имела на это полное право. Только… Полный ярости взгляд Риддла, который он подарил ей напоследок, не давал Гермионе в полной мере вкусить триумфа. Но об этом позже. У неё ещё будет время для того, что проанализировать всю эту ситуацию и вынести урок из сложившейся ситуации. Не теряя и секунды, Гермиона накладывает вокруг себя защитный купол, нацеленный на то, чтобы ни магглы, ни волшебники, не смогли обнаружить её даже в при такой скверной погоде. — Сальвио гексиа! Последнее заклинание мягко соприкасается с защитным барьером, и Гермиона наконец-то выдыхает, ощущая, как скопившееся напряжение растекается по её телу, вызывая головную боль. Ноги по щиколотку утопают в мешанине, состоящей из земли и снега, но всё это на данный момент имело такое крошечное значение. — Люмос! Гермиона щурится, пытаясь разглядеть территорию. Трансгрессия требовала спокойного и сосредоточенного состояния, чем не могла похвастаться Гермиона, когда в страхе быть проклятой, аппарировала, забывая произнести про себя чёткий адрес для перемещения. Она всё ещё была в Лондоне — это точно. Звук сирен, лай бродячих собак и тусклый свет дальних фонарей, — всё это доказывало ей, что девушка не аппарировала куда-нибудь в лесную чащу. Это место было таким знакомым и чужим одновременно. Когда девушка направила палочку чуть левее и сделала шаг в сторону, свет от «Люмоса» упёрся в большое дерево, в котором Гермиона тут же признала могучий тис. Совсем как… Не может быть! Ни один участок в пригороде Хэмпстед-Гарден, не мог похвастаться наличием этого древнего дерева у себя во дворе — только семейство Грейнджер. Девушка кружится на месте, вызывая у себя лёгкое головокружение. Но поверить собственному же открытию ей было крайне сложно и горько. Она перенесла себя домой! Из всех возможных и невозможных вариантов её мозг выбрал тот, который она берегла внутри себя как зеницу ока. Недопустимая ошибка! Пусть даже если на этом месте ещё не стоит её дом, с красной крышей и причудливым почтовым ящиком в виде кораблика — это совершенно не меняет дела. В носу тут же защипало из-за подступающих слёз.***
— Гермиона! — Иду, мам! Девушка укладывает на дно чемодана последнюю стопку вещей и застёгивает молнию. Живоглота она передала Рону ещё на прошлой неделе. Тот, на удивление, даже не возникал, приняв кота почти что с распростёртыми объятиями. «Гномов будет отпугивать, — объяснил Рон, принимая из её рук переноску с котом, — а то мама совсем уже отчаялась». Вдох. Полуденное солнце проникает через полупрозрачную ткань лиловых занавесок, и лучи плавно скользят по комнате, вычерчивая тень Гермионы на стене. Постой она тут ещё с минуту, и её силуэт навсегда отпечатается на родных стенах. Папа только в прошлом году доделал ремонт в комнате дочери, и очень гордился тем, что сделал это самостоятельно. А теперь это потеряет смысл. Через пару минут он и мама покинут этот дом, который они купили, когда Гермионе только-только исполнилось пять лет. Здесь прошла почти вся её сознательная жизнь. От первого падения с велосипеда до первого всплеска магии. Вытерев слёзы тыльной стороной ладони, Гермиона хватает палочку и чемодан. Чем больше она медлит, тем тяжелее становился камень на её душе. «Ты уверена? — спросил её Гарри, когда она сквозь удушливые слёзы вывалила ему весь свой план. — А кто сейчас уверен, Гарри? Так я буду хотя бы знать, что они в безопасности. И если… Если со мной что-то случится, они никогда не испытают боль утраты». — Я заварила твой любимый чай с мелиссой, — говорит мама, не поворачиваясь к ней лицом, пока разрезает пополам луковицу. — Может… Может, мы присоединимся к папе? Мы так давно не пили чай вместе. И по телевизору сейчас идёт спортивный матч с участием вашей любимой футбольной команды, — на одном дыхании проговаривает Гермиона. Мама не была особой любительницей по части готовки, но почему-то именно сегодня ей взбрело в голову приготовить луковый суп. Как тот, который они пробовали прошлым летом, когда ездили во Францию. — Заманчивое предложение, — мама откладывает нож и вымывает руки в раковине. — Бери кружки. Я сейчас, только убавлю огонь на плите и подойду к вам с папой. Будешь сушёные фрукты? — Д-да, — всего лишь отвечает девушка дрогнувшим голосом, повторяя про себя, как мантру, что это жизненно необходимо. И она сделает всё, чтобы вернуть их обратно.***
Гермиона приводит своё учащённое дыхание в порядок, твердя про себя, что мистер и миссис Коллинз сейчас живут в Австралии. Там, где их никто и никогда не найдёт. Ведь даже ей не известны точные координаты их местоположения. Но, может быть, она всё-таки ошиблась? Гермиона обходит дерево вокруг. Здесь явно чего-то не хватает! Но чего — она не помнит. Какой-то важной детали… Абсурд! Сейчас 1952 год, то, что её мозг пытается отыскать в воспоминаниях и подсунуть ей за правду, могло ещё не случиться. Девушка машет головой из стороны в сторону, отгоняя от себя бредовые мысли, вызванные недавно пережитым стрессом и физической усталостью, и тянется к своей сумочке. Наложив на себя очищающие и согревающиеся чары, Гермиона призывает с помощью «Акцио»: бадьян, вату, бодрящее зелье и запасную тёплую мантию. Платье превратилось в оборванный кусок ткани, и Гермионе стало искренне жаль плод труда подруги. Она кое-как заштопывает его с помощью бытовых чар и накидывает на себя мантию, мгновенно утопая в тепле. Ранка на затылке неприятно пощипывает, пока волшебница промокает её ватой с раствором бадьяна. Нужно поинтересоваться у Джинни, если ли какие-нибудь чары, ускоряющие появление волос. Подождав, пока подействует зелье, Гермиона ещё раз осматривает тис, и не обнаружив там… Да что она, собственно, хотела обнаружить? Нужно возвращаться в 1997 год и хорошенько подумать над тем, что случилось. Отчёт, который она будет вынуждена предоставить орденовцам во главе с Кингсли, нагонял на девушку ещё большую тревогу со всеми вытекающими последствиями. А именно — Волдеморт видел её настоящий облик, и какое изменение это внесло в настоящее время будет оставаться загадкой до тех пор, пока они не столкнутся лицом к лицу где-нибудь на поле битвы. Риддл источал гордыню и высокомерие. Полностью уверенный в том, что его невозможно провести, он не простит выходку, которую совершила Гермиона. И зелёный луч «Авады» будет преследовать её не просто как подругу Гарри Поттера, а как девчонку, обдурившую Тома Риддла в 1952 году. Глухой звук разбитого стекла где-то совсем неподалёку разрезает её мысли. Гермиона застывает. Затем звук повторяется. Снова и снова, пока самый ближний к ней фонарь, не лопается под натиском какой-то невидимой силы. Волшебница прижимает к груди снятый ранее маховик и нацеливается палочкой в пустоту. Все звуки ночного Лондона, которые ранее долетали до её слуха, утопают в зловещей тишине, окружающей её со всех сторон. Тусклый свет «Люмоса», подавляется надвигающейся тьмой, и от самой макушки до пяток, по телу Гермионы ползут мурашки. Защитные чары не могли позволить кому бы то ни было проникнуть внутрь барьера, но для некоторых тёмных магов это была чистейшая ерунда. Наспех засунув в карманы своей мантии пустые флаконы от зелий и маховик, Гермиона сжимает свою палочку из виноградной лозы и произносит в уме: «Королевский лес Дин». Ничего. — Инкарцеро! Гермиона реагирует моментально. «Протего» срабатывает и отбивает яркий луч заклинания, прилетевший в неё откуда-то справа. Риддл хотел, чтобы она почувствовала и услышала его, иначе он мог бы просто произнести это заклинание невербально. А там и до «Авады» недалеко. — Экспеллиармус! — Нет! — вопит Гермиона, когда чувствует, как из её рук выскальзывает древко, улетая куда-то в темноту. — Вы оставили мне подарок в виде ваших локонов. Благодарю! — раздаётся бархатный голос Риддла, и он выходит к ней из мрака. Его силуэт медленно приобретает очертания, и девушка делает шаг назад, прижимаясь спиной к стволу тисового дерева, как к единственному спасению. — Понравились? Сарказм никак не вяжется с её дрожащим как листок на ветру голосом. И если ещё одно слово, он будет готов сорваться и улететь восвояси, оставляя вместо себя только застывший немой крик, наполненный ужасом и неверием. Он обошёл её защитные чары, как обходят опытные кинологи злых псов. И пока Гермиона копошилась тут, придавая себе божеский вид, он успел наложить антиаппарационный барьер. Риддл застывает на месте и разражается смехом, вскинув кверху голову. — Очень остроумно, Гермиона, — его голос сочится ядом, пока лицо сохраняет беспристрастное выражение. — Что ж. Мы остановились на том, какого чёрта Вы устроили в «Одноглазом драконе», — Риддл направляет на неё палочку, слегка склонив голову набок. — Мне всё ещё нечего сказать вам, — тихо отвечает Гермиона и вздёргивает подбородок. Они вернулись к тому, с чего начали. Только сейчас она действительно в ловушке, оказавшись в ней по собственной же глупости. Нужно было доставать маховик сразу! Сейчас она бы уже грелась у камина в доме на Площади Гриммо, пока её окружали близкие ей люди. — Скажите, как быстро Вы почувствовали опьяняющее чувство превосходства… в этой сложившейся ситуации? Девушка сжимает губы в тонкую линию. Удовольствие, которое получал Риддл от этой фальшивой учтивости и вежливых слов, шло вперемешку с его безжалостной тягой причинять людям боль. В этом и заключался его талант. Он заманивал своими сладкими речами, а затем душил, перекрывая всякому поддавшемуся пути отступления. Но Гермиона понимала, что это как покрывать французскими духами разлагающуюся плоть — смрад никуда не денется. Гарри знал, о чём говорил, когда всячески пытался отговорить Гермиону от этого задания. Он знал, что если Гермиона попадётся ему в руки — от неё ничего не останется. Он был единственным, кому удавалось избежать этой участи. И Гермионе казалось, что это «везение» передастся и ей. Как же она ошибалась… — В таком случае, Вы не оставляете мне иного выбора, — пожимает плечами Риддл и смеряет её очередным презрительным взглядом. Гермиона открывает рот, чтобы наконец-то послать его ко всем чертям на свете, но Риддл опережает её, выкрикивая непростительное «Круцио». Агония обдаёт её тело раскалённой плетью, и каждая клеточка внутри наполняется нестерпимой адской болью. Внутренности начинают гореть и плавиться. Челюсть смыкается в попытках удержать рвущийся наружу крик, и во рту тут же появляется металлический привкус крови. Откусила язык? Не важно! Всё не важно… Она тянет руки к стволу дерева. Прикоснувшись к нему, Гермиона как будто попрощается с тем миром, в котором она когда-то жила. Но её ногти лишь только царапают шершавую кору, оставляя на ней кровавые следы от пальцев. Ей и впрямь показалось, что перед ней появились силуэты Гарри и Рона. Они протягивали к ней свои руки, которые она хотела схватить и никогда больше не отпускать! Обещала! Она обещала им… Лава из её расплавленных внутренних мгновенно застывает, прекращая причинять боль, и Гермиона позволяет себе захватить ртом кислород, словно выброшенная на берег рыба. Ломота в теле сопровождается короткими спазмами. Как будто проклятие ещё посылало по её телу остаточные импульсы, добивая в теле здоровые клетки. В воздухе запахло гарью. И девушка решает, что она сгорела, а теперь медленно тлеет на глазах своего мучителя. — Сколько? — голос звучит как-то сипло, глухо и чужеродно. — Что «сколько»? — Гермиона слышит, как Риддл делает шаг в её сторону, но останавливается. — Сколько ты ещё будешь пытать меня? Сколько он ещё позволит находиться ей в здравом уме — вот, что она хотела спросить на самом деле. — Столько, сколько потребуется. Пока Ваш разум, мисс Бэлл, не откроет для меня все тайны. Я всё ещё оставляю Вам шанс рассказать мне добровольно. И вот ещё что… — его пальцы проходятся по её ключицам в поисках маховика, но, не обнаружив, Риддл призывает его с помощью «Акцио». Гермиона наблюдает помутневшим взглядом, как её единственное спасение приземляется к Риддлу на ладонь. — Добро пожаловать, Гермиона, — к её лбу прислоняется кончик палочки, и волшебница проваливается во мрак.***
— Папа! Смотри! Разве молния бьёт в дерево сбоку? — спрашивает маленькая Гермиона, и мистер Грейнджер подходит к ней, садясь на корточки рядом с дочерью. — И действительно! Надо же… — он прикладывает ладонь к стволу, к тому месту, откуда почти до самого начала разветвления тянулись извилистые чёрные обгоревшие линии. — Кто-то сделал это с целью навредить ему, Гермиона. Но видишь? Оно всё ещё зелёное. — Странно это, — насупившись отвечает девочка и с опаской осматривает отверстие, от которого тянулись чёрные линии. Внутри всё холодеет, и Гермиона решает, что обследует тис чуть позже… Когда ей не будет так страшно.***
— Гермиона! Нам пора! — кричит Гарри где-то за спиной. Но девушка его не слушает. Здесь так красиво! Океан такой величественный, свободный и бесконечный! Она прикоснётся к нему только одним пальчиком, чтобы почувствовать его холодное касание в ответ. — Гермиона! — голос друга уже срывается от отчаяния. — Всё будет хорошо! — шум ветра подбрасывает её ответ и разбивает о скалы. Она вернётся к ним. Но позже. Одним касанием тут не обойдётся. Пенящиеся волны, шипя, обдают её холодной водой и утягивают за собой. И она поддаётся. Ей так хочется стать частью всего этого. Погрузиться в глубины океана, глотать его солёную воду и чувствовать, как морские обитатели принимают её за свою. Тишина. — Ну? Хочешь, я уроню тебя, маленькая грязнокровка? Где твоя магия? Уже пора бы, — раздаётся чужой мужской голос. Гермиона раскрывает глаза. Хочется закричать от восторга! До земли оставался один метр, а она парит над ней, как птичка! — Кто это? — спрашивает девочка того, кто не даёт ей упасть. — Узнаешь. Когда-нибудь потом, — отвечает незнакомец. — Дай ей проснуться, Гермиона. — Кому? — Твоей силе, глупая. — Зачем? Но в ответ тишина. Гермиона часто моргает и озирается по сторонам. Но вокруг ничего. Только чёрная смоляная тягучая тьма, которая тянется лентами вдоль и поперёк её тела. Она завязывает узел вокруг шеи и сдавливает её до приступа удушья. Мне больше не хочется тонуть! Пожалуйста… Но тьма бьёт её в живот и утаскивает на дно, минуя воинственных русалок, тритонов и гигантских кальмаров. Потому что он может. Потому что ему нравится. Она открывает рот, чтобы закричать, но чьи-то пальцы зажимают ей губы, и Гермиона тянет руки ввысь. Туда, где ещё виден проблеск искажённых солнечных лучей.***
— Тихо, мисс! — раздаётся писклявый голосок прямо над ухом. — Откройте рот. Нонни нужно напоить Вас зельем, пока хозяин не пришёл. Гермиона распахивает глаза и встречает не менее испуганный взгляд домовика. Его большие уши прижаты к голове, пока рука с бутылочкой тянется к её губам. Гермиона машинально сжимает их, опасаясь, что эльф по приказу Риддла просто хочет отравить её. — Мисс, пожалуйста, — умоляет домовик. — Нонни не хочет Вам навредить. Если мисс не выпьет зелье — то ей станет только хуже! Домовик делает ещё одну попытку, и Гермиона поддаётся. Горькое зелье растекается на языке, и из-за отвратительного вкуса её организм реагирует рвотным позывом. Но девушка выпивает всё без остатка, ощущая, как мягкое тепло растекается по её желудку. — Спасибо, — шепчет Гермиона. Из-за пелены в глазах ей было трудно разглядеть место, в котором она находилась. Но здесь было тепло и сухо. Гермиона проводит пальцами по поверхности, на которой лежит, и обнаруживает, что под ней находится мягкий ковёр. Попытка приподняться не увенчивается успехом. Спазм в мышцах отдаёт тупой болью, и она опускается на пол обратно. — Мисс лучше не двигаться. — Г-где я? — Нонни не… Звук открывающейся двери заставляет отпрянуть домовика в ту же секунду, а девушка прикрывает глаза, оставаясь лежать на боку. — Хозяин! Гермиона находит пальцами подол платья и с силой сжимает его. Что же будет с бедным домовиком, если он решит сознаться? В силу своей преданности к хозяину они не выносят даже и мысли о том, что могут хоть как-то предать своего господина. — М-мисс… она… — Ну? Сколько раз я тебе говорил перестать мямлить? — Мисс совсем холодная, боюсь, не доживёт до следующего дня, — щебечет голосок, а за ним следует раздражённый вздох Риддла. — Иди на кухню, Нонни. Я разберусь. Гермиона слышит быстро приближающиеся шаги в свою сторону, и через мгновение его пальцы прижимаются к её шее, нащупывая пульс. Ублюдок, проверяет, жива ли она! Движением плеча Гермиона прижимает его пальцы к своей скуле и сдавливает их. Риддл отдёргивает руку, и резким движением руки переворачивает девушку на спину, заставляя Гермиону распахнуть глаза. — Жива. Вы только посмотрите, — цокает языком Риддл. — Дерево… На нём теперь есть отметины? Гермиона видит, как от удивления приподнимаются его тёмные брови, а к лицу приклеивается ухмылка. — Ответь. Пожалуйста… — Да. И оно забрало половину проклятия, — видимо, шокированное лицо Гермионы, заставляет Риддла продолжить своё объяснение: — Тис — проводник магии в общепринятых пониманиях, но если копнуть чуть глубже, то это дерево в какой-то степени может и поглощать её. Гермиона зажмуривается до появления ярких точек. Осознание всего происходящего накрывает её лавиной, путая в голове все мысли и воспоминания. Протяни руку и захвати правильную ниточку, но нет! Одно было ясно — всё это должно было случиться. Скрижаль её судьбы давно уже была написана, оставалось только уповать на собственные силы. — Ты знал об этом, когда проклинал меня? — спрашивает его Гермиона и замечает, как Риддл медленно склоняет к ней своё лицо. И если бы не слабость в теле, то, ей бы ничего не помешало сейчас вцепиться в его глотку зубами. — Знал, — ухмыляется Риддл, замечая, как Гермиона облизывает свои пересохшие губы. — Я лишусь рассудка от частых пыток Круциатусом, — безапелляционным тоном произносит девушка, наплевав на то, в каком она положении находится сейчас, смотря на Риддла снизу вверх. — Ты права. Но меня это мало волнует. Думаю, ты знаешь, — Риддл слегка надавливает большим пальцем на её скулу и тут же отпускает, вставая с корточек. На нём не было мантии, только чёрные брюки и белая рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц сверху. — Тем более, что есть масса других способов заставить человека говорить. А в особенности — женщину. А в ещё большей особенности, такую женщину, как ты. Не сочти за комплимент, стонете вы все одинаково, но только ты притащилась сюда из 1997 года. Его «Вы» испаряется где-то в воздухе, оставляя вместо себя, поднимающуюся в Гермионе волну злости. — Иди к чёрту, Том. Риддл смерил её убийственным взглядом и желваки на его лице заходили, показывая, что он начинает злиться. — Никогда больше не смей называть меня по имени, грязнокровка, — шипит он и снова опускается рядом с ней. Но на этот раз, лёгкими касаниями пальцев не обходится. Риддл с силой сжимает её шею. Гермиона не закрывает глаза и не начинает вырываться. Не потому, что у неё не осталось больше сил, и не потому, что она боится умереть. За последние часы она уже приняла тот факт, что попала в руки Волдеморта. И даже если ей удастся выжить и вернуться в 1997 год, какая-то часть неё треснула, рассыпалась и осталась лежать осколками у корней тисового дерева. Нет. Ей важно было показать Тому Риддлу, что есть люди, которые его не боятся. Чтобы он видел и знал. Знал для себя будущего, с чем и кем ему придётся столкнуться. И пока её дух окончательно не сломается, она сделает всё, чтобы хоть как-то помочь своим друзьям. Попытается найти местоположение последнего крестража и оставит своим друзьям послание. Она смотрит в его глаза, которые секундами ранее были цвета океана в шторм, и видит, как его зрачки расширяются, поглощая водную гладь радужки. Она чернеет, забирая с собой его спокойствие и самообладание. Лёгкие начинают гореть, а пальцы дёргаются в попытках ухватиться за мучителя, но Гермиона противится собственному инстинкту самосохранения. Теперь она не позволяет Риддлу разрывать зрительный контакт. И он сдаётся. Его пальцы ослабевают хватку. Он не убирает руку, но и не продолжает душить её дальше. Гермиона смотрит на него немного подозрительно, нервно бегая глазами по его лицу. — Тогда… — девушка замолкает, сомневаясь в своём дальнейшем вопросе, но собирает горстку решительности и продолжает: — Как мне называть тебя? — Мой Лорд, — перейдя на шёпот, усмехается Риддл.