Последний рассвет ложного неба

На самом деле, Итэр метался в прострации своих мыслей: о хиличурлах, о их проклятии, и о возможность его снятия. Если был хотя бы один шанс среди миллионов, то нужно было попытаться прийти к его воплощению. Он не был до конца уверен удастся ли ему это или нет. Душу Принца Бездны лишь тешил тот факт, что вода Разлома это проклятие ослабляла. Провал прошлого плана наглядно показал лишь то, что спустя столько лет это проклятие стало неотъемлемой их частью всех проклятых начиная от Хиличурлов и заканчивая Рыцарями Ордена Змеи. Хотел ли это признать Итер? Признать, что бывший народ Каэнри'ах уже не люди, и смириться, опустить руки и отказаться от того, к чему Бездна шла уже пятьсот лет? Где-то у края сознания тлела еще надежда на лучший конец для них. Ирония века, ведь в месте, созданий которого он увел за собой, от надежды избавлялись сразу – либо делаешь, либо умираешь от рук более сильного. Никто и мысли не имел, что у них может быть лучшая жизнь, все знали, какую цену их заставят заплатить в конце этого темного пути. Итэр не сломался, не отпустил ничего, но смог, приняв какой-либо результат, идти дальше – так казалось ему самому. Но никто же не будет мешать ему игнорировать всё, что на самом деле происходит в его мыслях, делая вид будто все так, как должно быть. Можно сказать «не сломался», а можно сказать «не имеет на это права», и последний вариант будет даже более правдив; можно сколько угодно забывать о том, как закрывая глаза он обрекает себя на бесконечные ужасы, и они опять же только в его мыслях. За столько лет можно потерять себя и свой разум, Принц Бездны нашел для себя выход. Гранича с безумием, этот выход дает причину жить дальше, но, к сожалению это выход уже заставил потерять многое из того то, что раньше было в его душе: любые чувства, отблеск которых в глазах и давал раньше ощущение присутствия жизни в них. Теперь там не было ничего, а все ради того, что уже невозможно исправить. Глупое упрямство – все, что осталось для него. Может быть, именно поэтому Дайн был угрозой? Не из-за того, что хочет остановить его, не из-за своей силы, а потому, что на самом деле именно этот человек может вывести Принца Бездны из его огромного узла самообмана? В лагере хиличурлов было тихо. Очень тихо; даже казалось, что жизнь покинула это место, решив на воспоминание оставить ощущение, словно бы хиличурлы заснули вечным сном, оставив все вещи. Это даже возвращало в воспоминания об умерших в Каэнри'ах. Если бы такое гремящее тишиной отсутствие жизни не хозяйничало в Бездне, а Итер за долгое время не привык к нему, наверное, для него это показалось бы ужасным, хотя и только на первый взгляд. Они всего лишь уснули, а те, кто еще не спал, сидели, словно их преодолела сонливость. Во взгляде Итэра даже появилось нечто похожее на сочувствие от взгляда на эту картину. – Они не должны иметь такую судьбу, не должны так умирать. Никто из них. – На несколько секунд Итэр прикрыл глаза, пряча всё, что в них отражалось. На этот раз не ответил Вестник, молча следя за действиями принца. Да и нечего было на это отвечать, если задуматься, они оба ненавидели Селестию за несправедливость, понимая друг друга без слов. - Что ж, думаю, нам пора возвращаться уже. Дайн должен в это время садиться на корабль, надеюсь, больше не будет нам мешать, и у нас будет время разобраться с Разломом, – уже поднявшись на ноги, добавил Итер, отходя от хиличурлов, а вместе с этим возвращая спокойствие в тон. – Он не доберется до глубин Разлома так быстро, помимо всего прочего те земли закрыты для посторонних, время у нас действительно есть, – согласился Вестник, открывая проход в Бездну за их спиной. Что-то упрямо говорило: ты ошибаешься, что-то не так. Ощущение, что и эти планы сейчас улетят в пропасть, не нравилось от слова "вообще". Лишний повод убедиться – если Дайнслейф снова окажется не там, где ему надо быть, Итер задушит его своими же руками, не смотря на остатки памяти об их совместном прошлом. - Проследи, чтобы не возникло новых проблем с порталами. – на всякий случай напомнив о важном, Итэр вошел в проход, уже ни о чем не беспокоясь. Хотя следовало бы. Одной из вещей, которой Дайнслейфа научила сулимая ему вечность, было умение ждать. Ждать и, пожалуй, прощать. Сложно было сказать, как такой человек как Дайнслейф научился прощать. Отказ от мести и не требование расплаты за понесённые страдания. Почему? Возможно причина крылась в том, что месть за то, что уже невозможно вернуть, по его мнению, была глупостью. Конечно, Итэр праведно веровал в возможность воскрешение народа Каэнри'ах из царства мертвых, однако лично Дайнслейф видел прозрачно ситуацию с точки зрения проклятых. Им уже не помочь, их уже не спасти, любая милосердная попытка кому-то помочь и освободить этих людей от бремени возложенного на их плечи, заканчивалась лишь причинением ещё большего страдания последним. Одно дело, мстить для защиты чести, но мстить из-за ненависти — совершенно другое. Да, он носил в своём сердце ненависть ко всему божественному и никогда от неё не откажется, однако чувство мести может захватить в плен, подобно любви и заставить совершать жестокие поступки, о которых человек может жалеть. Едва ли Дайн бы пожалел, если бы все боги Тейвата и Селестии внезапно оказались мертвы. Однако смерть богов не спасёт его народ от погибели и не вернёт всё то, что они потеряли, их смерть лишь возможно дарует облегчение тем, кто её жаждет. Возмездие порой сопровождается простой завистью. Обостренное чувство справедливости и нежелание смирится с тем, что вам плохо, а тем, кто совершил акты геноцида и уничтожения целых наций живётся более чем хорошо просто потому, что им это позволяет статус. Дайнслейф тоже не был из тех, кто хотел смиряться с несправедливостью. Однако опыт со времён падения Сал Виндагнира давал понять, что гнев Селестии это та вещь, против которой невозможно ничего сделать. Можно было, разумеется, пойти по пути, который избрал Итэр и, будучи поглощенным жаждой возмездия продолжать причинять боль своему народу "во благо нации" и лелеять надежды о свержении Богов. Можно было отпустить, объективно взглянуть на ситуацию, отложить все чувства, здраво оценить риски, признать собственное никчёмство и начать выстраивать жизнь исходя из того, что они сейчас имели. Дайнслейф снизошел до того, чтобы отложить свою гордость по принятию пути. Он отодвинул свое высокомерие, посмотрел на вещи настолько здраво насколько сам смог, и, исходя из тех нескольких версий правды, что были ведомы ему, решил, что он избирает дорогу примерения с очевидным. Раньше он был человеком, меч которого будучи вытащенным из ножен, не мог вернуться в них, пока не прольёт чью-либо кровь. Его руки были в крови, от которой он их никогда не отмоет, также, как и чужой кровью была написана достаточно большая часть его истории. Иронично то, что разница, по сути, была лишь в том, что его жизнь ранее писалась красной человеческой кровью, а теперь черной как смоль кровью хиличурлов и представителей ордена бездны. Просто в какой-то момент к нему пришло осознание, что он не получает больше ничего от битв. Адреналин перестал так ярко стучать по венам, а убийство врагов не давало ему никаких чувств, кроме отвращения. Тогда он отрёкся от имени Имунлаукр, и отныне предпочитал даже не делать вида, будто ему известен этот человек. Став тактичнее и милосерднее, однако, он не стал слабее или хуже. Ему теперь наоборот казалось, будто умение прощать было навыком, на который способен человек сильный, ибо даже исходя из собственных ощущений, мстить, было гораздо легче. Умение ждать. Умение повременить с чем-то, что и без того рвалось быть исполненным. Тернистым путем проб и ошибок, немалых ушибов и разочарований, Дайнслейф развил в себе чувство, которое помогало понять, когда наступает момент, когда надо действовать. Он выжидал, понимая, что опять танцует вальс со Смертью на острие холодного лезвия. Рвани он слишком рано, то его заметят и переведут портал, и скорее всего он опять материализуется черт знает где, а побеги он слишком поздно, или споткнись на секунду о какой-то камень, то имел бы шанс застрять в невероятной суперпозиции всея пространства и времени. Он ждёт. Ждёт, пока Итэр говорит о прискорбной участи хиличурлов, ждёт пока его приспешник открывает портал, и ждёт пока Итэр на секунду запинается, прежде чем в него войти, и лишь когда Итэр уже сделал первый шаг в портал, а вестник бездны ожидает покуда тот пройдёт, Дайнслейф чётким движением перепрыгивает камень, что стоял ему преградой, и резко влетает в портал сразу после того, как в нем исчез затылок вестника бездны. Не секундной задержки, всё прошло так, как он и рассчитывал.