Последний рассвет ложного неба

Он резко выдыхает, ибо несмотря на тот факт, что Дайн был матерым солдатом в хорошей форме, вся эта ситуация крайне негативно подействовала на те ошметки, что представляли собой его нервную систему. Вздыхает, стараясь как можно скорее угомонить скачущий пульс. В лёгкие попадает сырой воздух. Дайн понимает, что это место пахнет отчаянием — он все-таки попал в Витую Бездну. Спустя секунду, его зрение фокусируется, и он с радостью отмечает, что его окружают серые стены и мраморная плитка одного из этажей бездны на Рифе Маска. Впрочем, этот энтузиазм спустя секунду меркнет от осознания того, что ситуация которая последует в качестве следствия к его действиям, приятной мягко говоря не будет. Однако, как бы неприятны грядущие сцены бы ни были, Дайнслейф уже слишком долго бежал, чтобы сейчас останавливаться. Ещё раз выйти на переговоры с Принцем Бездны было тем, что являлось его едва ли не ведущей целью последние сотни лет. Холодный голос эхом отражается от голых стен, его замогильный тембр звучит как свист меча, рассекающего воздуха. При этом говорит Дайн чётко и резко, без каких либо колебаний или дрожащей в голосе тревожности. —Итэр, нам нужно поговорить. Итэр за одно мгновение осознает, что все его расчеты снова летят к чертям, в пекло, гореть где-то рядом с теми, что Дайн уже успел испортить. Понимает даже до того, как слышит этот до боли знакомый голос, мысленно предвещая интонацию, с которой будут произнесены слова, какими бы они не были, хотя, за столько лет, слова эти, наверное, не изменились совсем. Дайн не изменял себе. Ему не нужно оборачиваться, чтобы понять - из портала вышли трое. Просто слишком хорошо он за прошедшее время выучил каждый звук, раздающийся среди гнетущей тишины Бездны, знал по звукам каждого, среди своих подчинённых и созданий, нашедших здесь себе приют. А в Бездне всегда тихо. Так тихо, что даже дыхание можно было при желании отчётливо услышать, особенно на верхних (а может, нижних?) этажах. Не удивительно, что принц с лёгкостью услышал и чужие шаги. Да и к том, как бы не хотелось отрицать действительное, пусть Итэр и делает это уже пятьсот лет, но он очень хорошо выучил привычки Дайнслейфа, по крайней мере те, что тот позволил ему изучить. Отступиться от тщетных попыток остановить орден Бездны? Бред. Кто угодно так бы и сделал, возможно, сдался бы, бросил и жил жизнью обычного человека, ожидая своего конца, но только не этот человек. Сколько раз ему уже говорили - "противостоять нам бессмысленно", всё в пустоту, он всё равно шёл дальше, ища что угодно, абы это самое "что угодно" помогло попасть в эти лишённые всякой жизни руины. Упрямство, глупое и безрассудное. Увы, такое же, как у него самого. Слышится тяжёлый вздох. Вестник, в этот момент, кажется, разрывается между желанием отправить Дайна на новый круг перерождения, и моральной подготовкой самого себя к скорому лишению головы, замерев на месте недвижимой статуей. Вот только Итэр всего лишь закрывает глаза, медленно выдыхает, ощущая прилив раздражения, медленно перетекающий в желание молча поубивать всех вокруг себя. Вестник, скорее всего, не станет сопротивляться, молча и с достоинством приняв смерть, а вот про Дайна тоже самое сказать было нельзя. – Неужели тебе мало было попытки раньше? Помнишь, к чему это привело? Мы оба помним. – И снова ложь. Никто из них не помнит, о чем был тот разговор, и что точно случилось: Дайнслейф страдает от эрозии, теряя фрагменты памяти один за другим, а Итэр предпочел закрыть эти воспоминания так далеко, словно их никогда не существовало, заморозив во льдах вместе с памятью о прежнем себе. Слова пустые, но такими они были всегда, ведь, как показала практика, за пять столетий они так ни к чему и не пришли. – Ты слишком упрямо следуешь за мной. – добавил, уже открывая глаза. К Дайну, впрочем, не повернулся, иначе окончательно пойдёт на поводу у желания убить их обоих. Итэр лишь невидящим взглядом уставился на стену перед собой. А действительно, о чём им говорить? Бездна давно выбрала свой путь, и Итэр тоже. Не только путь, но и свой конец им был известен. О чем можно говорить, если Итэр ещё пятьсот лет назад, потерявшись в отчаянии от осознания потери сестры и ставшего родным королевства, нашёл для себя единственную цель, лишь бы только не умереть окончательно среди своих же мыслей, выбрав вместо этого уж слишком глубоко утонуть во тьме Бездны? Столько сил было потрачено на бессмысленную войну с самими правилами этого мира, не ради того, чтобы сейчас развернуться назад. Ради того, чтобы просто выжить. Надежда – отрава, что заставляет лелеять пустые ожидания чуда, и только он решил смешать её с местью, искусственно продлевая жизнь чему-то внутри себя, заставив двигаться дальше. Этим самым "бессмысленным и невозможным" целям и стремлениям он был обязан своей жизнью. Бездна однажды преподнесла ему иллюзорную, ложную надежду на спасение, холодную по своей первоначальной сути, жестокую, но неумолимо согревавшую попавших сюда. Ему просто нужна цель. Хоть что-то, за что можно было вцепиться и идти дальше. Будет ли то самообман, иллюзии, навеянные бездной, ложное спасение, ведущее лишь к смерти – это стало неважным в тот самый миг, когда пало королевство Каэнри'ах, ведь только так он пойдет до конца, встретив свою смерть вместе со смертью всего этого мира. Наверное, в нём всё же говорит слабость. Или сломленность. Он не желает думать, никогда не думал и не будет. Жить в забвении, с покрытыми туманом воспоминаниями лучше, чем понимать, что на этот раз ты лишился всего. Теперь он один стал надеждой: той самой отравой для детей бездны. Человеком, что может с должной силой представить богам волю уничтоженного их руками королевства.