Последний рассвет ложного неба

С каждым новым его словом злость в душе только возрастала, выливаясь в желание убить. Медленные приливы злости, а следом за ними и нежелание признавать одну единственную вещь для себя – Дайнслейф прав, отчасти. Не хотел или не мог - вопрос уже другой, пусть и имеющий немалое значение. 500 лет побега - именно от Дайнслейфа, да и от себя самого. И Дайнслейф снова оказывается прав, когда говорит, что Итэр не сможет отказаться от идеи отступить просто по той простой причине, что слишком много сил и времени на это потратил – это злит ещё больше. Злит именно то, что он прав. Почти всегда может угадать его дальнейшие действия и понять мысли Итэра. Раздражает больше всего – вместе с тем и тлеет на закоулках души немой просьбой продолжать и дальше говорить, ведь иначе принц бездны может снова уйти, не пожелав слушать. Вряд ли кто-то ещё в этом мире, кроме сестры, смог бы понять, что происходит в его мыслях, когда и сам Итэр плохо это понимает. Бездна – обитель холода и темноты, она медленно разъедает душу попавших сюда, не оставляя со временем от них ничего, что хоть отдалённо напоминало бы людей, в привычном всем понимании этого слова. Бездна принимает в свои холодные объятия – объятия самой смерти – таких вот, сломанных, потерявшихся среди своей боли и отчаянья, и помнящих только об этом, ищущих жажды мести и в какой-то мере искупления, которого ни одному, ступившему на эти земли, достичь было невозможно с самого начала. Там холодно, но те, кто решил шагнуть за эту грань жизни и смерти, в место, где застыло в одном моменте уничтожения время, тепла не ищут. Сердца у таких людей покрыты слоем льда, застывшей в единой своей форме лавой из чувств – боли, ненависти, бессилия и отчаянья. Она и правда принимает, вот только, вопреки чужим домыслам, не стирает чувства совсем, вместо этого смывая своими эфемерными ледяными ветрами, которых тут никогда и не могло быть, все возможные воспоминания о свете, что когда-то жил в душах людей и проклятых. Выбравшие её тьму попросту забывали – при чем абсолютно добровольно – кем был, важную часть себя среди пустых коридоров теряя. Кто бы не сказал, что Бездна - яд, медленно ведущий к краю безумия, а в последствии и смерти, те всё равно не поверят. Итэр её действию по-прежнему пытается сопротивляться, чувствуя тяжесть за рёбрами от попыток полностью ей отдаться. Возможно, даже всё ещё ждёт, пока появится иная причина идти дальше и жить, забыв о мести. Бездна существовала давно, кажется, ещё мудрецы из Сал Виндагнира спускались в эти глубины. Возможно, тогда те ещё не приносили в мир смертельный ужас. Сейчас же это пристанище для тех, кому было некуда деться от своего собственного разрушенного мира. Кто-то считал бездну спасением, кто-то исконно верной справедливостью - Итэр называл глупцами тех, кто так считал, не зависимо от выбранного варианта. Впрочем, далеко от глупцов таких и сам не ушел, ведь, как до тошноты и скрипа зубов правильно сказал Дайнслейф, выбрал тешить себя абсолютно фальшивыми надеждами, ухватившись за одну единственную цель, словно иного варианта и быть не могло. Признавать это отвратительно и не хочется абсолютно. Да и какой смысл уже отворачиваться от всего, если вскоре мир сам себя погубит, и им обоим придется наблюдать кончину всего мира. Он любил людей, по крайней мере, до того, как оказался здесь. И видел смерть не в первый раз, но впервые именно пятьсот лет назад ему стало так противно от грязи на руках богов и методов, и больно от потери места, ставшего – наконец тем, что он мог назвать вторым домом. Дом — это место, где они с сестрой вместе. И место, в котором их сможет хоть кто-то среди всех людей понять. Когда-то Итэр на эмоциях тогда сказал Дайну, что тот во всём виноват, а когда понял, что наговорил, было уже поздно что-то исправлять. Ему оказалось некуда деться, его родной мир был разрушен, у него забрали и сестру, и Каэнри’ах. Может, он просто сошёл с ума, вцепившись в идею вернуть свой дом, но как не старался найти утерянное, в итоге лишь потерял Дайна, не смог найти Люмин и когда уже окончательно смирился с тем, что она мертва, раз он не чувствует её более в этом мире, ушел на сторону бездны. Итэр заставил стрелки часов замереть для него на том моменте, когда в нём не успело ничего переломаться от осознания случившегося, и сделал это тем, что вело дальше. Эгоистично? Вполне. Однако, не смотря на многое, через что он прошёл, где-то очень далеко, где он явно не искал, было желание найти в людях то, что заставит передумать, и не мстить слепо всему миру. "Вам судьбой предначертано обнять весь мир" – эти слова отпечатались в памяти на века, все прошедшие с момента его появления в этом мире. Обнимать весь свет, быть богами этого мира, ну что за дурость? Единственное, что могло быть начертано судьбой Итэру – уничтожить этот самый мир. Принц, что несёт разрушения, не может спасти мир, в отличие от его сестры, которой и нужно было занять этот самый первый божественный трон. Раз уж они были посланы сюда чтобы помочь, вернуть мир таким, каким он был при Творении, то Итэр лучше сделает всё для уничтожения второго небесного престола, вместе с тем и отомстив богам. Мир не будет вновь сожжен и уничтожен, если он займет тот престол. Но если для спасения этого мира нужно было принести в жертву Люмин, то он утонет в море пламени темного – так решил принц бездны несколько сотен лет назад, и в итоге решил, что раз она мертва, то и мир особо не имеет смысла жалеть. Точно сумасшедший. А Дайн, вероятно, просто не понял, в какой момент мысли Итэра ушли так далеко, что возвращать их уже было поздно, ведь и сам был подавлен. Когда в зале повисла тишина, Итэр ещё несколько секунд старался унять раздражение, и к тому же не замечать, что помимо их двоих, здесь есть ещё один невольный слушатель. Невольный слушатель, тем временем решив, что это идеальный момент для вставки своего веского слова, повернулся к Дайнслейфу и со смесью раздражения и презрения произнёс: – Я уже говорил, что лучше было бы тебя убить ещё раньше, а теперь ты сам пришёл умирать. Отвага, граничащая со слабоумием, бывший страж Каэнри’ах. За любое сказанное в этой тишине слово, каким бы оно ни было, Принц Бездны, как ему по ощущениям казалось, мог убить на месте. Слова о смерти Дайнслейфа и вовсе были не допустимы тогда, когда он пришёл в это забытое всеми богами место, стены которого ещё хранят мольбы отчаянья павшего народа, да и не только Каэнри’ах. Медленно развернувшись к стоявшему немного позади Вестнику - примерно в той же стороне, где и Дайн – Итэр словно хотел удостовериться в том, намеренно ли Вестник это сказал. На этот раз, на новый круг перерождения едва не отправили Вестника. Это длилось всего несколько секунд, за которые злость успела дойти до крайней точки, и за один удар – то ли обычный, то ли с примесью истинной силы света или энергии Витой Бездны посланник этой самой бездны улетел в какую-то наполовину разрушенную, накренившуюся в бок, колонну у стены по правую сторону от Дайнслейфа. Только после этого, глубоко вздохнув, Принц вернул внимание к Сумеречному Мечу. – Не делай вид, что прекрасно понимаешь все мои действия, – Итэр не уверен, врёт ли он снова, ведь Дайн и правда понимал. Часть уж точно. – У этого мира нет выбора. Он либо будет вновь сожжён, либо вскоре сам себя уничтожит. Ты смирился, а я не хочу. Всё что осталось у бездны - желание мести. Все они больше не живут, а существуют, с местью или без, но так, их смерть, что рано или поздно настанет, произойдет не в пустых скитаниях в виде потерявшей рассудок твари. Напрасно для меня мириться с богами и принимать перспективу жить на той земле, где надо мной будет всегда эта чертова Селестия. Всем нам здесь будет слаще умирать в бою, чем жить, словно немые рабы богов, думающих, что могут решать судьбы целых королевств и наций. Боги смотрят на людей с высоты своей силы, и неужели тебе нравится мириться с этим? Ни слезы, ни примирение, никому не дали ещё свободы, а мы только и можем, что бороться дальше, пока не встретим свою смерть. Даже с проклятием, они всё ещё остаются людьми. Лишь тебе одному стало легче думать, что это уже не так. Ты думаешь, что можешь говорить о выборе, но ты и близко не понимаешь, за что я цеплялся. Я жив только благодаря этой самой "бессмысленной и невозможной" цели. Считаешь, я не знаю, к чему нас приведёт эта дорога? Или думаешь, что единственная причина моей злости — это то, что случилось 500 лет назад? О, Дайнслейф, я никогда не верил в то, что ты отпустишь свою упёртость, – и это было чистой правдой, Итэр помнил о всех его привычках, и это те воспоминания, которые он не стёр своими руками из-за той самой ложной надежды на спасение, в лице Дайнслейфа и сестры. Пусть и запихнул её уж слишком далеко, но она была. Им, правда, знать об этом было не обязательно, да и ему самому, как он полагал, тоже. Как только злость утихнет, придет и понимание, а до тех пор Дайну нужно постараться не умереть. – Стоит прекратить? Удиви меня, Дайнслейф, королевский страж павшего народа, ради чего мне прекращать это? Если хочешь окончания этого бесконечного хождения по кругу, то забери мою жизнь и дело с концом, почему нет, не проще ли это будет? Мою судьбу в этом мире решили за меня, так почему я не могу отплатить тем же? Даже пойдя по иному пути, да по какому бы я не шел, всё равно приду к одному и тому же концу. Так этот конец будет хотя бы окрашен каким-то смыслом. В свою очередь я у тебя могу смело спросить: на что надеешься ты, стучась в бездну столько лет? Не слишком отличается от моего. У Итэра был выбор в те времена. Он знал об этом. Но почти что переломанный случившимся, не увидел тех вариантов, что были в этом выборе ещё, и, пожалуй, просто по незнанию выбрал дорогу, на которой сейчас. А сейчас уже гораздо сложнее найти среди стен и коридоров бездны остатки его человечности и вернуться обратно, к той его стороне, которая, что бы ни случалось, могла и дальше дарить окружающим свет - болезненным будет отречение от иллюзии возвращения дома, которая пришла к нему вместе с безумием, сопровождала в последствии слишком долго, и страшно будет снова вспоминать, даже не смотря на то, что память еженощно заставляет помнить. Хотя, упрямство Дайна скорее всего сможет стать тем, что заставит вернуться обратно, раз уж за пятьсот лет он всё ещё шел за Итэром. Так или иначе, если уж он всё равно выбрал бы бездну, Дайнслейфу необходимо было пойти по другой дороге. Вдвоём из тьмы не выбраться, хотя и в нынешнем раскладе ни у кого уверенности в нужном исходе не было. Итэр никогда не считал Дайна в действительности врагом. Со стороны больше похоже на игру «догони меня», вот только чуть серьёзнее. Враг – это слишком грубое слово, учитывая, что он ждал Дайна, пусть и незаметно это никак. Назвать этого человека своим врагом абсолютно серьезно — окончательно дать понять, что на этот раз они навсегда остаются по разные стороны. Если они уйдут на разные стороны, то этому миру точно конец, а слова «На развалинах старого мира остаёмся лишь мы с тобой, враги, забывшие о вражде своей», больше не изменяться от заново переплетённых нитей судьбы, став, скорее печальным пророчеством, вряд ли хоть чем-то обратимым. А Вестник бездны всё же поднялся на ноги и за время монолога Итэра, благополучно понял, что следует заткнуться от греха подальше, и отошел туда, где Итэр его уже не увидит, и где Тварь Бездны совершенно точно не попадет ему под руку в качестве груши для битья после приливов злости. Теперь он просто с недовольным выражением, если бы оно, конечно, было видно сквозь шлем, наблюдал за сценой. – Ему явно сейчас рожу бить будут – тихо прокомментировал неизвестно откуда появившийся Электро Чтец. – Да нет, во время семейных разборок ещё никто не умирал. А они точно любовники, говорю вам. – это был уже голос Пиро Чтеца, от которого никто и никогда не ждал ничего серьезного. – Или тебе рожу бить будут – меланхолично поправил себя Электро Чтец, в ответ на это. Вестник не отреагировал, только стал поближе к Электро чтецу и одному придурку, имя которого обычно использовалось исключительно для примера крайней долбанутости, единственной, пожалуй, что вообще когда-либо была в бездне, именуемому Эндзё.