Последний рассвет ложного неба

На самом деле, после всех этих невероятно долгих полу-диалогов полу-монологов, что с так называемым собой, что с Итэром, произносимых в попытке что-то кому-то доказать, он вдруг понимает насколько же он просто по-человечески от этого всего устал. По своей сути, все его мысли и мотивы все последние пятьсот лет могли быть выражены в одной короткой фразе "Но ведь в худшем случае, я потерплю неудачу, делая потенциально доброе дело, что гораздо лучше, чем преуспеть в совершении зла.. Неправда ли.?" верил ли он в это? Едва ли. Дайн был из тех людей, кто понимал, что множество правд потеряны в параметрах одной истины, которая велика и праведна, но, тем не менее, никому по умолчанию не ведома, ни изначально, ни в последствии. Выступая за собственные мотивы, он, несомненно, пренебрегал достаточно многими весомыми аргументами, выступавшими против него и его, в какой-то степени сепаратистской позиции. Он так устал пытаться разобраться в том, кто прав, а кто нет, даже, несмотря на то, что никто не давал ему на это ни роли, ни права. Устал от всего. Устал от погони, от знамений, от поисков, от буденности жизни и от того что сколько бы лет его проклятой жизни не прошло, день будет продолжать сменяться ночью по одному и тому же расписанию, а на небесах всегда будет это фальшивое солнце или его сестра. (В прочем, долго ли оставалось что одному, что второму в условиях начинающегося конца света.?) Устал от голосов в своей голове и от криков, которые слышит каждый раз закрывая глаза. Он устал от боли. Простое слово, казалось бы, самый обыкновенный защитный сигнал организма, оповещающий владельца соответствующего тела, что повредились какие-то ткани или, ну, например, душа. Признать свою боль, как его учили едва ли не с самого детства, было уделом слабых, а пренебрегать долгом в виду собственного состояния или самочувствия - уж и подавно. За свою жизнь Дайн неоднократно участвовал в битвах и боях, о чем свидетельствовали бледные шрамы, покрывавшие его тело, но одно дело биться до потери пульса под выбросом адреналина, или делать что-то из размышления о собственной чести или уважения к тому же королю, королевству или во славу защиты невинных людей, и совершенно другое — сопротивляться стабильно тычущему под ребро острию ножа, понимая что оно никуда и никогда оттуда не денется. Ему плохо было просто перманентно, местами лучше, местами совсем невозможно, но всегда просто, чисто по-человечески, физически плохо. Это и стало основоположным фактом в образе, который видело в нем отныне подавляющее большинство людей. Холодный. Отстранённый. Серьёзный. Человек, который ничего не хочет и которому не интересно ничего, что не касается ордена бездны, и списка вещей, что помогли бы поспособствовать его разрушению. Сопротивление было бесполезно, сопротивление проклятью лишь забирало силы и энергию, поэтому не оставалось ничего, кроме примирения с фактом того, что остановить разрушение собственной души и тела невозможно. Тем не менее жизнь то продолжается, и сколько бы раз то, что он все ещё продолжал активно называть не существованием, а жизнью, не было далеко от общепринятой нормы или того, что было раньше, Дайн не тот человек, что закроет голову руками и будет трепетать о том, что отныне его удел лишь бесконечное страдание. Страданье, страданье без конца, страданье во всевозможных видах и формах - вот в чем вся суть и вся жизнь любого человеческого организма. Все болеют, все умирают, то, что Дайн получил по голове тем, что отныне было принято именовать проклятием, ещё не означало, что он действительно согласен с тем, что подобно тому, как цена и наслажденье определяют содержание жизни, так страдание являет собой её смысл. Каждый живой организм в той или иной степени страдает. От болезней, от травм, от боли, невозможно прожить жизнь и её не испытать, но превозносить боль до того, что определяет твоё существование.. Глупо, неправда ли? В какой-то момент он резко понимает, что если Итэр сейчас продолжит стоять за свои принципы, то возможно, спустя ещё какое-то время, Дайн просто захочет поднять руки, развернуться на сто восемьдесят градусов и уйти, бросив на прощание нечто в духе "Дело твоё.". Впрочем, даже мозгами он понимал, что, скорее всего, поступить так ему не позволит собственная упертость. Раз пришёл, то будет говорить либо до тех пор, пока не переубедит, либо пока не достанет всех настолько, что его просто выпрут из бездны за шиворот. Не дипломат. Не переговорщик. И весьма плохой посредник. Человек, который старался поступать по совести, который старался выполнять собственные обещания, и который старался защищать тех, кто в этом нуждался. Человек, который в конце концов не смог защитить ни свой народ, ни себя. Человек, который до невозможности заколебался, и человек, который умирает. Он старался не быть излишне жестоким, все убийства им совершенные были четки и быстры, являя собой нечто, гораздо более приближенное к понятию милосердия, нежели к жестокости. Старался не быть трусливым и не терять чести. Помнил, что ненависть всегда глупа, а любовь всегда ослепляет. Здраво оценивал риски. И старался поступать по совести. Даже тот факт, что он сейчас вновь тонул в болоте резни, в отличии от того, что было несколько тысяч лет назад в Мондштадте, у этого была четкая цель и четкое понимание того, почему Это в Этих обстоятельствах самое правильное, что можно было сделать. Милосердие, проявленное в жестокости. И он никому не говорил своего имени, ибо понимал, что все равно оно уже давным давно ничего не значит. Правда вот.. стоило ему немного уйти в размышления, фоновый шум в голове вновь просыпается. Опять. Снова. От контузии отходят голоса, что живут в его сознании и едят его мозг подобного паразитам последние пятьсот лет. Один, второй, третий, четвёртый. Низкие, высокие, голоса мужчин, женщин, всего спектра от сопрано до баса. Голоса детей. Дайн даже не был уверен в том, что когда-то мог бы опознать в лица людей, которым эти голоса принадлежали, особенно учитывая то, что их было далеко не два и не три, и даже не десять или тридцать, но он точно знал, что все эти люди погибли во время краха Каэнри'ах. ? — Ты сказал, что имя, которое ты выбрал, это обещание. ?? — Обещание, поступать правильно. — Никогда не отступать от принципов. — подтвердил Дайнслейф. ? — И не давать обещаний, которых не сможешь сдержать. И в итоге, что ты сделал? ?? — Дайн, ты ушёл. Ты не помог. Ты лишь скитался по мёртвой пустоте, наблюдая за тем, как люди, которых ты должен был защищать, обращались в монстров. Ты даже не пробовал им помочь. — Что я мог сделать? Что я, по-вашему, должен был сделать!? Что!? — хрипит, едва не переходя на крик, но держится. ? — Но ты ничего не сделал. Ты смирился. Ты просто сказал, что им уже не помочь. Ты продолжаешь их убивать. — В их случае быстрое убийство это акт милосердия, я проявляю милосердие, вопреки тому, как это тяжело. Я могу закончить это здесь и сейчас же. Я их спасаю от вечных страданий. — ещё одно оправдание. ?? — Это не твой стиль. Что с тобой случилось? С каких пор убийство вновь стало рассматриваться как вариант, ты ведь решил, что можно попробовать действовать иначе, разве нет? ? — Он всегда был таким. Он же солдат, не забывай, а те в свою очередь такими остаются. ?? — Ну, это же не война, это, по сути, просто геноцид своего народа. ? — По крайней мере, он не воюет, и не убивает их удовольствия ради. — Но они обречены божественным вмешательством, вы понимаете! Как же вы не поймёте, идиоты? Каждый раз я веду переговоры, стараюсь вникнуть, стараюсь помочь, но в этой ситуации это тщетно. ? — Я на стороне всех людей, которые погибли из-за твоего чертового милосердия, Дайнслейф! ?? — Видишь, что происходит, когда слишком долго путешествуешь в одиночестве. Твоё имя было клятвой, которую ты нарушил. ? — Твой Сумеречный Меч вымазан чёрной кровью. — Я не.. Но что я должен был сделать!? ?? — Хоть что-то, Дайн. Даже Итэр считает тебя предателем. — Я сделал все, что было в моих? силах.! ? — Ты сделал недостаточно. — Вы никогда не знали меня. ?? —..? — Вы не знали с каким посылом я был рождён и какая судьба у моего созвездия на небосводе. Я знаю. Поэтому не попрекайте меня в вещах, в коих видите лишь верхушку ледника. ?? — Мы живём в твоей голове. ? — И питаемся твоими мыслями. — Лишь теми, что я самолично отдаю вам на корм. Воспоминания о падении Каэнри'ах яркие подобно огню, который его поглощал. Многие паникуют, бегут, спасаются, многие не верят в то, что что-то происходит: их мозги не могут поверить в то, что с ними что-то глобальное случается. Никогда ведь не случалось, всё было относительно хорошо, их это не коснётся и не затронет. Дайн знал что затронет. Знал и матерился, когда затронуло. "И правда, зачем ты бегал все эти годы за мной?" Вопрос, на который ответили другим вопросом, по сути своей не имел исконного ответа. Даже сам Дайнслейф, в особенности сам Дайнслейф, не мог дать на него правильного ответа. Этот вопрос задаётся не для того, чтобы быть отвеченным, а лишь для того, чтобы натолкнуть Итэра на определённые мысли. "– Думаешь, я сошёл с ума?" Впрочем, действуя в разрез возможным ожиданиям Принца Бездны, этот вопрос также остаётся проигнорированным. Дайн не отвечает ничего: не хочет выдёргивать Итэра из его цепочки рассуждений - она слишком хрупкая. Про себя, впрочем, он думает лишь о том, что не считает вопреки всему происходящему Итэра ни сумасшедшим, ни идиотом. Он считает его лишь человеком выбравшего не ту дорогу, и запутавшегося в путах своего сознания, окружения и ситуации. Впрочем, спустя некоторое время ответа Дайн все-же дожидается. Интересно, Итэр сам понимает, что обманывает сейчас их обоих, или он и вправду так считает? — Глупости это всё — впрочем, его перебивают на полуслове. Затыкают, так ещё в столь похабной манере. Впрочем, с ответом он не медлит. — A qaa ol trian ge gnay g tol ol apilax, oroch ag cirkonstancoj i fermitaj farzm g a dooain c Abismo. Однако договорить он вновь не может. Его не слышали, Дайн видит осознание в глазах Итэра, а после этого естественную, но очень непривычную для наблюдения на этом лице реакцию. Он видит страх. Причём страх Итэра не за свою собственную жизнь или позицию, не за политику и не бездну. Страх за Дайна.? Странное ощущение, сопровождаемое пониманием того, что за него могут, оказывается искренне беспокоиться, впрочем, сегодня и без того уже было слишком много странностей. В ответ на недовольство Итэра касательно глупости идеи появляться в бездне, рыцарь лишь слегка улыбается и пожимает плечами, едва разводя руки, спустя секунду, впрочем, он вновь складывает их на собственной груди. Что, на самом деле весьма иронично, но в этот раз бездна на него не набросилась. Ему не стало хуже, даже дышать не стало больнее чем обычно, а на тело и голову не давил груз сверх того, что Дайнслейф и без того носил на своих плечах каждый день. Может быть совсем немного, но это все ещё было в пределах того, что Дайн был обязан отныне называть нормой. Бездна ждала, коварно затаившись в тёмном углу, чтобы напасть в удобный момент? Или просто пощадила его потому, что знала, что он пришёл сюда только за Итэром? Не похоже на неё. Странно. Помнил ли Дайн, что бездна его едва ли не прикончила в свое время? Возможно. Однако это казалось настолько неважным фактом, что он даже в мыслях не всплыл тогда, когда Дайн влетал в порталы из раза в раз надеясь ступить на её холодную плитку. И вот, Итэр все-таки дёргает его за плечо, и спустя секунду, по мозгам бьёт привычное внешнему миру Тейвата атмосферное давление. В ответ он лишь улыбается: уголки губ дергаются в потуге на улыбку, на его уставшем лице виднеется что-то напоминающее удовлетворение ситуацией. Он действительно искренне доволен тем, что происходило сейчас, и это небольшое наслаждение вкусом происходящего очень странно выглядело на его замученном жизнью лице.