Последний рассвет ложного неба

- Ты самый упрямый дурак из всех, кто встречался мне на пути, Дайн – с чувством выдыхает Итэр, стоит только выйти из портала и ступить на траву, упираясь взглядом в синие глаза напротив. Вздыхает и неодобрительно качает головой, но имя в конце всё же выделяет. В голосе больше нет отчаяния, нет нервных смешков. Он произносит его имя спокойно, с усталостью и мягкостью, похожей на ту, что была у него раньше, наконец, вспомнив, с какой опаской впервые попробовал сократить имя Сумеречного меча, не в силах предугадать реакцию на такое. И стоило только получить одобрение, как иной формы имени никогда не было слышно от Итэра. Давно Принц бездны не становился самим собой, и не делал того, чего просто хотелось. Возможно, не таким уж плохим было предложение Дайна. Если бы только Итэр знал, что дальше делать с орденом Бездны и куда их повести в случае отказа от прежних планов, то вероятнее всего согласился бы на эту авантюру с большей охотой. — Значит, народ Каэнри’ах уже не вернуть? – украдчиво уточняет еще раз, пускай и точно знает, какой ответ на это последует. - Даже если есть хоть один шанс из тысячи? – это была главная, и, пожалуй, самая безумная суть всех членов Бездны. Именно за эту иллюзию хватались они все, за нее же хватался и Итэр. Отказ от этого ещё больше ломал. Признать домом одно место сложно после стольких скитаний, и потерять следом этот дом никому не захочется. Это Итэр глупо хотел верить, что из обрывков мертвого можно слепить что-то напоминающее прежнюю жизнь, но фальшь остается таковой, в какой бы форме преподнесена не была, и если от неё не отказаться, то рано или поздно разочарование от собственных убеждений причинит ещё больше боли, нежели когда ты отказываешься от них. Отказавшись, можно переломать себя, а разочаровавшись по итогу, получаешь только потерю той цели, которая вела тебя всё время, а заодно и разочарование в самом себе. — Нет шанса даже одного из тысячи Итэр, это даже не миллион нулей и единица где-то в конце, и не число бесконечно к нулю стремящееся. Это обычный ноль. Кстати, как там ваш Омар? Ну, тот, которого вы собирались из останков Архонта Вихрей и сердечка первого культиватора собрать? Не получилось без ядра, да? Это именно то, что у Дайна получается лучше всего – заставлять Итэра ругаться на него и едва не задыхаться от праведного негодования. Он всегда так улыбался, и всегда это имело только один вариант толкования. В этом мире слишком много вещей, значения которых разнообразны и изменчивы, начиная от простых фраз и предметом, заканчивая россыпью созвездий на фальшивом небе. И только такую улыбку, лишь одну эту, нельзя было воспринять как-то иначе: когда он так улыбался, можно было даже не продолжать говорить, слова сами возникали в голове, как если бы их можно было прочитать прямо с чужого лица: "вот так вот, смирись, я всё равно сделал то, что вряд ли пойдет мне на пользу, ведь обязательства важнее, но я полностью доволен там, что всё же сделал это". Дайнслейф всегда был таким: упрямым, умалчивающим о своем состоянии и не умеющим отдыхать, когда это нужно, и ставящим свой долг и службу выше самого себя. Итэр готов был поклясться, что в те времена, у рыцаря вечно болели ребра, хотя тот и продолжал упорно молчать на этот счет. Но постоянные тычки в бок, хочешь не хочешь, не способствуют появлению положительных эффектов. И дело даже не в том, что те были болезненными, бил он не больно, напротив, это было осторожно, почти что мягко, но так, чтобы можно было явно выказывать своё недовольство, просто Дайнслейф слишком часто напрашивался на это. Закономерно же и получал, а потом смеялся. Если Дайнслейф не умеет отдыхать, то Итэр не умеет оставлять просто так, и всегда тащит отдыхать, в своей манере ворча на какую-то из тем про необходимость следить за собой, что и до смерти так довести себя можно, и вообще, ты спал последний раз когда нормально? Конечно, каждый раз юноша знал, что Дайн послушает и сделает так, как посчитает нужным, и не пытался ни переубедить, ни всерьёз наставить на путь истинный. Ворчал, конечно, и сам же следил за человеком, который с пугающей периодичностью забывал, что он не только Сумеречный меч, но и просто Дайнслейф – человек, который должен помнить о том, кто он есть, и не отдавать всего себя лишь работе. Но прошло уже более пяти сотен лет, и закономерностью оказался тот факт, что за эти годы улыбка, да и выражение лица, больше не те, что были когда-то. Они изменились. Итэру внезапно стало тяжело смотреть на эти изменения. Сейчас на чужом лице отражалась усталость, которую, как казалось Итэру, перекрыть улыбкой было невозможно, хотя бы потому, что она и сама была какой-то ломаной и усталой. Но он не мог точно сказать, хотел сейчас Дайнслейф отвести внимание от своей усталости, или просто был доволен тем фактом, что вытащил всё же Итэра из бездны. Нельзя говорить о том, что твориться в голове у другого, когда сам едва вынырнул из множества мыслей, образов и воспоминаний, и то, лишь ради того чтобы нырнуть в новые воды, под названием "беспокойство за близкого человека", а именно таким Дайнслейф по праву мог считаться, не глядя даже на догонялки по острому лезвию – шаг не туда, и вот, лезвие уже готовиться лишить тебя жизни – всё это время делающее их врагами. Так и Итэр не мог сейчас точно сказать, что читалось в синих глазах Дайна. Но точно видел, и впервые осознал, что слишком надолго затянулось это почти что фальшивое противостояние. Он ведь просто сошел с ума. Сам иногда считал себя сумасшедшим, особенно просыпаясь по ночам от кошмаров, не дававших забыть то, что так хотелось. И это он не захотел слушать Дайна, убравшись далеко в свои мысли, подальше от реального мира. Обвинил во всем Дайна и ушёл к верной смерти, а этот дурак продолжал идти за ним, как шел во времена их путешествий, продолжал добиваться чего-то. Улыбка эта на лице смотрелась странно, почти что неестественно, и складывалось такое ощущение, что всё, что нужно было Дайну – тот исход, ну или просто промежуточная точка перед конечным результатом, который они имели сейчас, и прямо в этот момент он будет готов упасть и заснуть вечным сном, будто избавившись от тяжести на своих плечах и заодно от этой бесконечной усталости. Конечно, Дайнслейфа, скорее всего, от этой ноши никогда не избавить, и невозможным было бы для него иное избавление, кроме как смерть. Но это всё еще не отменяет того, что выглядело это именно так, как казалось, и тот факт, что Итэр прекрасно знает об обратном не помогает избавиться от странного, почти что противного и болезненного ощущения. Итэр смотрит с напряжением в глаза Дайна, ищет там хоть намек на то, что бездна его всё же задела. Тьма повела себя не так, как он привык, и лишь это заставляет напряжённо всматриваться и следить за каждым изменением на лице Дайна, ожидая подвоха от резонирования с проклятием. Но тот спокоен, на удивление, вон, даже отшучиваться пытается, и это немного успокаивает. Позволяет тихо выдохнуть и потерять бдительность, как раз заканчивая с ответом на слова Дайна. - Между прочим, если бы не ты, мы забрали бы ядро первого культиватора без помех. – с тихим фырканьем принц легко пинает Дайна локтем в бок. За что? За всё хорошее. И за Омара, и за безрассудство, и за то, что все 500 лет тот с упертостью барана лез в то место, что могло его убить. Старается усмехнуться в ответ, но получается почти так же криво и отвратительно, как у Дайна. И вроде бы даже можно спокойно выдохнуть, понадеяться, что Бездна на этот раз решила оставить в покое всех. Вроде бы – ключевое слово. Надеяться, похоже, нельзя было вообще ни на что, ибо стоит только подумать, что всё обошлось, как становится ещё хуже, чем предполагалось изначально. Дайн думает с секунду над тем, что ответить Итэру, чтобы звучало это скорее по дружески, чем даже с шуточным упреком, и, что иронично, и вправду придумывает. В прочем, спустя секунду его как будто подкашивает. По ощущениям, давление подлетает вместе с температурой, он судорожно оглядывается по сторонам, несколько раз пытаясь схватиться здоровой рукой за воздух, что, однако не приносит никаких результатов. Он так и не закончил мысль. В этот конкретный момент размышлений, когда, как ему казалось, он сообразил что-то уместное, что можно было сказать в ответ, Дайнслейф почувствовал, что что-то не так.. как-будто.. как-будто воздух резко поменял свой вкус и какой-то сильный энергетический удар, бьющий чётко в солнечное сплетение со всего размаху, заставляющий как минимум потерять равновесие и как максимум упасть и умереть, попадает в бессмертное тело Дайна, угодив точно в цель. Он простоял несколько секунд в мире, в котором как будто время остановилось, не понимая, что это такое и что собственно случилось, после чего ощущает резкий удар по голове. Не физический удар — энергетический. Неожиданная сильная мигрень, что словно острием тупого ржавого ножа пронзила его голову. В глазах помутнело и человека с титулом Сумеречный Меч повело как будто он был пьян. Дайн растерянно схватился левой рукой за висок, отчаянно сверля глазами пол, параллельно пытаясь понять, что же делать, но все-таки он даже не успел толком отойти от места, на котором он стоял, ибо его ноги подкосились, и он замер как вкопанный едва держа равновесие. Бездна — специфическое место, тьма которого не привыкла оставлять пришедших под ее крыло гостей просто так. Звали этих гостей или же нет, важности для нее не имело, она слишком охоча до жизней людей, чтобы не оставить на них свое клеймо. Дайн исключением оказался лишь по двум причинам: во-первых, Итэр его здесь не ждал, и более того, пытался всеми силами помешать ему сюда попасть, а во-вторых, его проклятие Бездне явно не нравилось, и вот из-за него она и желала ударить побольнее, стоит тому едва появится в зоне ее досягаемости. Сейчас Бездна от чего-то решила, что не стоит ей убивать столь нежеланного в этих стенах гостя сразу. Она, кажется, даже холода свои в этот раз решила унять, молчаливо ожидая где-то в глубине момента, когда у Итэра сдадут окончательно нервы, и он сам попытается убить. Вот только тьма местная — слишком уж мстительная дама, не убьет, так хоть поранит напоследок так, что на восстановление уйдут недели, а то и больше. Принц не знал, сколько времени прошло с попытки снять проклятие в Разломе, которой помешал Дайн, и не мог даже приблизительно прикинуть, сколько у того ушло на то, чтобы хотя бы боль перестала чувствоваться особенно сильно. Тело искренне желало умереть, и вело себя так, как будто оно действительно сейчас было на это чисто физически способно.. Или как-будто оно было на это способно априори хоть когда-то.. Поглощенная проклятием часть тела решила напрочь пропустить фазу с лёгким покалыванием или неприятным жжением, что ранее предшествовала любой болезненной резонации проклятия с чем - либо, и с Витой Бездной в частности, и сразу вылила на светлую голову Проклятого из Каэнри'ах жуткую судорогу и ощущение, будто ему и на руку, и на всю потемневшую часть тела, нарочито медленно выливают расплавленный металл, а потом сверху ещё и пытаются вырезать что-то поверх обожженной кожи металлической спицей. Голова болела, перед глазами мелькала непроглядным туманом белая вуаль, а в мыслях была абсолютная паутина: он даже не мог понять холодно ему сейчас или жарко, ведь, с одной стороны на волосах ощущались, капли пота, но конечности, что пока что не свела судорога, были, судя по ощущениям, холодными как лёд. Чёртово проклятие. Самое противное то, что с этой ужасной судорогой ничего нельзя сделать — лежи, умирай в агонии с этой нестерпимой болью несколько часов. Ты не умрешь, но и никогда не излечишься. Стоит отметить, что резонировало оно и раньше, и порой даже без особых причин или источников, просто сейчас резонанс усиливался не абы чем, а самой Витой Бездной. Зелья Альбедо не спасали, они лишь могли ненамного отложить частоту этой дряни, но всё равно убежать было невозможно. Больше всего в этой гадости Дайн не любил три аспекта: первое - то, что болело оно всегда просто невероятно, даже для такого человека как он, и с этим нельзя было абсолютно ничего сделать, второе - он боялся, что в этом состоянии был жалок, причём не только если были свидетели, но и когда их не было и в помине. Проблемой было то, что по полноценным резонациям он оставался чисто физическо не способен на что-либо. Третье - эта дрянь его просто напросто заколебала, также как ему и надоело понимание того, что лучше уже никогда не станет, и что эта дрянь его не отпустит до самой смерти. А точнее, до того момента пока тьма не поглотит его полностью, и не завладеет телом и разумом, не оставив от его личности ничего, кроме далёких проблесков и, возможно, особо противных воспоминаний. В любом случае к такому повороту событий Дайнслейф не был готов. Точнее, теоретически он был готов к этому всегда, но.. Не сейчас ведь.. Почему вообще именно сейчас. Но ответ был действительно до невозможности прост и даже Дайну в этом состоянии вполне понятен. Бездна. Бездна не хотела его отпускать, она оставила на нем метку, может быть даже визуально видимую, просто пока что Дайн был не в состоянии отслеживать свое тело на появление новых отметин. Впрочем, суть была так же проста как дважды два. За то время пока он был в бездне, помимо метки и тьмы проклятия и соответственно эрозии, на нем появилась одна из меток тьмы Бездны, что резонировала как только Дайн покинул её территорию. Она не хотела его отпускать. Бездна отказывалась выпускать проклятого Хранителя Ветви из своих холодных объятий и была намерена, скорее заставить его захлебнуться его в омуте её мутных вод, чем позволить вновь уйти. И почему так моментально, почему именно сейчас.. Хоть чуть позже, но не в тот же момент, пока он пытался поговорить с Итэром.. Это комбо ситуации его выводил из себя. Помимо очевидности, основанной на том, что это глупая слабость, его убивал тот факт, что эта мерзость накрыла его вот как раз после того, как они с Итэром оба пришли хоть в немного естественное человеческое состояние. Отсутствие возможности контролировать свое тело его пугало априори, но особенно если у этого были ещё и какие-то свидетели. В конце концов, находиться в состоянии предсмертной лихорадки ещё и в обществе какого-то другого, постороннего человека.. Это даже звучало ужасно. Да, Итэр ему изначально вроде как был другом, но можно ли было ему доверять сейчас, когда последние пятьсот лет они танцевали на грани вражды, учитывая то, что на Итэра, несомненно влияла та самая бездна, что сейчас пыталась убить Дайна.? С этими приступами, ещё, кстати, оказалось, что он не умеет падать в обморок. В таких припадках, на самом деле, упасть в обморок было бы настоящим милосердием, учитывая то, что мозг притупляет боль и, по сути, ты просто вынужденно засыпаешь, и просыпаешься либо тогда, когда обострится, либо когда твой организм отдохнёт и тебе станет легче, но нет, это был не тот случай. Тьма не позволяла Дайну вообще уснуть, даже просто тьма проклятья без подпитки со стороны бездны, даже если он пытался спиться в такой ситуации, ни к чему хорошему это не приводило и никакие зелья или настойки не помогали. Поэтому обычно Дайнслейф просто обессилено отрубался уже после того, как всё заканчивалось. В общем вещь примерзкая, и это было одним из самых омерзительных моментов его вечной жизни. По крайней мере, физических уж точно. Больно, мерзко и ничтожно. Сейчас он старался сохранить остатки достоинства, хоть что-то ответить или просто уйти, однако он не смог. Да и, по сути своей, сохранять ему все равно было уже нечего, наверное. В итоге вспомнив, что в этой ситуации, битвы с самим собой и с Тьмой его поглощавшей, приводили лишь к полному поражению в них, но при этом они тратили и без того заканчивающиеся силы, Дайн попытался расслабиться настолько, насколько это было априори возможно, с половиной сведённой болезненной судорогой частью тела. Когда-то он даже интереса ради смотрел на то, как выглядит его правая рука в таких ситуациях. Когда он ещё был в состоянии смотреть и видеть, что происходило вокруг во время приступов, тогда он замечал даже визуально, как мышцы руки резко сокращались, ведя себя как отдельный организм. Либо как будто какой-то паразит влез под его кожу и пугающе двигался под ней, так ещё и вены на пораженной руке или то, что от них осталось светились этим неестественным голубым светом. М-да, зрелище жуткое. Мерзость. Впрочем, было ли это важно сейчас? А если не важно, то, что вообще было важно.. Единственное, о чем Дайну было позволено думать, так это о том, что было больно. Впрочем, несмотря на это, он выдавливает из себя на выдохе какое-то полу-серьёзное полу-сознательное: "Кажется, в раунде салок я остаюсь в проигравших." и глупо усмехнуться.