Последний рассвет ложного неба

Заставлять Итэра ругаться и беспокоиться это и правда то, что у Дайнслейфа получалось лучше всего. Таким он не видел его никогда, даже вспоминая тот раз, когда Бездна впервые среагировала на проклятье. Тогда ему стало плохо, и еще несколько дней лучше толком не становилось, но сейчас было ощущение, что ещё минута или две, и живым его считать уже нельзя будет, хотя, будем честны, его и без того считать живым можно было разве что физически, тогда как в моральной живости стоило бы сомневаться. Одна только проблема – на этот раз он не просто был где-то рядом с Бездной, а приперся прямо в нее. Слабоумие и отвага в истинном их воплощении. Идеальный момент таки прикончить Дайнслейфа, не правда ли? Так сказал бы любой из Вестников, чье мнение, к счастью Дайна и сожалению Бездны, отличалось от мнения их принца. Проклятие бьет по Хранителю Ветви ровно после того, как Итэр с полушутливой мстительностью пнул его. На секунду даже могло показаться, что это из-за него Дайну так поплохело, если не знать о том, как в прошлый раз выглядела реакция проклятия. В глаза снова возвращается страх, все за того же человека, за кого и в прошлый раз: «а если на этот раз Бездна и правда решила довести до смерти?». Итэр почти сразу же подхватывает того под руку, заставляет отойти на шаг назад и осесть на землю около какой-то колонны. Кажется, когда-то это была красивая, по меркам того времени, каменная арка, от красоты которой сейчас мало что осталось, за исключением одной чудом уцелевшей колонны, и ещё одной, правда, уже переломанной пополам. Как раз возле сломанной надвое колонны он и усадил Дайнслейфа на траву, придерживая за плечи, явно засомневавшись в способности стоять в этот момент самостоятельно. При большом желании, Дайн мог отмахнуться от помощи, откинувшись спиной на колонну, а мог и просто без сил свалиться на колени к Итэру. Не слишком подходящий момент для такого состояния, и правда. Держа ладони на плечах Дайна можно была ощутить дрожь, пробивающую тело. Возможно, Дайну даже покажется, что Итэр сейчас уйдёт куда подальше, вот только деваться уже было некуда. Неприятное совпадение, что в прошлый раз Итэра заметили, пошли следом и даже удачно вышли на другой стороне портала, такое совпадение могло повториться и ещё раз. Смог однажды, сможет и во второй, и даже третий раз. Никуда больше Принц Бездны не денется, найдут ведь. Да и нужно же было услышать продолжение, почему это глупость то, что ответил Итэр. Для чего в действительности были эти догонялки длинною в пятьсот лет, и не важно, что ответ нужно было давать на самом деле ему самому, а не Дайну. - Хоть сейчас помолчи, а, – с усталостью и упреком попросил Итэр, чуть крепче сжав чужие плечи, и позволяя тем самым опираться на себя. – Я же говорил, что ты дурак последний. И без того ты сделал достаточно, зачем было в Бездну тащиться? Хватит уже бежать за тем, что тебе кажется частью твоего долга. Дайн, ты не только Сумеречный Меч, думай хоть иногда о себе, особенно когда долга теперь и нет, по сути. «Странная у тебя забота, конечно. Ну, хоть на траве не оставил лежать, уже можно считать прогрессом» — это он уже мысленно прокомментировал свои действия, понятия не имея, как сейчас ещё помочь Дайнслейфу. Не факт ещё, что Итэр решит уйти, если даже Дайн отмахнется от помощи и снова решит сам разбираться с собой. На этот раз даже мысль оставить его допускать было страшно. - Дурак и не меняешься – вновь повторил, с тяжелым вздохом, явно показывающим всё недовольство Итэра, и заменяющим фразу «не опять, а снова» — Я из тех, кто несёт знамя за честь, а не за славу, Итэр.. — это всё, на что его сейчас хватает. На одну циничную фразу, произнесенную с улыбкой, откуда разило такой идиотское искренностью, что хоть стреляй, ну и на то, чтобы посильнее сжать собственные челюсти после, так как трясло его уже неслабо, а дрожь унять хотелось бы. Ему казалось, что спустя ещё несколько минут в таком состоянии их просто сведёт, впрочем, это был единственный способ не застонать от боли. На секунду Дайн даже задумался над тем, было ли бы резонным сейчас пустить самому себе кровь. Учитывая то, что по ощущениям мозги расплавлялись и по консистенции представляли собой крем суп из филанемовских грибов, эта мысль показалась Дайну вполне себе более чем разумной. С одной стороны, это бы могло перевести мозги на наименьшее среди двух чувств, тем самым приступив лихорадку, однако, учитывая то, что боль от проклятия была повсеместно парализующей, навряд ли это бы помогло. Скорее всего, боль от кровотечения просто слилась бы с остальной и проку от этого не было бы ни уму, ни сердцу, он только бы занёс себе в вены какую-то гадость. — Где мы.? — он тупым взглядом всматривается в окружение, отмечая, что собственный голос звучит тише и хрипит, впрочем, ничего с этим сделать не может, поэтому также отсутствующе продолжает — Логово ужаса бури, не уж-то.. — в голосе чувствуется уставшее облегчение — Знаешь, отсюда достаточно недолог путь до Мондштадта.. — добавляет Дайнслейф, пустыми глазами сверля траву неподалёку — Ты мог бы отправиться туда, мне кажется ты с лёгкостью отыщешь там свою сестру, а я догоню вас сутками позднее, если в этом будет прок.. — он старается говорить как можно спокойнее и непричастнее, однако при таких обстоятельствах это оказывается весьма проблематично, посему звучит мало того, что слишком наигранно, так ещё и не совсем маскирующе проблему. Верил ли Дайн в то, что даже спустя сутки он сможет встать на ноги? Впрочем, вполне себе верил, если опираться на тот факт, что за эти самые сутки он не умрёт, и на то, что звезды на ложном небе сойдутся в ряд, а луна станет ретроградной. Проклятая часть тела просто неистово начала печь, помимо резкой боли от судороги, он понимал, что температура собственного тела от этой лихорадки уже подлетела до нечеловеской высоты.. Иронично то, что он все ещё в том сознании, причём даже в том его состоянии, которое позволяет Дайну воспринимать слова Итэра и даже отвечать на них.. Дайнслейфу казалось, что при таких внешних характеристиках, он должен уже находиться в припадке в определённо притупленном сознании, что не позволяло бы ему ни воспринимать, ни действовать, ни тем более слышать или отвечать.. У него появляется просто тупое человеческое желание хотя бы снять перчатки и наручи, чтобы дать хоть какую-то свободу оскверненным рукам, а вот насчёт маски аспект был спорный. С одной стороны, конкретно сейчас она на него очень сильно давила, усиливала бой барабанов в голове и собирала пот, но с другой.. Этот кусок материала за последние пятьсот лет стал частью его лица, Дайн не уверен, снял ли бы он её даже если бы находился один, а уж в присутствии Итэра.. Пожалуй, придётся оставить. Перчатку, как и наруч с правой руки, впрочем, он стащил, несмотря ни на боль, ни на то, насколько эту самую руку неистово трясло. Несколько секунд держа её вытянутой перед своим лицом, он просто смотрел сквозь неё, ожидая пока тремор хоть немного успокоится. Этого не произошло, но спустя несколько секунд, он сделал тот вывод, который хотел и расслабил руку, отчего та жалко упала на траву рядом. Он понимал, что возможно Итэр откажется от идеи его оставить здесь одного. По крайней мере Дайн бы точно не бросил и не оставил. Но был ли у Итэра такой страх как у Дайна, касательно того чтобы кого-то или что-то оставлять.. Даже на время, даже по работе.. Да и в их ранних путешествиях, тем, кто защищал и следовал всегда оставался Дайнслейф.. Со времен падения обоих наций, Дайн просто физически не хотел кого-то оставить и оставлять что-то, что дорого его сердцу без своего контроля. Это же, в какой-то степени касалось Итэра. Дайн боялся за него, особенно в параметрах вещей что касались бездны, неоднократно говорил с магами, которые потенциально могли сообщить хоть что-то относительно принца или хотя-бы его состояния, по этим же причинам он своей рукой нарочито выписывал собственной кровью его имя на коре Ирминсуля, просто чтобы быть уверенным, что если ситуация совсем выйдет из под контроля, то Дайн об этом узнает и перейдёт на какие-то совсем крайние меры. Он не знал каким в этом отношении теперь был Итэр, ведь его не должно было гложить клеймо дезертира.. В отличии от Дайна он не ушёл с шахматной доски противостояния Селестии. Поэтому Дайн ждал. Ждал пока его отпустит хотя-бы на немного, чтобы он смог встать и сказав, что все нормально, постараться убедить Итэра уйти, объяснив, что он вспомнил о каком-то неотложном деле именно тут, в логове ужаса бури и при этом смочь это сделать с характерной ему убедительностьб и обаянием. Он ждал, ведь знал, что периодически проклятие бывает милосердным, изначально избивая до полусмерти, но потом дающее небольшую фору, прежде чем продолжить. Неоднократно это ему помогало уйти со своим проклятием от посторонних глаз или успеть полодить окружающих его врагов. На самом деле уйти он хотел по нескольким причинам. Где первой было элементарно то, что ему не нравился факт необходимости находится в беззащитном состоянии в присутствии кого либо, и Итэра тоже. У него кажется когда-то были друзья, перед которыми он бы не боялся казаться слабым, по крайней мере Дайну подсознательно верилось в то, что они были, однако после той погони, что длилась пятьсот лет, Дайнслейф уже не знал доверяет ли теперешний он настолько теперешнему Итэру. При всем желании, Тьма помотала их обоих, и их отношения, возможно, потерпели определённых изменений, о которых думать, конечно, не хотелось, но было нужно. Возможно, им просто нужно было время. Он очень хотел прямо сейчас утонуть в мыслях о том, насколько Тьма изменила его как человека и насколько повлияла на его моральные принципы, чтобы наконец-то разобраться в этом мрачном клубке нитей и понять, что и как сейчас было, однако не смог этого сделать из-за своего состояния. Впрочем, он однозначно подумает об этом позже. Дайн, возможно, хотел доверять Итэру, он все ещё в него верил и все ещё по своему был к нему привязан, однако он подсознательно на данном этапе не мог на него полагаться в должной степени. Мог ли он вообще доверять теперь кому бы то ни было? Второе - его ногу определенно бы отпустила судорога, и она бы была сведена простым онемением.. Это дало бы фору, и если бы она появилась, то терять шанс ею воспользоваться было бы глупо. Да, больно, да, мерзко и противно, ощущение будет буквально такое же, как если бы тебе пытались проткнуть ногу тысяча иголок, но на онемевшей ноге, превозмогая боль, идти было возможно. Да, прихрамывая, да, периодически постанывая и матеря все и живое, и не живое, в высшей степени Селестию и бездну, что были непосредственными виновниками его страданий, и свою абсолютную глупость и безграничность собственной абсолютной тупости, разумеется, но было бы можно. Он был слишком занят попытками сохранить хоть что-то из здравомыслия, и не упасть в бездну непроглядного бреда. Мало того, что он находился на грани какой-то неземного ощущения боли, так ещё и его состояние граничило с обморочным. Какое-же дерьмо. Проклятая рука была напряжена и это состояние покидать не намеревалась. Со стороны складывалось ощущение, что вот ещё чуть-чуть и от перенапряжения на ней просто напросто лопнут вены. Он понимал, что никто ему ничем не поможет, только вместо того, чтобы сфокусировать мысли, например на попытках успокоить судорогу в правой руке или абсолютное онемение в левой ноге, он вынужден думать о том, как бы не выглядеть идиотом в глазах окружающих, прекрасно. Спустя секунду он чувствует что-то странное, помимо того, что он едва разучился дышать и от того лишь жадно хватал воздух в попытках вдохнуть, Дайн внезапно чувствует, что начинает не просто задыхаться, а чисто физически захлебываться, и чем-то сухо давится. Он рефлекторно наклоняется вперёд, чисто механически ставит перед собой левую руку и, спустя секунду, открыв глаза, замечает, что на ней собираются сгустки какой-то чёрной смолы. Это ужасно больно, ощущение, будто бы он выкашлял кусок собственного лёгкого, но на несколько секунд это состояние его отрезвляет. Что-то аналогичное с селфхармом во время истерики, когда ты отрезвляешь себя из состояния скандала, внезапным пониманием, что у тебя на руках вообще-то натуральная кровь, в общем поэтому между приступами кашля, Дайн, давясь, умудряется ляпнуть нечто в духе "Святой Интевайт.. Ты бы знал, Итэр как это всё уже надоело.." Благодаря как раз таки приступу кашля, боль по телу совсем немного притихла, что позволило ему повернуться к Итэру, посмотреть на него покрасневшими от выступивших и оставшихся на углах глаз, слез, и невольно кивнуть, усмехнувшись. Глупая и абсурдная ситуация, в плену которой, судя по всему, оказались они оба, на сознательном уровне общего понимания заставляла его улыбнуться. Волосы на голове уже промокли и прилипали и ко лбу и к лицу априори, в тех местах, где лицо не было закрыто маской, разумеется. В любом случае продержать голову в таком напряженном положении и не потерять точку фокуса во взгляде долго ему не удалось. Он хмыкнул, и прижался в итоге спиной и затылком к этой же самой колонне закрыв глаза. Несколько секунд собирался с мыслями и в итоге произнёс — Итэр, у тебя за спиной колонна такая красивая.. Там временем поеденная трещина, видишь? Ахах, она напоминает пересечение моих вен на ладони, выглядит забавно.. Правда ведь? Один плюс был в этом состоянии, всего один, но относительно приятный: голоса в его голове молчали. Как будто эта боль убила их, хотя на самом деле лишь заткнула на небольшое время. Но, тем не менее, они все молчали.