Будь смелым в том, чего хочешь

      Чуть ли не впервые за несколько дней утро было для него спокойным и радостным. Солнце скромно скользило по полу около окна, бликовало на стекле, робко оглаживало углы мебели своим еще чуть тёплым, мягком светом. Всё, что хотелось, так это не вылезать из постели никогда в жизни, остаться в этом воздушном уюте до конца жизни, не зная никаких тревог. Клаус рядом едва слышно храпел, уткнувшись носом в подушку. Его тяжёлая рука перехватила мужа поперёк живота, не давая никакой возможности выбраться из плена. От одного этого ощущения у Стефана в голове всё искрилось праздничным фейерверком. Кое-как извернувшись, он смог дотянуться до телефона, где уже, несмотря на время, было несколько сообщений от брата. Деймон никогда не вставал раньше полудня, если не был чем-то слишком озадачен или одержим. Видимо, сегодня был именно такой день. Он несколько раз уточнил время, напомнил, что Кэролайн и Рик придут, попросил явиться без официоза, спросил, как у Стефана дела, как здоровье детей. Омега даже не хотел думать о том, что брат сошёл с ума. У него всегда были с этим проблемы. Может, поэтому Деймон и Клаус с трудом ладили раньше, слишком были похожи своей одержимостью. Тело затекло, мышцы начинали ныть. Идея растолкать бессовестно спящего мужа, еще не знающего о планах на день, становилась всё ярче и отчётливее. Стефан же не спросил ничего, не предупредил, не стал даже рассказывать, как прошел его вчерашний день. Оставалось надеяться, что Клаус уступит, не будет показывать свой тяжелый, непримиримый характер. Стефан осторожно перевернулся, посмотрел на растрепавшиеся волосы, давно отросшие и завивающиеся в свободные, легкие кольца. Это всегда делало Никлауса моложе и мягче, непостижимым образом снимало с него почти непосильную славу опаснейшего чудовища во всём мире. Стефан придвинулся ближе, осторожно поцеловал мужа, но тот инстинктивно прижал его к себе, заставляя омежье тело выгнуться в неестественной и болезненной даже для гибрида позе. Короткий, почти неощутимый укус в плечо, от которого если и выступила кровь, то не больше двух капель, заставил Клауса открыть глаза. Сонные и мутные, они пытались сфокусироваться на лице перед собой. Лишь после этого хватка сильной руки ослабла, и Стефан смог устроиться удобнее, рассматривая мужа в том виде, в котором видеть кому-либо было непозволительно. Они молча смотрели друг на друга, хотя оба прекрасно слышали, что дети уже встали и пытаются поделить общую ванную. Но в этой всё еще висевшей тишине, тщательно оберегаемой каменными стенами, не хотелось никуда торопиться. Стефан пробежался кончиками пальцев по груди мужа, отстукивая какой-то своеобразный ритм, а потом всё же набрался смелости. Не может же он об этом молчать до самого вечера.       — Деймон пригласил нас на ужин, — и, опережая недовольство и раздражение, добавил, — обещал вести себя прилично. Рик и Кэролайн тоже придут.       Взгляд Клауса забегал по комнате. Он и не знал, что на это сказать. Конечно, дети должны были познакомиться с дядей, и вряд ли бы старший Сальваторе согласился прийти на чужую территорию. Но переступать порог того дома альфа не стремился. Да ещё и разделять ужин с охотником, которому никогда не доверял и не будет доверять. Никлаус стиснул зубы, пытаясь разрешить эту невыносимую, болезненную дилемму. Он не мог запретить Стефану пойти к брату и взять с собой детей, но и отпускать их одних не мог. Теплые пальцы мужа исследовали его кожу, оглаживали остро выступающие ключицы, проступающие ребра, линию плоской грудины. Клаус понятия не имел, что ему делать, едва ли не впервые.       — Ты должен пойти с нами, — голос Стефана полоснул, словно ядовитым лезвием по сердцу. — Я не могу заявиться туда без тебя. Деймон пообещал, что всё пройдёт хорошо.       Майклсон отвернулся, разглядывая солнечных зайчиков на полу. Дверь детской открылась, мягкие, крадущиеся шаги должны были скрыть приближение детей, но это было почти невозможно. Так что омеге пришлось приложить все усилия, чтобы за оставшуюся минуту изменить мнение мужа.       — Если кто-то из них перейдет грань, мы развернёмся и уйдём. Я тебе обещаю, — Стефан улыбнулся и оставил легкий, короткий поцелуй на напряженном плече. — Но ты мне нужен там.       От мольбы в голосе, тёплого взгляда и каждого невесомого, нежного прикосновения Клаус сдался. Стефан вил из него верёвки и даже не скрывал этого. Маленький серый кардинал. Согласно кивнуть и скрепить договор поцелуем они успели ровно до первого стука в тяжёлую дверь. Пришлось встать и впустить маленьких сорванцов, соскучившихся по родителям за ночь. У них была возможность провести время рядом, своей маленькой семьёй, в которую никто не вмешивался, и ни Стефан, ни Клаус не собирались терять это. Дети устроились между ними, прижались тесно, что-то лопотали про свои детские дела, ворочались, укладываясь удобнее. Они, наверное, могли бы провести здесь время до самого ужина, пока в животах у волчат громко и протяжно не заурчало. Тогда, обмениваясь шутками и смешками, пришлось встать с постели, отправить детей, уже умытых, но все еще одетых в пижамы, переодеваться, пока Стефан и Клаус, споря не хуже малышей, торопливо делили на двоих ванную.       Говорить о грядущем ужине решили не сразу. Это бы совершенно свело с ума и без того беспокойных детей, так что они целый день были предоставлены своим занятиям. Сразу после завтрака Хоуп схватила отца за руку и потащила на улицу рисовать. Она любила солнечную прохладу октября, яркие деревья вокруг, радостное пение птиц. Так что Никлаус не посмел отказать своей принцессе и несколько часов к ряду учил Хоуп изображать осеннее небо. Откуда у девочки взялась такая усидчивость, ответить было невозможно. Тео же предпочел устроиться прямо на траве со Стефаном, с умным видом читая книгу. Когда ему надоедало, он сверлил папу взглядом, и тогда Сальваторе начинал читать сам, откладывая свой исторический роман в сторону. Кто знает, сколько еще времени пройдет, прежде чем он, наконец, сможет его дочитать. За семейными делами почти незаметно пролетело время до обеда. Были сделаны обязательные уроки, чтобы Хоуп не отстала от школьной программы, находясь на отдыхе, и только потом, за полтора часа до ужина, детям была объявлена эта новость. Клаус мог поклясться — таких больших и круглых глаз у своих детей он не видел никогда. Волчата принялись носиться по дому, дважды или трижды чуть не слетев с лестницы, громко визжали и сходили с ума. Решение не говорить им об этом с самого утра было идеально правильным. Как только дети успокоились, а от нервного возбуждения осталась только неспособность сидеть на одном месте, они тут же были отправлены приводить себя в порядок. С Тео было легко. Как только он умылся, то уселся на стул, чтобы Стефан поправил его растрепанные волосы, а потом безропотно надел одежду, которую ему выбрали. С Хоуп было труднее. Она сама хотела выбрать себе наряд на вечер, минут пятнадцать перебирала в шкафу те немногочисленные вещи, которые привезли, словно взрослая прикладывала к себе вешалки и крутилась у зеркала. Никлаус молча и покорно стоял за ее спиной и подавал одежду. Дочь имела на него такое влияние, что и говорить было страшно. Когда платье, наконец, было выбрано, Клаус похлопал по кровати, приглашая девочку, и со своим обычным усердием принялся за ее волосы. Стефан наблюдал за этим от двери. Его продолжало удивлять, как эти руки, которые с легкостью ломали ребра и вырывали сердца, так осторожно и заботливо укладывали волосок к волоску, чтобы прическа выглядела прекрасно. Когда Хоуп повернулась, Стефан даже не попытался сдержаться.       — Какая ты красавица, милая, — он улыбнулся, глядя на свою маленькую принцессу.       Хоуп тут же бросилась к нему и прижалась с силой маленького товарного поезда. Омега осторожно погладил ее, чтобы не испортить ювелирную работу мужа, кинул взгляд на часы и вовремя опомнился, что сами они совершенно не соответствовали детям. Их сборы заняли в разы меньше времени. Чуть пригладить волосы, надеть свежую одежду, поддержать друг друга многообещающими взглядами. Стефан всегда был верен своему слову. Если что-то пойдет не так, он первый встанет из-за стола и покинет родной дом. И он знал, что Клаус доверял ему достаточно.       Прогуляться по городу, который уже укутывали сумерки, было приятно. Дети, проведшие полтора дня на территории дома, с любопытством крутили головой по сторонам, задавали десяток вопросов в минуту, перебивали друг друга и совершенно невоспитанно показывали пальцами. Если бы Элайджа это видел, то сам бы лег в гроб. Все будоражило воображение волчат, им хотелось знать обо всем немедленно, и такая заинтересованность не оставила в стороне и Клауса. Тот отвечал на некоторые вопросы, углублялся в подробности, которые им особо были и не нужны.       — А вот здесь, — Майклсон указал на маленькую кофейню на углу, до сих пор работающую, — я встретил вашего папу.       — Здесь ты его нашел?! — Хоуп даже подпрыгнула на месте. История о том, как долго родители искали друг друга, за исключением кровавых подробностей, заставляла ее детское сердечко биться чаще. — Это так здорово, папа! Мы обязательно должны сюда завтра зайти!       Стефан на это только кивал. Он бы на что угодно сейчас согласился, лишь бы быть уверенным, что ужин пройдет спокойно. Чем ближе они подходили к дому, тем страшнее ему было, что Деймон не сдержит слово. Последнее, чего ему хотелось, так это скандала на глазах детей. Он любил брата так сильно, как только мог, но, если тот выкинет какой-нибудь фокус, то не останется другого выбора, кроме как уйти с мужем из этого дома и больше никогда не возвращаться. Его тревожность стала слишком очевидной, поэтому Клаус мягко обнял его, горячая ладонь скользнула вдоль ремня, пока не устроилась на боку. Так они и шли, тесно прижатые друг к другу и крепко сжимая маленькие ручки детей. Хоуп едва не подпрыгнула на месте, когда ей указали на дом вдалеке, и всю оставшуюся дорогу шла вприпрыжку, дергая Клауса за руку, прося поторопиться. Сумерки сгустились, в окнах горел свет. Стефан в очередной раз прижался к мужу в поисках поддержки, а потом, все же набравшись смелости, постучал в дверь. Почти полминуты никто не открывал, заставляя нервничать еще сильнее, но потом дверь распахнулась, и Деймон, выглядящий не лучше них, даже на секунду потерял дар речи. Он знал, что у его брата есть семья, но так и не мог поверить, что стоит к ним так близко. Стефан робко улыбнулся, с готовностью шагнул в объятия, а потом посмотрел на Клауса так, что мир бы мог остановиться от надежды в этом взгляде. Майклсон спрятал все свое недовольство и протянул руку.       — Рад видеть тебя, Деймон, — он хищно улыбнулся одним уголком губ, всем своим видом показывая, что согласен на перемирие. — Давно не встречались.       — Это уж точно, — подтекст этого ответа они все решили проигнорировать. — Проходите, пожалуйста. Мой дом — ваш дом. Рик и Кэролайн немного задерживаются, но просили без них не начинать.       Дети несмело перешагнули порог, насторожено оглядываясь по сторонам. Тут все так сильно отличалось от их собственного дома в Орлеане, так что им понадобилось не меньше минуты, чтобы привыкнуть к новым звукам и запахам. Тео сделал маленький шаг назад, пытаясь спрятаться за сестрой, а Хоуп, гордо вскинув подбородок, в одно мгновение становясь похожей на Клауса, совсем по-взрослому протянула руку.       — Хоуп Андреа Майклсон, — Деймон даже не смог сдержать смешка от официальности представления и суровости детского личика.       — Деймон Сальваторе, брат твоего папы Стефана.       Вместо того, чтобы пожать маленькую ладошку, Деймон низко склонился и осторожно поцеловал тыльную сторону крохотной кисти. Он мог бы ее целиком проглотить, если бы захотел. Но выражение лица Хоуп сменилось, стало добрее и мягче. Она продолжала прикрывать собой брата, хотя широко улыбалась и не могла устоять на месте.       — А это кто у нас? Кто прячется за сестрой? — Стефан закатил глаза. Не хватало еще довести Тео до нервной дрожи. Тот был немного робким, но обычно это никому не мешало. — Не бойся, давай познакомимся.       Клаус не выдержал зажатости сына. Он смирился с его характером, но в такой ситуации и сам чувствовал себя неловко. В присутствии чужих он бы не посмел сделать это, но, как бы там не было, Деймон был частью семьи, так что мужчина легонько подтолкнул сына, послав ему едва заметную ободряющую улыбку. Присутствие отца за спиной немного успокоило мальчика, так что он все-таки протянул руку, как взрослый, и вскинул подбородок, в одночасье становясь похожим на Стефана и Клауса одновременно.       — Тео, — когда Деймон готов был пожать его маленькую ладошку, Стефан зашипел. — Матео Армандо Майклсон. Но меня зовут Тео, папа!       Никлаус все же не смог сдержаться и тихо засмеялся, отвернувшись. Он больше не мог прятать веселье от всего происходящего. Обстановка здорово разрядилась от выходки Тео, взгляд Деймона стал намного мягче, да и Майклсон уже не был так напряжен. Никто не собирался навредить его семье, так что он помог дочери снять яркую куртку, пока Стефан с легкостью выпутал из верхней одежды Тео и разделся сам. Старший Сальваторе любезно проводил их к столу, но на половине пути Стефан развернул детей помыть руки. То, что он оставил мужа и брата наедине, его мало волновало. Они оба ему пообещали, знали, чем обернется несдержанное слово. Так что омега проследил, чтобы его волчата тщательно вымыли пальцы и между ними, а затем не менее тщательно вытерли руки. Да и назад он не торопился, проводя детям маленькую, короткую экскурсию по дому. Показал комнаты и свои любимые уголки, где когда-то давно ему нравилось проводить время, прячась от всего мира. Он был уверен, что Тео найдет эти места очаровательными убежищами и присвоит их себе.       Оставшись один на один, мужчины смерили друг друга взглядами, но что-либо предпринимать не решились. Деймон, как хороший, радушный хозяин, предложил гостю выпить, щедро наполнил бокалы для них обоих и встал напротив, разглядывая лицо, которое месяцами являлось ему в кошмарах.       — Стефан тебе все рассказал, — это не был вопрос. Клаус утверждал очевидное, склонив голову на бок. — И ты смирился, раз все еще не попытался убить.       Деймон на это только улыбнулся. Брат не оставил ему выбора, так что пришлось смириться после вчерашнего вечера откровений. Отпил из своего бокала и снова рассмотрел собеседника, пытаясь найти хотя бы крошечный повод для драки.       — Разве могло быть по-другому? Стефан умеет добиваться своего, — Майклсон согласно кивнул, покачивая хайбол в руках. — Он объяснил мне многое, так что я просто принимаю его решение. Он уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за свои поступки. И ты жив до тех пор, пока с ним все в порядке. Если я узнаю, что ты посмел его обидеть, уж извини, твой гроб будет гореть ярче солнца.       Клаус оценил красочность описания и кровожадность угрозы. Его условия были теми же, так что он легко коснулся своим бокалом чужого, воспринимая все сказанное как тост. Деймон его поддержал. Убедившись, что к ним никто не приближается, Майклсон все же продолжил говорить, хотя не был обязан. Он лишь сопровождал мужа и следил за его безопасностью. Заводить дружбу с очередным родственником он никогда не стремился.       — Про двадцатые он тебе тоже рассказал? — Деймон кивнул, губы его поджались, а пальцы сильнее стиснули хайбол. — Этого не ожидал.       — Ты бросил его там. Одного. Стер память и смылся, словно трусливый пес, — Клаус смиренно кивнул. Иногда он корил себя за такое решение. — Но я уважаю тебя за это. Отказаться от своих эгоистичных желаний, чтобы он выжил, — это серьезно. Может, только благодаря этому твой чокнутый папаша не прикончил его.       Деймон посмотрел на огонь в камине, на веселые пляски языков пламени, чернеющую золу прогоревших поленьев. А потом обернулся и уставился на Клауса с такой серьезностью, что гибриду стало не по себе. Такую решимость и ярость ему редко доводилось увидеть.       — Ты заботишься о нем?       Никлаус даже не задумался над ответом. Восемь лет его жизнь была сосредоточена вокруг Стефана и их детей, все остальные планы отошли назад, будто их и не было никогда.       — Я убью за него, — Деймон удовлетворенно кивнул. — Даже если это будешь ты. Так что предлагаю нам держать нейтралитет ради Стефана и твоих племянников. Будет неуместно расстроить их.       Они пожали друг другу руки как в раз в тот момент, когда омега вернулся. Дети, заведенные от неудовлетворенного любопытства, начали вертеться, даже Тео забыл о своей стеснительности. Им обоим хотелось обшарить здесь каждый уголок, словно в огромном детском парке. Родители безуспешно пытались их успокоить, были в шаге от того, чтобы как следует вздернуть разбушевавшихся волчат, но стук в дверь отвлек их всех. Тео, преисполнившийся непонятно откуда взявшейся смелости, встал перед сестрой, выпрямил спину и расправил плечи. Маленький Никлаус, не иначе. Деймон поспешил впустить запоздавших гостей, и тишина, установившаяся в эту секунду, была такой звенящей, что от нее болели уши. Стефан смотрел на лица друзей, оставленных в прошлом, и не знал, что ему делать. Было ли вежливо броситься вперед и обнять Кэролайн? Было ли правильно подойти к Аларику и пожать его руку? С тех пор, как он это делал в последний раз, прошло восемь лет, и каждое действие сейчас казалось кощунственным. Но решение было принято за него. Кэролайн передала свой пакет пришедшему с ней мужчине и, не снимая пальто, бросилась к Стефану, громко вереща о том, каким омега был бессовестным. Конечно, это был долгий срок, но Деймон успел вчера упомянуть, что кроме него никто больше не пытался найти его брата. Но присутствие людей, которые были ему дороги в прошлой жизни, заставляли младшего Сальваторе чувствовать себя счастливым. Рик же был более сдержанным. Сначала пожал руку, а потом крепко обнял, похлопывая своей огромной ладонью по плечу. Чудесное воссоединение, как в какой-нибудь очаровательной мелодраме. Сосредоточенный, хищный взгляд Хоуп, направленный на Кэролайн, казалось, заметил только Стефан. Девочка не сводила глаз с незнакомки, обнимавшей ее отца. Что же, может, ее объятия с Клаусом действительно несколько затянулись и не соответствовали правилам приличия, но говорить что-то об этом никто не стал. Очень много сил было приложено, чтобы Хоуп научилась контролировать свою силу, доставшуюся от чокнутой бабки. Вряд ли кто-нибудь в этом доме хотел, чтобы кости Кэролайн случайно сломались от удара тела об потолок. Так что Стефан взял все в свои руки и принялся знакомить гостей со своими малышами. В этот раз они оба были более насторожены, хотя держались изумительно вежливо и дружелюбно. Уроки Элайджи не прошли даром.       Садиться за этот стол было странно. В Орлеане у каждого из них было свое место. Стефан по левую руку от мужа, рядом с ним Хоуп, за ней Тео. Расположиться здесь получалось с трудом. Сальваторе как-то безнадежно посмотрел на происходящее, и Клаусу пришлось взять все в свои руки. Так Стефан оказался сидящим напротив брата, затем был усажен Тео, следом Хоуп, а сам Никлаус сел последним, замыкая их странную гибридную цепочку. Дети были окружены родителями, и от этого всем им было спокойно. Омега тут же отвлекся от переживаний, накладывая еду малышам, пока Клаус внимательно смотрел на лица напротив. Столетия научили его быть осторожным и наблюдательным. Видимо, Деймон почувствовал их напряженность, так что решил взять все в свои руки. Не просто так он слыл редкостным балагуром, за что время от времени получал по морде.       — Надеюсь, вы оцените, как я старался к вашему приходу, — он широко указал на накрытый стол. — Все это заботливо приготовлено специально для моего дорогого зятя и чудесных племянников.       Аларик, открывавший бурбон, едва не подавился воздухом. Он знал, что его лучший друг отменный идиот, но такого цирка не наблюдал уже давно. Стефан прыснул, не стесняясь. Стоило ожидать от Деймона чего-то подобного, вполне в его духе. Дети к тарелкам не притронулись, хотя те уже были полны еды, но оба поглядывали на Клауса. Начинать раньше отца было неприлично. Не то чтобы Майклсон действительно был голоден, но заставлять страдать своих волчат не мог. Лениво повозился в своей тарелке, убедился, что дети начали есть, и снова вернул внимание короткому, веселому препирательству между Сальваторе.       — Деймон, если ты заказал доставку, это не значит, что ты приготовил все это, — Стефан продолжал смеяться, разглядывая брата. — Вот печенье, которое принесла Кэролайн, приготовлено, а ты просто взял телефон и позвонил.       — Вот этими самыми руками! — Деймон потряс руками в воздухе, чем развеселил племянников и заставил улыбнуться Клауса. — Мог бы поблагодарить за гостеприимство.       Стефан только кивнул, все еще пытаясь подавить смех. Это начиналось куда лучше, чем он представлял в голове. Никто никого не пытается убить, они смогли избежать оскорблений и сейчас находились на достаточно мирной территории. Разговор начался сам собой, не затрагивал тонких и опасных тем, что-то простое, дружеское и семейное. Клаус запрятал поглубже свое высокомерие и пренебрежение другими, отвечал на вопросы, вовремя шутил и улыбался, выглядя совершенно нормальным. Черт возьми, они все выглядели совершенно нормальными. Семьей, которая могла бы стать идеальной, если бы не их статусы. Стефан оторвался от своего ужина, чтобы помочь сыну дотянуться до салата, которым тот хрустел с таким аппетитом, что даже Никлаус последовал его примеру и положил себе добавки. И тогда его слух уцепился за что-то странное, что не слишком привлекло его внимание в начале вечера. В человеческом темпе билось одно единственное сердце за столом. Стефан растеряно обвел всех взглядом, а потом уставился на Кэролайн. Ее сердце билось слишком медленно. Он был так потрясен этой новостью, что сначала даже не смог найти нужных слов. Смотрел на подругу, широко открыв рот, пока Хоуп не сделала ему замечание, что это неприлично.       — Ты! — он ткнул пальцем в сторону Кэр, не обращая внимание, насколько это было по-хамски. — Ты вампир! Когда я уезжал, ты была человеком!       Девушка неуверенно пожала плечами. Она не ожидала такой острой реакции от Стефана, о котором вообще ничего не было слышно восемь лет. О том, что она перестала им интересоваться спустя полгода после его отъезда, Форбс предпочитала не вспоминать. Деймон, которому обязательно нужно было дать свой комментарий по каждому вопросу, потому что он просто не мог держать язык за зубами, тут же привлек внимание к себе, слишком шумно доливая бурбон сначала себе, а затем и брату. Свой бокал Стефан допил одним глотком, как только понял, что произошло. Он даже не успел сообразить, кто мог послужить причиной ее обращения.       — Это была вынужденная мера, — Деймон честно пытался быть дружелюбным и не самодовольным, но яростный взгляд младшего брата почему-то заставил его занервничать. — Рик принял это решение, я лишь помог Кэролайн дожить до утра. А дальше ты и сам знаешь, что происходит.       Стефан был на грани того, чтобы выйти из себя. Когда-то Форбс упоминала, что хотела бы оказаться на этой стороне мира, где старение и болезни никогда не коснулись бы ее, и младший Сальваторе прочитал огромную лекцию. Это всегда было отвратительной идеей. Они с Деймоном никогда не хотели себе такой жизни. То, что у него в итоге появился Клаус и дети — один шанс на миллион. Множество вампиров просто озлобленные, вечно голодные чудовища. Стефан помнил себя и стыдился по сей день. Он попытался найти слова обвинения для брата, для Кэролайн, для Рика, но этого не потребовалось. Аларик сам заговорил, наконец, не просто вежливо поддерживая разговор, а произнося полноценные предложения, призванные усмирить разбушевавшегося омегу.       — Ты обвиняешь Кэролайн в том, что она стала вампиром, чтобы выжить? — Стефан сжал кулаки так сильно, что короткие ногти впились ему в ладони. — Но сам же принял рискованное обращение, чтобы стать гибридом. Не ради выживания. Ради него.       Рик указал вилкой в сторону Клауса, и тот едва посмотрел на мужа, чтобы решить, можно ли свернуть шею этому охотнику. Слышать такие обвинения было отвратительно.       — Это другое! — Стефан взвился, старался держат себя в руках, чтобы не вцепится кому-нибудь в шею. В последнее время у него появлялись проблемы с самоконтролем. — Ты понятия не имеешь, что там было, чтобы обвинять меня!       — Но и ты не знаешь, что произошло. Ты вообще ничего о нас не знаешь, как и мы о тебе.       Стефан отвернулся, из последних сил пытаясь совладать с собой. Он был заведен с самого утра, и сейчас сдерживаться становилось все труднее. Он краем уха расслышал, как Клаус разрешил детям изучать дом столько, сколько им потребуется. Когда те быстро исчезли из-за стола, пересел и стиснул плечо мужа. Теплое прикосновение, спокойное биение сердца успокоили его, очистили голову. Он предупреждал Кэролайн о том, что жизнь вампира — это не вечная молодость и развлечения, но, видимо, у нее были веские основания, чтобы принять обращение. Когда омега снова занял свой стул, то оказался ближе к Клаусу, чем было прилично. Возможно, он немного вспылил, но обвинения Аларика были неприемлемы и болезненны. Никто не смел ему говорить, что он стал гибридом ради альфы. Это было его взвешенным решением, тщательно обдуманным во время всей тяжелой беременности. Сейчас, когда он физически ощущал поддержку мужа, стало легче.       — Прошу прощения, — даже если это было не так, у Стефана были манеры. — Я немного вспылил.       Рик хотел отпустить колкость по этому поводу, но Кэролайн одной улыбкой остановила готовую сорваться речь. Что же, об этом Стефан подумает позже. Он перешел на какую-то отвлеченную тему, лишь бы забыть о том, как едва не перешел черту и не вцепился охотнику в горло. Трудно было отделаться от этого кровожадного желания, вспыхнувшего в нем еще утром и только все больше разгоравшегося. Брат и друзья рассказывали, что изменилось в Мистик Фоллс за эти годы, но Аларик говорил неохотно, лишь изредка вставлял уточняющие замечания. Зато его взгляд, буквально вцепившийся в них с Клаусом, здорово нервировал. Сальваторе предпочел не думать об этом. Они пришли с миром, и, если хоть кто-то за этим столом подозревает их в подлости или каком-то грязном плане, то им лучше уйти. Встретиться с Деймоном на нейтральной территории, чтобы тот мог побыть с племянниками, но не приближаться к тем, кто обвинял их во всех смертных грехах. Стефан пугался собственной жестокости, которая овладела им. Но Рик, в конце концов, успокоился, стал более словоохотлив, будто почувствовал напряжение. До десерта они так и не добрались. Дети все еще были где-то в доме, совершенно незаинтересованные ни в печенье, ни в пирожных, ради которых обычно готовы были умолять. Деймон здраво решил, что успеет познакомиться с малышами поближе чуть позже. Сейчас он хотел побеседовать со своим внезапно объявившимся зятем, а в присутствии охотника, у которого всегда были припрятаны маленькие неприятные сюрпризы для нечисти, это было намного легче. Они втроем заняли место подальше, захватив с собой бутылку бурбона. Стефан и Кэролайн устроились у камина, разделяя на двоих бутылку вина. Сальваторе очень давно не ловил себя на желании напиться, но сегодня был именно такой вечер. Он любезно наполнил бокал подруги и разглядывал ее ничуть не изменившееся за эти годы лицо. Неприлично молода, как и он, хотя у него в этом была отличная фора. Семнадцатилетний мальчишка, который только чудом после обращения выглядел на двадцать шесть. Ну, может, на двадцать восемь. Теперь кроличья диета не спасет его, волчьи гены навсегда остановили его старение. Кэролайн долго молчала, будто не решалась заговорить, то и дело бросала взгляды на мужчин, расположившихся в отдалении. Словно не знала, с чего начать. Да и у Стефана не было слов. Насколько он понял из вчерашнего рассказа брата, друзья недолго пытались вернуть его назад. Но он и не собирался винить их за это. У Никлауса была определенная репутация, и забрать у него назад то, что он получил, могло стоить жизни. Никто бы не рискнул собой ради его жалкого существования. Так что он не таил обиды на Кэролайн и Рика, продолживших свою собственную жизнь. Но им нужно было начать разговор, иначе это все становилось слишком странным и неприличным.       — Так значит, ты все-таки присоединилась к нам, — это было самое кошмарное начало, которое он только мог придумать. — Это неожиданно. Ты всегда казалась мне более ответственной в этом вопросе.       Девушка сделала глоток и посмотрела на друга поверх бокала. Странное ощущение от разговора с ним. Будто только вчера Стефан покинул этот дом, прикрываясь темной апрельской ночью, а вот они сидят у камина и болтают, будто ничего не произошло. Но они оба так сильно изменились. У обоих была своя жизнь, о которой не было никаких подробностей. Кэролайн слышала кое-что о том, что Стефан стал отцом после своего побега, получил определенный статус среди орлеанской нечисти, но на этом все. Она, потонув в своих делах и проблемах, не спешила интересоваться, а после и вовсе перестала думать об этом. И за это ей было чертовски стыдно. Когда прошедшим вечером Деймон сообщил о возвращении брата, Аларик даже не дал ей как следует обрадоваться этой новости. Рассуждал о том, что Стефан может быть под принуждением столько лет, что вернулся не любящим младшим братом, а жестоким, кровожадным чудовищем. И, как только эта мысль была произнесена вслух, Кэролайн задумалась. Но ее желание встретится с давним другом и уверенность Деймона смогли если не полностью переубедить Рика, то хотя бы смягчить. Так что теперь они были здесь, и Кэролайн смотрела в глаза мужчины, сидящего напротив, не видя там отражения монстра. Она приняла неловкость между ними как должное, потому и не стала обращать внимание на бегающий взгляд Стефана и его упрек.       — Как уже сказали, это была вынужденная мера, — Форбс пожала плечами, не оправдываясь, а констатируя факт. — Мы попали в аварию, я не пристегнулась. Рика спасло кольцо, так что он принял это решение. Прошло всего несколько лет, а ощущение, будто целая вечность.       — Вначале всегда так, — Стефан невесело усмехнулся. Он-то уж точно знал, как ощущалось давление прожитых лет, когда ты слишком много думал. — А в какой-то момент годы просто сливаются в один большой день. Уже не помнишь, когда он начался, и не знаешь, когда закончится. Теперь я точно могу описать только последние восемь лет.       Кэролайн посмотрела на него с еле скрываемой тоской. Раньше Стефан часто говорил, как трудна для него жизнь, полная борьбы с собой. Он пытался справиться с голодом, жаждой убийств и огромной пустотой внутри себя, разъедающей его. А теперь все это исчезло, будто Клаус одним своим появлением стер все ошибки и залечил все раны. Форбс посмотрела в сторону гибрида, расслабленно беседовавшего с другими мужчинами. Она не помнила, чтобы Никлаус вел себя так в то время, когда они общались. Разговор нужно было повернуть в другую сторону, потому что Никлаус был последним, кого она хотела обсуждать. Тем более со Стефаном.       — Расскажи о себе, Стефан. У меня в жизни не произошло ничего особенного, о чем ты не узнал сегодня. А что насчет тебя? — Кэролайн улыбнулась и протянула бокал, чтобы его снова наполнили. — Ты здорово потрудился, чтобы все стало таким, как оно есть.       Стефан даже не знал, с чего начать, о чем сразу же и сказал. То, что произошло с ним за первые годы в Орлеане, пролетело так быстро, что для него это был просто водоворот событий, в которых он до сих пор иногда барахтался в своей памяти. Да и что конкретно рассказывать, он тоже не понимал. Так что Сальваторе предпочел в двух словах обрисовать свой приезд в дом первородных и свой первый год в статусе вампира при Никлаусе. Потому что это действительно был скучный год. Все, чем он тогда занимался — так это учился контролировать жажду убийств, заново учился кормиться человеческой кровью, не теряя голову, тренировался с той маленькой армией гибридов, которая у Никлауса уже была. Это был год его становления, положивший начало всему. Мимо с воплем пронеслись дети, схватили со стола печенье и снова умчались в одном им понятном направлении. Никто даже замечание им не успел сделать.       — Мы даже не планировали Хоуп, — Стефан тепло улыбнулся, глядя на мелькнувший за поворотом подол ее юбки. — Это вышло само собой, и я ни о чем не жалею. Хотя все те месяцы просто хотелось умереть.       Кэролайн удивленно взглянула на него. Сальваторе не выглядел слабым. После отъезда он здорово раздался в плечах, оброс крепкими мышцами, заметными даже под свободной рубашкой. Он выглядел как тот, кто мог бы сломать шею даже без вампирской силы. Так что Кэролайн уселась поудобнее, скидывая тесную обувь, и приготовилась слушать.       — Со стороны все выглядит просто. Технически это точно такая же беременность, не хуже и не лучше других. Только вот ее отец — гибрид. Она из меня все силы высасывала, — лицо Стефана на секунду тронула гримаса боли и усталости. — И человеческая кровь не сильно помогала. Да и пакеты тоже. Она всегда хотела свежее, горячее, и чтобы в крови силы было немерено. Так что месяцев шесть я буквально ходил с первородной капельницей. А за пару недель до родов чуть не убил Элайджу, Клаусу пришлось отрывать меня от него. Но оно того стоило. Моя маленькая принцесса стоила каждого того тяжелого дня.       Девушка смотрела на него и поражалась воодушевлению и любви, которыми светилось лицо Стефана. Она подумала о себе и в одну секунду точно решила, что никогда бы не согласилась на такое. Отдать себя в жертву крохотному существу без мыслей и целей, подстраиваться под него, чтобы дать ему жизнь, — она бы никогда не смогла. Но Сальваторе действительно выглядел счастливым, рассказывая об этом. В его интонациях, выражении глаз и жестах рук Кэролайн точно прочитала о свершившихся тогда убийствах во имя новой жизни. Она осуждала это, но вслух никогда бы не произнесла этого. Не побывав на чужом месте, нельзя было судить, хотя они все частенько этим грешили. Стефан взглянул на опустевшую за разговором бутылку и собирался сходить за новой, когда Деймон, будто услужливый хозяин, уже объявился рядом.       — Может, что-то покрепче? — он оставил вино на столе, выжидательно глядя на брата. Получив отказ, только и смог пожать плечами. — Ты меня немного пугаешь таким выбором, но твое дело. Я лезть не буду.       Последние слова были сказаны с легко различимым смешком, и Стефан не стал ничего говорить, только широко, открыто улыбнулся. Как только они снова остались вдвоем и наполнили бокалы, разговор продолжился сам собой.       — И тебе не было страшно? Ты там один, рядом только Майклсоны, у тебя ребенок. Это даже на словах выглядит пугающим, — Кэролайн больше пряталась за своим бокалом, чем действительно пила. Будто боялась сказать лишнее.       Стефан знал, что этот вопрос прозвучит. Не только у Клауса, у всей его семьи была не самая лучшая репутация, и с ними не просто так предпочитали не связываться лишний раз. Но мало кто знал, какими они все могли быть на самом деле. Почему-то Стефану было важно рассказать об этом.       — Они нормальные, — у Кэролайн от удивления так высоко поднялись брови, что едва не встретились с волосами. — В смысле, они заботились обо мне, очень помогали во время беременности. Элайджа принимал у меня роды. Жуткое, конечно, ощущение, но я знал, что могу доверять ему. Мои дети носятся по этому дому только потому, что Элайджа помог им появиться на свет, и потому, что вся семья заботилась о нас. Они тебе понравятся, если ты узнаешь их лучше.       Предложение было так себе. Последнее, чего Форбс бы хотела, так это познакомиться с первородной семьей. Весь мир нечисти знал, на что Майклсоны были способны. Так что она снова поспешила перевести тему и узнать как можно больше о своем друге. Сейчас он для нее был совершенно новым, как едва приоткрытая книга. Рик громко рассмеялся, заставив их обоих вздрогнуть. Стефан лишь едва обернулся через плечо, чтобы проверить обстановку, но прислушиваться к разговору не стал. Если бы все пошло не так, вместо смеха раздались бы предсмертные хрипы. Никлаус обычно не церемонился в таких вопросах. Как только альфы стали менее шумными, а Деймон отсалютовал всем полным до краев хайболом, Стефан продолжил рассказывать, отвечая на вопросы подруги.       — Клаус обратил меня, как только Хоуп появилась на свет. Элайджа едва успел закончить накладывать швы. Так что к рассвету я очнулся уже таким. И до сих пор не вижу причин жаловаться, — Сальваторе хмыкнул, окидывая себя взглядом. Он стал намного сильнее, быстрее и проворнее, чтобы защищать свою семью. — Мы постоянно говорили о том, что нужно это сделать. Вынашивать Хоуп было слишком трудно, но я точно знал, что хочу еще ребенка. Даже если мне пришлось уговаривать Клауса в течение нескольких месяцев. Он очень помог, когда я обратился первый раз. Два или три дня я просто носился по лесу, ему пришлось меня контролировать. Без него ничего бы не вышло.       Кэролайн посмотрела на него с неясной тоской. Во взгляде не было ни боли, ни страданий, только тень скорби от того, что не произошло. И тогда Стефан понял. Та их встреча восемь лет назад, когда он только вернулся из путешествия. То, как Кэролайн якобы беззаботно говорила о том, что они с Клаусом друзья с привилегиями, а на следующий день ее расстроенный взгляд, когда тот ее оставил. Сейчас, когда Стефан связал все части воедино, он увидел всю картину этой женской тоски. Как Никлаус был тем, кто увез младшего Сальваторе, так и он, в свою очередь, забрал альфу, присвоил его себе, скалясь на любого, кто смел посягнуть. История давно прошла, и не стоило это ворошить, но теперь Стефан внимательно следил за каждым взглядом, брошенным Кэролайн в адрес его мужа. Дети пронеслись с воплем еще раз, но теперь Хоуп резко остановилась рядом с отцом, нагло игнорируя разговор.       — Папа! Я застряла на чердаке и зацепилась волосами! Поправь!       Ее звонкий голосок, разнесшийся по гостиной, заставил всех улыбнуться. А потом Стефан с неприкрытыми удовольствием и гордостью наблюдал за удивлением и неверием окружающих, стоило только Клаусу усадить дочь на колени и за пару минут переплести ее волосы. Стефан на несколько секунд задержал взгляд на ловких пальцах, умело справляющихся с непослушными прядями, а потом рассмотрел пораженное лицо Кэролайн. Кто бы вообще в этом мире мог подумать, что Никлаус Майклсон, чье имя вызывало дрожь ужаса и трепет перед силой, может быть заботливым и любящим отцом. Как только с прической было покончено, Хоуп, схватив брата за руку, тут же снова скрылась в глубине дома. В комнате продолжала висеть тишина, нарушившаяся только слишком громким глотком, который сделал Аларик. Во всей этой ситуации ему больше всех нужно было выпить. Наконец, Стефан снова повернулся к подруге и продолжил разговор, чувствуя удовлетворение от произведенного эффекта.       — Я уже устал о себе говорить. Что насчет тебя? — омега кивнул в сторону, пытаясь объясниться. — Ты и Рик. Вы теперь вместе?       Кэролайн неловко засмеялась, потому что, заслушавшись долгой увлекательной историей, даже не подумала о том, что ей тоже придется говорить. А в ее жизни не было ничего такого, что могло бы встать в один ряд со Стефаном. Хотя для нее это тоже было важно.       — Так вышло. Но мы счастливы вместе, — она искренне улыбнулась и бросила короткий влюбленный взгляд в сторону охотника. — Даже если он немного меня старше и иногда брюзжит как старый дед.       Деймон громко засмеялся, и, судя по лицам Рика и Клауса, смешок был совершенно не к месту. Подслушивал чужой разговор и сдал себя с потрохами. Но Стефану скрывать было нечего, он ничего не стыдился в своей новой жизни, а про Форбс там и так все знали.       — Клаус старше меня лет на девятьсот, никто и слова не говорит, — омега иногда даже забывал, что муж появился на свет еще до первого крестового похода. — Как… Когда это случилось? Я даже не мог представить, что вы с ним сойдетесь.       — После выпускного. Это просто случилось, и вот мы уже вместе. Но я не жалею.       Потом они обсуждали семейную жизнь, Стефан не переставал крутить на пальцах кольца, будто напоминая себе держать себя в руках, Кэролайн все больше откровенничала, будто они снова вернулись во времени назад. Альфы открыли очередную, кажется, третью бутылку, Рик был изрядно пьян, и тогда в комнате снова появились дети. Уставшие и сонные, у обоих к волосам прилипли клоки пыли и обрывки паутины, а одежда была перепачкана. Прибавили горничным работы. Стефан неспешно поднялся с дивана, отряхнул малышей, приводя их в порядок, и они тут же прижались к нему, широко зевая. Им пришлось распрощаться на этот день, договариваясь с Деймоном о завтрашней встрече. Слишком много взрослых сегодня совсем не дали ему познакомиться с племянниками. Стефан, как только оделся сам и помог одеться сыну, тут же встал ближе к мужу, будто пытаясь обозначить свой статус. Глаза Кэролайн блеснули в приглушенном свете. Улица встретила их ночной прохладой, щекочущим кожу ветром и листьями, вертящимися под ногами. Дети медленно перебирала ногами, на самом деле измотанные впечатлениями, и приходилось их держать намного крепче. Клаус, будто чувствуя волнение омеги, сначала мягко погладил его поясницу, а потом крепко и властно устроил ладонь на бедре.       — Ты слишком взбудоражен, — пространно заметил он, отмечая нервозность мужа. — Это с чем-то связано или просто так?       Никлаус намекал на близящуюся течку, дату которой не мог проследить. Это было бы лучшим вариантом, чем если бы Стефан начал терять голову от услышанного вечером. Тот ему ничего не ответил. Только прижался теснее, поддаваясь ладони, удерживающей его. Тео, без остановки зевающий, запутался в ногах и споткнулся, так что пришлось взять его на руки, чтобы вернуться домой без происшествий. Город был удивительно тих и спокоен, принимал их, словно долгожданных гостей. На повороте рядом с кофейней Клаус коротко поцеловал мужа в щеку, делая вид, что не обратил внимание на смешок дочери. Только поцелуй этот не только не успокоил омегу, а лишь еще больше раззадорил. Его запах стал сильнее и насыщенней, окутал Майклсона с ног до головы, защекотал каждый нерв в теле. Чем ближе они были к дому, тем больше становилось нетерпение Стефана, свободной рукой поглаживающего мужа там, где мог дотянуться. Им обоим просто повезло, что дети так устали за вечер. Сами, без напоминаний, они поплелись в комнату, цепко держась за перила. Под строгим взглядом отца по очереди вымылись и почистили зубы, влезли в кровать и отказались от сказки. Никлаус едва успел дойти до двери и выключить свет — оба волчонка уже сопели, тесно обнявшись под одним одеялом. Мужчина щелкнул выключателем и погрузил детскую во тьму.       Как только он вернулся в их с мужем комнату, то отметил, как потяжелел здесь воздух. Стефан, уже принявший душ, сидел на кровати в одних штанах и сверлил взглядом дверь, не в силах дождаться. Внутри него все горело и металось. Он прекрасно знал, почему это произошло именно сегодня, но признаться вслух, что спустя столько лет в нем родилась ревность к подруге, с которой они достаточно много прошли в свое время, было стыдно. Омега постоянно дергал подвеску на шее, россыпь изумрудов, сложившихся в причудливый узор, и ерзал, комкал простыню, вытирал ладонь о штанину. Клаус мягко прикоснулся к его голому плечу и осторожно, почти невесомо погладил теплую кожу.       — У тебя есть немного времени подумать над тем, что конкретно ты хочешь сказать и о чем попросить, — Стефан кивнул, поддавшись недостаточной ласке. — Подумай как следует, чтобы не ошибиться.       Альфа будто читал его мысли от и до. То, что Сальваторе хотел предложить, было важно и могло изменить их жизнь навсегда. Но, пригвожденный взглядом к кровати, он лишь проследил, как за мужем закрылась дверь ванной, и остался ждать, тщательно взвешивая в своей голове каждое слово. Чем это не обернулось в будущем, он готов произнести это вслух.       Когда Никлаус встал на пороге ванной, за его спиной еще клубился пар, густой и горячий, будто туман. Мужчина сложил руки на груди, разглядывая по-прежнему напряженное тело мужа. Сидел на кровати, откинувшись на локти, не стесняясь собственной наготы. Стефан ждал и готовился, сбросил ненужные штаны, но не рисовался. Он был таким, прямолинейным и честным, научившимся за эти годы озвучивать собственные желания. Сейчас ему даже не нужно было открывать рот. Его тело, сильное и крепкое, смотрелось вызывающе на постели, красный флаг, призванный привлечь внимание. Его внимательные глаза неотрывно следили за альфой, медленно оттолкнувшимся плечом от дверной коробки и двинувшемся к нему упругим, уверенным шагом. Стефан следил, как мягкие ворсинки ковра приминались под его весом, поддаваясь. Несмотря на обретенную когда-то силу, с которой в Орлеане мало кто мог сравниться, только с Клаусом он чувствовал себя слабым. Никлаус был всевластным хищником, опасным и диким, и Стефан с честью признавал его главенство. Хотя сейчас, снова взглянув в холодные, казалось, ничего не выражающие глаза, не отвел взгляд. Наконец, альфа приблизился к нему, едва наклонился, чтобы рассмотреть внимательно выражение лица мужа. Его теплая рука легла Стефану на щеку, большой палец скользнул по кончику носа, уголку губ, спустился на подбородок, медленно и лениво поглаживая крепкую кость. Губы омеги приоткрылись в коротком выдохе, дыхание осело на коже Клауса. Сальваторе по-прежнему не отводил от мужа взгляда, завороженного и влюбленного, следил за ним неотрывно, а еще пытался формулировать слова. Они рождались где-то глубоко в горле, но выходили наружу теплым воздухом, оседали на губах и стирались пальцами альфы. Наконец, Стефан, потершись щекой о шершавую ладонь, смог обличить все свои мысли в слоги, а те смогли срастись в слова и предложения. Звучали словно чужие, но уверенности в них было как никогда много.       — Я хочу ребенка, — пальцы Клауса замерли на коже, прикосновение резко стало горячим. — Я хочу твоего ребенка.       Никлаус даже не попытался удержать рык в горле. Он прокатился раскатисто по комнате, затрещал по стенам и углам, нашедший, наконец, свободу. Стефан оказался опрокинут на постель, плечи прижались к гладкой, еще не нагревшейся ткани простыни, и от этого ощущения на руках волоски встали дыбом. Он смотрел на нависшую над ним фигуру, выглядящую внушительнее, чем обычно, и еле слышно простонал, прикрывая глаза. Прикосновение сухих губ к его собственным показалось ему обжигающим и колким, запустившим по телу короткий разряд тока. Он покорно приоткрыл рот, впуская чужой язык и вздрагивая от скользкого, влажного ощущения. Стефан расслабился, руки привычно сжали плечи мужа, поощряя, а изо рта один за другим раздавались приглушенные поцелуем стоны. Это было тем местом, где он желал оказаться прямо сейчас и в любой другой момент своей бесконечной жизни. Прижатый телом Клауса к постели, плавящийся под его ставшей горячей ладонью, оглаживающей ребра. Стефан настолько был захвачен тем, как ощущал себя, что, не сдержавшись, прикусил язык альфы. Прихватил человеческими зубами, усмехнулся и принялся мягко, неспешно посасывать. Движение на ребрах стало грубее и тверже. Ладонь Клауса, до этого поглаживающая мужа по щеке, переместилась на шею. Мужчина проследил кончиками пальцев бьющиеся под кожей вены и артерии, огладил крепкие мышцы, царапнул на изгибе, чувствуя, как снова растет в теле омеги напряженность. Он бы многое отдал, чтобы постоянно видеть сжимающиеся до маленьких черных точек, а потом резко расширяющиеся зрачки. Смотреть, как Стефан теряется от удовольствия, закипающего в его крови. Сильные ноги обхватили бедра Клауса, и мужчине пришлось подчиниться слишком настойчивому и властному мужу. Устроился сверху, несколько секунд любовался покрасневшими от поцелуев губам, слушал сбившееся дыхание, прежде чем лишить возможности сопротивляться еще одним поцелуем. Ладони Стефана плавно и невесомо скользили по крепкой спине, очертили выступающие лопатки и позвонки, пальцы надавили там, где в кожу навечно впечатались чернила. Обвели точно по контуру, вслепую, каждую тонкую сторону треугольника, от вершины до вершины, точно зная ее границы. Клаус над ним мелко вздрогнул, прогнулся в спине, подставляясь под касание. Его собственные прикосновения стали грубее и жарче, поцелуи — жестче и настойчивей. Стефан едва успел глотнуть воздух, прежде чем задохнулся от очередного соприкосновения их ртов. Пальцы альфы так сильно впились ему в бедро, что оставили ровные пятна синяков, от которых к утру не останется и следа. Но сейчас, будучи помеченным собственным мужем, Стефан застонал, тонко и тихо, зажмуриваясь до боли. Он вцепился ему в плечи, откинул голову назад, подставляясь под горячие касания влажных губ. Открыв на секунду глаза, он едва успел заметить, что лицо Клауса изменилось. По коже вокруг глаз разбежались черные нити вен, радужку затопило светлое золото. Между губ блеснули влажные кончики клыков, и Стефан тут же задрал голову так сильно, что хрустнули шейные позвонки. Выставил на обозрение горло, податливо подставил уязвимое место, демонстрируя полное доверие. И Клаус всегда принимал его щедрое подношение — поддевал кожу над сонной артерией, едва причиняя боль, слизывал выступившую кровь. Стефан под ним вздрагивал, выгибался, искал контакта с горячей кожей. Беспорядочно шарил ладонями по чужому телу, пока зубы сменялись губами и языком, влажно помечая его. Было сладко и хорошо. От возбуждения тянуло внизу живота, скручивалось, горело, разносилось до самых кончиков пальцев, жгло в пояснице. Стефан потянулся за поцелуем, снова вздрогнул всем телом и раздвинул ноги шире, преподнося себя, словно подарок. Он слышал, как гудела кровь в венах Клауса, как гулко стучало его сердце, как искрило возбуждение. Губы скользнули от изгиба шеи до плеча, проделали путь в обратном направлении, чтобы зеркально повторить ласку. Стефан закрутил головой, когда язык четкой линией пересек розу на его коже, и протяжно застонал, стоило этому грешному языку прочертить все руны на рисунке ниже. Рисунок был особенным, важным, Клаус был рядом, когда парень с хмурым лицом и волчьим блеском в глазах вбивал под кожу заговоренные ведьмами знаки. Каждый раз, когда он прикасался к рунам, у Стефана под закрытыми веками искры вспыхивали средневековыми кострами. И ими же полыхала кожа в том месте, где пальцы прикасались к нему. Клаус мягко и нежно скользнул ладонями от запястий к плечам и обратно, щекоча короткими ногтями тонкую, чувствительную кожу. Каждый тихий стон и дрожь тела воспринимал как особое достижение, в конце концов дарующих ему победу. И Стефан был его главным призом. Он продолжал водить руками по его коже, оглаживая каждый изгиб, лаская крепкие мышцы, вычерчивая их четкий рельеф. И не было для него в этот момент большего счастья, чем чувствовать наслаждение и желание мужа, изнывающего под его лаской. Омега приоткрыл рот, облизывая пересыхающие губы снова и снова, совершенно порочно взглянул из-под полуприкрытых ресниц и вскинулся, когда одно из прикосновений осталось на особо чувствительном месте между ребрами. Клаус знал его от и до. Стефану осталось только продолжать умоляюще скулить, когда в этом месте пальцы сменились языком, вылизывающим кожу, и от этого пальцы на ногах поджимались до боли. Едва ли можно было оставаться в рассудке. Казалось, теперь влажные ласки были везде. Стефан чувствовал язык и губы то тут, то там, вздрагивал от каждого прикосновения и не был готов к следующему. Его плечи, руки и грудь были зацелованы и вылизаны, будто он был лучшим королевским угощением. А потом он открыл глаза, и дыхание у него перехватило так, что стало больно в горле. Никлаус на него смотрел. Пожирал взглядом от макушки до кончиков пальцев на ногах, любовался до одури, пока не рухнул, припадая опухшими губами к твердому животу. У Клауса больше не было другой цели. Муж сам попросил об этом, и теперь он не мог отказать, не смел. Ласкал живот своего омеги, где совсем скоро под нежной, теплой кожей и сильными мышцами будет расти его ребенок. А лучше двое. Чтобы Стефан с большим животом гордо шел по Французскому кварталу, и каждый в этом чертовом городе знал, чьих детей он носит. Чтобы знали, кому он принадлежит. От этой безумной фантазии, такой яркой, клокочущий рык вырвался из горла, горячей волной прокатился по влажной от пота и поцелуев коже, и омега крупно задрожал всем телом, приподнял бедра, открываясь и предлагая себя. Но разве мог Клаус так грязно и грубо взять его? Он продолжил прикасаться к нему, каждой лаской и поцелуем боготворя его, восхваляя его омежью сущность, равной которой не найти были ни на земле, ни по ту сторону. Он ласкал его узкие и сильные бедра, крепкие голени и изящные щиколотки, заставляя вздрагивать от щекотки с каждым прикосновением. Стефан ерзал и хныкал, простыня под ним была влажная от смазки, а член оставил влажное пятно на животе. Клаус тут же хищно и молниеносно двинулся вверх, прижался, сталкивая их бедра, и поцеловал этот стонущий распутный рот так жарко, что вспыхнуло под кожей. Омега схватился за его плечи, беспорядочно шарил пальцами по шее, скользнул выше, путаясь в растрепанных волосах. У него в голове все звенело и искрило от того, с каким благоговением обращался с ним муж. Он смог, наконец, открыть глаза, чтобы посмотреть в безумное от желания лицо альфы, мягко огладил мизинцами чернеющий рисунок вен, залюбовался волчьими глазами, с любовью смотрящих на него. Еще раз подставив шею для укуса и не получив его, Стефан заскулил, отчаянно и несдержанно. Клаус скользнул влажными горячими губами вдоль артерии, коротко поцеловал плечо и резко перевернул мужа на живот. Омега был понятливым. Приподнял бедра, шире расставляя ноги, теперь уже рисуясь и подставляясь. Он был открытым и беззащитным, не собирающимся применять и толики имеющейся у него силы. Он не хотел биться с Никлаусом, лишь принадлежать ему до скончания времен. Поцелуи обрушились на его спину, расчертили плечи и лопатки, пересчитали ребра, приласкали каждый позвонок. Стефан чувствовал себя разнеженным и заласканным, словно в мире он был единственным омегой. Хотя, так оно и было. Раньше он был лишь наслышан о верности волков, соединившихся со своей парой, но, лишь обратившись в гибрида, понял, насколько это было серьезно. Все его тело дрожало от близости с мужем, а одного крохотного воспоминания о том, как Кэролайн смотрела на него, ноги разъехались шире. Никто и никогда посмеет забрать у него Клауса, он не позволит, не отдаст. Почувствовав его нервозность и излишнюю дерганность, альфа тут же поцеловал его в шею, там, где на предельной скорости бился пульс. А потом все-таки укусил чуть выше, боясь потерять контроль. Но Стефан тут же замер, благодарно застонал, прогибаясь в зацелованной пояснице. Он хотел сделать что-нибудь для мужа, отплатить лаской за ласку, но властная ладонь между лопаток не дала ему пошевелиться.       — Сегодня я позабочусь о тебе, — хриплый от рыка голос заставил что-то туго свернуться внутри живота и подкатиться к солнечному сплетению. — Потому что ты отдаешь мне себя. Я благодарен за такой щедрый подарок.       Стефан стонал, скулил и рычал. Рука со спины исчезла, зато потом крепко схватила за бедро, располагая сильное тело удобнее. Омега уперся грудью в постель, прикрыл глаза, не в силах больше ждать, когда муж его возьмет. Но вместо этого он почувствовал, как две горячие, шершавые ладони раздвинули его ягодицы, а после юркий влажный язык скользнул в тугое, истекающее смазкой отверстие. Стефан никогда не ощущал себя более мокрым и более счастливым. Язык Клауса — дьявольский язык. Скользил медленно по кругу, дразня мышцы, собирал вязкую влагу, толкался внутрь, вырывая изо рта омеги столько звуков, что стыдно было сосчитать. От этого было так хорошо и этого было так мало, что оставалось только вскидывать бедра, напрашиваясь на ласку. Эту просьбу Никлаус почему-то выполнил беспрекословно. Добавил к юркому языку пальцы, сначала один, потом второй, растягивал тщательно, без грубости и спешки. Тугие мышцы расслабились, края напряженного отверстия припухли и покраснели, и Клаус снова заработал языком, будто боялся упустить хоть каплю. Стефану пришлось закусить угол подушки. Его голос становился слишком громким, слишком надрывным и требовательным, чтобы разноситься по всему дому, где они были не одни. Он едва успел подумать о той ночи, которую они семь лет назад провели в лесу, под яркими звездами и сияющей полной луной, когда можно было не сдерживаться, и никто на утро не осудил его за это. Подумал и заскулил, высоко, протяжно, чувствуя, как раскрывается под давлением горячего члена. Он принял мужа, как и в любой другой раз, с обожанием и благодарностью, чувствуя, как с потрескивающим гулом резонирует их связь. Почувствовал, как большие ладони огладили бока, поясницу, напряженную спину и плечи. Чувствовал, сколько любви и заботы было в каждом этом прикосновении. Стефан заерзал, вынуждая двигаться, и еле успел зажать себе рот рукой, чтобы не дать крику вырваться наружу. Было восхитительно. Лучше, чем в любой другой раз за последнюю неделю, когда они оставались вдвоем в спальне. Стефан чувствовал себя вознесшимся. Ощущал себя так, будто благодать окутала его с ног до головы, даря безграничное счастье. Он был одурманен их связью и близостью. Несколько первых толчков, медленных, осторожных, заставили его снова открыть рот в поисках раскаленного воздуха, пропахшего ими обоими. Он мог ощутить каждую вену на члене, заполняющем его, крупную, наверняка ярко-красную, словно свежая кровь, головку, снова и снова касающуюся простаты. Клаус не церемонился и не откладывал удовольствие. Он приподнял податливые бедра, чтобы с каждым движением выбивать воздух из легких от волны удовольствия. У Стефана позвоночник прошивало искрящими иглами. Клаус двигался и двигался, то медленно, то быстро, то едва покидая его тело, то снова притираясь к покрасневшему, опухшему входу скользкой головкой. Шлепки, с которыми их влажные тела встречались при очередном движении, застряли в ушах монотонным, повторяющимся звуком, от которого все вокруг снова звенело. Но внезапно все пропало. Ни прикосновений, ни давления изнутри. Только пустота и резко пробравшийся под кожу холод. Но Стефан не успел даже задуматься над этим, как почувствовал нежной кожей внутренней стороны бедер колкую, жесткую щетину. Он продолжал стоять на четвереньках, уткнувшись щекой в постель и опираясь на плечи, а Клаус был между его ног, жадный и нетерпеливый, целующий его член по всей длине. От самого кончика, где собрались капли предэякулята, до основания, где короткие жесткие волоски кололи губы. Клаус лизал и целовал терпко пахнущую мускусом кожу, оглаживал кончиками пальцев, прежде чем взять твердую плоть в рот, поглаживая напряженные яйца. Его собственное возбуждение, от которого было так больно, хоть вой, могло и подождать. Он обещал Стефану позаботиться о нем, так что его удовольствие было важнее. Стефан всегда был важнее. Он брал его полностью, пропуская крупную тяжелую плоть в горло, не забывая трахать пальцами растянутый вход, тесно сжимающийся на каждом движении. Омега едва мог озвучить свои желания. Беспорядочный, бессвязный скулеж, отчаянный и жалкий, наполнил комнату, и от этого звука у Клауса член дернулся, размазав по животу влагу. Лишь убедившись, что Стефан практически разваливается на части от его ласк, Майклсон, оставив короткий поцелуй на поджавшейся мошонке, сдвинулся вниз и перевернулся. Он жадно любовался тем, как выглядел муж. Жаждущий, пылающий, с твердым членом, открытый для него. Его бедра и простыня были уже мокрыми от смазки, и Никлаус размазал по своей груди то, что натекло, пока он заставлял омегу терять остатки рассудка. Он снова вошел, в этот раз быстрее и резче, чувствуя, как собственное возбуждение нетерпеливо крутится у него глубоко внутри. Он стиснул узкие бедра, оставляя синяки и царапины на горячей, загорелой коже. Помогал Стефану двигаться, задавая темп и безжалостно трахая податливое тело. Стефан скулил, комкал и царапал простыню, изнывая от желания. Ему нужно было только одно, и Клаус так медлил, что от этого горела кожа, горело в голове. Он двинулся назад сам, грубо, жестко, пытаясь показать, что он на грани. И его поняли, как и всегда. Пересохшие губы скользнули по его плечу, язык оставил влажный след, а потом зубы впились в его кожу, и кровь окрасила вокруг раны все в красный. Клаус спешно укусил себя за запястье, неровно, словно кусок вырвал, позволил крови стечь вниз и смешаться в одно целое, прежде чем обмакнуть в нее палец. Стефан чувствовал, как удовольствие потекло по его венам быстрее и ярче, будто пузырьки шампанского щекотали изнутри. Кровью на его животе снова и снова вслепую выводили какие-то рисунки, член изнутри распирал его, грубо толкаясь, жар тела альфы, казалось, заставил его собственное тело кипеть. Стефан больше не мог. Перед глазами все поплыло, окрасилось в алый, он вскрикнул, зарычал и кончил без единого прикосновения, пачкая простыню под собой. Клаус догнал его через несколько толчков. Он сбился с ритма, рвано двигался, прежде чем, до крови вцепившись в крепкие вертлявые бедра, последовать вслед за мужем, запрокидывая голову назад и громко рыча. И звук этот будто родился у него глубоко внутри, поднялся наверх и вырвался, заполняя всю комнату.       Стефан начал дышать медленнее. Пелена перед глазами спала, но он чувствовал себя уставшим и измотанным. Обычно таким он бывал только во время течки. Никлаус навалился на него, укладывая на постель и накрывая собой. Под животом было неприятно мокро от смазки, спермы и крови. Но он все еще чувствовал себя наполненным, член мужа хоть и медленно опал, но все еще был внутри, не позволяя ни единой капли семени пролиться. Стефан хотел бы пролежать так всю жизнь. Удовлетворенный, желанный, любимый, находящийся под защитой своего альфы. Клаус снова укусил себя за запястье, в этот раз аккуратно и осторожно, и позволил мужу прижаться губами, чтобы восстановить силы. Как только Стефан в последний раз мазнул языком по зажившей коже, то и сам не отказал себе в удовольствии подставить плечо, чтобы муж его укусил. Они оба откуда-то знали, что слова сейчас были лишними, потому обменивались лишь короткими, ласковыми прикосновениями и неспешными, ленивыми поцелуями, пока омега не прикусил его язык снова. Что же, Клаус умел дать мужу все, что тот желал. Так что, выскользнув из его тела, поменял их местами и позволил Стефану проявить инициативу, которую забрал. Он смотрел на своего омегу, прекрасного в своей любви и своем желании, и не мог думать ни о чем. У них будет восхитительный ребенок.