Исчезает ли мир во время сна? Кто знает? Хотите проверить? Копаясь в себе, вы никогда Не достигните дна. Но я могу Глубину каверны измерить. ... Мир дан нам в ощущениях субъекта Меня здесь нет, я лишь часть эксперимента. Otto Dix – Эксперимент
– Рин-сан, как вы себя чувствуете? Шли дни. Недели. Не удивлюсь, если уже и месяц миновал. Все слилось в сплошь рутину из однотипных дней, и единственное, что меня действительно радовало – отсутствие страха. Я не боялась. Но опасалась того, что последует следующим днем. Неизвестность пугала не меньше, чем ощущение беззаботности, потеря бдительности. Однажды потеряла бдительность. Поверила. И вот где оказалась. А теперь… теперь мне следовало быть куда более осторожной и готовой к… – Рин-сан? – Ну, как в новом теле, полагаю. Состояние у меня было пограничным, потому что, когда настал день «Х», я приготовилась… умереть. Несмотря на заверения ученых, на попытки Иккаку приободрить меня, я отказывалась верить, что вновь открою глаза. Это оказалось очень страшно, настолько страшно – лежать на операционном столе в окружении членов двенадцатого отряда, готовящихся спасти офицера Мадараме от духа-оккупанта. Кажется, я тогда заплакала. Смотрела на слепящий свет и чувствовала, как слезы скатываются к уголкам глаз. Я пребывала словно под давлением толщи воды и, наконец, когда закончился воздух, дала жидкости заполнить легкие. Но надежда не позволила опуститься на дно. Надежда… То отвратительное чувство, о которое я уже обожглась. – Можете встать? Какого же оказалось мое удивление, когда я вновь проснулась. Сделала первый осознанный вдох. И не поверила, что жива. Все еще жива… Опустив взгляд к полу, собралась с духом и поднялась с кушетки, почувствовав напряжение в ногах. Таких непривычно тонких, изящных, с маленькими ступнями, которые сразу защипал холод плитки. Я попыталась сделать шаг, но колено моментально прострелила слабость, однако Акон помог удержаться, остаться на месте. – Как-то… слабость ощущается… – Это нормально, вам еще предстоит привыкнуть к телу, – отозвался мужчина. – Причина слабости во многом из-за совместимости вашей души и тела, нервные связи должны стабилизироваться. Как вы понимаете, мы поместили вас не в обычный гигай, а в усиленную искусственную душу. По правде говоря… я до последнего не верил, что капитан Куроцучи пожертвует столь ценным экземпляром. Пока Акон ломал голову о том, что сподвигло Куроцучи Маюри расщедрится на новое тело особого калибра для столь мелкой сошки, как ваша скромная слуга, я думала о другом. О том, что практически ничего не помнила о минувших днях, находясь в новом теле. Воспоминания становились более осознанными лишь последние несколько дней, а вот после того, как я легла на операционный стол, пустота. – А в целом какие ощущения? Застыв посреди комнаты, которую наполняло оборудование, я медленно осмотрелась и в итоге остановила взгляд на собеседнике. Помимо него здесь также находились и другие сотрудники: кто-то работал с аппаратурой, от которой ко мне тянулись провода с электродами, другие наблюдали со стороны. Лишь Акон находился поблизости. Что-то странное было в их поведении. Но что? – Трудно сказать. Все не такое, как прежде, – отозвалась я с сомнением. – Тело кажется очень легким и мягким. Такое чувство, словно меня ветром может унести. Все очень… непривычно. И… И почему нельзя было сделать мне грудь поменьше? Сука, с ней так неудобно. Честно говоря, первые несколько дней я банально привыкала к новому телу, где не обходилось без казусов. По крайней мере первый поход в уборную заставил меня на долгую минуту задуматься, что же не так, что же вызывало дискомфорт. А потом поняла – у меня ж теперь причиндала нет! Зато появились два бидона на груди. Не сказать, что они прям огромные, до размера бедной Рангику далеко было, однако к этим штукам вообще возможно привыкнуть? Они, конечно, мягкие, прикольные, но я с трудом представляю, как с такими сиськами бегать или драться. Блять… Да и в целом женское тело оказалось намного слабее. Быть может, проблема в том, что я постепенно накапливала реацу – вообще удивительно, что на меня не нацепили ошейник, блокирующий использование духовной энергии. Пребывая в теле Иккаку, я чувствовала себя скалой, меня переполняла сила. А здесь… – Видимо, отсутствие должного количества тестостерона и делает меня такой слабой, – рассудила я, ни к кому конкретно не обращаясь, да обхватила себе я плечи. Пусть и прощупывался рельеф мышц, это ни в какое сравнение не шло с мужским телом. Мои руки все равно были мягкими. – Тем не менее необычно, что у этого тела есть достаточная мышечная масса. – Это потому, что искусственно выращенное тело, в которое вас поместили, предназначалось к использованию в качестве… восстановления лейтенанта Куроцучи Нему. Оно полностью соответствует ее генетическому коду, однако лишено некоторых функций и модификаций, которые впоследствии проводил капитан Куроцучи. – Иными словами, это тело могло быть использовано для починки Куроцучи Нему. Как, например, замены органов, костей и трансплантации костного мозга, например? – оглянулась я на Акона. – Верно. Капитан держит несколько таких единиц в запасе, однако они являются просто телами, функционирование их мозга сведено к минимуму, лишь для поддержания жизненно важных процессов. Пусть вы и пребываете в одном из тел, выращенных для лейтенанта, вы все же отличаетесь. – Чем? – В отличие от лейтенанта, вы будете в полной мере чувствовать боль, ваши регенеративные способности также будут не настолько хороши. Тем не менее, они все же стоят чуть выше, чем у обычных шинигами. Функции некоторых органов могут быть ограничены или вовсе отсутствовать. Так, например, половая система несет в себе лишь эндокринную функцию для регулирования уровня гормонов. У меня что-то щелкнуло в голове. – Стоп. То есть у меня не будет месячных? – Если вы про менструальный цикл, то будет. Просто это тело бесплодно. Да блять. А отключить это говно не могли, ученые хреновы? Без этого дерьма так хорошо жилось в теле мужика, а тут опять… Ну хоть беременность не грозит, уже что-то. – Сейчас в вашем теле запускаются все жизненно важные процессы. Со временем вы будете чувствовать себя лучше и… слабость нормальна. Однако нам нужно отслеживать любые изменения, недомогания и… в общем, кхм. Рин-сан, это очень важно. Мы провели перемещение живой души, сознания, в искусственно выращенное тело впервые. Это не обычный гигай, а полноценный организм, который сравним… нет, даже в какой-то степени превосходит организм шинигами. Вы понимаете? Понимать я понимала, однако вопросы вызывали совершенно другие вещи, как, например, необъяснимая нервозность Акона. За минувшие дни я успела привыкнуть к нему, он произвел впечатление сдержанного, спокойного и собранного человека, с ним оказалось приятно общаться, хотя разговоры никогда не переходили рамки чего-то личного. Не верю, что мужчина нервничал из-за «процедуры, которая проводилась впервые». В его глазах горел не радостный огонек предвосхищения. Он чего-то опасался. И если его поведение еще можно списать на ответственность за данный проект, то глядя на других научных сотрудников, мнение возникало иное. Едва заметив на себе мое внимание, лаборанты тут же опускали взгляды. Заметно нервничали. Охрана на входе в помещение также вызывала вопросы. Или же все было куда проще, чем я полагала? – Вы боитесь, что я сбегу? Мой вопрос заставил Акона растеряться. – Эм… а-а, ну… кхм. Простите, Рин-сан. Это лишь мера предосторожности. Но давайте вернемся к работе. Можете, пожалуйста, задержать дыхание и?.. Меры предосторожности – интересная формулировка. Вооруженные шинигами лишний раз напоминали о моем статусе беспомощной заложницы. Беспомощной… ли? Ведь пока я пребывала в теле Иккаку, то не замечала повышенной охраны, а сейчас вдруг двенадцатый отряд обеспокоился? Или же дело в том, что тело – одно из тел – Куроцучи Нему являлось бесценной собственностью, потерять которую для них непозволительная роскошь? Но почему, раз они так дорожили телом усиленной искусственной души, не запихнули меня в обычный гигай? Урахара же говорил, что мое сознание-душа будет неплохо жить и в обычном искусственном теле. Они явно что-то скрывают… Но что? Хороший вопрос. Ответ на него я нашла за последующие дни, наблюдая в основном за поведением людей, которые работали со мной и обслуживали. Никто не смотрел мне в глаза, только Акон взаимодействовал со мной напрямую. Причем нервозного поведения за ними я не наблюдала, когда пребывала в теле Иккаку. Ученые стали бояться меня. Бояться в новом теле. Из-за того, на что было способно это тело? Или по другой причине? Хотя, я с трудом осознавала причину их страха, потому что восстановление сил занимало довольно много времени. Просыпаясь по утрам, ощущала ужасную слабость, которая пусть и проходила к обеду, но вновь возвращалась к вечеру. Акон списывал все на совместимость духовной энергии, и после определенных процедур мне действительно становилось лучше. Но ненадолго. День. Ночь. Еще один день. Сраный замкнутый круг. – Акон-сан… скажите, а могу я повидаться с Иккаку? Честно говоря, огромным желанием видеться с парнем я не горела, и тем не менее маленькая девочка внутри меня отчаянно нуждалась в разговоре со знакомым человеком. Я задала этот вопрос после очередного раунда процедур, довольно поздним вечером, когда мне стало плохо. Ноги едва передвигались, к горлу подкатывала отчетливая тошнота. На койку я чуть не рухнула, переводя тяжелое дыхание. – Акон-сан?.. – Боюсь, сейчас это невозможно, – сухо констатировал ученый, помогая мне разместиться на кровати. – Ваше состояние оставляет желать лучшего, и пока вы не придете в норму, любые встречи с посторонними под запретом. Таков приказ капитана. Меня будто на карусели вертели. Испытывала чувство, словно мозг крутили в центрифуге, а на грудь положили тяжелый камень. Никогда бы не подумала, что прилечь на кровать окажется столь блаженным моментом. Тело начало пробивать легким ознобом. – А что… с ним все нормально?.. – Если вы об офицере Мадараме, то да. Как я и говорил ранее, мы закончили наблюдение за ним, он вернулся к своим обязанностям еще две недели назад. Две… недели? Две недели? Разве не прошло всего несколько дней? Почему я не помню половины из того, что со мной происходило? От накативших мыслей мне стало еще более беспокойно, я заерзала и попыталась приподняться на локтях, в полумраке комнаты с трудом разглядев, как Акон подошел к лаборанту, держащему в руках поднос. – Почему?.. Почему я не помню?.. А сколько дней прошло?.. – Рин-сан, вам лучше прилечь и не волноваться лишний раз, – забрав с металлического подноса шприц, мужчина вернулся и аккуратным движением уложил меня обратно на койку. – Я вколю вам седативное, чтобы вы могли успокоиться и отдохнуть. – Ох… на мне уже живого места нет от ваших уколов, – обессиленно пробормотала я, сквозь плывущие очертания наблюдая, как тонкая игла входит в локтевой сгиб. Практически ничего не почувствовала. – Почему мне так плохо? – Все из-за разного типа энергии вашей души и усиленного тела. Мы выявили проблему, и вам не о чем переживать, сегодняшние процедуры должны показать эффект. Прошу вас, отдыхайте, Рин-сан. Он не смотрел мне в глаза. Его движения оказались дерганными, хоть и лишенными неуверенности. Но Акон запомнился мне спокойствием и уверенностью каждого своего действия, он не боялся смотреть мне в глаза, даже когда речь заходила о чем-то неприятном. – Акон… стой… Но он едва ли обратил на мой сдавленный шепот внимание, как и на руку, которая едва успела оторваться от кровати, потянувшись ему навстречу. В последнее время мне снились дурные сны. Пугающие холодом и ощущениями, словно за мной гналось дикое животное, а затем бродило в густом тумане, обхаживая как жертву. Добычу. Сердце болезненно трепетало в груди, изнывало от адреналина, разгоняемого по венам. Дышать все труднее. И боль. Боль повсюду. Ничего не сделать. Лишь стояла, ощущая на себе липкое прикосновение тумана, оставляющего белые отпечатки подобно инею на коже. И каждый раз, когда это происходило, в меня словно впивались морозные иглы. Крича без единого шанса издать хоть малейший звук, падала на колени, а приземлялась не на мягкий туман, а будто на битое стекло. Я не могла проснуться. Не могла заставить себя вырваться из кошмара. Буря утихала, оставляла меня, как и волны тумана, расступающиеся в стороны. Я сидела в окружении белой дымки, загнанная в ловушку собственного сознания. Не проснуться, не прийти в себя. Что за чертовщина происходила? Я просто хотела очнуться от этого бесконечного кошмара, но вместо реального мира меня раз за разом ожидала пытка. Организм словно реагировал на приближение тумана, заставляя сердце биться от переизбытка адреналина, и едва белоснежные волны касались меня, как тело взрывалось болью. И от нее не сбежать, не спрятаться. Меня словно запирали в железной деве, сплошь увенчанной кольями, которые впивались в тело и удерживали в гробу. Только вместо металла меня окружал туман. Плачь, кричи, моли о пощаде. Бесполезно. Лицо влажное от слез и соплей. Горло, осипшее от напряжения. Сердце, уставшее биться и терпеть приступы агонии. Что вы со мной делаете?.. Что?.. Прекратите, прошу… Прекратите… помогите… Ребята, пожалуйста… – …уверен, что она без сознания? – Она не приходила в себя уже несколько дней. – Это я понял. Имею в виду ее аномальную активность. – Последняя активность произошла четыре часа назад, это происходит с перерывами в семь-девять часов. – Это началось после процедуры, которую мы провели последней? – Все верно, Куроцучи-сама. Голоса пробивались будто через вату, забитую в уши. – Продолжайте в том же духе, – спустя затянувшееся молчание отозвался Маюри. – По моим расчетам этого стоило ожидать. В ближайшие два-три дня у нее должна закончиться энергия, и тогда мы сможем ее стабилизировать. – Но… за эти два-три дня она и умереть может. – Так не дайте ей умереть, – с недовольством обратился к Акону мужчина, – или мне все самому делать? Я пожертвовал ради этого эксперимента одним из запасных тел Нему. А это большой вклад, знаешь ли. – Понимаю, Куроцучи-сама. Тем не менее… Главнокомандующий действительно одобрил этот эксперимент? Молчал Маюри достаточно долго, чтобы вызвать подозрение. – Все в рамках договоренностей. Но о них никто не должен знать, Акон. Поэтому не задавай вопросов, а просто исполняй приказы. Какой… интересный разговор. Но я с трудом воспринимала информацию, то и дело отвлекалась на свое ужасное состояние. Меня все еще затягивало обратно в сон, тело сковала болезненная слабость, однако страх вновь погрузиться в беспомощное состояние помогал сопротивляться. Сердце быстро стучало в груди, конечности болели от слабости, под ногти слово иглы загнали. – Хм-м… смотри-ка, кажется, проснулась. Голос капитана двенадцатого отряда прозвучал как насмешка над самим фактом моего существования. Я с трудом разлепила веки, и, едва различив его расплывчатый силуэт в белом хаори, вновь провалилась в забытье. Более туман не терзал меня. Кружил белоснежным хищником, но не трогал. Я слышала его рычание, чувствовала голод, но с каждым часом он становился слабее, отступал, пока мне вновь не удалось прийти в себя. Со мной происходили странные вещи. И с этим нужно было что-то делать. Пересохшие потрескавшиеся губы. Усталость. Жажда. Слабость. Однако кусок в горло не лез. Все, что я могла делать, это сидеть, свесив ноги с кушетки, и молчаливо наблюдать за манипуляциями Акона. Теперь меня из комнаты – камеры заключения – не выпускали. А еще появились наручи, блокирующие использование реацу. Я была слишком истощена, чтобы чувствовать еще злость или страх, и пока мужчина брал у меня образцы крови, наполняя шприц, я уронила взгляд на локтевой сгиб. Следы уколов исчезли. По ощущениям, последний раз игла впивалась мне под кожу пару дней назад, когда офицер двенадцатого отряда вкалывал седативное. Здесь два варианта – либо прошло куда больше времени, либо этому поспособствовала регенерация тела. Поэтому я себя так ужасно чувствовала? Вся энергия уходила на восстановление? Но… на восстановление от чего? Охрана у входа демонстративно держалась за рукояти мечей. Одно лишь присутствие этих людей говорило о многом. Как и следы на стенах, которых я ранее не примечала – словно следы от ударов. – Что со мной происходит? Мой тихий голос заставил Акона невольно вздрогнуть от неожиданности. Замерев на мгновение и выдохнув, мужчина проигнорировал мой вопрос. Подозвав жестом лаборанта, он продолжил молчать, пока я не сводила пристальный взгляд с суетящегося юноши, который чуть ли не выбежал из комнаты, едва забрав поднос с образцами и оборудованием. – Ваша энергия нестабильна, Рин-сан. Мы делаем все возможное, чтобы вернуть вас в норму. Это… – Можно не врать так откровенно? – перебила я собеседника, хотя не нашла в себе силы повысить голос. Меня лишь хватило на мрачный взгляд, однако Акон воспринял это нехорошо. – Что со мной происходит? – Боюсь, не могу сказать. – Тогда что вы со мной собираетесь делать? – Стабилизировать. Нахмурилась. Пусть и не было сил, чтобы выразить раздражение в достаточно яркой манере, я с откровенным недовольством поинтересовалась: – Вы что-то еще сделали со мной? Что именно? Я для вас теперь лабораторная крыса? Или?.. – Рин-сан, вы… – Говори, что вы со мной сделали, – перебив мужчину и подавшись чуть вперед, я вынудила охрану насторожиться и шагнуть вперед. Однако Акон, резко подняв руку, заставил их остановиться. – Рин-сан, прошу вас сохранять самообладание, – подчеркнув ледяное спокойствие, попросил ученый. – На любой ваш акт агрессии, даже неосознанный, у нас есть четкие распоряжения. Это необходимо для сохранения как нашей, так и вашей безопасности. – Безопасности? Вопрос оказался проигнорирован. Медленно выдохнув, я умолкла и лишь наблюдала за манипуляциями Акона, время от времени бросая мрачный взгляд на охрану. Шинигами тут же отворачивались. Видимо, грозный вид подчеркивали залегшие синяки под глазами и бледность лица. Удивлюсь, если выгляжу как спелый персик. Усталость, недомогание. Наверное, причина также и в том, что я очень долго лежала и не двигалась. Акон сказал, чтобы я вела себя тише воды ниже травы, однако такими темпами я рисковала загнать себя в могилу добровольно. Какие бы эксперименты надо мной не ставили, эти люди боялись меня. Боялись того, во что превратили. Знать бы еще, о чем речь. Они нацепили на меня наручи, давящие духовную энергию при попытке высвобождения. Как только ученые оставили меня одну, я попробовала высвободить реацу, чтобы убедиться в своих доводах. Однако Акон сказал, чтобы я особо не напрягалась, восстанавливалась. Он упоминал и о восстановлении уровня духовной энергии. Получается, впитывать рейши я все еще способна даже с этими оковами. Медитировать было опасно. За мной следили через видеонаблюдение. Хм. Конец девяностых, а уже есть камеры – чертовы умники. Поэтому приходилось притворяться спящей, чтобы впитывать духовные частицы. Однако из-за невозможности использовать реацу я с трудом понимала, поднимался ли уровень сил. Судя по тому, что чувствовать я себя начала лучше – поднимался. Судя по тому, что ко мне приходили, чтобы покормить или проделать какие-то манипуляции, это не вызывало подозрений. Медитация – довольно сложный и утомительный процесс. Я пробовала заниматься ею в теле Иккаку. Но это тело было другим. Не раз проскальзывала мысль о том, чтобы напасть на научный персонал при очередном осмотре. Когда меня выводили на процедуры, я старалась запомнить дорогу. Строила планы. Но ничего не предпринимала. Убеждала себя в том, что один неудачный акт агрессии приведет к усилению охраны, и тогда мне точно не выбраться. Оправдания… жалкие оправдания из-за страха. Тем не менее поступить иначе не представлялось возможным. Я притворялась слабой, немощной, пыталась улучить момент, но он никак не приходил. Приходило забвение. За улучшением состоянием следовала тьма, и вновь я начинала болезненную пляску с туманом. С туманом, в котором кто-то прятался. Теперь я знала наверняка – внутри меня что-то есть. Но что? «Просыпайся», – услышала я впервые шепот в своей голове. Голос принадлежал ни женщине, ни мужчине. Он звенел сталью, гулким эхом. – «Пора выбираться отсюда». Может, это мое подсознание так со мной играло? Иного быть и не могло, вряд ли в моей голове поселились очередные назойливые соседи. Тем не менее туман подрагивал в такт звенящему голосу, и впервые за долгую вечность я почувствовала, что внутренний мир наиболее безопасное для меня место. Хотя, корректно ли вообще говорить о внутреннем мире, ведь я не шинигами? Сделав шаг вперед и потянувшись к белой дымке, скривилась от боли, пронзившей ладонь от соприкосновения с ней. Словно сотня мелких игл. Но… может, стоит принять эту боль? Чем бы оно ни являлось, вряд ли это уже можно назвать простым плодом моего воображения. Туман пришел со мной в этот мир, остался, даже когда я покинула тело Иккаку. Он либо часть меня, либо… либо то, что стало впоследствии. Энергия. Или же нечто более сложное? Когда туман окружал меня во снах, наяву происходило что-то страшное. То, чего боялись ученые. Возможно, путь к освобождению лежал куда ближе, чем я думала. Мне не на кого положиться, и при удачном завершении экспериментов – чем бы эти эксперименты ни являлись, – мне не дадут выбраться. В лучшем случае я останусь лабораторной крысой или псом на поводке. Ненужным никому псом, о котором забыли. Хватит думать, что за тобой вернутся, обезьяний мозг. Хотели бы прийти – хоть весточку бы прислали. Даже если двенадцатый отряд намеренно держал меня в изоляции… При всем уважении, но раз ко второму отряду Юмичика не побоялся вломиться с Зараки Кенпачи, то, что их останавливало провернуть подобное вновь? Только одно – им незачем сюда приходить. С Юмичикой мы пересрались, а Иккаку… ну, видимо, нет им до меня забот. Ну и пусть. Плевать. Накативший приступ злости помог заглушить колючую боль от резкого погружения рук в белый туман, вонзившийся в плоть мелкими влажными иглами. Плевать… плевать, сотни раз плевать! Я сама себя спасу, мне никто не нужен. Хватит беспомощно валяться и рыдать. Даже если не получится, оставаясь здесь, я вряд ли выживу. Если сдохну, то хоть на своих условиях. Хотя подыхать не хотелось. – Значит, будем бороться до последнего, – зашипела я себе под нос и, затаив дыхание, нырнула в белую дымку тумана. Боль ослепила, словно удар по затылку. Словно яркие лучи солнца. Но на краткий миг, потому что после этого я будто и вовсе перестала чувствовать тело. Только… …пустота. – …возьми, такое? – Наручи ведь… гасить… реацу! – Уходите, я здесь сам справлюсь. – Но Акон-сан!.. Какие вы шумные… заткнуться не можете что ли? – Рин-сан! Рин… Рин, очнитесь! Тц, черт! Прикосновение к плечам словно вырвало из глубокого омута, сквозь который доносились тревожные голоса. Писк аппаратуры бил по ушам, раздражал и нервировал. А вот тот факт, что Акон, едва коснувшись меня, вдруг резко отпрянул, да болезненно шикнул, подарил мне дополнительный глоток сил. Разлепив веки, я увидела, как ученый в недоумении, растерянности смотрел на свои ладони. Энергия рвалась из меня наружу, как лавина, которую едва ли сдерживал тонкий барьер защиты. Сжав кулаки, напряглась сильнее и уже мысленно направила реацу вон из своего тела, ощущая, что, если не сделаю это, со мной произойдет что-то плохое. То, чего так боялись ученые. Что раз за разом происходило, пока я пребывала без сознания. Это я увидела и во взгляде Акона, когда он посмотрел мне в глаза. Все верно, вы меня недооценили. – Черт… Уходите, живо! Верно, бегите прочь. Иначе я убью каждого, кто посмеет встать у меня на пути.***
– Клянусь, если ты не перестанешь так вздыхать, я тебя из окна выкину. Все, что Юмичика мог сделать в ответ, это шумно выдохнуть и нахмуриться. А перехватив недовольный взгляд Иккаку, поздно спохватился и всерьез подумал, что лететь ему три этажа вниз. К счастью, он быстро нашел причину, чтобы отвести от себя подозрения: – А я бы посоветовал тебе быть внимательнее, – протянув другу стопку документов, сообщил Юмичика, – я просил отсортировать финансовые отчеты за второй квартал, а ты мне напихал туда все подряд. Теперь пришла очередь Иккаку вздыхать. Да и не только вздыхать: закатив глаза и выругавшись шепотом, он с раздражением принял бумаги и одарил их ненавистным взглядом. Вероятно, едва сдержался, чтобы в приступе злости не разорвать их к чертовой матери. В этом весь Иккаку, внимательность в операционной работе была далеко не его преимуществом, поэтому Юмичике приходилось брать по большей степени на себя бумажную рутину. Или проверять за другом. А ведь когда Рин занималась тем же делом, то это ему вечно прилетали комментарии и замечания. Даже не хотелось представлять, сколько по итогу они допускали просчетов, заставляя бухгалтерию, канцелярию и прочие службы Готея, стоящие над всеми отрядами, проклинать их на чем свет стоит. Рин, конечно, была той еще язвой, однако работать с ней оказалось приятно и комфортно. Во всяком случае, пока она не заставляла переделывать отчеты, и не покрывала трехэтажным матом тех, кто попадался ей под горячую руку. Хоть какая-то подотчетная дисциплина начинала появляться в отряде, а Иккаку, при всем уважении и харизме, вряд ли сумеет также запугать подчиненных бюрократической каторгой. Сам «на отвали» делает некоторую бумажную работу. Размышляя над деловыми вопросами, Юмичика так или иначе возвращался мыслями к девушке, когда не приходилось отправляться на дежурства и брать в руки меч. Сейчас, конечно, уже стало полегче переживать произошедшие события, однако… Громкий удар стопкой бумаг о рабочий стол заставил парня аж подпрыгнуть на стуле от неожиданности. Сердце болезненно укололо. Благо, что в кабинете более никого не было, иначе не только бы Иккаку, нависая над ним грозной тучей, сунул бы нос не в свое дело. – Я сказал, прекрати уже вздыхать. Бесишь. – Да не вздыхаю я… – А я глухой по-твоему? – не переставал язвить третий офицер, оставив документы на столе и сложив руки на груди. – Все об этой девчонке думаешь? – Нет, делать мне нечего. – Вот и правильно, – взвинчено отозвался Иккаку, но, помолчав, и сам тихо выдохнул, тихо пробормотав: – Теперь уже действительно ничего не сделаешь. Прошлое не вернуть и не исправить. Она мертва. Так что… себя же изводишь. – Знаю. Но знание ничуть не облегчало душевное состояние. Последний разговор с Рин оказался ужасным завершением их знакомства, отчасти Юмичика понимал, что не стоило поддаваться эмоциям, но после того, как девушка засыпала его упреками и принялась бить в больные места, он не сожалел. Не сожалел о сказанном, наоборот, в какой-то момент поймал себя на мысли, что Рин заслужила участь положения, в котором оказалась. Она обвинила его в трусости, приплела вещи, которые к обстоятельствам никак не относились. Упомянула его занпакто, которому вообще не было места в разговоре. Она ничего не понимала, не была на его месте, и не имела права судить о том, что он чувствовал, как вел себя. Юмичика не столько ненавидел, сколько презирал свой занпакто, который, будто в насмешку, подарил ему не те способности, которые требовались для службы в одиннадцатом отряде. Говорят, занпакто – отражение души, он подстраивается под своего хозяина. Занпакто – продолжение шинигами. Так почему он не мог выбрать иную форму? Юмичика не хотел чего-то сверхвозможного от жизни, он следовал за Иккаку, с удовольствием поддерживал его в битвах, и присоединился к одиннадцатому отряду, доказав свою силу. И когда его друг раскрыл боевой потенциал своего меча, Юмичика же от своего духовного помощника обнаружил такую подлянку, которая могла бы поставить крест на его карьере. Занпакто магического типа не одобрялись в одиннадцатом отряде. В какой-то мере даже высмеивались и считались символом слабости. Благо, что фальшивая форма шикая позволяла хоть как-то скрасить углы. Юмичика даже от Иккаку прятал форму своего меча, хотя подозревал, что друг знал о его истинной силе. Вопрос в другом: откуда о его мече знала Рин? Складывалось впечатление, что она упрекала его вовсе не за отношения с глупым Фудзи Кудзяку, а имела в виду конкретно магический тип шикая. Откуда она могла об этом узнать? Или просто догадалась? Юмичика находил девушку странной, грубой, неприличной, и тем не менее она словно знала наперед о каких-то фактах. Просто подфартило? Нет, – одергивал себя парень. Она авантюрная, рискованная и эгоистичная. Именно поэтому, взвесив все «за» и «против», поступился обещанием и сдал ее капитану. Рассказал Зараки Кенпачи о ситуации с Иккаку практически сразу после того, как Рин отправилась в патруль. Реакция капитана, конечно, была ожидаемой, в духе «ничего не понял, но очень интересно». Тогда пришлось доложить и двенадцатому отряду. А когда они собрались встретить Рин у места прохода через сенкаймон, то дозорные на КПП сообщили, что «офицера Иккаку забрал второй отряд». Вот тут они чуть в лужу и не сели. Был шанс сказать, что у них не оставалось выбора. Банально соврать Рин. Однако говорить правду оказалось невероятно трудно. Быть может и хорошо, что они поссорились, иначе бы чувство вины сожрало его заживо. – И все же… – не обращая внимание на очередное завывание Иккаку, Юмичика в задумчивости поинтересовался: – Как-то странно все это. – Что «странно»? – недовольно пробормотал третий офицер, опустившись на стул и принявшись перебирать документы с хмурым лицом. – Нам же сказали, что процедура была довольно рискованной, тут встал вопрос – либо меня спасаем, либо ее сознание сохраняем. Или ты настолько привязался к этой бабе, что мною был готов пожертвовать? – Ой, да иди ты к черту! – взвился Юмичика, хотя запал злости иссяк довольно быстро. – Просто странно себя чувствую, вот и все. – Не парься, не ты один, – отстраненно прошептал парень. – Просто какие доказательства они могли предоставить, что Рин мертва? Ее тело? Так у нее не было тела. Хотя, после нашего разделения гигай, который лежал рядом, так и остался неподвижен. Ничего не вышло. О том, что происходило во время процедуры, я не могу рассказать, поскольку был без сознания. Хотя, я там едва ли мог соображать первые два дня… – Но я рад, что с тобой все в порядке. Это самое главное, – опустив взгляд к документам, заключил Юмичика, пытаясь убедить себя в том, что ему следовало радоваться. Он добился того, что хотел – спас друга, вернул все на свои места. Но почему было так грустно? – К тому же решилась проблема со вторым отрядом, они к тебе больше не пристают. – М-да, хотя было забавно наблюдать, как капитан Фон настаивала поговорить с Рин. Куроцучи, по-моему, вообще никого не хотел подпускать ко мне… к нам, только своего офицера. Забавно даже. Юмичика лишь кивнул. Нахмурился. Как бы Рин не портила им жизнь, она все же привнесла какое-то разнообразие. С такими девушками, как она, он ни то что не общался, он в принципе встретил такую впервые. Будто из другого измерения прилетела. Та же Рангику Мацумото не вела себя столь же вульгарно, нежели Рин. Хотя, не исключено, что ее спровоцировали вести себя так обстоятельства пребывания в мужском теле. Хотя, ее будто вообще ничего не удивляло и не смущало. Вульгарный характер помог ей не выделяться среди мужского общества. Не знай Юмичика своего друга достаточно хорошо, и не обнаружил бы подмены. Но если Рин столь отвратительна, то почему он продолжал изводить себя? Конечно, неприятно так подло поступать с кем-то, однако парень спасал жизнь Иккаку, и здесь ничего не поделаешь. «Хотя во внутреннем мире она выглядела достаточно мило. Что еще хуже сочетается с ее ужасным характером… Как можно быть такой твердолобой? Да еще извращенка… И грубая. Ругается постоянно. Точнее, ругалась…» – задумался Юмичика, вновь подведя себя к нерадостной мысли, что бесполезно уже сокрушаться о том, кого более с ними нет. Грустить и изводить себя бесполезно, мертвых не воскресить, а дурное настроение пагубно скажется на внешнем виде. От стресса из-за работы, которая за последний месяц почему-то стала вдруг сложной, и так лицо стало бледным, как поганка. Так что, сделав глубокий вдох и растерев переносицу, Юмичика попытался вернуться мыслями к делам. Документы себя сами не переберут. Но все же… Почему у него душа не лежала на месте, едва он возвращался к заверению двенадцатого отряда о смерти Рин? Как обмолвился Иккаку, они ведь сами стремились сохранить целостность души девушки. «Редкий феномен, который необходимо тщательно изучить». Юмичика не хотел нагнетать, поскольку не являлся ученым, и инциденты могли случаться сплошь и везде. Однако… Однако развить мысль парень не успел, отвлекшись на глухой грохот. Переглянувшись с Иккаку и убедившись, что ему не показалось, он обернулся к окну: – Это с улицы донеслось? – Было похоже на слабый взрыв. – Либо далекий. Подойдя окну и открыв створки, парни осмотрели горизонт, но ничего не заметили. Лишь выглянув наружу и обратив внимание на восточную часть Серейтея, лежащую в отдалении, обнаружили небольшое поднявшееся серое облако – не то пыли, не то дыма. – Вот и вспоминай двенадцатый отряд, – задумчиво пробормотал Иккаку. – У них что не день, то что-то взрывается. Под затянутым облаками небом «очередной взрыв» в лаборатории НИИ выглядел как дурной знак, предзнаменование чего-то плохого. Юмичика не желал себя накручивать, старался ухватиться за здравый смысл. Его драматичные мысли никак не связаны с некомпетентностью ученых, попутавших пробирки. – Ну, не наши проблемы, – вздохнул Юмичика, возвращаясь в кабинет. – Я бы не сказал, – обернулся Иккаку, – все же мы вместе с тринадцатым отрядом соседствуем с их территорией, и если случится какая-то техногенная катастрофа, то первый удар словим на себя мы. – Да уж, – накрыв ладонями щеки и устало вздохнув, Юмичика с напускным расстройством произнес: – Будет обидно лишиться моих прекрасных волос и ресниц в результате облучения или еще какой-то гадости. – Это сейчас камень в мой огород был? – Что ты, конечно, нет, – одарил друга ангельской улыбкой парень, – тебе ведь точно не грозит такая беда. – Ну ты и язва-а-а-а! – Е-е-ей! – ворвавшаяся словно из неоткуда в окно Ячиру налетела на Иккаку, буквально сметя его со своего пути. Или, лучше сказать, сделала из него идеальную подушку для приземления. – Попался, Лысик! – Че ты творишь, мелкая?! Совсем страх потеря-а-а-а-а! Мои уши! Наблюдая за тем, как девочка беспощадно схватилась за уши Иккаку и потянула их на себя, заливаясь звонким – отчасти садистским – смехом, Юмичика испытал странное чувство. Насколько он помнил, пока Рин пребывала в теле его друга, лейтенант не подвергала ее подобным пыткам. – В чем дело, лейтенант? – присев напротив беснующейся парочки, обратил на себя внимание Юмичика. – У вас какое-то донесение от капитана? – М-м? Нет, Кен-чан ничего не говорил. Но я услышала другой голос, который обращался ко всем лейтенантам и капитанам, – продолжая сидеть на спине Иккаку, Ячиру отпустила парня и накрыла лоб ладошками. – Голос? Вы о «Тентейкуре» говорите? – уточнил Юмичика, переглянувшись с Иккаку. – Мы ничего не слышали. – Потому что для остальных приказали не говорить об инциденте в доме того страшного дядьки… Ой. Хи. Это «ой, хи» вызвало у Юмичики смешанные чувства, потому что Ячиру явно не сожалела о том, что разболтала конфиденциальную информацию. Тем не менее это заставило его забеспокоиться. – Они там опять конец света едва не спровоцировали? – оглянувшись на девочку, недовольно запричитал Иккаку. – Господи, я не удивлюсь, если одним днем мы тут все… – Нет, просто у них кто-то сбежал, – спрыгнув с третьего офицера и подбежав к окну, Ячиру ловко запрыгнула на подоконник и хитро улыбнулась: – Всем свободным капитанами лейтенантам приказали не поднимать шум и отвести своих людей от двенадцатого отряда, чтобы они сами смогли поймать беглеца. Но ведь они не говорили, что мы не можем тоже присоединиться к их игре! Я очень люблю догонялки! Если я поймаю его первой, то мне дадут награду! Е-е-е! – Стой, лейтенант!.. – однако задержать девочку не удалось, она с завидной прытью спрыгнула на улицу. Юмичика лишь поймал воздух. Ячиру явно неправильно поняла трактовку приказа, и тем не менее, сколь бы беззаботной и наивной лейтенант не выглядела, что-то подсказывало – вряд ли бы она поделилась с ними информацией, будь это что-то неважное. Неважное… Беглец из лаборатории. Сердце будто пропустило удар, болезненно содрогнувшись. Да ладно? – Скажи, что ты не думаешь о том же, о чем и я, – донесся из-за спины напряженный голос Иккаку. Сжав кулак, Юмичика предпочел промолчать. Он искренне надеялся, что его мысли просто увязли в проблеме прошлого и напоминали паранойю, но едва оглянувшись на Иккаку, убедился в обратном. Не сговариваясь, парни бросились к письменному столу, подле которого стояли их мечи. Захватив оружие, они моментально позабыли о работе с документами, рванув в окно следом за лейтенантом Кусаджиши. На какой бы ноте они не расстались с Рин, Юмичика все равно сожалел о брошенных словах. Сожалел о том, что не только вонзил ей нож в спину, но и бросил в клетку двенадцатого отряда. И если есть хоть малейший шанс, что она все-таки жива, что Куроцучи Маюри соврал им… К черту на ссоры и обиды! «Если это действительно она, если это правда Рин…» В этот раз он поможет ей, а не оставит на произвол судьбы. «Только прошу, не натвори глупостей… Дождись нас. Пожалуйста…»