Имя мне Пустота

      Дождь смывал кровь и слезы под сумраком ночного неба. После сражения любые звуки растворялись в каплях, падающих на крышу дома.       Мрачное спокойствие после битвы. Даже запахи улеглись, смытые влагой. Но в голове все равно стоял звон – форма бесконечного ресуррексион требовала подпитки, а помимо квинси, от которых меня б накрыло жуткое несварение, жрать шинигами не вариант.       Устало вздохнув, облокотилась о косяк открытой двери, сидя не то на террасе, не то в комнате. Свет лампы бросал тусклые лучи во двор, вырисовывая очертания разбитого забора. И сакуры. Это чертово дерево даже не пострадало, стояло в целости и сохранности, как насмешка и напоминание о моем месте в Обществе душ.       Мое место. Хм. Кое-кто пытался указать мне мое место.       Изначально двенадцатый отряд нацепил на меня наручи с полным подавлением реацу. Все по строгости карантина. Запертая в этом доме, в своей золотой клетке, я и не думала, что слухи о моей «поимке» вообще хоть кому-то окажутся известны.       Подавляющее большинство шинигами не одобряло моего присутствия. Практически все, с кем в Готее у меня сложились более-менее хорошие отношения, теперь относились ко мне как к врагу народа. Тот, к кому прикасался Айзен, похоже, автоматически считался прокаженным. Посещения ко мне были разрешены, требовалось только вынести мозг Акону, но желающих по пальцам одной руки едва насчитывалось.       И как результат… выносили мозг ему лишь четверо: Юмичика с Иккаку, беря с собой в качестве тяжелой артиллерии Ячиру. И Хинамори. Святая душа. Ей было страшно в моем присутствии первое время, но она искренне верила, что я не желала никому зла в Обществе душ, благодарила за спасение на поле боя в Каракуре. Хотя Айзен все равно достал ее.       Многие считали доброту девушки слабостью или наивностью. И они правы. Слепая доброта – безрассудное качество. Но что, если не доброта, растапливала чужие сердца?       Ведь именно доброта, пусть и манипулятивная, помогла мне завоевать доверие Теслы, Роки и Нелл. Доброта и ласка заставляли почувствовать себя нужным. Несмотря на крайнее недоверие к Готею, я верила доброте Хинамори. И тем больше поражалась жестокости, которой ей отплатил Айзен.       Странно, конечно. Общение с мужчиной укрепило мысль, что он не психопат в классическом понимании, он способен чувствовать, но… с эмпатией у него явные проблемы.       Мог ли он действительно хоть капельку что-то испытывать, как эмоциональный отклик, на доброту Хинамори? Если да, то, скорее всего, расценил этот «отклик» в себе как слабость. Иначе на кой черт так жестоко обходиться с девушкой второй раз, на поле боя? Это уже напоминало демонстрационную попытку убедить не сколько других, сколько себя, что он стоял выше своих глубинных чувств и эмоций.       Неужели твой лейтенант тебя так сильно оскорбила? Неужели тебя самого столь сильно оскорбляла хоть малейшая эмоциональная привязанность?       М-да. Если у Айзена действительно проблемы с эмпатией, он воспринимал все иначе, а мое обращение в васто лорда трактовалось хогиоку, который напрямую реагировал на своего хозяина… То есть мало того, что мужик забыл пожрать, прежде чем меня трансформировать, так мне и его беды с головой достались. Обалденно. Реацу бы лучше свою отсыпал мне, а не замашки автократора.       Сдавленное дыхание. Более учащенное сердцебиение. Поразительно, какие плюшки давала форма ресуррексион, я уж и забыла о ней – помимо обоняния обострялся и слух.       Я обернулась, устремив внимание на Юмичику, который начал приходить в себя. Состояние у него, конечно, не критическое, однако духовно он был вымотан до предела, да и пришлось усыпить его с помощью нейротоксина. Позаимствовать… немного реацу. Случайно. Ладно. Не совсем случайно. Тип его духовный частиц являлся идеальным для меня… Ненормально хотеть сожрать своего парня, верно?       Ненормально. Но очень хотелось. Возможно, впервые в форме ресуррексион меня застала врасплох моральная дилемма. Пришлось подозвать на помощь здравый смысл, убеждая себя в том, что рисковать здоровьем Юмичики не в моих интересах. Я ведь его уносила с поля боя не для того, чтобы сожрать. Но когда занималась обработкой его ран, чувствовала себя отвратительно. До сих пор чувствую – от запаха его реацу голова не переставала идти кругом.       Парень попытался приподняться на руках, но едва ли ему удалось даже оторвать голову от подушки.       – Не напрягайся. Иначе швы на ранах могут разойтись.       Может я и не медик, но опыт работы в двенадцатом отряде тоже пригодился – помню, как Акон в качестве практики заставил меня штопать какую-то живую дрянь, напоминающую ни то мини-Пустого, ни то результат сношения кошки и лысого попугая. Веселые были времена.       – Что… где я?       – В моем уютном домике на окраине. Не узнаешь?       Он шумно и часто дышал, кривился от боли полученных ран, истощения. Но чем дольше Юмичика молчал, вспоминая произошедшее, тем вероятнее, что выражение его лица обосновывалось и накатывающей злостью. Я внимательно наблюдала за тем, как он перевернулся на бок и, приподнявшись на локте, устремил ко мне лихорадочно блестящий взгляд, в котором смешались разные эмоции. От страха до раздражения.       – Рин… ты… почему ты?..       Я молчала. Начало вопроса могло предполагать любое продолжение, не хотела нарываться на мину раньше времени.       – Почему ты все еще так… выглядишь?       – Потому что могу, – как само разумеющееся сообщила я. – С вами двенадцатый отряд не делился информацией об исследованиях, но они также не знали и того, что знаю я. Из-за одного… ингредиента, который Айзен растворил во мне, мой ресуррексион по факту является бесконечным. Но он быстро расходует краткосрочные запасы энергии, что вызывает голод.       Но этот голод не влиял на мою силу. Если так посмотреть, то голод из-за постоянного поддержания ресуррексиона сравним с обычной человеческой потребностью в пище – для поддержания базовых настроек организма. А вот сила моя зависела исключительно от накопления внутренних собственных ресурсов. Как если бы человек с большой мышечной массой мог, соответственно, поднять больший вес.       Либо Айзен был просто голодный, и вся более-менее логичная теория идет псу под хвост, а мне суждено теперь страдать.       – Поэтому… ты укусила меня?       – Я укусила тебя, чтобы ты потерял сознание и перестал брыкаться.       – Но там были мои товарищи! Кха… – сильные эмоции никак не сочетались с измученным телом, поэтому и голос повышать для Юмичики оказалось болезненно. Часто переводя дыхание и терпя слабость, он только и мог что сжимать кулаки. – Там… я мог им помочь, я мог их спасти. А ты просто увела меня оттуда. Там же был Иккаку. Рин, там был Иккаку! Почему ты ему не помогла? Почему не помогла остальным, ведь у тебя были силы, раз… раз м-м…       – Не напрягайся. От того, что ты громко и быстро говоришь, мое мнение о ситуации не изменится. Как и сама ситуация.       – Что?       В разговоре с ним невольно ощущала себя матерью, выслушивающей эмоциональные капризы ребенка. Кроме снисхождения и терпения против бунтарского поведения Юмичики я пока не знала, что противопоставить. Хотя имелась мысль, что мое спокойствие его лишь сильнее разозлит. Так что, поднявшись с места, зашла в дом и разместилась рядом с футоном, на котором лежал парень.       Пациент моментально изменился в поведении. Точнее, напрягся и с опаской осмотрел меня с ног до головы, остановив взгляд на ничего не выражающим лице. Зато в глазах Юмичики заиграли эмоции, словно кто-то масла в огонь подлил. Он смотрел на меня с таким отчаянием и отрицанием, что аж грустно становилось.       – Твой клинок… он ведь находился у двенадцатого отряда.       Ожидала логичный вопрос, однако слова будто застряли в глотке у парня, он не смог заставить себя озвучить пугающее предположение. Неужели думал, что я ворвалась к ученым и, перебив там всех, забрала духовный меч? Он серьезно… так думал? Что в этой форме я ничто иное, как жестокое безумное животное?       Больно.       – Я договорилась с Аконом о возвращении духовного меча. Против квинси пустифицированная энергия лучшее оружие.       – Тогда почему ты не помогла нам?       Отчаяние. Отчаяние в голосе, во взгляде, в выражении лица и, казалось, будто реацу Юмичики тоже пропиталась кислым запахом отчаяния. Он напоминал человека, висящего на краю пропасти и ощущающего неминуемость гибели. А я, похоже, стану тем, кто лишит его последней поддержки.       – Потому что это не было моей целью. Для начала я просто хотела защитить тебя.       Юмичика аж чуть не упал на футон. Он отпрянул, смотря на меня как на врага народа. В бинтах, на которых частично проступила кровь, в белом кимоно, в которое пришлось его переодеть, избавив от грязной разодранной одежды, он выглядел невероятно беззащитным. Испарина на лбу и бледность лица только подчеркивали слабость.       Услышав мои слова, парень оскалился, однако промолчал и уронил голову, пытаясь перебороть мучительные переживания. Я же сидела, не шевелясь, не выказывая ни капли сострадания, потому что все повторялось… отчасти все повторялось, как и два года назад. Только теперь мы поменялись местами.       – Зачем?.. Зачем ты так поступила?       – Зачем? – сухо, в какой-то степени с мрачным недовольством переспросила я. Без особых эмоций хмыкнула. – Помнится, я тоже задавала тебе этот вопрос. И получила тот же ответ – чтобы защитить тебя.       Во взгляде Юмичики промелькнуло негодование, поэтому я не поленилась освежить его память:       – Ты спрашиваешь меня, почему я не помогла твоим людям? А почему ты лишил меня возможности помочь своим, м-м?       – Чего?       – Почему ты отнял у меня клинок? Зачем ты запер меня в четырех стенах, словно птицу в клетке? – тяжко и медленно выдохнув, я дотронулась до щеки парня пальцем и нежно погладила его. – В Уэко Мундо остались мои люди, моя фракция. И благодаря Харрибел они наверняка думают, что я бросила их.       – Твои… они не твои люди! Рин, это другое! Ты не!..       – А кто мои люди? – прервала я его вспыльчивый крик. – Одиннадцатый отряд? То отребье, которое когда-то пробралось сюда в дом, привязало меня к дереву во дворе и едва не изнасиловало? Интересное у тебя понимание своих людей.       От озвученного воспоминания, которое Юмичика всеми правдами и неправдами старался избегать, его аж передернуло. Любопытно наблюдать, как краски бунтарства и злости в момент смываются ужасом и чувством вины. Парень сразу же отвернулся, словно мой взгляд жег его глаза ослепительным солнцем.       Как я и говорила, не все восприняли мое возвращение в Общество душ благоприятно, некоторые и вовсе… подумали, что для шпионки Айзена мне оказывают много почестей. Монстр, шпионка, предательница. Хотя, по большей части я слышала в ту ночь лишь надругательства в духе «сука», «шлюха», «грязная мразь» и прочее. Благодаря форме ресуррексион и притупленной эмпатии те события воспринимаются уже не столь остро, и тем не менее даже сейчас сердце словно плеткой хлестали.       Барьер, из которого не могла выбраться только я, легко пускал незваных гостей – об этом новшестве Акон мне потрудился сообщить. Я наивно верила, что нахожусь изолированной от всех контактов, а Юмичика с Иккаку пользовались какими-то печатями для входа.       Не знаю, насколько быстро обо мне разлетелись слухи в Обществе душ, но в одиннадцатом отряде о моем возвращении прознали быстро. Потому что под их ответственность меня и оставили: после множества факапов двенадцатому отряду доверили разве что мой меч. Юмичика говорил, что если все пройдет гладко и меня оправдают, то я вполне заслужено имею шанс занять место четвертого офицера – в конце концов, я надрала им с Иккаку задницы при бое в ложной Каракуре. И не важно, что в форме васто лорда.       Меня поражала их наивность. Как почти что арранкар мог стать офицером Готея? Да, Хирако Синдзи и остальных восстановили в должностях, но с таким натягом, что Совет 46-ти аж едва ли не порвался. Но вайзарды изначально являлись шинигами. А я – нет. От арранкар меня отличало разве что отсутствие пустифицированной дыры в теле.       Помня, какую репутацию сыскала в одиннадцатом отряде, не удивительно, что некоторые мужики там все восприняли близко к сердцу. Что их старшие офицеры, охмуренные бабой-предательницей, решили ее еще и официально сделать не абы кем, а самим четвертым офицером. И даже капитан не возражал – хотя уверена, что он просто ничего не понял и махнул на Бибо и Боба рукой. Что за неслыханная вседозволенность? Вот они-то, бравые ребята, сразу выведут ее – меня – на чистую воду. С ними-то я заговорю как миленькая.       Особо даже не удивилась, что крестовый поход возглавил офицер, который изначально воспринимался мною главным сексистом их отряда. Но одно дело – раскидать наглых мужиков, посмевших пробраться ко мне ночью. Другое дело – оказаться без возможности хоть как-то использовать реацу для самозащиты. Мое тело было не столь усилено, как у Куроцучи Нему, я лишь смогла отбиваться, сломать пару костей обидчикам, да покрывать всех трехэтажным матом. Пока в рот мне кляп не засунули.       Даже с моим усилением без реацу женское тело… проигрывало по силе мужскому. Тем более, когда на тебя нападают в количестве нескольких человек. Да еще и способных использовать реацу.       Если бы те бляди решили меня побить и изнасиловать прямо в доме, моей психике пришла бы пизда. И я бы уже не думала о том, как вернуть духовный клинок, как исхитриться и реализовать дальнейшие планы. Я бы при первой возможности вырвалась бы из этой золотой клетки, ворвалась бы в лабораторию, чтобы силой заполучить свой меч. И на хуй растерзала бы в клочья всех ублюдков, которые посмели меня коснуться.       А потом бы меня казнили, либо запихали бы в соседнюю камеру с Айзеном, где я развлекала себя, вынося ему мозг шутками за триста.       Но не так все произошло. Эти мрази решили поиздеваться надо мной. Привязали к дереву, избивали, лапали. Глумились и «пытались выбить ответы». Благо, что мне на помощь поспешил двенадцатый отряд – барьер барьером, а камеры во дворе никто не отменял.       И чем эти сволочи отделались? Выговорами. Отстранением от службы на полгода с дальнейшим понижением в звании.       А что получила я? «Извините, Рин-сан, этого больше не повторится». Плюс нормальный барьер и возможность высвобождения реацу не более десяти процентов. И притащили, наконец-то, ебанный плеер с приставкой.       Охуеть не встать.       Я даже не знала, хорошо или нет, что мужиков сразу взяли под стражу и увели в тюрьму. Потому что, когда об инциденте узнал Юмичика… думаю, останься бы те ублюдки на свободе, он их бы собственноручно убил. Но тогда бы и его посадили.       Парень испытывал огромное чувство вины за этот инцидент. Из-за этого его гиперопека возросла до такой степени, что он едва ли не переехал жить в дом, где меня содержали. Полгода назад Акон уже не выдержал и попросил меня поговорить с Юмичикой о том, чтобы он не задалбывал двенадцатый отряд прошениями усилить мою охрану.       Он боялся меня потерять. Боялся настолько, что из заботливого парня превратился в одержимого сталкера. Даже когда Хинамори получила разрешение сводить меня на прогулку в рощу, я чувствовала поблизости реацу Юмичики.       – Ты сделал из меня пленницу, Юмичика, – развеяла я затянувшуюся паузу не менее отягощающим замечанием.       – Нет… Рин, я только хотел защитить тебя.       – Ну и как, защитил?       Мои слова все равно что плеть, рассекающая кожу до глубоких рубцов. Жестокие слова, не спорю, ведь парень своими действиями только спровоцировал людей из одиннадцатого отряда напасть на меня. Да и по факту сейчас он лежал, изнеможенный, а не я.       – Ты даже не спросил, хотела ли я этого. Такого существования.       – А чего ты хотела?.. Чего вообще ожидала?       Хрипя от негодования, которое явилось защитной реакцией на мои замечания, Юмичика с трудном, но занял сидячее положение. Из-за слабости ему было плохо, но куда хуже его заставляли чувствовать себя переживания. Едва сдерживая раздражение в выражении лица, он тяжело шумно задышал, обнажая оскал.       Парень дрожал. А я молчала, наблюдая за ним с холодным осуждением. А затем сказала:       – Ожидала, что ты не заберешь мою силу. Ты ведь это сделал, чтобы у меня другого шанса не оставалось, кроме как отправиться в Общество душ, верно?       – Повторюсь, а ты чего хотела? – с дрожью сжимая кулаки и скалясь, словно пес, Юмичика блеснул болезненным взглядом. – Вернуться в Уэко Мундо? Ты хоть… ты хоть немного рада, что мы вновь оказались вместе? Или тебе плевать на меня? И ты с самого начала действительно притворялась? Ты не… нет. Нет, Рин бы не притворялась. Я знаю ее. А ты совсем другая. Ты не Рин, ты не можешь быть ею, Рин бы так не поступила, она бы защитила наших людей. А ты – монстр, Пустой, который овладел ею! Ванитас, да? Так тебя называли арранкары?!       Рука дернулась на автомате, влепив Юмичике пощечину, вернувшую его в лежачее положение. Он продолжал шипеть и кривиться, но не из-за жгучего следа на лице. Его переполняли эмоции. И совру, если скажу, что меня не трогало его поведение.       – Замолчи и не раздражай меня, – сухо произнесла я. – С Иккаку все будет в порядке, медики его подлатают. Капитана Зараки тоже, Ячиру не пострадала. На остальной одиннадцатый отряд мне плевать.       – Они мои товарищи…       – Да, товарищи, которые избили и чуть не изнасиловали меня, – не без едкого сарказма напомнила я. – Ты не в силах защитить меня, Юмичика. Что тогда, что сейчас. Не от своих товарищей, не от врагов. Квинси уничтожили мой барьер и хотели убить, пришлось отбиваться от них кухонным ножом. Их тела до сих пор валяются за забором. Ты вовсе не защитить меня хочешь, Юмичика. Ты лишь хочешь сдержать меня подле себя, чтобы я никуда не уходила. Боишься потерять вновь. И из-за этого посадил меня на короткий поводок.       – А ты?.. Ты ли не сделала то же самое сейчас?       – Нет. Я спасла тебя, потому что ты едва ли мог продолжать бой. Увела в безопасное место. Обработала раны. Хочешь идти – пожалуйста. Но вряд ли далеко уйдешь в нынешнем состоянии. День отлежишься, а дальше можешь гулять на все четыре стороны.       Шум дождя разбавляло тягостное молчание. Тем не менее просто так ставить жирную точку в разговоре Юмичика не спешил, он вновь попытался подняться. Преодолевая себя, дрожа и тяжело дыша, он с горем пополам занял сидячее положение, опираясь о пол. Того и гляди рассыплется, если прикоснешься.       Чуть обернувшись, скривившись, парень уронил голову.       – Верни Рин. Верни ее… ты…       Вернуть ее. М-да. Были и у меня подозрения, что вся моя жестокость могла быть оправдана действиями Пустого, сформировавшегося второй личностью. Но нет никакого Пустого, нет никакой Ванитас. Есть только я.       – Это и есть я. Рин, которую ты знаешь…       – Нет, – шумно выдохнув и перебив меня, упрямо мотнул головой Юмичика. – Ты не можешь быть ею. Рин бы ни за что так не поступила! Я знаю ее! Она бы не ушла! Не ушла бы от меня, она бы вернулась к нам, будь у нее хоть шанс! Она бы… она бы не стала… возвращать… эту силу, эту… Рин… Рин…       Он явно говорил не только о событии минувшего дня. Я сидела достаточно близко, чтобы дотянуться до парня, приобнять его, однако молчаливо ожидала, испытывая грусть. Мне бы тоже хотелось забыть события, связанные с Айзеном, чтобы их вообще не происходило. Если бы бывший капитан не вмешался в мою жизнь, то я бы спокойно завершила военные учения, заслужила бы повышение в отряде. Жила бы хорошей жизнью и не знала бы серьезных бед.       Но… если говорить на чистоту, если бы не Айзен… меня вообще бы не было в этом мире.       Уныние накатило тяжелой волной. Не удержавшись, устало вздохнула, переживая молчание в вязкой тишине. Пока Юмичика не уронил свою голову мне на плечо, уткнувшись лбом. Его плечи подрагивали, дыхание рвано вырывалось изо рта, чем-то напоминая вздохи тихого плача.       – Прости… – прошептал он. – Прости, я не смог тебя защитить, Рин… Не смог. И, похоже, никогда и не мог. Ни когда тебя повязал второй отряд, ни когда двенадцатый держал в лабораториях. Ни когда Айзен сотворил с тобой такое и вынудил бежать в Уэко Мундо. У меня не хватило духу провести ритуал очищения. И даже здесь, в Серейтее, я… не уберег тебя от собственных людей. От квинси… я ничего не могу, Рин. Прости меня… прости, пожалуйста, прости…       Хотелось бы мне сказать, что он наговаривал, но по факту Юмичика озвучил грустную болезненную истину. У него не было сил и возможности защитить меня, но ведь я никогда и не просила об этом. Поэтому и злиться не на что. Кроме того, что его отчаянные попытки в итоге обернулись для меня новыми проблемами.       Словно ребенок, у которого из рук все валилось.       Тихо вздохнув, я обняла его и прижалась ближе, позволив и себя обхватить руками. Было б забавно, если таким образом Юмичика попытался притупить мою бдительность, чтобы использовать оглушающее кидо, например. Я бы так поступила, если хотела сбежать. Но подобный подход не для него. Не для того, кто действовал, полагаясь на свои моральные принципы.       Я завидовала этому. Завидовала умению поставить выше здравомыслия нечто нравственное. Для Юмичики то были принципы, для Хинамори – ее доброта. У себя же в закромах я не находила ничего, что способно одолеть холодный расчет и эгоизм. Поэтому я не могла допустить, чтобы с этими людьми что-то случилось. Они помогали мне чувствовать себя живее, чуть счастливее, помогали улыбаться и радоваться.       Я понимаю твое эгоистичное желание удержать меня подле себя, Юмичика. Ведь я тоже хочу этого. Обнимать тебя, чувствовать тепло твоего тела, видеть улыбку, которая помогала улыбаться и мне. Забывать о леденящем душу одиночестве, о жестокости реального мира.       А сейчас, словно в насмешку, меня вдобавок дразнил запах твоей реацу. Словно проверяя на прочность, усиливая головокружение. Поглаживая тебя по голове, нервно касаясь губами шершавой поверхности бинта, скрывающей следы клыков, я тяжко вздыхала. Это какое-то невыносимое ублюдство.       – Кусай.       Столь решительный приказной тон вынудил меня чуть растеряться, отпрянуть и в недоумении присмотреться к Юмичике. Он же не решался поднимать на меня взгляд.       – Ты же так энергию поглощаешь, да? Кусай, я же вижу, что хочешь. Восстановись… Раз я не могу позаботиться о тебе, сберечь… то пусть хоть так буду полезен.       Предложение более чем заманчивое, да только выдвинуто оно было далеко не в здравом уме и памяти. Скорее, от безысходности и под действием сильных негативных эмоций. В чем-то прослеживалась пассивная агрессия, поэтому я не спешила кидаться на заманчивую наживку. Не спешила… а должна бы. Я не хотела обидеть Юмичику. Причинить ему еще больше боли. Может… не с эмпатией у меня проблемы, а просто в моем характере?       Нет. Это лишь логическое заключение, не более. Если обижу его, то это скажется на наших отношениях, что принесет больше проблем. Проблемы мне ни к чему. Я все еще отталкиваюсь от холодного расчета, а не от эмоций. В форме Пустого моя эмпатия… я…       – Ты слишком слаб, твоему организму требуется восстановление. Если я…       – Да просто сделай это! – в злости бросил Юмичика, подняв на меня столь презрительный и болезненный взгляд, что я невольно отпрянула. – Ты же хочешь, разве нет?! Для этого ты меня похитила?! Только для еды. Да? Как животное! Или что, совесть… совесть что ли?..       Слова жгли язык, заставляя его в отягощении от накативших эмоций кривиться, сутулиться. Физическое истощение не приносило облегчения, парень от натуги чуть не свалился на пол. Выглядело так, что держаться на дрожащих руках ему помогало лишь упрямство.       Я промолчала. Уронила взгляд.       Больно… в груди больно от этих слов.       Тихий сдавленный смех Юмичики вынудил испытать к нему жалость. Я довела его до нервного срыва? Не такое планировала. Но была готова и к худшим последствиям.       – Прости… – слова парня напоминали сдавленное шипение. Его растрепанные волосы скрывали опущенное лицо, поэтому я думала, что оно искажено злостью и напряжением. Но стоило ему чуть выпрямиться, как я увидела блестящие влагой глаза. Слезы. – Прости… Ты права, я ничего не мог и до сих пор не могу сделать для тебя. Я бесполезен. Что бы я ни делал, все тщетно, все становится даже хуже. Я ничего не могу сделать для тебя, ничего… ничего не могу… прости меня, пожалуйста, прости…       Разбитый, подавленный. Я видела его разным, но никогда настолько уязвимым и беззащитным. Уж тем более со слезами, которые он с раздражением пытался прятать, отворачиваясь. Презирая себя за проявленную слабость. Ведь… все презирают слабость, да? Особенно его товарищи. Те, чье одобрение и признание он отчаянно старался заслужить.       Подвинувшись ближе, мягко коснулась плеча Юмичики и, не встретив сопротивления, обняла его, прижимая к себе как можно крепче.       – Все хорошо, не переживай, – прошептала я, оставляя легкий поцелуй на его щеке и тепло улыбаясь. – Если бы не ты, я бы, наверное, и вовсе померла, не недооценивай себя. Ты хорошо постарался, ты молодец. Успокойся, я рядом. Расслабься, отдохни… теперь настал мой черед позаботиться о тебе.       Мне с трудом удалось уложить его обратно, такого упрямца, лишь опустившись рядом заставила Юмичику успокоиться. Хотя, стоило пройти минуте, как он моментально провалился в сон. А я лежала рядом, держа его за руку, слушая размеренное медленное дыхание и наблюдая, как тени плясали на стенах в пламени лампы.       Дождь почти прекратился.       А вот волнение на душе возросло. Парень слишком сильно переживал за меня, чтобы это уже вписывалось в здоровые рамки отношений. Это льстило, конечно, но сейчас Юмичика смог признаться себе, что его попытки удержать меня за четырьмя стенами и под сотней замков ни к чему хорошему не привели. И не приведут в дальнейшем.       Отнимая свободу и силу, он не делал мир безопаснее для меня. Наоборот. На его фоне я действительно выглядела слабее последние два года, в кандалах и с ограничением передвижения уж тем более. Мнимая видимость счастливой жизни. И ты это понял.       Хм. А всего-то требовалось похитить тебя с поля боя, да показать, что мои силы превосходят твои. Понимаю. Для офицера одиннадцатого отряда это удар ниже пояса. Одиннадцатый отряд… сильнейшие. Никакие вы не сильнейшие. Зараки Кенпачи сильнейший – да, это факт. Но разве можно назвать сильнейшим того, кто ограничивает себя и развивается только односторонне?       Не в тот ты отряд попал, Юмичика. Ведь с Иккаку вы могли бы всегда оставаться лучшими друзьями, даже служа в разных отрядах. Но ты так цепляешься за людей… С твоим-то уровнем ты бы уже давно стал одним из сильнейших лейтенантов, это ты должен был стать лейтенантом шестого отряда, а не Абарай Ренджи. Это в тебе скрыт огромный потенциал, и ты прекрасно знаешь об этом, но нарочно игнорируешь его. Подавляешь. Стыдишься.       Не так должно быть. Не так…       – Ты достоин большего признания, Юми… Твой потенциал и сила… Ты же всегда шел против предрассудков. Так почему же не даешь себе раскрыться? Это же не лишит тебя твоих навыков и силы, которыми ты заслужил свое место. Неудачники бы только позавидовали тому, что их всех уделал парень с куда большим потенциалом к кидо и с магическим типом занпакто, – все рассуждала я вслух, прижавшись к плечу дремлющего парня. – Это не ты слабый. Это они заставляют тебя думать, что ты такой. Перестань бояться осуждения. Потому что осудят тебя лишь слабаки, упивающиеся завистью. Не позволяй слабакам отнимать твою силу, Юми… ты достоин большего.       Какие красивые философские рассуждения. Да только кому я о них затираю? Даже если парень и слышал что-то краем уха, пребывая в полудреме, вряд ли его установки удастся разбить мотивирующей речью. За последние годы не удалось. Зачем сейчас ожидать чудо?       К тому же беспокоил сам факт того, что я позволила себе порассуждать вслух. Теряю контроль, самообладание. Эмоциональная нестабильность усиливалась из-за голода, и если вздремнуть чуть-чуть удалось, то вот избавиться автоматом к утру от накатившей усталости – нет. Будто вагоны с кирпичами разгружала.       Юмичика спал. И то хорошо. Выйдя на улицу и прикрыв за собой дверь, приятно порадовалась прохладному позднему утру. Однако настроения никакого. Чувствовала себя оголенным проводом, реагирующим на малейшие колебания духовной энергии. Ну и непрошеные гости не заставили себя ждать. Хотя, признаться, ожидала их визит намного раньше.       Черные тени одна за другой появились врозь на территории, опоясанной развалинами забора, хватаясь наизготовку за рукояти мечей. Двигались не сказать, что быстро, сюнпо явно не являлось их ключевой техникой. Девять источников реацу, девять бойцов, которых привел за собой вполне ожидаемый персонаж, остановившийся посреди участка. Даже без присутствия Иккаку в остальных шинигами без сложности угадывались члены одиннадцатого отряда – запах их реацу смердел грубостью. Сами они напоминали стаю грозно скалящихся шакалов, хотя на деле страх ими владел куда сильнее.       Я молча обвела всех медленным взглядом, лишь затем поднялась с края террасы. Все напряглись моментально, лишь Иккаку сохранял видимость самообладания и спокойствия.       – Догадываешься, зачем мы здесь?       Сдержанный голос и мрачный вид с трудом сочетались в исполнении третьего офицера, куда уж привычнее было выслушивать его возмущенные крики. Он не выглядел враждебно, но напряжение, в которое опустилась атмосфера, красноречиво подчеркивало состояние членов одиннадцатого отряда.       Страх. Все до одного, перебинтованные и измотанные минувшей битвой, они боялись очередного монстра, из лап которого поспешили вытаскивать своего товарища.       – Есть парочка. Озвучишь основную?       – Где он?       – Отдыхает. Предвосхищая вопрос, он в порядке, я его не трогала. Наоборот, унесла с поля боя, чтобы ему еще больше не досталось.       – Рин… – нахмурился Иккаку. – Акон сказал, что отдал тебе меч при условии твоей поддержки нашим силам в борьбе с квинси.       – А что, я вас не поддержала? – риторично полюбопытствовала я. – Мне не выставляли заказ на убийство, на количество врагов, от которых стоило избавиться, поэтому я все сделала так, как посчитала нужным. Ни один шинигами не пострадал от моей руки, к тому же… кто знает, пережил бы Юмичика минувшее сражение или нет? Мне казалось, он был в западне.       – Он офицер одиннадцатого отряда, Рин, ты прекрасно понимаешь, что своим поступком ты… никто, конечно, так не считает. Но любой шинигами, числящийся в нашем отряде, и сбегающий с поля битвы от врага под любым предлогом, считается дезертиром. Зная это, ты все равно решила посягнуть на честь и достоинство Юмичики?       Я чуть не подавилась воздухом. Прочистила горло.       – Кстати, о чести и достоинстве, – высмотрев в дальнем углу двора одного из шинигами и указав на него пальцем, подметила: – Вот его помню. Как раз-таки посягал на мои честь и достоинства у этого дерева.       Реакция Иккаку меня отчасти поразила, парень в растерянности резко оглянулся, в то время как шинигами, на которого я обратила внимание, сделался мрачнее тучи. Скривился, отступил на шаг.       – Иккаку, о каких, блять, чести и достоинстве одиннадцатого отряда ты мне тут затираешь, смея приводить ко мне вчерашнего насильника? Или ты даже не помнишь в лицо тех ублюдков, которые измывались надо мной? Чудо, что не притащил с собой того главного ублюдка с усами.       – Он мертв… погиб вчера.       – Какая жалость. Предпочла бы убить его своими руками.       – Эй! Не смей так отзываться!..       – Черт, Таки, заткнись!.. – лишь успел рявкнуть на подчиненного Иккаку.       Использовав сонидо и переместившись за спину мужчины, от одного вида которого меня пробивала злость, я схватила его когтистыми пальцами за горло. Словно подставила острые лезвия. Все произошло за долю секунды, никто из присутствующих не уследил за моим перемещением.       – Да, Таки, помолчи, – надавив кончиками когтей на тонкую кожу над артерией, я заставила шинигами застыть в напряжении.       Катаны моментально повыскальзывали из ножен с звонким металлическим отзвуком. Агрессия мужчин возросла в мгновение ока, и лишь у Иккаку паника преобладала над страхом.       – Так, все успокоились! Не двигаться! – воскликнул третий офицер, с гонором прикрикнув на товарищей. Ко мне он обращался уже не на повышенных тонах. Так обычно полицейский разговаривает с психопатом: – Рин, не делай глупостей. Мне… да, я идиот, я не узнал его, не запомнил, но, если ты убьешь его, это так просто не оставят. Он шинигами, он офицер одиннадцатого отряда. Разве он стоит того, чтобы лишаться свободы?       – Свободы?       Из-за голода мне и так с трудом удавалось контролировать нервозность, а слова Иккаку и вовсе подлили масло в огонь.       – Хочешь сказать, что меня лишат свободы, если я убью его? – для красноречия надавив на шею пленника пальцами и заставив задрать голову, не спускала мрачный взгляд с третьего офицера. – Этот человек с другими такими же умниками ворвались ко мне, избили, привязали к дереву. И за это их подержали полгода под домашним арестом, понизили в звании. А меня? Что вы сделали со мной после того, как я… защитила Хинамори от удара Айзена? После того, как меня обратили тем самым монстром, м-м? Я даже вернулась в Общество душ без враждебных намерений. И что вы сделали? Вы заперли меня. Заперли на два года. Лишили силы. Лишили всех званий, забрали меч, заперли в четырех стенах. И даже не предусмотрели, что ко мне проберутся какие-то свиньи, чтобы навредить. При всем при этом ты говоришь мне о свободе?       – Рин… – сказать ему было нечего, он сам прекрасно понимал, что оправданиями ситуацию не исправишь. – Если ты убьешь его, это будет расцениваться как прямое нападение.       – И ты будешь вынужден атаковать в ответ?       – Не надо. Пожалуйста, Рин.       Глубокий вдох. Медленный выдох.       Задержав на Иккаку сосредоточенный взгляд, прикинула возможные варианты развития событий. Как и ожидалось, по плану никогда ничего не могло идти нормально. Если ты, конечно, не главный герой или не Айзен Соуске.       Убийство мужчины мне не поможет сгладить ситуацию. Но вот незадача: закрывая глаза, возвращая в памяти эпизод полуторагодовой давности, какой ужас и отчаяние я испытала, когда в мой дом ворвались шинигами, когда потащили на улицу, измываясь и избивая, лапая и хохоча, – я не хотела забывать о нанесенном оскорблении.       Обрушив духовное давление на присутствующих, подчеркивая не только обладание мощной реацу, но и ядовитую злость, не скупилась на то, чтобы воздух стало трудно втягивать в легкие. Иккаку не просто отступил, в своем текущем состоянии он едва удержался на ногах, чтобы вынести тяжесть энергии. Тем не менее устоял. В отличие от своих товарищей, которые один за другим в, простите, охуевании если не попадали на колени, то застыли испуганными кроликами.       Голова закружилась. Затошнило. Но холодная злость помогала держаться уверенно.       – Обращаюсь ко всем присутствующим. Это мое личное дело. Если кто-то хочет напасть, нападайте. Хотите расценивать это как акт агрессии? Расценивайте. Я пыталась играть по правилам Готея, но последние два года, Иккаку… вы показали, кем меня считаете, как ко мне относитесь. Против вас с Юмичикой я ничего против не имею, и, наоборот, благодарна вам. А вот Готей… может идти в жопу. И все ублюдки, которые покушались на меня, поплатятся. Так будет с каждым.       Острые когти с удивительной легкостью вспороли упругие мышцы и хрящи шеи, раздирая артерии и вены на теле мужчины. Углубив пальцы и нащупав связку мышц с глоткой и гортанью, резким рывком вырвала то, что попало в руку. Кровь брызнула тяжелыми каплями. Захлебываясь кровью, мужчина рухнул на колени, в исступлении и ужасе пытаясь зажать рану, однако практически мгновенно потерял сознание.       Показательно отбросив кусок плоти, я ослабила духовное давление.       Мертвая тишина служила лучшей из возможных реакций, как и перекошенные в исступлении и страхе лица членов одиннадцатого отряда.       – Итак, – выдохнув и внимательно осмотрев присутствующих, повысила голос, чтобы все меня услышали: – Для тех, кто не понял. Вы же, одиннадцатый отряд, привыкли решать вопросы силой. Я лишь последовала вашему уставу, а этот человек просто оказался слабее. Кто-то еще хочет доказать мне, что я не права?       Желающих не нашлось. Однако, несмотря на оцепенение, нежелание верить в правдивость моих действий, третий офицер будто на интуитивном уровне накрыл ладонью рукоять меча. Наши взгляды встретились.       – Иккаку, стой!       Дернувшись, парень оглянулся.       – Юм… Юмичика?       – Не надо, Иккаку. Нет.       Судя по тому, что парень не только проснулся от наших криков, но и доковылял до террасы, сумев открыть дверь, он успел восстановиться за ночь. Пусть и немного, однако в сравнении со вчерашним вечером, когда Юмичика едва мог занять сидячее положение, это уже можно считать прогрессом.       Тем не менее выглядел парень неважно, бледность все еще не сошла с его лица, как и напряжение от боли. Однако взгляд его резал острым скальпелем, он смотрел на Иккаку словно сторожевой пес, готовый в любой момент броситься, разинув пасть. Немое предупреждение было адресовано не только лучшему другу, скорее уж остальным членам отряда.       Ожидала от Юмичики иной реакции. Точнее того, что это осуждение будет направлено в мою сторону, а не его… товарищей.       – Хватит, – обмолвился пятый офицер. – Со мной все в порядке. Не стоило устраивать… все это.       – Не… не стоило? – первый миг Иккаку даже не понял, как реагировать на подобное заявление. А затем поддался накатившим эмоциям и возмущенно воскликнул: – Тебя посреди боя похищает эта извращенка! А в последний раз, если ты не забыл, когда у нее был хвост, она пыталась сожрать тебя! Что я еще должен был делать?!       В голову ему явно не пришло, что с таким подходом Юмичика и до утра не дожил бы.       – Я тебя одного с ней не оставлю! Слышишь, ты, – обратился он уже ко мне с таким остервенением, словно вот-вот мог наброситься, – какую бы ты ему лапшу на уши не навешала, я отсюда без него не уйду!       – Да ради бога, оставайся, я его тут насильно не удерживаю.       Иккаку собрался озвучить очередную угрозу, однако загодя осознал смысл моих слов и растерялся. Не такого ожидал.       – Только не ори, у меня и так ужасное настроение, – уронив красноречивый взгляд на труп шинигами подле своих ног, я вкрадчиво сообщила: – остальным советую свалить и более на глаза мне не попадаться. Также вы заберете этот мешок с дерьмом… который так неудачно упал на чей-то меч. И разодрал себе горло. Так ведь, мальчики?       Не сказать, что присутствующие обрадовались красноречивому намеку о необходимости соврать о смерти своего товарища. Тем не менее их кривляние ничего не значило перед вынужденным молчанием.       Хотела бы я использовать мужика в качестве пищи, высосать из него всю реацу, чтобы унять зудящий голод. Да только получу, скорее, несварение. Стоило бы пнуть труп для проформы, но опускаться до того, чтобы марать ноги об это ничтожество, не собиралась.       Направившись к дому, заставила всех напрячься.       – Ах да, – поравнявшись с Иккаку, который отчаянно пытался не цепляться взглядом за мой костяной хвост, я добавила: – Прежде чем заглядывать к нам с Юмичикой, сообщи Акону, Нему и Хинамори, что они могут больше не прятаться в кустах. Пусть потратят свое время на что-то более важное.       При упоминании отряда огневой поддержки, засевшего в засаде в полукилометре в равной удаленности друг от друга, я заставила парня аж перестать дышать. Недобро прищурив глаза, чуть склонилась к офицеру и прошептала:       – Иккаку, я почувствовала Хинамори, когда ее скрывала иллюзия Киока Суйгетсу во время боя в ложной Каракуре. Ты действительно думаешь, что сможешь перехитрить мое чутье?       Лукавила, конечно. Я ведь не почувствовала девушку сквозь иллюзию, лишь воспользовалась привилегией попаданца. Однако сейчас из-за обострившегося голода я действительно ощущала крупные источники реацу куда острее. И после изматывающего боя с квинси даже лейтенанты с трудом удерживали заклинания, прячущие их присутствие.       – Рин, это…       Выслушивать оправдания у меня не нашлось желания.       – Просто будь хорошим мальчиком и выполни мою просьбу, Иккаку. Ну и не задерживайся. Все же нам есть, о чем поговорить. И поверь, тебя очень повеселит мой рассказ.       – Рассказ? О чем?       Я с легкой хитринкой улыбнулась.       – Разумеется о том, что этот безумный мир приготовил для вас дальше.