***
Мы уже встречались прежде. Помнишь?***
Воздух. Воздух, где же воздух? Джон пытается вдохнуть, но закашливается. Вот только и кашлять он тоже не может, потому что это лишь позволяет черной вязкой жиже еще обильнее заполонить легкие, глаза, нос. Жижа (мгла/сфера/нечто) пытается овладеть его венами, выместить его кровь, и именно так ощущается утопление. Совершенно чуждое естество влезает в твое тело, когда все, чего ты хочешь, это глоток драгоценного, священного воздуха… Он слышит скрипку. Ведьма, — насмехаются над ним задушенные струны, — ведьма, ведьма, ведьма, ты знаешь, что мы делаем с ведьмами? Визги всё ползут и ползут вокруг тела Джона, сковывая его своим крещендо, перед глазами всё плывет, сменяясь белыми точками на черном полотне. Он замечает, что скрипка, струна, кажется, поднимает его все выше и выше, ведь Джон ощущает, как давление заполняет уши, жижа душит, а потом… Мы топим их, глупенький. Мы топим их всех! Скрипичные струны вгрызаются в плоть, и его утягивает все глубже, глубже… Он тонет.***
Ты уже делал это прежде.***
В его руке маленькая ладонь (была ли там ладонь?), и все вокруг — синее, волны качают и кружат. Нырнув в воду, он не видит там ничего. Вода способна ослепить, вымыть прочь зрение — точно так же, как разрушает любые картины, за исключением акварелей. Руки двигаются. Как и ноги. Но они скованы, словно плывешь в чане клейкой смолы, вот только плотность воды и близко не настолько высока. Джон дергает ногой вниз, пытаясь задеть что-нибудь необычное, но поток продолжает играть шутки с его зрением. Поток заставляет все тени покачиваться и наклоняться подобно жутким ползающим тварям. Словно они живые. Но Джон пинками прокладывает себе путь, надеясь, что они не решат схватить его. Он все еще не может разглядеть мальчика-ведьму. Его легкие в груди бьются, истерически моля о воздухе, но Джон продолжает крепко сжимать губы. Он должен найти ведьму, должен! «Но почему? — протестующе вопят легкие. — Что он для тебя сделает?» Джон хмурится, и из его рта вырываются пузырьки. Заткнитесь. Он не может вот так думать. Только плыть. Глубже, глубже. «Почему?» — кричат его легкие. Заткнитесь. Заткнитесь. Но тело живого человека по собственной воле может погрузиться не дальше этого. Джон не припоминает, чтобы река была такой глубокой, хотя его уши сжимают воздух, подобно пулям в мозгу, а его руки больше не способны пробиваться сквозь поток. Он слишком мал. В его легких слишком много воздуха. Его тело желает всплыть на поверхность, но Джон хочет лишь нырнуть еще глубже. «Я должен найти его. Боже, пожалуйста». Он думает о том случае, когда мама чуть не утонула в ванне, захлестнутая множеством эмоций, исходивших от ругающихся соседей. На следующий день соседний дом окружила полиция. Отец убил все семейство, а потом покончил с собой. В ванне. «Я должен его найти его. Я должен его найти…» Вот! Он видит тень, падающую все дальше. Две странных точки, две сияющие серо-зелено-голубые-какие-то сферы, неуклонно пустеющие по мере того, как начинают исчезать в синей глубине. — Нет! — глупо выкрикивает Джон, драгоценный воздух сбегает на поверхность. Он сглатывает воду и работает ногами из последних сил, размашисто гребет к двум сферам, пока его руки не касаются какой-то ткани. А потом Джон плывет наверх, все выше, и выше, и… Над поверхностью он хватает ртом воздух, едва замечая, что Гарри бьет кучку мальчишек, а Мэри завороженно смотрит на нее. Его пальцы кажутся потными. Скользкими. Но он пока не может отпустить. Минутку, мальчик-ведьма… Он тут? Он в безопасности? В спешке Джон чуть не ударяет лбом в лицо мальчика-ведьмы. Откашлявшись наконец, он замирает, пойманный напряженным (и жутким) серо-зелено-голубым-каким-то взглядом, контрастирующим с темными кудрями и бледным лицом. — Ты будешь проклят, — говорит мальчик-ведьма. Тогда Джон почти отпускает.***
Возможно, тебе стоило так и сделать.***
— НЕТ! — наполовину выплевывает, наполовину кричит Джон, его мозг все переворачивается из-за воды-мглы-черноты-жижи-субстанции, в которую он погружается. Джон барахтается на поверхности, пытаясь найти какую-то опору, чтобы удержаться, но струны тащат его обратно в воду-черноту-жижу-нечто, и он сопротивляется. Рывками гребет вверх, словно пытающаяся взлететь рыба, но струны стремительно дергают его назад. Вниз. Вниз. Вода-чернота-жижа-нечто заползает в уши, и Джон поддается панике. Его руки раскинуты насколько это возможно далеко, и Джон едва успевает увидеть лишь жуткое белое небо (какого черта, какого черта, где мгла), освещающее его все тем же светом, что и сфера над Мертвым Лондоном. А еще он видит странную фигуру, состоящую из более грязной и густой белизны. Тонкую, как кости. Но потом она поворачивается к Джону, и приходит осознание, что вся она сделана из костей. Но не как человек. Нет. У этой фигуры есть рога, словно у оленя или дьявола, а пустые глазницы раскрашены ржавой краснотой. Все кости размещены не на своих местах, связаны воедино красными струнами, словно какой-то ребенок, разбив макет скелета, попытался склеить его обратно. Кости ног свисают из-под ушей, а кости рук заменяют ступни. Фигура подплывает, пока не оказывается нос к носу с Джоном, а потом, к его ужасу, улыбается и толкает его в воду-черноту-жижу-нечто. — Здесь, в моем разуме, тебе не рады, Мориарти. — Джону кажется, что он слышит смех исковерканной костяной фигуры. — Наслаждайся пребыванием в моей реке Лете.***
Ты знал, посторонний, что в греческом Подземном мире протекали шесть рек? Вся эта вода для мертвых и немертвых. Для богов и богинь. Для тех, кто даже пить больше не может, и для тех, кому это не нужно. Какой смысл? Ах, смерть — это так скучно!***
Джон чуть не отталкивает мальчика-ведьму, но, осознав, что хватка соскальзывает, лишь бросает со злостью: — Ну и ладно. Прокляни меня. Только заткнись и плыви! Кажется, это застает ведьму врасплох. Мальчик смотрит так, будто никто и никогда прежде не кричал на него, но Джон знает, что это не правда. Мальчика-ведьму чуть не утопили другие городские мальчишки. Это почти наверняка сопровождалось криками. И все же мальчик-ведьма лишь отворачивается и позволяет Джону тянуть себя к берегу, потому что сам, похоже, плавать не умеет. Джон утаскивает их подальше от того места, где находятся Гарри, Мэри и мальчишки. Он не думает, что кому-то из них захочется поговорить с мальчиком-ведьмой, и не желает, чтобы они снова попытались его утопить. Нет, Джон утаскивает мальчика за собой к изгибу русла, прикрытому высокими елями. Ветви над головами переплетаются, предоставляя тень, укрывая темных тварей в лесу. Но Джон не боится. С ним мальчик-ведьма. Выбравшись на берег, они оба дрожат и пытаются выжать воду из одежды. Ну, Джон пытается. А мальчик-ведьма, вымокший до нитки, просто-напросто усаживается на землю, скрестив ноги, и пристально наблюдает за ним. Эти глаза словно пришпиливают Джона к месту, пока он не вздрагивает и не отводит взгляд. — Гм. — Поскольку мальчик-ведьма продолжает пялиться, Джон адресует это земле. — Ты замерз? Вот правда, глупый вопрос. Насколько ему известно, ведьмы не мерзнут. Но Джон не может не смотреть на мальчика в мокрой одежде, который похож скорее на принца, чем на ведьму. Его одежда кажется шикарной. Шелковая белая рубашка и длинные черные брюки. Даже манжеты скреплены золотыми запонками, а ботинки, хотя один и отсутствует, сшиты из блестящей кожи. И только его глаза, подобно осколкам разбитого витражного стекла, разрезают на куски образ юного избалованного принца. Кажется, будто эти глаза видят всё. Цвета в его глазах… они не стабильны. Они двигаются. Щепотки облачных красок, скованные в стекле. Мальчик-ведьма, к удивлению Джона, лишь хмурится. — Я только что сказал тебе, что ты будешь проклят. А ты спрашиваешь меня, не замерз ли я?! — Совсем не обязательно грубить, — выпаливает Джон, не успев себя остановить. Он чуть не прикрывает рот рукой. Чем он думает? Взять и оскорбить ведьму!.. У мальчика-ведьмы отвисает челюсть. — Я не грублю, — говорит он обиженным тоном и кажется при этом настолько похожим на любого другого ребенка, что Джон не может не буркнуть: — А вот и грубишь. Глаза мальчика-ведьмы сужаются, и Джон вдруг чувствует себя так, будто только что пнул спящее морское чудище и теперь смотрит прямиком в его желудок. — Нет, — уж слишком тихо произносит мальчик-ведьма. — Не грублю. Джону нужно отступить. Сейчас же. Но у него никогда особо не получалось сбегать от чего-либо вообще, потому что он говорит: «Как скажешь». Резко и без веры. Мальчик-ведьма поднимается на ноги. — Не грублю! А ты грубишь! Потому что ты… Ты ненормальный! Я действительно прокляну тебя, если продолжишь повторять то, что постоянно говорят Майкрофт и мамуля!.. В сердце Джона поднимается страх, крепко сжимая. Он почти слишком напуган, чтобы дышать, но все равно лишь стискивает кулаки и отвечает сердитым взглядом. — Тогда давай, сделай это, раз ты так зол! Губы мальчика кривятся, зубы опасно блестят. — Отлично. Раз ты так настаиваешь. Его пальцы дергаются (вот только это не совсем правильное слово, его пальцы не дернулись…), и Джон летит спиной вперед (нет), падает на землю. Что-то обхватывает его горло (нет, этого не было), и Джон, подняв взгляд, видит, как мальчик-ведьма с ухмылкой смотрит на него сверху вниз (нет, нет, нет, этого не было…) — Прекрати! — Джон борется с удушающим захватом, видит, как мальчик над ним мерцает, представляясь то мальчиком-ведьмой, то былой Белой фигурой (мглой, Мертвым Лондоном, Шерлоком, Сферой). Джон поднимает руки — снова длинные, а потом маленькие. Длинные, потом маленькие. Взрослые, а потом детские. Но перчатки все еще на месте, перчатки Шерлока, черные как мгла в час ведьм, и Джон впечатывает кулаки в бок Мальчика-Ведьмы-Не-Мальчика-Ведьмы-Белой-Фигуры. Что-то трещит. Джон чувствует, как его тянут наверх. Его конечности, прежде такие неуклюжие, расчерченные красными шрамами — там, где его держали струны, — теперь взметаются, разрывают оковы и…***
Нет, нет, проще забыть. Лучше. Безопаснее. Возвращайся, Джон Уотсон. Возвращайся в свою мглу.***
Джон снова приходит в себя посреди черной-похожей-на-ил воды, молотя руками и отплевываясь. Он должен выбраться отсюда. Найти Шерлока. Он щурится на ослепляюще белое небо. Такое яркое. Если именно так небо выглядело до мглы, если оно было таким белым и ярким, тогда остается только удивляться, как люди умудрялись даже прямо ходить, не говоря уже о том, чтобы функционировать как общество. Позади Джон слышит всплеск, и по позвоночнику пробегает холодок. Белые фаланги больших пальцев ног ложатся ему на плечи, и Джон чуть не смахивает их прочь, чтобы рвануть кролем к ближайшему берегу. Но какому берегу? Нет никакого берега. Лишь черное пространство ужасного океана (словно космос), которое соприкасается с бесцветной белизной, такой же жуткой, как Сфера над Мертвым Лондоном… Джону хочется рассмеяться. Он такой идиот. Он сам — в сфере, не так ли? Белая фигура плывет быстрее. Возможно, рыча. Ее кости-пальцы хватают Джона за лодыжку, но он отбрыкивается и, сильнее молотя ногами, плывет прочь. «Не смей меня касаться, — думает он. — Прочь от меня. Отвали!..» Но он так занят оглядыванием назад, что совершенно забывает проверить, что там впереди. Джон врезается в твердый тазовый сустав и в ужасе таращится на еще одну костяную фигуру. Ее голова держится на плече — ненормально огромная. Возможно, это череп льва, умощенный на двуногом скелетообразном собачьем теле. Она склоняет голову набок, с ее зуба подобно слюне свисает красная нить, костяные руки толкают Джона вниз, в черную, илистую воду. — Нет! — Джон вскидывает руки, отталкивая прочь другую костяную фигуру. Черные перчатки Шерлока похожи на татуировки, оставшиеся от черной жижи, пятнающие скулу фигуры-скелета. Раскалывающие ее лицо. Он слышит еще всплески. Другие фигуры-скелеты поднимаются повсюду вокруг. Тянут свои искривленные руки, чтобы похоронить его в жиже. А у Джона нет пистолета. Или даже если бы был, он боится, что проверка карманов позволит жиже обрести собственный разум и поглотить Джона. Поэтому он лишь вскидывает кулаки, беззвучно, шепотом извиняется перед Гарри, перед остальными пойманными в ловушку Мориарти, перед Шерлоком. Если ему придется умереть здесь, он умрет, сражаясь… Но костяные фигуры не нападают. Они стоят неподвижно, склонив головы в его сторону. Пустые полости их глазниц ничего не говорят об их мыслях. Джон задерживает дыхание, словно само действие выдоха может разрушить заклинание. Но нет, когда ему все же приходится выдохнуть, фигуры все так же не двигаются. Они — молчаливые белые статуи в море черноты. Джон медленно подтягивает руки к себе. Как по команде, все головы поворачиваются единой волной, прослеживая движение его рук, и Джон застывает. Как застывают и они. Джон тихо сглатывает и снова вытягивает ладони вперед. Головы скелетов по обе стороны поворачиваются за ближайшей к ним рукой. — …перчатки… — шепчут они голосами такими же пронзительными, как крики одинокого сверчка, и все же с оттенком низкого баритона, — …у тебя есть перчатки… — Гм, — слабо откликается Джон. — Да. И вдруг они встают на колени, действительно преклоняют колени, вокруг него. Некоторые даже подползают ближе, заставляя Джона снова вскинуть кулаки, но их слишком много, нет!.. Руки скелетов мягко опускаются на его плечи, и это все, что они делают. Касаются его плеч, пристально смотрят на перчатки. Это заставляет присмотреться и самого Джона. Он ощущает острое желание убраться подальше от коленопреклоненных скелетообразных тварей, от того, как они пресмыкаются перед ним, сковывая его плечи клеткой своих рук. Но Джон слишком занят тем, что разглядывает перчатки, мысленно пытаясь уговорить их выложить свои секреты. Это уже третий случай, когда в разговоре всплыли перчатки. Мориарти назвал их защитой. Су Лин и Антея указали на них Салли. А теперь еще эти костяные фигуры в Сфере. — …Какого хрена здесь творится, Шерлок?.. — шепчет перчаткам Джон. — Ты знал, что это произойдет? Нет ответа. Конечно, нет. Теперь это чертовски типично. — Послушайте, раз уж никто из вас пока не пытается меня убить, вы не могли бы подсказать, как найти Шерлока? Высокий такой парень? С повязкой на глазах? Кажется, никто из них не двигается, но хватки на плечах Джона сжимаются сильнее. — Тебе нужно уйти, — говорят фигуры все хором. — Здесь не безопасно. Ты сойдешь с ума. «Разве мы все тут не сумасшедшие?» — так и подмывает Джона сказать, но он этого не делает. Ему все еще не известно, что эти твари могут сделать, или что они такое. Одно то, что сейчас они не нападают, не означает, что не нападут позже. В конце концов, они пытались изменить его воспоминания. Кстати об этом, Джон не припоминает, чтобы когда-то прежде встречался с мальчиком-ведьмой… не в том возрасте… Должно быть, это очередная манипуляция. Если эта черная жижа сродни Лете, тогда, возможно, люди и правда сходят тут с ума. Сходят с ума от того, что их воспоминания переписывают снова и снова… «Что ж, — думает Джон, — Шерлок вполне может быть в порядке». Этому человеку каждый день стирали воспоминания… — Тебе нужно уйти, — снова прерывает его мысли костяная тварь. — Здесь не безопасно. Ты сойдешь с ума. — Да… гм, да, я вас и в первый раз слышал. Но мне нужно найти Шерлока. Если бы вы мне только позволили, если бы… — Нет. Тебе нужно уйти. — Они обступают теснее, их костяные пальцы впиваются в кожу Джона. — Здесь не безопасно. Ты сойдешь здесь с ума. — Эй, что вы… — Нет. Тебе нужно уйти. Здесь не безопасно. Ты сойдешь с ума. — Они склоняются ближе, пустые глаза почти касаются щек Джона, и Джон брыкается, отталкивает их в черную жижу. — Отвалите! Мне нужно идти! — Он гребет мимо них, впервые за многие годы радуясь собственному невысокому росту, когда получается поднырнуть под кости рук тварей. Кажется, они раскалываются или разбиваются под прикосновениями Джона, куски раскрошенных костей и нити медленно оседают на поверхность черной жижи. Сама черная жижа словно бы плотнее вцепляется в Джона… жидкость словно пальцы, замедляет движения, но Джон обнаруживает, что если ударить по жиже перед собой перчатками Шерлока, она рассеивается и становится больше похожей на неплотную, хорошо знакомую воду. Найти Шерлока. Найти Шерлока. Джон пригибается, и уворачивается, и проплывает между костями. «Но уверен ли ты? — спрашивает предательский голосок внутри. — Это то, чего хочет Мориарти. Шерлок». Да, Джон это знает. Если он найдет Шерлока, тогда Мориарти, наверное, сможет выиграть (это справедливо только в том случае, если Шерлок вообще является его целью). Но какой у Джона выбор? Если он не найдет Шерлока, то навечно останется в ловушке этого места. И все те, кто оказались в тюрьме мглы, проведут остаток вечности, повторяя один и тот же день, снова и снова… или их разорвут на куски демоны… они станут игрушками Мориарти… Как Джон может одобрить такое решение? Как Джон вообще может сделать выбор? «Ты всегда убегаешь, — кричала на него прежде Гарри, когда Джон с отвращением вылетал за дверь после их споров по поводу ее пьянства и его идиотских рискованных хобби. — Обернись, посмотри на меня, разуй глаза!» Нет. Дома Джон никогда не вставал лицом к лицу с проблемами. Он никогда не пытался добиться, чтобы к Гордону Уотсону вернулось сострадание (потому что, возможно, Гордон Уотсон мог бы сострадать, даже если отдал свое сердце, но Джон просто не пытался достаточно усердно), и он никогда не разговаривал с Гарри о том, что она чувствовала, или о том, что чувствовал сам. Как он мог так с ней поступить? С ними обоими? Вместо этого Джон сам себя отправил в медицинский университет и при первой же возможности сбежал на войну. Вместо того, чтобы поговорить с Гарри после ранения, он сбежал в самое опасное место, на окраины Мертвого Лондона. У себя в мыслях Джон как только ее ни называл. Сварливая баба. Сука. Раздражитель. Он даже желал, чтобы она исчезла. Ты всегда сбегаешь. («А теперь я мертва», — шепчет ему призрак Гарри.) Джон зажмуривается. «Прости, мне жаль». Слезы падают в черную жижу. Костяные фигуры нависают над ним с визгом скрипки, но Джону уже нет никакого дела. Гарри мертва. Джону не удалось. А теперь Мертвый Лондон пылает, и Шерлока нет. Что еще он может сделать? Капля за каплей, слезы соскальзывают в черную жижу, и сама жижа, кажется, шепчет. — …Не плачь, — звучат голоса, все хором, фигур-скелетов, и черная жижа поглощает его колени, отдаваясь эхом. — Да вам-то какая, блядь, разница? Вы же все равно собираетесь меня убить, так что отъебитесь! — кричит Джон. Что за дурацкий момент для слез. Он это ненавидит. Слабость. Хотелось бы ему, чтобы вода на его лице загорелась и паром ушла в белое небо. — Не плачь, — снова говорят они. — Мы отведем тебя к нему. Джон едва может в это поверить, его сердце застряло где-то в горле. Возможно, он умер. Возможно, он вскоре начнет видеть Гарри, потому что никто во мгле (или, будь она проклята, в этой Сфере) не стал бы делать для него что-то просто так. Миссис Хадсон хотела, чтобы разрушилось проклятие. Шерлок хотел, чтобы Джон спас его, но у Джона не получилось. Эти фигуры не станут помогать ему бесплатно. — Какого черта вы хотите? — Джону мерзко от того, что его голос почти дрожит. Этого не случится с ним здесь, черт подери. Он провел… сколько, неделю? Три дня? Больше?.. во мгле, и не собирается сломаться сейчас. Но они лишь повторяют «Не плачь, мы отведем тебя к нему» в унисон, постепенно подбираясь все ближе и ближе. Те, кто сжимал его плечо, вдруг надавливают вниз, и Джон бьет ближайшего. Вот только другой скелет перехватывает его кулак. Костяные пальцы со всех сторон хватают его за руки и туловище. Толкают его обратно в черную жижу. — Б-блядь, нет! Нет! Нет! — Джон пытается отбиваться, но их слишком много. Слишком много. Черная жижа снова подступает к подбородку. — Не плачь, — повторяют они. — Мы отведем тебя к нему. Не плачь. — Черная жижа касается носа, Джон крепко жмурится. — Мы отведем тебя к нему. Черная жижа смыкается над головой Джона. У него появляется ощущение, будто он спит в бассейне, заполненном костями.***
— Н-нет! — Джон падает в тот же момент, когда обретает способность двигаться. Он ошеломленно открывает глаза и обнаруживает, что может дышать. Крутит головой, осматривая незнакомую обстановку. Черной жижи больше нет, если не считать места под ногами Джона. Но теперь это больше напоминает стеклянный пол с движущейся под ним черной жижей. Если бы Джон смог подпрыгнуть и остаться зависшим в воздухе, чтобы не приходилось снова касаться черной жижи (пусть даже скрытой за стеклом), он бы так и сделал. Джон медленно подтягивает ноги и хмурится, рассматривая длинные коридоры, покрытые темно-синими викторианскими обоями, заканчивающимися белыми панелями такими же гладкими, как мрамор древнегреческих статуй. Синие обои поначалу кажутся просто полосатыми, но Джону удается различить вытравленных чудовищных волков, бегущих вверх и вниз по каждой полоске, волков, напоминающих Джону о Сирадже. Ну... о Шерлоке. Кстати о волках. Все двери вокруг выглядит так, словно их разодрало на части какое-то чудовище. Возможно, не волк, но, определенно, нечто злое. Джон видит выщербленные деревянные щепы, торчащие из растерзанных стен, дающие возможность заглянуть краем глаза в любую комнату, какую бы он ни выбрал. Но его поле зрения заблокировано фигурами-скелетами, стоящими рядом. Блядь. Скелеты. Джон пытается попятиться, но фигура позади просто удерживает его на месте за плечо. Теперь рядом всего три костяных фигуры, а не десятки. Эти костяные фигуры, кажется, исправились в своем строении. Кости рук снова на положенном месте, как и кости ног, так что скелеты теперь приобрели гуманоидные формы, вот только черепа животных остались вместо голов. Стало больше красных лент, тонких, напоминающих вены, которые оборачиваются вокруг каждой кости беспорядочной и неразборчивой паутиной. Все три костяные фигуры возвышаются над Джоном, словно создавая трехстенную клетку из переплетенных костей. — Я… — говорит Джон, когда высыхают дорожки от слез, и костяные фигуры не делают ни единого движения, чтобы снова его задушить. — Что это за место? «Куда нас, черт подери, занесло? — не добавляет он. — Мы все еще в Сфере?» Потолок белоснежный, и это заставляет Джона думать, что да, они все еще в Сфере. — Чертоги разума, — говорят три скелета, их голоса наскакивают друг на друга и отдаются эхом в, кажется, бесконечном коридоре. Джон может видеть лишь темноту в каждом его продолжении. Темноту и зияющие дыры на тех местах, где должны быть двери. Даже страшно, насколько это теперь успокаивает (темнота), в сравнении с белым небом и потолком. Джон вдруг чувствует острое желание пройти до конца этого коридора и узнать, что скрывает в себе эта темнота. Но что более важно… — Чертоги разума? — Джон хмурится. Он никогда не встречал этот термин. Он задумывается, а не тюрьма ли это, которая держит в заточении разумы. Если исходить из слов Мориарти о Сфере и людях, которые сходят с ума при прыжке туда, Джон бы не удивился, если бы Чертоги Разума оказались всего лишь эвфемизмом для красивой птичьей клетки, заполненной сотнями разодранных в клочья умов. — Это опасно? — решает спросить Джон, когда костяные фигуры вполне предсказуемо не отвечают на первый вопрос. Он не знает наверняка, почему больше не убегает от них. Гарри всегда говорила, что у Джона совсем дерьмовые инстинкты, когда дело касается опасности. Но скелеты больше не нападают на него (пока), и их, кажется, притягивают перчатки. Возможно, ему удастся вытащить из них побольше информации, прежде чем бежать искать Шерлока… На какой-то момент ему кажется, что они снова не ответят, но потом он слышит: — У тебя есть перчатки. Джон хмурится. Чем больше он слышит о перчатках, тем меньше ему это нравится. — Точно. Так вы и говорили. Но что насчет других, кто падал сюда? Людей вроде Шерлока? Они в порядке? — У тебя есть перчатки, — повторяют костяные фигуры. Джон уже готов свернуть им шеи, но от этого бы не было никакого проку. — Точно. Спасибо. Наверное. — Джон все еще очень насторожен, ведь они пытались его убить (утопить? манипулировать?), поэтому делает шаг, чтобы уйти. Стоит ему двинуться с места, и костяные фигуры двигаются за ним, сохраняя вокруг него некое треугольное образование, и каждый шаг Джона в точности повторяется ими. Джон замирает на полушаге. Они замирают на полушаге. Джон пытается пройти мимо них, они тоже перемещаются вперед. У него словно появилось три дополнительные тени, обретшие физическую форму. Тени, без которых Джон бы прекрасно обошелся. — Послушайте, вы не могли бы уйти? Спасибо, что привели меня сюда, где бы это ни было, но я должен найти Шерлока, и мне бы удалось увеличить площадь поиска, если бы я все же мог видеть, куда иду! — У тебя есть перчатки, — говорит одна фигура, в то время как вторая добавляет: — Это не безопасно. — А последняя позади него отзывается эхом: — Мы должны тебя сопровождать. Джон чувствует, как по позвоночнику пробегает холодок. — Да как я вообще могу вам доверять? Вы пытались изменить мои воспоминания! Кто знает, что вы натворили у меня в голове, когда утопили в жиже, а теперь вы ожидаете, что я просто позволю вам таскаться за мной, пока я пытаюсь найти Шерлока?! Они едва удостаивают его взглядами (или он думает, что они так делают, учитывая пустоту их глазниц). Джон тратит слишком много времени на потворство этим… этим… черепным тварям! Он должен найти Шерлока, и если его так и будут преследовать костяные монстры, которые могут в любой момент на него наброситься, то да будет так. Он побежит, а им просто придется поспевать за ним. Игнорируя повторяющиеся туманные «У тебя есть перчатки», «Это не безопасно» и «Мы должны сопровождать тебя», Джон бежит по коридорам, засовывая голову в каждую зияющую дыру без двери (с тремя костяными головами, заглядывающими внутрь вместе с ним). Первые несколько комнат, кажется, не представляют из себя ничего, кроме все того же того же повторяющегося дизайна. Те же обои. Колыбель. Возможно, где-то есть ребенок, но когда Джон пытается заглянуть в колыбель, откуда слышится легчайший намек на плач, костяные фигуры тянут его назад, увлекают к следующей комнате. Еще колыбели. Еще шум от детей. Но каждый раз, когда он приближается, костяные фигуры оттаскивают его назад. В следующих нескольких комнатах колыбели нет. Зато есть огромная двуспальная кровать с красными шелковыми простынями, смятыми сорочками совсем маленького размера и покачивающимся креслом-качалкой, в котором никто не сидит. Джон чувствует себя так, словно застрял в кукольном домике и наблюдает за призрачными фарфоровыми куколками, которых не существует. Но потом он слышит голоса. — …нельзя и дальше играть с банками сердец на полу, Шерлок! — слышит Джон. И в этот момент все внутренности Джона пытаются выскочить через горло. — Шерлок! Джон подныривает под изгибистые конечности костяных фигур. Проносится мимо их неуклюжих царапающих пальцев. Он подходит к ближайшей зияющей дыре, слышит тонкий (скорее капризный) голос, который фыркает: — Кресла — это скучно. Джон чуть не спотыкается, стремясь побыстрее добежать до обладателя этого голоса. Еще один звук. На этот раз вздох. Женщина. Пожилая. — Дорогой, люди могут считать нас чудовищами, но это не позволяет тебе вести себя как дикарь. Сядь на диван, или я отниму у тебя твою коллекцию пальцев ящериц. Джон влетает в зияющую дыру-без-двери, как раз когда маленький ребенок с жуткими голубыми-серыми-зелеными-какими-то глазами бросает на пол банку с (пожалуйста-только-не-человеческим) сердцем и, хмуро плюхнувшись на ковер, скрещивает руки на груди. Джон почти тянется вперед, чтобы попросить ребенка не уходить, но он все еще ошалело таращится на точную копию мальчика-ведьмы из своих (фальшивых?) воспоминаний, стоящего в одной с ним комнате и почему-то не способного его увидеть. Женщина, высокая, элегантная, с такими же черными вьющимися волосами и жуткими глазами, кажется, тоже не замечает Джона. Нет, она просто проходит мимо него, и ее рука проскальзывает сквозь его тело. Если это — призрачный кукольный домик, тогда призрак здесь, наверное, именно Джон. Но он не знает точно, чем являются эти две фигуры. Мальчик-ведьма и его мать, скорее всего. Костяные пальцы снова касаются руки и тянут назад. — Уходим, — шепчут они, пока Джон отчаянно пытается прислушаться к тому, что говорят друг другу женщина и мальчик-ведьма. — Это место не для тебя. Джон чувствует себя марионеткой, которую направляют на сцену и уводят с нее. Но он настолько онемел, настолько озадачен, что почти позволяет им. Он наблюдает, как мальчик-ведьма сильнее надувает губы, когда женщина пытается погладить его по волосам. Мальчик-ведьма совершенно по-детски отворачивается, но его выдает легкая улыбка на лице… — …Шерлок… — Глаза Джона округляются. Костяные фигуры замирают. — О боже мой, это… это Шерлок! Там! Точно как в моем воспоминании в жиже! — Джон пытается вырвать руку из хватки. — Шерлок! Шерлок, это я, Джон! Ты должен пойти со мной! Но маленький Шерлок ни шагу не делает от дивана. Он говорит что-то своей матери, которая тихо смеется в ответ. Они представляют собой счастливую картинку, клишированный образ из далекой давности. Джон пытается не вспоминать те редкие счастливые моменты, которые были у них с его собственной матерью (он пытается не вспоминать, как она чуть не утонула в ванной, чуть не умерла в автомобильной аварии, как нашел ее умершей от алкоголя). «Мы все здесь сходим с ума…» — кажется, шепчут комнаты, белый потолок и отсутствующие двери. — Уходим, — шепчут костяные фигуры. — Уходим, уходим. На этот раз Джон не спорит.***
— Я… — Джона немного трясет. Костяные фигуры просто стоят рядом. Они не двигаются. — Я не понимаю, что происходит. Это… там был… там был Шерлок, но он… он меня не узнал. «Снова», — не добавляет он. Шерлок — гениальный человек, которого снова и снова стирают начисто. Хуже всего то, что Джон даже не уверен в том, кто его на это обрек: Мориарти или сам Шерлок. — Не плачь, — говорит один скелет, в то время как второй отзывается: — Здесь не безопасно, — а последний добавляет: — Чертоги разума. Джон проглатывает смех. — Вы это уже говорили. Чертоги разума. Так значит, там разум? Или память? Возможно, он именно поэтому не мог меня увидеть… он застрял в переживании собственного прошлого… одному богу известно, как работает эта колдовская хрень. Это мог бы быть я. Все мои воспоминания, разложенные по множеству комнат. — Нет, — словно бы настаивают костяные фигуры. — У тебя есть перчатки. — Хватит уже про эти перчатки! — Джону теперь хочет сорвать их с рук, но они принадлежат Шерлоку, они — единственная защита Джона против того, что эта Сфера делает с пришедшими сюда людьми. — Что, если бы у меня их не было? Я тоже оказался бы там? Мы бы с Шерлоком вместе застряли в ловушке? Все вокруг неустанно говорят мне про перчатки, и игры, и избранных людей, но я не хочу в это играть. Я никогда об этом не просил! Я просто… Я просто хочу!.. Просто хочу чего? Но прежде чем Джон успевает продолжить, одну из костяных фигур прочерчивает болезненная трещина, разбивая ее на кусочки — белые осколки и мел, целующий покрытую стеклом черную жижу. — Какого черта? — Джон двигается, выхватывает пистолет из кармана, а оставшиеся костяные фигуры встают перед ним, вытянув руки. Они наступают на прах и пыль своего товарища-скелета. Низкий смешок эхом доносится из глубины коридора впереди. И впервые за время с момента попадания в Сферу Джон слышит его. Шепот. Не такой, какой был в черной жиже или в его собственных мыслях, но жуткий, зыбкий (завораживающий) шепот. Такой шепот, который закручивается и касается уха, задерживаясь дольше дыма. Шепот мглы. Но почему у Джона ушло так много времени на понимание, что он заполнял молчание собственным шепотом, шепотом черной жижи, и почему его плечи расслабляются при звуке шепота мглы, черт подери, почему?.. — О, хнык-хнык, ты все ноешь и ноешь, так много, малыш Джонни, — проявляется дублинский акцент. Джону кажется, будто ему в глотку запихали лед. — Нет. — О, я разочарован. Разве я не произвел на тебя хорошее впечатление там, снаружи? — Мориарти выходит из темноты на другом конце коридора. — Позор на голову другого меня. В смысле, я, может, и ведьма, но у меня есть манеры! В отличие от остальных вас, людей. Никакого уважения к правилам… — К-как ты… Я думал, ты… Почему ты здесь?! Ты… ты послал меня сюда! Я думал, что ты не можешь?.. — Джон давится словами, в то время как костяные фигуры теснее обступают его. Джон думает, что если бы кости могли обернуться своими угловатыми формами вокруг другого человека наподобие доспехов, то эти скелеты именно этим бы и занимались. Мориарти снова смеется, и когда это происходит, наполняющий коридор свет (приглушенный, размытый на обоях, словно призрачные мазки краски) словно бы тоже дрожит. — Не будь глупцом. Это — Чертоги разума Шерлока! С чего бы мне посылать грязного человечишку в этот божественный разум, когда я мог бы отправить вперед себя? О нет, Джон. Я прыгнул сюда задолго до тебя. Я просто оставил там часть себя, точно как Шерлок, еще в самом начале. Джон отшатывается. — Ч-что?.. Мориарти усмехается, его губы растягиваются будто от края до края. — Ты видел доказательства, болван! Комнаты. Воспоминания. Скелеты. Охрана. Что-то вроде стильных антител, если по сути. Которые нападают на незваных гостей, посторонних в восхитительном разуме Шерлока. Очень изобретательно. Он глубоко погружался в мифологию, всегда думал, что это все мусор, но человеку нужно потакать своим грязным удовольствиям. В смысле, у меня есть мои яблоки… я обожаю хорошие яблоки… — Я… н-нет, не может?.. — Джону вдруг хочется протянуть руку и коснуться обоев. Интересно, смог бы Шерлок это почувствовать? Как это может быть разумом Шерлока? Шерлок каждый день бродил во мгле, пока сфера висела над Мертвым Лондоном, и тот Шерлок, с которым познакомился (и познакомился заново) Джон слишком гениален, чтобы быть человеком без разума. Джон хмурится и нацеливает пистолет. Мориарти лишь играет в свои игры — глупые, дурацкие психологические игры, — а Джон не будет в них играть. Но костяные фигуры не дают прицелиться, подходят так близко, что кожа Джона могла бы коснуться кости. — Аргх, для избранного игрока Шерлока ты слишком скучный. Отвратительно нормальный. — На одну краткую секунду лицо Мориарти кривится, тени вокруг него искажаются, подобно длинным когтям игольчатых чудовищ, царапают стены. К глубочайшему удивлению Джона, тени и в самом деле оставляют зазубренные шрамы на темно-синих обоях. Тени украшают стены деревянными увечьями. Костяные фигуры перед Джоном начинают вибрировать — не так же, как человек дрожал бы от страха, но с едва сдерживаемой яростью. С абсолютным желанием помешать. Руки Джона сами тянутся, чтобы коснуться кости плеча одной из костяных фигур, когда он себя останавливает. Что он творит? — О? Ты злишься? — обыденно говорит Мориарти скелетам, всецело игнорируя Джона. — Ты всегда так сильно расстраиваешься, когда я играю с твоими вещами. Разве мамуля и старший братец не учили тебя делиться? Тебе это не подобает, перенимать человеческие манеры, дорогуша. Мне это не нравится, но ладно, хорошо, я побалую тебя и твою зверушку. Джон сглатывает. Он чувствует, как его нога подгибается без трости, и ненавидит проклятую конечность за дрожь такую сильную, что появляется ощущение, будто ботинок сейчас свалится. — Не подходи ближе, я выстрелю, — предупреждает Джон, когда Мориарти вроде бы скользит в его сторону, а скелеты еще плотнее обступают костяной клеткой. Теперь Джон против этого почти не возражает. — Мы с тобой оба знаем, что это не сработает. А теперь… — Мориарти взмахивает пальцем, и пистолет выпадает из рук Джона на пол, разлетается на кусочки. Джон болезненно ворчит, когда осколки попадают ему на ступни, а фигуры-скелеты бросаются вперед, их дрожащие конечности щелкают словно зубы в ледяную стужу, готовые, наверное, утопить Мориарти, вот только… — Нет! — Джон пытается оттащить скелетов назад. Глаза Мориарти сияют этим жутким серым-нет-зеленым-нет-голубым-нет цветом, и скелеты взрываются крошевом так же просто, как это произошло с первой фигурой, их бледные костяные пальцы тихим разрушением тянутся к Джону. Джон почти падает на колени, в нем поднимается стремление собрать белый прах и исцелить, исцелить, исцелить, пусть даже они изначально были всего лишь костями, так что от этого не было бы никакого толку… Вокруг горла Джона смыкаются холодные руки. Лишь касаются. Не сжимают, как и не пытаются как-либо травмировать. Пальцы держат шею Джона так, словно он — хрупкая стеклянная кукла, но холодная отстраненность во взгляде Мориарти выдает, что тот хочет сделать на самом деле. Нет. Мориарти играет. Просто он пока не может нарушить правила. — Позволь мне рассказать тебе историю, — мурлычет Мориарти. Джон плюет ему в лицо, и Мориарти, как ни удивительно, просто смеется, и смеется…***
— Однажды, давным-давно, — напевает Мориарти, неспешно идя вперед и утаскивая Джона за ухо, в то время как тени следуют позади, — жили ведьмы. Его голос эхом проносится по коридору, убегает во тьму. — Они могли видеть все, знать все, если отдавали свои сердца Мгле. Великая сделка. Вся сила мира за человеческое сердце. Кто бы отказался? В конце концов, всегда можно подделать обладание сердцем, если одолжить его у демона, но это уже совсем другая история. Вот только знание всего на свете спустя какое-то время сильно наскучивает, Джонни. Проклясть нескольких смертных там. Поэкспериментировать с какими-нибудь проклятиями здесь. Монотонность. Люди все одинаковы. Одинаково реагируют. Скукотища. — Мориарти останавливается, не поворачиваясь лицом к Джону. Тени вокруг Джона своим мерцанием напоминают дикие черные языки пламени, впитывая тот немногий свет, который наполняет коридор. — Только представь себе, — тихо говорит Мориарти. — Представь десятилетия невыносимой скуки. Джон не дрожит. Его нога без трости болит, а рука без пистолета не перестает трястись. Он вспоминает дни, когда хотел вечно лежать в кровати, дни, когда не чувствовал ничего и лишь вслушивался во мглу, и воспоминания о Билле, и выстрелы в Афганистане. — Представляю, какой это ад. — Он не собирался этого говорить. Мориарти даже не двигается, но тени вокруг Джона замирают. Они зависают над шеей и кожей. Свет начинает мерцать, а пол снова трясется, когда гребаный Мориарти опять разражается смехом (вечно смеется), сгорбив плечи и утирая ладонью глаза. — О да, да. Ад. Можно подумать, что спуститься в Ад было бы волнительно. Весь этот огонь. Но вопли боли начали бы надоедать, тебе не кажется? Да… вот почему мы, ведьмы, так много играем. Если мы должны сгореть, этим вполне можно насладиться. А потом Мориарти вдруг улыбается, и из-за маниакального блеска в его глазах, который так напоминает о Шерлоке, нога и рука перестают дрожать, и Джон вспоминает, что они оба — ведьмы, и они оба — одинаковые, но нет, нет, Шерлок бы не стал вредить людям. Шерлок не такой. С чего еще Шерлок стал бы помогать ему найти Гарри? Чтобы использовать тебя для заклинания, чтобы заставить тебя его освободить. Он слышит, как царапины продирают стены, мельком поднимает взгляд на Мориарти — тот невероятно широко усмехается ему, а темные следы (тени) царапают поврежденную дверь, цепляя когтями (разрезая) дверную ручку. — Ах, он все продолжает ставить двери на место. А я так усердно работал над интерьером. — Мориарти дергает головой, и тени вдруг раздирают дверь на куски, обрывают лохмотья обоев, и штукатурки, и дерева. — Вот, малыш Джонни, давай посмотрим историю. Посмотрим, как Шерлок погружает мир в пламя. — Что… Мориарти кладет ладонь на спину Джона и проталкивает его в дыру. Джон падает в знакомую гостиную 221Б и на мгновение по его глаза атакует болезненный жар. «Это не по-настоящему, — напоминает он себе. — Это комната. Одно из воспоминаний Шерлока». Но это не останавливает его от того, чтобы прикоснуться к креслу, от желания обнять череп. Тень скользит вокруг руки Джона и тянет его назад. Когда он оборачивается, Мориарти прижимает палец к губам и покачивает этим пальцем туда-сюда. — Я бы на твоем месте этого не делал… игра сейчас начнется! — Ты… От окна раздается шорох, и нога Джона чуть не подгибается при виде Шерлока, его Шерлока (но не совсем), завернувшегося в длинное одеяло. Его черты все те же, хотя на лице меньше морщин, а повязки нет. Джон чувствует себя как-то странно, видя Шерлока без этой полосы ткани, словно Шерлок перед ним обнажен, выставлен напоказ. Джон чуть не опускает голову — возможно, из уважения, — но Мориарти подцепляет пальцем подбородок Джона и заставляет его смотреть. Вдруг входит женщина — та самая, из другого воспоминания. Хотя теперь она кажется старше, глубокие складки под глазами, высокие скулы, но элегантна как никогда — если не считать сильной хмурости, въевшейся в кожу. — Шерлок, — говорит она. — Мама. Он не смотрит на нее, лишь плотнее заворачивается в одеяло и упорно таращится в окно. Одеяло черное, как повязка, словно лоскут, вырезанный из неба Мглы. У нее тонкие губы, и что-то из ее одежды шуршит по полу. — Ты должен прекратить переписываться с этим… этим… персонажем, Мориарти, Шерлок. Он — худший род ведьм… — Мы с ним довольно похожи, тебе не кажется? — Вы ничем не похожи, — огрызается она. — Ты не начинал экспериментировать с людьми. — Она не говорит слова «пока», но даже Джон слышит этот невысказанный подтекст. — У тебя все еще есть надежда. Пойдем со мной. Присоединяйся к брату в его деле. Позиция Майкрофта куда больше подходит твоим талантам, я буду тобой гордиться… — Да, потому что именно этого я всегда и хотел, — фыркает Шерлок. — Присоединиться к тебе и идеальному Майкрофту в вашем заигрывании со смертными. — Шерлок… — Почему бы тебе не посмотреть, что у меня под столом? Нет, погоди, 221Б все принесет. Вперед, узри собственными глазами, мама. — В этот момент он поворачивается к ней, его взгляд сверкает, а 221Б послушно подвигает половицами коробку, каждый скрип дерева и шорох ковра напоминает храп спящего гиганта. Глаза его матери вспыхивают в ответ. Но она не делает ни движения в сторону коробки. — У меня нет времени на твои игры… — Все — игра, мама. — В последний раз говорю, человеческие жизни — не шахматные фигуры… — Открой коробку, мама, — снова говорит Шерлок, вставая рядом со шторами. Ткань такая же черная, как его одеяло — 221Б словно держит его в своих зубах. Строгий взгляд женщины не меняется, но Джон успевает уловить легкую дрожь ее большого пальца, когда она открывает коробку. Ее лицо бледнеет, а губы сжимаются в тонкую линию. — …Скажи мне, что ты этого не делал, Шерлок. Скажи мне, что это из морга, от той женщины, Хупер, или что ты просто нашел это на улице. Скажи мне, что ты этого не делал! Шерлок не двигается. Шорохи вокруг платья миссис Холмс вспыхивают сильнее, словно голодные языки змей, потревоженные в их покое. И все равно Шерлок не двигается. — …Я не буду лгать, мама. Она отталкивает коробку прочь и подлетает к нему, и вид у нее такой, будто вот-вот ударит, но шторы взметаются вверх, защищая. Даже если она его мать, 221Б не позволит навредить своему жильцу. Миссис Холмс хмуро смотрит на шторы, но шипит: — Ты мне не сын. Не после такого. Я не стану помогать тебе, когда Мгла заберет свою оплату. Шерлок пожимает плечами. — Мне это не понадобится. Она вылетает прочь, и дверь с грохотом захлопывается за ней. Мориарти подталкивает Джона вперед, чтобы он смог заглянуть в коробку. Внутри лежит пара гладких рук, аккуратно отделенных по запястьям и все еще дергающихся на подушках, напоминая пытающихся выбраться пауков. Джон издает слабый звук, его уши безразличны к веселым улыбкам Мориарти, глаза прикованы к Шерлоку, который достает телефон и пишет сообщение (Мориарти необходима театральность, и он щелкает пальцами теням, чтобы они образовали слова). «теперь твой ход, М. покажи мне что-нибудь интересное. —ШХ» Нога Джона подгибается, щелкнув, словно тонкая конечность сломанной куклы. Его рука тянется к чему-то, чтобы удержаться и не упасть, но рядом есть лишь коробка, и ползающие руки, а Джон — не часть этого воспоминания, поэтому его собственная рука проваливается через предметы, а Шерлок улыбается, читая пришедшее сообщение!.. «Отлично сыграно. Но ты не победишь в следующей игре. —М» «Тогда сделай так, чтобы твои игры соответствовали твоим словам, а иначе Лондон никогда не сгорит дотла. —ШХ» — Нет. — Джон качает головой. — Это неправильно. Ты что-то меняешь! Мориарти дует Джону в ухо и качает головой. — Я оскорблен, Джонни. Говорил же тебе, я играю по правилам. Я могу время от времени пытаться немного их искривить, но не в моих силах вмешаться в воспоминания Шерлока. Он куда интереснее, когда его разум невредим, согласись? Это самая сексуальная его часть. Нет-нет-нет, ты просто напуган… боишься, что он может не оказаться тем героем, каким ты мечтал его видеть. Да и потом, что тебе вообще известно о Шерлоке Холмсе? Ты с ним только познакомился. Ты всего лишь человек. Ты бы никогда не смог понять его, — Мориарти хватает Джона за воротник, поднимает, — узнать его. Джон чувствует себя мешком с костями, болтающимся на крюке руки Мориарти, а Мориарти мурлычет в предвкушении. — Почему бы нам не посмотреть еще одно воспоминание? Тени разрушают очередную стену, и Мориарти толкает Джона вперед.***
Он видит Шерлока, пишущего Мориарти. Глаза горят возбуждением при виде пришедших сообщений, и пальцы с огромной скоростью набирают ответы. Он видит Шерлока, фыркающего на людей и интересующегося, какой цели служит существование такого множества медлительных созданий. Он видит Шерлока, отрезающего конечности и выбрасывающего ненужные остатки, создающего кровавые круги и светящегося возбуждением, когда трупы грудами возникают посреди Трафальгара в формах иссушенных деревьев, бормочущего про М. — Каждый день должно быть убийство, это словно Рождество, — тихо говорит Шерлок 221Б. Люди перешептываются про Шерлока. Называют его психом, и монстром, и чудовищем, но Шерлоку, кажется, нет до этого дела. Его взгляд всегда выверенно нечитаем, но Лестрейд попадает в опасные ситуации, отец Салли чуть не умирает в «Теско», а кожа Андерсона становится мертвецки синей. Они начинают шептать, что Шерлок — ведьма. Все, кроме Лестрейда, который пытается сдерживать слухи. И все же, в нем есть сомнения, и Шерлок отворачивается. — Люди такие скучные, — говорит он 221Б и слышит, как дом скрипит и трещит в ответ. Сердце Джона надкалывается, и Мориарти утаскивает его в следующее воспоминание.***
«Твои игры начинают повторяться. Что же случилось с показать мне «Величайшую Игру, какую видел этот мир»? —ШХ» «Это твои ставки повторяются. Мы не можем играть в игру за мир, если ты не ставишь на кон СВОЙ мир, не так ли? —М» Джон наблюдает, как пальцы Шерлока играют на экране телефона, проворные, как у пианиста. «Тогда я поставлю мир. —ШХ» — Пожалуйста, нет!.. Мориарти утягивает его в очередное воспоминание.***
Люди умирают от странных самоубийств, и Шерлок переполнен возбуждением, а Джон больше не хочет этого видеть, пожалуйста, пусть это закончится. Но тени Мориарти блокируют все пути отхода, заставляют смотреть прямо перед собой… — Гениально, — шепчет Шерлок так громко, что Джону не под силу сбежать от этих слов. — Как ты это делаешь, М? Какое проклятье используешь? Как мне остановить тебя, не дать тебе выиграть? Он расхаживает по комнате, где всюду пришпилены заметки и вырезки из газет. Джон даже видит книгу заклинаний с начертанными в ней кровавыми кругами, изображениями отделенных конечностей и надписями на странном языке. Если бы только все это было реально, Джон смог бы дотянуться и встряхнуть Шерлока, узнать, что происходит… увести его прочь от М… но нет, нет, Джон может только смотреть… Шерлок даже не замечает, что в коридоре тенью маячит миссис Хадсон с искренне обеспокоенным видом, возможно, даже испуганным. Но Джон понимает: это Шерлок, и, вероятно, он все же замечает, но ему просто не под силу беспокоиться о том, чтобы разбираться с одними и теми же (скучными, человеческими) реакциями. — Шерлок?.. — тихо зовет миссис Хадсон. Он продолжает бормотать себе под нос, разговаривать с М, пусть даже М нет рядом. — Шерлок… — пытается она снова. Бормотание становится громче, пока миссис Хадсон не хмурится, не поводит рукой в сторону пола, и вдруг все книги и газетные вырезки оказываются погребены под половицами, или креслами, или обрывками обоев, а трубы 221Б гремят злобным шипением, чтобы Шерлок обратил внимание на свою домовладелицу. — Верни все обратно! Ты хоть представляешь, сколько времени я потратил на решение этой головоломки? — кричит Шерлок в потолок. На него потоком осыпается пыль, и миссис Хадсон резко вскрикивает: — Достаточно, Шерлок! Ты должен прекратить эту игру, сейчас же! Твоя мать предупреждала, что ты можешь увлечься этой чепухой с Ведьмовскими играми… — О, моя мать, да? — Шерлок вдруг разворачивается к ней, рыча ей в лицо. — Сколько она вам платит, миссис Хадсон? За слежку. Именно это — источник ваших успокоительных травок? Что ж, можете сказать ей, что я не остановлюсь, даже если она обзавелась шпионом в моем собственном доме… — Мы с 221Б беспокоимся за тебя. Мы, определенно, не шпионы!.. — 221Б не может быть шпионом матери, она — мой связанный демон, я одалживаю у нее сердце. Конечно же, она не может быть шпионом, но вот вы… — Да солнца ради, Шерлок, 221Б рассказала мне об этом человеке, М, и мне не нравится, на что ты играешь в этот раз! Ты должен прекратить эту игру, сейчас же. Все эти бедные души, которые умерли, чтобы вы двое могли повеселиться, и… — Какой смысл, — рычит Шерлок, концы его шарфа дико развеваются, подобно когтям, — беспокоиться, умрут ли какие-то люди, с которыми я никогда не встречался? Люди умирают ежедневно, по всему миру, тысячами, а мы и глазом-то не моргаем. А от этих смертей хотя бы есть польза. Цель. — Он разводит руки так широко, что сшибает с места банку с законсервированными ушами, и жидкость пятнает ковер 221Б. Откуда-то сверху слышатся стоны и шипение, и Шерлок просто пинает половицы, а миссис Хадсон становится белой как полотно. — Заткнись, заткнись! Я знаю, что вы обе думаете. Прекратите думать. Вы обе слишком громкие, это раздражает! Я был о тебе лучшего мнения, 221Б, ты все же демон, а вы, миссис Хадсон, ваш муж был убийцей, и вы можете разговаривать с демонами, что это говорит о вас? Нет, мне безразлично, кого убивает М… Миссис Хадсон сжимает в кулаках складки платья. Что-то блестит в ее кармане. — Шерлок… Но он ее не слышит. — …М создает нечто уникальное, он собирается показать мне секреты Мглы. У нас нет времени на это — на банальные споры!.. Полка раскалывается надвое, окна распахиваются. 221Б ворчит, еще больше пыли падает на волосы Шерлока, а тарелки в буфетах стучат друг о друга. — 221Б права. — Миссис Хадсон выхватывает телефон Шерлока, поднимает его высоко. — Мы не можем позволить тебе и дальше слушать М. Ты больше не ты, Шерлок… Она размахивается, чтобы разбить телефон, но глаза Шерлока вспыхивают, и трубы 221Б скрипят так, словно какое-то металлическое существо обрело жизнь и корчится в агонии первой боли. — Нет! — кричит Джон, но миссис Хадсон все равно падает. Роняет телефон, ее руки взметаются к ушам. Она перекатывается и пытается успокоить 221Б. Шепотом усмирить квартиру. Смягчить ее боль. А Шерлок хватает телефон ровно за секунду до того, как тот падает на пол. — Вы думали, что это сработает? — ревет он на них, его взлохмаченные волосы делают его еще более похожим на зверя, чем когда он был Сираджем. Его рев заставляет скрипы труб и полов 221Б звучать пронзительнее, заставляет миссис Хадсон плотнее прижаться к полу. — Я начал эту игру, и я собираюсь ее закончить. Ничто меня не остановит, миссис Хадсон, даже вы, даже 221Б. Миссис Хадсон содрогается на ковре, слезы капают на пол 221Б. — Но люди… — Пусть горят, миссис Хадсон. Они не имеют для меня никакого значения. — Нет, — сипит Джон, ноги снова его подводят. — Нет. — Он пытается дотянуться до Шерлока, пытается вымести этот неприкрытый гнев и ярость, горящие в дурацких глазах Шерлока. — Это не ты… это не взаправду, ты не делал, ты этого не делал, пожалуйста… Мориарти смеется (проклятье, проклятые ведьмы вроде него, проклятый смех, пусть он прекратится!..) и пытается снова утянуть Джона, но тот выпаливает: — Не смей, блядь, меня трогать! — и выбегает через зияющую дыру в стене. Обратно в коридор с его синими обоями, и приглушенным светом, и длинной чередой зияющих дыр и дверей. Ну, дверь только одна. Единственная дверь, которая выглядит неповрежденной. В самом конце коридора. Плотно запертая. Остальные двери разодраны, даже те, которые медленно восстанавливаются на своих местах. Джон сомневался, что у коридора есть конец, но не это важно. Ему нужно выбираться отсюда. Он не может… больше не может войти ни в одну из этих комнат. Ни в одно из этих воспоминаний, если это вообще воспоминания… — О, это все настоящее, — подкрадывается со спины Мориарти. — Я пребывал в этом разуме больше трех лет, пока другой я присматривал за Мглой. Это все — очень реально. Похоже, твой Шерлок — совсем не герой, каким ты его считал. Какая жалость. Но и этого тоже следовало ожидать. Он лучше тебя. Мы с ним думаем одинаково. — Зачем?.. — тяжело выдыхает в стену Джон. Все вокруг дрожит, и ему едва удается стоять на ногах. — Зачем ты мне все это показываешь? Какой в этом смысл? — …Зачем? — тянет Мориарти с нечитаемым выражением на лице. На какой-то миг Джону кажется, будто у него по плечам бегут пауки, выжидая, пока не настанет правильный момент, чтобы укусить. Когда Мориарти ничего не отвечает, Джон ощущает потребность сбежать. Тени тянутся и толкают Джона к стене, чтобы Мориарти встал к нему нос к носу. Не касаясь. — Потому что ты должен знать свое место, малыш Джонни. Я видел тебя глазами другого себя. Ты думаешь, что можешь спасти всех, но ты не можешь. Шерлок не хочет быть спасенным. Шерлок не нуждается в том, чтобы существовать. Руки Джона дрожат, но он борется за то, чтобы держать их ровно. (Уотсон, Уотсон, — зовет кто-то из мертвых солдат, — почему ты не заштопал нас быстрее? Почему? — Труп Гарри улыбается ему. — Ты всегда слишком опаздываешь. Почему ты не пришел вовремя?) — Нет, — бросает Джон. Но сейчас он разговаривает с Гарри, и Биллом, и мамой, и папой, не с Мориарти. И все же Мориарти вжимает пальцы в шею Джона. — О? Разве ты самолично не видел доказательства, зверушка? Шерлок ненавидит человечество. Он использует тебя, чтобы выиграть в игре. Ему все равно, кто погибнет в процессе. Ему было все равно, когда он заманивал твою сестру сюда, во мглу, и ему будет все равно, когда ты умрешь. Такой бесполезный, — порой поддразнивают его собственные сны, — бесполезный и незначительный мусор. — Ты это уже говорил. — Джон прикусывает язык. — Мне казалось, ты выше самоповторов. Глаза Мориарти вспыхивают, и Джон думает, что вот, наверное, и конец. Теперь Мориарти взорвет его. Но Мориарти не произносит никаких заклинаний, и Джон вспоминает о перчатках. Он больше не знает, что происходит, все повторяется, снова и снова, во всем этом нет никакого гребаного смысла, какая разница, безразличен Джон Шерлоку или нет, ему просто хочется домой!.. Но у тебя нет дома, — шепчет ему мгла, возможно, Мориарти. — Ты совсем один. Шерлок тебя не хочет. — Я это знаю, черт вас подери! — Джон отталкивает от себя Мориарти, его перчатки оставляют шрамы в тенях и заставляют Мориарти отойти. — Я знаю, что я ему безразличен! Вы уже донесли свою мысль! Но я… Я… «Но почему это так важно?» Джон замирает, его дрожащая нога неподвижна. В кои-то веки Джон чувствует, как его накрывает странной волной спокойствия — того, которого он не ощущал с тех пор, как исцелил своим даром миссис Хадсон. Оно кажется чужеродным, особенно здесь, во мгле, но в то же время Джон крепко цепляется за это ощущение. «Наблюдай», — однажды сказал ему Шерлок. И Джон так и делает. — А почему ты меня до сих пор не убил? Улыбка Мориарти бьет подобно внезапной вспышке молнии в зеркале — но застывшей, застрявшей между осколками стекла и зеркал, мечущейся между ними без возможности вырваться. — Ты не устаешь говорить о том, насколько я скучен. Но ты не можешь меня убить, не так ли? — Джон следует своим словам, удерживаясь за кружащееся в памяти «наблюдай, наблюдай», отчаянно желая не дать Мориарти заговорить. — Только не когда на мне эти перчатки. И даже если бы ты мог меня убить, я нужен тебе, чтобы выманить Шерлока. Другой ты так и сказал. Ты послал меня сюда. Сказал, что мое безумие вытащит Шерлока наружу, но это тоже не сработало. Те скелеты, твари, которых ты назвал иммунной системой Шерлока, они не свели меня с ума. А вот то, что ты делаешь… это не безумие… ты хочешь, чтобы я… что? Показать мне, насколько ужасным может быть Шерлок? Джон вдруг ощущает холод. Крошечным осколки льда щекочут позвоночник, впиваются в грани перчаток. Он смотрит вниз и видит мглу, дымчатую темную мглу, которая еще прежде пришла вместе с Мориарти. Внутри теней и облачков холода, касающихся его рук, Джон видит остатки жутких улыбок и когтистых рук, голоса, голоса, нет, сфокусируйся! — Разве ты не слышал, дорогуша? Все ведьмы ужасны. Чем раньше ты это осознаешь, тем лучше. Белые кончики пальцев (не кончики пальцев, всего лишь дыхание мглы, голоса, лица, там…) проводят по запястьям Джона острыми ногтями, идеальными для того, чтобы порезать тебя, мой дорогой… — Прекрати! Прекрати самоповторяться! Ты таким не занимаешься, все это… театр, драма! Ты играешь со мной в игру, а я не буду играть. Чего ты от меня хочешь? Выманить Шерлока? Ты бы смог сделать это, пытая меня, но с этими перчатками такая возможность отпадает. И теперь ты показываешь мне воспоминания, но не просто любые воспоминания, а лишь те, где Шерлок ведет себя с тобой как настоящая ведьма, — бессвязно бормочет Джон, размышляя, не для этого ли существа вроде Шерлока и Мориарти так много разговаривают — чтобы оттянуть время. Но нет, Мориарти и Шерлок находятся на совершенно другом уровне. Слишком гениальные. Слишком умные. Они должны говорить, чтобы слышать собственные голоса. Джон чувствует, как в горле пересохло. Словно мгла прокралась внутрь и там трет наждачкой, пытаясь закупорить, запечатать его легкие. — Мне с трудом верится, что ты делаешь это из скуки или потому, что считаешь меня интересным, — продолжает Джон. — Нет, ты чего-то хочешь от меня. Мориарти почти касается рукой подбородка Джона, мгла затемняет весь свет в коридоре, пока только глаза Мориарти не остаются сиять, словно сфера над Мертвым Лондоном. Но сейчас они и есть в сфере. В сфере Шерлока. В разуме. ГдетыШерлок… — Ты… — тихо произносит Мориарти, — …ничто. Всего лишь способ убить время, пока я не побью Шерлока в его игре… — Так почему не побьешь? — рявкает Джон, потому что на хуй все это дерьмо. На хуй эти повторения, а его разум все еще кричит ему наблюдай, наблюдай, оттягивай время (но для чего? Какой к чертям смысл во всем этом, почему он вообще должен дальше слушать…) — Если ты действительно застрял здесь в самом начале игры, пока другой ты или что он там такое расхаживает по Мертвому Лондону, это значит, что у тебя было… сколько… три года или около того, чтобы обыграть его. И все же у тебя не получилось. Ты топчешься на месте. Повторяешься. Постоянно повторяешься. Ты застрял, точно как жители Мертвого Лондона. Проживаешь один и тот же день, то и дело, не в силах разгадать… Слова Джона замирают в горле. Холод пробрался внутрь, и это не может быть ответом. Так просто. И все же это имеет смысл. Эти люди могут быть гениями, но они такие жалкие, так склонны к театральности, так настроены выиграть, что… — Так в этом все дело, да? — Джон опирается спиной на стену. — Ты… вы двое играли в игру, и один из вас… один из вас был близок к победе, а цена была слишком высока, и поэтому вы… один из вас заставил игру повторяться, раз за разом, пока… Все эти люди. Все эти повторяющиеся дни. Пешки. Игроки. Избранные. Час ведьм… — Пока один из вас снова не выиграет, тот, кто наложил заклинание повторения… Его тошнит. Но он не может вспомнить, когда в последний раз ел, и ему нечем тошнить, за исключением собственных внутренностей, да и они сейчас зачем ему вообще нужны? Руки Мориарти опускаются. Поднимая взгляд, Джон тянется к пистолету, которого нет на месте, потому что мгла выливается из того места, где раньше были глаза Мориарти. Черная мгла, н при этом жутко светящаяся на гранях, осколки закупоренных молний снова ползут по краям тумана и воздуха. — Он нарушил правила… — говорит Мориарти. — Я бы выиграл. Руки Джона дрожат. Перчатки цепляются за кожу — такие липкие и ограничивающие. — Ясно… — Но ему обязательно было стать СКУЧНЫМ. Ему обязательно было сыграть в труса. Застопорить все. Оттянуть время. И ради чего? Ради каких-то пешек, которых он бы все равно потом выбросил? Он знал ставки. Он поставил свой МИР. А теперь, когда я настолько близок к тому, чтобы сломать его, он цепляется за какого-то ПОСТОРОННЕГО. А я даже не могу свернуть тебе шею, Джонни, о, у меня нет обыкновения марать свои руки человеческой кровью, но ради тебя я бы сделал исключение. Твоя кровь, скорее всего, ничто. Джон осторожно отходит, держась за стену, потому что если он ее отпустит, то упадет. Ноги подведут его, все в нем кричит, что ему нужно убираться. Вне зависимости от наличия перчаток. — В-вы двое поставили на кон мир, чего ты ожидал?.. Что у Шерлока не будет запасного плана? — Джон хватается за слова. Продолжает отвлекать. Продолжает говорить. Подбирается ближе к гладкой двери в конце коридора. — В смысле, я был бы совсем не рад, если бы мне пришлось лишиться мира из-за какого-то дурацкого пари… — Дурацкого?! — Мгла из глаз Мориарти исторгается подобно тяжелому ливню из муравьев и мух, жужжащих в воздухе. — Ты хоть знаешь, откуда ведьмы берут свою силу, Джонни? Джон содрогается, пока черная мгла гладит его запястья, тянет за рукава. — …Нет. — Мы играем в игры. Мы ставим на кон наши МИРЫ. А потом мы пожираем Мглу друг друга. «Что?» — почти говорит Джон. Он отдергивает руки от черного тумана и чуть не падает, неровно дергаясь к двери. — Шерлок поставил свой Мир, свою Мглу. Он должен был позволить мне забрать ее, и тогда мы были бы вместе… мы бы выжгли Землю вместе, я и он… — мурлычет Мориарти, его голос похож на хор жужжащих мух, звучит все ближе и ближе, вот только Джон слышит в нем лукавые интонации, видит опустевшие черные вены, контрастирующие с бледной кожей, и думает: «этот человек — гений». Джону это ненавистно, но именно так он и думает — ему никогда не удавалось избегать того, что может его убить. Гений. Точно как Шерлок. А значит… — Ты… тебе одиноко, да? Мухи, жужжание, черная мгла и Мориарти останавливаются. Никто не дышит. — …Что ты сказал? — прорывается голос Мориарти, медленно, тихо. Так сдавленно, что Джон понимает: он идиот. Ему стоило бы заткнуться. Ему стоило бы послушаться голосов. Но Джону никогда не удавалось игнорировать вещи, которые никак не относились к нему самому. (Разве не так сбегают хорошие люди? Разве они не убегают к дерьму других людей?) — Тебе одиноко, — повторяет Джон. Никакой дрожи. Никаких колебаний. Это Джон знает наверняка. Черная мгла неподвижна на лице Мориарти — словно черные слезы-пятна и горькая улыбка. — Я не знаю, что ты хотел ему показать. Но эта игра… ты подстрекал его, потому что думал, будто он такой же, как ты. Вот только он не такой. Ты сказал, что он нарушил правила, но… если ведьмы не нарушают правила, тогда он куда больше человек, чем ты думаешь… — …Заткнись. Слово прозвучало так же тихо, как биение крыльев мотылька. Джон снова чуть не падает спиной вперед. «Проклятье, что я делаю? — думает он. — Чего ради я это сказал?..» Чернота, чернота, чернота бьет его по лицу, и Джон ахает, чувствует, как жужжание проникает в горло, пытается разодрать его изнутри, вот только не может, потому что, наверное, мешает какой-то барьер. Перчатки. И Джон пытается выплюнуть черноту, мглу, вот только как можно бороться с чем-то, что окружает со всех сторон подобно воздуху? Он поворачивается спиной. Бежит. Спотыкается. К двери. Ему нужно добраться до двери… — Мне не одиноко, — эхом разносится голос Мориарти, жужжит по всему коридору, и Джону не хочется оглядываться назад, не хочется видеть, во что превратился Мориарти. — А вот тебе — да, малыш Джонни. Брошенный своими мертвыми родителями. Неспособный спасти свою сестру. Без друзей. Все мертвы. И кто теперь захочет быть с тобой? Мгла не выходит из горла. Как можно задыхаться, не задыхаясь? Джону хочется сорвать с себя лицо, но это не поможет. Только добраться до двери, добраться до двери (но Мориарти последует за ним внутрь), добратьсядодвери… — Ты никогда не спасешь его, Джонни! — Что-то плетью бьет по ступням Джона, и только благодаря своей тупой удаче он лишь спотыкается, а не падает. — Он ведьма, и он сгорит вместе со мной! Черные росчерки на лодыжках, и живот Джона чуть не пронзает острая дверная ручка. — Откройся, давай же. — Дурацкие пальцы Джона дрожат, возясь с ручкой. Мгла тоже сгущается вокруг ручки, тоже дрожа. Насмехаясь над ним. Мориарти смеется, жужжание повсюду вокруг ушей Джона, и все же он не осмеливается повернуться, не осмеливается посмотреть на то, что ждет его за спиной. — Вот так. Он и тебя не хочет видеть. Теперь понимаешь? Ты — ничто для него. Всего лишь пешка. Пальцы так сильно вжимаются в швы перчаток, что Джон только удивляется, не увидев дыр. Его голова почти бьется о безупречно целую дверь. Почему, почему эта дверь не может открыться? Шерлок действительно там? Эта дверь в идеальном состоянии, потому что Мориарти тоже не смог войти? Потому что Джон не может войти? — Пожалуйста, — слышит он свои мольбы там, в Афганистане. — Пожалуйста… Билл падает. Мгла наступает. Он не может найти свою штопальную иглу, и сейчас он впервые слышит голоса. — Никто не придет. Он мог бы прийти в любой момент, чтобы забрать тебя у меня, но не пришел. Ему все равно. Сдавайся, Джон Уотсон. Руки зудят. Пальцы Джона тянут за перчатки, потому что ему просто хочется все это закончить, но… Салли, Су Лин, Антея, миссис Хадсон, Лестрейд, Молли и!.. Он смеется, потому что последнее, что увидит от него Мориарти — это слезы. Он такой идиот, но… — Я верю в Шерлока Холмса, — говорит Джон. Лицо Мориарти становится белым как мел, черная мгла из его глаз перемигивается красным и серым, а потом… Дверь со щелчком открывается, холод дергает Джона назад… …и дверь захлопывается, прежде чем Мориарти успевает утянуть его обратно.***
Он приходит в себя, ощущая прохладу и промозглость серого тумана всюду вокруг. Дымчатый лед замораживает каждую поверхность. Вверху, в небе, на потолке словно бы горят крошечные огоньки, которые то меркнут, то вcплывают в океане черного. Кажется, этому нет конца, и Джон не видит ничего, кроме тумана и черных покрывал точечных огоньков. — Нет, — вскакивает, дрожа, Джон. Ногу пронзает болью. Он больше не сможет. Не надо больше мглы. Не надо. Не надо, пожалуйста… — Тебе вообще не стоило сюда приходить, — раздается эхом низкий голос, а серая мгла темнеет до черноты. Голос, кажется, скользит вокруг сердца, чтобы сжать, потому что Джон знает этот голос. Но он слышал его так много раз в этой сфере, в Мертвом Лондоне, что уже даже не уверен, хочет ли обернуться. Трюк. Очередное воспоминание или очередная амнезия. Конечности Джона ноют. Но его предательское тело все равно поворачивается на звук. — Шерлок… — выдыхает Джон, увидев позади себя человека, сидящего в кресле из костей, сотканных воедино. Черная повязка — желанное присутствие, она прячет глаза Шерлока и волосы Шерлока тоже, словно смешивается с чернеющей мглой, в то время как его бледные руки выделяются, сцепленные в замок под подбородком. Все, начиная от его костюма и до его повязки, будто подпитывает мглу, пока они не становятся взаимозаменяемы. — …Джон. Он никогда не осознавал, насколько человек может быть привязан к именам, к звукам, которые не должны ничего означать. Из груди вырывается смех. Сдавленный, и горький, и ликующий одновременно. — Это ты. Это правда ты. Послушай, я… не знаю, помнишь ли ты сейчас, кто я такой, но нам нужно уходить, Шерлок. Остальные… Мориарти, или другой Мориарти — блядь, я не знаю, — он держит их на каких-то таблетках, и они умрут, если мы не… — Нет, — говорит Шерлок все тем же отстраненным, спокойным тоном. Его голос, кажется, отражается в каждой молекуле мглы. — Мы не можем уйти. — Но Шерлок!.. Руки Джона тянутся вперед, чтобы прикоснуться, но мгла словно отбрасывает его прочь, жалит кожу и перчатки Шерлока. — Нет. — Шерлок, в чем дело? — Джон видит, как мгла пробирается в Шерлока, окружает его, отгораживает. — Если ты в ловушке, тогда мы можем… — Нет. Не в ловушке. — Тогда… — Я здесь по собственной воле. — Да, ты прыгнул внутрь. Мориарти так и сказал… — Другой я прыгнул. Я — оригинал, тот, кто видит все. Другой я растворился, как только вернулся в мой разум. — Я… я не понимаю… — Джон вздрагивает при виде того, как мгла то темнеет, то светлеет. У него такое ощущение, будто он под водой, будто он видит, как свет пытается достичь самых темных, глубинных слоев (ему это никогда не удастся). Наблюдай, наблюдай, наблюдай… То, как мгла проникает сейчас в Шерлока, сидящего на своем костяном троне. То, как другой Шерлок (был ли он действительно другим? он исчез?) мог видеть, несмотря на повязку. Как это может быть разумом Шерлока, единственным светом, который обеспечивал хоть какую-то видимость над Мертвым Лондоном? Как могут одновременно действовать два заклинания: Мориарти и Шерлока? Как Мориарти мог сказать, что поставил на кон мир, что ведьмы черпают свою силу, ставя на кон миры и пожирая Мглу друг друга. Но если Мир похож на Мглу, тогда, возможно… — Ты… Ты — это Мгла. Тусклое сияние за повязкой Шерлока, два крошечных огонька — каждый там, где должны быть глаза, — вспышки, а мгла распадается и кружится вокруг шеи и волос Шерлока. — Да, я — она. — Я не понимаю… Как ты можешь быть мглой?.. Означает ли это, что каждая Мгла по всему миру — это ведьмы? Неужели Салли справедливо их ненавидит? Но Джон слышал и другие голоса, он не понимает… — Мгла может быть чем угодно. Я попросил ее позволить мне видеть все, и она забрала мои глаза, — все так же бесстрастно говорит Шерлок. — И я стал ее частью. Во всяком случае, частью, которая покрывает Мертвый Лондон до Часа Ведьм. Мгла Часа Ведьм всецело принадлежит Мориарти. Все демоны — его антураж для драматизма. Ну и какого хрена ему полагается на это ответить? — Ладно. Ладно, — говорит Джон и взмахивает рукой в сторону двери, или туда, где должна быть дверь, потому что они теряют время, и все это можно обсудить потом. — Ты — мгла. Мориарти — мгла. Вы оба ведьмы. Мгла живая или типа того и, технически, она не совсем ты. Прекрасно. Просто прекрасно. Но теперь мы можем уйти. Вместе. Просто возьми меня за руку, Шерлок… — …Я не могу. Джону хочется выдернуть собственные волосы. — Почему нет? Очередное правило? Что ж, там люди умирают, Шерлок! Мы не можем просто ничего не делать! — Я делаю кое-что, — говорит Шерлок, как никогда равнодушно, пока мгла затвердевает в черные, напоминающие стекло осколки, готовые градом просыпаться на голову Джона. — Сидеть здесь… — Если я уйду, — продолжает Шерлок, — Мориарти попытается разрушить мое заклинание. Он получит время на то, чтобы сделать новый ход. И он выиграет. Ты этого хочешь, Джон? Мгла — молчание. Джон стискивает зубы. — Значит, это — настоящий ты? — тихо спрашивает он. — Шерлок, который помнит? Тот, который забывал, не знал, какого хрена происходит, но хотя бы пытался помочь! Ну, знаешь, что? Пошел ты. Трон из костей грохочет, и Шерлок шипит: — Уверен, именно этого и стоило ожидать от ведьмы, Джон Уотсон, но так ею я и являюсь… — Я знаю, что ты ведьма! И я знаю, что была игра. И ты чуть не проиграл и поэтому заставил дни повторяться, чтобы оттянуть время, но… знаешь что? У твоих действий есть последствия. Сотни людей застряли во мгле. Потерялись. Сейчас стоят на грани смерти, потому что Мориарти решил, что устал от этого. Ты говоришь, что не можешь больше ничего сделать, кроме как сидеть здесь. Ради чего? Я не знаю. Возможно, ты считаешь это способом победить в игре, потому что думаешь, что спасешь всех, но это всего лишь эгоизм. Ты ведьма. Ты можешь создать другие заклинания. Найти другой способ. Ты в любой момент можешь остановить это заклинание, потому что именно ты наложил это заклинание. И кто знает, возможно, Мориарти просто наложил другие, извратил твое заклинание повторения в это… во все это… гребаное мглистое месиво. Возможно, ты стал частью заклинания, чтобы остановить его, но ничто из этого не работает, Шерлок. Ничто! Что-то грохочет, мгла снова темнеет до черных осколков вокруг Джона и дико кружится вокруг фигуры Шерлока. — Что ж, тогда я должен извиниться, Джон, что я совсем не герой, каким ты меня мнил… — Нет, ты не герой, — тихо говорит Джон. — Ты всего лишь человек, как все остальные. Трон из костей трещит, черепа у каждой ножки выплевывают беззвучные слова холодными зубами. И вот в одном из черепов словно бы виднеется раскол, но потом мгла снова скрывает за собой трон, и Джон может видеть лишь тени и Шерлока. — Человек? — Шерлок презрительно усмехается, но Джон видит, как дергаются его пальцы. — Да. — Джон шагает ближе. — Человек. Человек, который хочет остановить время, найти другой способ выиграть. Это не… это не плохо. — Но и не хорошо. Джон слабо смеется. — Думаю, нет. Кто бы захотел быть человеком? Но ты… Думаю, ты был в отчаянии. Мориарти был на пороге того, чтобы забрать твой мир, и я сомневаюсь, что ты предвидел, что после этого он отправится еще и за миссис Хадсон, Лестрейдом или Молли. Именно это и произошло, да? С теми странными самоубийствами? Он заставлял людей съедать эти таблетки, и, возможно, финальная часть игры подразумевала вовлечение этих троих… и ты… до тех пор ты даже не осознавал, что тебе не все равно. Он ждет, что мгла снова потемнеет, упадет. Но этого не происходит. Нет, мгла словно бы сторонится его, оттягивается к Шерлоку, а тот шепчет подобно потерявшемуся ребенку: — Как?.. И Джон сожалеет, что не знал Шерлока до Мглы. Сожалеет, что не мог быть рядом раньше. — Потому что никто не пойдет на такой отчаянный шаг, как остановка времени, если только у этого человека не иссякнут любые другие варианты, если только на линию огня не попадут другие люди, друзья, о которых он заботится. О которых ты заботишься. Ты можешь не знать, что с этим делать. Но это так. — Да, и я проклял их на больше чем три года монотонности и страданий. Очень заботливо с моей стороны. — Не думаю, что у тебя были злые намерения… Зная тебя, могу предположить, что ты наверняка просто выпалил заклинание, которое пришло на ум, даже не задумываясь о последствиях. Это не делает твой поступок правильным. Но и неправ ты не был. — И все же, мы возвращаемся в этот тупик. Я не могу снять заклятие, не дающее времени идти вперед, а Мориарти выиграет, если заклинание продолжит свое действие. Мориарти заставит всех их желать смерти. Скажи мне, святой Джон, что я должен делать. На этих словах Джон морщится. — Ну… — его плечи опускаются, а голос звучит слабо, — …ты мог бы позволить мне помочь? Тени и Шерлок не отвечают. — Я знаю, что помощи от меня почти никакой. Тебе уже столько раз приходилось меня спасать… Я не могу сделать ничего… даже спасти Гарри. Но если бы ты просто сказал мне, что тебе нужно для победы над Мориарти, я мог бы… — Ты ничего не можешь сделать, — бесстрастно говорит Шерлок. — Мориарти хотел, чтобы я кое-что нашел, прежде чем он убьет всех. Чтобы разгадал серийные самоубийства и нашел невозможное. — Шерлок смеется, его смех процарапывает шрамы во мгле. — Я не смог найти. Не могу найти. И никогда не смогу. — Что… — Я не могу сказать. — Шерлок выплевывает слова, его рот кривится от отвращения к ним. — Правила. Даже сейчас, в собственном разуме Шерлока, остаются правила. — Тогда нам это не нужно! Должно быть что-то еще, что ты можешь сделать. Сними заклинание повтора, убери мглу, и мы сможем решить все вместе. Возможно, мы могли бы использовать какое-то другое заклинание. У Антеи, Салли и Су Лин есть оружие, смоченное в крови, оружие, которое может оказаться способным убить ведьму, если будем работать сообща. Ты не один, Шерлок. Джон протягивает руку… — Нет! — Мгла отбрасывает Джона прочь, снова обволакивает своими дымчатыми завитками грудь Шерлока, его руки, его ноги, привязывая его к трону из костей. — Нет-нет-нет-нет, ты мне не нужен. — И Джон пытается не поморщиться от болезненного укола внутри. — Мне никто не нужен! Одиночество меня защищает. Одиночество — это все, что я знаю! — Шерлок! — Джон протягивает руки, но понимает, что его отталкивают назад, отбрасывают, словно его рука — полюс магнита, встретившийся с собратом. Они всегда отталкиваются. «Перчатки», — думает Джон. Должно быть, они — часть Шерлока, они отталкивают мглу, не дают Джону ее коснуться. Не раздумывая, Джон срывает с себя перчатки зубами и бросается вперед, не обращая внимания на жалящие уколы на коже, на то, как мгла бьет его по лицу, как могла бы песчаная буря. Он держит глаза и рот закрытыми, шагает вперед, пока его руки не касаются чего-то крепкого. Чего-то материального. — Шерлок, пожалуйста. — Джон вдыхает, мгла забивается ему в рот, режет язык и горло. — Отпусти меня, — шипит Шерлок. — Тебя сейчас растерзают, съедят… — Мне все равно, Шерлок. — Джон откашливается через мглу. — Я тебя не оставлю… — Глупец, — шипит мгла, Шерлок, Мориарти, все вокруг. — Якшаешься с ведьмой!.. — Я убил свою сестру! — рычит Джон, слезы скользят по его лицу. — Я убежал, я бросил ее, и какая-то часть меня иногда ее ненавидела, а я заботился о ней только тогда, когда она могла подпитать мой адреналиновый приход, вот насколько я мудак! Я играю с вещами, играть с которыми глупо, я упрямый, и глупый, и порой полон предубеждений, и если бы у меня были такие же силы, как у тебя, как знать, не сделал бы я все то же самое? Ревущая мгла замолкает, Шерлок поднимает голову и смотрит на него, раскрыв рот. — Джон… — Мы все немного лажаем. — Джон качает головой, неуверенно кладя ладони на край трона Шерлока. — Но мы… мы могли бы лажать вместе? Впервые за все время губы этого Шерлока изгибаются кверху. — Я играю на скрипке в неуместные часы. Не даю соседям спать, искажая Баха и не попадая в ноты. — Ну, а я прячу в брюках пистолет, а еще я чуть не застрелил кассира в «Теско», когда тот просто поздоровался. — Я держу у себя в квартире конечности. Я позволяю людям самостоятельно делать выводы, потому что хочу, чтобы они от меня отстали. — Я пялюсь в дуло своего Браунинга, когда меня мучают кошмары, а потом начинаю злиться, когда Гарри говорит мне, что беспокоится. — Я грубый, и люди говорят, что я слишком наслаждаюсь убийствами, чтобы это было нормально. Я сведу тебя с ума, Джон Уотсон. Джон тихо фыркает, наклоняется, так что его лоб оказывается всего в паре сантиметров от лба Шерлока. — Я слышу голоса с тех самых пор, как меня подстрелили. И я послушал их, когда они просили меня прийти сюда. Вероятно, я уже давно сошел с ума. Плечи Шерлока дрожат, мгла шелестит вместе с ним, пока с его губ не срывается отчасти радостный, отчасти маниакальный смех. Он тянет руки вверх, чтобы накрыть уши Джона и столкнуться с ним лбами — кожа к коже, — пока они не начинают чувствовать пульсацию в головах друг друга. — Думаю… Думаю, мне страшно, Джон Уотсон. — Шерлок замолкает. Снова смеется. — Страшно. Какое нормальное слово. Ладонь Джона проводит по голове Шерлока, по черной ткани повязки, которая на ощупь напоминает шелк, и паучью паутину, и мглу, сотканные в единое полотно. — Можно? — шепчет он. Пару секунд Шерлок не двигается. Но потом кивает. Без лишних слов Джон запускает пальцы в пряди кудрей Шерлока, в узел, удерживающий черную повязку. Он развязывает узел, и шелковая ткань легко соскальзывает, мазнув по тыльной стороне ладоней Джона, а потом падает аккуратной горкой на колени Шерлока, смешиваясь с темным костюмом. Вместо ярких серых-зеленых-синих-фиолетовых-каких-то глаз Джон видит две зияющие впадины, такие же бесконечные, как черные дыры, кружащиеся на лице Шерлока. Точно как впадины на лице Мориарти прежде. Мгла впитывается в пустые выемки лица Шерлока — маленькие создания, которые устроились в теле Шерлока как дома. Дыхание Джона прерывается, а руки медленно тянутся вверх, к окаемкам дыр на лице Шерлока. Губы Шерлока дергаются. Призрачное подобие ухмылки. — Отвратительно, не так ли? — Нет, — слышит Джон собственные слова, пока его палец проводит по краю того места, где раньше были глаза Шерлока. — Вовсе нет. Джон наклоняется (молча, медленно, чтобы Шерлок мог оттолкнуть его при желании), так что его дыхание согревает пустые дыры в лице Шерлока, так что он может видеть глубины заплаченной Шерлоком цены. Его губы прижимаются поцелуями там, на краях обеих дыр. Тихо и мягко. — Все в порядке, — говорит он в не-глаза. — Все в порядке. Обещаю, если ты этого захочешь, я останусь. Пусть даже здесь, в этой сфере, в ожидании повтора дней до тех пор, пока Шерлок не найдет свой ответ. Джон останется. Под губами что-то мокрое, но, прежде чем Джон успевает спросить, что это, Шерлок притягивает его близко, так что их лица снова оказываются на одном уровне, и говорит: — Я разрушаю заклятие. Мгла вдруг светлеет, слишком белая… слишком белая, а трон из костей распадается. Джон думает, что он сейчас упадет, но Шерлок крепко держит его, а сверху льется сияние, свет слишком яркий, чтобы Джону было под силу описать. Его глаза жжет, когда он задирает лицо кверху, но Шерлок притягивает его к своей груди, шепчет ему, что все будет в порядке, потому что Джон гениальный, и вместе они победят Мориарти, и… Они снова оказываются на крыше Бартса, слышат звуки выстрелов — Салли стреляет Мориарти прямо в рот. Непрестанно. Снова и снова, в одно и то же место, а по ее губам стекает кровь. — Ты уже можешь прекратить стрелять, Салли, — тут же говорит Шерлок и этим больше напоминает того, знакомого Джону Шерлока. Менее равнодушного. Менее неуверенного. — Мы разрушили заклятие. Оба. Салли, к ее чести, не вздрагивает, но вид у нее такой, словно она вот-вот направит свой пистолет еще и на Шерлока — на случай, если он всего лишь иллюзия. Ловушка. В конце концов, у него нет глаз. Как нет и повязки. Она все так же не сводит прицела с Мориарти, продолжая стрелять, пока не опустошает обойму. Когда она открывает рот, ее зубы тоже оказываются окрашенным в красный, и она сплевывает. — Какого черта?.. — Она хмурится, глядя на не-глаза Шерлока, а потом ее взгляд устремляется к Джону. — Джон, что происходит? — Я… Похоже, остальные тоже обретают способность двигаться. Антея отшвыривает в сторону Морана, а Су Лин ошеломленно смотрит на собственные руки, которые теперь снова могут гнуться, а миссис Хадсон поддерживает изнуренный Лестрейд. — Нет. Ты не мог. Ты заставил время идти вперед, и ты?.. — удается выговорить Мориарти, несмотря на то, что его губы и скулы представляют собой обрывки сухожилий и лохмотья багрянца. Зубы Шерлока сверкают так же опасно, как когда он становится волком. — Ты сказал, что я не смогу его найти. Но я нашел. И он выиграл в твоей игре, Мориарти. Даже не зная правил. Мориарти качает головой, рычание готово сорваться с его губ. — Нет, таких людей не существует. Я — это ты, я бы знал! Но все снова могут двигаться. И, к ужасу и восторгу Джона, мгла почти пропала. Сверху льется чистый свет, делая ярче все краски, все оттенки и здания. Он щурится из-за всего этого отражающегося от стекол на соседнем здании, от часов Мориарти света. Единственной оставшейся мглой кажется та, что кружится вокруг Мориарти и Шерлока (и Джона, все еще прижимающегося к Шерлоку, тоже). — Твои силы, твоя Мгла теперь мои, — продолжает Шерлок, но в этот момент Мориарти смеется. Все напрягаются. Антея не сводит прицела с Морана, который лишь пожимает плечами с задорной усмешкой, а Су Лин направляет нож в сторону Мориарти. Салли заряжает в пистолет очередную обойму. — О, Шерлок, дорогуша. Как наивно. Неужели ты думал, что у меня нет плана на такой случай? Кто угодно мог бы исполнить роль твоего спасителя, стоило только подтолкнуть тут да там. Малыш Джонни — всего лишь неудачливый парень, которому не повезло быть тем самым. Ничего особенного. И все же. В нашей игре я никогда не ставил на кон свою Мглу, не так ли? Я пообещал отдать ее тому, кто выиграет в игре. И, к счастью для тебя, малыш Джонни, этим победителем оказался ты. — Что… — Джон, беги! — Шерлок пытается закрыть его своими руками. Джон видит, как вьющаяся мгла вдруг собирается и устремляется прямиком к его глазам, и вдруг он корчится на земле, вжимая пальцы в лицо, потому что оно так сильно болит, почему оно болит. Это как пуля в Афганистане, как утопление, как сжирание заживо и наблюдение за смертью родителей, за смертью Гарри — все сразу. «Пусть это закончится, пусть закончится». Но это не заканчивается. Мгла впивается в его глаза, в его рот, в нос и губы. Ей нужно стать им. Она хочет, чтобы он стал ею. — Ублюдок, что ты наделал! — кричит когда-то знакомый голос. — Он будет сожран заживо, ты же знаешь. Лучше скажи свои последние слова, Шерлок. — Нет! Руки. Что-то. Должно быть, руки, касаются его лица (это его лицо?) и притягивают ближе. — Джон. Джон, пожалуйста, слушай меня. Не слушай мглу. Не слушай… Мы уже встречались. Припоминаешь? — Нет, — шепчет он в ответ. — Нет, мы не встречались… — Джон. — В голосе Шерлока слышится паника. — Джон, с кем ты разговариваешь? Кто говорит? Джон… — Кто?.. Ш-ш-ш, слушай. И тогда он видит — бессчетные жизни, параллельные личности их самих, проживающие такие странные и различные жизни, которые все же очень похожи друг на друга. В одной жизни они находятся в викторианской Англии, и там происходит столкновение возле водопада. В другой Джон — женщина-азиатка в Нью-Йорке, пытающаяся разобраться в своем клиенте. В еще одной они оба — женщины в киберпанковом будущем, преследующие Мориарти по проводам. У них есть крылья. А потом нет. Иногда Джон женат на какой-то женщине. Иногда — нет. А потом он женат на Шерлоке, или, в некоторых случаях, Шерлок с Мориарти, в то время как Джон это либо принимает, либо восстает против такой идеи. Безграничное число возможностей или сожалений, так много, много… Все они — он, и все же не он, во всяком случае, не этот он. — Да… — выдыхает Джон. — Да. Я помню… — Нет! — кричит этот Шерлок, его Шерлок, впиваясь пальцами ему в руку. — Не слушай голоса, Джон. Не уходи на другую сторону. Останься со мной, ты обещал!.. Снова раздаются шепотки. Теперь он их знает. Они говорили с ним в его снах; они говорили с ним во мгле (вместе с голосами Шерлока и Мориарти). Он знает их, и все же не знает. Голоса ведьм, которые все еще блуждают во мгле, других Шерлоков Холмсов и Джонов Уотсонов из других миров. Голоса с другой стороны, голоса из того, что могло бы быть и что будет. Голоса из ниоткуда. Они говорят ему, что теперь пора спать. Он уже несколько дней бродил без еды, без нормального отдыха. Они хотят, чтобы он все отпустил. Ты уже достаточно сделал, — говорят голоса. — Просто закрывай глаза. — Джон! Джон, не смей… Всего лишь прикорнуть ненадолго, какой от этого может быть вред? Он выполнил свою задачу. Шерлок свободен. Все само собой образуется. Хороший сон кажется прекрасной идеей… и он так сильно устал. Голоса свиваются в его ухе, шепчут тихие пустяки, такие знакомые и милые, так напоминающие колыбельные, которые мама пела ему и Гарри во время грозы. «Спи, малыш, не бойся гроз…» — Мама?.. — одними губами выговаривает он, почти беззвучно. — Гарри?.. Ш-ш-ш, — шепчут они. — Ш-ш-ш. Он засыпает.***
Однажды жили две ведьмы, которые заключили очень опасное пари. — Я поставлю мир, если ты сможешь найти кого-то, кто примет тебя за то, какой ты есть, всецело, даже твою ведьмовскую суть. Второй из ведьм был близок к тому, чтобы отказаться от пари, несмотря на свою соревновательную натуру. Кто согласится поставить собственную силу, собственный интеллект и мир на такое невозможное условие? Но он вспомнил свою мамулю (которой уже нет), и брата, и как они нашли себе место среди людей. Кроме того, кто сказал, что тем, кто примет его, должен стать обычный человек? У него был М. Этого было достаточно. — Согласен, — сказал он. — Я ставлю мой мир. Такое глупое желание, которое Мгла могла интерпретировать как угодно. В конце концов, даже ведьмы являются объектом последствий проклятий. Даже у ведьм есть те, кого они любят.***
Интерлюдия: Молли***
Ей нравятся кости. Они ее слушают. Все мертвые тела, задерживающиеся внутри духи. Они слушают, и они отвечают, и они особо ее выделяют, в отличие от живых. (Раньше она думала, что и Джим тоже особо выделял ее, но нет, Джим все это время играл с ней. Джим был М, а М был Мориарти, а Молли — ничто, лишь марионетка на веревочках, и она может только собирать кости и конечности и пытаться лишить ощущений куски плачущих детей, которые слишком рано лишились жизни.) Джим слишком много разговаривает. Она знает его настоящее имя, настоящего его, конечно же. Но ей нравится звать его Джимом, потому что ей нравится фантазировать, будто его можно убить, как любого обычного человека. В Мертвом Лондоне Джим удерживает ее в морге, пока не настает черед ей играть свою роль. Джим насмехается над ней, незабываемой Молли, той, о которой Шерлок забывал, пока не стало слишком поздно. (Ей очень нравился и Шерлок тоже, но он так часто ворчал на нее, заставлял ее плакать и чувствовать себя такой ничтожной, что Молли отступила и решила измениться. Она изменится. Ей не нужно одобрение Шерлока, нет, а потом Джим обратил на нее свой взгляд и она, так глупо, снова влюбилась…) Молли теперь почти не разговаривает, если не считать мертвецов. Но она видит. Слушает. Мориарти для ведьмы слишком много болтает. О Шерлоке. О заклинаниях. «Если Шерлоку когда-нибудь вообще удастся найти того единственного, тогда я просто заставлю Мглу сожрать этот мусор, а потом мы с Шерлоком снова останемся единственными», — так любил говорить Мориарти. И глядя на это сейчас, глядя, как облака, и туман, и чернота, и мгла проникают в тело Джона Уотсона, Молли впивается ногтями в кожу на ладонях. Она так устала слушать крики. Кости и конечности в Мертвом Лондоне невероятно громкие. Они не могут (ну, не смогут, пока не разрушится заклятие) уйти. Все эти души, искаженные, кричащие, чтобы кто-нибудь услышал, пришел, освободил их, чтобы они могли упокоиться с миром. Джим смеется, пока Шерлок трясет тело Джона, прижимается губами к его рту в тщетных попытках сделать искусственное дыхание. Ничего не происходит. Джон продолжает содрогаться, мгла продолжает пожирать его. Женщина с блэкберри кричит в свой смартфон, приказывает, чтобы приехали врачи. Женщина с азиатской внешностью и Салли трясут Мориарти, требуя остановить все это. Так много голосов. Так громко. Молли поднимает один из оброненных кинжалов и идет к Джиму, смотрит, как две женщины замолкают при ее приближении. Джим улыбается ей, и Молли крепче сжимает кулак, держа кинжал в кармане. — Ну, дорогуша, ты тоже пришла, чтобы умолять за Джона? Она вонзает кинжал ему в грудь, смотрит, как лезвие пропитывается всей этой ведьмовской кровью. — Ну же, это не поможет. — Джим пожимает плечами, его челюсть почти восстановилась. — Ты не можешь убить меня, если только… — Если только не окунуть оружие в кровь ведьмы, я знаю, — говорит Молли. Она отрезает ему голову. Джим слишком много болтал.