~//~
Его тело задеревенело на холодном твердом дорожном покрытии. Джон перекатывается на бок, утешаясь тем, что хотя бы голова покоится на рюкзаке, а не на цементе, и мысленно оценивает ущерб. Он не открывает глаз, используя свой дар для наблюдения за болью. Пусть он не способен исцелить себя, но может хотя бы отследить, насколько все плохо. Джон с удивлением понимает, что глубокие раны на груди зашиты. Тогда он открывает глаза и задается вопросом, кто (или что) могло спасти его. Мышцы противятся любому движению, но Джон садится и осматривается по сторонам. Мгла никуда не делась (и она все еще шепчет — теперь ласкает — ему в уши). Но она стала чуть светлее. Джону удается разглядеть смутные очертания строений по обе стороны от себя. Он лежит на тротуаре. В отдалении висит жуткий шар, излучающий мягкий свет, которого хватает, чтобы подсветить мглу до приемлемых оттенков серого, но не хватает, чтобы Джон смог различить детали улицы. Джон понимает, что этот шар, должно быть, — то самое подобие луны, упомянутое миссис Тернер. Остальная улица полускрыта в тенях из-за неработающих фонарей. Единственным источником света служит не-луна, которая, похоже, парит над центром того, что должно быть Старым Лондоном. Город по-прежнему поглощен тенями. Джон размышляет, не сможет ли один шаг в темноту аллеи привести его обратно туда, где он уже был, на территорию черной мглы и демонов, километров сплошного ничто и нескольких одиноких отважных деревьев в тумане. Волк, должно быть, притащил его тело в Старый Лондон, поскольку этих жилых домов не было, когда Джон последний раз осматривался. Прежде он бежал в рассеянной пустоте черной мглы, спасая свою жизнь от демонов тени. Или, возможно, мертвая зона сменила ландшафт с голого цемента на знакомые городские здания. Он не уверен. Ведьмовская магия — хитрая штука, и Джон никогда не пытался понять ее. «Где волк?» — вдруг понимает он. Джон медленно встает и оглядывается по сторонам. Ни единого признака спасшего его животного. На цементированных дорогах не остаются следы. Но Джон видит волоски меха на своей одежде и, стоит ему наклониться поближе, земле. Мгла не позволяет увидеть больше. Даже попытайся он отыскать волка, это будет пустой тратой драгоценного времени. Ему нужно найти Гарри. Джон мысленно произносит слова благодарности. И надеется что, волк, которого он решил назвать Сираджем, знает об этом, где бы ни находился. Джон быстро надевает рюкзак и на ощупь пытается найти свою трость. А когда находит, то начинает как можно быстрее ковылять по размытой улице. Он проверяет пистолет и успокаивается, обнаружив, что тот все так же в кобуре. Проходя мимо зданий, Джон замечает, что ему нужно лишь встать в метре от ближайшего магазина, чтобы собственными глазами увидеть мутную дверь и неразборчивую табличку. Он в торговом районе, ряды магазинчиков идут параллельно друг другу. Они пусты, и Джон не может сказать, покрыла ли их пыль за годы простоя. Туман затеняет слишком много. Джон минует угол, но не сразу это понимает. Только когда несколько долгих секунд больше не видит очертаний зданий по правую руку, он возвращается обратно и, повинуясь инстинктам, решает повернуть налево (зловещий путь, если верить сказкам), потому что именно там он, скорее всего, наткнется на демонов, у которых, возможно, будет Гарри (если ее не разорвали на части, но прямо сейчас Джон не может об этом думать). «Быстро», — поторапливает он себя и идет дальше в серость, пытаясь игнорировать ощущение, что за ним наблюдают со всех сторон. Он напоминает себе, что, вероятно, так и есть, но не позволяет этим мыслям тревожить его (слишком).~//~
Мгла здесь немного отличается от той, какой была, когда Джон только вошел. Она кажется практически деликатной и даже осторожной с ним. Шепот теперь приглушен, словно едва различимые потоки ветра. Он постоянно чувствует наблюдение. Это все инстинкт, до хрипоты вопящий, побуждающий трижды все проверять. Но каждый раз, когда Джон бросает небрежный взгляд в сторону, то видит лишь серость и ничего, что подтвердило бы истинность его подозрений. Джон проходит мимо седьмого поворота. Ощущения подсказывают, насколько далеко он должен быть от изначального местоположения. Он направляется к едва светящемуся в воздухе шару. Туман не спадает, хотя Джон и подходит все ближе. Шар кажется висящим на все том же расстоянии, будто Джон так и не сдвинулся с исходной точки. Чуть не врезавшись в очередной стоп-знак, Джон бормочет себе под нос череду ругательств. Ему хочется позвать сестру, но это было бы глупо. Не только потому, что притянуло бы внимание к его местоположению, но еще Джон мог бы привлечь что-нибудь похуже демонов… ведьму. Последнее, что ему сейчас нужно — быть проклятым на слепоту или неподвижность в мертвой зоне. Так что он пробирается вперед, совершенно потерявшись в городе, который больше не знает. В отдалении виднеются тени, движущиеся друг к другу. Джон напрягается и вытаскивает пистолет, направляя его вперед, но не стреляет… Пока нет. Силуэты даже близко не настолько огромны, как монстры, пытавшиеся сожрать его раньше. На самом деле, на вид они размером с человека. «Да… — прищурившись, Джон различает то, что невозможно спутать ни с чем — человеческую голову и туловище. — Это люди». — Здесь, в мертвой зоне, каким-то чудом все еще живые и (следует надеяться) достаточно вменяемые, чтобы помочь ему. Джон устремляется к ним, а потом сбавляет скорость, засомневавшись. Эти люди могут оказаться ведьмами, а не дружественными жертвами. Но ему нужно рискнуть. Брожение в темноте не поможет ему найти Гарри. Если он не будет действовать, то застрянет здесь, пока демоны не вернутся за ним. — Привет? — зовет Джон. Слово эхом проносится по улице подобно призрачному воплю. Джон запоминает звук на случай, если снова услышит что-то подобное. Это может оказаться человеческим криком о помощи. Туманные очертания двух мужчин не пропадают. Они стоят на другой стороне улицы, где должен быть тротуар, словно просто… беседуют. Джон чувствует себя настолько сбитым с толку таким предположением, что чуть не роняет трость. Она в отместку сильно бьет его по колену, но едва ли Джона это беспокоит. Он спешит к двум силуэтам и, когда оказывается достаточно близко, чтобы различить что-то сквозь туман, с удивлением узнает одного из них. — Майк, — выпаливает Джон, осознавая увиденное. С трудом удается рассмотреть, что Майк одет буднично, словно вышел на прогулку. Он располнел со времени их пребывания в Бартсе и отрастил второй подбородок. Руки в карманах, клетчатая рубашка аккуратно заправлена в темные брюки (точный цвет Джон определить не может, проклятая мгла). Его собеседник (Джон его не знает) — тоже мужчина, ростом ниже Майка, с длинной бородой. На нем лабораторный халат, различить который в темноте легче. Возможно, профессор или ученый. Оба беззаботно улыбаются друг другу, словно мглы тут нет и ничего странного не произошло. — Майк? — Джон взмахивает рукой и подходит ближе. — Привет? Старый приятель продолжает расспрашивать собеседника, профессора Дойла, о его делах. — Прелестная погода, не правда ли? — говорит Майк, заставляя Джона сомневаться в его вменяемости. — О да, — отвечает профессор, — почти солнечно. Это выражение употребляют при описании серых дней, которые настолько светлее обычных, что их можно назвать солнечными. Джон никогда его не использовал. Его мать обычно кидалась чем-нибудь в своих детей, если они пытались сказать нечто подобное, так что эти слова всегда были для него под запретом. Он совершенно не понимает, почему профессор говорит их в такое время. В конце концов, в городе почти беспросветный мрак. — Привет? — предпринимает новую попытку Джон, вставая практически между ними. — Вы меня слышите или как? — Вы слышали об этих серийных самоубийствах? Ужасно, не правда ли? Вот так покончить с собой и впустую потратить всеобщее время, — продолжает Майк. — О да… У меня с собой газета, — профессор вытаскивает издание из подмышки, показывая Майку (и Джону) заголовки. «Пять смертей. Никакой видимой связи. Полиция заявляет о серийных самоубийствах?» В газете напечатаны тошнотворные изображения пяти различных тел, с изувеченными туловищами и запястьями. Джон подавляет дрожь, а Дойл убирает газету. Что бы там ни было изображено на фотографиях, это не самоубийства. Внимательный доктор мог бы сказать. На какой-то момент он решает, что причиной могут быть демоны. Это Мертвый Лондон. Кроме живущих в нем (если они вообще живы) никто не знает, что здесь происходит. Но прежде чем он успевает получше обдумать эту идею, Майк и Дойл уходят, сказав что-то насчет обеда. Джон идет следом и машет руками у них перед глазами. К его ужасу они продолжают идти, будто он — призрак, вторгшийся в их реальность. (И, возможно, так и есть.) — Вы правда меня не видите… — выдыхает он с нарастающим страхом, наблюдая, как они усаживаются в свободном кафе и начинают возить столовыми приборами по тарелке с… пустотой. Джон испытывает нестерпимое желание проблеваться, на какую-то секунду его одолевают панические мысли: «Я мертв или жив? Это сон или реальность? Я стал призраком или я реален?» Но, приблизившись, чтобы как следует рассмотреть Майка и Дойла, забыв о личном пространстве, он кое-что видит. Хотя выражения их лиц и движения являют собой пример обыденности и благополучия, глаза их расширены, а взгляды то и дело умоляюще перескакивают на Джона. Их глаза все еще живы, и на Джона накатывает шокирующее осознание: эти люди пойманы в ловушку каждодневной рутины собственных тел, они неспособны сказать или сделать что-то еще. Он вспоминает слова миссис Тернер. (…А потом я оказалась тут, по другую стороны мглы, вместе с сотнями остальных. Мгла не захотела нас. Она сказала, что мы слишком скучны для ее игры…) Что произошло с людьми, оставшимися во мгле? Джон смотрит на ответ. Они застряли. Снова и снова повторяя один и тот же день, они пребывали в полном сознании, хотя и не имели возможности заставить свои тела сделать что-то еще… — О боже, Майк… — Джон кладет руку на плечо старого приятеля и сдерживает рыдание. — Мне жаль. Мне так жаль. Хотел бы я сделать больше. Он уходит, и это убивает его изнутри.~//~
Джон вспоминает, как впервые увидел проклятого. Мать была в достаточно ясном сознании, чтобы отвести его в клинику на обследование. Джону всегда нравилось разговаривать с работавшими там врачами, особенно доктором Xардвиком, который всегда пояснял свои действия так, чтобы Джону было легко понять. Он читал медицинский журнал, одолженный ему одним из секретарей, и проговаривал слова, с произнесением которых не мог сразу справиться. Матери других детей ворковали над ним, приговаривая, что он прелестен, а он просто хотел узнать, как произносится «диарея» и «остеопороз». Его мама лишь вежливо улыбалась, пытаясь игнорировать чужие эмоции. А потом дверь чуть не слетела с петель, впуская мужчину с ребенком на руках. Он мучительно кричал: — Кто-нибудь, помогите мне! Моего сына прокляли ведьмы, пожалуйста, вылечите его! Все остальные родители в зале ожидания отпрянули от него. Секретарь схватила телефон, чтобы вызвать полицию. Охранники (они нужны всем клиникам на случай таких ситуаций) появились из дверей и коридоров, чтобы задержать мужчину, умоляющего, чтобы хоть кто-нибудь помог его сыну. Джон попытался заговорить, попросить послушать безутешного отца: разве никто не видел, насколько тому было больно? И разве никто не знал, что страдания мужчины причиняли боль и матери Джона? Но мама, призвав весь свой самоконтроль, обхватила его руками: — Нет, милый, мы не можем помочь. Врачи не могут помочь проклятым… только ведьмы могут… — Тогда найдите другую ведьму! Попросите кого-то из них вылечить ребенка! — воскликнул Джон среди хаоса и криков. Один из охранников выхватил малыша и чуть не уронил его от шока, как только пеленка сползла с лица мальчика. У ребенка не было кожи, лишь сырые красные мышцы защищали его маленькие органы от бактерий и воздуха. Джон помнит, что еще хуже было смотреть на глаза малыша… их не было. Лишь пустые воспаленные красные впадины, которые, казалось, пристально разглядывали всех и вся с опустошенным обвинением. Xелен Уотсон закрыла Джону глаза и крепче обняла его. — Ведьмы не забирают обратно свои проклятия, пока не будут исполнены надлежащие условия. Пока не будет заключена сделка.~//~
В Афганистане всякий раз, когда Джону доставляют очередного пациента, проклятого, он все равно пытается их исцелить. Его энергия, его жизненная сила, истощается. Но у него никогда не получается помочь.~//~
Джон теперь почти не понимает, куда идет. В переулке он опустошил содержимое желудка (не то чтобы он ел, он просто не может, когда думает о Майке и Дойле, поедающих… ничто). На нем множество синяков от попавшихся на пути почтовых ящиков и телефонных будок. Он едва ли знает, что думать или делать. Ему мерещатся лишь глаза Майка и Дойла, с мольбой взирающих на него из тюрьмы собственных тел, просящих сделать хоть что-нибудь… а единственное, что он мог сделать — уйти. «Я найду эту ведьму…» — думает Джон, но тут же отказывается от этой мысли. Даже если найдет ведьму, что он сможет сделать против него или нее? Его проклянут, как и весь остальной город, и он потеряет возможность спасти Гарри. (Но, ох, как же он этого хочет…) Теперь, оказавшись в сердце города, он натыкается на других людей. Все идут по своим делам — за покупками или на свидания, — все смотрят на него умоляющими глазами, а Джон не способен ничего сделать. Ему хочется стыдливо опустить голову, но это оскорбило бы их страдания. Поэтому он идет с поднятой головой и заставляет себя смотреть в глаза всем и каждому, запоминать их лица. (Он никогда не забудет.) Джон ощущает прохладу шеей и щеками и осознает, что по ним текли слезы с тех самых пор, как он оставил Майка и Дойла в темноте. (А когда Джон поворачивает голову, то не видит глаз, которые, как ему казалось, мерцали в темноте, глаз, которые не оставляли его с самого момента пробуждения. «Джон», — ему кажется, иногда снова слышится шепот. Ему больше нет дела до того, кто, или что, разговаривает с ним. Ему лишь хочется кричать.)~//~
«Господи, где же ты, Гарриет Эмили Уотсон? Ответь мне, черт побери!» — хочется завопить. Но Джон этого не делает. Он продолжает идти. Шар в небе все на том же месте, что и раньше, а Джон продолжает идти.~//~
В конце концов он все же оступается: нога соскальзывает на чем-то мягком, трость вылетает из рук и, падая, бьет его в живот. Джон стонет, слепо пытается нашарить трость. И вместо нее касается чего-то холодного и костлявого… чего-то, на ощупь точь-в-точь как человеческие пальцы… только вот у руки, к которой они прикреплены, отсутствует тело. Джон делает то, что сделал бы любой нормальный человек: вскрикивает от шока, но не выпускает из рук конечность. Вместо этого он пристально ее рассматривает с молчаливой увлеченностью и мечущимися мыслями. Попытавшись подняться, он нащупывает другой недостающий кусок, на этот раз ногу человека. И только потому, что его уже один раз стошнило, теперь он обходится без рвоты. Рядом с его бедром какая-то жидкость, и Джон понимает, что это, должно быть, кровь.~//~
Джона отправили воевать на следующий день после того, как мертвая зона впервые появилась в Лондоне. Он наблюдал последствия этого бедствия по телевизору, неустанно изумляясь, как и остальные его коллеги в госпитале. В то время весь опыт Джона в отношении мглы ограничивался рассказанными вполголоса историями и предупреждениями его покойных родителей. Это было невероятно чуждое и потустороннее зрелище: черный купол поглотил единственный город, в котором Джон мечтал жить с самого детства. Он смотрел интервью с теми, кого изгнали из-под купола, названного Мертвым Лондоном. Даже находясь в Афганистане, Джон внимательно слушал все новости о Старом Лондоне, которые мог предоставить офицерский состав. Покупал газеты и слушал радио, с нетерпением ожидая очередных сведений о странной мгле, пожравшей части мира. От солдата к солдату передавались слухи. Говорили, что те, кто попался в ловушку Старого Лондона, превратились в каннибалов, монстров. А еще говорили, что те, кто попался в ловушку Старого Лондона, были прокляты чем-то настолько ужасным, что озвучить это означало тоже подставиться под проклятие. И все же одна история упорно выделялась среди остальных. Говорили, что в Старом Лондоне бродит чудовище. И это чудовище — хуже любого демона, которого могли бы наколдовать ведьмы, — пожирает всех на своем пути.~//~
— …нужно собрать все части вместе… теперь нужно их соединить… похоронить их снова и снова… — слышит Джон бормотание. Он поднимает взгляд и в чернеющем тумане замечает белый халат. Слышит еще какие-то неразборчивые слова, а потом появляется женщина. Ее рыжевато-коричневые волосы легко различить. Они собраны в конский хвост, и Джон видит, что на незнакомке лабораторный халат, а ее руки в перчатках заняты большими полиэтиленовыми мешками. Она застывает, когда видит его на земле. — Ты… ты посторонний, — вот, что она ему говорит. Джон смотрит на нее, широко разинув рот. — Ты… ты можешь двигаться? — Потом, осознав, насколько глупо это прозвучало, он поправляется: — Прости… я хотел сказать… ты не… застряла в повторяющихся действиях, как все остальные? Женщина, кажется, вздрагивает, стоит ему заговорить, и замирает, не подходит к Джону, словно он может напасть на нее, сделай она какое-нибудь резкое движение. — Я избранная, — говорит она. — Избранные… могут передвигаться настолько свободно, насколько пожелают, но только в пределах своих ролей. Он хмурится в замешательстве. Но она не поясняет, вместо этого выхватывая ногу и руку, найденные Джоном. Она засовывает их в мешок и расслабляет плечи, как только конечности оказываются в ее нераздельном владении. — Это твой дар? — размышляет вслух Джон. — Собирать части тела и соединять их в верном порядке? — У него был приятель, еще в университете, обладавший той же способностью. Джон помнит, что тот парень пошел работать в морг, но с тех пор ничего о нем не слышал. И снова она отшатывается, прежде чем застенчиво кивнуть. — Да. — Гм, слушай, — Джон неуютно подвигается, — ты тут не видела других… посторонних? Женщину, возможно? Она на дюйм выше меня, у нее длинные светлые волосы ниже плеч… и, полагаю, лицо посимпатичнее моего? Любит носить мужские брюки и узкие рубашки? Нет? Вдалеке раздается громкий звон, словно от колокола часов, и женщина чуть не роняет мешок. Колокол звонит один, два, три раза и дальше, когда женщина хватает Джона за запястье и шепчет: — Сожалею. Я не могу тебе этого сказать. Это не моя роль. «Бом! Бом!» — звонит колокол. Отсчитывает шесть, семь. — Что? — хочется спросить Джону. Но женщина продолжает: — Я посланник, предупреждение. Не более того. Не могу сказать больше. Но послушай меня, посторонний. Если хочешь жить, то будешь прятаться, как делают остальные посторонние. Не выходи после полуночи. Просто оставайся в укрытии, если не хочешь, чтобы зверь настиг тебя… «Бом!» — Уже восьмой раз. — …так он настоящий, зверь? Господи… Я… — …и не разговаривай с Шерлоком Холмсом, если хочешь сохранить свободу. «Бом!» — Девятый. Слышится другой звук — шаги. Мужчина с высоким голосом певуче зовет: — …о, Молли? Молли, моя дорогая, где ты, крошка? Женщина, Молли, взвизгивает и тянет Джона на ноги. «Бом!» — Десять. — Беги, — приказывает она, когда Джон пытается выпытать у нее больше информации. Он замирает, поднимает трость и почти хочет остаться и помочь этой запуганной девушке, но взгляд у нее жесткий. Она толкает его в тень переулка. — Беги! И помни, что я сказала! Не позволяй зверю найти тебя! «Бом!» — Одиннадцать часов. Молли бежит в другую сторону, неся мешок с частями тела так, словно он совсем ничего не весит.~//~
Джон стоит, прижавшись к стене и игнорируя инстинкты, вопящие, что укрытие в темном переулке доведет его до смерти. Снова слышатся шаги. На какой-то момент Джон думает, что человек, от которого бежит Молли, может обернуться и найти его. Но шаги звучат уже дальше, и Джон облегченно выдыхает.~//~
— Афганистан или Ирак? — раздается вопрос за спиной. Джон тут же вскакивает на ноги, направляя пистолет на незваного гостя. К собственному удивлению он видит худого мужчину в длинном черном плаще, значительно выше себя. Удается различить, что у незнакомца черная кудрявая шевелюра и бледное лицо. Синий шарф едва выделяется в серой мгле, но все равно привлекает внимание Джона. Встретить двоих вменяемых людей во мгле — должно быть, у него сегодня счастливый день. Или несчастливый, это как посмотреть. — Это единственное, относительно чего в тебе я еще не определился, а ведь следовал за тобой часами. — На этом признании Джон захлебывается, размышляя, то ли незнакомец — маньяк, то ли ведьма, колдун, нечто, потому что Джон заметил бы, если бы кто-то следовал за ним. Он солдат, черт подери. — Или, возможно, ты побывал на другой войне, о которой я не слышал за те годы, что у меня записаны. — Кто ты? — требует ответа Джон. Мужчина подходит ближе, так что дуло браунинга упирается ему в грудь. Джон открывает рот, чтобы выругаться или послать незнакомца, но тот просто наклоняется к нему, пока они не оказываются нос к носу, и внимательно его изучает. Джон удивленно отступает назад, но незнакомец лишь делает шаг вперед. — Хм… нет, определенно, Афганистан или Ирак, где-то еще ты бы не заработал такой оттенок кожи, — бормочет как-там-его-имя. — О чем ты говоришь? Да и кто ты вообще такой? — хмурится Джон. Он достаточно близко, чтобы разглядеть острые скулы человека… и повязку, закрывающую его глаза. Джон снова отступает назад, раздумывая, не наткнулся ли на одного из бедных дурачков, сошедших с ума во мгле, не слеп ли незнакомец (с другой стороны, зачем прикрывать глаза?). У Джона возникает внезапное (и тревожное) желание пробежаться пальцами по ткани, чтобы проверить, на месте ли глазные яблоки человека. Мужчина с повязкой на глазах громко смеется, совсем не неприятно. — Не разыгрывай скромность. У тебя должны быть какие-то идеи относительно того, кто я такой. Мой брат послал тебя сюда, не так ли? Джон начинает раздражаться. — О чем ты? Я не знаю твоего брата… — разве что мужчина приходится родственником Мюррею, который, насколько знал Джон, был единственным ребенком, — …и я, определенно, не знаю тебя. — Конечно же, знаешь! Все записанные мною идиоты, приходившие сюда, были либо наемниками Майкрофтом, либо мелкими депрессивными душонками, желавшими уйти с лица земли! — Что? Ты рехнулся! Я же сказал тебе, что совершенно не знаю, кто ты! Незнакомец замирает, его губы складываются в большое "О". — Погоди, ты действительно совсем не знаешь, кто я такой, да? Об этом говорит твоя мимика. Не существует человека, чье выражение лица смогло бы убедительно мне солгать. Нет, ты пришел во мглу по собственной воле, но не ради денег. Ты военный, судя по тому, как упакованы твои вещи. Систематически. Предельно организованно. Только необходимое. Плюс жетоны и то, что ты нацелил на меня пистолет в ту же секунду, как услышал потенциальную угрозу — все это выдает род твоего прошлого занятия. — Ты следуешь приказам; не преследуешь алчных целей, так что Майкрофт не смог бы отправить тебя сюда, не заручившись благородной причиной. Твоя реакция на Стэмфорда, Дойла и Молли скорее говорила о сострадании. И все же Майкрофт вовсе не обращался к тебе с трагической историей, которая воззвала бы к твоей нравственности. Почему нет? А, теперь понимаю. — Твоя хромота, психосоматическая, и иногда ты забываешься. Она с легкостью излечилась адреналином. Майкрофт не подумал бы, что инвалид сможет успешно проникнуть во мглу и вернуться живым. Кстати, у тебя, должно быть, есть психотерапевт — из-за твоей хромоты. Уволь ее. Она хуже чем некомпетентна, собака смогла бы диагностировать твою ногу лучше, чем ее жалкие на то попытки. Джон разевает рот. Мимика? Как этот как-его-имя может видеть ее через повязку? Это его дар? Мужчина продолжает, так широко размахивая руками, что чуть не бьет Джона по лицу. — Ты ищешь кого-то, но точно не меня. Возможно, подружку или парня (скорее всего так, учитывая твое безразличие к первому и румянец на последнем). Родственник? Ах, да, на твоем лице явно все написано. Брат? Сестра? Вот оно. Вероятно, вы с ней не в самых хороших отношениях, потому она и предпочла скрыться во мгле, а не искать помощи у близких родственников. — Но ты в высшей степени предан или готов на самоубийство, раз пошел за ней. Возможно, комплекс мученика. У тебя руки хирурга. Это догадка, которая соответствует данным и твоему профилю, доктор Уотсон… — Мое имя, как ты?.. — Жетоны, — живо отвечает незнакомец. — Я осмотрел их, прежде чем подлатать тебя, хороший врач… — Погоди, так это ты наложил мне швы? Тогда спасибо тебе за… — …И все же мне любопытно узнать, что означают инициалы Дж. Х.. Ты, несомненно, меня просветишь. — Э… Джон, — запинается он. — Джон Хэмиш Уотсон… а ты?.. Но человек с повязкой на глазах продолжает озвучивать различные детали о жизни Джона, основываясь на его имуществе и манере держать себя. Он словно не замечает, что Джон рядом, и говорит, только чтобы заполнить тишину. — …очевидно, как ты выжил в первой стене мглы. Ты солдат, отстреливался, и когда пули не оказали на демонов никакого эффекта, нашел укрытие. Но я задаюсь вопросом, как ты пережил зверя; уверен, он должен был найти тебя. Следы когтей указывают на это. Он всегда находит посторонних. Но ты не разодран на куски, так что в тебе, должно быть, прячется своего рода скрытый талант, что-то интересное… — бормочет незнакомец в странно располагающей манере. — …абсолютно чокнутый… — Джон качает головой, неспособный побороть детскую улыбку, — …но совершенно гениальный. Мужчина прекращает говорить и резко разворачивается к Джону. — Правда? — Потрясающе. Просто… потрясающе. И все это лишь из наблюдений за мной. Ты гений! — Ну, конечно, — гордо отвечает незнакомец, а потом его плечи опускаются, — …но люди обычно не так говорят. — А что они обычно говорят? Он хмурится. — В последнее время? Не могу припомнить. Но, как правило, это что-то в духе «отвали». Джон не может справиться со смешком. — Ну, они идиоты. Незнакомец бросает на него недоверчивый взгляд, словно на нечто совершенно уникальное, прежде чем произнести тихое: — Спасибо.~//~
Они улыбаются друг другу на протяжении еще нескольких ударов сердца, а потом Джон откашливается, чтобы нарушить молчание. Незнакомец следует за ним, когда Джон выходит на улицу, оглядываясь в поисках хоть каких-то зацепок, которые могли бы привести его к Гарри. Это странно, но Джон чувствует себя совершенно свободно в обществе этого мужчины, как если бы они уже где-то встречались, мимолетно, но все же каким-то образом важно для него. В этом человеке есть что-то действительно знакомое. Но Джон не уверен, что именно, словно ему это приснилось, а потом забылось, когда он проснулся в своей другой жизни. — Итак, значит, у тебя тут тоже есть роль? Мисс Молли говорила что-то насчет ролей… Я не совсем понял… — Джон умолкает. — Раз уж на то пошло, ты не видел тут другую женщину?.. — Я бы не вспомнил, — прерывает мужчина. — Бесполезные данные удаляются из моей памяти и никогда не оказываются в моих заметках, так что они меня не волнуют. И да, полагаю, можно сказать, что у меня есть роль в этой игре, но мне не позволено распространяться об этом. Есть правила, — на последней фразе он морщит нос, и если бы Джон мог видеть его глаза, то представил бы их светящимися недовольством. Джон поникает. — Так значит, ты не видел мою сестру… и, догадываюсь, что не можешь рассказать мне побольше об этой мертвой зоне. Мужчина открывает рот, чтобы что-то сказать, и застывает. Именно в этот момент Джон замечает, что мгла вокруг них изменилась… стала темнее, как прежде, и началось это в тот момент, когда часы пробили одиннадцать. Шепот теперь тоже другой, превращается в крики с другими интонациями, во что-то смятенное и незнакомое Джону. Один бог знает, сколько времени прошло, темнота и возвращение чернеющих теней становятся заметнее… и быстрее. Он слышит вой в отдалении… и зарождение мучительного крика. — Оно снова начинается, пришествие часа ведьм, — шепчет незнакомец. Внезапно Джон ощущает, что его тащат по улице. Ему не удается подстроиться под широкие шаги мужчины, а ноги постоянно спотыкаются о трость. Незнакомец нетерпеливо фыркает, а потом поднимает Джона на руки, подхватывая под спину и колени. Джон бормочет: — Ты что делаешь? Но мужчина бежит, бежит с Джоном на руках, и громко озвучивает свои мысли: — Так быстрее. Нужно доставить тебя на Бейкер-стрит, сейчас же, прежде чем демоны учуют тебя… или, хуже того, выйдет зверь. Я не позволю, чтобы тебя сожрали, не теперь, когда я только нашел тебя… — …Что? — Час ведьм, Джон! Час перед полуночью, перед приходом зверя. Демоны раздирают всех посторонних, которые попадаются им на пути, и я не позволю им добраться до тебя, пока нет, ведь ты такой интересный и полезный, и… Рычание становится громче. Джон едва видит хоть что-то: мир снова становится раскрашенным в черный, хотя этот человек с повязкой явно чувствует наступление темноты. Каким-то образом он точно знает, куда идти и когда повернуть, и это настолько великолепно, что Джон забывает дышать. Колокола снова начинают звонить. Неумолимо, зловеще. Джон принимается мысленно отсчитывать перезвон. Один. Он видит лишь черноту, и единственным доказательством, что этот сумасшедший все еще с ним, являются держащие его теплые руки. «Бом!» — Два. Джон слышит звук распахнувшейся двери. Незнакомец кричит в темноту: — Миссис Хадсон! Возьмите Джона и заприте внутри, вырубите, если придется удерживать его в доме! Мне крайне важно встретиться с ним завтра, он посторонний! «Бом! Бом!» — Три, четыре. Тихий вздох, шаги, а потом другие руки, более хрупкие и мягкие, принимающие его от незнакомца. — Все будет хорошо, дорогой, — шепчет владелица этих рук. — Что происходит? — требовательно спрашивает Джон. «Бом!» — Пять, шесть. — Оставайся внутри, — слышит он возле уха, — и не обижайся, если я не вспомню тебя утром. Вот, возьми это. В его руку ложится клочок бумаги, и Джон ненавидит мглу за невозможность прочесть, что там написано. «Бом!» — Семь, восемь. — Покажи мне это утром, — в последний раз говорит незнакомец ему на ухо. Когда тепло тела мужчины пропадает, Джон снова кричит: — Погоди! Куда ты? Я даже не знаю, кто ты! «Бом!» — Девять, десять. Другие руки притягивают его внутрь. Он слышит звук закрывающейся двери и приглушенный ответ на свой вопрос. — Шерлок Холмс, — говорит незнакомец. «Бом!» — Одиннадцать, двенадцать. Час ведьм. Дверь захлопывается, а потом запирается. Он слышит крики снаружи, человеческие крики, крики Шерлока, в сопровождении ансамбля из рычания и звуков раздираемой плоти. Джон устремляется к двери и пытается открыть ее. Но за его спиной раздается бормотание: — Я извиняюсь, дорогой, но это приказ Шерлока. Он чувствует удар по шее, точно в болевую точку, а потом проваливается в забытье.~//~
Интерлюдия: Шерлок.
Он занят своими выводами. Мысли и различные наблюдения слагаются воедино, когда он озвучивает их вслух. Он отринул глупый принцип держать свои заключения при себе. Теперь он всегда говорит — ему это необходимо, потому что окружающие его глупые люди больше не слушают его, а те, кто слушает, устали от него, хотят, чтобы он исчез. Уотсон — интересная головоломка, новая. Шерлок нашел его на улице истекающим кровью, возле одного из прорывающих мглу входов-источников демонов в Старом Лондоне. Как вышло, что солдат вроде Уотсона был ранен демонами? Конечно, он мог бы спрятаться от них и обнаружить вход в город? Была ли старая травма ответственна за задержку? И если так, то как он выжил? Стоит демонам (или зверю) ранить человека, и они чувствуют его кровь. Тогда побег становится невозможным. И все же Уотсон жив, а это означает, что в нем есть что-то скрытое, какая-то тайна прячется под заурядной оболочкой, и Шерлоку нужно раскопать и вытащить это на свет. Он следует за Уотсоном, наблюдает, как бывший солдат и военный врач бродит и спотыкается в темноте. Это ужасающе вульгарно и нормально. Уотсон обладает бесполезной привычкой беспокоиться о каждой встречной несчастной душе, и это должно бы заставить Шерлока отказаться от слежки, просто оставить человека демонам на растерзание, но он идет как привязанный. Он говорит себе: это все потому, что редко удается найти человека настолько искренне нравственного и что это завораживает. Шерлок игнорирует иной голос в чертогах разума, который протестует, раздирает на куски его осторожно разложенные мысли, чтобы быть услышанным. Он пытается заглушить растущее подозрение (и надежду), поднимавшееся с тех самых пор, как он нашел доктора истекающим кровью (выживающим) при таких сомнительных обстоятельствах. «Что ты скрываешь, Уотсон?» Потом Молли заговаривает с Уотсоном, предупреждает его, и Шерлок чувствует укол: «моймоймоймой, я нашел его первым, ты не можешь говорить с ним, моймоймоймой», который заставляет его явить себя постороннему. Перечисляя свои выводы, он думает, что это станет концом интриги Уотсона (Джона): поняв, кем Шерлок на самом деле является, доктор почувствует отвращение (как, должно быть, происходило с другими посторонними, Шерлок не помнит точно, но знает). Но потом Уотсон (Джон) говорит: — Сумасшедший и гениальный. Джон говорит: — Потрясающе. Прежде чем воспоминания сметаются прочь во время часа ведьм, Шерлок понимает, что этот человек (невозможно) тот самый. Прочесть вторую главу с оформлением (баннером, артами, разделителями и т.п.) можно либо на AO3 http://archiveofourown.org/works/993221/chapters/2017069 либо в моем дневнике http://wintersnowm.diary.ru/p192584081.htm либо на официальном соо по сериалу на дайри http://sherlockbbc.diary.ru/p192627506.htm