~~~
Позже Хелен печально посмотрит на него, очнувшись в больнице после физического истощения. Полностью исцеленная здоровая Хелен. Но вместо того, чтобы с гордостью взглянуть на него, она сдерживает слезы. — О, Джон, — она гладит его по голове, — мне так жаль, что тебе достался этот дар.~~~
Ему кажется, что за ним наблюдают. Кто-то что-то готовит. Запах масла и теплого хлеба наполняет воздух, щекочет нос. Это напоминает Джону те далекие времена, когда он был еще маленьким, а мама, желая сделать сюрприз, пекла печенье. Она говорила, что это старый рецепт Уотсонов еще с тех времен, когда ее прабабушка была девчонкой. Джон почти ощущает вкус тоста на языке. Он настороженно садится и обнаруживает, что лежал в роскошной огромной кровати с шелковым (из настоящего шелка!) синим постельным бельем. Подушки идеально мягки, словно никто и никогда раньше не спал в этой кровати. Комната выглядит безупречно: ни следа пыли, ни единого признака обжитости, лишь комод для одежды да забитый костюмами шкаф. И все же есть в комнате что-то жуткое: ощущение присутствия. Он параноидально оглядывается вокруг и не видит ничего. Джон поднимает взгляд к потолку и видит плакат с периодической таблицей. Есть там и другие постеры — брызги крови, места преступлений с трупами, обведенными белой меловой линией. Он думает, что ему следовало бы насторожиться и забеспокоиться при виде этих отвратительных изображений, особенно если вспомнить части тела, найденные вчера на улице. Но в нем, напротив, поднимается нездоровое любопытство относительно того, кто наклеил эти плакаты и зачем. Потом он вспоминает прошлый вечер, демонов, проклятых лондонцев, эхом отдающиеся в ушах предупреждения Молли, встречу с безумцем и тупую боль, пульсирующую в задней части черепа. — …Шерлок…! — вскакивает Джон. Он оказывается у двери прежде, чем понимает это, радуется, что его рюкзак поставили в изножье кровати и что пистолет все так же лежит в кобуре. Возле двери стоит трость, и, прихватив ее, Джон выходит из комнаты. В голове все еще стучит, когда он устремляется в узкий коридор и сбегает вниз по незнакомой лестнице. Рука дергается к боку, касаясь браунинга. Спустившись на полпролета, он осматривает территорию, подмечая два пути для побега: через окно или через комнату, похожую на гостиную. Входная дверь, наверное, справа. Его взгляд блуждает по комнатам, оценивая, сколько там места, какие объекты преграждают путь к бегству. Кухня, везде валяются предметы: бумаги, мерные стаканы, маленькие стеклышки для микроскопа, чашки петри, а также забытые тарелки и обертки. Комната похожа на свалку, только без тошнотворного запаха, хотя Джону кажется, что он видит признаки плесени, зеленые пятна на кое-чем из барахла. Стены улеплены газетами, картами и заметками. Джон видит ряд линий (День номер 981, 982, 983 и так далее) и газетные статьи. Чернильные надписи покрывают все свободное от страниц пространство, связывая между собой разные листы. Слова вроде «серийный убийца» и «розовый» набросаны поперек линии из десяти документов. Еще Джон видит другие слова: «помни» и «Мориарти». Но его внимание привлекает одна фраза, размашисто нарисованная от самого потолка до половиц поверх всех остальных замысловатых заметок. «Ты проклят… Нет Ничего» — Прописная «Н» словно пожирает стену своей громадностью. — «Ты можешь». Джон читает, рассматривая зловещие буквы с плохим предчувствием. Кажется, будто они пристально смотрят на него: жуткие и печальные, шепчущие, точно как мгла. Он выравнивает дыхание, пытаясь уловить, что именно они говорят, когда… Сухие руки хватают его за правое плечо. Джон вздрагивает и оборачивается, его пистолет, готовый выстрелить, упирается в лоб атакующему, но… Его пистолета нет. Джон видит пожилую женщину, улыбающуюся ему с незаслуженным расположением. Она высокая и стройная, светлые седеющие завитки волос доходят до шеи, а взгляд напоминает о старой домовладелице, миссис Тернер. А еще она аккуратно держит его пистолет большим и указательным пальцами, прямо за рукоятку, и Джон тянется к нему. — О, нет, молодой человек. Сначала вы спуститесь и позавтракаете, а потом я верну вам оружие. Мы же не хотим расстраивать квартиру случайными выстрелами. Она и так достаточно встревожена вашим неудобством, — говорит женщина, поднимая браунинг высоко над его головой. В нормальной ситуации первым порывом Джона стало бы ослабить врага наиболее эффективным способом из возможных (в данном случае вырубить, ударив в болевую точку на шее), а потом забрать пистолет, но лицо миссис Тернер проглядывается в облике этой леди, и Джон просто не в состоянии причинить ей боль. Вместо этого он резко проговаривает: — Кто вы и где Шерлок? — О, я домовладелица, Эмма Хадсон, — она берет его обмякшую руку и с энтузиазмом трясет. — Ох, погодите, полагаю, на самом деле я больше не домовладелица. — Она морщит нос. — Скорее экономка. Домовладелица? И она нормально с ним говорит, как и Молли тогда, во мгле. Она тоже избрана? А что насчет Шерлока? Он остался снаружи, вынужденный отражать атаки демонов в темноте. Джону необходимо узнать, что произошло с Шерлоком, необходимо просто заполучить обратно свой пистолет… Стоит ему попятиться, как, кажется, все основание здания издает скрипучий стон, чудовищно качаясь под ним. Сбитый с толку Джон рассматривает стены и половицы, словно те могут взорваться под его ногами (и ведь могут, он помнит, как много хороших мужчин и женщин унесли мины в Афганистане). — О, дорогая. — Миссис Хадсон прикрывает рот рукой. — Мы тебя расстроили? Так дело не пойдет, совсем не пойдет, нет… — бормочет она, а потом ведет шокированного Джона вниз по лестнице и дальше в кухню. Половина стола занята наполненными синей и зеленой жидкостью стеклянными штуковинами, а другую, похоже, расчистили под тарелку с тостом и яичницей. — А теперь присаживайтесь, дорогой, я приготовлю вам чаю. — Миссис Хадсон подталкивает Джона в кресло (которому на самом деле место в гостиной, с несколькими глубокими отметинами от когтей, раздирающими поверхность, словно несчастную мебель выплюнуло из лесопилки). — Нет, погодите, где Шерлок? — Джон вновь пытается встать. Но у Миссис Хадсон оказывается на удивление сильная для ее возраста хватка, и она толкает его обратно на спинку мягкого кресла. Джон не желает сидеть, он жаждет ответов и хочет обратно свой пистолет. Есть что-то странное в этом месте, и он не может избавиться от нездорового чувства, будто что-то наблюдает за ним… Здание снова начинает дрожать, а кресло внезапно обмякает под спиной Джона, настойчиво поглаживая. Он вскакивает на ноги, вертится волчком, нацеливая фантомный пистолет, уже ему не принадлежащий. А посмотрев на кресло, он замечает, как на столе тарелка с едой внезапно подается вперед, и что рядом с ней держится металлический чайник, который, и Джон может в этом поклясться, никто еще не трогал. — О боже. Я бы села обратно, молодой человек. Дому не нравится, когда вы напуганы, ему вы пришлись по душе. Он пытается подбодрить вас, — живо говорит ему миссис Хадсон, вернувшись с чайной чашкой и блюдцем. — Подбо… подбодрить меня? — Джон думает, что ему нужна минутка, чтобы все устаканилось. Подавляющее ощущение постоянного наблюдения внезапно приобретает жуткий смысл, потому что если его мысли верны, тогда… — Разумеется, дорогой. В конце концов, вы наш гость. — Домовладелица улыбается, точно той же улыбкой — довольной и ласковой, — которая всегда появлялась на лице миссис Тернер, когда Джон хвалил ее свитеры. Но, вместо того чтобы расслабиться, Джон чувствует легкое беспокойство. Он напряжен, ноги так и подзуживают добраться до двери, чтобы выследить Шерлока (и Гарри, он не может забыть про Гарри, сестру, бродящую в темноте, она…? Нет, не думай, просто беги, просто продолжай искать…). Джон сжимает пальцы, приготовившись, если понадобится, выхватить у женщины пистолет, но пол снова начинает стонать скрипучими и низкими гортанными звуками движущихся труб. Это похоже на далекие, наполненные болью вопли выброшенных на берег китов. Дом словно плачет, и Джон замечает, как ножка кресла, будто пытаясь удержать его на месте, наступает ему на штанину. Он снова утопает в сиденье, ощущая, как оно счастливо дрожит, в то время как стол медленно подбирается к нему, а тарелка с едой подвигается насколько близко, что чуть не падает с края. Эта квартира живая. У Джона уходит всего несколько секунд, чтобы усвоить это. По правде говоря, он чувствует себя так, словно, следуя во мглу за пьяной сестрой, вошел в своего рода искривленную страну чудес («Я опаздываю, я опаздываю, на очень важную встречу!» Но какую встречу? По какому случаю?), обнаруживая тревожащие проклятья, демонов и ожившие квартиры. Нельзя сказать, что он совсем незнаком с перевернутой с ног на голову природой проклятий или с ведьмовством в целом. Есть слухи, всегда есть слухи, но столкнуться лицом к лицу с разумным зданием — это уже нечто совершенно новое. Но Джон может лишь принять за данность здешнюю жизнь, как и все остальное в Мертвом Лондоне. Это больше не «настоящий» мир, если «настоящий» мир вообще существует, раз уж на то пошло. Потом он задается вопросом: если он в этой извращенной метафоре Алиса, то кто же тогда Красная Королева? («Мы красим розы в красный цвет…» — навязчивая песенка фальцетом звучит в ушах Джона, доводя его до ручки.) — Ну, — Джон сглатывает и нерешительно кладет руку на стол, — это… это очень мило. Гм, благодарю, за завтрак… но я не… совсем… голоден сейчас.~~~
Квартира попросту снова стонет, Джон чувствует, как плитки кухонного пола настойчиво смещаются, а тарелка подталкивается ближе к нему. — Послушай, — говорит Джон. — Знаю, ты хочешь… накормить меня… позаботиться обо мне, и я очень благодарен, но больше беспокоюсь о Шерлоке… и сестре. Мне нужно найти их, так что не могла бы ты сказать миссис Хадсон, чтобы она вернула мне пистолет? Джон не уверен, таков ли дар домовладелицы — общаться с домами и квартирами. Но он предполагает, что в этом может быть все дело, учитывая умиротворенные кивки и хмурость на лице миссис Хадсон, когда живое здание издает свои гортанные жалобы. Все вокруг спокойно, настолько спокойно, что Джон боится: квартира отклонила его просьбу, и, быть может, он заключен здесь этим ужасающим гостеприимством до конца своей жизни, но потом поднос подается назад и Джон слышит, как где-то внизу мягко гудит отопление. Миссис Хадсон задумчиво хмыкает и кладет браунинг Джона ему на колено. В ответ на скептическую гримасу она лучезарно улыбается и шутливо подталкивает его локтем. — 221Б по Бейкер-стрит очень любит вас, молодой человек. Я так рада, что она нашла еще одного человека, кроме Шерлока, себе по нраву. Большинство людей в конечном итоге либо выметаются трубочистом, либо тонут в ванной. Джон понятия не имеет, что на это ответить, и, к счастью, ему не приходится ничего комментировать, потому что внезапно дверь в гостиную распахивается. Квартира начинает гудеть, низко свистеть, словно флейта. Миссис Хадсон вместе с Джоном отходят в угол, и в следующую секунду в комнату врывается Шерлок, его одежда, от которой мало что осталось, лоскутами прикрывает кожу, в то время как пальто чудесным образом не повреждено. А еще он с головы до ног залит темной багровой жидкостью. Счастливое посвистывание квартиры тут же задыхается, и окна начинают открываться и закрываться с жесткими хлопками. Джон оказывается рядом с Шерлоком еще до того, как успевает подумать об этом, но Шерлок вовсе не смотрит на него, не заговаривает с ним. Гений, кажется, разглагольствует о такси, где отказываются брать его деньги, и нестерпимом метро с этими потными и скучными пассажирами. Шерлок ходит кругами по гостиной, скидывая на пол несколько завалявшихся одеял и грубую одежду, которая, должно быть, используется в качестве тряпки для мытья. — …и Лестрейд, болван, все еще не пришел ко мне по поводу дела. Клянусь, миссис Хадсон, эти вредители в Скотланд-Ярде испортят все улики к тому времени, как меня попросят взглянуть на тела. Господи, чем убийцы в этом городе занимаются весь день? Перекусывают? Это так скучно, — разглагольствует Шерлок, не задерживаясь на одном месте. — Вот только вчера разве меня не попросили найти, подумать только, какого-то домашнего кролика, это что, шутка? Я не провожу мелкие детские расследования, не для… — Да, дорогой, конечно, — миссис Хадсон рассеянно кивает на протяжении всей речи. Она убирает со стола и бросает на Джона суровый взгляд за то, что не притронулся к еде. А Джон слишком обеспокоен из-за крови. — Мистер Холмс… — пытается он сказать. Но Шерлок проскальзывает мимо него, стаскивая пальто и кидая его на стол, загроможденный банками с консервированными глазными яблоками (Джон задумывается, как пропустил эту коллекцию отделенных частей тела, прежде чем вернуться к более насущной проблеме). — Мистер Холмс, — предпринимает он новую попытку. — …проинформировал Майка насчет моих поисков соседа по квартире. Если повезет, я должен буду переехать в 221Б в течение недели, миссис Хадсон, а теперь… — Шерлок останавливается и замечает стену, покрытую разнообразными бумагами и огромной надписью «ты проклят». Он застывает на секунду, наполовину подняв руку, чтобы коснуться чернеющих букв. — Миссис Хадсон, что это? — резко требует он ответа. Домовладелица лишь пожимает плечами. — Именно то, чем кажется, Шерлок. Ты сам написал это несколько лет назад, когда все началось. — Не глупите, — огрызается Шерлок, — я бы не… но тогда… Он замолкает, изучая все доступные документы. Джон, все еще стоящий возле безумца, не понимает, что происходит. Он снова пытается привлечь внимание Шерлока, заговорить, когда тот разворачивается к нему, и из-за черной повязки кажется, словно все его напряжение сконцентрировано только на Джоне. (И вероятно — Джон вздрагивает — так и есть.) (Квартира не издала ни звука с тех самых пор, как вошел Шерлок. Воздух спертый.) — Ты, — зловеще цедит Шерлок, отчего Джона так и тянет схватиться за пистолет, — кто ты такой, и что делаешь в моей квартире? У Джона отпадает челюсть. — Но я… мы встретились вчера! — Тогда клиент? Нет, конечно же, нет… никто из клиентов не допускается внутрь 221Б из-за проклятия… только если не… но это невозможно… Кто ты на самом деле? — Я же сказал, мы встретились вчера… Шерлок усмехается, наступая, пока Джон не упирается спиной в стену, и тот может лишь смотреть вверх в пугающую (завораживающую) черноту повязки. — О, я уверен, это интересная история, способ заманить меня в ловушку, Мориарти. Очень умно с твоей стороны, но если эта игра продолжается так долго, как мне думается, если это игра, о которой я думаю, тогда я точно найду способ завершить ее, даже без недостающих деталей! — искривленная улыбка пересекает лицо Шерлока, и Джон думает, что в ней, должно быть, сквозит безумие. Гений наклоняется, оставляя между их носами всего несколько дюймов. — Я выиграю. Медленно дыша, Джон едва ли может говорить, а тем более думать. Когда к нему возвращается способность мыслить, он понимает, что расстроен и (нелогично) уязвлен. Он выпрямляется и хмуро смотрит на Шерлока. — Ты — закинул меня сюда и приказал домовладелице вырубить меня! Кстати, спасибо тебе огромное: нет ничего приятнее, чем быть избитым, запертым в темноте, в то время как твоего нового друга раздирают на куски демоны во мгле! А теперь ты утверждаешь, что совершенно меня не помнишь! Я доктор Джон Уотсон, тебе для записи, мистер Холмс, и, определенно, не являюсь этим парнем Мориарти, с которым ты меня путаешь! Уголки рта Шерлока изгибаются. Если бы только Джон мог видеть его глаза. Он думает, что они (зеленые? голубые? серые?) пылают. — Доктор? Ты хороший актер, прямо как и говорится в моих записях, но ты же не можешь ожидать, что я поверю тебе… — …это безумие, — перебивает его Джон. — Ты не мог забыть меня… это не… Разве нет? Джон замолкает на полуфразе, вспоминая, что Шерлок сказал ему, прежде чем втолкнуть в 221Б. (…не обижайся, если я не вспомню тебя утром…) Шерлок поднимает руку, возможно, чтобы приподнять подбородок Джона или обездвижить его, прижав к стене. В любом случае, рефлексы Джона действуют за него: он перехватывает запястье Шерлока, не позволяя прикоснуться (ох, как он кричал в операционной, кричал, если кто-нибудь пытался приблизиться к нему, пока ему не вкололи успокоительное), и собирается скрутить Шерлока, попытайся тот атаковать. Его пальцы соприкасаются с бледной кожей Шерлока, и он уже готов при необходимости ударить, когда Шерлок застывает, кривая усмешка тает в растерянности. — …Джон…? Он чувствует, как плечи расслабляются от знакомых интонаций («Это Шерлок, — поет что-то внутри, — это Шерлок, это снова его Шерлок…» — нет, не думать). Хватка подсознательно ослабляется, практически соскальзывает, но Шерлок поднимает другую руку, чтобы удержать, вцепившись настолько крепко, что Джон не чувствует кончиков пальцев. — …Джон… — снова шепчет Шерлок, уже с уверенностью. У Джона сжимается горло. Хотя уже не совсем понимает, что происходит в данный момент (да и поймет ли когда-нибудь), он просто издает сдавленный смешок. Шерлок заливается лихорадочным смехом вместе с ним, пока обоих не подводят колени. И вот они уже на полу, а Джон ни разу за всю свою жизнь так не хохотал.~~~
В его кармане лежит незабытая смятая бумажка, которую Шерлок дал ему, втолкнув в 221Б. Бумажка, которую Шерлок говорил показать ему. Там сказано: «Помни этого человека, Джона Уотсона. Он имеет огромное значение. — Ш.X.». Она больше не нужна.~~~
— У тебя есть вопросы, — вот, что говорит Шерлок, как только они устраиваются в гостиной. Из-за покрывающей глаза черной ткани трудно определить, смотрит ли Шерлок на него. Джон думает, что смотрит. Но ощущение наблюдения вполне может быть связано с разумной квартирой, ни разу не пикнувшей, с тех пор как Джон с Шерлоком снова «познакомились». Это невероятно — то, как они сидят в подобии нормальности (насколько, так или иначе, вообще возможна нормальность во мгле). И тем не менее, по ощущениям это так же естественно, как дышать, даже уютно. Миссис Хадсон оставила их на несколько минут, но потом вернулась с двумя подносами яичницы и тостов. На этот раз она одарила обоих «ее мальчиков» тяжелым взглядом, вынудив Джона поковырять свою порцию. Он не чувствует голода, не может вспомнить, ел ли хоть что-то вчера. Но собственный дар призывает его есть и заботиться о себе, поэтому он через силу глотает еду. Шерлок, похоже, мгновенно приканчивает всю порцию: когда Джон в следующий раз поднимает взгляд, то видит на тарелке лишь крошки. Забирая посуду, миссис Хадсон выглядит довольной и радостно хлопает Шерлока по плечу, хмуро посмотрев на Джона из-за едва тронутой яичницы. — Вам стоит больше есть, дорогой, — говорит она Джону. — Видит Бог, я долго приучала Шерлока кушать, до проклятия и даже после. Могу сказать, вы уже оказываете хорошее влияние. Но вам правда стоит поесть. — Да, — Джон пытается побороть румянец, вызванный материнской заботой миссис Хадсон, — стоит. — Что ж, тогда, миссис Хадсон, вам в равной степени стоит присесть. — Шерлок жестом показывает на диван. — Есть кое-что, о чем я рассказать не смогу. — Конечно же, — лучезарно улыбается она, располагаясь на подушках и старых газетах. Джон ерзает, пытаясь устроиться на своем месте. Он чувствует, как кресло под ним подвигается поудобнее, и шепчет тихое «спасибо» в адрес 221Б, прежде чем спросить: — Так что случилось? Почему ты не помнил меня и почему теперь узнал? Если уж на то пошло, почему, за исключением Джона, Шерлок, миссис Хадсон и Молли — единственные человеческие существа, способные свободно передвигаться во мгле? Шерлок открывает рот, но не издает ни звука. Он хмурится и скрещивает руки. — Я не могу сказать. — …Проклятие? Или правила? — Джон отрывочно припоминает, о чем Шерлок пытался рассказать ему до наступления часа ведьм. — И то, и другое. — Оба поворачиваются к миссис Хадсон, аккуратно сложившей руки на коленях. Ее спина чуть сгорбилась под невидимым грузом, а морщины проступили сильнее, чем прежде. Джону хочется подойти к ней и обнять, удержать ее улыбку и беззаботность, но он остается на месте, потому что сейчас не время. Все еще нужно найти Гарри и прояснить представление об искаженном городе. — Вы имеете в виду, что вы все прокляты? — спрашивает Джон. — Очевидно, — ворчит Шерлок, и Джон лишь одаривает его раздраженным взглядом, получая в ответ обычную ухмылку. — Да, — говорит миссис Хадсон. — Все это — Мертвый Лондон, люди, избранные, зверь и Шерлок — результат могущественного проклятия ведьмы. — Ведьмы? — шепчет Джон. Он никогда не встречал ни одной. Но истории он помнит ясно. Человеческие существа без сердца, погрязшие в искусстве призывания демонов. — Кто она? Или он? — Джон хмурится, недавняя стычка с Шерлоком еще свежа в его памяти. — …Мориарти? Ему не отвечают, да это и не обязательно. Шерлок вновь сильно кривит губы, сжимает так плотно, что Джону представляется, как эта гримаса могла бы застыть на его лице навсегда. Глаза миссис Хадсон словно стекленеют, будто ее уже нет рядом, будто ее душа бродит как можно дальше от мглы. — Насколько мне известно, — в итоге отвечает Шерлок, а миссис Хадсон кивает. — Расскажите мне о нем… или о ней, — требует Джон. Если Мориарти несет ответственность за мглу, заманивает людей в ловушку… или оставляет на растерзание демонам, то ему нужно знать. — Правила. — Шерлок снова хмурится. Миссис Хадсон качает головой, когда Джон оборачивается к ней. — Сожалею. Я также не могу сказать. Правила гласят, что я не могу таким способом помогать посторонним. Ни один избранный не может рассказать вам о Мориарти подробно. Мы можем только поведать самые крохи и мелочи об игре, о проклятии. — Избранные? — Нас трое, — говорит миссис Хадсон, — а еще есть Шерлок. — Прежде чем Джон успевает спросить, в чем отличие Шерлока, миссис Хадсон сначала поясняет роль избранных: — Я не знаю точно, почему нас выбрали, но мы — единственные люди, способные дать вам подсказки и предупредить о том, что грядет. Как только посторонний входит во мглу, он становится игроком в игре. — …Игре, — сухо повторяет Джон. Он украдкой смотрит на Шерлока, но тот спокоен, повязка скрывает все. — То есть Молли… она сказала, что является предупреждением. — Да, кажется, это ее роль. Она будет отговаривать и называть недостатки любых шагов, которые вы могли бы предпринять, — говорит миссис Хадсон. — Я — хранитель домашней базы, так сказать. 221Б — единственное место в Мертвом Лондоне, свободное от мглы и влияния Мориарти. Демоны не могут попасть сюда. Джон морщит лоб: — Тогда почему другие посторонние не приходят сюда? Домовладелица улыбается: — Потому что они должны быть приглашены сыграть. Джон молчит, по его венам бежит что-то, не поддающееся идентификации, и он не осознает, насколько крепко вцепился в подлокотник кресла, пока тот не подталкивает его, словно успокаивая. Джон ослабляет хватку, мысленно извиняясь перед квартирой. — Итак, значит, меня пригласили, — ровно говорит он. — Но кто? И почему? И сыграть во что именно? Миссис Хадсон качает головой: — Я не могу ответить. Могу лишь подтвердить то, что вы обнаружите в дальнейшем, и пояснить эту информацию. В этом моя роль. Предполагается, что вы выиграете игру самостоятельно, дорогой. Сожалею. Джон чувствует, как после этих слов по спине пробегает дрожь. 221Б, кажется, скрипит в унисон с его ужасом. — … Игру… — медленно произносит он, вспоминая новостные выпуски, где показывали окровавленные ступни и оторванные головы, иногда остававшиеся после мглы, вспоминая интервью с обезумевшими родственниками, оплакивающими своих пропавших (и наверняка мертвых) любимых, вспоминая Гарри. — Играть со всеми этими жизнями… это проклятие… Неужели для него это все — игра? Да каким же больным надо быть? — Все — игра, Джон, — внезапно произносит Шерлок. Голос холоден, как в тот момент, когда Шерлок, окровавленный, вошел в дом этим утром. — Жизнь — это видимость и серия повторяющихся однообразных действий, бесполезной деятельности транспорта. Люди пробираются через свои ограниченные годы, совершая одни и те же предсказуемые ошибки, застряв в однообразной рутине и ненадежности. Это единственное, что делает жизнь интересной. Джону кажется, будто из его тела вымыло все тепло. — …Что? — Джон встает, не веря своим ушам. — Убивать людей, подвергать их таким пыткам… это интересно? Это смешно? — Нет, — огрызается Шерлок, и, боже, хотел бы Джон увидеть глаза этого человека, чтобы узнать, что он чувствует. — Игры, Джон. Игры, головоломки — вот что делает жизнь интересной. Мориарти посылает сообщение. Он забавляется с нами, показывает, насколько он умен. — А мне плевать! — выкрикивает Джон, прежде чем успевает это понять. — Все это — моя жизнь, жизнь моей сестры, — «и твоя», — мысленно добавляет он, — не фигурки, которыми можно пренебречь, выбросить прочь с шахматной доски ради развлечения какой-то ведьмы. Я не буду играть. Как только найду Гарри, мы сами сбежим из мглы. Вытащив пистолет, он направляется к двери. Раздается треск: Шерлок опрокинул столик, на котором мостилось множество пробирок с зеленой и красной жидкостями, стеклянные контейнеры с консервированными кончиками пальцев. — Нет. Джон, куда ты? Стой, не уходи! Но Джон продолжает идти, рука уже на дверной ручке. Дверь не поддается, и Джон сурово смотрит на потолок. — Выпусти меня, — говорит он квартире. — Я не буду здесь заключенным. Шерлок, схватив Джона за плечо — травмированное, — с удивительной силой прижимает его к двери. Джон уже готов ударить Шерлока или сбить с ног, когда тот шипит: — Разве ты не понимаешь? Ты должен сыграть в игру, Джон… — С чего бы? Почему я должен придерживаться его правил, когда мы могли бы разрушить проклятье другим путем…? — Нет другого пути! Повисает тишина, лишь тяжелое дыхание и Джон, уставившийся на черную ткань. — …Дело в тебе, да? Ты почему-то в центре этого проклятья, и он, Мориарти, вовлек в него весь город. Вот почему ты день за днем забываешь произошедшее и все же способен свободно передвигаться. Вот почему ты делаешь заметки на стенах… чтобы помнить как можно больше деталей, чтобы сломать проклятье… — Джон умолкает. Шерлок резко вдыхает, всем телом нависая над Джоном, чтобы предотвратить любую попытку к бегству. Его губы складываются в самоуничижительную усмешку, совершенно ему не подходящую. — …Я не могу сказать… «Правила», — вспоминает Джон, и от этого все внутри заходится болью. От этой беспомощности. — Шерлок, — он поднимает утомленную руку к лицу безумца, неуверенно и нерешительно кладет ладонь ему на щеку. Это должно бы казаться неловким, странным, но Джон лишь чувствует, как все в груди сжимается под напором всепоглощающего чувства. — Шерлок, — повторяет Джон, сам не зная зачем. Он думает, что Шерлок смотрит на него, но из-за черной повязки не может быть в этом уверен. — Я помогу тебе, клянусь, помогу. — Оставить тут его, этого блестящего человека… немыслимо, и Джон не может трезво подумать о том, почему это причиняет такую сильную боль. — Но моя сестра… пожалуйста, сперва ты должен помочь мне найти сестру. Джон наблюдает, как Шерлок медленно сглатывает, как его адамово яблоко неровно подскакивает и опускается. А потом тихое «Хорошо, помогу» сбегает с губ Шерлока.~~~
Хранительница квартиры тянет Джона в сторону, когда тот, прихрамывая, спускается на первый этаж. Шерлок все еще в гостиной наверху — роется в поисках собственных зашифрованных заметок и чисел. (Когда Джон спрашивает, можно ли ему просмотреть их и, возможно, выудить немного информации о проклятии, руки Шерлока застывают, а сам гений вынужденно выдавливает, что ему не позволено давать Джону какие-либо подсказки, устно или письменно. Джон больше не спрашивает.) — В чем дело, миссис Хадсон? В ее руках какой-то пакет, который она потом осторожно протягивает Джону, и морщинки вокруг ее глаз выделяются сильнее. — Это для вас, дорогой, вдруг понадобится. Джон заглядывает в пакет и с удивлением обнаруживает там десяток патронов для его пистолета, все в идеальном состоянии. — Где вы это достали? Миссис Хадсон касается губ пальцем. — 221Б делает все, что в ее силах, чтобы обеспечить все возможные потребности своих любимцев. Вы ей нравитесь… и, позвольте сказать, дорогой, ей впервые приглянулся кто-то еще кроме бедняжки Шерлока. Джон не знает, что сказать. В итоге он благодарит квартиру и миссис Хадсон, понимая, что этого недостаточно, чтобы выразить всю степень его признательности. Но миссис Хадсон, кажется, понимает. Она обнимает Джона и шепчет: — Будьте осторожны с тем, кому доверять, Джон. Я не знаю точно, кто третий избранный, но вам стоит опасаться любых посторонних и их замыслов. И берегите себя, ради Шерлока. Он чувствует, как в горле пузырится смех, запутавшийся в мыслях: — Ради Шерлока? Она отступает и шутливо касается его носа. — Его сердце при нем, когда вы с ним, Джон Уотсон. Он вспоминает, кем был раньше. И прежде чем Джон успевает попросить объяснений, Шерлок ураганом слетает с лестницы и, подойдя к Джону, собственнически кладет руку ему на спину. — Идем, Джон, мгла ждет, — провозглашает Шерлок. Джон бросает последний взгляд на хранительницу 221Б, и миссис Хадсон целует в щеку «обоих своих мальчиков». Когда Шерлок тащит Джона наружу, она с симпатией гладит его по голове и бормочет: — Я буду здесь во время часа ведьм, дорогой. Квартира стонет, дверь отворяется с упрямым скрипом. «Возвращайся, — говорит она. — Возвращайся».~~~
Шерлок толкает его через что-то похожее на закоулок, там так же темно, как в неизведанной глубине кошмаров Джона. Еще там холоднее. Куртки уже не достаточно, чтобы сохранять тепло. Джон чувствует, как начинает неметь лицо. Он собирается уже потереть руки друг о друга в попытке согреть их, когда Шерлок молча протягивает ему пару теплых перчаток. Джон принимает их, странно тронутый, и говорит: — Спасибо. Шерлок лишь отворачивается и берет Джона за запястье. Мгла сдвигается вокруг них, словно плетеный занавес, опасно проводя по коже. «С возвращением, — слышит Джон. — С возвращением, не желаешь поиграть?» — Держись возле меня, — быстро говорит Шерлок, хотя Джон полагает, что озвучивать этот приказ нет необходимости. Пальцы Шерлока так тесно обхватывают его, что Джон задается вопросом, сможет ли пошевелить рукой поутру, если от такого давления кости станут болезненно хрупкими. Он позволяет вести себя: направо и налево, налево и направо. Его вопросы относительно местоназначения остаются без ответа. Это должно бы раздражать — такое игнорирование. Но не раздражает. Шерлок идет прогулочным шагом и указывает на различные достопримечательности. Сначала у Джона не получается их увидеть, но по мере того, как пояснения Шерлока становятся более наполненными деталями, он начинает различать разнообразные формы и представлять их в своем воображении. Тем не менее, речь его гида беспорядочна: то затихает, то слышится вновь. Иногда Шерлок несколько минут говорит непрерывно. А потом становится молчалив, настолько молчалив, что кажется, будто проходят часы. Шерлок движется через тени, словно является их частью. Каждый шаг делается уверенно. Шерлок тащит Джона через самые темные пути, не вздрагивая от перспективы вероятной встречи с канавами или демонами. Будто у него карта Лондона прямо в голове. Они прошли уже больше десяти кварталов от 221Б, и Джон точно запомнил количество изгибов и поворотов, нужных для возвращения. — Куда мы идем? — снова спрашивает Джон, лишь бы услышать что-то еще, кроме напева мглы, подзывающей подойти ближе, глубже в город. Его спутник не отвечает. И Джон замирает, ожидая от Шерлока того же. — Ладно, — отвечает Джон на молчание. — Как так выходит, что ты знаешь, куда мы идем? Без обид, но твоя повязка… — У меня есть глаза повсюду, Джон. — Он практически слышит язвительную улыбку на лице Шерлока. Джон задается вопросом, что безумец имел в виду под этими словами, но понимает: повязка и способность видеть, не используя физическое зрение, должно быть, являются частью дара Шерлока. Он решает не выпытывать. Эту загадку ему хочется решить самостоятельно. Кроме того, он не думает, что справится с еще одним ответом в стиле «Я не могу сказать».~~~
Люди. Они передвигаются по улицам — по двое, по трое, группами или в одиночку — и болтают на одни и те же незначительные темы. Джон с Шерлоком проскальзывают мимо них, Шерлок — не говоря ни слова, а Джон — громко извиняясь, лишь бы дать этим людям понять, что он знает. Знает, что они в ловушке заклинания. Забавно, что вчера Джон не мог набраться сил, чтобы сказать им хоть что-нибудь, мог только смотреть им в глаза и перебирать бесформенные слова, которые вертелись на языке. Однако с Шерлоком фразы, извинения, искренние чувства сплетаются воедино, словно идеально вытканный шелк, где Шерлок — инструмент, а Джон — мастер-ткач. — Там, видишь? Джон оказывается совершенно не подготовлен к горячему дыханию возле собственного уха, как и к собственнически подталкивающей его в спину руке. Они с Шерлоком, тесно прижатые друг к другу, застыли на оживленной улице, и Джон чувствует беспокойство, оттого что не заметил этого раньше. — Господи, Шерлок, — бормочет он, но и не пытается отодвинуться, — не подкрадывайся так, я мог бы поранить тебя! Фырканье. — Нет, не мог бы, — и прежде чем Джон успевает оспорить это заявление, Шерлок продолжает: — Ты видишь это? — Вижу что? — Наблюдай, Джон, — от этого шепота по телу Джона пробегает дрожь, и Шерлок подталкивает его: — та женщина. Поначалу Джон не замечает ничего странного: все те же группки горожан, идущих по своим делам. Он видит мать с детьми, болтающих с кем-то невидимым (возможно, отцом, выкинутым за пределы Старого Лондона из-за того, что оказался слишком скучным для пришедшей мглы) и наркомана, спорящего с парочкой подростков. Все заняты своими делами: приветствуют друг друга и проживают один и тот же день, словно часовой механизм. Но стоит ему прищуриться, чтобы различить детали в темноте, и Джон замечает. Две женщины среди прохожих, прокладывающие себе дорогу по тротуару. Они держат голову глубоко опущенной, (судя по всему) избегая встречаться взглядом с кем угодно, кроме друг друга. Джон видит, что они склонились друг к другу, словно просто болтают на пониженных тонах — действие, попытка нормальности. Но небольшие промахи, когда они практически врезаются в других горожан (и почти полное отсутствие внимания на это со стороны последних) подтверждают, что на самом деле они не в ловушке. — Посторонние… — шепчет Джон. — Но как ты узнал, что они будут здесь?.. — Я не знал, просто надеялся, что мы натолкнемся на них в оживленных районах города. Людям комфортно пребывать среди других людей в силу бессмысленных социальных позывов. А еще так безопаснее — можно избежать чрезмерного внимания Мориарти, полагаю, если получится смешаться… однако эти две кретинки даже не пытаются приложить усилия, — фыркает Шерлок. Он ведет Джона вперед, придерживая за плечи, словно прикрываясь им, вот только не совсем. Шерлок держит Джона по левую сторону, ближе к зданиям, словно отгораживая его от мечущихся и умоляющих глаз прохожих. — Прошу прощения, — произносит Шерлок, когда они оказываются точно позади двух посторонних. Женщины продолжают идти. В их поведении не происходит ни малейшего изменения, как и в темпе шагов. Тогда Джон задается вопросом, насколько давно они здесь, так же захвачены в ловушку с людьми, с которыми даже не могут поговорить (и бродящими по ночам демонами), что настолько привыкли игнорировать звуки других человеческих существ. Лицо Шерлока искажает хмурость, и прежде чем Джон успевает остановить его, Шерлок протягивает свободную руку и тянет женщину, что повыше, от ее подруги. — Прошу прощения, — рычит он. — Шерлок. — Джон пытается оттянуть его назад. Но женщина (высокая, с кожей оттенка корицы, карими глазами и кудрявыми волосами) бросает один взгляд на Шерлока и, взвизгнув: — Отвали от меня, урод! — тут же ретируется. У ее спутницы (брюнетка, и близко не настолько обеспокоена, но с настороженными из-за опасности рефлексами и бледной кожей) округляются глаза, и обе устремляются в какой-то переулок. — За ними! — кричит Шерлок. И вот его уже нет, он несется по улице: черное пятно на сером фоне. — Эй, погоди! — кричит Джон, мешкая из-за группки скейтеров, направляющихся в парк. Джон пытается преодолеть эту преграду, не сбив никого из подростков с ног, и чуть не спотыкается из-за хромоты. Он высматривает исчезающие силуэты посторонних и Шерлока Холмса, думая о преследующих его кошмарах и проклятых ограничениях. Джон падает, резкая боль от неизбежного удара слишком реально пронзает кости и колени. Во мгле он не может найти свою трость. Люди проходят мимо, если они и замечают его, то слишком заняты мольбами о помощи, запертые в собственных телах. Он снова в пустыне, наблюдает, как накатывают облака мглы, пожирая мужчин и женщин, зовущих его присоединиться к ним и… — Джон! Он поднимает взгляд и видит Шерлока («он вернулся, он вернулся, он вернулся») в нескольких футах от себя — лицо наполовину скрыто черной тканью, рука протянута. — Давай же. Джон ничего не говорит (нет сомнений, нет боли, нет ничего, кроме приказа). Лишь фокусируется на удивительном человеке перед собой, встает, тянется к этим длинным пальцами и потом… Следует за ним.~~~
Они мчатся сквозь тени, в ушах стучит кровь, полностью заглушая напевы мглы. Они усмехаются, словно… словно безумцы, перебрасываясь дерзкими комментариями, когда теряют из вида свои цели, но все это неважно, потому что внезапно появляется ощущение, словно вся серость ускользает, Джон впервые видит цвет, взглянув на ткань, закрывающую глаза Шерлока, и представляет себе оттенок, который может оказаться за ней. Он хочет нарисовать этот цвет, воспеть в стихах, бежать, пока ноги не подведут, и никогда не останавливаться, пока Шерлок не скажет ему, пока Шерлок не прекратит существовать (но тогда Джон прекратит, и когда он начал…) — Добро пожаловать в Лондон, — выдыхает Шерлок, когда они, влетев в очередной квартал, видят, как две женщины скрываются в темном проеме дверей. Джон неосознанно тянется к своей трости, но в итоге сдвигает руку так, чтобы она не болталась в железной хватке Шерлока, чтобы их пальцы переплелись. — Лучшая экскурсия в моей жизни.~~~
— Узнаешь это место? В пустоте их голоса отдаются эхом тяжелого дыхания. Джону приходится прищуриться, чтобы различить расплывчатые очертания входа в лондонскую подземку. Он не видел ни одного не заколоченного досками и гвоздями с тех самых пор, как был маленьким мальчиком, когда родители взяли его и Гарри в Париж на неделю (это было до того, как образовалась Парижская Мертвая Зона, ему тогда было тринадцать). Входы метрополитена в Новом Лондоне перекрыты. Подземка и канализация — два пути, соединяющие Старый Лондон с Новым. От миссис Тернер Джон слышал о нескольких инцидентах и несчастных случаях с полицейскими, которые пытались закрыть спуски в метро, а в итоге были сожраны прятавшимися там демонами. Правительство принимает жесткие меры, обеспечивая уверенность в том, что линии подземки останутся закрыты. Довольно странно вот так всматриваться во входной проем, обещающий лишь еще большую темноту. Даже мгла кажется спокойной, прислушивающейся к глухому свисту пустоты глубоко внутри. — Нет, конечно же, нет, — снова бормочет себе под нос Шерлок, дергая Джона вперед и жестикулируя. — Майкрофту пришлось заблокировать их, а ты никогда в жизни не бывал в Лондоне. — Как ты…? — Твоя полная покорность, позволение мне вести тебя по улицам, то, как ты разеваешь рот на каждое встречное здание — любое, вероятно, имеющее историческое и/или экскурсионное значение, — стоит лишь нам подойти достаточно близко, чтобы ты его увидел. Очевидно. — Фантастика, — Джон трясет головой, задаваясь вопросом, почему не подумал об этом раньше. Он размышляет, что это, должно быть, обескураживает — так много видеть и задаваться вопросом, почему обычные люди не могут просто подумать. После доходчивых объяснений из уст Шерлока, Джону кажется, словно у него открылись глаза, и это просто восхитительно. Заминка. Они на середине ведущей вниз лестницы. — Ты же понимаешь… что сказал это вслух? — О, — Джон не уверен, что ответить. — Ну, я просто честен. Я мог бы прекратить, если хочешь… — предлагает он, но потом думает о Шерлоке, годами бродящем во мгле, разговаривающем с неизменно молчаливым туманом, — …но не стану. Слышится какое-то движение, но вокруг слишком темно, чтобы он смог увидеть. Что-то горячее (дыхание, наверное) опаляет его щеки, прежде чем Джон снова чувствует лишь тянущий холод, и Шерлок живо говорит: — Именно здесь, судя по записям, мне случалось наблюдать других посторонних. Но я не думал, что именно здесь, из всех возможных мест, они могут прятаться… Что должно происходить в их крошечных мозгах? Джон хмурится. — Вне часа ведьм демоны обитают именно здесь, так ведь? По крайней мере, в Новом Лондоне так. Пришлось заблокировать станции, чтобы не выпустить демонов наружу. И это не то место, где я искал бы безопасности. Это самоубийство, с тем же успехом можно залезть в яму с голодными волками. Что могло побудить хоть одного постороннего жить там, где кишат демоны? — …Джон… — Шерлок останавливается, его голос звучит отрешенно. — Это может быть опасно… — Ну что ж, — кивает Джон, вытаскивая пистолет и спускаясь еще на ступеньку, — тем больше причин идти дальше. Он не видит выражения лица Шерлока: они оба скрыты оттенками серого и черного, пеленой пара и шепота. Но он чувствует собственную усмешку, слышит гул в ушах и, по мере продвижения вглубь тоннелей, думает, что Шерлок, должно быть, чувствует ту же эйфорию. Они спускаются.~~~
Непрерывный звук падающих капель — звук того рода, что всегда доводит Джона до ручки. Из-за этого ему приходится трижды проверять окружение, задерживать дыхание так долго, что он практически забывает, как дышать. Непонятно как, но тут даже темнее, чем наверху, чернота лишь слегка оттеняется серым. Темнота здесь практически настолько же угнетающая, как перед часом ведьм, и только уплотняется по мере того, как они спускаются по ступеням. Джон не может сказать, совсем ли пустынно это место. Но он различает слабые огоньки там, где должны были проходить линии метро до формирования мертвой зоны. Слишком темно, чтобы увидеть что-то еще, но у него есть Шерлок, направляющий его своей рукой. Шерлок движется словно хищник — движения плавные, но все же есть в нем что-то кричащее об опасности. Именно это в первую очередь заставляет Джона очертя голову следовать за ним, и он думает, что, должно быть, родился совершенным безумцем и просто не знал этого до сих пор. Неровные, но скорые шаги практически ревут эхом в туннеле. Это они — посторонние. — Погодите! — зовет Джон. — Мы просто хотим задать вам пару вопросов! Вернитесь! Шерлок шипит и другой рукой зажимает Джону рот. — Заткнись, ты что, хочешь, чтобы демоны нас услышали? — Ммммф! — «Они спят», — вот что он пытается сказать. — Не во мгле. Во мгле — никогда. Джон застывает. Хотелось бы ему увидеть лицо спутника, разглядеть выражение (но изменило бы это хоть что-то?). — Шерлок… Раздается треск, визг и движутся несколько огромных силуэтов, форму которых Джон помнит даже слишком четко с самого первого вхождения во мглу. — Демоны. — Джон инстинктивно загораживает собой друга, браунинг направлен прямо в черноту. — Беги, Шерлок! Я прикрою тебя, все в порядке… — Нет. — Руки на его лице, плечах, спине, отталкивают его обратно к выходу. — Нет, они не за тобой, а за мной… Боже, я потерял счет времени, уже почти час ведьм… — Что? Но… — сколько же времени прошло с утра и до этого момента? Как много часов впустую потрачено на сон и за последующими пробежками вслепую по Мертвому Лондону под его жутким источником освещения? Неужели секунды бежали так быстро или…? — Здесь все по-другому, Джон. Мориарти может менять любой фактор, как ему заблагорассудится. И он меняет. Он снова ускорил день, черт его возьми, он вмешивается, отсюда мы даже не можем слышать часы, и я ведь еще не решил ежедневную головоломку… Джон спотыкается на ступеньках, его подталкивают в сторону асфальтового покрытия, как только черный плен подземки остается позади… — Шерлок, что…? — Возвращайся на Бейкер-стрит, Джон. Сейчас же. Я не могу остаться, я… Мне нужно… — руки Шерлока прочерчивают в воздухе какой-то сложный ломаный жест. — Должен идти? Это проклятие? Шерлок? Шерлок! Шерлок, вернись, погоди…! Но Шерлока уже нет, он смешался с темнеющей мглой, словно его тут никогда и не было.~~~
«Ты уже понял, как играть, Джон Уотсон?» — шепчет вокруг него мгла. — Отвали, — отвечает он. — Отвали и оставь меня в покое!..~~~
Хромота вернулась, и Джону приходится жаться к зданиям до тех пор, пока не найдется что-нибудь, способное сойти за импровизированную трость. Он горько корит себя за то, что вообще подумал, будто его раны, его ограничения в принципе могут быть исцелены. Сосчитав удары колоколов с часовой башни, Джон понимает, что сейчас только одиннадцать часов, еще не время для часа ведьм… но уже скоро. Он размышляет, что Шерлок имел в виду под «головоломкой». Какой бы она ни была, Шерлок явно разгадал ее вчера, прежде чем позаботился о ранах Джона. (Он задается вопросом, почему раны не болят, за исключением того времени, когда мгла становится совершенно черной.) — Он хочет, чтобы ты ушел, — раздается позади него голос. Джон резко разворачивается, пистолет направлен в голову Молли. Она мрачно улыбается, белый халат выделяется на фоне тумана и полиэтиленового мешка с частями тела, лежащего у ее ног. — … Боже милосердный, Молли, я же мог тебя убить! — выдыхает он. — Что ты здесь делаешь так поздно? Час ведьм… — Кусочкам не позволено умирать, Джон Уотсон, — зловеще говорит она, — только игрокам… и тогда они сами становятся кусочками. — …я… я не понимаю. Молли лишь снова грустно улыбается. — Он хочет, чтобы ты ушел, — повторяет она. Он морщит лоб. — Кто? — спрашивает Джон, и в этот момент его наполняет смятение («Я посланник, предупреждение»). Он уже знает ответ. — Мориарти передает свое восхищение тем, что ты зашел так далеко… — Но я не заходил, я даже не знаю, как пережил первую зону вывода демонов… я не сделал ничего, чтобы участвовать в его больной игре, — еще нет, ведь он пообещал Шерлоку разрушить проклятие, несмотря ни на что, — так почему…? — …но его больше не развлекают твои глупые мелкие выходки, — цитирует Молли в монотонной манере, совсем ей не подходящей. В речи проскальзывают шероховатости, выдающие ее собственные эмоции, но она твердо справляется с задачей. Джону хочется обнять ее. — Ты можешь какое-то время пытаться играть скромную героиню, прежде чем поймешь… Шерлоку нет до тебя дела. Он лишь использует тебя, чтобы сломить проклятие. Но ты неизбежно наскучишь ему, как все остальные люди, и когда это произойдет, у тебя больше не будет его защиты. Демоны Мориарти найдут тебя… и тогда тебя выжгут изнутри. Его наполняет гнев. — Это не правда. Шерлок — хороший человек… — Держись от него подальше, — повторяет Молли, когда мгла вокруг них, кажется, густеет до черноты. — Ты уже потерял то, что пришел здесь найти. Все кончено. Покинь это место. Но прежде чем Джон успевает ответить, темнота, кажется, поглощает Молли. Джон кричит, тянется к ней, но она только качает головой. Потом лишь чернота. И рычание вокруг. Джон чувствует, как сжимается горло, и подвигается так, чтобы прижаться спиной к стене. Он слышит их со всех сторон. Час ведьм.~~~
(«Мориарти может изменить любой фактор, как ему заблагорассудится. И он меняет. Он снова ускорил день», — голос Шерлока эхом отдается в мыслях.) Это ловушка — все это. Молли выступила одновременно и как предупреждение, и как отвлечение от наступающей темноты, а Джон вел себя прямо как наивный дурак, кем он и является (всегда, постоянно, почему он просто не может отключить свое сердце?). Его сейчас разорвут на части, и Джон знает, что пистолет может лишь вывести из строя как можно больше этих существ, прежде чем они восстановятся. Но по крайней мере, он умрет, сражаясь (разве не так он всегда хотел уйти? придать жизни какой-то смысл?). — Прости, Шерлок, — словно тихую молитву произносит Джон. — Я не вернусь на Бейкер-стрит. Он направляет оружие прямо перед собой и начинает палить, как никогда раньше, на каждый звук он стреляет, не заботясь проверить, достигла ли пуля цели. Только глухие звуки падения и болезненные визги подтверждают попадания, и даже тогда Джон не может остановиться. Он продолжает стрелять, благодаря миссис Хадсон и 221Б за боеприпасы. Он едва понимает, что есть, а чего больше нет. Реальны ли монстры? Или они лишь в его голове? Он слышит их всюду, словно они неотделимы от его дыхания, и все же не видит их, едва может двигаться, опасаясь натолкнуться на одного из них и оказаться разорванным на куски. — Будь все проклято! — кричит он, ощущая сомкнувшиеся на руке зубы, прежде чем стреляет во вцепившееся в него нечто и начинает ковылять от стены. Теперь у него нет никакого прикрытия, приходится поглядывать за плечо, высматривая существ, которые могут быть, а могут и не быть позади… Мгла хихикает, совершенно отличным от прежнего голосом поет высокую насмешливую песенку, посмеивается фальцетом и язвительно веселится. «А можешь пристрелить их всех, малыш Джонни? Можешь найти их? Или тебе откусят руки, а оставшееся тело будет вопить, пока они будут пировать твоими внутренностями?» — Заткнись! — кричит Джон, хотя не особо уверен, разговаривает в темноте с олицетворенным ли безумием, голодным дыханием монстров или взбешенным, размытым ревом ПТСР в собственных мыслях. Что-то набрасывается на него, вспарывает швы на боку, и Джон прикусывает язык, чтобы не закричать. Он не доставит Мориарти такого удовольствия. Джон уверен, что ведьмак наблюдает откуда-то из темноты. Он отказывается быть картонной фигуркой в этой игре. Джон вцепляется в существо, кажется себе карликом рядом с огромной тушей монстра и, оказываясь практически погребенным под его весом, выворачивает руку и прицеливается туда, где по его прикидкам должна быть голова чудовища. Раздается громкий выстрел, но существо едва вздрагивает, в пылающей агонии заливая его слюной и пригвождая к земле. — Нет! — Джон пытается высвободиться. За приливом адреналина и страха он едва ощущает, как из бока хлещет кровь. Пистолет выскальзывает из руки, но нужно его удержать… «Вот так ты и закончишь, малыш Джонни — словно беспомощное существо, кем ты и являешься», — туман окружает его. — Нет! — скрежет зубов. Он дал обещание (Гарри, Майк, Молли, миссис Хадсон, Шерлок, Шерлок, Шерлок, все в ловушке). Он не может сдаться сейчас…! А потом раздается вой. Демоны умолкают, напряжение и очень ощутимый ужас пропитывают воздух. Спустя считанные доли секунды существо сбрасывают с Джона. Джон задыхается, хватая воздух ртом. Он слышит звуки раздираемой на куски плоти. Громкие задушенные звуки, вой, скорее скулеж, и панический удаляющийся топот (а могут ли демоны кричать?). Какие-то брызги окропляют тротуар, некоторые попадают на одежду и лицо Джона. Он не различает очертания, но потом… Он видит сияющие серо-голубые, серо-зеленые глаза. Снова. — …Сирадж… — это тот самый волк, Джон уверен. Они смотрят друг на друга, изучая, просто дыша. Глаза приближаются — единственный свет в этой мгле, и… Раздается скрежет сдвигаемого металла (канализационный люк?), что-то хватает Джона за локоть. Сирадж испускает рык, устремляется к Джону, словно чтобы схватить его в качестве следующего блюда или забрать как некий приз и… Джона стягивают вниз чьи-то руки.~~~
Естественно, он не собирается сдаваться без боя. Джон пинается и отвешивает тумаков тем, кто пытается его удержать. Он знает, что наставил несколько роскошных синяков человеку, обхватившему его со спины, и женщине, держащей его за ноги. — Отпустите меня, ублюдки! — кричит Джон. — Успокойся, — раздается голос с ирландским акцентом, не принадлежащий ни одному из тех, кто скручивает его. — Мы друзья, а не враги. Женщина молчит. — Прекрати сопротивляться! Скажи спасибо, что спасли твою задницу, приятель, — саркастически выплевывает мужчина, теперь скинувший его на пол. — Мы могли оставить тебя на съедение зверю и ордам его демонов. Все веселее было бы. Джон замирает, с подозрением посматривая на этих людей… у которых есть… свет? Откуда он исходит? Он пялится на трио, особенно на ирландца (держащего множество сумок), с пальцев которого изливается свет (его дар?). Джон не видел настолько яркого света с тех самых пор, как покинул свою квартиру и миссис Тернер, со времен электричества. Ему больно смотреть. — Да кто вы, черт подери, такие? — Посторонние, как и ты, — наконец заговаривает женщина. Джон, прищурившись от яркого света, видит, что она выглядит точь-в-точь как та брюнетка, за которой они с Шерлоком следили несколькими часами ранее. Он размышляет, куда делась вторая женщина. Та, что с кожей цвета корицы. — Мы живем в канализации и подземке, по случаю спасаем вот таких же, как мы, как ты, от съедения заживо. — Это невозможно, — выдыхает Джон. — Вы не можете выжить тут, внизу; там, где живут они… — В этом очень помогает дар Морана, — женщина указывает на высокого крепкого мужчину, повалившего Джона на землю. Моран одаривает его мрачной усмешкой, и Джона пробирает озноб. — Он делает нас невидимыми для демонов. Очень сексуальный дар, не правда ли, Себби? — ирландец собственнически поглаживает Морана по щеке. Тот спокойно ухмыляется, смотрит на сочащуюся из раны Джона кровь, словно это возбуждает его сильнее любой ласки. Джону это совсем не нравится. Он отводит взгляд, пытаясь не думать о том, что Моран выглядит куда более демоническим, чем любой встретившийся ему пока демон. — Джим, — говорит женщина. — Хватит. Нам нужно осмотреть его раны. — О, хорошо, Антея. — Джим бросает ей одну из сумок. Это аптечка, и Антея с легкостью ее ловит. Опустившись на колени возле Джона, она стоически начинает стирать кровь. Джим говорит что-то насчет продолжения наблюдения, в то время как Моран присаживается, снова уставившись на кровь с голодным видом. Джон смотрит в сторону, все еще пытаясь сообразить, как умудрился вляпаться в это дерьмо, в мир, где правила неизвестны, а сам он провалился в канализационные трубы (в порядке ли Шерлок?). — Ты один из агентов Майкрофта? — спрашивает Антея, начиная зашивать раны (она извинилась за отсутствие обезболивающих, но ему все равно). Джон морщится, сдерживая стоны. — Прости? Кто такой Майкрофт? — Это имя, кажется, звучит знакомо, но вспомнить не получается… Выражение ее лица снова становится нечитаемым. — А. Ты его не знаешь. Почему ты здесь, в Мертвом Лондоне? Еще один бродяга? Ищешь забвения? — Нет, — Джон подвигается. — Ищу свою сестру. Гарри Уотсон, вы ее видели? Антея застывает на месте, впервые за все это время на ее лице проступают неразбавленные эмоции, в то время как Моран, кажется, сейчас взорвется хохотом, его гортанные смешки эхом разносятся по туннелям подобно смеху дьявола перед падением. Джим, развернувшись, печально качает головой. — О боже, — шепчет Джим. — Мне так жаль, приятель… — Что? — требует пояснения Джон, сердце колотится в груди, а мысли кричат «нет, господи, нет!». — В чем дело? — Ты пришел сюда за пустышкой, болван. Твоя сестра, — усмехается Моран, всматриваясь прямо в сломленный взгляд Антеи, — мертва.~~~
Интерлюдия: миссис Хадсон Она помнит все, что произошло с момента прихода мглы, в этом проклятие избранных. Они могут помнить, они могут действовать. Другие тоже помнят, но никогда не смогут действовать. Они застряли в петле, повторяя один и тот же день, вечно. Шерлок — другой. Он — центр всего этого. Он — тот единственный кусочек, который может свободно передвигаться и при этом никогда и ничего не помнит на следующий день. Она это знает, и ей не позволено открыть хоть что-то ему, игрокам, пока они не дойдут до этого своим умом. Это причиняет боль — быть заключенной с одной лишь 221Б в качестве компании. Они обе одиноки, хотят снова поговорить с другим человеком, кем-то, кто не будет день за днем забывать происходящее. Миссис Хадсон не в силах наблюдать, как Шерлок борется с вопросами (Почему снаружи мгла, миссис Хадсон? Со мной никто не разговаривает, миссис Хадсон. Что происходит? Для чего здесь все эти заметки, миссис Хадсон?). Долгое время Шерлок выказывает реакцию только на заметные изменения в собственном дне, или на имя Мориарти. С другой стороны, сейчас ему все безразлично, он продвигается сквозь проклятие и мертвый Лондон, словно все в порядке или, хуже того, восхитительно. Иногда он заговаривает с посторонними, но они никогда не заинтересовывают его на достаточно долгое время, чтобы пригласить их в квартиру. Никогда. Шерлок живет лишь ради ежедневной головоломки, больше ничто его не привлекает, не говорит с ним. Он — пустая оболочка того, кем мог бы быть, хуже, чем был до мглы, хуже, чем когда сидел на кокаине (но теперь ему это совсем не нужно: ни еда, ни наркотики, лишь игра; и миссис Хадсон ненавидит Мориарти за это). После наблюдения одного и того же поведения, месяц за месяцем, год за годом, без единого признака какого-нибудь постороннего или избранного, она боится, что Мориарти победит, в точности как и обещал. Она не знает, как сможет пережить еще один год, она продолжает попытки вырваться из дома, выбежать к мириадам демонов ночи, лишь чтобы освободиться. Но 221Б утешает ее, это единственная константа, за исключением Шерлока. И миссис Хадсон не может их оставить. А потом… однажды Шерлок возвращается. Кричит, отчаяннее, чем когда-либо раньше. — Миссис Хадсон! Возьмите Джона и заприте внутри, вырубите, если понадобится! Мне крайне важно встретиться с ним завтра, он посторонний! В дверь вталкивают невысокого человека — мужчину с добрыми голубыми глазами и лицом, расчерченным тревожными складками. Он выглядит хрупким и жестким одновременно, единение противоположностей, казалось бы невозможное (и все же вот оно). Джон бросается к двери, обеспокоенный (действительно обеспокоенный!) из-за оставшегося в одиночестве Шерлока. И ей, и 221Б он сразу понравился. Утром они наблюдают за взаимодействием Шерлока и доктора. Они никогда не видели своего консультирующего детектива настолько оживленным, настолько сосредоточенным на человеческом существе. Шерлок терпим к нескольким избранным людям, даже иногда расположен, но никогда не бывает настолько… настолько… Настолько живым с кем-то. Это дает миссис Хадсон надежду. Она думает, что Джон может быть тем самым, отпускает их обоих искать сестру доктора (но и она, и Шерлок знают, что в конце концов неизбежно случается со всеми посторонними без защиты). Джон освободит их от мглы. Но во время часа ведьм… Джон не приходит обратно. А утром Шерлок возвращается в одиночестве, говорит все те же слова, не помнит ничего об удивительном докторе, изменившем его. Когда Шерлок спрашивает миссис Хадсон, почему она не отвечает, она лишь встает и запирается в собственной комнате внизу. Это было слишком — надеяться, что Шерлок окажется способен позаботиться о другом человеческом существе. А теперь Джон Уотсон, вероятно, мертв.