Крыши домов дрожат под тяжестью дней,
Небесный пастух пасёт облака,
Город стреляет в ночь дробью огней,
Но ночь сильней, её власть велика.
Тем, кто ложится спать —
Спокойного сна.
Спокойная ночь.
Виктор Цой
На Коновалова никто не обращал внимания. Он кинул в траву свою сумку и стоял, понурившись, на краю плаца, глядя, как подростки, которых Михалыч называл Киндер и Фокс, водят по кругу кобылу Аришу. Ребята о чём-то тихо переговаривались, склонив головы друг ко другу, и время от времени поглаживали лошадь по мерно покачивающейся шее. Коновалов давно не соображал, который час, ему казалось, что он в игре Dragonage кружит по замку в поисках библиотеки и никак не может найти вход. Откуда-то из темноты послышался рокот мотора, и Киндер, откинув со лба рыжую прядь волос, тихо сказал: — Оля приехала. Фокс встрепенулся, оглядел кобылу, смахнул с её спины воображаемый сор и прошептал на ухо что-то ободряющее. Михалыч распрямился, подтянулся, глазам его словно прибавили яркости. Из темноты вырулил старый ржавый «Паджеро» и остановился напротив фонаря у забора. Дверца распахнулась, из машины легко выпрыгнул и решительно зашагал к плацу невысокий человек в короткой куртке, рабочих штанах и спортивных ботинках. — Фокс, Киндер, давайте Аришу к свету, — деловито распорядился прибывший, и все, включая Михалыча и Коновалова, подтянулись в круг, отбрасываемый фонарём. Теперь можно было разглядеть нового знакомца, и Коновалов с удивлением обнаружил, что слова «Оля приехала» относились именно к нему. Коновалов, чуть ли не разинув от удивления рот, рассматривал обветренное лицо с простыми и даже грубыми чертами, слегка вздёрнутый нос, морщинки в уголках рта и глаз и сами эти глаза — несколько широко расставленные, внимательные, таящие в глубине горькую усмешку. Крепкие загрубелые руки с царапинами, шрамами, короткими ногтями с тёмными краями умело ощупывали лошадиное брюхо, в то время как низкий голос приговаривал: — Ариша, ты что это надумала? Помереть собралась? Нет, врёшь, мы это тебе не позволим. Распрямившись, Оля заметила уныло-любопытствующее лицо Коновалова, цепкий взгляд, казалось, проник в душу и прочитал всё, что таилось в её неглубоких глубинах. Она коротко кивнула ему и обратилась к подросткам: — Так, ребятки, давайте кобылу в конюшню. Все двинулись к длинному деревянному строению. Фокс поспешил вперёд и зажёг свет. Коновалов шёл последним, и ему велено было плотно притворить за собой дверь. С этой задачей он промаялся с минуту: проклятая дверь всё время отъезжала наружу с тихим скрипом — пока на помощь не подоспел Киндер, который без всяких церемоний отодвинул Коновалова в сторону, повозился с огромным шпингалетом и прибитым к косяку обрывком махрового полотенца и легко достиг желаемого результата. В конюшне было тепло и влажно, пахло навозом и лошадьми. Слышалось фырканье, иногда кашель, хруст. Ариша стояла посередине на проходе, Киндер держал её за недоуздок спереди, Фокс расположился сзади, поближе к Оле, которая с бутылкой подсолнечного масла в руках подошла к Арише. — Ну что, дорогая моя, сама не хочешь — придётся тебе помочь. Фокс, дай-ка сюда ведро для навоза. Фокс принёс зелёное пластиковое ведро, Оля открыла бутылку, обильно полила себе руку маслом и засунула её под лошадиный хвост. Ариша стояла как ни в чём не бывало. Михалыч топтался с видом человека, желающего помочь, но не знающего чем. Коновалов не верил своим глазам и оторопело таращился на происходящее. Олина рука исчезла в Арише сначала по локоть, потом почти полностью. — Э, да тут у тебя много всего! — Оля вытащила руку и бросила в ведро пригоршню навоза. Затем операция повторилась столько раз, что Коновалов перестал считать, но не перестал удивляться. — Во даёт, — Михалыч стянул с плешивой головы изъеденную молью шапку и обтёр ею вспотевшее от напряжения лицо. — Так бы померла Ариша наша, пока ветеринар из Петрозаводска до нас доехал. Таких, как Грицкáя, больше нет, парень! В голосе Михалыча звучало неподдельное уважение. Слышно было, как шлёпается, падая в зелёное ведро, навоз. Время от времени Ариша глубоко вздыхала и косилась на спасительницу круглым блестящим глазом, и та успокаивала её словами и похлопыванием по крупу. Фокс и Киндер молча стояли рядом, сурово и сосредоточенно глядя на происходящее. Коновалову казалось, что он попал в театр абсурда или некую странную кантри-игру. А ещё вдруг пришла обида, оттого что никому не было дела до того, что он устал, проголодался и хочет в туалет, в конце концов! Коновалов прислонился к дощатой двери денника и в изнеможении закрыл глаза. Внезапно он почувствовал чьи-то гигантские шершавые губы у себя за ухом, которые прошлись по шее, капнули на щёку слюной и стянули с головы шапку. Коновалов оглянулся и увидел свесившуюся из-за двери огромную чёрную голову, закусившую жёлтыми зубами его модный головной убор и от удовольствия капавшую слюной на пол. — Эй! Пошёл вон! — закричал Коновалов, вцепившись руками в шапку и пытаясь вырвать её из игривых конских зубов. — Не ори! Не пугай лошадей, дурак! — сердито зашипел мгновенно подскочивший Михалыч. Коновалов сдался и отпустил шапку. Михалыч подошёл к коню, беззлобно выматерился, отнял шапку и небрежно швырнул её незадачливому владельцу. Спасение Ариши между тем подходило к концу. Киндер повёл кобылу в денник, Оля протёрла руку тряпицей и велела всем отдыхать. — Только надо проверять Аришу каждые два часа. И если что — сразу звоните мне. Поняли — сразу! Она вышла не прощаясь, и вскоре рокот «Паджеро» поглотила тишина ночи. — Мы здесь ляжем, Михалыч, — сказал Киндер. — Постелем себе попоны и будем проверять, как Оля сказала. А ты иди отведи учителя в барак. — Ладно, я только сбегаю к УАЗику за своим барахлом. А ты меня здесь подожди, Рмавалентиныч, лады? Коновалов кивнул, не веря своему счастью, и Михалыч скрылся за дверью конюшни. Киндер и Фокс уже устроились на полу, постелив замызганный спортивный мат и конские попоны. Они лежали, свернувшись калачиком и обнявшись, как котята: голова к голове, юные открытые лица, по которым иногда пробегала тень — тогда брови хмурились и рот кривился. Один рыжий, с длинным, упавшим на щёку вихром и бритыми висками. Другой черноволосый, с тонкими, изящно изогнутыми бровями. Как могли они спать так безмятежно, когда весь мир считал их отверженными и любой желающий мог заплатить и подключиться к шоу, транслирующемуся по специальному каналу круглые сутки? Впрочем, какая разница? Коновалов так устал, что больше был не в состоянии думать.