Вот она, гильза от пули навылет,
Карта, которую нечем покрыть.
Мы остаёмся одни в этом мире.
Бог устал нас любить.
Александр Васильев
I
— Ромка, брателло, это ты? — Я. — Ну как ты там? Устроился? — Да. Ты потише, я тут в сортире спрятался. Не хочу, чтобы кто чё-нить не так понял. — В сортире? Зачем? А-а, ну да, понятно. А из сортира трансляции нет? — Нет вроде. Нельзя же, по закону о личной информации граждан. — Так ты ж форму А2 подписал. Те, кто А2, выведены из-под закона об информации. — Точняк. Тем более тогда тише давай. — Ладно. Как ты там? Учишь детишек, живых? — Учу, амиго. — А сколько их у тебя? — Семь. — Маленькие? — Да нет, пятнадцатилетки в основном. — А кто? Парни? Девчонки? — Не пойму толком. — Как это? — А как их различать, если они не в зуме, без анкет и логинов? Одна наверняка девчонка, потому что платье иногда надевает. Про других не скажу точно. — Да, задачка. — Вот ты сам живых подростков хоть раз в жизни видел? — Откуда, амиго? Они ж все в зуме или туме сидят, пока не вырастут. — То-то и оно. Как девочку от мальчика отличить, если одеты все одинаково? — Э-э, у девочек вроде грудь должна быть, как у взрослых женщин. Но я не уверен. — Вот-вот. Это как лошади. — Что? — Понимаешь, амиго, тут ещё и лошади живые есть. — Да ладно! Ты гонишь! — Отвечаю. — Во приколдэс! — Так эти лошади тоже ни на что не похожи. Я имею в виду лошадей из компьютерных игр. — В старых фильмах есть лошади. — Да кто теперь старьё смотрит! — Никто, брателло.II
«Но Валя сразу не полюбил этих глупых детей, шумных, крикливых, неприятных». Фраза из старого учебника Великовой с утра крутилась в голове Коновалова. Учебники на уроках в туме давно не использовались: их заменила МЭШ — массовая электронная школа. Но Коновалов иногда обращался к книжке в сиреневой обложке, когда в голове возникало игривое желание шокировать детишек внезапным диктантом с оцениванием по системе «Сдохни или умри»: одна ошибка — и двойка с коэффициентом два сразу заносится в электронный журнал. Да, иногда следовало встряхнуть этих глупых детишек. Неприятных. Тогда, в другой жизни в Москве, — раздражающе-равнодушных, холодных, слишком идеальных благодаря улучшающим изображение лица технологиям тума. Теперь, в школе для отверженных, — поистине шумных и крикливых. И в обоих случаях однозначно неприятных. Валя сразу их не полюбил. Забытый Богом, МЭШем и людьми писатель Леонид Андреев из смешного и ненужного теперь никому, кроме Коновалова во дни его учительско-диктаторских шалостей, сиреневого учебника Великовой явно знал, о чём говорил. Валя не полюбил. Чёрт знает почему он не полюбил тех детей. А Коновалов не полюбил этих, потому что боялся, не понимал, не отличал одного от другого, мальчика от девочки. Потому что они сбегали с уроков к Грицкóй на её затерянную в болотах конюшню, смело гарцевали галопедрищем на таких же страшных, как они сами, лошадях, брали на руки кошек с похожей на стригущий лишай коростой и гноящимися глазами, матерились, иногда беззлобно, а иногда с яростью, знали, где достать сигарет и пива, и плевали на шоу «Отверженные», которое транслировало в прямой эфир уроки и школьные мероприятия, а за отдельную плату обладателям VIP-пакета — всю жизнь интерната круглосуточно. Если бы Коновалов благодаря туму и МЭШ не превратился за недолгие годы фригидного учительства в инертный тюфяк, способный разгорячиться только от прохождения арки в последней редакции «The Last of Us-2» или от диктанта без предупреждения и подготовки по системе «Сдохни или умри», он развернул бы войну против подбешивавших одним своим видом подростков. А так он просто тоскливо наблюдал, просто плёлся позади и подглядывал за этими глупыми детьми, шумными, крикливыми, неприятными. Перекатывая во рту фразу Андреева, как засохшую карамельку, Коновалов зашёл в класс, непривычно пустой, тихий и чистый. Вместо семерых небрежно развалившихся за слишком маленькими для них партами он застал только одного ученика. Ученицу. Ту самую, которую с первых дней точно идентифицировал как девочку. Роми. Теперь она не носила платьев, так как в середине осени похолодало, и особенно студёно было по утрам, когда надо вставать, умываться, бриться, одеваться и, приведя себя в хотя бы слегка пристойный вид, тащиться из учительского барака в школьный, чтобы не опоздать к началу очередной трансляции. Ещё Роми иногда заплетала косички, но их нельзя было однозначно назвать признаком женского пола, ведь и Киндер мог украсить свою вытянутую голову косичкой, а он — и в этом Коновалов был уверен на сто процентов — был мальчиком. — Маэ гованнен, Роман Валентинович, — сказала Роми, постоянно вставлявшая в свою речь дурацкие слова и нимало не заботившаяся о том, чтобы её поняли. — Прекрасно, — пробубнил Коновалов и нажал кнопку трансляции. Перед тем у него мелькнула мысль задержать начало утреннего шоу, сославшись на технические неполадки, и метнуться в детский барак, чтобы за шиворот выволочь из постелей ленивых учеников, притащить их в класс, нажать на кнопку и швырнуть за парты с экспрессивными, но цензурными упрёками и сочным описанием выпускной церемонии, на которой все они получат справку об окончании средней школы с жирной чёрной аббревиатурой ПТУ, что, как известно всем выпускникам МЭШ, значит «помогите тупому устроиться». Остановило Коновалова то, что в случае технических неполадок с трансляцией из Петрозаводска немедленно вылетал на вертолёте техник-инженер, и, если бы он обнаружил, что происшествие устроил сам учитель (например, можно было плеснуть в розетку водой из унитаза или уронить на стеклянный ящик с проводами маленькую наковаленку, на которой Грицкáя правила лошадиные подковы и которую за каким-то лешим дети вчера притащили в интернат). Короче, прокрутив в голове, все эти прекрасные перспективы, Коновалов решил ничего не предпринимать и просто нажать на кнопку трансляции. Какая, в сущности, разница. The show must go on. The show must go on. Забытые со времён студенческой юности слова песни подзадорили его, и он заговорил прямо на камеру, чётко проговаривая каждое слово: — Жалкие, тупые лентяи. Вчера всю ночь просидели возле дурацкого костра на дурацкой конюшне, горланя дурацкие песни. Сегодня не смогли вовремя встать к уроку. Никчёмные твари без будущего. Для вас нет места в современном высокотехнологичном обществе. Такая молодёжь не нужна стране, поэтому она отвергает её. — Я запуталась, — дружелюбно сказала Роми. — Страна нас отвергает или мы страну? — Вы отверженные, и этим всё сказано, — дидактически изрёк Коновалов, сурово сдвинув брови. — А вы? — бесхитростно спросила Роми. Наступила пауза — неловкая для Коновалова, а для его ученицы вполне естественная: Роми достала из рюкзака, болтающегося на крючке под партой, засаленный деревянный гребень с полустёртой надписью «Свияжск» и принялась перезаплетать косички. Коновалов тупо наблюдал за процедурой, как бегемот, проглотивший цаплю и раздумывающий, что теперь с этим делать. Кончив прихорашиваться, Роми сняла с расчёски клок светлых пушистых волос, встала, цокая каблуками, прошла к мусорному ведру, выбросила выдранную прядь и вернулась на своё место. Она носила старый, протёртый на локтях, растянутый свитер и видавшие виды трикотажные спортивные штаны, обтягивающие женственные бёдра. А сапоги у Роми, даром что так звонко цокали, просили каши и ближе к носкам были перемотаны скотчем, что, вестимо, отлично смотрелось на плазме диагональю 100. Ради таких вещей люди в больших городах и смотрят шоу «Отверженные». Роми спрятала гребень в рюкзак, шумно порылась в его недрах и извлекла маленькое зеркальце. Посмотрелась, вертясь в разные стороны, осталась довольна, потом сказала: — Они не проспали, Роман Валентинович. Они все на конюшне. Киндер, Фокс, Сашка Черноусенко, Солнечный Зайчик, Дылда Саурон. И даже Лето. Там сегодня Оля весь день. Будет большая треня по акробатике и фехтованию. — А как же на лошадях? — спросил забывший о шоу Коновалов. — Конюшня ведь. — Верховая езда — это само собой разумеющееся, об этом не надо отдельно упоминать. — А ты? — спросил Коновалов, неартистично кривя губы и ероша волосы. Мучительно хотелось курить. И кофе. — Ну нельзя же всем уйти. Кто-то должен остаться для шоу. — Ах, шоу, — вспомнил с тоской Коновалов. — Мы раньше всегда так делали. Надо, чтоб хотя бы один из класса остался, тогда остальным записывают штрафные и наказывают. Но в целом не считается, что шоу сорвано. Потому что наказание тоже будут транслировать. Говорят, зрителям это нравится. Говорят, это поучительно. — А как их наказывают? — с дрожью в голосе спросил Коновалов. Сразу представились эпизоды из новой игры «Ramsey, s Dungeon»: крестовины в виде буквы Х, к которым привязывают пленников, стальные инструменты для пыток, знамёна с освежёванным человеком. По спине пробежал холодок, то ли приятный, то ли вовсе нет. Коновалов ещё ни разу в жизни не испытывал таких чувств. — О, вы увидите, Роман Валентинович, — кротко улыбаясь, сказала Роми.III
— Алло! Ромка! Роман! Ром! — Чёрт! Сука! — Да что там у тебя? Рома?! — Всё в поряде, амиго. Просто ты так неожиданно позвонил, что я телефон выронил. А он, зараза, о наковальню стукнулся. Хорошо, только стекло треснуло, а мог бы вдребезги. — Обо что стукнулся? — О наковальню. — Что это, Ром? — Да хрень такая, на которой подковы делают. Для лошадей. — … — Ладно, забей. Ты чего звонишь? — Просто хотел выразить свой респект и уважуху. После утреннего шоу. Как ты их раскатал, пёс! Сочненько! — Да ладно, брателло, это же полная омега. — Ты дурак, Ром? Пару таких омег — и тебя вернут в столицу, к туму и нормальным цифровым детям. Так что задай жару этим отбросам, бро! — Они не отбросы, амиго. Вернее, не те отбросы, которые отбросы… А, один фиг, запутался. Слышь, брателло, раз я теперь такая звезда шоу, можешь доброе дело сделать? — Чё надо? — Пришли мне пачку нормального молотого кофе и блок сигарет с фильтром, а то в этой дыре ничего приличного не достать. Я тебе адресок в контакте скину. — Ладно, попробую. А ты там поосторожнее со своими ученичками. Они всё-таки отбросы, как ни крути, и ты им ни на кой не сдался. — Как скажешь.IV
Голос амиго исчез, как и его иконка в виде Леди Димитреску, и Коновалов смог сосредоточиться на тщательном осмотре телефона. Он присел на наковаленку и внимательно исследовал экран. К счастью, всего лишь треснуло защитное стекло, и изображение Мага Сифона Клепсидры верхом на ландстрайдере было теперь перечеркнуто наискось, как герб бастарда. Как его прошлая жизнь. Ближе к правому верхнему углу к стеклу крепко пристала какая-то серо-ржавая дрянь, в которой Коновалов опознал останки раздавленного комара, по-видимому месячной давности. Он выключил экран, плюнул на распластанные мощи и принялся отскребать их нечистым ногтем большого пальца. — Роман Валентинович! Учитель! Он не заметил, как к нему подошли, как не мог бы сказать, сколько времени тёр экран. — Разрешите! — с галантной издёвкой продолжил тот же голос. — Что? Что вы от меня хотите? — с истеричными нотками спросил Коновалов, с трудом отрывая взгляд от телефона. — От вас — ничего. Нам наковальня нужна. Перед ним стояли Дылда Саурон, Киндер, Фокс и Роми. У Роми на плече сидел взъерошенный рыжий котёнок, в выражении субтильной мордочки которого читалось нескрываемое желание вцепиться кому-нибудь в рожу. Учитель явно был в списке первых кандидатов. Фокс и Киндер держали в руках какие-то ржавые цепи, слегка позвякивавшие, когда ребята перебрасывались шуточными тычками. Дылда Саурон сжимал в крепкой жилистой руке внушительного вида молоток. Коновалов залюбовался игрой мышц и с тоской вспомнил времена, когда и он был юным и бесшабашным героем с бугристыми мускулами. Совсем недавно. Он забрался на самую высоту жизни. За одну ночь поднялся до высшего левела в Dragontramp и с треском разгромил объединённые силы морлоков. Целую неделю красовался на вершине рейтинга, пока его не сверг какой-то студент мехмата, скрывающийся под ником Опасный. Эх, молодость, молодость! Коновалов сошёл с наковальни, как с железного трона, и, прислонившись к стене неподалёку, стал наблюдать за учениками. Прогнать его они не могли: повсюду висели камеры, велась круглосуточная VIP-трансляция и надзиратели следили за происходящим через ультрасовременную систему, готовые в любой момент нажать кнопку запуска дрона-электрошокера, гнёздами которых был нашпигован школьный барак. Ребята положили часть своих цепей на наковальню, Дылда Саурон аккуратно занёс молоток, и по коридору поплыл приятный для слуха металлический перезвон. К своему удивлению, Коновалов опознал в цепях кандалы, точно такие, какими в Dragonage приковывались к стенам пленники в подземных казематах Башни Мага.