Был бы белым, но всё же был бы и чистым.
Пусть холодным, но всё же с ясным взором.
Но кто-то решил, что война, и покрыл меня чёрным.
Я вижу цвет, но я здесь не был.
Я слышу цвет, я чувствую цвет.
Я знать не хочу всех тех, кто уже красит небо.
Я вижу песню вдали, но я слышу лишь
Марш, марш левой!
Марш, марш правой!
Я не видел толпы страшней, чем толпа цвета хаки.
Вячеслав Бутусов
I
— Ромка! Ромище! Роман! — Тише, ты, изверг! Чё те надо? — Да у меня просто слов нет, пёс! — А чё звонишь тогда? — Не, ну вы видели! Зазнался, звезда! Зазнался. — Ты издеваешься? — Я? Да ты чё?! Я в реале говорю. Ты теперь настоящая звезда всех телешоу. Крут крутецки не по-детски! — Как раз по-детски, амиго. Эх! — Не-не, даже и в голову не бери! Все с тобой теперь зафрендиться хотят. Ты что в сети не заглядывал после вчерашнего? — Я в них ваще давно не заглядывал. — Вот и зря! Я благодаря тебе вчера с тремя такими чиксами познакомился! Только сказал им, что ты мой друг, потом мы зарегались в одной игре для взрослых — «Свидание в кандалах», знаешь? — Не знаю! — Ладно-ладно, спокуха, пёс! Так вот, мы с этим девчонками оттянулись на всю ночь и только потому, что ты — мой друг. — Друг, ты мне посылочку отправил? — Какую посылочку? Ах, да! Сегодня отправлю, жди. Эх, башка после такой ночки совсем не варит! Что-то ещё хотел тебе сказать… — …? — Да, вот. Утром пришло по МЭШ по учительскому каналу. Пока ещё не объявляли, но… Скоро все узнают. Терция всегда воевала с Окоёмом! — Как?! Ты там не перепил ночью со своими девицами? Что за бред? — Тс! Я вовсе не пил — только играл. А про бред ты лучше помалкивай, не то уедешь подальше Карелии. — Это что ж? Всё содержимое МЭШ менять придётся? И ЕГЭ? — Ну, не так уж и всё. Только гуманитарный блок. И потом, нам не привыкать. Помнишь, как с Абразией было? — Абразия — кому она нужна? Её и на карте не найдёшь! А Окоём — другое дело! — Информационная лабильность — наше всё. Забыл, пёс? — Да-да, брателло. — Ну, не кисни, звезда! Знаешь, что теперь будет? — Война? — Фу ты, чёрт! Ну, ты и дурак! Окоёмские диалектные побасёнки из ЕГЭ по русскому уберут! — Шутишь? Это ж единственное задание на образный язык. — Да кому он теперь нужен, твой образный язык? Да ещё после таких образных шоу с кандалами! — Никому, амиго. — Вот именно, пёс.II
Терция всегда воевала с Окоёмом. Кажется, он произнёс это вслух, пытаясь зажечь спичку. Спички ломались в предательски дрожащих пальцах (эх, Михалыч, что это было за пойло, чтоб тебя?!), отсыревший бок спичечного коробка упрямо не желал породить искру. На облупленной задней стене школьного барака было косо выведено большими кривыми буквами «Школа дерьмо». Терция всегда воевала с Окоёмом. Странно, Коновалов раньше не замечал этой надписи. Он стал внимательно изучать буквы, пытаясь понять, чем их написали, и пришёл к выводу, что девиз сначала вырезали ножичком, а потом протравили. Бросив последнюю сломавшуюся спичку в грязь под ногами, Коновалов принялся вести пальцем по надписи, неожиданно для самого себя заинтересовавшись добротностью проделанной ради пары слов работы. На слове «дерьмо» он встретился взглядом с Киндером, который достал из кармана коробок спичек, точно такой же как только что изведённый учителем, ловко запалил огонёк и зажёг уже вставленную в уголок рта сигарету. С наслаждением затянулся, потом передал сигарету Коновалову. Тот припал к угощению, как жаждущий к фляжке с водой, глубоко втянул никотиновую волну, задрав подбородок, выпустил дым в чистейшей лазури небо, сплюнул себе под ноги и сказал: — Это непедагогично, я знаю. Не думай, что я не знаю. Не думай, что я жалкое дерьмо. Киндер тоже сплюнул, попав точно посередине учительского плевка, потом без ёрничества ответил: — Это не вы дерьмо, Роман Валентинович. Это школа дерьмо. А вы — просто обычный, не очень счастливый человек. Коновалов откашлялся, выпучил для важности глаза и снова заговорил: — То, что вчера произошло… — Да ничего не произошло! — рассмеялся Киндер. — Это просто игра. Все знают. — Но зачем вы играете в такие жестокие игры? Кандалы, кровь, сломанные хребты… Зачем? — Чтобы выжить. Вы знаете, что раньше было с отказниками? С теми, которые не могли учиться в МЭШ и сидеть дома до совершеннолетия? — Разное пробовали. Я точно не знаю. — Я знаю, что, пока пробовали, многие отказники просто кинулись. Вышли в окно, например. Как мой старший брат. А мы хотим жить, понимаете? Мы, молодые, хотим жить! — Это я понимаю, — закивал Коновалов, ещё смутно помнивший времена началки, когда он и его сверстники просто ходили в школу. Там тоже были парты с крючками для портфелей. Сменная обувь, настоящие галстучки для мальчиков и что-то вроде для девочек. Училка. Учительница. Как же её звали? — Роман Валентинович, пойдёмте, пора трансляцию первого урока начинать, а то вам нагорит. Киндер легко вспорхнул с места и помчался ко входу, огибая барак. Коновалов отлепил от грязи ботинки, издавшие сочный чавкающий звук, и поплёлся вслед за учеником.III
На этот раз наблюдался полный аншлаг, пришёл даже Петерс из одиннадцатого класса. Он происходил из терцийских финнов, говорил медленно и основательно, с лёгким акцентом, и остановить его было невозможно, пока он сам не посчитает, что сказал всё, что нужно. Пока Коновалов возился с подключением трансляции, Петерс завёл свою шарманку. — Роман Валентинович! Я, как вы мне посоветовали, углубился в окоёмские диалектные побасёнки. Выполнил подряд десять заданий. Я их ранжировал от понятных до сложных. «Без працы не бенды калалацы» — тут всё ясно, это мы с вами разбирали. Также «Не завидь нигде, будь сыт малой части, убойся везде» и «Плюнь на гробные прахи и на детские страхи». Далее «Нелзя бездны окиана горстью персти забросать» и «Всякому голову мучит свой дур» — это я сам понял. Потом ещё «Тот на восточный, сей в вечерний край плывёт по щастье со всех ветрил», «Города славны, высоки на море печалей пхнут» и «Нехай у тех мозок рвётся, кто высоко вгору дмётся» — в принципе доступно, но надо разобрать, что такое «ветрил», «пхнут» и «мозок». Есть ещё что-то философское, я не понял: «А жажда жжёт внутрь, насыщенна гадом и всяким ядом». А последнее вообще непонятно, с ключевым словом «вообще», тут нужна ваша помощь: «Китовой из блевотины выскочь мне на кефу». Терция всегда воевала с Окоёмом. Коновалов снова чуть не произнёс это вслух, на камеру, но вовремя спохватился. Официального заявления ещё не было. Он потихоньку под столом открыл учительский канал МЭШ в телефоне и убедился, что действительно не было. Пока, согласно правилам информационной лабильности, следовало придерживаться старого курса. — Так что скажете, Роман Валентинович? — медленно произнёс Петерс, поглаживая воротничок видавшей виды рубашки деревянной рукой, затянутой в чёрную перчатку. — Всё это очень интересно, но сегодня мы, в соответствии с учебным планом, займёмся грамматическим заданием №8. — О, хорошо, оно тоже трудное, — согласился Петерс. — Отлично! — расслабился Коновалов и, встав из-за учительского стола, направился к замызганной маркерной доске, чтобы написать первое предложение. — Всем внимание! Коровы отправляются на убой. Что не так?IV
К счастью, грамматическое задание №8 так загрузило Петерса, что он больше не вспоминал об окоёмских диалектных побасёнках. Когда прозвенел звонок, возвещавший конец пары и все ринулись из класса, чтобы успеть в столовую на завтрак, одиннадцатиклассник, как обычно, задержался, складывая свои бумаги, ручки и карандаши и уточняя некоторые мелкие детали разобранных грамматических ошибок. Наблюдая, как ловко он орудует деревянной кистью, Коновалов решился спросить: — Послушай, Петерс, извини, конечно, но… Как ты потерял руку? — Потерял? Я её и не находил, Роман Валентинович, — парень посмотрел на учителя своими ясными голубыми глазами и медленно рассмеялся, радуясь тонкостям финского юмора. — Ха. Ха. Ха. Коновалов тактично выждал, изобразив понимающую улыбку, и дождался наконец разъяснений: — Мои родители — инженеры урановых рудников. Очень перспективная должность. И денежная. И почётная. Всё для нужд государства. Остальное — побочные эффекты радиации. Их нельзя полностью устранить. Я родился без кисти правой руки. И без пальцев соответственно. А у сестры по три пальца на каждой руке. У младшей. Потом родителям запретили иметь детей. Что я считаю правильным. Коновалов сглотнул, чувствуя облегчение: та жуткая отрубленная кисть в пыточном кресле… Чистейшая бутафория. Игра, как и было сказано. — А почему ты не учишься как все, через МЭШ? — полюбопытствовал учитель. — Я слишком медленный. Не успеваю. Но я хочу сдать ЕГЭ, как все. И стать полезным членом общества. Поэтому так важно разобрать все задания. «Только не окоёмские побасёнки!» — взмолился про себя Коновалов. Но Петерс, отвлёкшийся на мысли о завтраке, уже устремился из класса с непривычной для своей медлительной натуры скоростью.V
Объявили после обеда, который начинался поздно, по окончании третьей пары, в 15:30. К этому времени в школьном бараке оставались только тормоза и душнилы, остальные торопились в столовую, так как что-то стоящее, вроде жареной картошки, готовилось только на двадцать человек и доставалось пришедшим первыми. Остальные довольствовались перловой кашей с утиным жиром или слипшимися в серый комок макаронами. Ровно в полчетвёртого включилась большая плазма, висевшая на стене прямо напротив входных дверей, и экран заполнила фраза: «Терция всегда воевала с Окоёмом». Через какое-то время сообщение переместилось в бегущую строку, и началась демонстрация двадцатиминутного мотивационного ролика, присланного по каналам МЭШ. Ролик, согласно программным требованиям лабильности восприятия информации, содержал основные установки, помогающие гражданину сформировать новую позицию и достроить её в корректирующуюся при необходимости информационную пирамиду: таким образом старые данные опускались вниз и более не воспринимались мозгом как актуальные, а лишь служили почвой для обновлённых сведений. Терция всегда воевала с Окоёмом. Протяжённая граница между обеими странами служила зоной постоянных конфликтов и диверсий со стороны окоёмлян. Но Терция, до времени не готовая дать отпор агрессивному соседу, мудро копила силы и собирала сведения. Теперь же, после нанесения упредительных ракетных ударов по военным аэродромам, складам боеприпасов, казармам и военной академии в Круче, можно было развенчать и псевдонаучные теории о существовании отдельной нации и окоёмского языка внутри балто-славянской ветви. Окоёмка — только один из многочисленных диалектов русского языка, а на границах Окоёма с Ветхим Союзом вообще используются пиджины, что, как известно, говорит о деградации языка, а не о его самостоятельности. Одной из самых больших ошибок агрессора, сделанной на основе ложных выводов квазиучёных, стало насильственное внедрение окоёмки в госучреждения, школы и прессу. Одно дело — изучать окоёмские побасёнки как забавное архаическое языковое явление, и совсем другое — заменить чистый и стройный терцийский новояз на окоёмского уродца вместе со всеми его гиканьями, уоканьями и щастем впридачу. Коновалов уже второй раз просматривал МЭШевский ролик, задумчиво жуя распиханный по карманам куртки хлеб и заедая его кусочком сублимированного рафинада: так обычно поступали ученики, не успевшие к раздаче «золотой двадцатки». Хлеба в столовой не то чтобы лежало вдоволь, но можно было успеть набить карманы. Работники смотрели на это сквозь пальцы, а несъеденная перловка и комки макарон доставались домашним свиньям — обросшим шерстью свирепым тварям, из которых к зиме получалась славная ветчина. Терция всегда воевала с Окоёмом. Коновалов, не в первый раз испытавший на себе изводы лабильности восприятия информации, но, впрочем, всегда успешно справлявшийся, отлично представлял себе, что теперь будет: Ветхий Союз осудит действия Терции и наложит санкции. Ну и чёрт с ними, с этими ветхими. Справились же, когда дело было с Абразией! Сейчас Терция ещё сильнее и независимее, особенно после внедрения тума. Отделившиеся Нации тоже будут возбухать, но потом успокоятся и тихо осядут в своём болоте, займутся спасением поющих китов и тяжбами по поводу прав на колонизацию Марса. Китай никого не поддержит, но урвёт, сколько можно. Но китайцы тоже не дураки вмешиваться в политику Терции, пока Терция молчит о том, что происходит на Тайване. — Война, — услышал Коновалов из-за спины. Слово прозвучало почти безразлично, с лёгким оттенком горечи. Он обернулся и увидел Грицкýю. — Читал о таком в своих книжках, учитель? О чём она, эта странная женщина? Книги давно не используются в школе как бессмысленный и дорогостоящий атавизм, вызывающий к тому же аллергию. Даже электронные книги остались только у старушек, дополняя пугающий молодёжь образ доцифровой старости: бабка, живая собачонка, древний складной зонтик на спицах и электронная книга. — Хотя бы «Тараса Бульбу»? Коновалов смутился: книга о сети ресторанов? Тогда причём тут война? Меж тем Грицкáя продолжала: — Ты разве не русский с литрой преподаёшь? С литературой? Коновалов вздохнул с облегчением: литературу как школьный предмет давно убрали из системы МЭШ по причине непрактичности и громоздкости. Последним пёрышком, сломавшим спину верблюда (в данном случае — классической литературы, такой, какой её подавали десятилетиями), стал доклад профессора Мозгобоева «О влиянии персонажей, задействованных в стандартных программах, на эмоциональный интеллект учеников». Мозгобоев убедительно доказал, что включение жизнеописаний ренегатов является пагубным для целей среднего образования в Терции. Наглый авантюрист, выдающий себя за государственного чиновника; торговец мертвецами; неуспевающий студент с топором; женщина, бросающаяся под поезд; череда бесполезных и явно умственно-отсталых мэров провинциального города; хилый писатель, свихнувшийся на почве романа о древнем правителе и бродяге; доктор, мечущийся между двумя любовницами, вместо того чтобы исполнять свой долг. Всем этим одиозным фигурам не место в современной школьной программе. Но без них нет литературы. Сам собой последовал вывод: зачем занимать время учеников и учителей ненужным предметом, когда каждый академический час в туме на вес золота. Литература отошла в прошлое, как некогда Закон Божий, бальные танцы, верховая езда и фехтование. Коновалов покосился на Грицкýю и в очередной раз испытал на себе странный эффект её внимательных, широко расставленных голубых глаз: взгляд проникал внутрь и читал там, как … в книге? — Ах вот оно что! — рассмеялась Грицкáя. — Так литературу уже не преподают? Коновалов робко кивнул и поёжился: всё-таки непривычно, когда тебя так запросто считывают, будто инструкцию к персонажу Dragonage. — Ты, наверное, и книжек никогда не видел, — продолжала, лукаво усмехнувшись, Грицкáя. — Слушай, давай ко мне на чаёк зайдём, у меня есть несколько старых книг на конюшне. Вечером ребятки подтянутся, посидим у костра. После паузы она добавила: — Нам теперь надо держаться вместе. Сам поймёшь. Потом. Или нет.