Для меня зажги звезду

Джун, просыпаясь, в первую очередь осматривает комнату. Его рука светится солнечной нитью, но она ведёт за дверь. Сэми ушёл под утро, так как Ким долго ещё не мог заснуть ночью и не мог пропустить это. Противоречащие мысли разрывали его мозг, тогда как тело отдыхало. Вечером Сэми опять сам пришёл, и вовсе не жажда потянула его в комнату Джуна, и не от скуки он так заигрывающе смотрел на него в кухне, а эти уставшие объятия после секса, словно Джун его родная мать, а он ребёнок, которого укладывают спать, всё это вызывало смятение в душе Кима. Может, Чон прав, и Сэми что-то чувствует к нему, что-то положительное, а не ненависть? Всё было бы легко и просто, если бы это было правдой. Чересчур просто, Джэджун не верит в такие чудеса. К тому же, вот он, итог — как только он заснул, Сэми ушёл в свою комнату. Значит, всё-таки только долг, не более, не стоит надеяться, что питомец простит ему насилие и других женщин. Никаких чувств. Осталось только четыре ночи, даже не ночи, а занятий сексом. Скоро он уйдёт насовсем, возможно, он именно пытается ускорить этот процесс, чтобы отделаться от обременяющего долга. Удав спокоен, он насытился, но внутренности всё равно сдавливает горечь. Этот странный мальчишка нужен Киму, как никто другой. Возможно, с первого дня уже нужен был. Это Сэми может без него спокойно прожить свою короткую жизнь, а Ким без него уже не сможет существовать оставшуюся вечность. Джэджун бреется и осматривает себя при этом в зеркало, в глазах уже нет восхищения самим собой, нет эгоистического восторга от красивой физиономии, сейчас зеркало вещает, что «милее всех на свете, всех румяней и белее» Цзюнь. Никогда ещё Джэджун не привязывался так к питомцам, может, дело как раз и было в том, что это были женщины, может, Джэджун изначально был не нормальным? Надевая рубашку, Ким смотрит на своё тело, но, так же как и с лицом, абсолютно не видит никаких достоинств в нём: слишком мужловатое, слишком угловатое, слишком грубоватое. Не то, что у Саймона: мягкое, худощавое, такое гладкое и ровное, эту млечную кожу так приятно целовать, а мягкие бёдра сводят с ума. Будь его воля, Джэджун разорился бы в нежности, услаждая такое тело. Но Саймона возбуждает его жестокость, что немного смущает Кима, но он старается, чтобы парень снова не заскучал. Возможно, такой секс ему нужен именно из-за того, что у него, скорее всего, негативное отношение к нему. Может быть, во время грубости Цзюнь может позволить своему разуму разрядку в ненависти и это приводит к возбуждению? «О чём он думает, когда я целую его? Что он чувствует, когда я вхожу в него? Какими словами он называет меня, когда томно стонет? Псих, ненормальный, идиот, ублюдок? Я действительно псих, если жду чего-то другого». Джун усаживается в столовой за стол завтракать. Задумчиво смотрит на второй приготовленный прибор. — Наш гость ещё не проснулся? — спрашивает он тётушку, суетящуюся возле стола. — Ли сказал, что он уже встал. Скоро спустится. Будете ждать его или накладывать? — аджумма как-то хитро подмигнула ему, но Джун оставил этот жест незамеченным. — Пожалуй. — Всё внимание было приковано именно к этим приборам, как будто Джун сейчас смотрел прямо на Цзюня. — Хотя, он скорее всего не захочет есть со мной. — И в этом не будет ничего странного. Он и сам бы не стал садиться с таким, как он, за один стол. Правда, вчера Сэми спокойно пообедал и поужинал с ним. Но Джэджун всё больше начинал сам себе претить за все свои ошибки. — Если пожелает, принесите ему еду в комнату. И вообще, пока меня нет, делайте, как он просит. — Почему вы решили, что он не захочет с вами кушать? Такой хороший мальчик, он не должен быть капризным. — Тётушка накладывает завтрак на тарелку. — И вот ещё, — она склонившись, посмотрела прямо в глаза господину и тихо добавила, — всю одежду с кухни я в стирку отнесла. Девочки приведут её в порядок. Хотя пижамку уже не починить. Постарайтесь быть аккуратным с мальчиком. Её укоризненный взгляд заливает краской лицо Кима. Он совсем забыл вчера про одежду на кухне, отнёс питомца в спальню и утонул в его тепле, в его размеренном дыхании, в его аромате и ауре спокойствия. В этом доме никогда не ночевали другие люди, и уж точно Джун не приводил сюда никаких женщин. А сейчас… Джэджун краснел как школьник, которого застукали за пакостью, и из-за этого злился. В конце концов он у себя дома, что хочет, то и делает, с кем хочет, с тем и делает. Ким бросил колющий взгляд в ответ тётушке, осаждая её заботу о мальчике, который стонал от его неаккуратности. Ох, стоны. Джэджун сейчас только мог надеяться, что их никто больше не слышал. Одно дело найти непонятные изорванные тряпки, другое — слушать чужие крики и стоны секса, когда хочется спать. Тело Кима стало нагреваться от представившейся картины в его фантазии. Да уж, наблюдать со стороны такое дело было бы страшно и омерзительно, но вот со стороны голой попки Цзюня — это казалось прекрасным. Моментально по телу пробежали мурашки, разгоняя пульс, и сконцентрировались все в одном месте, словно готовые уже повторить вчерашний подвиг. Джэджун покрепче стянул губы и решил отвлечься на завтрак. — Доброе утро, — прозвучал весёлый голос Сэми, не похоже, чтобы он злился или обижался. Джун наблюдал, как тот приближается, а внутренности уже превращались в желе под ударами сердца. Сегодня он надел классический костюмчик, непонятно где добытый, с какого дедка снятый. Старенький, дешёвый, не совсем в размер, коричневый, в тёмную полоску. Под пиджаком белая рубашечка. Всё это дополняли старые туфли, но, кстати, из натуральной кожи. — Что на завтрак, тётушка Ким? — Присаживайтесь, господин. Омлет и тосты. Всё давно накрыто, — женщина быстро накладывала завтрак парню, счастливая, что её хороший мальчик попробует и оценит этот шедевр. — Меня зовут Сэми, тётушка. И никакой я не господин, — притворно обиженно поправил Цзюнь. — Пока ты мой гость, для слуг ты — господин, — Джун уточняет парнишке, а сам глаз не сводит с этой улыбки. — И не слушайте, тётушка, этого зануду. Зовите меня Сэми. Себя же пусть хоть господом Богом называет, — он усаживается и облизывается, разглядывая блюда на столе, и словно не замечает этот пристальный взгляд. Женщина хихикнула, положила полные мягкие руки на его плечи и благодарно поцеловала в макушку, за что опять словила укол серыми глазами, правда это её не очень взволновало. Она всегда с уважением относилась к господину, но знала, что если назовёт его нечаянно по имени, тот ничего не скажет. Вся эта напыщенность, спесь, высокомерие только для статуса, которым перед ней совсем не нужно было трясти. Не раз уже были споры, в которых тётушка Ким, всё так же вежливо ставила господина на место, а то и вовсе посылала подальше блуждать. Всё это быстро забывалось, потому что тётушка, не обращая внимания на все капризы господина, заботилась о нём, восхищалась, грея его самолюбие, хвалила, когда надо, ненавязчиво давала советы. У неё не было своих детей и всю любовь она отдавала этому эгоистичному нарциссу, подкармливая его избалованность. И тут появляется такой милый Сэми, который благодарит за малое, не задирает нос, и вообще ведёт себя очень уважительно — Как и вчера, тётушка, всё очень вкусно, — он пробует омлет и мычит от удовольствия. — Вы превзойдёте лучших шеф-поваров мира. Эх, они счастливы в своём забвении, не зная, что есть ваше собственное меню. — Ты откровенный льстец, Сэми. Приятного аппетита, — она треплет его волосы, но тут же аккуратно и любовно приглаживает наведенную причёску, и уходит, оставляя парочку наедине. Джун всё это время молча наблюдал, не встревая в разговор после того, как его назвали занудой. Забыв про завтрак, он пытался разглядеть истинное настроение Сэми, относящееся к нему. Лисьи глаза так хотели поймать его взгляд, который молча сказал бы: «все нормально, не волнуйся, я простил тебе все ошибки, я спокоен и счастлив». Но Цзюнь игнорировал его, увлёкся омлетом и тостами, тщательно пряча глаза. — Подвези меня сегодня в город, — не прекращая жевать, бросает парень то ли просьбу, то ли указание самым, что ни на есть беззаботным голосом. — Я пройдусь по кафешкам, может, по салонам пробегусь. Работу найти нетрудно. Может, на предыдущее место вернусь. Джэджун тяжело вздохнул, оставляя попытки понять настрой парня. Он нисколько не врал, когда говорил, что в психологии он ничего не понимает и по лицам плохо читает. Особенно тогда, когда так нужно одно единственное чувство увидеть, когда ждёшь с нетерпением только его, но понимаешь головой, что невозможно, не реально, не осуществимо. Он вновь принимается за завтрак. — Хорошо, — спокойно отвечает Джэджун на вопрос Сэми, а внутри груди сердце словно начинает высыхать, скукоживаться и трескаться. — Я могу помочь. У меня есть знакомый, который держит сеть женских салонов. Там нужны массажисты. Он примет тебя, выбери только адрес удоб… — Так-так-так, — его громко перебивают. — Никакого блата мне не надо. Я и сам смогу найти работу, — Сэми со злостью глянул в серые серьёзные глаза. — Просто подвези, потому что так будет быстрее и дешевле. Не надо мне твоих друзей. — Это всего лишь дружеская поддержка, не более. Дальше ты сам всего будешь добиваться. Я вовсе не собираюсь навязываться и подчинять тебя своими услугами, — Джун заткнул дрожь в голосе завтраком. Обидный отказ с такой силой ударил по надежде о высоких чувствах, что лишь осколки сейчас скребли внутри. — Я отвезу, куда скажешь. Могу дать машину с шофёром. Он повозит тебя по городу. Тебе бы приодеться не мешало, это увеличит твои шансы на серьёзную работу. Сэми только прыснул смехом на предложение Кима и смех этот казался каким-то досадным. В такой заботе Саймон видел лишь снисходительную жалость и попытки показать своё превосходство в возможностях. — Да на фига мне твой водитель? Что я, пешком не смогу пройтись? Может, ещё охрану приставишь? Тогда я буду полноценной богатенькой содержанкой, зачем-то разъезжающей с личным водителям по забегаловкам в поисках работы. И кредитку не забудь выдать на обновки. — Уголки рта спустились вниз, вся весёлость улетучилась, Сэми запил завтрак и откинулся на спинку стула. — Что? Решил в свой гарем парня завести? Ким помолчал под лёгким вопросительным взглядом. Вот эта горечь на лице питомца выглядела более правдивой, чем та непринуждённость, с которой парень вошёл в столовую. Что он мог ответить на вопрос, брошенный в качестве оскорбления и наверняка не требующий ответа или оправданий? Нужно ли вообще продолжать эту тему? Любой человек, дерзнувший так разговаривать с Джэджуном, был бы уже давно выпнут из дома, а Сэми лишь вальяжно развалился на стуле и пристально рассматривает растерянность Кима, явно наслаждаясь. — Ты меня так ненавидишь, что брезгуешь моей помощью? — тихо, болезненно, с траурной ноткой меняет тему разговора Джэджун, разглядывая свой завтрак. — Я за это ничего не прошу у тебя. И вообще, — он молчит, ещё переосмысливая своё решение, — я хотел сказать, что ты мне сейчас ничего не должен. Этот договор, я думаю, можно считать выполненным полностью. Вчера вечером ты хорошо постарался и я больше не трону тебя. — Он хотел сказать это ещё с утра в постели, но парня не было рядом. Джэджун освобождает питомца, делает ему лучше, чтобы осчастливить, ведь он хочет, чтобы тот лишь улыбался, только вот сам от этих слов готов завыть. — Оставайся моим гостем, сколько тебе захочется, тебе для этого совсем не нужно приходить по вечерам за колой, это бесплатно. Надеюсь, от этого ты не откажешься. Доедай свой завтрак, а я подожду на улице. Он встал, чтобы уйти, но, внимательно слушавший всё это Сэми тоже вскочил и преградил дорогу почти задыхающемуся от волнения Джуну. Встретившиеся глаза перекидывались эмоциями, говорили совсем другие речи, что были произнесены вслух. Какими бы не были поверхностные чувства, внутри обоих сидело одно наисильнейшее. Только оба старались всё скрывать даже от самих себя, вуалируя все волнения и переживания, кто чем. Джун вновь утонул в карих радужках, не в силах оторваться. Сейчас они дарили ему душевное тепло и надежду, непонятно на что, эта остановка должна была что-то поменять в его решении, всё закончить и он терпеливо ждал. — Мне плевать, что ты думаешь. — Цзюнь неожиданно цепляется за серый пиджак старшего и сам тянется вверх на носочках, сладким голосом обжигает его ухо. — За мной ещё четыре ночи и душа, — он мажет губами по щеке растерявшегося Кима. Брови того всё больше сдвигались, выстраиваясь в одну линию, но он не шевелился и молчал. — Я всегда отдаю долги. Не нужно делать из меня злостного неплательщика. Просто не делай из меня содержанку, это очень важно для меня сейчас, — выдыхает парень в рот мужчины, от чего тот всхлипывает и тянет руку к левому боку, где опять рвётся болезненная аорта. Губы обоих наконец соединяются. Лёгкие, нежные, частые касания, сопровождающиеся звонкими чмоками, углубляются и затягиваются в один удушающий поцелуй. Глаза закрываются, правимые рукой неги, а под веками сияет свет счастья. Джэджун перехватывает инициативу, за плечи прижимает к себе парня, исследует языком его рот и собирает кислинку апельсинового сока с податливых губ, пытаясь не забыть, что ему нужно ещё уточнить всё сказанное парнем и задать, уже наконец, мучавший его вопрос. Сэми крепче сжимает пальцы на пиджаке, с уст срывается лёгкое мычание от нахлынувшего головокружения, ноги подкашиваются, а пах наливается сталью, начиная выпирать возбуждением. Два сердца бьются как одно и здесь не нужны никакие глупые вопросы и объяснения, разве так тяжело прочитать это ясное послание, разве нужно стоять и размышлять о причинах такой прагмы, разве можно не верить собственному телу, которое сейчас чувствует, что ему отдаются полностью, искренне, с жаждой требуя ответа? Джун приподнимает голову, разрывая поцелуй, чтобы набрать необходимый воздух, и, судорожно вдыхая, вглядывается в большие затуманенные глаза. — Разве ты хочешь этого? — он с сомнением выискивает в них правдивый ответ, так как не верит мальчишке. — Ведь ты должен ненавидеть меня… — Я… я ненавижу тебя зза… — заплетающимся языком начинает говорить Сэми, но не заканчивает фразу, считая её не нужной — Ты… бесишь меня… — а эта, скорее всего, будет обидной, и парень вновь замолкает. — Нет, я очень разочарован… — Сэми закусывает губу, чтобы опять не сболтнуть чего-нибудь лишнего и раздумывает, как бы правильнее ответить. Он не может подобрать достойный ответ на этот дебильный вопрос. Разве он сам не видит, что ни о какой ненависти не идёт речи? Почему Ким такой тупой? А Джун с каждой фразой, слетевшей с этих губ, как будто становится меньше, как будто окружающий мир вокруг растёт и давит на него своим весом. Слова режут по сердцу ножом, хотя потемневшие глаза парня, прикрытые в неге, говорят совсем о другом. — Иногда, ты так раздражаешь, что хочется убить. — Сэми не уточнил, что эта фраза относилась к глупости Кима, с которой тот продолжал задавать эти непонятные вопросы. В это время в столовую входит управляющий и сообщает о подаче машины, отвлекая парочку от разговора. Джун убирает руки с плеч Сэми, который сейчас прячет взгляд в пол, смущённый приходом Ли, и кивает слуге. — Я не так хотел сказать, — Цзюнь вскидывает нахмуренный взгляд и открывает рот, чтобы продолжить свои неловкие от волнения заикания, но его прерывают. — Не надо больше. Я понял. — Ким отцепляет от своего пиджака руки парня, собираясь уйти. Сейчас ему срочно нужен был свежий воздух, лучше где-нибудь в заснеженных горах, чтобы задохнуться им, забыться в холоде и заснуть. — Нет, ни хуя ты не понял. — Саймону совсем не понравился этот холодный тон и то, что его руки скинули. — Я… не знаю как сказать… Сегодня вечером я всё объясню, скажу как надо, — он оборачивается на управляющего. — Я хотел вчера, но… Давай вечером? — Не надо сейчас оправдываться, Сэми. Нам пора ехать. Я выслушаю тебя вечером, — Джун сжимает губы в тонкую линию. Что уж тут объяснять, всё сказано весьма понятно. Сэми даже не может подобрать слов, опасаясь обидеть того, кому должен. Видимо, его неприязнь сильнее самоконтроля, раз так ярко вырывается на поверхность. — Хорошо. Тогда, до вечера? — парень вскидывает умоляющий взгляд на мужчину. — Да. Оставим пока эту тему. Выскажешь мне всё потом, а то ещё надо как-то день отработать. — Хотя, всё настроение уже и так испорчено и вряд ли разбор недоотношений, что-то ухудшит, но пока Джэджуну надо это переварить, чтобы как можно спокойнее закончить их разговор. *** — ООО, Сэээми, зайчик! — громкий голос Иджин сотрясает кафе, она распахивается для обнимашек друга и счастливо улыбается. — Ты многое пропустил, детка. Мы два дня не вылезали с квартиры Мина. Девушка звонко чмокает его в щёчку и теребит волосы. Они усаживаются за столик, где Сэми ждал её уже десять минут. Женщины любят опаздывать, даже не на свидания, а Иджин к тому же придерживалась принципа, что её должны ждать, принося в жертву время, чтобы получить её внимание. — Да, я знаю. Алекс вчера ещё звонил, снова звал. Но я никак не смог, — Сэми протягивает меню девушке. Решил угостить её кофе на последние деньги, но задуманный им разговор того стоил. — И несмотря на эти два дня бухаловки, ты выглядишь просто отлично. — Ой, Сэми, — она с притворным смущением махнула ручкой, — ты как всегда мёдом мажешь. Видел бы ты меня вчера утром… — она закатила глазки. — Ужасно. Мы в баре с Хе поспорили, какой алкоголь круче: виски или водка? Не помню, почему мы решили это проверить напившись вдребадан? — она склонила голову набок и задумалась. — В общем, итога не помню. Мы пили каждая по рюмке… А потом… Короче, Алекс сказал, что она первая упала, так что я победила, виски сбил противника с ног, — девушка победно подёргала бровями. — Вы ещё более сумасшедшие, чем ребята, — укоризненно качает головой Цзюнь. — Будь я там, я бы не позволил вам такое вытворять. И куда только Алекс смотрел? — Алекс? — повторяет Иджин, натужно стянув брови, но через момент расслабляясь и натягивая улыбку озарения. — Так он же пытался стриптиз танцевать на барной стойке, где мы как раз и пили, чтобы денег заработать на… Апс, Сэми, — вскрикнула ещё громче девушка и шлёпнула себя по лбу. — Мин… Ха. Ты пропустил самое главное. Он Салли кольцо подарил. Предложение сделал. — Последнюю фразу она сказала тише, чуть наклонившись вперёд, словно великую тайну раскрывала другу. — Вот жеж пиздец! Он совсем что ли допился? С каких пор его потянуло на семью? Сам гол, как сокол. А Салли, она согласилась? Иджин беззаботно махнула ручкой, успокаивая заботу парня: — Она ещё думает. Рыжик сам не свой. Но ты же их знаешь… Она просто нервы треплет. А кольцо-то носит. Согласится по-любому, вот построит его, добьётся истерики парня и вывалит потом, — девушка закатила глаза с тяжелым вздохом, словно это ей уже нервы трепали. — Алекс с Бо уже поспорили. Ждём неделю. Насколько её хватит? Или его? — девушка рассматривает меню и идёт к стойке делать заказ. — А теперь рассказывай ты, — вдохновлённой сказала она вернувшись обратно за столик. — Хватит мой трёп слушать и переживать за будущую семейку. На счёт чего тебе нужно посоветоваться? — Это только между нами, — Сэми не ожидал такого резкого перехода темы. Он готовился, но всё равно было тяжело это говорить, тем более, когда так пристально буравят чужие глаза. — Могу только тебе сказать… Как ты относишься к геям? — он как-то скривился и смутился от последнего слова, только сейчас осознав, что он является одним из них. — Сэми? — девушка прищурилась, глядя в его глаза, явно сразу подозревая о плохой теме. — Ты же не о моей толерантности пришёл поговорить? У тебя что-то случилось? Выкладывай сейчас же. — Именно из-за этой проницательности, а ещё и терпимости, Цзюнь выбрал для совета Иджин. — Ах да, ответ: к геям я не отношусь. — Вот чёрт, Иджин, — он закрыл глаза, глубоко вдохнул, чтобы собраться с растекающимися мыслями. — Помнишь того соседа? С бывшей квартиры? Ну, с которым Бо пошёл знакомиться? — Да помню я, — она нетерпеливо одёрнула его. — Продолжай уже. — В общем, так получилось, что мы с ним… Я был пьян тогда… — Сэми сует пальцы в свои волосы и сжимает у корней, вспоминая этот бред. Первый секс с соседом, так же как и второй, вызывали в нём двоякие чувства. — Сам не понимаю, что происходит. Я так запутался. — Так, Сэми, успокойся. Вы с ним переспали? — Иджин получает обречённый кивок. — По пьяне? — Кивок. — Так ты поэтому уехал? Он продолжает тебя доставать и ты не знаешь, как его отвадить? Правильно? — Да нет же. Кажется я по уши… — он простонал, болезненные глаза ждали поддержки, совета, подсказки, хоть чего-то, но так, чтобы ему не пришлось ничего рассказывать, хотелось, чтобы Иджин сама догадалась и сказала, как ему поступить. — Ты влюбился в него? — опущенный виноватый взгляд был утвердительным ответом. — Как ты это понял? Переспать по пьяне и после этого влюбиться… — неверяще бормочет она, прикидывая в голове масштабы катастрофы. — Мы уже несколько раз переспали, — оправдывается парень. — Я вообще живу у него. Пока. Это какое-то помутнение, потеря разума, словно я встретил свою половинку, соулмейта. Иджин, это мой человек, я прямо чувствую, что не могу от него оторваться. Мне никто так не нужен, как он. Но я абсолютно не знаю, как мне вести себя с ним. Он кажется каким-то психом и в то же время вроде нормальный. Я так боюсь наделать глупостей, а потом остаться с ними наедине. Сэми так разволновался, что казалось, сердце увеличилось в размерах и каждым ударом бьёт по лёгким. Говорить то, что чувствуешь на самом деле, оказывается очень тяжело, слова словно в клапане застревали и горло от этого ссыхалось. Это он перед Иджин так нервничает, а перед Кимом его вообще затрясло и словарный запас резко иссяк. — Сэми, Сэми. Мой зайчик, пока ничего страшного не слышу. Успокойся, — до Иджин начало доходить, что это не просто интрижка. Всё гораздо глубже. Романтичный до мозга костей Цзюнь, вдруг нашёл героя своей сказки. Хотя была уже одна героиня, но там парень как-то обходился без посторонних советов. — А он? Что он говорит? — Ничего. Он не знает о моих чувствах. Я говорю, он какой-то странный. Всё душу мою просит. Ну знаешь, как дьявол… Какую-то солнечную нить одночто пытается показать. — Сэми потирает переносицу от спутанных мыслей, что даже сейчас, при рассказе, никак не встают на места. — Поэтому я боюсь ему говорить. Но и боюсь потерять. — Он болен? Может, у него диагноз? Что ты о нём вообще знаешь? — Тот пожимает плечами, не особо зацикливаясь на этом вопросе. Знать он хотел про него всё, вопросов была куча, но отсутствие информации совсем не влияло на его чувства, поэтому сейчас это совсем ни к чему. — Тебе нравится с ним? Ну это… — девушка дёргает глазами в стороны, показывая, что неловко говорить интимное слово. — Да, — отвечает Сэми и наклоняется ближе. — Но дело не только в сексе. Он сказал, что не тронет меня, если я не захочу. Я уезжал на несколько дней, думал, что всё, конец этим отношениям. За те несколько дней я думал, что и мне конец, было так плохо, сам себя жалел. Но когда он нашёл меня… Наверно, я очень хотел, чтобы он меня нашёл, ждал его, до последнего на это надеялся, только не хотел принимать это от самого себя. Я был так рад, но повёл себя, как полный дурак. Мне кажется, я всегда с ним веду себя как дурак. Как будто боюсь, что он узнает меня настоящего и это ему не понравится… Я могу и сейчас просто уйти и забыть обо всём, по крайней мере, постараться. Но не хочу. Мне стыдно за себя, за эту любовь, но не хочу уходить и снова мучиться. — Зачем уходить, если тебя не гонят? Если тебе нравится, почему не попробовать? Дерзай, наплюнь на других. Только не позволяй ему тебя портить. Ну разонравится, разойдётесь, вот и всё. Будет это небольшим опытом в твоей жизни, может, даже книжку напишешь об очередном приключении. Вы же не будете жениться и детей заводить, так что флаг тебе в руки и смазки побольше, — Иджин сжала его руки, что лежали на столе, и улыбнулась. — Ты зря от ребят таишься. Все бы тебя поддержали. Тут нет ничего страшного. Это современный мир. — Нет. Не говори им. — Цзюнь перепугался, что Иджин решит все рассказать остальным. — Мне просто нужен был совет. Именно твой. — Короче, Сэми, не позволяй собой пользоваться. Высоси из него… в смысле, возьми с него всё, что тебе нужно. Отрывайся. Будь понаглее. И пусть научится просить, а не брать просто так. — Иджиин… — устало перебивает парень. — Ну что? Пусть попотеет, раз ему такой парень достался. Такие, как ты, на дороге не валяются. Тебя, — она указала пальчиком в его лицо для пущей эмоциональности своих слов, — нужно заслужить. Ты понял? — Ну Иджиин, причём здесь это? — Да что Иджин? Слушай, что старшие говорят. Сейчас я за тебя ответственная. Узнаю, что он тебя обидел, всех собак на него спущу. То есть, ребят… Надеюсь у тебя всё получится, зайчик, — девушка успокоила взгляд и тепло улыбнулась. — Не торопись говорить о любви. Намекни, но не говори. Пусть он сам первый скажет. — Её рука протянулась через небольшой столик и погладила Сэми по щеке. Она знала, что любовь Саймона вот такая, сразу всем сердцем, а потому и болезненная. *** Сэми сравнивает адрес в газете с забегаловкой перед глазами. Это уж совсем хуёвый вариант. Старое кирпичное здание с треснувшими стёклами, мало народу и куча мусора вокруг, а изнутри доносится голос радио. Он ещё посмотрел на внешний вид «кафе». Вряд ли внутри лучше, работать здесь — себе дороже выйдет. Двое мужчин, похожих на бомжей, маргиналы одним словом, входят внутрь. По-любому не кофе пить, чтоб унять трясущиеся руки или подлечить недосып на их опухших глазах. Сэми достал телефон проверить время. Ему вообще уже лучше вернуться. Он уверенно разворачивается от забегаловки и направляется в центр. Райончик весьма негостеприимный, не хотелось бы здесь задерживаться. Он смотрит на набегающие тучи на небе, морщится недовольно и торопится на остановку. Работу он сегодня не нашёл, оставил лишь в двух местах свой номер телефона, зато получил совет от Иджин. Теперь ему не так одиноко в этом бреду. Сэми никак не мог привыкнуть к этим отношениям, которые вызывают с самого начала только шок. Когда сосед дотронулся до него, словно всё в Цзюне раскрылось, словно бутон распустился, источая сладкий аромат, и сейчас видны все краски его истинной души, которая уже, похоже, Киму не нужна. Почему он хочет избавиться от него? Почему сейчас? Неужели приелся такой секс? Если в обычных парах всё известно с пелёнок, то здесь он не понимал, как себя вести. Как мужчине ухаживать за мужчиной? Дарить подарки, готовить завтрак? А если у того хватит ума подарить? Он ни за что их не возьмёт. Что это за отношения? Друзья, которые спят друг с другом? Они даже не друзья, они уже любовники. Сэми зябнет от поднявшегося ветра, старый костюмчик мало защищал своей потёртостью. На остановке никого нет. Даже дорога пустынная. На фига он вообще сюда потащился? Как будто в центре мало рабочих мест. Злость на эту бестолковость пронизала тело не хуже ветра. По крыше остановки начали стучать первые капли, и он углубился дальше от брызжущей вместе с порывами ветра воды. Изредка выглядывая на дорогу, он сильнее съёживался от холодного уже влажного воздуха, так хотелось залезть в теплый транспорт и расслабиться. Под крышу заскочил ещё мужчина. Накинутый капюшон не спас его от дождя. Он так же ёжился. Дырявые кроссовки вряд ли помогали согреться. Сэми достает из сумки вибрирующий телефон. В трубке слышится тревожный голос Кима. Сквозь шум ливня он кое-как разбирает слова. — Сэми, что с тобой? Ты в порядке? — В смысле? — Будь осторожен. Что-то случится. Я уже еду. — Не понял, — парень морщит переносицу, недогоняя этих фраз. Что случится? Куда едет? В это время к нему поворачивается мужчина в дырявых кроссовках. Сэми замечает только напряжённый взгляд, дрожащие губы, расширенные зрачки, землистый цвет лица. Мужчина резко шагает к нему и заносит руку… Всего лишь взмах руки и мир замирает. Даже капли дождя не падают, а лениво порхают. Сэми выдохнул, но вдохнуть не может. В трубке кричит старший, но он его не понимает, лишь пульс стучит по вискам тревогой. Телефон выхватывают из руки, сумку дёргают с плеча и он падает. Сэми сам не понял, что упал, просто сейчас видит перед собой поликарбонатовую голубую крышу, а не дорогу. Он пытается усиленно вздохнуть, но тело лишь дёргается в болезненных попытках. Обессилевшая рука тянется к грудине, где чувствуется дискомфорт. Ему наконец удается вздохнуть и тут же тело разбивает безумная боль. В горле встает комом и хрипит тягучая жидкость. Сэми кашляет, но это не помогает, становится только хуже. Он смотрит на окровавленную ладонь, чувствует металлический вкус во рту. Наконец жидкость заполняет весь рот и выплёскивается на губы, стекает дорожкой смерти по подбородку. Сердце устаёт бороться с болью и затихает, лёгкие больше не подчиняются, как бы парень не пытался вздохнуть. Боль затихает вместе с пульсом, ноги содрогаются в жажде жизни. Он видит уже не крышу остановки, а лицо Джуна. Его красивые глаза смотрят с такой любовью, с такой мученической болью, любимые губы о чём-то просят, Ким прижимает его к себе, целует и ледяной озноб начинает проходить, а сердце получает свою порцию адреналина. Вокруг разливается тёплый свет, мягкий, осязаемый, как лёгкий пух. Парень слышит свист в лёгких, такой тугой и булькающий, словно засор пробивают. Это искусственное дыхание или он сам это дышит? Откуда здесь Джун? Сэми уже более осознанно водит глазами. Свет, вокруг всё тот же свет и он исходит от Кима, он наполняет его лёгкие, заводит его уставшее сердце, застилает глаза, окутывает всё тело как в кокон. Сэми чувствует вновь вернувшуюся боль, но она как будто в стороне, пытается добить тело, но тёплый свет её успокаивает, дует на ранку горячим дыханием и паника проходит. Сэми уже теряет из виду и Джуна, хотя так же чувствует его губы на своих и это ласкает душу. Он забывается в этом поцелуе и засыпает от усталости. *** Джун, как обычно, заканчивает рабочий день чашкой кофе. Секретарша уже не спрашивает и не ждёт указаний на счёт этой финишной нотки, просто приносит в кабинет. Ким сдаёт ей все документы и принимает напиток. Он ещё смотрит на экран ноутбука, анализируя сделанную работу, и делает глоток, когда резкий всплеск, как лёгкий электрический разряд бьёт по руке, разливая кофе на руку и стол. Девушка охает, почему-то извиняется, бежит за салфетками, начинает всё убирать. Джун пристально смотрит на свою руку, солнечная нить искрится и обжигает. До него, наконец, доходит, страх разрывает сердце, а удав ломает рёбра. Это предупреждение, страшное, как чёрная метка. Питомцу грозит смертельная опасность. Ким срывается с места, отталкивает суетящуюся возле стола девушку и бежит к машине. В лифте полно народу, но он не обращает на них никакого внимания и чуть не в истерике бьёт по кнопкам панели. Так тяжело ждать, когда каждая доля секунды на счету. А нить продолжает искрить разрядами, подстёгивать к действиям, которые он не может выполнить, так как всё ещё находится в заключении. Человеческое тело хлипкое, беспомощное, вынуждено подчиняться земной физике. Он проклинает своё бессилие, это тело, эту судьбу, смотрит на медленно с издёвкой передвигающийся по цифрам этажей свет и рычит. Окружающие служащие опасливо отодвигаются от дикого директора, но предупредительно молчат. Двери наконец расходятся на первом этаже. Мужчина несётся к своей машине. Сейчас он забыл все правила дорожного движения, забыл о своей безопасности, о безопасности других людей. Сейчас он следовал только за нитью, напрямую переезжая по тротуарам, детским площадкам, разгоняя гуляющие кучки людей. Нить всё больше искрится, скоро она вспыхнет и растает, как умирают звёзды. Джун торопится ещё больше, красный свет уже не помеха, встречный поток не препятствие, возмущённые сигналы машин просто не слышны. Его сердце сейчас разорвёт от переживаний. Только не Сэми, только не он, с ним не должно ничего случиться. Спускается плотный ливень, Джун наконец додумывается позвонить ему. Спокойный, даже немного счастливый голос отвечает: «Алло!» Слава Солнцу, он жив, значит, есть надежда. Ким предупреждает его об опасности, но тот ничего не понимает, мужчина просит подождать его на месте, но ответа уже не слышит. Звонок сбрасывают. И Джун замечает, что нить уже не искрится, а просто набирает световую массу. Это случилось, он опоздал. Какие-то слёзы, мешающие обзору, застилают глаза, словно ливень просочился в машину и забивает их, а ком в горле мешает дышать. Джун впервые в жизни так боится. Лучше бы это он умер, лучше бы его свет погас, но не Сэми. Этот «такой хороший мальчик» достоин долгой и счастливой жизни. А он — его ангел-хранитель и должен эту жизнь оберегать. Джэджун уже видит окончание нити, автобусная остановка, он выпрыгивает из машины, оставленной на месте остановки автобуса, картина, раскрывшаяся перед ним убивает не щадя. Нить на пределе, его питомец на земле, в предсмертных конвульсиях, залитый кровью. Джун осторожно поднимает его за плечи. Нить на руке парня взрывается и начинает исчезать, как подожжённый фитиль, остатки жизни в этом теле выгорают вместе с ней. — Сэми, продержись ещё чуть-чуть, я сейчас, — кричит Джэджун сквозь слёзы, прижимает окровавленную грудь к себе и целует в алые губы, отдавая всю свою энергию, защищающую это тщедушное тело. Всё было бы проще, не будь он человеком, но сейчас только так он может спасти своего питомца, отдав фундамент своего существа. Его собственное сознание начинает мутнеть, чувство самосохранения пытается блокировать каналы, но он из последних сил отдаёт всё. Для него это не так страшно, как смерть мальчишки. Наконец, организм Сэми вновь запущен, фитиль приостановлен, Ким как будто пеленает своё сокровище, прячет от земных невзгод в энергетической капсуле. Но теперь он сам остался абсолютно бессильным, на него уже напали миллиарды вирусов и бактерий и вгрызались в клетки, почти незащищенные иммунитетом. Он берёт телефон и тихим голосом вызывает скорую. Пока та едет, он следит за состоянием подопечного, охраняет от собравшихся зевак и ни на секунду не отпускает, пытаясь согреть ещё человеческим теплом и нежными словами. Врачи неотложки забирают у него обмякшее тело с боем, но и его не оставляют. Медсестра вкалывает ему успокоительное, но он продолжает рваться в машину за носилками. Ему разрешают ехать с ними, но при условии, что тот не будет мешать. Сэми моментально превращается в напичканный свечками торт. Только вместо свечей — все эти трубки и провода. Врач обрабатывает ему грудь, пытаясь прикрыть ножевой прокол, медбрат вентилирует лёгкие, давление резко начинает падать, тело судорожно дёргается, приборы пикают. Джун, выстанывая шёпотом имя своего мальчика, касается его ног, поправляет кокон, который нарушили медицинским вмешательством, и тело затихает. Медсестра, замечая этот жест, с удивлением смотрит на мужчину, но тут же её окликает врач, и она всё забывает. Ким слышит, как по рации передают, что пациент очень тяжёлый, держится на волоске, чтобы готовили реанимацию. А уже тише врач добавил, скорее про себя, чем кому-либо: «он уже должен был умереть». Джун лишь крепче сжимает холодные ноги парня и только сейчас замечает, что Сэми босой. Вспоминает, что и сумки рядом не было. Его ограбили, убили из-за обуви? У него и красть-то нечего, старые ботинки, да видавший не один век телефон. Почему именно он? Что это за люди? Сволочи! Бесят! Ким обнимает родные ноги, прячет в них своё лицо, целует и продолжает шептать его имя. Он зовёт его к себе или просто вернуться к жизни. Пусть даже он его ненавидит, презирает, Ким не будет ему больше докучать, просто пусть вернётся. Именно он, а не следующий питомец. Вытребует всеми правдами и неправдами смену наказания на инфракрасное излучение, спрячется и будет всегда рядом с ним, будет охранять гораздо лучше, пылинки сдувать, лишь бы он жил. В больнице Ким следовал за каталкой до самой операционной, но туда его уже не впустили, что вызвало бурное негодование. Обессиленный Ким тщетно пытался пробиться за врачами, опасаясь, что они опять повредят энергетический кокон, он угрожал всем на свете, лишь бы его впустили, обещал, что не будет никуда лезть, просил, умолял, а в конце просто стал материть их. Вызвали охрану, насильно вкололи ещё дозу успокоительного, и в конце концов его тело не выдержало таких нагрузок и он потерял сознание, не дождавшись конца операции.