Для меня зажги звезду

Автомобиль плавно въезжает на территорию двора и катится к самому крыльцу. Джэджун глушит мотор и, задумавшись, сидит молча. Организм тормозит, мозг пытается собрать все свои части для слаженной работы, но в голове словно стая стрижей носится. Перед глазами сверкают картинки прожитого дня, в ушах звенят брошенные Паком оскорбления. Но самое страшное — это осознание того, что произошло на самом деле, что уже не вырезать из ленты существования. И это не убийство людей, не вина за гулянку с чужой женой, а то, что он стал причиной надругательства над его питомцем, над его светом, над его душой. Ким смотрит в тёмные окна особняка. Сейчас повыскакивают все обитатели дома, а шумиха совсем ни к чему, придётся резко осадить всех сразу. На заднем сиденье слышится приглушённый стон и мужчина оборачивается, его глаза вспухают от подступивших слёз, а кадык нервно дёргается. Эти редкие всхлипы и прорывающиеся стоны Сэми во время пути резали по сердцу, когтили в клочья его плоть, разбрызгивая кровь по душе. Внутренний удав, словно в предсмертных конвульсиях бил по органам тела, и никакая энергия никакой звезды это сейчас не заглушит и не успокоит. Каждый тихий всхлип парня, проходя по ушному каналу, увеличивался в разы, и в голове мужчины слышался истошный крик боли, эхо разносило по мозговым клеткам мольбы о помощи, что память сейчас так нещадно выдавала, на которые Джэджун не смог среагировать, не смог помочь, не смог защитить, ничего не смог. «Не смог… Не смог… Не смог…» — слышится голос космоса, который давил на всё его излучение, и Ким чувствовал себя, как свеча под замкнутым куполом. Всю дорогу нога с силой давила на педаль газа, а руки впивались в руль. Что сейчас он может сделать, когда уже так поздно? Пожалеть? Извиниться? За то, что оказался не таким уж и супергероем? Можно даже сказать, никем? Он оказался лишь никчёмным мудаком, что позволил в свои разборки втянуть мальчишку, позволил Паку обыграть себя, позволил себе самому расслабиться и не принять сразу все меры, чтобы выбраться из клетки, всё это было сделано, только когда прижало. Зачем он потащился за этой Лиен? Самонадеянный дурак. На крыльцо, конечно, первой выбежала аджумма, а за ней и остальные. Джун не стал дожидаться, когда машину обложат со всех сторон и вышел. — О, господин… Господин, вы живы. Господин, как вы?.. Господин, Сэми пропал… Господин, что-то с ним случилось… Господин, что с вами случилось? — куча робких, но надоедливых вопросов игнорировались полностью. Тетушка тревожно смотрела на хозяина, охая и вздыхая, протягивала руки к Киму, но тут же убирала, опасаясь всё-таки его задеть, словно он мог её ударить в ответ или рассыпаться от этого. — Тётушка, приготовь травяного успокоительного чая, — звучал приказ, холодный, раздражительный, вводящий в ступор. Ким в это время открывает двери машины, аккуратно, насколько позволяет узость пространства, берёт Сэми на руки и вытаскивает с заднего сиденья. Держит его словно ребёнка, прижимая к телу, опасаясь выронить своё чадо. Парень точно так же, как прежде, прячет лицо в его грудь, а пальцами одной руки сжимает его рубашку. — Быстро, — шипит хозяин, когда видит замерших в шоке слуг, что уставились на молодого господина. Люди быстро разбежались по особняку, лишь управляющий сопровождал Кима до самой комнаты, расправил кровать, помогая укладывать туда Саймона, и закрыл жалюзи на окнах. Ким не стал его задерживать более, а если точнее, то просто выдворил его из комнаты. Даже свои люди сейчас раздражали. Джэджун пытается осторожно забрать покрывало полицейских, но Сэми вцепился в него, как в спасительный круг и ещё плотнее кутается в это укрытие. — Сэми, — тихий оклик, в надежде привлечь к себе внимание, ничего не дал. Парень сейчас вперил напряженный взгляд в соседнюю подушку, он даже глаза боялся закрывать, чтобы не видеть картинки из памяти. — Сэми, я могу помочь с болью. Дай мне подлечить хотя бы это, — Кима самого уже начало трясти в лихорадке, абсолютная беспомощность грызла его мозг и совесть. В дверь тихонько постучали, немного подождав, вошла тётушка Ким с подносом в руках. Сейчас её ярко выдавали красные влажные глаза и распухший нос. Сладкий чай, который она принесла, несомненно был с добавкой солёных слёз. Переживания за своих мальчиков накануне усилились после их прибытия домой и вырвались из материнского сердца. Аджумма тихонько поставила кружку на тумбочку и должна была сейчас уйти, но стоит, шагнуть в сторону даже не может, смотрит на двух мужчин на кровати. Хозяин никогда не был в таком растрёпанном виде, словно поле пахал. Непослушные пряди забыли о своём долге лежать аккуратно и топорщились в разные стороны, размазанная кровь на руках и одежде вызывала тревогу, а мертвенная бледность кожи щемила душу. Но, взглянув на Сэми, на его отсутствующий, отрешенный взгляд в пустоту, аджумма и вовсе закрыла глаза руками. Она пыталась глубокими вдохами перебить очередную волну истерики, но грудная клетка всё резче и чаще вздрагивала от вырывающихся наглым образом всхлипов, и она поторопилась уйти из комнаты. Стараясь ничего не додумывать самой, стараясь успокоить себя тем, что всё-таки они живы и дома, пытаясь радоваться этому, она чувствовала, что сердце обливается кровью от кошмарных подозрений. Такое болезненное состояние господ свидетельствует лишь об ужасных событиях, произошедших с ними, к тому же, молодой господин был доставлен обнажённым. — Сэми, пожалуйста, посмотри на меня, — Ким протянул руку, чтобы погладить парня по голове, но тот резко уткнулся лицом в подушку и рука зависла на полпути. — Малыш, я не сделаю тебе больно. Разреши мне помочь тебе. Но Сэми молчал, вздрагивал, когда Ким касался его и молчал, готов был задохнуться в подушке, лишь бы не смотреть на Джэджуна. Все эти упрашивания, мольбы, извинения говорились в пустоту. Бесполезно было сейчас сжимать и разжимать кулаки, не было толка в злости или стенаниях, лишь терпение было уместно. Джун прямо в одежде и обуви заваливается на кровать, рядом со своим мальчиком, так и хочется его обнять, прижать, прогладить всего, снимая с тела память о страшном. Ким уверен, что наркотик совсем не прикрывал тот ужас, скорее наоборот, преувеличивал его. Сканируя спину парня, роясь в голове в поисках ответов на бесконечные вопросы, старший засыпал, глаза часто моргали в попытках выбраться из затягивающего тяжёлого сна, но усталость брала своё, его генератор энергии нуждался в перерыве. Убить всех, кто виноват в случившемся? Отомстить? Джун убил уже нескольких, но легче не стало, ну вот нисколечко. Сон так ярко вырисовывал эту месть, как Ким врывается в дом Пака и рвёт его на куски, слушает его мольбы о пощаде, которые плавно переходят в плач, но плач этот не его. Джун слышит своего мальчика, слышит его боль, чувствует его слёзы, его стыд и засевший глубоко внутри Кима стон вырывается наружу, разрывая лёгкие… Джэджун резко открывает глаза и пытается отдышаться от так и не вырвавшегося крика. С уголков глаз стекают собравшиеся слёзы и он спешно вытирает их. Сердце уходит в пятки, когда он не находит рядом Сэми. Но в ванной слышится шум воды и мужчина моментально оказывается там. Цзюнь стоит под потоком в душе, всё так же плотно укутанный покрывалом, мокрая ткань облепила тело с ног до головы. Парень не мылся, просто стоял под водой, тело его содрогалось в всхлипах, а тихое бормотанье под нос вызывал страх у мужчины. Ким, уже не спрашивая разрешения, подходит к парню и обнимает, прямо так, под потоком ледяной воды, прямо в грязном костюме, не обращая внимания на слабые попытки Сэми вывернуться. Не может он его отпустить, ему самому сейчас он нужен не меньше, он не хочет быть один, боится потерять и не найти, боится остаться за этой стеной отчуждения. — Не отпущу… Никогда… Слышишь? Я буду рядом всегда… Не отталкивай, я не уйду… Ведь ты моя звезда… Я умру без тебя… — Ким выплеснул себя на парня, сильнее сжимая объятия. — Я люблю тебя, Сэми… — Цзюнь быстро мотал головой, отрицая все его слова, отрицая его присутствие рядом, отрицая весь этот мир вокруг себя, отрицая то, чем память била, стоило лишь закрыть глаза. Но руки хёна удерживали его, окутывали, грели под холодной водой. Никто сейчас не смог бы убедить парня, что всё прошло, что сейчас всё хорошо, что это лишь сон, который надо обязательно забыть. Хорошо не будет уже никогда, даже если затянутся душевные раны, останутся страшные, омерзительные шрамы в памяти. Брыкания успокоились, истерика сменилась затишьем, равнодушным, глухим, пугающим. Джун словно слышит звук затворов, двери души всё-таки закрываются, оставляя его за порогом. И, вроде бы, руки держат ослабевшее тело, прижимают его, но самого Саймона здесь нет, будто Джэджун обнимает бездушную статую, а не своего питомца, не свою звезду, до краёв наполненную своей и зародившейся энергией. Где она сейчас? Где эта невзьебённая сила, что пробуждает серотонины, дофамины и окситоцины? Где она, когда так нужна? Почему не помогает человеку, почему сидит заткнувшись, почему всё так тяжело и непросто? Джэджун чувствует, что Цзюнь обмяк, повис на его руках, словно тряпичная кукла, он встряхивает сползающее тело, от этого голова парня запрокидывается: глаза закрыты, губы посинели, побелевший цвет лица вызвал беспокойство. Похоже, что тот потерял сознание. — Сэми, малыш? Очнись, Сэми. — Придерживая одной рукой тело, Джэджун пытается привести его в чувство, безрезультатно проглаживая его лицо, пока не додумывается, что нужно отнести в кровать. Мокрое покрывало скидывается, Ким подхватывает его на руки, укладывает на постель, укрывает голое тело воздушным одеялом и бежит в коридор. За дверями комнаты он кричит слуг, наказывает первой прибежавшей горничной вызвонить срочно врача, принести алкоголь и чтоб новый травяной чай приготовили. Возвратясь в комнату, он скидывает с себя мокрую одежду и обувь, накидывает халат, концентрируется на своей энергии для подогрева воздуха и растирает кожу Цзюня, целует холодные губы и шепчет: — Сэми, пожалуйста, прошу, очнись. Звезда моя, малыш, я сейчас согрею тебя. Только очнись. Слышишь? Мужчина не знает за что схватиться, что сделать, чтобы его мальчик смотрел сейчас на него, чтобы его глаза открылись и сияли как прежде. Вдруг он вспоминает, что есть одна недоделка, то, что ему не позволяли до сих пор исправить. Язык нервно облизывает губы, Ким закрывает глаза, чтобы найти силы и переступить страх, решается воспользоваться моментом. Сейчас есть шанс вылечить парнишку до конца, пока тот без сознания, пока не чувствует, пока подпускает. Перевернув парня на живот, уложив его голову так, чтобы тот не задохнулся, Джэджун убирает одеяло в сторону и осторожно разводит его бёдра. Этого он точно никогда не забудет и не простит, даже мертвецам. Дрожащие пальцы тянутся к расползшимся синякам и царапинам на ягодицах и бёдрах. Внутрь заглядывать становится ещё страшнее, но глаза не мигая смотрят на две половинки, которые сейчас скрывают тот самый ужас. Лучше бы уж Пак его самого забетонировал, чем издевался над мальчишкой. «Дружок» отомстил, отомстил жестоко, отомстил так, что достойного наказания за это не существует во вселенной, а разрыв глюонных связей будет лишь избавлением для него. Ким бы лучше поместил его в тело человека и, растягивая удовольствие, издевался бы над этим телом. Джун достаёт из тумбочки смазку, набирает на указательный палец немного и размазывает по подушечке, а потом и по всему пальцу. Осторожно разведя ягодицы, он резко выдыхает от увиденного, сжимает челюсти, пухлые губы стягиваются в тонкую линию, а все лицо перекашивается в гримасе ненависти. Потревоженный разрыв на самом сфинктере начинает слабо кровоточить, но его тут же убирают чудодейственные пальцы. Дальше мужчина действует уже вслепую, сейчас не помешали бы подсказки малыша, где именно больно, но Ким прекрасно понимал, что тот ни за что сейчас не согласится на это, поэтому методом тыка раздавал энергию, прощупывая мягкие стеночки на всю длину пальца. А как залечить душу? Как залечить память? Никаких пальцев не хватит, чтобы избавиться от всех трещин в сознании, что липкой паутиной легли и опутали его. Никакой супергерой не спасёт от уже сделанного. Есть ли на свете машина времени, есть ли часики, что отправят сейчас назад и предоставят шанс всё исправить? Всё исправить? Джэджуну уже давали такой шанс, и не раз, и даже не два. Но становится только хуже. Если верить фильму «Эффект бабочки», то единственный шанс все исправить так, чтобы всем было хорошо, то это нужно ему самому просто не зародиться. Ким вынимает окровавленный палец, и мозг отключает функцию дыхания. Он вдруг понимает, насколько он жалок в этом мире, что он абсолютно никто, полный ноль. Как он был глуп считая, что, имея полную энергию в себе, он будет всесилен и сможет всё контролировать, что сможет сам писать историю своей судьбы. Мужчина смотрел на этот палец и рыдал в душе, словно видел в этой крови тщетность своего существования. В комнату врывается управляющий, его прежде чинная походка превратилась в частую суетливую перебежку. — Господин Ким, что случилось? — затараторил он, держа в руках бутылку виски. Джун подбирает раскисшее от жалости к себе самому тело, привычка выглядеть при других сильным и независимым берёт верх, он встаёт с Саймона, забирает бутылку из рук Ли. — Принеси полотенце, быстро, — приказывает он, и мужчина стартанул в ванную. Ким переворачивает Сэми на спину, вновь укрывает бережно одеялом, мертвенная бледность лица пугает, но Джун видит по солнечной нити, что тот лишь без сознания и паниковать не стоит. Налив на принесённое полотенце виски, подносит его к носу парня. Спирт делает своё дело и через некоторое время Сэми глубоко вдыхает и приоткрывает тяжелые веки. Джун заметил там искорки радости, когда парень посмотрел на него, но они в тот же момент потухли. Цзюнь вспомнил всё произошедшее, быстро вспомнил, это только на экзаменах память, как пришибленная, теряет нужную информацию, а когда не надо она работает на все сто. Потухший взгляд вновь спрятан, Саймон устало отворачивается и кутается в одеяло. — Сэми, малыш, не отворачивайся. Посмотри на меня, сейчас придёт врач, он осмотрит тебя, — малыш молчит, одеяло натягивается уже на голову, давая понять, что не намерен общаться ни с кем. Ким обтирает палец и выбрасывает полотенце, берёт бутылку и пьёт из горла, словно там вода. Управляющий, с беспокойством заглядывая в рот хозяина, ждёт указаний, боится и слово сказать, но так хочется хоть чем-то помочь и он покорно ждёт рядом. В комнату семенит аджумма с новой порцией чая, а за ней и горничная. — Господин Ким, я вызвала врача, он уже выехал, — пищит девушка с отчётом. Джэджун жмурит глаза, не в силах это слышать, и сглатывает жгучий алкоголь. — Иди давай, иди отсюда, — тихо прогоняет ее Ли, видя реакцию господина на это звонкое щебетание. — Сэми, Сэми, ох мальчик, ну что с тобой? — тётушка ставит чай на тумбочку, садится на край кровати, наглым образом двигая хозяина, что сидел рядом с Цзюнем. Уняв на кухне свою первую истерику, высказавшись Ли, сейчас она, держа себя в руках, решила пожалеть парнишку. Мать не будет покорно сидеть и ждать разрешения на отдачу своей любви. — Солнышко моё, что такое? — Тянется она к скучковавшемуся Сэми, поглаживает по плечу. — Давай, тётушка тебя пожалеет, иди ко мне сынок. Неожиданно для Джэджуна, парень быстро разворачивается, тянется к аджумме, обнимает её за полную талию, утыкается лицом в мягкий живот и что-то шепчет. Женщина тёплой рукой гладит его по влажным волосам, наклоняется ниже, чтобы расслышать слабый звук, а после поворачивается к двум мужчинам. — Выйдите, — просит она. Ли посмотрел на хозяина и, поклонившись, покорно вышел из комнаты. — И вы, господин. — Челюсть Кима отвисла от сказанного. Его выгоняют? — Он просит. Выйдите, пожалуйста, я позабочусь о нём, — тихо поясняет. Джэджун обречённо сжимает губы, но против просьбы Сэми он протестовать не будет. Его гонят из собственной комнаты, гонит его же мальчик, он не нужен, ему не нужен. Вот в такой тяжелой ситуации он никому не нужен. Всех его умений, приобретённых за столько тысячелетий существования, оказывается хватает только на небольшие удовольствия, а вот элементарно пожалеть человека у него не хватит сноровки, язык не скажет, что нужно, а руки не сделают, как надо. Господин покорно выходит из комнаты, прикрывает тихонько двери и смотрит в пустой коридор. Этот дом такой огромный, столько комнат, столько мебели, но никуда не хочется идти, комфорт создают не комнаты и мягкие диваны с камином, а человек, находящийся рядом. Ким спускается вниз, в свой кабинет, отдает горничной указание, чтобы вызов врача отменила. Приход чужого человека может напугать Сэми, тем более осмотр. Звонок Чону ничего не даёт, агент, видимо, очень занят. Как же хочется напиться, во рту ещё приятно фонит вкус виски, оно может помочь, может успокоить, а может и ещё больше разозлить и сорвать все тормоза. Алкоголь — это призма, проходя через косые грани которой, наши мысли искажаются и оголяются. Джэджун понимает, что если алкоголь может ему помочь, то он сам в пьяном виде уже ничем не поможет Саймону. Мужчина чего-то ждёт, смотрит на блок телефона, его мысли совсем распались, усталость не прошла от получасового сна, лишь перебила его, и сейчас голова гудит. Ему нужна информация, нужен Чон, особенно нужны Туен и Лиен. Он не пощадит и её, несмотря на то, что она женщина. Совсем недавно он забил на слабость женского пола и человеческого рода. Да, в людях нет той мощной энергии, что у звёздных существ, они не достойные противники, но желчь их душонок имеет сильную разрушительную силу, поэтому, можно сказать, что они на равных существуют, а значит, Ким имеет полное право убить их в жертву мести. Для них это будет шансом переродиться гораздо более человечными и изменить свою жизнь, в отличии от сущностей. Но сейчас Ким просто сидит, не двигается с места, больше он не уйдёт от Сэми, пусть он его гонит из комнаты, значит тот будет сидеть под дверью и охранять, пусть чувство злости и неистовой ярости изъедают душу местью, но Джэ не отойдет от парня. Пусть Саймон будет ненавидеть его за это сталкерство, Чон правильно сказал, хуже ему от этого всё равно уже не будет. Ненависть — это тоже внимание в какой-то степени. Ким включает компьютер, онлайн услуги позволяют решать многие проблемы, не отрывая задницу от стула. Он заказывает новый телефон себе — связь с внешним миром важная часть, а стационарный не потаскаешь в кармане — просматривает последние горячие новости, забивает в поисковике «психологическая и моральная поддержка людям, пострадавшим от сексуального насилия». Читая все эти статьи, всё то, что описывают жертвы насилия, проблемы, с которыми сталкиваются родные и близкие, все эти истории, где грань смерти кажется жертвам лишь низким порогом, за которым то самое успокоение и забвение, Джэджун всё больше беспокоится о состоянии Сэми. Люди кончают с жизнью, сходят с ума, давление общества ломает их, даже не нарочно брошенные фразы, типа «Сама виновата. Нечего было таскаться», либо «Это всё воспитание. Молодежь развратна. Сами ноги раздвигают» могут просто-напросто взрастить росток вины в сознании жертвы, который быстро разрастётся до размеров баобаба и заполнит несчастного, не оставляя внутри души места для любви. Джэджун сжимал волосы на висках до боли, сейчас, когда так больно в груди, именно сейчас хочется обнимать малыша и шептать, что он всегда будет с ним. Тело опять судорожно задрожало, не ощущая рядом этого тепла, будто потеряло точку опоры и падало в пропасть. Монитор компьютера гаснет, обделённый вниманием, окружающая тишина давит, хочется заглушить крики, стоны боли, просьбы, режущие мозг в лохмотья. С бледных губ срывается тихий вой, земной генератор энергии отказывается работать в удушающих болью условиях, а энергия первозвезды уже кажется настолько бесполезной, катастрофически лишней в этом теле, отвратительной в своих требованиях, что не хочется ею пользоваться вообще; какое-то презрение ко всему их миру, ко всем этим солнечным законам росло в сердце. В кабинет, тихонько постучав, входит аджумма. Она уверенно подходит к Киму за стол, так же как и Сэми, она поглаживает того по голове, сжатой в безжалостных ладонях, которые пытались спрессовать череп. — Как он? — спрашивает мужчина, не отрывая взгляд от столешницы под собой, словно боится заглянуть в глаза заботливой женщины. Он понимал, что у той много вопросов о случившемся, но он боялся хоть как-то показать ей ту правду, страшную, больную правду, боялся, потому что знал, она будет переживать ещё больше. — Он сейчас уснул, — тёплый хрипловатый голос служанки, будто тоже гладил перепонки и сознание. Она тяжело вздохнула и продолжила: — Не думаю, что надолго. Чай — это не таблетки, его хватит лишь снять напряжение. Ему очень плохо, очень, — женщина сглотнула подступившие слёзы. — То что он попросил вас выйти, не значит, что вы ему не нужны. Он не сказал мне, что произошло и не думаю, что доверится. Но ему нужно высказаться, обязательно, помогите ему в этом. Только вы знаете всё, только вы сможете помочь. Вы же тоже не расскажете мне? Мягкая женская рука остановилась на загривке. — Приготовь мне тоже этот чай, иначе я сорвусь на бар, — Ким отрицательно мотает головой. — И хочу попросить: если Сэми не подпустит меня, присмотри за ним, пожалуйста. Я буду рядом столько, сколько ему нужно будет, ты же — забудь про обязанности по дому, пожалуйста. Он — самое нужное здесь, — Ким выпрямляется и смотрит на женщину. — И во всей вселенной. Я прошу тебя, это болото он не осилит в одиночку. — Я сделаю всё, что в моих силах, — обещает тётушка. — Но я уверена в том, что мальчик не то, что примет вас, но и в том, что это ему нужно больше, чем он сам думает, — она заботливо запахивает ворот его халата плотнее. — И приоденьтесь уже. В доме немало молодых девушек, чтобы вот так расхаживать. — Ким глубоко вдыхает, настраивается на подъём неподъёмного. Его неприличный вид совсем не волновал сейчас, но в халате ходить не удобно. — Я принесу чай в вашу комнату. Не оставляйте Сэми даже во сне. Аджумма уходит, а Джэджун поднимается на второй этаж. По комнате двигается очень тихо, чтобы не разбудить свою звезду, что сейчас так сладко сопел, будто и не случилось ничего. Тётушка, видимо, имеет побольше чудес в своем рукаве, чем Ким, раз смогла подарить парню спокойствие и силы для сна. Кажется, что малыш сейчас откроет сонные глаза, улыбнётся, увидев Кима, и спросит: — «Который час?» А потом сладко потянется, простонет, как ему неохота вставать и сам себя будет заставлять. Ким улыбнулся воспоминаниям, доставая из гардероба чистую одежду, то, что Сэми смог всё-таки заснуть, немного успокоило его нервы, ведь сладкий сон — лучшее лекарство. Хочется сейчас так же отключиться от всего, забыть и просто любить. Ким одевается, конечно, классический костюм сейчас ни к месту, но джинсы и простая футболка облегчают жизнь даже в такие моменты, приводит в порядок гнездо на голове, тихонько двигает кресло к кровати и садится в него. Самое прекрасное сейчас — это вот так наблюдать за малышом. Сердце изредка стягивается в узелок, когда очередная капля плохих воспоминаний срывается с границы сознания и бьёт болезненно по нервам, но тут же унимается, принимая через глаза картинку счастья. Тётушка Ким, как и обещала, приносит чай, молча проглаживает плечо хозяина и уходит. Ким в тишине и с чашкой горячего напитка расслабляется, откидывается на спинку кресла, вытягивая ноги вперёд. Минут через десять в комнату входит управляющий, Джэджун уже устало поворачивает голову в его сторону, тепло и травы чая начали клонить ко сну. — Господин, прибыл курьер, — почти шёпотом говорит Ли. — Заплати ему. Я не выйду. И телефон принеси сюда. Управляющий склоняет голову, подтверждая, что он всё понял и вышел. Джэджун кладёт голову на подставленную руку, упёртую в подлокотник, и веки с каждым выдохом тяжелеют, всё сильнее толкая в сон. *** — Ты сможешь завтра подъехать в отдел или мне к тебе послать человека? Мне, к сожалению, не получится выйти, но напарник умелый парень, оформит всё как нужно, — голос Чона непривычно устало звучал, никаких положительных эмоций, как раньше, не проявлялось в нём. Настоящий друг переживал за Кима и Сэми, как за своих детей. — Я приеду сам, — также устало выдыхает Джэджун. — Здесь останется тётушка, она позаботится о Сэми, пока меня не будет. — Он контактирует с тобой? Ким молчит. Слово «контактирует», наверное, громко сказано. — Он отвечает иногда на мои вопросы. Разрешил спать с ним в постели, но не касаться. Боится. Чон… — голос резко сорвался. — Да? — Он меня боится, — Джэджун захлопывает со злостью ноут, стоящий перед ним. — Боится, что я что? Я же не сделаю ничего, ничегошеньки, от чего ему станет плохо, — продолжая прижимать крышку, пластик которой тихонько плавился. — Почему меня? … Я и сам боюсь… Его, — уже тише, отпуская энергию, снижая градус ладони. — Боюсь сделать глупость и потерять остатки «контакта». — Ему нужно время и твоё терпение. Как он принял охрану? — Чон и рад бы помочь другу, но в таком деликатном вопросе может лишь советовать и доводить дело Пака до конца. — Никак. — Ким нечаянно всхлипывает, не успев сдержаться. — Делает вид, что не видит их. Да он и не выходит почти из комнаты. Целый день пролежал под одеялом, уткнувшись в подушку. Тётушка всеми силами старалась покормить его. А ночью… Блять, Чон, его так трясло. Я уж думал, он с ума сошёл. Кричал, плакал, мы с аджуммой еле привели его в чувство. Свет уже не выключали после этого… Думаю, придётся психолога нанимать. — Ким, вспоминая неспокойную ночь, нервно царапал кожу шеи трясущейся рукой. — Спасибо, что подобрал ребят. — Сейчас периметр двора и особняка охраняли специалисты. Двое человек дежурили у двери спальни, но в комнату Джун побоялся их впускать. Весь их вид ничем не отличался от насильников, что могло вызвать у Сэми страшные ассоциации. — Что на счёт Пака? Можно уже мне его убить? — Убить, — повторил задумчиво Чон. — Если бы было можно, поверь, я самолично притащил бы его к твоим ногам. Это позорище нашей галактики. — Он помолчал, видимо, собираясь с духом. — Лиен даёт показания, решилась рассказать все тайники муженька. Её пока прячут. Похоже, что наш дружок в полном дерьме, эти наркоторговцы на его вечеринке неспроста тусовались. Он приглашал их не для того, чтобы деньги поиметь, похоже, он сам давно в деле. Кто-то его прикрывает, кто-то посерьёзнее простых наркоторговцев. Но, думаю, что скоро его и без нас найдут. Ларкинс отправила запрос в совет на счёт его. Наши его быстро повяжут, подкупы брать не будут. — Лучше бы его мне отдали. А этот, сука, Хан? Его отдашь мне? — Джэджун уже даже продумал, как будет прожигать на теле этого ублюдка дыры, медленно, насквозь, чтобы запах палёного мяса задушил его. — Уж его-то совсем нет надобности держать в тюрьме и кормить за счёт государства. — Нет, — этот категоричный отказ бесил, словно желанную игрушку ребёнку не дали. — Он ещё является свидетелем по делу Пака, сейчас обговаривают условия дачи его показаний, он, видите ли, ещё и торгуется. Найденное видео в камере является очень хорошей уликой против них. Там много информации, от которой не отвертится ни он, ни Пак. — Мне нужна какая-то разрядка, хоть на ком-то, — шипит Ким, понимая, что месть не свершится. — Я бы с удовольствием убил их снова. И снова. — Займись Сэми, потрать все силы на него и поиграй в компьютерные игры, сорви своё зло там, — Чон как-то мрачно хихикнул сам с собой. — Н-да… Я жду тебя завтра у себя. После обеда заезжай, там проверка будет, начальство закроются у себя с инспекцией, так что, я смогу взять твои показания сам. — Я буду. *** — Добрый день, мистер Ким, — в трубке звенел женский обеспокоенный голос. — Мистер Чон сообщил мне о случившемся. — Я знаю, он мне уже звонил, — вот уж с кем сейчас он совсем не хотел говорить, так это с ней. — Вы ищете Пака, мисс Ларкинс? — Он уже у нас, — Ким лишь сильнее поджал губы на эту информацию. — Скоро созовут совет по его делу, где он предстанет на суд. На этот раз вам придётся приехать, тем более, что место для вас с Саймоном уже подыскивается. Как его состояние? Я надеюсь… Что с искрой? Да, именно это их интересует больше всего. Винить их не за что, Сэми им никто, лишь инкубатор, которых много, а звезда — это цель нескольких тысячелетий, и понятно, что в первую очередь заботятся о ней. Но тогда к чему эти наказания за нанесённый человеку вред? К чему все эти лозунги, что жизнь человека священна и её нужно беречь? Вот, произошла беда и единственное, что для них сейчас священно — это искра. Сам человек не обязателен, хотя именно от его самочувствия зависит успех выживания звезды. — Я не знаю, я не специалист по звёздам. Она светится, как и прежде, — Джэджун проверял один раз, приоткрывая полог невидимости. Если Сэми пострадал и так, и эдак, то этой не сделалось ничего. Огромная энергия, что могла бы снести весь тот ангар, раскурочить его на протоны и защитить своего родителя, просто мирно сияла, безмятежно устроившись в его теле. — Саймону тяжело это… перенести. Поэтому о поездке пока не может быть и речи. У нас нанята охрана. — Мы подыскиваем учёных, что смогут помочь в извлечении звезды. Новые технологии, я думаю, позволят нам это сделать. Где найдём лучший исследовательский центр, там и поселим вас, а пока вам придётся побыть дома. Но на суд Пака вам лучше бы приехать. — Я постараюсь. Каждое слово англичанки, будто камень накладывало на его могилу, становилось всё тяжелее и тяжелее. Пытаться решать все проблемы сразу, всё равно, что против течения грести, нужно действовать шаг за шагом, осторожно делать всё правильно и аккуратно выбираться на берег. Ким отключает телефон и тяжело вздыхает. Он устал, безмерно устал, сможет ли сегодня уснуть? Уже две ночи были сплошным кошмаром. Он поднимается в комнату: большое кресло стоит перед окнами, Сэми с ногами забрался в него, укутался в плед и смотрел скучную картину сплошного газона. Джэджун остановился возле кресла, раздумывая, что бы ему сказать, но парень опередил его, чем удивил немало: — Мне нужен мой телефон, — не отрывая взгляда от занимательного вида, тихо сказал Сэми. — Ты хочешь кому-то позвонить? Друзьям? — поинтересовался Джун. Его сердце сейчас в надежде ёкнуло, малыш впервые за два дня чего-то просит, это может быть первым шагом в сторону жизни. — Принеси мой телефон, — он помолчал немного и добавил: — пожалуйста. — Просьба прозвучала с раздражением в голосе, словно испытывали его терпение. — Конечно, как скажешь. Может, скажешь, кому хочешь звонить? — Нет. Джэджун лишь кивнул уверенному отказу, не намереваясь более давить на парня, но этот короткий разговор немного напряг его. Нежелание парня сказать простые вещи было неприятным, словно это его не касалось, словно он был чужим. В нём нуждаются только как в прислуге, не более, и это было весьма обидно. А ведь Джэджун готов был выслушать Сэми, готов был поддерживать и утешать, сколько придётся, готов был ноги его целовать, лишь бы тот попросил, но два дня он слышит лишь грубые «да» и «нет».