The River of Time

Под оксфордами шуршат сухие листья — огненно-красные, пожухло-жёлтые, — они падают с голых ветвей, кружа над головами студентов, сбившихся в кучные стайки. Гермиона прижимает учебники к груди и не может сдержать улыбки, довольная результатом контрольной практики. Всё получилось. Краткая лекция, поведанная магической тетрадью, не только сэкономила ей время и нервы, но и обеспечила оценку «превосходно». Она бы и сама, конечно, справилась — распредели время правильно. И это послужит ей впредь уроком. Зима постепенно заявляет своё календарное право, и стылый ноябрьский воздух заставляет клубы горячего дыхания подниматься от обветренных губ. Гермиона с краской на лице вспоминает полночь. Стремительный и сумбурный час, в который она действовала по наитию. А сегодня, точно похмелье после сливочного пива, пришёл стыд. За всё понемногу: что едва не провалила контрольную; что, вопреки очевидным приоритетам, отдала предпочтение тетради; за каждое тленное слово, написанное на странице. Мерлин, как же хорошо, что тетрадь не хранила слова; что не могла Гермиона перечитать их и сгореть со стыда. Как горела сейчас, вспоминая шалость со «смачным поцелуем». Ланселота наверняка позабавила её наивность, а главное — в какой-то степени глупость? Нет, право, больше она не свяжется с этой тетрадью. К тому же, нет никаких гарантий, что напиши она новое послание, ей ответит тот же самый человек. Возможно, это будет незнакомый маг, иная эпоха и совершенно другие обстоятельства. Так проверь, — дёргает за рукав внутренний голос. — Одно небольшое предложение. Он ведь просил рассказать о результате. — Да он же специально это написал, чтобы поймать меня как рыбку на крючок, — возражает Гермиона вслух сама себе. Громче, чем следовало — несколько студентов оборачиваются ей вслед. Так проходит день: занятия, домашняя работа, небольшая прогулка с Джинни и Роном вокруг Хогвартса в попытках образумить последнего и заставить его, наконец, поговорить с Гарри. К тому же и повод появился: предупредить о драконах на первом испытании. Но к вечеру Гермиона не выдерживает — всему виной свободное время, которое она не может убить за чтением, как бы не пыталась вникнуть в строчки по зельеварению. Ни хвост питона, ни листья аконита не хотят запоминаться так, как запомнились истлевшие строки. Она идёт в библиотеку уверенной походкой, резким движением палочки извлекает дневник с верхней полки и, не прикасаясь к нему, несёт по воздуху к столу. В библиотеке довольно многолюдно: всему виной фан-клуб Виктора Крама — девчонки всех курсов и факультетов, точно коршуны, смыкают кольцо за разными столиками, поглядывая из-за учебников на причину своих томных вздохов. Вот только та самая причина не обращает на них никакого внимания, листая толстый фолиант. На мгновение Виктор отвлекается от чтения, и их взгляды пересекаются. Гермиона резко опускает взгляд, в душе отмечая, что не завидует такой навязчивой популярности. Ни минуты покоя. Особенно ей — из-за его фан-клуба. Сначала гриффиндорка повторно проверяет дневник на всевозможные проклятия, хорошенько изучает, ищет информацию об артефактах, связанных с путешествием во времени, но кроме небольшого параграфа о маховике времени ничего не находит. И только потом деловито открывает дневник, нанося новые штрихи истории. Гвиневра: «Я получила «превосходно». Спасибо за конспект. Ты оказался блестящим наставником». Не слишком ли пафосно? Гермиона ёрзает на стуле, думает, а не зачеркнуть ли предложение, но поздно — оно растворяется, и появляется ответ. Ланселот: «Знаю. Иного от себя я и не ожидал». Гермиона медленно моргает, ведёт головой, как собака, отряхивающаяся от снега, и не знает, что поражает её больше: комплимент собеседника самому себе или его слишком быстрый ответ. Гвиневра: «Сэр Ланселот, вы что же, дежурили в библиотеке у тетради, как под окном моей башни?» Глупая ребяческая улыбка растягивается на губах, ещё помнящих ощущение липкого блеска. Гермиона почти довольна своим риторическим вопросом, пока не получает циничный ответ. Ланселот: «Нет. Я просто забрал тетрадь с собой». Гвиневра: «Так нельзя! Тетрадь должна находиться в библиотеке, она — собственность Хогвартса!» Ланселот: «Поверь, учитывая ту сумму, которую мой отец вкладывает в благоустройство Хогвартса, я могу безвозмездно одалживать такие мелочи, как чистая тетрадь». Гермиона раздражённо закатывает глаза — а чего она ожидала? Богатенький слизеринский толстосум, возомнивший себя не только центром земли, но и её полноправным хозяином. Гвиневра: «Не всё в этом мире можно получить за деньги». Ланселот: «Отнюдь — всё. Просто у всего своя цена, леди Гвиневра, в вашем случае валютой послужили знания». Гермиона замирает пером над страницей, маленькое чернильное пятнышко падает рядом со следующим предложением: Ланселот: «Ценой продолжения нашего диалога послужила информация. Или ты продолжишь отрицать очевидные вещи, дитя?» Дитя! Да как он!.. Гермиона едва сдерживается, чтобы не зарычать на тетрадь, спешно оглядывается — нет, никто не заметил, как она несколько раз кулаком прошлась по страницам, представляя на их месте снобский лоб. Гвиневра: «Ты даже не знаешь моего возраста, а уже записал меня в протеже». Ланселот: «Тогда, может, скажешь, на каком курсе ты учишься? Не поверю, что ты старше меня». Гермиона недолго размышляет: информация о курсе никак не навредит ни прошлому, ни будущему, ни, тем более, настоящему. Они всё равно уже знают, на каких факультетах учатся. Гвиневра: «Четвёртый». Ланселот: «Прости, моя милая протеже, но я шестикурсник». Глубокий вдох и выдох. Вдох и выдох. Подумаешь. Не такая уж большая разница, учитывая, что в реальном времени их разница может составлять всю сотню лет. Это и логично: его более углублённые знания трансфигурации говорили о бо́льшем магическом опыте. Гвиневра: «У вас в Слизерине что, проводят тайные лекции по искусству завуалированной желчности?» Ланселот: «Это природный дар, которому нельзя обучиться, только отточить и огранить как алмаз, ma chère». Гвиневра: «Не сомневаюсь». Гермиона устало отодвигает тетрадь, закрывает глаза и проводит рукой по лицу, заправляя непослушные пряди за уши. Диалог заходит в определённый тупик, и она не знает, как выкрутиться. Ланселот хранит молчание. Ждет от неё пояснений или продумывает очередную колкость? Может, и он, несмотря на показную кичливость, смущён? Одно дело говорить с собеседником, видя его реакцию, другое — только буквы, линии, точки и запятые. За соседним столиком две гриффиндорки с пятого курса бурно шепчутся. Гермиона подпирает щёку рукой, бросает взгляд на невозмутимого Крама, чей взгляд, сначала направленный в её сторону, резко опускается к страницам. Гермиона следует его примеру. Ланселот: «Что-то случилось?» Он правда почувствовал напряжение в её почерке, или она занимается самообманом, приписывая собеседнику качества, которых у него отродясь не было? Гермиона мешкает, но всё же отвечает. Гвиневра: «Извечная классика: проблемы взаимопонимания Гриффиндора со Слизерином. Вроде уже не одиннадцатилетки, а способы ведения диалога не эволюционировали. И я сейчас не о гриффиндорцах». Перед глазами воскресает утро: она, не выспавшаяся, не успевшая расчесаться, глубоко ушедшая в мысли, не замечает столкновения в коридоре по пути на завтрак. Конечно, ведь он, даже видя её перед собой, не посчитал нужным отойти в сторону, а предпочёл, чтобы она дала повод для желчного, отрепетированного и колкого оскорбления, которое сорвалось с его поганых полных губ: «Смотри, куда идёшь, грязнокровка». Она до сих пор чувствует его хватку на плече. Когда они столкнулись, он не просто кинул оскорбление ей вслед, а схватил за предплечье, сдавил в тиски и дёрнул, заставив развернуться и посмотреть ему прямо в глаза. В эти серо-голубые глаза, не знающие нужды и трудностей. Красивые и пустые, как и вся его репутация. «Что, ваша кодла отщепенцев дала трещину? Без мальчика, который не умер, больше не такие храбрые, да?» Он намерено исковеркал «прозвище» Гарри и демонстративно вытер руку, которой схватил её, о спину гоготавшего Крэбба, — слизеринский прихвостень спохватился, пытаясь оттряхнуть спину, приговаривая в-шутку-всерьёз: «Драко, зачем ты испачкал меня». О, она бы врезала ему в нос, совсем как полгода назад. Им обоим. Сильнее и крепче. Но терять баллы из-за мистера сальные волосы не хотелось, как и не хотелось подставлять весь факультет. Кругом свидетели: он закричит и завалится на спину, вопя, что она убила его, вдобавок со слезами на глазах ещё потребует созвать весь Визенгамот и запереть её в Азкабане. А его отец этот Азкабан ей обеспечит, пускай и в метафорическом смысле. Терпи, ты выше этого. Ланселот: «В любом безнадёжном диалоге хорошо помогает Крепос». Гермиона стряхивает понурое утро из памяти и, проморгав, всматривается в давно написанную строчку. Гвиневра: «Крепос?» Ланселот: «Никогда не слышала о таком заклинании?» Гвиневра: «Увы». Ланселот: «Из какого ты века? Чем вы развлекаетесь? Мух щёлкаете Круциатусом?» Гермиона морщится от упоминания непростительного. Слишком живо воспоминание, как профессор Грюм демонстрировал все три непростительных на несчастном паучке, доведя Невилла до приступа панической атаки. Как можно так спокойно шутить на подобные темы? Но она решает не комментировать его цинизм. Гвиневра: «Ближе к делу. Это какое-то проклятие?» Ланселот: «Нет-нет, всего лишь маленькое баловство. Хочешь, обучу ему?» Гвиневра: «Как?!» Ланселот: «Напишу заклинание и зарисую схему движения палочки». Гвиневра: «Ты гений!» От окутавшего её воодушевления Гермиона не сразу понимает, что фраза могла прозвучать как сарказм, поэтому спешно добавляет. Гвиневра: «В хорошем смысле!» А потом спохватывается. Это уже вторая услуга, которую он ей оказывает. И что-то ей подсказывает: вряд ли он делает это ради очередного «смачного поцелуя». Ланселот: «Я знаю, могла и не констатировать сей факт». Гвиневра: «В чём подвох? Разве вчера ты не исчерпал лимит благих дел?» Ланселот: «А ты ловко цепляешься за слова. Неплохо. Конечно, это не благотворительность. Quid pro quo, слышала о таком выражении?» Гвиневра: «Услуга за услугу». Ланселот: «Верно. Хочу узнать немного информации о твоём времени». Гвиневра: «Мы договорились, что сохраним анонимность нашего времени. Никаких имён и дат». Ланселот: «Всего лишь маленькая подсказка в обмен на маленькую шалость. Совсем невинный обмен. Например, кто ведёт у вас предмет трансфигурации?» Гермиона поджимает губы, она не обязана отвечать — всегда можно закрыть тетрадь и закинуть её на полку. Она должна придерживаться своих принципов и правил, как бы он ни пытался прогрызть в них трещинку. Но… одно исключение, маленькая подсказка. Совсем чуть-чуть приподнятая вуаль времени. Гвиневра: «Профессор Минерва Макгонагалл». Ланселот: «Не поверишь — у меня тоже». Глаза Гермионы расширяются, волнение в груди разрастается как предгрозовая туча на небе. Маленькое движение приподнятой вуали даёт круги на воде в их истории. Они живут в одну эпоху. Их временные линии могут оказаться не такими далёкими. А разделены ли они? Может разница в их общении составляет всего несколько дней? Кто-то из прошлой или будущей недели сейчас пишет ей, утащив дневник в спальню для мальчиков. Ланселот: «Что-то в Хогвартсе всё-таки остаётся неизменным: преподавательский состав». Кажется, он пытается загладить неловкое молчание. Гвиневра: «Кроме З.О.Т.И.». Ланселот: «У вас тоже постоянно меняются преподаватели по этому предмету?» Гвиневра: «Ты даже не можешь себе представить — как!» Ланселот: «Поверь, ещё как могу». Гермиона заинтригованно выгибает бровь, сминает перо в пальцах, борется с желанием спросить: кто ведёт у него защиту от тёмных искусств. Нет, она не должна, она дала себе слово. Хватит. Во всех легендах искушение запретными знаниями не заканчивалось ничем хорошим. Она не откроет этот ящик Пандоры. Гвиневра: «Неважно из какого мы десятилетия, но преподавательский состав не меняется. Давай не будем об именах, мы ведь договорились сохранить тайну наших времен». Ланселот: «Однако ты не можешь отрицать факт того, что мы точно живём в одном столетии. Или даже десятилетии». Но Гермиона соскакивает с темы. Гвиневра: «Время не любит, когда его убивают, даже в магических реалиях». Ланселот: «Ваш тонкий намёк понят и принят, леди Гвиневра». Внизу исчезнувшей строки по волшебству — в прямом смысле этого слова — появляется рисунок волшебной палочки. В одном положении. В другом. Будто раскадровка мультфильма, она движется с одной страницы на другую. Гермиона быстро перелистывает страницы, в восхищении наблюдая за движением нарисованной палочки. Умно. Гениально. Невероятно. На последней странице раскадровки — заклинание, которое Гермиона несколько раз проговаривает шёпотом. Чётко, медленно, как повторяла заклинания на первом курсе. Прежде, чем использовать его, она проверит о нём информацию, а сейчас пора спать. Она провела в библиотеке два часа. И если её Ланселот наверняка сейчас лежит на кровати, нагло закинув ногу на коленку, используя бедро как подставку, то она мучается от затёкших ног и ноющей спины. Когда она подходит к стеллажу, то долго борется с желанием забрать тетрадь с собой. Нельзя. Она не опустится до его уровня. Тетрадь — собственность Хогвартса. Она не имеет права забирать её с собой и с досадой от этого умозаключения, с помощью левитационных чар, отправляет тетрадь обратно на верхнюю полку.

***

Ступени холодные, и они с Джинни подкладывают сумки, прежде чем сесть. На земле красно-жёлтое покрывало листьев, по которому топчутся студенты. Многих из них объединяют значки на мантиях в поддержку Седрика Диггори, за которыми даже не завуалированно, а вопиюще открыто изображено порицание Гарри. Он выше этого и не комментирует подписи «Поттер — вонючка», смотрит с обидой, проходя мимо, но молчит. Как молчат все они, его друзья, сбитые с толку. Гермионе хочется подойти и поговорить, сказать, что она не верит слухам, но не верит до конца в собственные мысли, к своему стыду. Она знает, кто приложил руку к значкам, косвенно или прямо. Не так важно. Сам Драко Малфой значок не носит, как будто не имеет к этому никакого отношения. Как будто не он упивается ядом одной ему понятной «мести», слушая улюлюканья в спину закадычного врага. — Почему во дворе никто не убирает мусор? — слышит Гермиона желчный голос за спиной, чей обладатель спускается быстро по ступеням. — Листья не Грейнджер, сами себя не вынесут. Гермиона чувствует хватку на запястье и слышит тихий голос «не надо» — Джинни пытается удержать её, но Гермиона Грейнджер резко вскакивает, идёт следом за белобрысой макушкой и достаёт волшебную палочку. — Малфой, — окликает она, и Драко оборачивается, скорее из праздного интереса. — Прекрати распространять эти мерзкие значки. Я знаю, что это твоих рук дело. — Где доказательства, грязнокровка? Не боишься публично разбрасываться клеветой? Идеальное трио: мошенник, лгунья и нищий. Взрыв одобряющего хохота оглушает рассудок. В Гермионе клокочет обида и злость — они соединяются опасными компонентами взрывоопасного зелья. И это зелье течёт по её жилам вместо крови, бьёт в голову и призывает палочку подняться над головой. Гриффиндорка кружит ею, прочерчивая невидимый круг, резко опускает и так же быстро поднимает, указывая кончиком на ухмыляющееся самодовольное лицо Драко Малфоя. — Крепос Делюмос, — ровным, уверенным тоном говорит Гермиона и прикрывает глаза от ослепляющей фиолетовой вспышки. Она не практиковала заклинание, не найдя о нём нигде информации. Опасалась, боялась, но сейчас — решилась. Просто не выдержала. Рука двигалась сама собой, как и слова, сорвавшиеся с языка. Волна вспышки едва не отбрасывает её саму, но Гермиона держится на ногах, скользя назад по сырому асфальту. Склоняется чуть вперёд, перенося вес тела и прикрывает лицо рукой. А когда открывает глаза, больше не видит перед собой самодовольного холёного личика. Липкий страх змеёй поднимается от копчика к затылку. Все молчат. Даже природа притихла. Деревья не шелестят алыми листьями. Ветер безмолвен. Только внезапный визг оглушает округу. Гермиона зажимает уши, едва не выронив палочку, и наконец щупает взглядом инородный объект. Сфера. Крохотная сфера, подобная снитчу только без крыльев, внутри которой клубится пищащий сизый дым. Сфера дёргается то вправо, то влево, несётся на перепуганных прихвостней Малфоя, но они только боязно отбегают. Гойл роняет книги, а Крэбб с визгом отбивает пищащий шар учебником, и тот летит прямиком в Гермиону. Она успевает пригнуться. И сферу ловит оказавшийся за спиной профессор Грюм, чей безумный вертящийся глаз останавливается то на ней, то на том, что раньше называлось Драко Малфоем. — Я… — пытается испуганно что-то сказать, оправдаться или хотя бы проблеять гриффиндорка, но профессор высоко подбрасывает вновь пискнувшую сферу и ловко хватает её всей пятерней. Настолько не педагогично, что даже Гермиона вспыхивает от возмущения, а ведь это она — причина этой ситуации. — Похвально-похвально, мисс Грейнджер, будь мы на уроке защиты от тёмных искусств, я бы поставил вам «Превосходно» и начислил Гриффиндору пятьдесят баллов. Но боюсь, — он демонстративно оборачивается, кивая головой на бегущую к ним профессор Макгонагалл, — вам предстоит долгое объяснение, почему студентка четвёртого курса средь бела дня применяет тёмную магию на сокурснике. Гермиона не верит ушам, а Аластор Грюм по-змеиному облизывает губы, довольно скалясь, и прикладывается к фляжке, параллельно, без слов, вручая пищащего шарообразного Драко Малфоя в руки ошарашенной Макгонагалл. Аластор хромает обратно в школу, а Минерва поднимает растерянный взгляд от индиговой сферы, лежащей на раскрытых ладонях, на неё, Гермиону Грейнджер, стоящую в не меньшем ступоре, чем остальные студенты.